Блеск!

Цельный, умный, сильный, красивый, даже в чем-то поэтичный текст. А как раскрыта тема! Тонко, жестоко и очень точно.

И многослойный. Кроме красивого трогательного сюжета есть и легкий налет постмодерна (даже сам выбор именно волка в качестве ГГ — ведь образ этого зверя оброс огромным шлейфом ассоциаций, и многие из них в рассказе целенаправленно использованы), и очень точный и мудрый второй план имени «мертвых знаний».

И профессиональный. Новичок так не напишет. (Придираться к коррекции — смешно. Всякий, кто писал что-то длиннее отзыва, подтвердит. В своих статьях я нередко нахожу пару ошибок даже при третьей вычитке.) На мой взгляд, все в рассказе сделано так, как нужно: язык (суховатый, с механическим привкусом), темп (медленный, чуть дерганый, с резким обрывом в финале), эмоциональный фон (скупой, с чуть раздражающей — намеренно, имхо! — рефлексией чувств).

Рассказ достоин не только финала, но и победы.

Рассказ не для всех. Я бы даже сказал — для немногих. Критерий четко прописан Бродским:

«Нет деленья на чуждых.

Есть граница стыда

В виде разницы в чувствах

При словце «никогда».

Не понимаете, о чем это он? Тогда рассказ вам читать не стоит. Не услышите. И обращение автора к вам будет вас только раздражать.

Кроме «Строф», своим настроением рассказ заставил вспомнить еще «Малую Глушу». Мне кажется, все три произведения рождены одном и тем же желанием: придушить этого гребаного ворона с его гребаным рефреном. Если у вас такого желания никогда не возникало... вам можно только позавидовать. Живите счастливо! И не надо читать всякую муть!

Автор, я промолчу в ответ на твои вопросы. Но я тебя услышал. Спасибо!

В отличие от советских газет, данный текст лучше всего читать как раз перед обедом. Во-первых, путь к сердцу ГГ проложен, естественно, через желудок, и хотя известно, что путь этот самый короткий, но уж больно мало времени было на него отведено, и поэтому тема еды вынужденно раскрыта автором так, что аппетит у читателя разыгрывается не на шутку. (Или это только мы с автором такие гурманы? В этом плане отзыв Gourmanda сильно удивил.) Во-вторых, хорошее настроение способствует пищеварению. А в рассказе куча прелестных веселых деталей, причем вполне уместных и даже нужных для сюжета. В эпизоде знакомства с поэзией серебряного века я и вовсе сполз под стол.

Показать развитие героя через язык его монологов получилось не слишком хорошо, до «Вовы Четверодневного» Елены Некрасовой далековато. Но сама попытка дорогого стоит!

Премилый рассказ! Просто вы, дамы и господа, слишком серьезны. А его лучше воспринимать как легкий стеб.

Нет времени писать пространные отзывы, дай бог хотя бы просто прочесть всю двадцатку успеть...

Но это — хороший рассказ! Не отличный, чтобы прям пальчики облизать, но вполне себе приятный. К счастью, предыдущие ораторы достаточно подробно расписали минусы. Повторяться не буду, тем более не хочется заострять на недостатках внимание. Потому что главное — т.н. «читабельность» — автору создать удалось. Да, задним числом, перебирая в уме сюжетные повороты, обнаруживаешь какие-то нестыковки и непонятки. Но в ходе чтения они не режут слух, не выбивают из резонанса с текстом.

Авто, пиши еще, и побольше. Но не торопись так. Подыщи редактора, заимей доброжелательных критиков в ближнем кругу. Дай тексту «отлежаться», чтобы отыскать и поправить корявости. И тогда, с такой-то фантазией и стилем, отличные рассказы не заставят себя ждать.

Хорошее вино предпочтительнее наливать в бокал, нежели в грязный граненый стакан. Но кислятину, наверное, можно потреблять и так. Всё равно удовольствия никакого.

Идея привести Хайяма в Азамут хороша: что может быть плодотворнее для литературы, чем столкнуть две несовместимые правды? И еще хорош ослик. Остальное — беда. И сказать-то нечего. Особенно после наречия «на встречу», написанного именно так.

Язык, конечно, замечательный. Богатый, но не избыточный. Метафоры там, где нужно и в том объеме, в котором нужно, чтобы помогать воспринимать текст, а не мешать, как это часто бывает в работах клинических филологов.

А дальше я буду ругаться. Несмотря на свою высокую оценку этой вправду хорошей книги. Потому что потенциал у автора огромен. Но в длинной форме полноценно раскрыть его не получается. Хочется понять, почему. Общий ответ напрашивается сразу: повесть можно написать на одном дыхании, сыграть на одной струне, выплеснуть одним потоком настроения. Роман — вряд ли. Его приходится продумывать, конструировать, балансировать разные темы-мелодии, чтобы полифония не превратилась в какофонию. И вот этого «строительного» опыта, мне кажется, автору пока и не хватает.

Это понятно, а что конкретно?

1. От читателя, особенно в начале книги, требуется некоторый, пусть минимальный, уровень понимания, что такое семантический анализ, и хотя бы общее знакомство с некоторыми разделами психологии (когнитивная, психолингвистика, «квантовая» Роберта Уилсона). Просто для того, чтобы новые термины и понятия не заставляли отрываться от чтения с целью залезть в словарь. Грубо говоря, если читатель никогда не задумывался, как работают интернет-поисковики (а большинству это и не нужно, и не интересно), у него возникнут некоторые проблемы с восприятием текста. А жаль! Потому что как раз на первую половину, ну или может, треть романа автору хватило одного дыхания, и она читается «запоем». Самое обидное, что вся эта кагбэ научная глубина почти и не нужна для сюжета. Что мы, параллельных миров с попаданцами никогда не видели?

2. Сюжет. Поначалу плотный, он затем как будто разрыхляется. Так кажется потому, что темп повествования выдержан ровный вдоль всего текста. А это неправильно, его нужно ускорять! Вначале, когда читатель знакомится с персонажами и миром, в котором они живут, сей когнитивный акт сам по себе удерживает его внимание, но когда знакомство завершилось, требуется уже что-то другое — а именно, действие, развитие, движуха. Кроме того, окидывая взглядом уже прочитанную книгу, понимаешь, что сюжету не хватает цельности. Не хватает серьезного, глубокого главного конфликта, на который, как на нитку, нанизывались бы бусинки сюжетных поворотов. Частных вопросов задано немало (Летен vs Ясень; Алей vs Предел Летена; Инька vs страх, мамина любовь vs слабость, и т.д. и т.п.), прямо таки на эпос тянет, но все они как бы по-отдельности, не выстроены, не ранжированы, не сплетены в одну конструкцию. В итоге многие эпизоды (да и герои) выглядят как бы необязательными, притянутыми за уши, и вместо стройного здания, где каждый кирпичик на своем месте, получается эдакая насыпная куча, которая, конечно, тоже растет ввысь, но при этом лишена необходимой стройности. Именно из-за этого, имхо, чтобы куча не рассыпалась, автору периодически приходится вытаскивать рояли из кустов, крупнейший из которых — нежданно открывшиеся способности Иньки. Спрашивается, зачем тогда Ясень затеял всю это сверхсложную игру — между прочим, сюжетообразующую?

3. Персонажи. Экспозиция их многообещающа. Они прорисованы красиво, сочно, точными линиями. Но дальше, когда мы с ними со всеми познакомились — они же вроде как должны начать жить? Но не начинают. А начинают лишь двигать сюжет. Развитие романного бытия происходит лишь сначала в познании мироустройства (что в связи с п.1 многим не очень понятно и не так уж интересно), а затем — в способностях героев по передемиургиванию оного мироустройства, открывающихся опережающими темпами. То есть, развиваются способности ГГ, но не он сам. Хуже того, с мужской точки зрения Алей деградирует. Вначале выглядит вроде как сложившейся самостоятельной и достаточно сильной личностью, пусть и с чрезмерной рефлексией, наверное, оправданной редкими способностями. Но затем вдруг начинает отчего-то проявлять черты кисейной барышни, склонной в тяжелой ситуации заламывать руки и срываться в истерику, вместо того чтобы сжимать зубы — вот хотя бы как собственный младший брат, вызывающий куда больше уважения. Образ Летена, представленный красиво и достоверно, затем, вместо того чтобы обретать глубину, начинает расплываться, размазываться, превращаться в какого-то глобального доброго дядюшку. При этом Ясень, в отличие от оппонента, человеком «с длинной волей» не выглядит совершенно. А заигравшийся вшивый интеллигент во главе степного войска — это смешно. Так и представляешь себя суровых монгольских воинов, кружком сидящих у костра и зачарованно слушающих «Милая моя, солнышко лесное». Неудивительно, что наиболее достоверно выглядят второстепенные персонажи: Поляна, Ленька — от них не требуется развития.

4. Имена. Они красивы, спору нет. Но, оказывается, автор сам не понимает те дисциплины, которыми вроде как оперирует (см. п.1)! И это для меня лично стало, увы, главным «когнитивным диссонансом» романа. Просто катастрофическим! Да, туннель реальности второго уровня, общий для нации, связан с языком, он практически им и является («как говоришь — там и думаешь»). Но язык — неотъемлемая часть культуры, а имена — неотъемлемая часть языка! Они не с кондачка взялись! То, как мы называем своих детей, тоже является отражением того, как мы мыслим и как живем. И наш «этнический» туннель теснейшим образом связан с туннелем еще более высокого уровня — с парадигмой развития цивилизации в целом. Русские имена в большинстве своем имеют греческое, римское и христианское происхождение. И по отчеству (а не по матери) мы тоже старших зовем не по случайной прихоти. Что, в мире Алея не было Древней Греции и Древнего Рима? Или, может, рядом с ними существовала не менее мощная Гиперборея? Но ведь это совсем другой ход истории! Мир, в котором сложилась такая система имен, как в романе, должен быть совершенно, принципиально иным, нежели наш (и, кстати, нарисовать его было бы жутко интересно)! Допустим, совершенно иным должно быть влияние христианства, если оно вообще там имеется в роли мировой религии. Однако, мир романа почти ничем не отличается от нашего: и история та же самая почти, мировая война всего на месяц сдвинута, и афганская война была, и города те же, пусть и под другими названиями, и — что самое главное — люди совершенно такие же, как мы. Всё это кажется мелочью, но лично для меня — грубейшая оплошность. Потому что семантика — не мелкая деталь антуража, а сущностный элемент данной книги, практически главный ее герой.

Вывод: книга красивая, но сырая. И с непонятной ЦА. Мущщин и прочих мачо она будет возмущать «розовыми цветочками». Любители киберпанка будут морщиться от фэнтези, любители фэнтези — от айтишных заморочек. Ценители хорошей женской прозы (М.Галина, Е.Катишонок, М.Петросян, Е.Некрасова, М.(+С.) Дяченко) посетуют на чрезмерную попсовую картонность.

Но до собственного Предела автору еще очень далеко, и это вселяет надежду.

Интересно, долго ли еще за одним из лучших современных писателей Эдуардом Веркиным будет волочиться ярлык «для подростков»? Неужто, если крови в тексте изливается меньше литра на а/л, а секса и похоти (о ужас!) нет вообще, зато разумное, доброе и вечное выступает в незамутненном виде — то это как бы «для подростков»? А для взрослых — это когда оравы брутальных дебилов и моря жеманной кисельности?

Хм... Можно я тогда не буду взрослеть? Потому что «Маленький принц» — это ведь «для подростков», не правда ли?

Да, многие романы Веркина устроены подобно детским пилюлям. Ведь суть — она всегда немного горчит, как слезы, и для вящего потребления ее можно, например, поместить в оболочку веселого стёба. Впрочем, аналогия ложная. Добрая ироничная улыбка и сама по себе имеет терапевтический эффект. Может быть, даже более важный и мощный.

