Джеймс Джойс «Дублинцы»

Не могу сказать, почему этот сборник небольших рассказов, в основном, многие хают. Конечно, если начинать читать Джойса с Улисса, то мне кажется, он очень может подпортить впечатление. И если честно, такие неоднозначные книги, как Улисс, я предпочла бы читать с некоторой подготовкой. Что касается этого сборника, к одному из изданий книги есть очень неплохое предисловие Екатерины Гениевой, где она вместе с Джойсом поясняет, почему именно так структурирован сборник, в каких рассказах что олицетворяется. И, собственно, о некоторых мотивах каждого из рассказов тоже немного поподробнее сказано.

«Я пытался, — писал Джойс, — представить жизнь Дублина на суд беспристрастного читателя в четырех аспектах: детство, отрочество, зрелость, общественная жизнь». Гармония — строго продуманная последовательность произведений, установленная самим писателем: «Сестры», «Встреча», «Аравия» рассказы о детстве; «Эвелин», «После гонок», «Два рыцаря», «Пансион» — о юности; «Облачко», «Личины», «Земля», «Несчастный случай» — о зрелости; «В день плюща», «Мать», «Милость божия» — рассказы об общественной жизни, их сложная внутренняя, тематическая, идейная, интонационно-стилистическая связь друг с другом и с общим замыслом сборника. И наконец, озарение художественный приговор. Озарение есть и в каждом рассказе (это концовка, выделяющаяся из всего повествования особой ритмической организацией прозы), и во всем сборнике (рассказ «Мертвые», в котором тема физической и духовной смерти и духовного возрождения звучит особенно пронзительно).

Когда-то прочитав его «Портрет художника в юности», не создалось впечатления как негатива, так и восторга. Типичное классическое произведение с элементами романа взросления, местами скучноватое, но в общем, на уровне. Но по поводу «Дублинцев» я не была так уверена, что результат чтения меня больше удовлетворит, чем не удовлетворит. Наверное, тоже прочла какой-нибудь из отзывов или вырванная из контекста фраза меня настроила на сколько-нибудь непростое чтение. Большая часть рассказов самые обычные, как у многих писателей-современников Джойса или еще до него, бытовые зарисовки, в данном случае из жизни дублинцев. Но стоит приблизиться к завершающим сборник рассказам — это буквально последние 3-4 вещи в сборнике, как оказывается, что вся та гармония, о которой речь ведет Екатерина Гениева, начинает играть в полную силу. И хочется замедлиться, читать не торопясь, чтоб продлить чудесные мгновения.

Довольно мрачная и гнетущая вещь. По Джойсу получается, что Дублин в конце XIX — начале XX веков населяли долгие нудные люди, бесконечно пережёвывающие своё безрадостное прошлое и с тоской глядящие в своё не менее скучное будущее.

Не скажу, что очень понравилось, но, безусловно, вещь талантливая. Просто нужно читать эти рассказы под особое настроение. Вот как-то не ожидал, что столкнусь с таким вот мотивом, поэтому и настрой у меня был совсем другой. Видимо, есть смысл поставить книгу на полку для повторных прочтений, оставить на когда-нибудь потом, когда я поймаю себя на соответствующем желании.

Также немного смущает обилие символизма, правильно трактовать который можно лишь при наличии исторических комментариев. К примеру, смысл рассказа «Сёстры» я понял только после ознакомления с отзывом dem4eg. Оказалось, что смерть священника здесь — аллегория вроде ницшеанского «Бог умер». А я пытался найти в рассказе исключительно личные мотивы.

В общем и целом, конечно же, сильный сборник. Если правильно понимаю, Джойс для ирландцев, а возможно, и для всех британцев — это как для нас Чехов. Однако на сегодня мне почему-то он не оказался близок. Не буду покамест продолжать изучение его творчества, думаю, правильнее будет оставить «Улисса» и «Портрет художника в юности» до лучших времён. Про «Поминки по Финнегану» вообще промолчу.

