Колонка коллекционера

Станислав Лем. Еврейский мальчик, родившийся во Львове, в семье врача Самуила Лема и Сабины Волер. В школьные годы вундеркинд и во взрослые годы гений. Во время оккупации Львова немцами, семья Лема сумела получить поддельные документы и стать поляками, избежав участи евреев Львова, погибших в гетто. Все родственники Лема в Польше были убиты. А Лемы оставили национальность поляка за собой навсегда. И никогда в многочисленных интервью Станислав не касался этой темы. Кстати, он обладал удивительным свойством всегда говорить только чистую правду, замалчивая темы, о которых не хотел говорить. После войны он переселился в Краков, и никогда не вспоминал о своём еврейском происхождении, ухитрившись в прекрасном романе о львовском детстве “Высокий замок” превратить эту часть своей биографии в иллюзию догадок для читателя. Учёба в Ягелонском университете не дала ему профессию врача, но познакомила с сокурсницей Барбарой Лесняк, которая училась на рентгенолога, и которая стала врачом, в отличие от своего мужа Станислава Лема, который не захотел избрать себе поприще военного врача и отказался от выпускных экзаменов. Лем стал писателем.

Первый роман Станислава Лема “Астронавты” принес ему успех. Но на последующие издания этого романа издатели выбивали права всегда с большим трудом, ибо, как говорил Лем, в этом романе он ещё не был Лемом. Лемом он стал с публикацией “Возвращения со звёзд”.

После этого романа мир фантастики открыл для себя мудрого писателя-философа, с удивительным разнообразием творческих возможностей, гения, которого слава, как каждого гения, обходила стороной.

Солярис, Эдем, Непобедимый, Глас Господа, Маска, Кибериада, Сказки роботов, Звездные дневники Ийона Тихого, Рассказы о пилоте Пирксе, футурологические размышления и просто размышления…. Каждая книга — это открытие Вселенной. О любой книге, написанной Лемом, можно сказать, что это книга гения. Как и у каждого гения у него были свои маленькие причуды: он любил говорить об автомобилях, очень любил сладости и в его кабинете всегда можно было найти халву и марципан в шоколаде. Он любил Бетховена и Битлз, и был поклонником Джеймса Бонда.

Всегда помню его слова:

“Если не можешь что-то делать хорошо, то не нужно этого делать вовсе."

Марат Баскин.

Польская научная фантастика.

А. Р. Беляев любил музыку, театр и розыгрыши.

"Александр Беляев — первый в нашей стране профессиональный писатель, для которого научная фантастика стала делом всей жизни.

Он не чувствовал себя уверенно в психологической обрисовке своих героев: «Образы не всегда удаются, язык не всегда богат». Ленинградский писатель Лев Успенский вспоминал, как однажды они с Беляевым остановились в Русском музее перед полотном Ивана Айвазовского «Прощай, свободная стихия». Фигура Пушкина на этой картине принадлежит другому великому русскому художнику, Илье Репину. Беляев сокрушенно вздохнул: «Вот если бы в мои романы кто-то взялся бы так же вписывать живых людей!..»

https://fantlab.ru/blogarticle64176

Афоризмы https://www.livelib.ru/author/6064/quotes...

Советская научная фантастика.

Лазарь Лагин, по свидетельству дочери, больше всего любил сладости и сказки.

Афоризмов очень много, взять хотя бы "Непристроенные строки" https://fantlab.ru/blogarticle63184

Некоторые другие рассыпаны жемчужинами по произведениям.

Еврейская русскоязычная фантастика.

***

В течение почти двух десятилетий (вплоть до 1950 года) Владко был автором многочисленных развивающих публикаций для детей и подростков. С 1935 года он вел в журнале «Знання та праця» познавательную викторину, затем научно-популярные радиопередачи для детей, самой любимой из которых был цикл «Беседы профессора Глобуса» (Бесіди професора Глобуса). А в 1960-е вёл рубрику журнала "Всесвіт" (Вселенная) о новостях зарубежной науки и техники.

Владимир Владко следовал писательской формуле «Развлекая – поучай!».

Любил шутить и одеваться лондонским дэнди, причём на работе и в официальной обстановке всегда носил галстук.

Украинская научная фантастика.