О чем же книга? Считать «Через сто лет» пародией на «Сумерки» и прочую вампирскую чушь — это как полагать «Дон Кихота» пародией на популярные рыцарские романы. Можно, конечно, при желании. Если прокатиться по поверхности текста, как на скоростном скутере, не пытаясь заглянуть вглубь. Но если туда все-таки зачем-то заглянуть, то сразу видно, что никакая это не пародия на готику или гламур. Вампиры (вупы) здесь — вообще как бы условность. Приписываемые им сформированной в популярной литературе традицией внешние качества утрированы именно с целью легкого стеба. Просто некая другая раса, почему-то возникшая на Земле взамен почти исчезнувших людей (по большому счету неважно, почему — конкретный характер произошедшей катастрофы в романе толком не раскрыт) и считающая себя обделенной «душой» в банальном атеистическом смысле. Мне кажется, автор с этим смешным определением (см. первый отзыв) вовсе и не спорит. Зачем? То, что у вупов другой метаболизм, и они поэтому не испытывают тех самых «психофизических реакций на раздражители окружающей социальной среды» — это, на мой взгляд, не самое главное. Да, вупы завидуют людям (точнее, к.б.завидуют) и наивно стремятся ими заново стать. Причем идеал «человека» у них гротескный, почерпнутый как раз из попсового чтива... и тут, да, обнаруживается еще один смысловой слой романа: пародия (порой переходящая в сарказм, причем довольно едкий, но не злой, а скорее грустный) не на само чтиво, конечно, а на всю нашу нынешнюю жизнь, в которой подобное чтиво издается многотысячными тиражами («целую березовую рощу извели»).

Но автора интересует все же не это, и роман — не «критика существующего строя» нашей цивилизации. Главный вопрос книги: что же делает человека (или вупа) человеком? Что такое «человечность», в чем она, если не в реагирующей на раздражители «душе»?

Автор дает свой четкий и ясный ответ, но сформулировать его одним словом не получится. Даже если это слово «любовь» во всех оттенках его смысла от «любоффи» гламурных романов до романтической любви великих поэм и христианской любви. Или слово «верность». Или способность жертвовать и прощать. Да и зачем формулировать? Что за дурная манера — пытаться всему дать определение? «Странный народ эти взрослые!» Просто вчитайтесь и задумайтесь над маленьким парадоксом. Ведь главный герой с самых первых страниц выглядит человечно! И не надо, не надо спрашивать, что это значит. Человечность — гармония, неподвластная алгебре. Я ее просто чувствую, и мне незачем давать ей определение. А чувствую я ее потому, что сочувствую герою. С самых первых страниц. И без всяких «как бы». Разве были какие-то сомнения, что он прыгнет в бассейн со страшными дельфинами? Пусть и без психофизических реакций, но — прыгнет. Более того, и главной героине я сочувствую, иначе финальные сцены вызывали бы у меня недоумение, а вызывают — слезы. Хотя вроде бы ее попытки стать человеком закончились фактической неудачей. То есть, человеком с к.б. душой она стать не сумела, да. Но просто человеком... она же им была с самого начала, разве нет? Потому что у нее была мечта. И воля, чтобы добиваться ее осуществления. И фантазия изобретать все новые способы этого, не падая духом, когда очередной вариант не принес успеха. Разве этого мало? (А может быть, тут важен к.б. дух, а не к.б. душа?)

Журналист в эпилоге задал главному герою два вопроса. Ответ на один из них («Вы первый стали человеком — это бесспорно. А гены — это лишь физика! Скажите мне — как?!») — это и есть роман Эдуарда Веркина. А на второй — почему герой затем предпочел снова стать вупом — я, пожалуй, отвечу здесь. Наверное, отчасти для того, чтобы пожить подольше и — дождаться. (Хотя люди, небось, тоже куда больше ста лет живут в этом светлом будущем.) Но главное — потому, что он понял: разницы никакой. Метаболизм вупа быть человеком совершенно не мешает.

И если «Через сто лет» с чем-то и сравнивать, то не с сумерками какими-нибудь в оттенках серого. Мне вот четко пришла на ум «Тошнота» Сартра. С ней, как мне кажется, автор действительно ведет незримый диспут, и несколько намеков на это как бы разбросаны по тексту. Ведь миры, в которых живут главные герои двух этих гениальных романов, очень схожи, до тошноты. Но подросток Поленов видит выход, простой и ясный, как солнце на небе, который взрослый Рокантен не разглядел, потому что, глупыш, всё пытался найти и сформулировать истину. И стать человеком ему оказалось не под силу.

А чо, хороший способ заставить десятки человек прочесть свою графоманию.

Да ладно придираться-то. Вполне качественно сделанный рассказ. Читабельный, с хорошим языком. Ну, не получилось пошутить, каким-то сырым сюром несет от сапога в диване. Ничего, бывает, не каждый же раз нетленку ваять, в следующий раз получится. Вот хотя бы изменить ракурс чуть в сторону Лема: «Узнав, к какому пункту тела землян привязан идеал, все содрогнулись. Космос целый, рыдая, щупальца ломал»...

Не слушай детских придирок, автор. Прекрасный рассказ! А вот название лучше поменяй. Не та метафора. Слишком толстая. Сам рассказ красивее и тоньше.

По-настоящему крепкий текст. Продуманный, выверенный, вылизанный до блеска. Профессионально, мастерски сделанный. Расчетливо ориентированный на совершенно определенную ЦА, хоть сейчас в популярный сборник. Я даже услышал музыку: три аккорда без капли фальши, четкий ритм... и вспомнился вдруг «Бард» Марии Галиной. И стало понятно, чего не хватает рассказу... как бы это сказать? Искренности ему не хватает, жизненной боли. «Трагедия — это две несовместимые правды» — не помню, кто сказал, но очень точно. Здесь две правды есть, и читателям, для которых даже две — слишком много, сей факт покажется неизмеримой глубиной. Но трагедии — нет, ну не слышу я, что автор ее чувствует.

Извини, автор. Вижу и ценю мастерство, вынужден отразить это в оценке, считаю рассказ достойным финала. Но это не моя музыка.

Если убрать последние пять абзацев — будет просто блеск! Но даже с ними... Класс виден!

Любопытно, что трактовок смысла рассказа может быть много, уже как минимум три вижу, но совершенно не понять, какая верна — таков побочный эффект неудачной сюжетной конструкции. Я, например, понял так, что в основе авторской задумки лежит крамольная идея, будто люди создают себе богов не столько из страха смерти, сколько из желания оправдать собственную мерзость. Неважно, что я не согласен с этим. Важно, что задумка сильная. И атмосфера ведь в рассказе соответствующая, и язык неплох. Но сюжет... если полагать его линейным, то появляются серьезные нестыковки. Если нет... то всё равно не хватает логических связок, более явных указаний на реминисценции. Или есть, скажем, гипотеза, что Вадим_с_утюгом возник не просто так, что неожиданный поворот судеб героев как-то связан с этим эпизодом, иначе он выбивается, слишком притянутым получается, даже вовсе ненужным. Может, Вадим типа стукнул? Но что нового могла узнать инквизиция? Почему вдруг монастырь вместо телохранителя? Или служба внутренней безопасности инквизиции столь нетороплива? В общем, сплошные загадки. А жаль!

Автор, плиз, перекрои сюжет, хороший ведь рассказ может выйти!

А я вот оценил. Может быть, злую шутку со мной сыграло имя главного героя. Да, куча ошибок, мешающих читать. Да, включение логики приводит к каким-то бредовым выводам (Гурман прав насчет безумия). Но в рассказе есть настроение — корявое, тяжкое, мутное, как оквидок. Есть какая-то странная авторская искренность. И даже логика есть, иная — «женская», или даже хуже — но есть. И есть попытка загнать планку смысла в дикую высь «Уходящих из Омеласа» Ле Гуин в смеси с «Обыкновенным чудом»: «А что ты сделал ради своей любви? — Я отказался от нее!»

Да, планку автор сбил. Но саму попытку я лично засчитал.

Слегка улыбнуло.

Слишком новичковый рассказ. Явная вторичность фантдопа не так уж и напрягает. Видна попытка зацепить вечную тему целей и средств. Могло бы быть интересно, но уж очень исполнение подкачало.

Задумка хороша. Но исполнение... увы.

Мне слабо нажраться так, чтобы это осилить.

Наличие поэтики не извиняет отсутствия смысла.

Сказка ложь, да в ней намёк... Намёк понял, пошел вешаться.

Мой сын делит стихи на «сделанные» и «рожденные», лишь последние, если они удались, считая поэзией. Потому что там есть музыка. Ведь музыку нельзя сделать «от ума». Проза — та «сделанная» почти вся, но и критерии к ней другие. Но — лишь почти. Как раз недавно прочел гениальный «Блюз бродячего пса» Олега Стукалова... (Кстати, странно, что на фантлабе нет этой книги. Там явные фантастические элементы.) И этот рассказ — тоже блюз. Я его слышу, а вы как хотите.

Понятно, что артхауз. Чтобы не понять умом, а именно почувствовать, услышать текст, нужно изначально отказаться от попыток измерять гармонию алгеброй. Сюжет, количество ангелов на игле — это вторично, служебно. Вам что, вправду важно, в какой именно тональности написана музыка?

Автор, наверное, тот же, что и у 27. Лень видна, да. Но для таланта, имхо, она простительна.

Вряд ли ты выиграешь конкурс, автор. Но, пожалуйста, пиши и дальше так: рождая текст, а не делая его, ага? Ну вот для меня хотя бы, а? И пусть глухие разводят алгебру, прости их. Помнишь, как у Полозковой: «И я уже в общем знаю, чего я стою, Плевать, что никто не даст мне такой цены».

А я финал понял. Или это мне только так кажется?

Но все равно прелестный рассказ! Пару мест чуть доработать, дабы выдержать ровный уровень ироничности — и можно смело на бумагу.

Стилистика старательная. Попытка прорисовать в коротком рассказе необычный мир привела к избыточности деталей и имен. Касательно идеи/интриги и сюжета всплывает лишь сакраментальное: «Ну и?»

Минус один: бедноватый язык, слишком сухой, не хватает деталей. Идея и сюжет — хороши, легкая вторичность (напр., 1984) не вредит. Хотя подмеченный Гурманом эффект Бога Из Машины, в роли которого выступает подпольная сеть, действительно заметен. Но без него было бы крайне тяжело вырулить на хэппи энд. Который не вполне естествен для описанного зарегулированного мира, но которого автор очень-очень хотел.

Случилось так, что небезызвестного «Гладиатора» я посмотрел почти сразу после прочтения «Спартака» Андрея Валентинова. И этим напрочь испортил себе впечатление от фильма. Потому что вместо сопереживания пафосным страданиям героев все время хихикал, видя перед собой ряженых. На экране — абсолютно современные (западнического толка) этические проблемы глубоко современных людей, зачем-то выступающих в историческом реквизите и посему выглядящих скоморохами. Древние римляне мыслили и чувствовали совсем иначе! Но понятно, что если попробовать снять «честный» фильм о тех временах — его ждет провал. Зритель попросту не поймет мотивов героев и не сможет им сопереживать.

Историческая проза — штука хитрая. Даже если это криптоистория или фантазия в историческом антураже. Ее автор всегда стоит перед выбором между правдивостью и понятностью, и чем дальше по времени и в пространстве отстоит от нас эпоха — тем тяжелее найти компромисс между этими противоречивыми качествами. Скажем, полностью погружающее в дух эпохи «Золото бунта» Иванова или частично (как и было задумано, имхо) «Лавр» Водолазкина — это все же наше, российское прошлое. «Поднебесная» Кея, или «Шайтан-звезда» Трускиновской, или криптоистория древнего мира в исполнении того же Валентинова или Олди — базируются больше на современных мифах о тех эпохах, а «дух времени» появляется на страницах лишь благодаря писательскому мастерству и исторической компетентности авторов.