Так уж сложилось, что, говоря о Джойсе, мы чаще всего подразумеваем некое модернистское новаторство, смелый разрыв шаблонов, слом заскорузлых литературных форм, высокоинтеллектуальную игру, которые он продемонстрировал в самом знаменитом романе ХХ века «Улисс», а также в нечитаемом «Finnegans Wake». Но в случае «Дублинцев» нашим ожиданиям не суждено сбыться: речь в сборнике вовсе не о преодолении форм, а скорее об осмыслении – особого сорта новелл, тех, что в нашей культурной традиции называются «чеховским рассказом», и некоторой части спектра культурно-социальных проблем, актуальных для Европы и Ирландии начала века. Да, в «Дублинцах» присутствует вызов, но вызов пока что не мировой культуре, а нравам родной Ирландии.

Мотивы и задачи, побудившие его к написанию цикла новелл, Джойс определяет в одном из писем Гилберту: «Моим намерением было написать главу духовной истории моей страны, и я выбрал местом действия Дублин, потому что этот город представляется мне центром «паралича» (Joyce J. Letters of J. Joyce. Ed. by St. Gilbert: Faber and faber. 24 Russel square, L., 1957). Ситуации для новелл подобраны таким образом, чтобы показать проблему духовного застоя, закостенелости и паралича ирландского общества с разных сторон и в различных обстоятельствах. И количество новелл, и постепенное, все нарастающее приближение к смерти, воплощающееся наяву в финальном рассказе «Мертвые», только усиливают общее впечатление. Однако стоит понимать, что мотив духовного паралича не был каким-то джойсовским открытием, а являлся достаточно распространенной культурной темой в Европе рубежа столетий, и Джойс здесь не выходит из берегов общего течения. Тематика кризиса церкви, кризиса веры и человеческого существования развивалась в трудах писателей и философов едва ли не с середины XIX века, а точнее и острее всех ее выразил Ф. Ницше в своем знаменитом выражении «смерть Бога».

Проблематика сборника задается в первой же новелле, буквально с первых строк, когда автор рисует перед нами портрет парализованного священника, тихо умирающего в своей тесной мрачной каморке в окружении книг. «Сестры» — один из сложнейших рассказов сборника, искусно сплетенный с помощью множества символических, «говорящих» деталей, каждая из которых работает на создание нужного настроения и подтекста (здесь и разбитая чаша как символ истинной веры, продуманный контраст света и тени, любимое кресло, занятое сестрой, и особенности оборотов ее речи, сон героя-мальчишки и переполненная необъяснимой тревогой концовка). Короткий пример из разговора тетушки главного героя с Элизой, сестрой умершего священника, занимавшейся похоронами. Несмотря на то, что тело еще находится в доме, характер беседы с гостями вполне светский. По отношению к умершему Элиза употребляет такие обороты как «прекрасная кончина» и «красивый покойник». Ну а еще она заняла его место в кресле перед камином. Ее безграмотность прекрасно показана Джойсом: рассуждая о поездке за город на пикник, она путает пневматические колеса (pneumatic), называя их ревматическими (rheumatic). Все это здорово играет на основную идею рассказа, позволяя ей раскрываться наиболее ярко.

Любопытно, но в некоторых рассказах сборника ощущается влияние русской литературы. Известно, что Джойс читал русскую классику и уважительно о ней отзывался (не повезло лишь Пушкину, зато Лермонтова и Толстого он ценил чрезвычайно). И речь даже не об освоении особой формы рассказов, представленных в русской культурной традиции шедеврами Чехова, Джойс переосмысливает в том числе некоторые образы и ситуации. Так, например, герой рассказа «Несчастный случай» мистер Даффи напрямую отсылает нас к «Человеку в футляре», самоубийство безответно влюбленной в него дамы, бросившейся под поезд, – к «Анне Карениной», а структурное построение финального рассказа «Мертвые» близко к толстовскому «После бала».

Джойс демонстрирует завидное мастерство работы с невысказанной деталью – упоминает о чем-то, о некоем действии или предмете, но не описывает его напрямую и часто даже не называет, позволяя нам самим догадываться, о чем идет речь. Так в рассказе «Встреча» после разговора о маленьких девочках и их мягких пушистых волосах странный незнакомец отходит в сторону и, по-видимому, самоудовлетворяется, хотя мы этого не видим, а слышим только изумленные возгласы приятеля-мальчишки. В рассказе «Земля» во время рождественских гаданий девочки решают подшутить над милой старушкой и подсовывают ей в чашке некое вещество, влажное и мягкое, которое, как мы понимаем из заглавия и по реакции взрослых, оказывается землей.