***

Он любил езду на велосипеде, хорошо играл на скрипке, собрал одну из лучших домашних библиотек в довоенной Белоруссии и в то же время увлекался спиритизмом. В его доме собирались компании, которые практиковали вызов духов. У Мавра был философский склад ума, и в спиритизме он видел не мистику, а неисследованное природное явление, и пытался понять его механизм. У писателя были две толстые тетради, в которые он записывал результаты спиритических сеансов, но в 1938 году он их сжег. Спиритические сеансы проводил при помощи блюдца на столе с алфавитом. Известен случай, когда он устроил некоему партийному работнику мини-сеанс спиритизма, во время которого заставил двигаться карандаш. По мнению Михася Мицкевича, Янка Мавр обладал необычными способностями. А также писатель был известным эсперантистом. Эсперанто он начал изучать ещё в 1904 году. В 1926 году он вёл передачу для эсперантистов на белорусском радио. Своему зятю Михасю Мицкевичу он читал «Евгения Онегина» на эсперанто. Ведя переписку с эсперантистами мира и получая от них напрямую редкую информацию, он написал книгу «Амок».

На своей даче под Минском, в Ждановичах, Янка Мавр построил шалаш-кабинет из лозы. На мостках над Свислочью он поставил импровизированный письменный стол, так, что можно было сочинять книги о дальних странах, свесив ноги в воду и воображая себя на берегу океана.

Он считал, что для детей писать нужно просто, кратко, доступным им языком, и при первой возможности, занимательно поучая.

В подобном стиле написаны все его детские произведения. Причём ТВТ на 6 лет раньше аналогичной повести А. Гайдара "Тимур и его команда".

Вёл рубрику занимательной науки в журнале "Беларускі піянер". Его называли "мудрецом с мальчишеской душой".

Белорусская научная фантастика.

Шёл второй год войны. Я жил с дедом в Архангельске. Было холодно и голодно. Дед пилил на дрова старые тополя и топил печь, снаружи печи были ниши, — я забирался в них греться. Дед варил гуталин и продавал его на базаре. Продав гуталин, он покупал хлеб и патоку — кусок хлеба и лоя?ку патоки. Ещё дед приносил с базара старые книги. Я намазывал патоку на хлеб, забирался в нишу и раскрывал книгу. Так, греясь и жуя хлеб, я открыл для себя немало хороших книг. Прочитав книгу, придумывал продолжение — хорошие книги всегда кончаются на самом интересном.

Однажды принёс дед небольшую книжечку. На её обложке плыл среди волн человек с перепончатыми лапами и в коже-чешуе. Человек-рыба. Юноша с жабрами акулы. Ихтиандр..* Это был роман Александра Беляева «Человек-амфибия»... Читал я его жадпо. Я сам мечтал плавать под водой и нашёл в книге что-то близкое себе. «Ихти-андр!— читал я последние строки.— Сын мой... Но море хранило свою тайну,,,» Удивительные слова! Они

сами хранили тайну. Тайну Ихти-андра.

Куда же уплыл Ихтиандр? Что сталось с ним дальше? По-разному додумывал я конец этой книги. Тогда, в те годы, я и не знал, что было продолжение, придуманное самим автором.

„.Война кончилась. Я вырос. И получилось так, что моя работа снова привела меня к роману «Чело-век-амфибия». Несколько лет изучал я жизнь и творчество писателя-фан-таста Александра Романовича Беляева. Разыскивал людей, которые его знали, работал в архивах, перелистывал страницы старых газет и журналов, где он печатался под многими псевдонимами — «Ве-1а-Ь, «А. Р.», «А. Ром,»? «Ыето», «Ар-бель»...

Я узнал многое. И кто послужил прототипом героя романа «Человек, потерявший своё лицо», и марку са-молёта? на котором в 1913 году Беляев летал над Средиземным морем, и имя попутчика, с которым он карабкался на Везувий. Его любимую музыку. Натюрморты. Кушанья. Я узнал даже, какого цвета были у

47

Беляева глаза. Жизнь Беляева восстанавливалась передо мною из воспоминаний, фотографий, писем, не-окончецных рукописей. Но, раскрывая его жизнь страницу за страницей, я где-то смутно храндл в памяти тот военный год, когда читал «Человека-амфибию» и думал — что же сталось с Ихтиандром дальше?

И вот как-то один из людей, знавших Беляева, сказал мне:

— Ихтиандр? О! Ихтиандр был любимым детищем Беляева. Александр Романович говорил: «Когда книга написана, её герои меня больше не интересуют!» Но для Ихти« андра он делал исключение. Этого героя он любил всю Жизнь. И знаете? Беляев думал написать продолжение «Человека-амфибии». Кажется, писал. И — точно знаю — рассказывал кому-то из своих Знакомых... Кому? Нет, не помню... Столько ведь лет прошло. И сколько знакомых у него было!

