Изъян* хмуро смотрел на обгоревшие остовы лачуг и домов, на пару ещё стоявших дымоходов, на пару обожжённых балок, торчавших на фоне розового утреннего неба. Он отхаркнул, поводил языком во рту, словно пробовал эль, и сплюнул. Ему нравилось хорошенько сплюнуть, Изъяну-то. Пожалуй, больше чем харкать, ему нравилось только убивать людей.

— Деревня точно такая же, как та, из которой я родом, — сказал он.

— Ну, — сказал Клевер, — спалённые деревни выглядят по большей части одинаково.

— Судя по твоим словам, ты их повидал немало.

— Было времечко, когда шли войны, — Клевер поразмыслил и печально вздохнул. — Думаю, ты тогда ещё и не родился. Тогда на Севере спалённые деревни были обычнее неспалённых. Я-то надеялся, что те времена прошли, но, сам знаешь, стоит только понадеяться на что-то, как тут же всё случится наоборот.

Позади раздался очередной булькающий звук, и Клевер обернулся посмотреть.

— Как хоть у тебя ещё рвота осталась?

— Да просто... — Щелбан* выпрямился, вытирая рот. — Теперь вроде как сопли пошли. — И он глянул на деревню уголком глаза, словно так картина была бы не такой отвратительной.

Понятно, что раньше это были люди. Рука тут, лицо там. Но по большей части просто куски мяса, высоко прибитые гвоздями или свисавшие с обожжённых деревьев посреди деревни, где дождь смыл пепел в чёрную жижу. Что-то обвивалось, словно змея, вокруг ствола дерева в поле зрения Клевера. Наверное, чьи-то кишки. Вот уж точно, сцена из кошмара.

— Плоскоголовые, — пробормотал Щелбан, потом согнулся и выкашлял очередную каплю слюны.

— Вождь.

— Во имя мёртвых! — Клевер чуть не подскочил от страха.

Шолла* выскользнула из кустов, тихая, как горе, и присела в шаге от него. Один широко раскрытый глаз блестел на измазанном пеплом лице, а другой лишь виднелся под спутанными волосами.

— Девка, ты к ним подкрадывайся, а не ко мне — я чуть не обосрался! — Его беспокоило, что на самом деле он, возможно, слегка поднасрал, совсем чуть-чуть.

— Извини. — Она совершенно не выглядела извиняющейся. Её лицо вообще почти всегда ничего не выражало, как кастрюля.

— Надо повесить на тебя колокольчик, — пробормотал Клевер, наклонившись и стараясь успокоить колотившееся сердце. — Что такое?

— Плоскоголовые оставили следы! Забрали с собой овец. Шерсть повсюду на деревьях. Следы повсюду, им сильнее не наследить, даже если б они приехали на телеге. Я легко могу их отследить. Хочешь, чтобы я их отследила? Мне отследить их?

Наверное, она слишком много времени провела в одиночестве, в компании одних деревьев. Так что теперь она не рассуждала здраво, судя по словесному потоку. И, видимо, их было либо слишком мало, либо слишком много.

— Вождь, хочешь пойти за ними?

Клеверу всё ещё не нравилось, когда его звали вождём. К сожалению, самый высокий цветок срезают первым. Ни один из тех, кого он за все эти годы звал вождём, не дожил до приятной пенсии.

— Нет, что-то идти за ними мне не особо хочется. — Он вытянул руку в сторону к пригвождённой жути. — Меня совсем не привлекает перспектива добавить свои внутренности к такому вот.

Повисла тишина.

— Так мы пойдём за ними?

Клевер надул щёки. Он то и дело надувал их с тех пор, как Стур дал ему в подчинение эти отбросы, и поручил выследить шанка. Но когда вождь даёт поручение, надо его выполнять, не так ли? Даже если это далеко не то задание, на которое ты рассчитывал.

— Ага, — проворчал он. — Пойдём.

– Вождь?

– Чё?

Щелбан сидел на коленях в мокром кустарнике, нервно сжимая копьё бледными руками.

– О чём думаешь?

Клевер встал, в поисках просвета в листьях, чтобы удобнее было смотреть на долину, потом покряхтел, вытягивая сначала одну ноющую ногу, потом другую, и, наконец, снова сел на корточки.

– О прошлом. О том, какие решения принимал. Что натворил.

– Сожалеешь, да? – Щелбан глубокомысленно кивнул, словно всё знал о сожалениях, хотя Клевер удивился бы, если парень уже повидал свою шестнадцатую зиму.

– А может, там у меня череда триумфов и успехов?

– Об этом я не подумал.

– Ну, что ж. – Клевер глубоко вдохнул через нос. – Надо лететь по ветру. Наплевать на прошлое. Зацикливание на своих ошибках ещё никому не принесло ничего хорошего.

– Ты правда так думаешь?

Клевер открыл рот для ответа, а потом пожал плечами.