В сборнике нет главного героя, каждая новелла повествует о том или ином человеке или группе лиц. Зато присутствует сквозной образ Дублина, который чрезвычайно важен для Джойса и является, по сути, главным объектом его художественного изображения в цикле. Джойс намеренно педантичен в указании географии города, его рассказы наполнены названиями улиц, мостов и районов, а прогулку героя из «Двух рыцарей» и вовсе можно отследить по карте. И старания эти отнюдь не случайны. Автор использует известный психологический ход: добиваясь нашего полного доверия в вопросе фактического изображения городского пейзажа, он таким образом рассчитывает и на доверие в остальном и главном – в изображении характера и духа города, идеи упадка в нем человеческих ценностей. Сама подборка историй и их количество говорит не столько о желании показать жизнь Дублина с разных сторон, сколько утвердить собственное убеждение в его неминуемой духовной гибели. Изображая двуличность, беспросветность и морально-нравственный упадок родного Дублина, Джойс воспроизводит не столько правду самого пространства, сколько свое внутреннее ощущение от пребывания в нем, в его атмосфере, душной и тесной для Джойса-художника. Он вообще не описывает, ровным счетом, ничего необычного, непривычного или выходящего из ряда вон. Дублин Джойса – глубоко провинциальный город с наивной претензией на самобытность, но он никак не тянет на рассадник греха, жители его обременены вполне современными заботами: тяжелого и подчас бесполезного труда, поиска средств к существованию, устройства судеб детей, и столь же понятными нам страхами и предрассудками. Однако их светское отношение к вере, легко сводимое к формальному исполнению ритуалов, для Джойса, выросшего в католической семье, получившего фундаментальное образование в иезуитских колледжах и предложение посвятить жизнь Ордену и стать священником, выглядит недопустимым. И он воспринимает это как смерть церкви, а вместе с тем и прижизненное умирание дублинцев («Мертвые»). Неслучайно священники в его сборнике либо мертвы, либо ведут себя совершенно не так, как подобает их положению («В день плюща», «Милость Божия»).

Для понимания фигуры молодого Джойса нужно заметить, насколько силен в нем дух бунта, дух обособленности и противоречия. Посвятив пятнадцать лет образованию в консервативной среде католических колледжей, стоя на пороге принятия сана священнослужителя, он отказывается и уходит в мир, а позднее и вовсе порывает с религией. Его отношение к политической жизни Дублина, к борьбе за независимость Ирландии ярко демонстрирует рассказ «В день плюща»; единственная политическая фигура, безмерно им уважаемая, – это уже умерший на тот момент национальный герой, борец за независимость Ч.С. Парнелл, преданный своими же соратниками. Сложны взаимоотношения молодого писателя и с движением «Ирландского Возрождения», куда входили все видные дублинские литераторы того времени. Джойс не разделяет их оторванного от жизни романтического стиля, основанного на кельтском фольклоре и мифологии, его занимает литература иного рода – реалистичное описание действительности, выражающее драму через символический подтекст, и все это он находит в произведениях иностранцев – норвежского драматурга Ибсена и его последователей, шедеврах французской и русской литературы. Поэтому сборник «Дублинцы», выстроенный на фундаменте совсем неприглядной правды реальной жизни, стал своеобразной «символической» пощечиной всем коллегам и мэтрам литературного Дублина.

В общем и целом, сборник «Дублинцы» — это финальное объяснение Джойса с родным городом, который он покинет в 1904 году, и полное всеобъемлющее обоснование невозможности там оставаться и жить. Он еще будет наезжать туда по делам из Европы и в течение 1909—1912 гг. пытаться устроить сборник в печать, но каждый раз будет получать отказ и обвинения в непатриотичности и никогда уже не вернется туда насовсем. Закостенелость, скованность и духовный паралич Дублина окажутся средой, невозможной для гения. Дж. Джойс умрет 13 января 1941 года в Цюрихе. На родине его сочинения напечатают только в 60-х.

«Дублинцы» поражают своей художественной целостностью и оформленностью. Рассказы не просто пронизаны единым, четко осязаемым лейтмотивом, автор ставит задачу взглянуть на проблему с разных сторон, заставляет нас ощутить мертвенное дыхание паралича в самых разных и неожиданных обстоятельствах. Джойс мастерски работает с деталями и настроением, подчас выстраивая в текстах сложнейшие системы символов. Безусловно, сборник «Дублинцы» – литература высшего сорта и высшего пошиба, сделанная эстетом и для эстетов.