«Ястреб халифа» — не исторический роман, и даже не криптисторический, однако он посвящен вполне определенной эпохе вполне определенного этноса. И при ее описании Ксения Медведевич явно предпочла правдивость. И это, как было уже сказано предыдущими рецензентами, одновременно и достоинство, и недостаток. Да, наверное, именно так люди и жили тогда, «в любви и смерти находя неисчерпаемую тему» в куда более прямом смысле, чем мы сейчас. И автору удается привить читателю некую заторможенность в восприятии, некий цинизм, без которого трудно было бы спокойно принимать очередную гору трупов. Но в итоге, увы, в романе оказывается совершенно некому сопереживать. Главный герой — вообще не человек, и — надо отдать должное автору — его «не_человечность» (именно не-, а не бес-) прорисована прекрасно, и даже порой кажется, что его понимаешь, но вот сочувствия — нет, неоткуда ему взяться. Смотришь эдак со стороны на мучающееся какими-то своими мучениями чудовище, ну, может, чуть жалеешь даже, но как-то абстрактно, издалека. Единственный герой, вызвавший хоть какое-то сопереживание (халиф) логично дожил лишь до середины текста. Героиня, вроде бы поначалу породившая живой отзвук, к концу вызывает только раздражение. А почти все вторичные персонажи путаются напрочь, хоть записывай специально все эти «А-ибн-Б». Да к тому же затянутость и избыточно цветистая пышность описаний, пусть и оправданная выбранным ракурсом (будучи, наверное, необходимым для передачи «духа эпохи» элементом), поначалу воспринимается на ура, но вскоре начинает утомлять, так что появляется желание перелистывать страницы.

И как-то даже трудно оценить роман. С одной стороны понимаешь, что это некое явление в фэнтези, и перед автором следовало бы уважительно снять шляпу, но с другой — ну скучно же, не вызвал роман такого же интереса и не принес такого удовольствия, как, например, «Тебе держать ответ», с которым сравнивал «Ястреба» предыдущий оратор... Я бы все же рекомендовал «Ястреба» читателям, но с оговоркой, типичной для сильнодействующих лекарств: «При отсутствии противопоказаний к компонентам препарата».

Главный, безусловный, отмечаемый всеми плюс — великолепно проработанный сюжет: и в части фабулы как таковой (рассказанная история красива и нескучна), и в части композиции: конструкция двух как бы параллельных линий просто прекрасна. Проработанность касается и персонажей. В них не путаешься, как это бывает иной раз в эпосах — а по объему текста и размаху описываемых событий данный роман вполне можно отнести к эпическому жанру. Каждый герой проработан в нужной мере, дабы выделяться среди прочих, запоминаться, отрабатывать свою сюжетную роль, и пусть никакой особой психологической глубины нет, ну так жанр этого и не требует. ГГ и несколько ближайших персонажей прописаны достаточно точно, чтобы их мотивы не вызывали недоумения. Разве что Адриан поначалу раздражает, но потом как-то рывком умнеет — и всё встает на свои места.

Второй несомненный плюс, подмечаемый уже не всеми, но для меня очень важный — качественный язык. Без избыточности, но плотный, выдержанный, как хорошее вино. В текст можно «нырнуть», забыв обо всем, и не спотыкаться о кривые тропы или корявую школьную стилистику, заставляющую «всплывать» при чтении большинства переводных и многих русскоязычных книг.

К минусам я бы отнес некоторую избыточность деталей в первых частях книги. Детали, конечно, важны, в них порой и кроется литература, но это если оные детали «говорящие» или, даже лучше, «намекающие». А здесь — как бы детали ради деталей. Вот, к примеру, дождливая погода. Следует длинное отвлеченное рассуждение о климате данных мест, потом мысли ГГ, сетующего на грязь и сырость... и всё, дальше сей факт не играет вообще никакой роли в развитии сюжета. И зачем нужна была эта длиннота? Роман и так не слишком короткий. Возможно, автор таким образом пыталась настроить ритмику текста, чтобы темп повествования нарастал от старта к финалу. И, в принципе, да, нарастает, и это правильно. Но не думаю, что, вычеркнув лишние детали, автор многое потеряла бы.

И еще один момент, имхо, очень важный (во всяком случае, именно о него я спотыкался при чтении), но к минусам его, наверное, отнести нельзя. Речь о формулировке основного сюжетообразующего допущения, давшего и название книге. Дело в том, что юридически оно неграмотно. Причинительная ответственность (когда обвиняемый невольно причинил своими действиями некий ущерб) возникает не так часто. Обычно для определения меры ответственности важны умысел и осознание последствий. Если же рассматривать формулировку в философски-бытовом смысле, то, извините, каждый человек в какой-то мере «в ответе за всё», мир вправду весь взаимосвязан, и эффект бабочки никто не отменял. Посему избранность отдельных героев выглядит как-то непонятно. Отличие скорее количественное, чем качественное: последствия деяний Адриана более явные, мощные и наступают быстрее, чем у «обычных» людей. Но это же отчасти и потому, что Адриан, так сказать, откровенно пассионарен: он проникся высокой целью и идет к ее достижению, не считаясь с последствиями. И вот здесь оказывается, что на самом деле всё это «держание ответа» — больше для красного словца. А речь как раз о чувстве вины, которое с наличием конкретной ответственности напрямую не связано. Герой не «в ответе за всё», а «чувствует вину за всё», причем остро. И вот это вправду глубоко и интересно! Потому что жить с таким мощным чувством вины — очень тяжело. И получается, кстати, совсем другой, новый ракурс извечной диалектики цели и средств. И книга, имхо, именно об этом: «Дано ль заранее постичь, что, сколько сам себе не лги, но самого себя простить куда труднее, чем других? Страшней безверия пьянит перебродившая вина, ведь самого себя казнить намного проще, чем признать». И хотя финал, на мой вкус, чрезмерно благостный (хотя и вполне логичный сюжетно, и даже необходимый жанрово), сама постановка вопроса весьма глубока, и это здорово!

Вывод: роман ничем не уступает большинству ставших в последнее время популярными переводных эпосов. А во многом, особенно с учетом достаточно низкого качества переводов — превосходит их. Это, конечно, не нетленка, и даже не боллитра в лучшем смысле этого слова. Но — маст рид однозначно!

На самом деле это не совсем роман. Это попытка поэмы. Но не слишком удачная. Судя по качеству стихов, я упорно думал, что это перевод. И уже закрыв книгу и даже написав отзыв, выяснил: оказывается, автор писал на русском. Хм... Для поэмы некоторая напыщенность, выспренность сюжета нормальна и даже необходима. Но если сдернуть флер явно неудачной поэтики, то что останется?

Останется красивый, спору нет, сюжет. Который, вообще говоря, позволял создать очень глубокие персонажи, прежде всего женские. Но этого как раз не получилось. Персонажи, одномерные по фабуле, а также второго плана — вышли неплохо. Но в главных, от Папы до Магистра, проступает какой-то лубок, уплощенность, глубокому произведению несвойственная. И вместо утонченной поэзии получается откровенно популярная проза. Характер песка пустыни прописан на том же уровне, что и характер основных героев. Увы.

Ну и с историчностью как-то что-то не то. Дело не в искажении фактов, жанр криптоистории это позволяет. Дело в «духе времени», который хочется почувствовать, когда берешься за подобную книжку. Но в данном романе не хватает говорящих, ярких деталей, в создании которых как раз и проявляется талант писателя. Позиция автора понятна лишь с его собственных слов. Да, согласен, это было странное время, когда грязные, вонючие, необразованные, тупые крестоносцы «несли свет» в просвещенный в то время арабский мир. Да, католическая церковь проявила себя во всей своей неприглядности. Но мы же не на диспуте на исторические темы! Это же художественное произведение! Увы, я не почувствовал Времени. Не увидел мир времен крестовых походов, как, например, увидел Китай в «Поднебесной» Г.Г.Кея или Европу у Валентинова (времен инквизиции в «Небесах» или времен наполеоновских войн в «Дезертире»), или революционную Россию в «Орфографии» Быкова, или Германию начала 20 века у Курылева...

Вывод: не жалею, что прочел. А если это дебют, то автор и вовсе молодец. Но полноценно вытянуть замысел не получилось. На нетленку не тянет ну никак. Развлекательная литература, вполне приемлемая, чтобы, к примеру, скоротать дорогу.

Когда поэт в России решает, что он уже больше, чем поэт — как поэт он, считай, закончился. Это сказано про Быкова, но легко обобщается на прозу. Ну беда же просто, сколько замечательных писателей возомнили себя больше, чем писателями: Вячеслав Рыбаков, Алексей Иванов, Андрей Столяров — и это не считая тех, кто изначально себя мнил «больше», веллеров с пелевиными. Возомнили, и — всё, ку-ку, финиш: мастерство-то вроде остается, но что-то главное, искра какая-то — затухает, дохнет под гнетом страшной ответственности за судьбы страны и всего мира, взваленной на себя новоявленным пророком. Причем раздражает-то не само желание высказаться по поводу актуальных общественных проблем (во блин брякнул!), но претензия на истину, менторские нотки раздражают на фоне дефицита самоиронии. Можно ведь без этого обходиться, если себя не мнить, многие же обходятся: Дивов, Успенский — легко, Крусанов бродит по грани, но пока вроде удерживается, да и сами больше_чем_писатели раньше как-то обходились. Старость накрыла, что ли?

Издатели, конечно, главные враги высокой культуры, это безусловно, но в данном случае (см. отзыв Lartisа) я их понимаю. Плохой же роман-то, вправду скучный и занудный! И дело не в мудреных словосочетаниях, это как раз вполне приемлемый стиль, хотя, наверное, издатели учли и то, что массовый любитель героического фэнтези будет спотыкаться на каждой авторской трансцендентности. Для подготовленной аудитории ничего страшного в этих терминах нет, «Феноменология духа» или «Бытие и ничто» гораздо хуже. Но роман-то именно с литературной точки зрения слабый, не чета Бонапарту или Осенним богам. Был неплохой одноименный рассказик, цельный по сюжету, внятный по месседжу. К нему совершенно искусственно прикручены история девочки в тундре, по-своему красивая, да какие-то бессвязные апокалиптические обрывки, даже порядок их выстроен с непонятной претензией. Зачем сажать в конец сюжета начало фабулы? Вот не въехал, уж извините. То есть, я, что ли, должен был так проникнуться, прям до корней души, мудростью Китежа, что счастливую жизнь ГГ до Великих Событий увидеть уже как-то иначе, другими глазами? Щас!

Нечем проникаться, увы. Все это уже стопицот раз сказано, обжевано и измусолено. Дурной мечте русской интеллигенции про отделение агнцев от козлищ уже не одна сотня лет исполнилась. Про историю как роман и прочие тайны русского духа — лучше Пьецуха почитать. А любовь к России — это Коваль, например. Потому что не говорить про нее надо, а просто чувствовать, да и всё, и хватит. Ах, ну да, конечно, истина же, нужно ее еще раз повторить, и еще раз, еще много-много раз, а то не дай бог не все поймут. Ну, поняли. И что? А то, что за ней слышится только старческое брюзжание какое-то, уж извините...

Я злой какой-то. Это отчасти от обиды. А отчасти от страха, что сам превращусь вскоре во что-то подобное. Ведь и вправду начинаешь ловить себя на стремлении влезть на табуретку перед молодой аудиторией — и навязчиво вещать о том, как следует жить. Аудитория, пожимая плечами, потихоньку расходится. А ты думаешь: «Имбецилы они все нынче, что ли, малограмотные?»