У Беляева, действительно, было много знакомых. Гипнотизёры, дрессировщики животных, врачи-эндокринологи, мастера-краснодеревщики, водолазы... Кому-то из них Беляев рассказывал продолжение «Че-ловека-амфибии»...

Снова я начал искать. Мне уже казалось, что найти продолжение романа — это мой долг и перед Беляевым и перед моим детством. Я побывал в. городах, где жил писатель, — в Смоленске, где он учился в гимназии, в Ярославле, где он окончил Демидовский лицей, в Ялте, где он провёл в постели в гипсовом корсете три года после жестокой болезни и где задумал роман «Голова профессора Доуэля», в Ленинграде, где он написал «Остров погибших кораблей», в Мурманске, где родилось «Чудесное око»... Я узнал, как в годы войны погибли рукописи Беляева. Как была украдена фашистами скрипка писателя — скрипка знаменитого мастера Страдивари. Как в те дни* когда я мальчишкой читал «Человека-амфибию», в это самое время знаменитый фантаст в оккупированном вра-

гом городе Пушкине, отказавшись работать на гитлеровцев, умирал от голода в нетопленой квартире.

Однажды мне сказали, что где-то под Москвой живёт очень старая женщина, которая знала Беляева ещё в годы их детства. Я разыскал и эту женщину. Ей шёл девятый десяток. Встретила она меня очень» приветливо. Многое она мне рассказала, но все её рассказы относились ко времени до 1912 года, то есть к далёкой юности и молодости Беляева. А в 1912 году они, по её словам, расстались. Беляев женился, а эта женщина — в те годы она была молода и, как я понял, застенчиво и преданно любила писателя и продолжала любить потом всю жизнь— потеряла его из виду.

Всегда трудно касаться интимных сторон чужой жизни, и я больше не задавал вопросов. Женщина умолкла. Молчал и я.

— Потом, — сказала вдруг она,— уже через много лет увиделись мы с Александром Романовичем в Ленинграде. Он уже стал писателем... И подарил мне книгу, которую счи* тал самой лучшей... Вот эту. И надписал её мне на память..?

Я увидел знакомую обложку, точно такую же, что держал когда-то в руках,— с Ихтиандром, плывущим среди волн.

— Ихтиандр! — воскликнул я.— Человек-амфибия...

— Да... Любимый герой Александра Романовича.

— Быть может, — спросил я с надеждой, — Беляев рассказывал вам, что сталось с Ихтиандром дальше? Я уже много лет ищу продолжение «Человека-амфибии»...

И тогда в стареньком комоде было отыскано несколько обыкновенных тетрадок с картонными изрисованными обложками — нечто вроде дневников этой женщины за много-много лет. С истинным трепетом смотрел я на эти ветхие тетрадки. Из них была отобрана одна. Найде-ш» были страницы и любезно отмечены закладками. Я получил / эту тетрадь на некоторое время, дав честное слово, что всё! что ве каса-

48

лось Ихтиандра, я переписывать не стану... Разумеется, я сделал, как обещал. Вот страницы из этой тетради.

«23.04. 1929 года. Была у Беляевых на их квартире на Петроградской. Были гости. Александр Романович рассказывал, как с трудом перебрался в Питер и получил комнату. Сказал, что для него всё-таки — это счастливый год, что его он пролетел «как на крыльях», потому что писал «Человека-амфибию». Писал роман легко, по двадцать-тридцать страниц в день. Начало романа, по словам Александра Романовича, в плиниевской «Естественной истории», где есть рассказ о дельфине, который катал мальчика по заливу Поццуоли. Кто-то из гостей спросил Беляева: оставит он свой роман или будет его продолжать? Александр Романович подумал и сказал, что продолжение есть. Внимательно ли вы читали роман? Всё ли помните? Представьте себе карту мира... Вот устье Ла-Платы. Вот берега в Бразилии. Ихтиандр, как вы помните, плывёт к одному из островов архипелага Туамоту, В Великом океане. К западу от Южной Америки. Примета острова — высокая мачта, флюгер в виде рыбы... Ихтиандр огибает опасный мыс Горн и продвигается всё дальше на запад и северо-запад. Дорогой больших китов. Под звёздами южного полушария! На острове живёт друг профессора Сальватора учёный Арман Вильбуа с женой,

сыном и дочерью, заметьте... Итак, Ихтпандр плывёт к земле обетован-ной, в дом друга, в его цитадель. Подальше от сетей и цепей Педро Зуриты, полицейских и епископов... Плывёт к свободе!