– Я вечно несу подобную хрень. Вот увидишь, если будем болтать и дальше, то выдам про умение правильно выбрать момент.

– Привычка, да?

– Я как жена, которая год за годом каждый вечер подаёт одну и ту же похлёбку, и сама уже её терпеть не может, а ничего другого приготовить не умеет.

Изъян, который изучал свой топор, оторвался, чтобы проворчать:

– И кто б захотел жениться на такой суке?

Клевер снова надул щёки.

– И то верно, кто?

Как раз в это время Шолла выскочила из оврага, перепрыгивая с камня на камень, на этот раз не пытаясь соблюдать тишину и, влетев в кусты, остановилась в подлеске возле Клевера. Она тяжело дышала, и её лицо блестело от пота, но в остальном, казалось, смертельная погоня через леса не очень-то её напрягла.

– Они идут? – спросил Щелбан пронзительным от страха голосом.

– Ага.

– Все? – спросил Изъян, и в его голосе нарастало возбуждение.

– По большей части.

– Точно? – спросил Клевер.

Она взглянула на него сквозь волосы, в которых застряла пара веточек.

– Я неотразима.

– Да уж, – сказал он, едва заметно ухмыльнувшись. Как раз такое могла бы сказать Чудесная.

А потом Клевер их услышал, и его ухмылка быстро испарилась. Сначала вой, словно стая волков вдали, и у него волосы на шее встали дыбом. Затем грохот и лязг, словно быстро приближался отряд людей в доспехах, и у Клевера пересохло во рту. А потом дикое сопение, бормотание и гиканье – что-то среднее между стаей голодных кабанов и стадом сердитых гусей, – и от этого у него зачесались ладони.

– Готовьсь! – прошипел он, и люди в подлеске вокруг него подобрались, крепко сжимая оружие. – И, как говорил Рудда Тридуба, давайте-ка прибьём мы их, а не наоборот! – Он толкнул Шоллу кромкой щита. – Назад, живо.

– Я могу сражаться, – прошептала она. Он увидел, как она вытащила топорик и жутковатый на вид нож с длинным тонким лезвием. – Я сражаюсь лучше, чем твой чемпион-блевала.

Щелбан выглядел слегка оскорблённым, но ещё он выглядел слегка зелёным.

– У меня полно народу для сражения, – сказал Клевер, – но только одна может подкрасться к белке. Давай назад.

Он заметил движение среди деревьев, потом ещё, а потом они уже вырывались из ветвей на открытое пространство, заполонили овраг, проталкивались между крутыми скалами и мчались прямиком на Клевера. Точно как он и планировал. Хотя прямо сейчас план казался не очень-то умным.

Это была мерзкая толпа – они вопили и улюлюкали, мчались и бежали, хромали на ногах разной длины, скалили зубы и в дикой ярости размахивали когтями. Все скрюченные и уродливые, пародии на людей, словно вылепленные из глины детьми без тени таланта к ваянию.

– Блядь, – пискнул Щелбан.

Клевер схватил его за плечо и крепко стиснул.

– Спокойно. – В такие моменты все хотя бы немного думают о том, чтобы убежать, и стоит только одному дать стрекача, как и все остальные решат, что это отличная мысль. И не успеешь оглянуться, а за тобой уже охотятся по лесам, когда ты мог бы праздновать победу. А у Клевера колени слишком затекли для охоты, не говоря уж о том, чтобы быть в ней жертвой.

– Спокойно, – снова прошипел он, когда шанка подобрались ближе. Солнце блестело на зазубренных краях их грубого оружия, и на пластинах и заклёпках, которые они вбили в свои комковатые тела.

– Спокойно, – выдохнул он, наблюдая, ожидая, выбирая нужный момент. Теперь он видел их лица, если можно было назвать это лицами. Один в передних рядах был в окровавленном дамском капоре, другой размахивал ржавым мечом, третий нацепил поверх лица лошадиный череп, а четвёртый носил шлем из ложек, изогнутых в костре – а может они были вбиты в его череп, поскольку вокруг полосок металла бугрилась грубая плоть.

Хватай момент, пока он не ускользнул сквозь пальцы.

– Копья! – взревел Клевер, и люди выскочили из подлеска, направив длинные копья в овраг, так что плоскоголовым стало некуда бежать. Они останавливались, хватали копья когтями и дёргали, удивлённые чащей блестящих лезвий. Один не смог остановиться и напоролся на копьё – наконечник вонзился ему прямо в глотку, и он повис, плюясь тёмной кровью, потом попытался развернуться, и выглядел несколько удивлённым, что не может. Клевер почти пожалел его, но жалость это всегда трата времени, особенно в битве.

– Стрелы! – взревел он, и из-за камней по обе стороны оврага высунулись люди. Запели луки, и стрелы полетели в шанка – отскакивали, гремели, впивались в плоть. Клевер увидел, как один из шанка замолотил руками, пытаясь добраться скрюченной конечностью туда, где из его шеи торчала стрела. Лучники достали, натянули, выстрелили – легче, чем стрелять в ягнят на скотобойне. В них полетело копьё, но отскочило от камня, не причинив вреда.