Главное, что хочется выразить касательно данной книги — это стойкое ощущение, что она написана свободным человеком. Свободным от штампов, от необходимости подстраиваться под вкусы масс, от какбычегоневышлизма нашего всеобщего, то есть, в принципе свободным. И это здорово! Конечно, любой творец свободен в той мере, в которой он творец, и никакой Сурков-Путин ему не указ. Но многие ли могут себе позволить творить что вздумается, без оглядки на законы продажи рукописей? Автор — может. И даже слегка, пожалуй, этим бравирует.

А книга вышла сложная, многоплановая, с хаотическим сюжетом. Да и смысл несколько хаотический. Даже толком не скажешь по-простому, о чём. О жизни и смерти, о времени и о судьбе, в общем, о людях — все как обычно в хорошей книге, ага. Есть явная перекличка с Булгаковым. Но при этом всё как-то так слегка передернуто, будто искажено в кривоватом зеркале, с легкой отстраненной издёвочкой. И если у Булгакова за сарказмом прячется мрачноватая фундаментальность истины, то здесь автор совершенно всерьез воспринимать истину не желает. Потому что весь мир, конечно, театр. Но только постановка в нем такая, что очень хочется воскликнуть «не верю!», после чего немедленно забыться и заснуть...

Не каждый нынче пишет, как он слышит, увы. Автору с этим свезло. Вот так Олег Радзинский слышит мир — и делайте, что хотите. Да, я вот слышу его чуть иначе, и далеко не всё в этом тексте вызвало во мне резонанс; имхо, на шедевр не тянет, и «Суринам» на мой вкус все же сильнее. Но как же приятно чувствовать, что есть еще в мире незамутненная экзистенциальная свобода, что можно, можно преодолеть кабалу больших денег и писать (а по сути, жить) в удовольствие. Редкий случай, когда я искренне завидую миллионеру.

Дамы и господа, вам мешает любовь к Сапковскому! Она заставляет воспринимать данную повесть как приквел к Ведьмаку, а это не так. То есть, формально может и так, но по сути перед нами совершенно самостоятельное произведение: цельное, законченное, искреннее. Понимаете, Мария Галина — поэт. Настоящий, а не стихоплет какой-нибудь, которых нынче развелось как грязи. Это значит, она не только рифмовать умеет, и даже не просто русским языком владеет, что само собой. Поэзия — не жанр, не стиль, не форма, это мировосприятие: обостренное, искаженное, нервное и трепетное, это умение чувствовать мир чуть иначе, чуть глубже, чуть болезненнее, и болезненность эта — плата за способность видеть красоту (или уродство, под настроение) даже в обыденных мелочах. И чудесное, немного потустороннее и в то же время отчетливо циничное умение выразить это словами. А рифма и размер — вторичны.

Сапковскому поэтика, конечно, тоже не чужда, и именно она столь явно выделяет «Ведьмака» среди прочих расплодившихся в последнее время эпопей — да уж, жанр сей стал нынче столь популярным, что потихоньку превратился в опупею...

Так вот. Мир повести — это мир Ведьмака, да, конечно. Даже настроение похоже вроде бы. Но правильнее искать аллюзии в другой плоскости. Перекличку с Пушкиным не заметит разве только окончательно опупевший. Но дальше, на следующем слое, мне кажется — Бродский. Намек-то прямой: «парус... с ветром борется у мыса». Фатализм, пронизывающий текст — он, имхо, оттуда. «Даже в этом не бывает, Постум, правил» — слышится явно. В то же время, перекличка с Пушкиным и Бродским (да и, наверное, с любым почти Поэтом) не означает вторичности в пошлом смысле этого слова (с определенной-то точки зрения всё давно вторично). Любовь и смерть — две темы как вечные, так и неисчерпаемые. Но есть еще одна тема,«тема творчества» (хотя она, наверное, сводится к вечным через отзвук «мглы над именем моим»). И в этой повести, имхо, именно она — главная. Если уж Пушкина вспоминать, то не «Пир по время чумы», а скорее «Моцарт и Сальери». Во всяком случае, меня резанула до безумия, до крови именно она. Марии Галиной удалось как-то фантастически точно озвучить имманентный цинизм всякого творчества, выразить то подозрение о его изначальной вторичности по отношению к бытию, которое выматывает изнутри всякого, осмелившегося претендовать на роль творца...

Мне, признаюсь, не хватает слов. Ну, то есть, таланта не хватает, наверное. Пытаюсь выразить вот это ощущение чуда — но увы. Свеча горела, горела, а на прощанье — ни звука...

Сборник вполне мог бы выйти в серии «Время учеников». В широком, конечно, смысле: не в плане сиквелов-приквелов, а по духу. Автор явно видит в АБС своих учителей, чего, впрочем, и не скрывает.

Но вот в чем дело. Мне кажется, что понятным преклонением перед учителями автор создал себе некий идеал, который ему мешает: задает планку, которую автор, вообще говоря, мог бы и превзойти — таланта-то очевидно хватает, — но сам в это, видать, как-то не верит и потому превзойти не умеет. Точнее, не «превзойти», слово неправильное («превзойти учителя» — это откуда-то с востока, ложная аллюзия). АБС незачем «превосходить». АБС — опора, фундамент в социальной НФ — да, но не идеал, не цель. Они творили дискурс, наполненный идеями, витавшим в воздухе того времени и той среды, в которых они жили. Но времена меняются, идеи ныне витают иные, культурный багаж человечества потяжелел (в том числе благодаря АБС), Храм вырос на пару этажей... И как-то, блин, иначе всё теперь видится с новой его высоты, разве нет? Уж и само направление строительства сомнительно — вверх ли растем-то? То есть, легкая ностальгия по старой-доброй советской фантастике — это хорошо, но на мой вкус не хватает... актуальности, что ли. Не в лоб, не в вульгарном смысле актуальности, не политики какой-нибудь кромешной-крымнашной, а вот именно в смысле идейном...

Это я пытаюсь выразить некое общее впечатление от сборника, воспринимаемого мной как срез творчества автора. Фактически, стараюсь объяснить (самому себе прежде всего), почему мне больше других понравились рассказы как раз-таки скорее иного толка, «дивовского» что ли, нежели ученического — первый и третий.

А в целом — вывод понятен. Автор очевидно талантливый и умелый. Но не совсем «мой», поскольку, имхо, больше все же умелый, чем таланливый. Предпочитающий «делать» свои вещи, то есть, в первую очередь производить потребительскую продукцию, а уж затем — творить. Эх, наплевать бы ему на правильные шаблоны, на читательские вкусы, и даже на всех учителей вместе взятых...

Самое интересное, что слово «анархия», кажется, не прозвучало в тексте ни разу. Хотя в красивой античной форме диалогов изложена вот именно идея анархического устройства социума. Уж не знаю, то ли автор вправду не в курсе своих «источников и составных частей», то ли Кропоткина с Ротбардом таки читал, но учел странно извращенный смысл, по понятным причинам навязанный в СССР слову «анархия», ставшему синонимом «бардака», «беспредела» и т.п. А ведь если изложить идею подробно, в деталях, то никаким бардаком и не пахнет... Герои эссе (а это не роман вовсе, вообще не беллетристика, а слегка припудренная ею публицистика) в разговорах друг с другом как раз и растолковывают читателю тот самый порядок, матерью которого анархия якобы является. Сия фраза стала популярна, видимо, в роли оксюморона, а правильная цитата Прудона звучит чуть иначе: «Свобода — мать порядка», — и именно в такой формулировке отражается глубинная суть Анархической Идеи: порядок привносится в социум не извне, не от лица отчужденной от конкретных людей с конкретными интересами и мотивами абстрактной структуры — государственного кракена, а изнутри, из самых обычных мотивов людей, исповедующих личную свободу и разумно избегающих бардака. И в этом же, если приглядеться, суть Великой Хартии Меганезии.

Понятно, что перед нами утопия — не как жанр, а как изложение идеи, которая пусть и не реализуема на практике, но именно как идея обладает самостоятельной ценностью и внутренней красотой. В Меганезию хочется немедленно уехать, не правда ли? Так же как, например, хочется родиться и жить в мире Полудня: коммунистическая идея тоже фантастически красива! К сожалению, попытка практического воплощения что одной, что другой чревата примерно одним и тем же. На бумаге всё выглядит почти безупречно, но дьявол всегда в деталях, из-за которых стройная конструкция начинает осыпаться как крепость из песка. При художественном изложении эти мелочи, конечно, опускаются ради красоты слога и увлекающей силы идеи. Но если начать копать, задаваясь, например, вопросами: а кто назначает главнокомандующего и начальника полиции? И где гарантия, что они не скурвятся, ведь «власть развращает»? А аппарат правительства откуда берется, его тоже на 3 года целиком выбирают? Это ведь сотни и тысячи чиновников, и без них никак. А механизмы и процедуры контроля решений выбранных министров/судей какие, и какова их ответственность?..

Попытки отвечать на такие вопросы приводят к ветвлению Идеи: появляются всяческие анархо-...измы. Но это не спасает. Потому что, как мне кажется, все эти частности проистекают из одного фундаментального противоречия. Его еще Кант пытался разрешить, понимая как противоречие права и справедливости, свободы и принуждения... ну, не буду вдаваться (выскажу лишь свое мнение, что западные демократии «присвоили» учение Канта по форме, но выплеснули его дух, вернуть который как раз и старается автор), противоречие же попробую сформулировать более тупо и... поэтично, что ли: противоречат друг другу красота Идеи и уродство Натуры. Увы, Великие Утопические Идеи не учитывают главного: звериной сущности человека в толпе себе подобных. Они игнорируют скучные, беспросветные, но честные выводы социальной психологии. О том, что социум, по сути — стадо. О том, что большинству людей свобода на фиг не сдалась, потому что на самом деле это тяжелый груз. Теоретики Идей понимали, что им нужен другой Человек. Надеялись, что поможет всеобщее образование. Оказалось, не помогает, поскольку образование нельзя дать, его можно лишь получить по своей воле и желанию. Пытались как-то с воспитанием придумать. Не-а, слишком тонкая материя.

В итоге в художественных анархо-утопиях приходится подразумевать как бы искусственно собранный «с миру по личности» социум, иначе не срастается. Урсула Ле Гуин анархистам целую луну выделила, оставив Толпу (с необходимыми ей, чтобы не порвать себя в клочья, государствами) на основной планете, Розов их в Тихий океан забросил. И всё равно анархию в отдельно взятой стране представить сложно. К сожалению.

Тем не менее, такие книги нужны и полезны! Прежде всего, ценна самая мысль о том, что государство вовсе не так уж необходимо нормальным людям, как оно пытается это им представить. (А уж смешивать страну и государство — это как смешивать раздольное, чистое русское поле и пьяного председателя колхоза, на балансе которого оно находится.) А еще полезность в том, что появились ведь сообщества, в которых происходит самоорганизация по принципам, весьма напоминающим анархические. Одно такое сообщество известно нам всем и именно из-за своей анархической природы вызывает все нарастающее недоверие, переходящее в ненависть, со стороны всевозможных государств. Вам оно прекрасно известно, более того, мы с вами в нем сейчас находимся. Это интернет. Попомните мои слова — нам еще предстоит защищать эту прекрасную анархию от ее естественных врагов. Читайте хорошие книги и будьте готовы бороться за свободу... хотя бы в этом.