Прочитала рассказы «Дублинцы» Джеймса Джойса, и не могу нормально написать отзывы к ним. Оно такое всё этакое, что понимаешь, что тебе это или не дано, или ваще, не нужно. Но, один железный вывод со всего этого сборника, это то, что у ирландцев губа не дура выпить этого портера. И что оно такое, этот ирландский портер 18-19 века, какого градуса? В магазине наверное не найдешь. И читая эти Дублинцы, каждый рассказ нужно запивать бутылкой портера, иначе не поймешь со всеми этими сносками, с примечаниями про деятелей ирландского национально-освободительного движения, римских пап, девизами Льва XIII и Пия IX, ирландскими архиепископами из Туамы,цитатами из священной католической книги, ибо не религиозная я,и не любитель исторических фактов католической церкви с английским угнетением Ирландии.

Оно всё там так классно и красиво расписано, не вычурно, всё вроде бы в меру если брать художественную часть, но в противовес ставится огромное нагромождение историческими фактами, малоизвестными для мира, значимыми для Ирландии, хорошо знаемыми для самих ирландцев, и то, если брать образованную часть.

Взять к примеру рассказ «Джакомо Джойс / Giacomo Joyce» то на данный момент он у меня воспринимался на уровне осязания, обоняния. Отдельные описательные части, они больше дают возможность ощущать мир реальный, как то краешек нижней белой юбки, приподнятой выше допустимой нормы, и кружево чулков дает повод для дальнейшего воображения. Ты этот экспромт прочтешь, оглядываешься вокруг, и начинаешь замечать множество деталей, которые постоянно на виду, но из-за обыденности ускользают от твоего внимания, и понимаешь, насколько богат мир запахами-красками-формами- и прочим. С этой стороны, да, оно поучительное, не дает раствориться в банальности.

В предисловии к «Дублинцам» написано ,что творчество Джеймса Джойса служило образцом, как нужно писать, для Эрнеста Хемингуэя, Скотта Фицджеральда. Охотно верю, «Дублинцы» действительно можно брать как пособие для начинающего писателя. Тут наглядный пример, и как предмет описать, и явление природы, и характер персонажа выразить, и его внешность, с историей жизни и становления, ну и сюжет вплести, и что главное ,всё в меру, нет такого что одна погода описывается на три страницы, и ты уже просто перелистываешь в надежде наткнуться на то, что там дальше, а не про до костей пробирающий холод и дождь который льет третью страницу подряд.

Спустя несколько лет после того, как я не осилил Улисса, решил я замахнуться на более раннее и более простое произведение именитого ирландца. Да, этот сборник рассказов я прочитал, но не могу сказать, что получил удовольствие. Видимо все же не мой автор. Отдельные рассказы неплохи и передают атмосферу старой Ирландии, но в целом как-то не очень. Не увлекают.

«Дублинцы» — неоднородный сборник рассказов Джеймса Джойса, где наряду с произведениями хорошего уровня, встречаются и откровенно слабые работы.

Одной из примечательных черт почти всех рассказов в «Дублинцах» является бессюжетность, подобная той, что присуща прозе Бунина и Чехова — причём, аналогии с произведениями последнего напрашиваются в первую очередь. В этом особенность и проблема сборника — такая компиляция историй осталась продуктом своего времени, затрагивающим злободневные вопросы уже минувшей сегодня вехи в истории Дублина.

Между тем, актуальность — главная ударная сила «Дублинцев», ведь они не являются фабульным, художественно организованным сборником и в то же время не могут похвастаться стилем или прогрессивностью «Улисса», что сужает роль данных рассказов до исключительно сатирическо-ироничных произведений, не претендующих ни на ярко выраженную литературность, ни на какое-либо новаторство. Постепенно время умаляет значимость этой ведущей особенности книги Джойса, заставляя оценивать её уже по иным критериям.