Плоскоголовые были потрясены. Похоже, шанка не очень-то отличаются от людей, когда они заперты в овраге, и их поливают дождём стрел. Один попытался взобраться по камням, отхватил три стрелы и свалился на другого. Третий бросился на копья, и ему проткнули живот, вскрыли весь бок и вырвали металлическую пластину из плеча, под которой показались окровавленные болты.

Клевер увидел, как один плоскоголовый пытается оттащить назад другого, со стрелой в груди. Почти как мог бы поступить человек. Во всяком случае, более хороший человек, чем Клевер. От этого он задумался, чувствуют ли плоскоголовые, как люди, поскольку крики и кровь у них похожи. А потом стрела попала в голову того, который тащил, и он упал, а второй упал на него сверху – и это было отличной демонстрацией человеческих чувств. С обеих сторон.

Клевер почувствовал, что они готовы сломаться.

– Топоры! – взревел он, и копейщики довольно шустро расступились. Не намного хуже, чем они тренировались, что в этих обстоятельствах можно счесть практически за чудо. Лучшие бойцы из тех, что дал ему Стур, хлынули в проём. Кольчуги, щиты и добрые топоры загрохотали сверху по плоскоголовым, словно град по жестяной крыше.

Изъян, разумеется, в первых рядах. Злой гад. Чокнутый гад. Дрался, совсем не думая о своей безопасности, о которой люди обычно быстро учатся думать или ещё быстрее умирают. Охрененный боец, но никто не хотел иметь с ним дела, поскольку его часто заносило, и ему было плевать, кого он заденет на противоходе. Или даже прямым ударом.

И всё же, когда тебя отправляют сражаться с монстрами, неплохо иметь парочку своих монстров. А ещё, то, как радовался Изъян, бросая вызов Великому Уравнителю, напоминало Клеверу его самого двадцать лет назад, когда его ещё называли Йонас Крутое Поле, и неудачи ещё не научили его осторожности.

Он как раз поздравлял себя с тем, что остался далеко в стороне от сражения, когда завизжал копейщик, свалился, вцепившись себе в плечо, и из давки с рыком выскочил гигантский плоскоголовый с огромной дубиной, утыканной гвоздями.

Клевер никогда не видел шанка такого крупного, или настолько закованного в железо. Им нравилось приклёпывать к коже любой металл, который только удавалось найти, но этот весь был покрыт коваными пластинами. Он взревел, выпустив пар изо рта, и ударом дубинки сбил человека. Остальные отскочили, и Клевер не постыдился тому, что был среди них, раскрыв рот и подняв щит.

Огромный шанка шагнул вперёд, подняв дубинку, а потом завопил, закачался и упал на колено. Из-за его спины выскользнула Шолла, приставила нож между двух пластин на голове шанка и врезала по ручке обухом топорика так спокойно, будто забивала гвоздь. С гулким звуком нож вошёл по рукоять в череп шанка и выбил один глаз прямо из его покрытой металлом головы.

– Блядь, – сказал Клевер, когда тот рухнул у его ног, загремев как сундук, набитый горшками.

– Я ж говорила, что могу сражаться, – сказала Шолла.

Похоже, дело шло к концу. Последние несколько плоскоголовых убегали. Клевер увидел, как один упал в фонтане крови, другой рухнул со стрелой в спине, и ещё пара удирала по оврагу ещё быстрее, чем они прибежали.

– Отпустить их! – Проревел Клевер лучникам. – Пусть донесут послание. Если останутся к северу от гор, то мы с ними не ссоримся. Придут на юг – Великий Уравнитель ждёт.

Изъян расширенными и дикими глазами смотрел, как они бегут, в его бороде виднелась слюна, кровь текла по лицу. Никто не хотел останавливать его, и, честно говоря, Клевер тоже не хотел. Но такова уж участь вождя. Нельзя просто поднять лапки и сказать, что это не твоя проблема.

Так что Клевер встал перед ним, подняв ладонь, а другую держа на рукояти ножа, торчавшего сзади за поясом. В конце концов, всегда неплохо держать одну руку на ноже.

– Полегче, – словно пытался успокоить злую собаку. – Спокойно.

Изъян уставился на него – довольно мирно, если уж на то пошло.

– А я спокоен, вождь, – сказал он и вытер кровь с глаз. – Вот только кровь течёт.

– Ну, нечего было мордой драться. – Клевер отпустил нож и посмотрел на усеивающие овраг трупы, порубленные топорами, утыканные копьями и стрелами. Бой выигран, и ему даже не пришлось помахать мечом.

– Во имя мёртвых, – пробормотал Щелбан. На конце его копья всё ещё дёргался проткнутый плоскоголовый.