Во всех общагах пьют. Пьют много, массово, самозабвенно. Мне тоже не удалось сего избежать, хотя в таких запоях, как Главгерой, участвовать, признаюсь, не приходилось. Теперь, по прошествии десятилетий, непонятно даже, что за кайф мы умудрялись во всём этом пьянстве ловить. Эйфорию первой стадии опьянения куда надежнее и приятнее обрести в горах: поднимаешься на 3 тысячи и — полной чашей, без мерзких похмельных последствий. А тот мрачный экзистенциальный трип, что свойствен стадии второй, лучше не обретать вовсе. Я и так знаю, что умру, но это знание хотел бы держать за порогом привычного бытия, в крайнем случае на пороге — поверхностного осознания уже достаточно и для кантовского императива, и для того фона, абсолютно черного, как дыра в космосе, на котором даже маленькие жизненные радости вспыхивают ярче звезд, отгоняя своим светом неминуемую без них депрессию. Считается, что ради Творчества следует нырнуть глубже, впустить le Néant в l'Être, но... цена-то известна (die young) — а ты уверен, что заплачена она будет не за пшик? Тогда ладно, пей (колись, нюхай, глотай колеса). Но такой талант и призвание чувствуют в себе единицы, а пьют — тысячи. Зачем?

Что меня еще удивляло и настораживало (и мешало проявлять активность в общажном пьянстве), так это бурный фонтан воспоминаний, которыми студенты-собутыльники без устали делились, протрезвев. Такое было ощущение, что ради этого они и пьют — чтобы была тема для увлеченного общения. День-другой пьянки — и потом на неделю веселых разговоров о том, кто что вытворял в невменяемом состоянии. Вы как хотите, мне странно. Других тем, что ли, нет? И что за удовольствие вспоминать себя в роли свиньи? Но большинство почему-то такого моего отношения не разделяет. Гордость собственной мерзостью — это вообще довольно частое явление, хотя здесь, конечно, неуместно в сие вдаваться.

К чему я? Да к тому, что если такой вот захлебывающийся рассказ о недавней пьянке с примесью memento mori представить в высокохудожественной (без тени иронии) форме, снабдив его необходимыми отступлениями и экскурсами, раскрывающими предысторию и характеры всех участников действа — то примерно данный роман и получится. Есть в нем некая завязка (лучшая часть книги, примерно на четверть ее объема), есть как бы развязка, краткая и почти бессвязная, как похмелье, а остальное — вот именно он, увлеченный рассказ о запое.

В общем-то, я уже практически полностью раскрыл сюжет. Нагло при этом проигнорировав спойлер, потому что разрушить интригу не рискую по причине ее отсутствия. Перед нами махровая, беспросветная боллитра. В которой сюжет, динамика — не главное. Точнее, сюжет в ней не цель, как в развлекательной беллетристике, а средство. Средство донесения до читателя... чего-нибудь. Собственно, ничего не имею против боллитры. Но при условии, что это самое «что-нибудь» меня задевает. И оцениваю ее ровно настолько, насколько задевает. И не обязан разбираться, почему не задевает — автор ли тихо или неумело поет, я ли глуховат. Молчу про нравоучения толстовского толка, они-то давно не задевают вообще. А задевает, радует, если обобщить в одном слове — красота. Красота характеров, красота описанных жизненных ситуаций, ну и отчасти красота слога.

Да, слог красив, причем без дурных бирюлек, свойственных клиническим филологам. Есть красивые характеры — например, отец главного героя. Но в целом — скучно. Будь это не роман, а повесть в 2-3 раза короче — моя оценка была бы, наверное, гораздо выше.

Поначалу показалось, что передо мной эдакая смесь «Понедельника» АБС и «Лабиринтов» Фрая. Потом почему-то принялось нанизывать на себя смыслы и намеки слово «город»: всплыли «Город «Зеро», «Град обреченный», местами Саймак и даже отчасти программа «Городок» Олейникова и Стоянова. Затем вдруг прошумели отголоски «Малой Глуши» Маши Галиной. А после классной сентенции «когда все ходят в одежде наизнанку, тот, кто будет одет правильно, не только чувствует себя идиотом, он им и становится» вспомнился по понятной ассоциации не кто иной как Федор наш Михайлович, и это был уже явный перебор. Мне просто нутром хотелось похвалить книгу. А поскольку внятно объяснить, в чем кайф, не получается, хватаешься за сравнения: «Ну классно! Прямо как у...»

Но обратите внимание: я не одинок. Многим комментаторам приходили в голову всякие параллели, вспоминалось что-то ранее ими читанное. На самом деле, конечно, все эти аллюзии отчасти на букву «и». Ну, начитанный автор, да, этого не отнять. И комментаторы тоже, наверное, начитанные. Причем если возраст за 40, то начитанные примерно одним и тем же. Потому и нарратив похож. Ведь любой текст отчасти гипер-. Нет, данный роман никак не отнести к постмодерну, и эклектикой он отнюдь не является. Вполне самостоятельное творение. Просто это хороший, откровенно хороший, качественный текст. И даже более. Некоторые сцены просто прекрасны! И, знаете, по ходу чтения я как-то четко осознал, что Литература — она в деталях (и этим родственна дьяволу, причем родство не случайно, ведь именно детали есть инструмент искушения в обоих случаях). Убери из хорошей книжки детали, вроде бы не слишком важные для сюжета, и даже крайне вредные для его динамики — и она превратится в типовое УГ типа «прибежал, подглядел, победил». (С другой стороны, убери ненужные детали из УГ — вообще ничего не останется.)

Неторопливое, плавное повествование, прекрасный, без глупых изысков и ненужных излишеств, но плотный, емкий язык, и неминуемое погружение читателя в мир героя, в его ощущения и мотивы. Не так часто встретишь (даже и не припомню сходу) столь точное, глубокое описание встречи обычного «бытового» сознания с иррациональной, искаженной, полусказочной действительностью. Я будто бы сам оказался на улицах Кузьминска, гуляя по ним меж странных зданий и статуй, встречаясь со странными людьми и постепенно наполняясь этим вот чувством неведомого, бредового, тщетно силясь осознать что-то обычным мужским рациональным путем. Но понимание не есть обязательно осознание. Иногда нужно просто принять — и поймешь...

Увы, книга не об этом. Автор вообще-то писал фантастический боевик. Но, видать, увлекся. И принялся рассказывать то, что ему хочется, так, как ему хочется, стремясь выразить нечто накопившееся «про жизнь» — оказывается, есть что высказать, ага! — и получал удовольствие от процесса, это ведь всегда чувствуется, когда написано с удовольствием. И так — три четверти книги! Но уже в третьей четверти стало закрадываться подозрение, что автор забрался не туда, что милое, странное, живое размашистое полотно, им созданное, ну никак не втиснуть в жанровые рамки. Издатель ведь объяснял ему неоднократно, что вот не надо, не надо всех этих премудростей и недосказанностей, народ любит определенность: добрые эльфы, злые орки, и вечный бой, но чтобы добро в конце героически побеждало. Так бывает, когда докладчик на какой-нибудь конференции, зная вроде регламент, увлекается темой (ведь родная, выстраданная тема-то) и принимается говорить не по бумажке, а горячо, от души, аж заслушаешься, но тут председательствующий звенит в колокольчик, мол, две минуты у вас осталось, любезный, и пора бы уже начинать закругляться...

И в четвертой четверти автор спохватился. Быстренько поделил героев на агнцев и козлищ (в смысле, эльфов и орков), развел их, тут же столкнул в последнем бою, трудном самом; главный герой из обычного, живого парня превратился в махрового супермена, злодеев разбил, всех прочих спас, включая, несомненно, весь мир целиком, которому злодеи, конечно же, угрожали тоже. Сюжет оказался жутко детективным с глубоко запрятанной интригой... И, спрашивается, нафига козе баян?

Да нет, на самом деле выкрутился докладчик вполне достойно. Ну, осталось много неясностей — да и хрен с ним. Общее светлое, красивое ощущение от книги финал испортить не сумел.

А главное, народ доволен: хоббиты спаслись!

Помянутая в аннотации «ржавая узкоколейщина» — это не стилистическая случайность, не исключение. Подобное по всему тексту: «наиглившаяся хвоя», «вщуриваясь», «раскал трубы», «из-под каменной навеси». Весь рассказ написан новоязом . Двадцатые годы, модно было. Тем более исполнялось-то вслух. А текст, конечно, Звучит: «Под колесами, раздельно стуча стыками, прогудела пустота мостового пролета». Но такой звук уместен в площадной поэзии, а прозу, читаемую «про себя» и для себя, эти нарочитые аллитерации воспринимать мешают. Во всяком случае, лично я о них постоянно спотыкался. «В дальней прорези туннеля яснеющая проступь» — ну что за выпендреж, а? «Вместо щелистых жабр жалюзей — глухой затиск ставень» — зачем эта вычурность?

Жаль! Ведь в остальном-то рассказ замечательный! Умный, красивый, образный. Если бы не колбасило меня стилем, я бы, может, смог почувствовать его ритмику, его настроение, ухватил бы его дискурс как некую цельность — и оценил гораздо выше. Сам тот факт, что я слегка заразился стилем, свидетельствует в пользу.

Но я, увы, оцениваю не дискурс, а нарратив, эгоистично алкая в книгах кайфа. И выпить «Боковую ветку» залпом не сумел: разломы стиля застревали костьми...

PS Читаю восторженные отзывы Андрея Солдатова на другие рассказы автора — и понимаю, что автор сей, видимо, вправду не мой. Баллада Глазкова, приведенная упомянутым критиком в отзыве к рассказу «Квадратурин», в моих глазах выглядит не то что не шедевром, а лишь дешевым подражанием Маяковскому, уж точно не идущим ни в какое сравнение, например, с «... это синий, негустой иней над моей плитой, это сизый зимний дым мглы над именем моим».

Я равнодушен к хазиновщине — популярной политологии, эксплуатирующей идею мирового правительства и прочие мифы, столь милые сердцам несостоявшихся в плане личности граждан любой страны. И давно в курсе, что Пелевин — автор умный, ушлый и унылый, совершенно не намеренный вкладывать душу в то, что пишет. Не решусь утверждать, что вкладывать ему нечего, хотя и такое может быть — и тогда он как бы являет собой иллюстрацию к собственным мыслям из первой, откровенно занудной повести данного сборника, изысканно сплетая слова в красивый дискурс с критикой того самого фундаментального начала, что формирует его самого, того самого, из которого исходят его мотивы: обычной алчности, любви к чистогану. И в этом даже есть некий изыск, некая поза, почти позиция: чтобы пипл радостно хавал нарратив про то, как плохо любить деньги, а затем тут же бежал их увлеченно пилить где-нибудь на форексе, ведь среди трейдеров Пелевин весьма популярен, что неудивительно и даже совершенно закономерно, они чувствуют родную природу. Ибо как там у Сартра-то? «Человек есть то, что он не есть и не есть то, что он есть!» Бред, но звучит круто.

Но вполне возможно и то, что душа таки есть, но вкладывать ее в публичный текст автор не считает нужным — достаточно того, что он туда ум вкладывает. Ну правильно — оного вложения вполне хватает для тиражей, для популярности и наживы. Это раньше люди верили только жертвам, а сейчас — чему попало, так что можно, не жертвуя реально ничем, легко смущать умы простым бла-бла. И тогда понятна степень презрения к своему читателю автора, вошедшего в роль разбрасывателя купюр с балкона над толпой.

Проблема в том, что с годами ум утрачивает свежесть. Переполненный смыслами, по двадцать раз уже передернутыми, связанными и развязанными, переосмысленными а рассмысленными, он не то чтобы становится тупее, но ему все труднее наполнять словесную форму энергией, тем метафорическим глаголом, который жжет сердца, ибо обычные глаголы на такое не способны — вон даже в этом тексте их уже с десяток проскользнуло — и ничего не сгорело, ни один лист бумаги не пострадал, разве что пара сигарет.

Так вот.