И здесь всё неоднозначно. Ярко начатый произведением «Сёстры» сборник задаёт мрачный тон: некая вырванная из вереницы событий ситуация, подобно всему в жизни, не имеющая чётко выраженного начала и конца, отражает бессмысленность и глупость, как процесса умирания, так и деятельности тех, кто сопровождает покойника в последний путь. Всё здесь преподносится тусклым, пустым, до безобразия рутинным и автоматическим. И хотя рассказ не может похвастать какими бы то ни было выдающимися качествами, без сомнения, его идея приложима и современной эпохе, а мрачная атмосфера — уже сама собой является достойным аргументом к прочтению.

Дальше Джойс явно сбавляет обороты, и последующие рассказы, до определенного момента, оказываются не менее пустыми, безынтересными и почти безыдейными произведениями. Та лаконичность, которая не даёт Чехову и Бунину превратиться в зануду, в «Дублинцах» сыграла против автора, трансформировав имевшиеся у автора замыслы в пересказы. Стиль здесь слишком беглый, и говорить о какой-то художественности или увлекательности, не приходится. Нет ни ярких метафор, ни цепляющих образов, а лишь поспешный отчёт о неких событиях, суть которых ни сводится ни к чему другому, кроме как намерению косвенно поддеть какую-либо черту современников, выставив её в негативном свете. Это и рассказ «Встреча», и не более содержательная «Аравия», и чуть более яркая история «После гонок». Увы, всё это — не уровень: ни формы, ни содержания, ни идеи. Одна лишь голая критика в посредственном антураже.

Затем, будто следуя некой внутренней логике сборника, Джойс вставляет уже более проработанные рассказы, имеющие сколько-нибудь прослеживающую фабулу, выраженную в чётко обозначенной концовке. Примером такого произведения могут служить «Два рыцаря» — здесь есть не только рельефная повествовательная линия, но и сами события обрели форму, обзаведясь действиями и описаниями, создавшими динамичную картинку. Это ещё не уровень, по крайней мере, для Джойса, но уже и совсем не та графомания, что предшествовала данному рассказу.

Из последующих произведений внимания заслуживает «Облачко» — одна из лучших работ в сборнике. Помимо уже обрисовавшейся формы, в ней есть не только идейность, но и настоящий эмоциональный накал. Безысходность высокой пробы — так можно охарактеризовать настрой, присущий этой истории.

«Личины» — не менее депрессивный рассказ, насыщенный динамикой и подробными блужданиями по лабиринтам внутреннего мира героя. Вместе с предыдущей и ещё несколькими работами составляет самое лучшее, что есть в сборнике.

Среди прочих ничем не выделяющихся рассказов затерялся яркий и длинный повествовательный эпизод «Мать». Отметить в нём можно главную героиню, наделённую харизмой и индивидуальностью, которые и вытягивают произведение на уровень выше многих других в «Дублинцах».

Ну и главным светлым пятном сборника является рассказ «Мёртвые», отметить который можно сразу по многим причинам. Немаловажно, что художественная образность, уже зачинавшаяся в близких к финальной работах в данном произведении получила свою максимальную выразительность. Конечно, до более зрелого Джойса, данному рассказу недостижимо далеко — подводит и стиль и переизбыток повторов, — но, безусловно, уровень «Мёртвых» — это максимум, достигнутый в «Дублинцах». Кроме того, эта история чётко и внятно выражает заключённую в себе идею — идею не просто на злобу дня, а вневременную, затрагивающую тему взаимоотношений, жизни, смерти. К слову, примечательно, что концовка рассказа, перекликается с началом «Сёстер» — пусть эта перекличка и весьма условна, но её наличие необходимо отметить, так как случайностей в творчестве Джойса не бывает.

Подводя итог, нужно признать, что «Дублицы» — это произведение своего времени, которое мало что способно дать современному читателю. Оно во многом слабо и может сильно испортить впечатление об авторе, при условии, если начинать знакомство с его творчеством с данного сборника. Так же нужно отметить, что читать данное произведение непосредственно перед «Улиссом» совсем не нужно, так как общие герои и переклички, настолько побочны, что знание содержания рассказов нисколько не раскрывает и не расширяет понимание романа.

Я как-то слышал, как Джойса сравнивают с Чеховым. И тематика похожа, и стилистика похожа, и образы персонажей похожи. Мне это сравнение кажется странным. Всё-таки Чехов — юморист, а Джойс — серьёзный писатель.