– Этого ты достал, – сказал Изъян, ставя сапог на шею шанка, и разрубил его череп.

– Во имя мёртвых, – пробормотал Щелбан, а потом выронил копьё, и его стошнило.

– Некоторые вещи не меняются, – сказала Шолла, пытаясь вытащить свой кинжал из черепа крупного шанка.

– Вышло, как ты сказал, вождь. – Изъян перекатил сапогом мёртвого плоскоголового и оставил его таращиться на небо.

– Не надо во мне сомневаться, – сказал Клевер. – Первое оружие, которое нужно взять в бой, это не копьё, стрела или топор.

Щелбан удивлённо посмотрел на него.

– Меч?

– Внезапность, – сказал Клевер. – Внезапность превращает храбрецов в трусов, сильных в слабаков, мудрых в дураков.

– Ну и уродливые уёбки, а? – сказала Шолла. Она всё тянула и тянула, пока чуть не упала назад, когда её кинжал неожиданно освободился.

– Я не очень-то уверенно себя чувствую, когда надо критиковать чей-то внешний вид. Изъян, а ты ведь был подмастерьем мясника?

– Да.

– Тогда, пожалуй, возглавишь команду по разделке этих гадов.

– И чё ты хочешь из них наделать? Сосиски?

Некоторые рассмеялись. Сейчас, когда бой окончен, и впереди наверняка ждёт немалая награда, они рады были посмеяться.

– Беда с сосисками в том, что непонятно, из чего они, – сказал Клевер. – Я же хочу, чтобы ни у кого не было никаких сомнений. Устрой тут картину вроде той, что они устроили с людьми в деревне. Мы, может, и не говорим одном на языке с шанка, но головы на деревьях понятны на любом языке. И брось парочку в мешок для Стура, раз уж ты этим занялся.

– Если хочешь произвести впечатление на девушку, собери букет цветов. – Щелбан грустно вздохнул. – Хочешь произвести впечатление на короля Севера – принеси мешок голов.

– Наблюдение печальное, – сказал Клевер, – но оттого не менее верное.

– А я вот не особо о цветах думаю, – сказала Шолла.

– Да ну?

– В них никакого смысла. Вот в чём смысл.

Она склонила голову набок, обдумывая эту мысль.

Изъян хмуро смотрел на трупы шанка, покачивая топором и раздумывая, с чего начать.

– Никогда не думал о себе, как о человеке, который станет набивать мешки головами.

– А никто так о себе не думает, – сказал Клевер, снова надувая щёки. – Но, чёрт возьми, не успеешь оглянуться, а ты уже такой.

* — не знаю, как переведут этих персонажей в оф. переводе. Раньше они, кажется, не встречались.

Изъян — Downside

Щелбан — Flick

Шала — Shahla

Аберкромби умеет создавать отличных персонажей, и в этой книге все семь ПОВов по-своему великолепны. Яркие образы, продуманная мотивация, сложные характеры, интересные истории. Но для фанатов Аберкромби это будут всего лишь очередные великолепные персонажи. А новые читатели не смогут полностью оценить истоки их характеров, поскольку их родители и окружение (главные герои прошлых книг) – второстепенные персонажи в этой истории, и мотивы их действий и слов поясняются довольно скудно (потому что для тех, кто прочел предыдущие семь книг, они очевидны). Например, как может новый читатель представить, почему король Союза так нервничает, говоря принцу Орсо про Байяза, и что именно предвещают ему слова мага: "Он узнает, как на самом деле работает мир. Как узнали и вы"?

Аберкромби создал отличный мир, который открывался читателю в оригинальной манере, через призму ПОВов. И в этой книге тот полюбившийся мир сильно меняется, хотя во многом остается прежним. Но, для прочитавших предыдущие книги, новое – лишь надстройка над хорошо знакомым. Здесь не описываются совершенно новые локации, нет возбуждения от открытия героями неведомой башни Делателя, не развеиваются туманы Севера, нет мозговыносящих открытий, кто, черт возьми, такие шанка или Едоки. А новые читатели смотрят глазами героев на довольно обычный (на первый взгляд) раненнеиндустриальный мир, но не видят всего того значения и истории, что скрывается за каждым названием, довольствуясь лишь теми скудными сведениями, что дают о них герои.

Возможно, это лучшая книга Аберкромби, но проблема в том, что и предыдущие книги тоже были отличными, и поэтому "Немного Ненависти" всего лишь немного лучше прежних. Поэтому старые читатели, как человек, переевший белужьей икры, могут не обратить внимания на чистые алмазы в этой книге, а новые читатели могут просто не опознать алмазов в этих строках.

Вот почему новые читатели такие удачливые ублюдки – они могут прочитать эту книгу, потом прочесть семь предыдущих, а потом перечитать эту.

Аберкромби всегда удавались яркие интересные персонажи, и эта книга не исключение.