— Тут мы преподнесём читателю, —■ сказал Александр Романович,— разные приключения — битвы с акулами, спасение потерпевших кораблекрушение, пиратов... И вот Ихтиандр на острове. Не забывайте о девушке! Ей всего семнадцать лет. Ихтиандр, а он ведь юноша, человек, хоть и с жабрами акулы, — влюбится в эту девушку, Жанну Вильбуа... Но тут-то и на-чнётся вот что. Ихтиандр ведь — символ, чего упорно не замечают все мои читатели. Да, да! Он — мой любимый герой, но он — символ! И не чего-нибудь, а единения человека с морем. Море, море... Я так люблю его... Отсюда когда-то вышла на сушу жизнь, и, как знать, не сюда ли ей суждено вернуться со временем... Подобно Ифигении, все мы любим вглядываться в его голубую даль, словпо разыскивая знакомые паруса. В нас живёт тоска по утраченному нами, могучему и свободному океану. То, что человек бороздит кораблями волны, — это ведь жалкий символ покорения океана. Заметьте, покорения, а не единения. Ихтиандр — истинный владыка его... Итак, Жанна Вильбуа. Читатель, ко-чнечно, ждёт свадьбу. Пусть будет свадьба. Жанна Вильбуа выходит

49

замуж за Ихтиандра. Но она — земная девушка, а Ихтиандр — амфибия. Он, конечно, любит молодую жену, но у него ещё одна привязанность — море. Море — тоже любовь Ихтиандра. Надолго уплывает он в рго глубины. А Жадвд? Щдрт его, словно жена моряка, чтр л$? Она-то ведь не адефибдая... Ц старик

Вильбуа, видя, тдед 9 стцртлщвоц жизни молодощрдов да всё ладно, пцщет письмо Рзд^аэдру. С^львц-тор на пароходе эдщвёт к острову с флюгером в врдр рэдбэд. Ссцвда-тор — смелый хирург, и он делает ещё одну операцию: жабры акулы — девушке. Жанна становится вторым человеком-дмфибией на земле... Чем ц закончу вторую часть романа? Пусть у них родится дети-амфибии! Пусть их будет пять-шесть... Начало древу людей-амфибцй, настоящих владык океана, будет положено. Конечно, это тоже будет символ, который тоже не заметят читатели...

Кто-то из гостей сказал, что дети-» амфибии родиться не смогут, родятся обыкновенные сухопутные дети.

— Как знать, как знать,— сказал Александр Романович, — Это ведь

роман фантастический. Я сам своим пером могу породить человечков-амфибий! В крайнем случае, их опять-таки сделает Сальватор. Кстати, Сальватор . тоже ведь символ — безграничных возможностей науки... Вот так-то. Я верю, что пройдёт двадцать, может быть, пятьдесят лет, но человек поймёт и получит $ре тайны, все богатства и все кра-ррты мира».

Я закрыл тетрадку.

Что ж, когда-то давно я придумывал свое продолжение книги. Те самые приключения, схватки с акулами и осьминогами, которые обещал преподнести читателю и сам Беляев, Но я придумывал детектив и только. А Беляев предвидел. И самое главное, он верил в т*о, что человек по-настоящему завоюет океан, но придёт в океап, как друг, как нечто естественное и единое с океаном — как вечная голубизна его, как сама жизнь... На то ведь и был Беляев фантастом. Он был прозорлив и умел опережать своё время.

«— Ихтиандр! Сын мой...»

Беляев верил, что море не вечно будет хранить свою тайну!..

На "Человеке, нашедшем своё лицо" 1940 г.

"От всей души моей душе... без /тонкостей/ тонкого (?) стиля милой Кэтти (?) от Шаши (?) 16.VIII.40 г. Пушкин"

На "Властелине мира" 1929 г.

"Милой Кэти(?), другу(?) Кэти,(?)

как всегда,

первый экземпляр.

Шаша. 13/Х-29."

на "Человеке-амфибии" 1928 г.

"Дорогой Кэтти(?), --

неизменной спутнице жизни и до и

после "Америки".

А.Беляев

[дата неразборчива, год,кажется 28-й] 28/VIII-28 г. ?

*после путешествия в Европу Беляев мечтал побывать в Америке, Африке, Японии...

https://fantlab.ru/edition97428

Экслибрис СБ — из книг Светланы Беляевой

Книга из архива Беляева. Шуточный автограф жене: "Милой Кэти, другу Кэти, как всегда первый экземпляр. Шаша. 13/Х-29"