Эту потухшую повесть спасли в моих глазах две вещи, в которых таки были замечены отблески пламени того Слова, что было вначале. Во-первых, очень красивый пассаж об искусственном интеллекте как причине гибели беспилотников. Он зачем-то далее разбавлен длинным нудным курсивом от имени некоего священника, размазывающего кашу по тарелке как та лиса перед аистом, но сам по себе от этого красоты не потерял. И во-вторых — это финальная часть, написанная от первого лица. Совершенно замечательно написанная! В ней вдруг неожиданно сквозь трещины в уме пробилось нечто человеческое. Хоть немного согреться.

Ты примирения искал за сколом слов на склоне скал

С тем миром, где сосет тоска и боги в отпусках,

Но слышишь только бла-бла-бла: «у брата болт, у бляди блат» —

Увы, Пелевин что Пилат, пускай и не со зла.

Плевать! Ведь главное — гламур! Пред строем дыр, пред стадом дур

Ты, как маркиз де Помпадур, постмодернистски хмур,

И пусть привидится во сне тебе Тибет (а мне — минет),

А что таланта нет как нет — на то есть интернет.

(Дело не в том, что это не элегия. Дело в том, что это не поэзия. Как можно вообще сравнивать это с Бродским??)

Шедевр претенциозности! Даже Пелевин может нервно перекурить в сторонке.

Претензия сквозит во всем, начиная от названия рассказа и заканчивая названиями зверей: автор ну просто любуется собой в каждой детали выдуманного им постапокалиптического мира. Про героев я уж умолчу, а то сочтут раскрытием сюжета. (И герои, и сюжет несут на себе ту же печать претенциозности.) Если автор в такой манере пишет и романы — я плохо понимаю, как люди их умудряются дочитывать до конца. Стошнит же на сотой странице. Как от какого-нибудь заказного бложика.

Удивительно: как можно так вот походя пройтись по полудюжине религий, за каждой из которых миллионы разных людей разных эпох и стран с их мудростью, с их жизнями, порой целиком возложенными на алтари верований — ну как можно пройтись по ним эдак кратенько и местами скабрезно, при этом явно ничего не смысля ни в одной, вообще не вникая, что такое религия и зачем она нужна социуму? Впрочем, претенциозность как раз этому и служит. В инете критиковать то, в чем ни в зуб ногой, нынче не просто не стыдно — это принято и даже модно. Понятие «уважение» превращается в анахронизм. Хотя инет тут, пожалуй, ни при чем, это лишь множительный инструмент для «синдрома Моськи». Вспомним классику: «Черчилль [Иисус, Будда, Магомет] — это голова! Я б ему палец в рот не положил!»

Так вот, свой палец автор, очевидно, уважает и ценит гораздо выше, чем мнения сотен миллионов верующих.

Хотя написано-то, бесспорно, вполне пристойно. Читабельно, писать умеет, фантазия есть. Да только послевкусие... не то чтобы совершенно никакое, нет. Оно попросту противное, мерзенькое такое послевкусьице-то.

PS Так и слышу отклики на вышеизложенное фанатов автора, как пить дать сводящиеся к классическому: «Вы чо тут, самые умные выискались? Нам тут такие умные не нужны!»

Н-да... Есть термин «говнофантастика». Я бы добавил еще один, не такой грубый, но более точный: «быдлофантастика».

Шикарно! Лучшая вещь одноименного сборника! Но совершенно не удивлюсь, если большинство читателей с такой оценкой не согласится. Потому что вещь достаточно сложная для восприятия. Необычная, непривычная для тех, кто погряз в шаблонах.

Я не умею назвать этот художественный прием. Это не вполне сюрреализм (тем более и не реализм вовсе), который суть сплав сна и яви, красивый прорыв бессознательного, где «сюр» означает «сверх». Нет, это не он, хотя, пожалуй, нечто общее есть. Только тут не «сверх-», а скорее «недо-» — так сказать, «гипореализм», где вместо сна легкий бред, дрема разума, эдакое наивно-олигофреническое искажение восприятия. Что-то подобное есть у Данелия в Кин-Дза-Дза, а совершенно четко данный прием работает у Данихнова — у него он «фирменный», если не сказать мировоззренческий. И — вот еще здесь, в этом рассказе.

Заметьте, повествование идет от третьего лица, но автор как бы заимствует мировосприятие у главного героя: ничего не объясняет, даже не пытается помочь читателю вникнуть, просто окунает в этот вот полубредовый мир со странной логикой, но в то же время мир живой, осязаемый, болезненно настоящий. Вызревает понимание, что это не бред, нет. И медленно, но неотвратимо сквозь вполне мирный и даже иронично-добродушный сюжетец надвигается на читателя чувство тоскливой беспросветности бытия... Но это ведь всё равно люди, правда? Со своими эмоциями, желаниями, со своей мудростью и моралью, по-своему человечные. Язык не повернется их осуждать за что-то. Остается лишь, подобно одному персонажу третьего плана, стоять и молча смотреть. Долго-долго. С грустью.

Хм. Придется ответить за ошибку, стоившую аж двух минусов:) Мне-то не жалко, но, видать, общество требует содержания. Ладно, попробую оценить сборник в целом.

На мой взгляд, самое точное определение: неровный. Есть откровенно графоманские рассказы, которые на Фантлабораторной работе и в финал не попали бы, и есть как минимум один почти шедевр, на мой вкус — собственно, одноименный сборнику рассказ. Обогативший ненароком мой лексикон неологизмом «гипореализм».

Литературу я неожиданно обнаружил также в следующих текстах:

«Трусармия» — замечательно исполненный подвыверт. Начало просто умилило. Но затем автору не хватило интенциональности... э-э-э... ну, скажем так, «встроенной глубины понимания субъективизма». То есть, он взял да съехал в угоду недогадливому читателю с того милого «гипореалистичного» ракурса, в котором начинал, в более банальный.

«Мутанты» — см. отзыв.

«Дар свалкера». Признак качества: с виду легкая вещица, но есть куда копнуть, послевкусие на тему «не суди» очень мощное.

«Настоящик» читал раньше — типичное бачилово в лучшем смысле этого слова.

Большего ждал от Зонис. Повесть неплохая, но на удивление недоработанная для столь маститого в постмодерне автора. Возможно, сказалось вредное влияние редактора. Наверное, не все аллюзии я понял. Но цельности-то нет, ритмики, волны.

В принципе, сборник свою задачу выполнил. Я такие сборники рассказов читаю для выявления новых для себя имен. Что ж, парочка имен выявилась!

Ой, какая прелесть!

Профессионально цельный, с классическим (в лучшем смысле) сюжетным вывертом в финале, с прекрасным языком и неожиданно уместными абсурдистского толка деталями, рассказ читается залпом и оставляет после себя совершенно милейшее, добродушное с грустинкой послевкусие.

Вдруг вспомнился альбом «Треугольник» вперемешку с «Детьми декабря»... Хм... Странно, я раньше вроде как и не читал ничего у автора данного рассказа! А зря! Хороший автор, не бесталанный, как многие другие в этом сборнике. Надо запомнить! Тем более выучить остается только имя.

Тема не раскрыта. Ее никто и не пытался раскрыть. Вообще непонятно, причем она тут. Если, конечно, не полагать, что это исключительно из любви к ближнему невинные детишки уничтожают биосферу целой планеты. Н-да. От таких доказательств способности любить «мне становится страшно за рассудок и нрав». Так что аннотацию автору стоило бы сменить. Да и название тоже.

С темой вообще тяжело. Мне ведь в отзыве что прежде всего нужно сказать, чтобы не заставлять всех дочитывать свои антимонии до конца? Какого рода книга, о чем она. Вот, тужусь сформулировать. Скажу так: перед нами подростково-производственный роман о романтике дальнего космоса. Сделанный классно, но... В романтике ему далеко до уровня Крапивина и Булычева. В научно-технической мотивации молодежи он уступает Горькавому, хитро воспользовавшемуся наработками Роулинг (которая при этом в понимании психологии подростков даст сто очков вперед Шумилу и Горькавому вместе взятым). В производственной же тематике после «Хобо» Жарковского мне как-то даже трудно сообразить, что «Должны любить» был написан на два года раньше. Может, 10 лет назад он не выглядел бы вторичным. Увы, прочел я его только сейчас.

Своя аудитория у книги, наверное, есть. Например, юные любители Kerbal Space Program. Но большинство типичных современных читателей, закрыв книгу (а дочитать себя до конца она многих заставит: написана мастерски, затягивает) испытают, скорее всего, легкое недоумение в стиле сакраментального «Ну, и?» Ибо вся фабула укладывается, по сути, в бессмертные слова Чебурашки: «Мы строили, строили — и, наконец, построили! Ура!» Сюжет богаче, да, автор не забывает его вовремя поворачивать, но вся беда в остром дефиците значимых конфликтов и интриг. На одном только мучительном сомнении «построят или не построят» внимание удержать трудно. А самый интересный и, наверное, самый глубокий вопрос — о мотивах Макса — так и остался без ответа; такое чувство, что автор про него просто забыл к финалу. Нет, ну вот на хрена Макс все это учинил? Прозвучавшее в книге объяснение «Пацан сказал — пацан сделал!» как-то не катит для чувака, не обделенного интеллектом. Вообще, если ум и манипуляторские способности этого ключевого для книги персонажа понятны, то человеческая натура его как-то ускользает, сколько не вглядывайся. То ли пришелец какой-то засланный, то ли столь гениален, что простым смертным не понять, то ли у автора в шаблон не вписался...

Зато весьма объемным лично для меня оказался образ Эльвиры. (Стихи ее, кстати, не шедевр, но это хотя бы вправду поэзия, а не рифмованные розовые сопли, обычные и для инета в целом, и для здешнего форума в частности.) Дело, увы, в том, что данный типаж возвышенной творческой пубертатной женской личности хорошо мне знаком по жизни. С такими девочками огромное удовольствие разговаривать о поэзии при Луне на набережной, но крайне не рекомендуется вместе спать и вместе работать — огребешь проблем по полной программе под рефрен «ах, извини». И в этом плане весьма сомнителен психологический аспект книги. Четыре человека за четыре года... ну да, типа «должны любить» каждый каждого до умопомрачения. Хотя куда вероятнее, что выбранные более или менее случайно, они за такой срок свихнутся и поубивают друг друга. Но это, конечно, будет другая книга.

В этой же, резюмируя, у автора получилось нечто весьма качественно сработанное, но «непонятное смыслом своим».

Это ученический текст. Не в том смысле что наивный и неумелый, а в смысле «Времени учеников». Аллюзии на Стругацких очевидны. Автор и не скрывает, что в жанре НФ пишет под известным влиянием мэтров. Значит, и оценивать текст надо «на фоне».

Данный мини-роман сравнить следует, имхо, не с прогрессорским циклом, а с «Улиткой» — одной из самых «вечных», вневременных вещей АБС (наряду с «Градом» и «Миллиардом лет»). Но в таких вещах важен настрой, тональность, закадровый сокуровский «звон в ушах». Важно не только что сказано, а еще и как сказано...

Текст у Шумила емкий и умный, этого не отнять. Стиль, динамика — всё как надо, всё сделано профессионально. Написано столь крепко, что трудно оторваться! Но «Улитке» он явно, очевидно проигрывает. И ладно был бы несравним. Но чуется же стремление автора (возможно, неявное) продолжить, переосмыслить, развить... Увы, тональность не ловится. Диссонанс получается между песней, призванной послужить вроде бы настроенческим фоном сюжета (гениальной песней! имхо, прежде всего благодаря музыке Никитина), и самим сюжетом. Тот самый конфликт, фундаментальный для поздних АБС, пронизывающий и «Улитку» — между великими (и якобы истинными) идеями и простыми человеческими чувствами — он у Шумила вроде бы тоже возник... но в итоге так и остался нераскрытым, и даже как будто автором непонятым. Ну смотрите: ГГ обзывает генетическую возню мунтов «детским садом», противопоставляя ей обычную нравственность. А сам к чему в итоге сваливается? Да к тому же и сваливается: по головам, по головам — и в младшую группу, спасать человечество...