Повествование ведётся от лица четырёх главных и трёх второстепенных героев, из них пятеро – дети персонажей прошлых книг (впрочем, тем, кто прошлых книг не читал, от этого будет ни тепло, ни холодно – всё существенное для сюжета о родителях героев будет мимоходом рассказано).

Принц Орсо, Савин дан Глокта, Рикке, Лео дан Брок, а также Вик дан Тойфель, Гуннар Брод и Йонас Клевер – каждый герой получился живым, интересным, со своей увлекательной историей и мотивацией, отчего их действия в каждом повороте сюжета выглядят естественными и даже единственно возможными, даже если другим персонажам они кажутся дикими.

Из прочих мне больше всего понравилась наставница Рикке, Изерн-и-Фейл – каждое её выступление вызывало по меньшей мере улыбку, а часто и смех.

Из старых знакомых традиционно хорошо показали себя Байяз и Глокта, а ещё бывший капрал Танни, Трясучка, Йору Сульфур, Чудесная и другие. На удивление скромно выступил Кальдер, который глубоко ушёл в тень своего сыночка, Стура Сумрака. Последний зато проявил себя отменной мразью и крутым воином, и, не сомневаюсь, ещё раскроется в следующих книгах.

Логен, Шенкт, Ферро, Монца, Балагур, Кернден, маги и многие другие герои прошлых лет здесь не фигурируют, хотя некоторых часто вспоминают, а кое-кто даже промелькнул лично – хоть и без указания имени, и потому, вероятно, не все читатели обратят внимание на эту сцену. Upd. Или кому-то почудилось )

Как бы то ни было, для фанатов серии припасено много вкусного, и многие старые песни отлично прозвучали на новый лад.

Вообще, Аберкромби от книжки к книжке пишет всё лучше и лучше, оттачивая своё мастерство. Композиция стала плотнее, сюжет более продуман, характеры более выпуклые, текст круче, юмор смешнее и жёстче – в общем, налицо все плюсы, за которые нравились предыдущие книги, только они стали ещё лучше.

Из минусов – нет уже эффекта новизны, нет разрыва шаблонов (скорее их ловкое использование), и тот факт, что следующей книги ждать ещё целый год. А ждать есть чего: несмотря на плотный сюжет, насыщенный экшеном (в книге разыгрываются два крупных конфликта и множество мелких стычек и интриг), совершенно очевидно, что это лишь вступление, расстановка фигур, рассказ о вводных – а дальше всё будет ещё интереснее.

Посмотрим сначала, что можно публиковать под знаком 16+:

К допускаемой к обороту информационной продукции для детей, достигших возраста шестнадцати лет, может быть отнесена информационная продукция, предусмотренная статьей 9 настоящего Федерального закона, а также информационная продукция, содержащая оправданные ее жанром и (или) сюжетом:

1) изображение или описание несчастного случая, аварии, катастрофы, заболевания, смерти без натуралистического показа их последствий, которые могут вызывать у детей страх, ужас или панику;

Смерти без натуралистического показа их последствий – это не про Аберкромби:

"Он взмахнул снова, но с топором что-то было не так. Лезвие улетело, и в руке осталось окровавленное топорище. Лео бросил его и вытащил боевой меч; от усиливающегося дождя пальцы в латной перчатке скользили по рукояти. Он вдруг понял, что человек, которого он бил, уже мёртв. Противник упал на забор, и потому казалось, будто он стоит, но из расколотого черепа торчало чёрное месиво..."

2) изображение или описание жестокости и (или) насилия (за исключением сексуального насилия) без натуралистического показа процесса лишения жизни или нанесения увечий при условии, что выражается сострадание к жертве и (или) отрицательное, осуждающее отношение к жестокости, насилию (за исключением насилия, применяемого в случаях защиты прав граждан и охраняемых законом интересов общества или государства);

Жестокость и (или) насилие без натуралистического показа процесса лишения жизни или нанесения увечий? Отрицательное, осуждающее отношение к жестокости, насилию?

"Промелькнуло лицо с выпученными глазами, которое тут же разрубил топор, брызнули чёрные струи крови. Другие всадники врезались в северян, раскидав их, как сломанные куклы. Он видел, что одному коню копьё насквозь пронзило голову.

В битве мужчина познаёт, кто он на самом деле, и Лео здесь был героем, которым всегда мечтал стать".

3) информация о наркотических средствах или о психотропных и (или) об одурманивающих веществах (без их демонстрации), об опасных последствиях их потребления с демонстрацией таких случаев при условии, что выражается отрицательное или осуждающее отношение к потреблению таких средств или веществ и содержится указание на опасность их потребления;

"Орсо открыл шкатулку, высыпал на тыльную сторону ладони немного жемчужной пыли, занюхнул половину, а остальное предложил ей.

– Пусть не говорят, что я думаю только о себе, – сказал он, когда она прикрыла одну ноздрю, чтобы вдохнуть носом пыль. Она немного поморгала, глядя в потолок, её веки трепетали, словно она вот-вот чихнёт".

