Стивен Кинг, роман "11/22/63", строка из оригинала:

"And the jeans, I must say, looked good on her. She had long, long legs. Not to mention just enough junk in her trunk."

Официальный перевод Виктора Вебера:

"И джинсы, должен отметить, отлично на ней сидели. Само собой — длинные, длинные ноги и аппетитная попка."

И так на каждом шагу.

Придется все-таки доучить английский и завязать с чтением переводов. Вульгаризация — слишком широкое и заразное явление. Параллельное чтение не спасает, сил больше нет аппетитные попки терпеть.

"Хижина в лесу", естественно, вдохновила меня на углубление знакомства с Джоссом Уэдоном. Очевидным представлялся выбор "Мстителей", где он и сценарист, и режиссер (да и фильм, говорят, вампука совершенно восхитительная), но я решил растянуть прелюдию и сперва посмотреть "Тор", из которого формально ножки мстителей и растут. Вчера вот вместе с сыном и того-с.

Ну, миленькое кино, вяловатое, но с проблесками. Основные проблески приходятся на фигуру Локи, который делает прост-таки всех одной ноткой. О нотке и речь. Уже после прсмотра решили мы послушать, как этот интересный звуковой эффект — говорить всегда вполголоса и нервным потрохом, — передан в русской озвучке (я, как известно, стараюсь смотреть кины только с оригинальным звуком и субтитрами (это относится даже к китайским фильмам, из-за которых меня когда-нибудь все-таки выгонят из дома)).

Выяснилось, конечно, что никак. Никто не то что заморачиваться не стал — даже от прослушивания оригинального звука явно отказались. Чо париться-то. Просто перечеркнули звуковую часть фильма и насвистели, как Рабиновичем и собственными представлениями о красивишности велено. Бойко, задорно и абы как. В роли Паваротти Стас Михайлов.

Вот почему я, наверное, так никогда и не дойду до кинотеатра.

А "Мстителей" посмотрю сегодня.

Интересный и познавательный текст «Переводят всех, кто пишет страшно»

http://www.openspace.ru/#article/208

Но вот такие пробросы удручают все-таки: "Русское фэнтези становится модным. Лукьяненко популярен везде, в Скандинавии любят Перумова, в Италии и Испании – Глуховского."

Как бы объяснить жертвам неправильного зазубривания, что фэнтези — это не фантастика (триллер это не детектив, драма это не трагедия и т.д.)? Боюсь, что никак.

Удовольствия, близкие к наслаждению, можно извлекать даже из явлений, совершенно для этого не предназначенных. Например, из сокращенных переводов.

С одной стороны, сама по себе идея урезания оригинала является отменным топливом для котлов, ждущих в аду тех, кто это придумал. С другой — как известно (с), Стивен Кинг относится к числу моих любимых авторов, разлюбимейшей его книгой для меня стала "Мертвая зона", при этом очевидно, что ничего подобного автор больше не написал и не напишет. Но вот теперь я после нескольких задумчивых обнюхиваний все-таки взялся читать разлюбимейшую эту в оригинале — из педагогических в основном соображений. Пока прочитал примерно четверть (да, по складам и со словарем, не ржать). Из которой примерно половина — любимый с юности текст, а другая половина — текст ровно такого же качества и достойный, получается, ровно такой же любви — при этом абюсолютно незнакомый. Потому что перевод, подготовленный тридцать лет назад для "Иностранной литературы" (отличный, кстати) и до сих пор воспроизводимый всеми книжными изданиями, не просто покоцанный — он топором обтесанный процентов на двадцать минимум. Постепенное сумасшествие матери Джонни, отчаяние отца, полувдовство и счастливое замужество Сары, первые шаги маньяка — все с щепками улетело, перекосив изначально стройную, как выяснилось, композицию.

В юности-то мне пофиг было, и вряд ли полная версия произвела бы сильно большее впечатление, чем урезанная. Зато теперь сколько радости балбесу.

Побеждать собственноручно созданные трудности, плодить сущности и Editor`s Cut — вот наше ремесло и девиз боевой. Ура.

Вадим Эрлихман

Добросовестная, но бестолковая попытка посмотреть на феномен и биографию знаменитого писателя из России. Большую часть текста занимает старательный пересказ текстов Кинга, в первую очередь дидактико-биографических мегаэссе On Writing и Danse Macabre, а также интервью и прочих википедий. Эрлихман честно пытается вывернуть каждый абзац на свой лад, но своего у него лишь стыдливая нелюбовь к стране происхождения, что заставляет автора, с одной стороны, то и дело журить Кинга за страшные ужасы – мол, у нас бы ты понял, чего бояться надо, — а с другой, уверенно лажать чуть ли не в каждой фактурной строчке. С легкостью необыкновенной Эрлихман уверенно поминает «трижды экранизированный роман Курта Сьодмака «Мозг Донована» (наш Александр Беляев переписал его под названием «Голова профессора Доуэля»)», а абзацем ниже пытается усилить эффект: «В фантастику дезертировал и Ричард Матесон — один из любимых авторов СК. Герой его романа «Удивительный уменьшающийся человек» (1955) вдруг начал уменьшаться... В Советском Союзе переперли и этот сюжет — Ян Ларри сделал из него любимый многими роман «Необыкновенные приключения Карика и Вали»». Это ведь надо было очень постараться с оскорблением. В обоих случаях наши, естественно, успели лет на двадцать раньше – но тонкость в том еще, что именно в 1942 году, когда вышел «Мозг Донована», Беляев умер от туберкулеза в оккупированном Пушкине, а Ларри в 55-м оставался год до реабилитации после лагеря.

После этого, конечно, неудивительно, что создателя «Дюны» у Эрлихмана зовут Джеймсом, а не Фрэнком Хербертом, что советский журнал «Звезда» оказывается «армейским», что Дрю Берримор начинает восхождение на Олимп с «Воспламеняющей взглядом», а вовсе не с E.T., что Дино Де Лаурентиса автор называет исключительно студией и пишет строго в кавычках, и что режиссер Кроненберг у Эрлихмана внезапно вспоминает «о своих скандинавских корнях». Того же класса и собственные наблюдения Эрлихмана типа: «С конца 60-х ничего нового в жанре киноужасов не изобреталось — режиссеры просто использовали все более навороченные спецэффекты, изображая тех же зомби, вампиров и инопланетян». Или совсем пучеглазое: «Только в России положение безрадостное — мастера ужасов как не было, так и нет. На эту роль пытаются определить то сибиряка Юлия Буркина, то талантливого москвича Максима Чертанова, то совсем уж безвестных литературных поденщиков (не хочется называть имен). Все напрасно. Можно списать это на нашу целомудренность, но более вероятно, что российская жизнь пока слишком полна реальных ужасов, чтобы добавлять к ней еще и вымышленные.»

Признать книгу совсем глупой и бессмысленной не позволяет одна главка – про переводы Кинга в России начала 90-х. Эрлихман рассказывает историю «Кэдмена», черных суперобложек и издательских драчек изнутри – он сам переводил, а когда в книге не хватало страничек, а в голове слов, просто дописывал «Кладбище домашних животных» и «Салимов удел».

Теперь понятно, почему эти романы показались мне такими стремными.