Бли-и-ин! Ну не люблю я спасателей человечества. Сторонюсь, не доверяю им почему-то. А главное — вот же образ Кандида перед глазами. Не тянет Игнат на него никак! Детский сад, несовместимый со стихами Коротича как в оригинале, так и в переложении Мориц.

Резюмировать можно так. Текст вкусный! Глотается за один присест. Но послевкусие остается какое-то кисловатое. Не шедевр.

Трудно отрицать писательское мастерство автора, не убитое даже переводом. И настолько живых, психологически точных персонажей еще где поискать, и такой прямоты и честности в описании человеческих отношений, и такого выверенного, ни на йоту не скомканного, закономерного и логичного финала.

Но понимаете, нигилизм не может быть полностью искренним. В заявлении «весь мир — дерьмо!» обязательно присутствует кич. В заламывании рук «ах, как страшно жить!» — всегда имеется рисовка. Ибо человеческая психика не приспособлена к жизни в дерьме. Можно сколько угодно обзывать разумное, доброе и вечное самообманом, но оно необходимо человеку. Вот просто для счастья необходимо. Как лекарство от всепоглощающей дерьмовости мира.

Это ведь несложно во всем видеть грязь. Почитайте форумные срачи — убедитесь. Правда, целью разбрызгивания грязи обычно является самоутверждение. На фоне дерьмового мира разбрызгивающий выглядит пророком в белоснежном костюме, гордым собой. Хотя в обыденности он, небось, никчемность.

Да, средневековый мир, наверное, вправду был именно таким — зверски жестоким. Но перед нами же фэнтези, а не исторический роман! Средневековье — лишь антураж, а претензия типа на актуальность. Что мир такой вот как был, так и есть. Но позвольте, мир весьма изменился с тех средневековых пор! Нынче люди куда добрее и разумнее, даже во власти. Впрочем, понимаю, автор грамотно сыграл на низменных социальных инстинктах аудитории — на тех самых, из которых растут теории заговора. С точки зрения «пипл схавает» это беспроигрышно. Но лично мне не по душе и не по уму. Мне кажется, что не превратиться в быдло, сохранить хоть какое-то достоинство посреди дерьма человеку помогают именно доброта и разум. В книгах на 10 баллов понимание несовершенства бытия тоже присутствует. Но вызывает сей факт не омерзение, а скорее грусть. И свет какой-то в них всегда есть внутренний...

Короче, я признаю высочайшее мастерство автора, но не могу признать написанное им полноценной литературой — именно потому, что мы с ним расходимся в вопросе о ее назначении. На мой взгляд, перед нами изысканная, качественная попса. В то время как литература, по-моему, должна радовать и возвышать.

А для порубания правды-матки про дерьмо есть куча злобных программ на ТВ.

Книга совершенно не моя, но сделана очень хорошо! Мне было скучновато, поскольку медведи чужды, охота — это просто мерзость, а первую любовь я испытал в столь незапамятные времена, что уж и забыл. Любовная линия здесь прописана очень мило, живо и искренне. Чуть не вспомнил заново. Хотя до Веркина («Друг-апрель», например), конечно, далеко. Вторичные персонажи шаблонные, что совершенно нормально и правильно для подростковой книжки, но далеко не картонные, прописаны тщательно и точно. Ровный, хороший темп, выразительный и внятный стиль. Для первой книги — очень неплохо! (Правда, в библиографии автора аж семь романов датированы тем же годом.)

Обычно книгам, которые я пролистывал, торопясь побыстрее добраться по сюжету до финала, больше 6 баллов не ставлю. Но для «Берендея», думаю, требуется исключение. Своей целевой аудитории — подросткам, причем скорее женского пола, как мне кажется — книга должна очень нравиться!

Глубокое естественнонаучное образование накладывает свой неумолимый отпечаток на всё, чем бы человек в дальнейшем не занимался. Это как след сапожной подошвы на спине (для физиков поясняю — ударение на второй слог). «Главное в жизни — вовремя продифференцировать» — так нам искренне казалось в младости. Но годы идут. И понимаешь помаленьку, что всё относительно, что есть время брать дифференциал, и есть время интегрировать по объему. Это я к тому, что применение методов математической статистики порой помогает в жизни вообще и в выборе литературы для чтения в частности.

В отношении русскоязычной прозы ярко выраженная отрицательная корреляция между размахом популярности автора и своей способностью прочесть до конца его шедевр была мною выявлена давно. Скажем, при поглощении романов Донцовой рвотные позывы начинаются уже где-то на десятой странице, а страниц через пятьдесят сблевать прочитанное тянет настолько неудержимо, что далее вкушать чтиво сие невозможно даже под обильную запивку.

Но закралось в душу хитрое подозрение: а вдруг зря я так — всех одним мерилом; вдруг мировую «классику» иначе следует оценивать? А то все, понимаешь ли, всё читали, а я – нет! Закомплексовал как бы слегка недостатком собственной эрудиции. Дай, думаю, прочту что-нибудь этакое, над чем все ахают да охают, неспроста ж небось. Взял да купил две книжки: Зюскинда и Вербера.

На «Парфюмера» меня хватило (см. отзыв тут https://fantlab.ru/work58620) А вот на «Муравьев» — уже нет. Лишь через месяц, продышавшись, я домучил наконец-то со скрипом и этот «шедевр мировой литературы».

Бррр! Теперь меня не то чтобы терзает, но слегка интригует один вопрос: заслуживает ли книга Вербера переиздания в серии «Жизнь животных» рядом с Бремом и Фабром? Уж больно фамилии созвучны! Издателям стоило бы об этом подумать. Ибо с точки зрения биологии роман весьма познавателен — во всяком случае, одна из его линий, типа фантастическая, посвященная жизни муравьев. (Я, правда, отнюдь не уверен, что в ней всё научно, ну да по нынешним временам кого это волнует?) Но позвольте, я ведь не научпоп по биологии покупал, я все же художественную литературу читать намеревался. А вот ее-то, литературы, в «Муравьях», как оказалось, нет ни на грош, не то что на полторы сотни потраченных рублей. Ни сюжета, ни стиля… да вообще ничего там нет, кроме нескольких сотен тысяч буковок, подозрительно похожих на неких насекомых. Кислятина и пустышка! Вот только не надо мне втирать про всякие там метафоры с аллегориями! Бред, знаете ли, порой выглядит аллегорично, да, но от этого не перестает быть бредом.

И если «муравьиная» линия романа хотя бы вправду любопытна, то от «человеческой» меня просто коробит. Это ж кошмар какой-то! Сначала нормальные вроде бы люди по одиночке и группами лезут сдуру в некий подвал, где, конечно же, счастливо пропадают. (Это типа детектив. Кагбэ негритята.) Потом (конечно же) оказывается, что они вовсе и не совсем пропали, а лишь частично, ибо в процессе преодоления подземных препятствий, включая решение крутейших философско-математических головоломок, почему-то вдруг принципиально и полностью переменили свои взгляды на жизнь с человечьих на муравьиные, резко и, видимо, необратимо одебилившись. Вы только представьте: люди, на поверхности вроде бы признаков помутнения разума и прогрессирующего безволия не проявлявшие, оказавшись в подземной ловушке, даже не пытаются(!) найти выход наверх. Вместо этого они искренне и единодушно предпочитают всё бросить и положить свою жизнь на алтарь общения с муравьями. Тут, на мой взгляд, скрыто куда более фантастичное допущение, нежели разумность муравьиного сообщества.

У автора очень туго с жизненной психологией. Может, он всю жизнь просидел в подвале, живых людей не встречая? А ведь, между прочим, замкнутый узкий круг особей человечьего рода – интереснейшая модель, там такие шутки бессознательное начинает выкидывать! Да и с математикой у автора тоже весьма туго. Иначе б не стал он делать культа из элементарной задачки на уровне олимпиад для 8 класса школы, превратив ее в какую-то мистическую супер-головоломку. (Четыре правильных треугольника шестью спичками — ах, держите меня, какой парадокс! Дайте два! В смысле, две. Две минуты максимум на решение любому, знакомому со стереометрией.)

Насчет Зюскинда у меня родилась-таки некая гипотеза о том, почему сей «гениальный» текст приобрел вдруг такую дикую популярность. Изучать с таких же позиций Вербера, откровенно говоря, лень. Кроме эпатирующей темы, я не нашел там ничего такого, что объясняло бы перевод на тридцать языков и продажу миллионов экземпляров. И решил считать данный факт очередной необъяснимой гримасой современного мира искусства. (Видимо, экранизация гримасы неизбежна.)

А все-таки, пожалуй, время и деньги потрачены не зря! Теперь ясно, что мое «правило отрицательной корреляции» для иностранной литературы работает столь же неукоснительно, как и для отечественной. Отныне, если роман переведен более чем на двадцать языков и выпущен общим тиражом более миллиона экземпляров — тратить на него время не буду. Читайте всю эту дрянь сами, дорогие адепты массовой моды! А я останусь неэрудированным болваном, зато буду ловить от каждой прочитанной книжки кайф!

(с) 2007 г.

Этот роман — явление в русской литературе! Да, явление, ни много ни мало! Я раньше такого не читал никогда. В фантастике, во всяком случае, на подобные эксперименты никто вроде бы до Жарковского не решался. Это ж насколько надо быть самоуверенным в плане стилистики, чтобы эдакое задумать и создать?!

А суть эксперимента проста. Вместо того чтобы описывать мир далекого будущего: мир космачей, детей колбы, мир далекой, полумифической поначалу Земли, тот мир, в котором автор разворачивает действие своего романа, — он, автор, просто взял да и написал весь роман на языке этого самого мира. Да, конечно, в любом сколь-нибудь профессиональном литературном произведении, тем более написанном как бы от первого лица, присутствует стилизация речи. Но, как правило, цель ее — показать принадлежность героя к какой-то социально-культурной группе, придать его характеру шарм. Чистая техника. А у Жарковского стилистика имеет фундаментальное значение! Его герой и талантами-то не обладает (якобы) литературными, но он пишет как дышит, как чувствует и как думает, он рассказывает о событиях со своей точки зрения, в собственных терминах и понятиях.

И вот этим наглым приемом автор насильно и грубо просто-таки заталкивает читателя в мир своего романа, резко и неумолимо делая сей мир контрастным, реальным, как бы не давая и повода усомниться, что всё так и было (будет?), не оставляя несчастному читателю места для мысли, что это всего лишь фантазия. Герой-рассказчик живет всем этим, и либо ты живешь вместе с ним, либо закрываешь книгу и продолжаешь проживать в своем, понятном и близком тебе, мире.

Читать «Времена смерти» можно ТОЛЬКО полностью «нырнув» в текст. А в электричке, поминутно отвлекаясь на разговор с соседом — не выйдет.

Роман сделан как набор файлов-записей, адресованных главным героем самому себе. Себе — другому, забывшему себя, но не потомкам и тем более не предкам. И поначалу читатель, живущий (якобы) в 21 веке, чувствует себя в тексте романа как чужак в чужой стране. Все вокруг дико и непривычно. Продираешься сквозь незнакомые смыслы, как сквозь джунгли. Даже некоторая нарочитость, мне кажется, имеется в первых главах, чтобы уж совсем как обухом по голове, чтобы все те, кто морально не готовы к такому варианту подачи материала, закрыли книгу и... естественным образом отсеялись из числа ее читателей. Эдакое презреньице демонстрирует Сергей Жарковский к недостаточно подготовленной аудитории: «Эксперимент это, знаете ли! Так что фиг вам! Не понимаете, не хотите — и не надо!» Заслуживающий внимания критики, роман «Времена смерти» точно так же обречен на невнимание и непонимание широкого читателя. И критика ведь может тоже не принять, отражая настрой масс.