4) отдельные бранные слова и (или) выражения, не относящиеся к нецензурной брани;

Здесь, как говорится, без комментариев — но только в четырёх опубликованных главах уже слово "fuck" встречается 11 раз...

5) не эксплуатирующие интереса к сексу и не носящие оскорбительного характера изображение или описание половых отношений между мужчиной и женщиной, за исключением изображения или описания действий сексуального характера.

Уж у Аберкромби-то половые отношения очень часто эксплуатируюn интерес к сексу, носят оскорбительный характер и сопровождаются описанием действий сексуального характера:

"– Ох, – выдохнул он. – О-о, ***! О-ох!

Он выгнул спину, отчаянно вцепившись в край стола, столкнул на пол банку перьев и шмякнулся головой об стену, отчего ему на плечи посыпалась штукатурка. Он отчаянно пытался вывернуться, но она держала его за яйца. Буквально.

Он скривился, едва не проглотив язык, закашлялся и снова отчаянно прошипел сквозь сжатые зубы: "***", а потом со стоном обмяк, дёрнулся, и снова обмяк. Его ноги слабо болезненно подёргивались.

– ***, – выдохнул он.

Она оглянулась, сжав губы, а потом взяла полупустой бокал Орсо с вином и сплюнула туда. Он отметил, что даже в таких обстоятельствах она держала бокал за ножку очень элегантно. Потом она поскребла язык об передние зубы, снова сплюнула и поставила бокал на стол рядом со своим.

Орсо посмотрел, как его семя плавает в вине.

– Это… слегка отвратительно.

– Я тебя умоляю. – Она прополоскала рот из другого бокала. – Тебе на это приходится только смотреть.

– Какое учтивое неуважение. Мадам, однажды я стану вашим королём!

– И твоя королева наверняка будет сплёвывать твою сперму в золотую шкатулку, которую по праздникам станут выставлять на всеобщее обозрение. Приношу вам обоим свои поздравления, ваше высочество".

А теперь, что запрещено продавать без знака 18+ и без пленки:

2. К информации, запрещенной для распространения среди детей, относится информация:

1) побуждающая детей к совершению действий, представляющих угрозу их жизни и (или) здоровью, в том числе к причинению вреда своему здоровью, самоубийству, либо жизни и (или) здоровью иных лиц, либо направленная на склонение или иное вовлечение детей в совершение таких действий;

Самоубиться в первых четырёх главах новой книжки вроде ещё никто не хотел (всё ещё впереди, надо полагать), а вот на причинение вреда жизни иным лицам юных граждан уже склоняют:

[Героиня, Рикке, и её наставница, Изерн-и-Фейл, завалили троих северян]

"- Они вроде не такие уж и плохие, — сказала она.

— Удивительно, как девушка, которая пытается пронзить туманы будущего, не понимает того, что у неё прямо перед носом. — Изерн уже шарила по карманам старика, высунув кончик языка в дырку между зубами. — Если б ты ждала, пока они покажутся тебе плохими, то ты бы промедлила слишком долго".

2) способная вызвать у детей желание употребить наркотические средства, психотропные и (или) одурманивающие вещества, табачные изделия, алкогольную и спиртосодержащую продукцию, принять участие в азартных играх, заниматься проституцией, бродяжничеством или попрошайничеством;

– Ты пьян?

– Не представляю, с чего бы. – Орсо взял графин и налил себе бокал. – Я и всего-то вынюхал ровно столько жемчужной пыли, чтобы уравнять с шелухой, которую выкурил утром. – Он потёр нос, который всё ещё оставался приятно онемевшим, а потом приветственно поднял бокал. – Теперь бутылочку-другую, чтобы сгладить острые края, и до обеда всё будет в порядке.

3) обосновывающая или оправдывающая допустимость насилия и (или) жестокости либо побуждающая осуществлять насильственные действия по отношению к людям или животным, за исключением случаев, предусмотренных настоящим Федеральным законом;

[продолжение сцены из п.1]

"- Можно было дать им шанс.

— На что? Отправить тебя в грязь? Или утащить тебя к Стуру Сумраку? Репутация у этого парня та ещё. — Она схватила старика за ногу и утащила с тропинки в подлесок, а потом бросила следом и его копьё. — Или надо было пригласить их потанцевать с нами в лесу, с цветами в волосах, и переманить их на нашу сторону при помощи моих милых слов и твоей милой улыбки?

Рикке сплюнула сок чагги и вытерла подбородок, глядя, как кровь течёт по грязи из пробитой головы парня.

— Вряд ли моя улыбка в этом помогла бы, и уж точно не помогли бы твои слова.

— Значит, убить их было единственным вариантом, так? Твоя беда в том, что ты слишком добросердечная".

