Читают ли вообще люди, отвечающие за издание таких книг, свою продукцию? Так как им известны эти книги, то, может быть, они пару раз и взглянули на них. Но чтение — это совсем другой процесс. В конце концов, какие-то книги они читают и должны были бы заметить, как болезненно воспринимается эта слепящая белизна в книге. Белизна кажется не только холодной и неприязненной — она мешает, слепит глаза, как снежное поле. Книжная страница становится неприятно прозрачной; белый тон бумаги, вместо того чтобы сливаться воедино с зеркалом набора, отходит в глубину, образуя другую оптическую плоскость.

Когда белую офсетную бумагу неправильно используют вместо бумаги для высокой печати, это уже само по себе свидетельствует о недостаточно тщательной работе, но при этом плохой результат усугубляется из-за гладкой пустоты бумажной поверхности, практически лишенной структуры. Большинство применяемых сегодня шрифтов отличаются преувеличенной ровностью и регулярностью, которые еще сильнее проявляются при машинном наборе, и возникает общее впечатление внешней гладкости и холодности, являющихся зеркальным отражением равнодушия к книжному делу. Хорошо сделанная книга не должна быть просто результатом искусного расчета и минимальных затрат энергии. И если в других странах восхищаются нашими изданиями, то это прежде всего относится к высокоразвитой технике печати, а не к настоящей красоте книг*. Во многих странах нет такой полиграфической техники, но равнодушие к книге там такое же. Если кому-то книга необходима, то, конечно, он не будет обращать внимания на ее типографские недостатки. То, что научная книга хорошо раскупается, вовсе не значит, что она хорошо издана. Элементарно необходимое — это еще не искусство. Настоящее искусство начинается там, где есть что-то, кажущееся ненужным, избыточным. Только если на книгу приятно смотреть, если она так прекрасна, что ее хочется сразу купить и унести домой, то мы можем говорить о настоящем произведении книжного искусства.

Для того чтобы книга производила прекрасное общее впечатление, бумага не менее важна, чем безукоризненная типографика. Этого слишком часто не замечают. Исключительно редко встречаются книги, бумагу для которых выбирал компетентный дизайнер. Проектируя книгу, нужно выбирать бумагу не только по весу и прочности на изгиб по отношению к формату издания. Не менее важно, чтобы ее структура, цвет и другие особенности соответствовали характеру шрифта и духу книги, создавая гармоничное созвучие всех частей. Наши бумажные фабрики могут и готовы выполнить эти пожелания. И это не будет стоить дороже.

В любом случае хотелось бы, чтобы чисто белая бумага применялась только там, где это требуется. Сам я с трудом могу представить себе такой случай. Если нам рекомендуют белую бумагу оттенка «цветов вишни», то коварно пользуются нашим пристрастием к любованию цветущей вишней. Насколько прекрасно цветение вишни, настолько бумага этого оттенка не годится для высокой печати.

Про «белоснежную» бумагу речь идет уже реже — видимо, здравый смысл торжествует. В годы нужды и лишений (и после них) много книг печаталось на серой и грязновато-желтой бумаге. Когда эти времена прошли, мы вправе были ожидать возвращения прочной, хорошей бумаги. Непрофессионал ошибается, когда думает, что хорошая бумага обязательно должна быть белой, а тонированная бумага непрочная. Знаток, понимающий, что это не так, должен объяснять это непрофессионалам. У чисто белой бумаги через десять лет пожелтеют края, а сероватая бумага может быть превосходного качества! Это зависит от состава бумаги, неспециалист в этом плохо разбирается.

Итак, белизна не показатель качества и прочности бумаги. Чуть тонированная бумага для высокой печати, тон которой обычно почти не заметен, гораздо лучше, потому что не слепит глаза и возникает единство бумаги со шрифтом, которое при белой бумаге достигается только в исключительных случаях. Но я говорю сейчас о необходимости тонировать бумагу, а не о ее качестве. Существует множество книжек и брошюр, которые должны печататься на дешевой бумаге. Как правило, самый светлый из возможных для такой бумаги тонов имеет сероватый и неприятный оттенок. Это можно преодолеть легким тонированием, придавая бумаге теплый оттенок шамуа, причем она не подорожает. У меня это много раз отлично получалось. Качество бумаги не улучшается, но она приятнее для глаз. Я сделал это для дешевых книг издательства «Пингвин букс», которые теперь стоят в Англии 3 шиллинга 6 пенни (2 франка). Бледно-серая бумага выглядела отвратительно, а теперь ее оттенок стал теплым и книги так же приятно читать, как и те, что в три раза дороже! Было бы хорошо, чтобы наши газеты и журналы тоже использовали эту возможность. Обычная газетная бумага серая и убогая, точно такая же, какая раньше была у изданий «Пингвин букс». Если бы она была более теплого, желтоватого оттенка, удобочитаемость была бы лучше. Это не поможет типографике газет, по большей части уродливой, но наши глаза будут меньше страдать. Заметим, что бумага у лондонской газеты «Таймс» намеренно желтоватого оттенка — какой контраст с тоскливой серостью наших газет! Сравните и убедитесь сами. Я только боюсь, что мои призывы ни к чему не приведут, как ни к чему не приведут и те замечания о производстве тонированной бумаги для высокой печати, что я делал раньше. Но ведь и то и другое очень важно для здоровья людей, для миллионов глаз.

Итак, белизна бумаги не признак ее прочности. Для высокой печати она не годится, потому что слепит глаза. Необходимо ее чуть-чуть тонировать, чтобы приблизиться к теплым оттенкам небеленого полотна или шамуа. Совсем дешевые книги, журналы и даже газеты надо печатать на тонированной, а не на серой бумаге. Кроме того, определенным шрифтам требуются определенный тон и фактура бумаги. Особенно это касается новых версий классических шрифтов. Чем старше шрифт, тем более темной и шероховатой должна быть бумага. На белой бумаге антиква Полифилус (1499 года) не выявляется в полную силу**. Для нее хорошо подходит только бумага, по оттенку и характеру фактуры похожая на бумагу, делавшуюся в 1500 году. То же самое относится и к антикве Гарамон (около 1530 года). Позднее, в восемнадцатом веке, предпочитали «белую» бумагу (к счастью, ее еще не умели тогда так сильно отбеливать, как теперь), поэтому антиквы Баскервиль (около 1750 года) и Вальбаум (около 1800 года) лучше всего смотрятся на почти белой бумаге. Только антиква Бодони (около 1790 года) и только в больших кеглях и на страницах большого формата выдерживает совершенно белую бумагу, но она должна иметь определенную структуру поверхности. Бодони намеренно добивался эффекта сильнейшего контраста между нервным черно-белым контуром литеры и белой почти абсолютно гладкой бумагой, что сильно мешает спокойному чтению. Вслед за ним так поступали и в девятнадцатом веке. Грязно-желтая бумага последних десятилетий девятнадцатого века в основном стала такой неприглядной неумышленно, это было следствием необдуманного ухудшения качества бумаги.

Сейчас бумагу тонируют, как правило, добавляя пигменты. Возможны бесчисленные варианты оттенков, состава, проклейки и особой структуры поверхности бумаги. Нам надо не забывать об этом, а использовать эти возможности как можно чаще.

-----------------------------------

* Это и следующее предложения относятся к Швейцарии. (Примеч. авт.)

**Чихольд имеет в виду великолепную антикву старого стиля, нарезанную Франческо Гриффо да Болонья, которой набрана знаменитая иллюстрированная книга Hypnerotomachia Poliphili, изданная Альдом Мануцием в Венеции в 1499 году, и более поздние подражания этому шрифту (Прим. ред.)