4) отрицающая семейные ценности, пропагандирующая нетрадиционные сексуальные отношения и формирующая неуважение к родителям и (или) другим членам семьи;

"– Мать, – сказал он по-стирийски. Язык страны, которой они правили, только раздражал её, а он из долгого опыта знал, что раздражать королеву Терезу никогда не стоит. – Я как раз собирался зайти, когда Горст меня нашёл.

– Ты, должно быть, принимаешь меня за редкостную дуру, – сказала она, повернувшись к нему.

– Вовсе нет. – Он наклонился, чтобы коснуться губами сильно напудренной щеки. – За самую обычную".

5) оправдывающая противоправное поведение;

[Мать упрекает принца Орсо в противоправном поведении из п.2]

"От кровного принца люди ожидают праздности до некоторых пределов. Это отлично, когда тебе семнадцать. В двадцать два это становится утомительным. В двадцать семь это выглядит совершенно безнадежно.

— Мама, ты даже не представляешь, — Орсо так сильно плюхнулся на стул, что это было похоже на пинок под задницу. — Я уже давно и всецело стыжусь сам себя.

— Ты мог бы попробовать сделать что-то, чем мог бы гордиться. Ты задумывался об этом?

— Я днями напролёт об этом задумываюсь. — Он хмуро посмотрел через поднятый бокал вина на свет, лившийся из огромных окон. — Но делать — это уже слишком тяжело".

6) содержащая нецензурную брань;

[no comments]

7) содержащая информацию порнографического характера;

[см. п.5 из предыдущего раздела]

"Мне есть, что сказать про женских персонажей этой книги. Слово, которое приходит на ум – мизогиния. Знаю, слово довольно веское, но ничего другого придумать не могу".

Ой. Мизогиния? Женоненавистничество? Да уж, с учётом тех образов, которые оно навевает – христиан противников абортов, фанатичных последователей шариата и брутальных рэперов – слово действительно довольно веское…

"Большая часть персонажей книги мужчины. На контрасте с " Паладином душ " Л.М. Буджолд, которая мне не очень-то понравилась, зато там много женских персонажей. А в этой книге я могу вспомнить лишь четырёх, и три из них второстепенные".

Что ж, да, женщин там не так уж и много. "Первый Закон" был попыткой переосмысления классической фэнтези-трилогии, а эпическая фэнтези, которая берёт своё начало от Толкина, обычно фокусируется на мужчинах, и роль женщин там сводится к любовному интересу указанных мужчин. Возможно, в какой-то степени это делает фэнтези фундаментально сексистским жанром, но не в той же мере, как военные фильмы или вестерны, и, готов поспорить, всё дело в отношении к людям, а не в количестве. Но в любом случае,

"Катиль – это второй по экранному времени женский персонаж. Её основное предназначение в книжке – резервуар для семени. У Ферро одна из крупных составляющих персонажа очень похожа – она бывшая рабыня/проститутка, ей надо отгородиться от прошлой жизни, в которой её использовали в сексуальном смысле, и она использует это в качестве топлива для своей ярости. Третий женский персонаж это Арди. Она не просто глупенькая красотка, но всю книгу проводит в ожидании мужчин-спасителей. Практик Витари – любительница причинять боль, пыточных дел мастер. При этом выясняется, что её слабое место – это её многочисленные дети".

Ой. Допустим, и у Ферро и у Катиль есть истории сексуального насилия. Катиль даже переживает такую историю в этой книге. Но если собираешься показать опыт, пережитый сексуальными рабынями, или женщинами-заключёнными в тюрьмах, или женщинами на войне – если только не хочешь специально полностью избегать сексуальных элементов (что во взрослой книжке кажется мне трусостью), то по-другому книжку не написать, оставаясь честным и убедительным, а это для меня всегда главная задача. И как можно было сделать эти персонажи "не женоненавистническими"? Ферро должна стать уравновешенной рабыней, которая сбежала, и её оставили в покое? А Катиль должна пережить заключение, эквивалентное сибирскому Гулагу, без каких-либо событий, а потом несколько недель идти с шестью сексуально озабоченными варварами, и чтобы ни разу даже бы не всплыло, что среди них женщина?

Арди вынуждена ждать мужчин-спасителей из-за её положения в обществе. Может, оно и стереотипно, но сомневаюсь, что это стереотипное положение обязательно полностью её определяет. Разве нельзя то же самое сказать про любого женского персонажа в "Гордости и Предубеждении"? И неужели они, следовательно, женоненавистнические стереотипы? Особенно слабой кажется аргументация по отношению к Витари. Неужели тот факт, что у неё есть дети, означает, что она женский стереотип – даже несмотря на то, что она опытный мастер пыточных дел? Автор отзыва совсем не упоминает Карлотту дан Эйдер, которая в ПЧИП, возможно, самая важная женщина после Ферро, и единственный влиятельный женский персонаж с существенной вре́менной властью. Впрочем, может, её следует считать стереотипной, поскольку когда-то она была вынуждена выйти замуж по расчёту?

"Можно возразить, что всё, основанное на Средневековье, должно следовать очень патриархальной средневековой культуре. Но если мы строим фантастический мир, с магией и выдуманной географией, и вымышленным обществом, то неужели нельзя на некоторое время сбросить со счетов типичные женские роли?".

Может, и можно, но если мы их сбросим, то, думаю, ценой этому станет реалистичность и убедительность выдуманного мира. Мне хотелось сделать что-то честное, правдивое, уходящее корнями в историческую реальность, потому что для меня такие фэнтезийные миры более убедительные, более конкретные. Лично мне не очень-то нравится довод: "это фэнтези, так что можно делать, что угодно". Думаю, он приводит к самым ленивым, фальшивым и лишённым воображения крайностям жанра. Поскольку я хотел, чтобы "Первый Закон" был неким переосмыслением классической эпической фэнтези – а в ней действие происходит в доиндустриальном патриархальном мире, – то этот фон я и использовал. И отмечу, как часто отвечал на подобные обвинения Скотт Бэккер, что описание ни в коем случае не означает одобрения.

Забавно. Я ещё не читал "Красные Моря под Красными Небесами" Скотта Линча, но заметил, что он часто придерживается прямо противоположного отношения к женщинам – у него в основном фэнтезийный мир "равных возможностей", в котором много женщин-солдат, охранников, пиратов и т.д. В результате немало читателей ругали его за то, что он пишет нереалистично, неубедительно, и что внедряет современные политкорректные ценности в мир средневековья/возрождения. Думаю, как и во многом по части писательства, чтобы ты ни делал, кто-то вечно будет тебя за что-то осуждать. И, если только твой мир и персонажи не будут идеально вежливыми и потому никому не интересными, то ты всегда будешь задевать чьи-то чувства.

Мужчине в целом сложнее описывать женских персонажей, чем мужских. Это факт. В книге, которую я пишу сейчас, в главной роли женщина, и я признаю, что это для меня вызов. Можно сказать: к женщинам нужно подходить так же, как к мужчинам – и по большому счёту это именно то, что я пытаюсь делать, но мужчины и женщины не идентичны, физически и социально, и всегда будут элементы женского опыта, о которых мужчинам остаётся только догадываться. Возможно, от этого делаешься осторожным, особенно зная, что тебя никогда не обвинят в сексизме по отношению к твоим мужским персонажам, но почти наверняка когда-нибудь обвинят в отношении женских. Возвращаясь к автору отзыва:

"Когда писатель опирается на типичные роли шлюх, как Аберкромби, или на женщин-жертв, как Лорен Вайсбергер, думаю, это происходит либо из-за лени, либо от недостатка воображения. Даже если персонаж сильный, как Ферро, когда её сила основана на реакции на роли женщин, с которыми обращаются жестоко, то в этом нет никакой широты мысли. Иногда есть смысл рассказать о женщинах, их роли, о жестоком обращении, и иногда это отлично работает в истории. Но если использовать это часто, то выглядит оно, как раскраска для детей. Это меня раздражает, особенно в таких случаях. Знаю ли я, что Аберкромби делал именно это? Нет. У других читателей может быть своё мнение".

"Первый Закон" – это книжки, как и вообще эпическая фэнтези по большей части, в основном про мужчин, и поэтому женщины там часто видятся в смысле их отношений с этими мужчинами. Быть может, в какой-то мере тема сексуального насилия прокралась туда помимо моей воли. Может, женщины не были моими самыми глубокими или успешными персонажами, это не мне судить, и, думаю, в этом для писателя-мужчины всегда есть риск. Но "женоненавистник"? "Типичные роли шлюх"? "Резервуар для семени"? Серьёзно? Это сильно, чувак, это чертовски сильно. Несомненно, "у других читателей может быть своё мнение". Молю Бога, что так оно и есть.

Дополнение (фев.2012): Хм-м. Я только что перечитал этот пост, спустя четыре года после написания, и, что ж, надеюсь, с тех пор я чему-то научился. На самом деле довольно стыдно читать это сейчас. Хотелось бы мне запихнуть этот пост в корзину, притвориться, что его никогда не было, но нужно его оставить, как монумент реакции, похожей на коленный рефлекс, которая случается, когда про тебя такое говорят впервые. Определённо, теперь, оглядываясь назад, я думаю, что мог бы намного лучше проработать женские персонажи, во всех смыслах. Нынче я считаю, что когда встречаешься с такими обвинениями (а может, просто отзывами), лучше всего глубоко вздохнуть, закрыть рот, открыть уши, и изо всех сил постараться хладнокровно подумать об этом и поискать, нельзя ли здесь чему-нибудь поучиться. В конце концов, изменить можно лишь своё поведение, и для меня это по большей части означает возможность понять, как я могу улучшить своё писательское мастерство….

(с) Джо Аберкромби