Вот я и говорю — самоуверенность-то какая!

Однако, к середине романа и читатель пообвыкается, и сюжет раскручивается, простой, незамысловатый, производственный такой, но плотный, интригующий, с яркими характерами, куваевский — необычная стилистика глаз режет все меньше.

Кое-что из стилистических приемчиков начинаешь улавливать явно. К примеру, пропущенные местоимения, приводящие к обрезу предложений на предлоге. Еще кое-что. Но и сама конструкция фраз, видимо, чуть иная. Длина, фонетика. Кажется, берется «нормальный» текст, и в нем режется все лишнее, лишь бы смысл сохранить. Ну, или не так, не знаю. Факт: какие-то иные, незаметные без отстраненного анализа, аспектики стиля оставляют меня, читателя, в мире романа, не дают вынырнуть. А ряд «стебных» словечек-заморочек, как мне показалось, указывает на скрытую самоиронию автора по поводу своего стилистического эксперимента. Попервоначалу «реябт» я воспринял так: «А-а-а, волгоградское издательство не смогло привлечь хорошего корректора...»

И кабы роман весь был таким, какова его первая половина, меня бы, пожалуй, подобная игра... ну, то есть, игра — она ведь игра и есть. Мило, любопытно. Да.

Но со второй половины роман начинает просто-таки на глазах меняться. Будто камера, сфокусированная поначалу на ближний план, вдруг быстро отъезжает, и пространство романа растет как на дрожжах — ты вдруг охватываешь взглядом уже всё мироздание целиком, современное главному герою, но охватываешь-то, черт возьми, подготовленным уже взглядом, со сложившейся «локальной» этикой, даже со стереотипами некоторыми в этом самом взгляде, которые, только-только сформированные, теперь приходится ломать об колено и заново перестраивать систему оценок происходящего действа...

И вот тут-то... — о-о-о!

Ну, во-первых, во всей красе раскрывается «обычно-литературный» талант автора. Блистательно-лаконичные жизнеописания членов ханы (это типа такая банда хобо, а хобо — это которые к SOC-переменным... э-э-э... в общем, читайте лучше сами), совершенно роскошное поведение «бога» Яниса Порохова, сумасшедше достоверное психологически; да просто откуда не возьмись дикий, завораживающий темп развертки сюжета, точные, жесткие и плотные образы героев — всё, всё, что нужно для классной, на самом деле классной книги. Мрачноватое литературное изящество высшего сорта пронизывает вторую половину романа. Да нет, весь роман. Просто понятно это становится только в конце.

А во-вторых, оказывается, «Времена смерти» — это всего лишь завязка истории, всего лишь завязка, — во блин! — но еще не сама история...

И вот что, реябта, я хотел бы спросить в финале: «Автор! Где вторая часть?!»

(с) 2007 г.

UPD Прошло 8 лет. И хочется, но как-то уже тише и с сомнением, повторить вопрос: «Ну автор, ну ёмаё... где же вторая часть-то?»

AS UPD2015 Это вообще-то не рецензия. Это рассуждения «за жизнь», возникшие в слабой связи с прочтением сборника рассказов Леонида Каганова «Дай бог каждому». Тем, кому дальнейший текст кажется слишком длинным, скажу свое впечатление от сборника одной фразой. Большинство рассказов сборника «сделанные», пусть хорошо, но именно сделанные — на потребу. Это не вина ЛЛео, а беда времен и нравов.

«Где же та молодая волна, что сметет нас с лица земли? Ее нет, нет, не-е-ет» — подвывая, воспевал себя лет двадцать назад Б.Гребенщиков. (В авторском варианте чуть не так, одно неблагозвучное словцо подверглось адекватной замене.)

«Где же те молодые талантливые авторы, что сметут нас с пьедестала?» — вопрошают мэтры российской фантастики со скорбно-презрительной миной на суровых лицах. И отвечают сами себе: «Нету!»

Но на самом деле «новая волна» есть, просто не слишком активно себя кажет. Потому что занята: зарабатывает деньги. Это волна умных, конкретных и не чуждых здоровому цинизму молодых менеджеров. Они сегодня повсюду. Разве что книжный рынок пока имеет слишком малую емкость, чтобы их массово заинтересовать. Но время идет, и все меняется. Успех Кости Рыкова вскоре заставит их призадуматься...

Ах, да. Вы ведь, наверное, думаете, что эффективный менеджмент – это исключительно для продюсеров, а святое таинство творческого порыва ему не подвластно? Хе! Вы глубоко заблуждаетесь! Создание книги – по большому счету такой же технологический процесс, как производство пряников, кнутов и свечей. Как любой вообще ПРОЕКТ. Проектный подход, увы, универсален.

Вот поглядите, что делает Леонид Каганов, которого как-то кто-то назвал «харизматическим лидером» этой самой (или какой-то другой?) новой волны. Обнаружив, что народу стал известен вовсе не пропитанными, как мне лично почудилось, кровью «Коммутацией» и «Моей космонавтикой», а хорошо прожаренным и легко перевариваемым под приправу своей последней фразы «Днем сурка», он пошевелил своим немалым умом, конкретно изучил, что именно склонен с радостью хавать пи… э-э-э... потреблять потребитель, — и на основе результатов оного маркетингового исследования цинично разработал и освоил технологию штамповки, которая, как известно любому вменяемому технологу, в случае массового производства несложных заготовок наиболее эффективна, поскольку дает объем и стабильное качество с наименьшими затратами материальных и прочих ресурсов.

…

Почему поэт в России больше, чем он сам?

Потому что у нас есть прослойка. Ее историческая функция – искренне страдать за народ. Причем страдать утонченно, духовно, покуда тот, на подобную изысканность не способный, страдает попросту, физически.

Принципиально интеллигенция наша какой была, такой и осталась. От сыто рыгающего после плотного обеда в приятельском особняке заговорщика 20-х годов 19 века до засевшего на десятиметровой (и не обязательно коммунальной) кухне диссидента 80-х годов 20-го, стены одной из четырех комнат квартиры которого – не стены, а «стенки» с книгами.

И чем сильнее народ прогибается — тем сильнее рефлексирует интеллигенция, задаваясь глубокомысленными вопросами типа «кто виноват» и даже порою «что делать». )Правда, когда лучшие представители прослойки, переступив через созерцательную по сути природу своего бытия, вправду начинают что-то делать – заканчивается это обычно либо пшиком, либо морем крови.)

А теперь представьте себе: духовная мощь бессребренного страдания-за-другого вдруг сливается в едином порыве с экономической мощью эффективного менеджмента…

Вот она, молодая волна, что сметет нас с лица Земли!

Они уже здесь, воспитанные, умные и безупречно профессиональные эффективные менеджеры нового поколения. Они лишены наших дурацких сомнений и комплексов, им чужда неконструктивная рефлексия. Они знают, что делать – и делают! Лишь дайте срок — они рассчитают и грамотно сконструируют все необходимые штампы и, слегка поднатужив в меру накачанные мускулы, умело и аккуратно приберут эту страну к рукам. И взвоет перед российским экономическим чудом заткнутая за кушак Америка и грубо отодвинутый обратно на свое место Китай. И стряхнет путы процессуальной воспитанности нудная полусонная Европа, до глубины своей одряхлевшей души потрясенная Платиновым веком русской литературы.

И мир станет другим.

И жалеть об этом будет уже некому.

(с) 2008 г.

Очень жаль, очень! Вот представьте себе: пьете вы хорошее вино, смакуете, радуетесь жизни, в предвкушении последнего глотка заглядываете в бокал... и вдруг обнаруживаете там на дне таракана, причем живого... Бр-р-р-р!

Да, в хроникальном сюжете всегда сложно создать достойный финал, если жизнь героя не кончается. А умирать господину военлету рано и по возрасту, и по сюжету. Убить его, живущего под «проклятием бессмертия», автор никак не мог, а взять да оборвать фабулу в режиме сказки (типа «жили долго и счастливо и умерли в один день») почему-то не решился. Хотя, имхо, лучше бы оборвал, чем привинчивать столь искусственный эпичный финал.

А ведь 90% текста — просто прелесть! Читал и не мог нарадоваться: ну наконец-то, наконец всем станет ясно, что попаданчество может быть лишь милым сюжетным ходом, почти не влияющим на суть и содержание. Что вот же он, герой, который не меняет историю, даже не пыжится ее менять, попутно вытаскивая тоннами рояли изо всех окрестных кустов, а просто живет в ней, как нормальный человек, а не какой-то убогий попаданец. Вон и Залесский у Золотько — все же фантастика, где «попадание» сюжетообразующе, а тут — ни дать ни взять прекрасная историческая проза, лишь замаскированная по совету издателя под фантастику.

Прием из милого сериала «Квантовый скачок» тем более уместен, что сериала не порождает. Зато объясняет чрезмерную мудрость 25-летнего главного героя (которого автор, кстати, вдвое старше) и, в общем-то, оправдывает некоторую чрезмерность его карьерного и личностного роста (дефицит страха смерти — хорошее подспорье на войне), а заодно позволяет автору вкратце высказаться по поводу отдельных эпизодов мировой истории типа восстания Спартака (в котором герою также довелось поучаствовать незадолго до событий у Осовца в 1915 г.).

И когда после всего этого добираешься до эпилога — обрушивается недоумение и даже обида: как же так? Какой петух автора клюнул? Какая моча ударила ему в голову? Ну зачем, скажите мне, с какой целью, на кой черт понадобилось этим бездарным тупо-попаданческим финалом опошлять совершенно замечательный исторический роман?!

Это, кстати, не просто эмоция (хотя и она тоже), а весьма резонный вопрос. Издатель заторопил? Вряд ли. Скорее, это сам автор так решил, он ведь, как и все живые люди — личность сложная и многогранная.

Многогранность эта проявилась на самом деле раньше эпизода с «пассажиром», после которого вкус как бы изменил автору, и повествование сорвалось в галоп со скалы. Задним числом я понимаю, что еще сотней страниц ранее личность должны были выдать стихи. Авторская склонность к дешевому пафосу проявилась в ходе красивой литературной игры, когда герой исполнял однополчанам современные песни, переделывая их на тогдашний лад. Меня слегка покоробило, что блистательная поэзия Заболоцкого поставлена автором в один ряд с газмановщиной, и даже не просто в один ряд: именно «Офицеры» стали вдруг эдаким сквозным «гимном» повествования. Это был первый звоночек, который я пропустил, потому что автора тоже передернуло от уродливого «воссияет», а авторские правки, адаптирующие текст Газманова ко времени действия романа, существенно повысили качество поэзии. Странное ощущение, возникшее еще через несколько страниц, что русское офицерство скопом лишилось вкуса, проскочило почти незамеченным благодаря тому, что параллельно разворачивалась прекрасно слепленная любовная линия — эта тема вообще дается автору на пять с плюсом, здесь он как раз умудряется избегать пошлости, умело балансируя на тейтовской грани легких недосказанностей.

Сейчас, анализируя весь дискурс целиком, я уже не склонен удивляться, что автор в конце концов не удержался и все же бросил героя спасать Россию и весь мир. Пожалуй, для него и вправду было бы неестественным полностью развернуть сюжет в ту строну, которая вроде бы напрашивалась из первой половины книги, но так и не реализовалась, в сторону еще одного стихотворения, до появления которого оставалось всего несколько лет:

Но никто не додумался просто стать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги — это только ступени

В бесконечные пропасти к недоступной весне!

Ну разве нельзя было как-то так развязать, а? Но нет, автору, видимо, очень хотелось не только эрудицию свою показать, но и отчизноспасительными мыслями поделиться, а как же, народ без них просто чахнет ведь, ага. Интернета для этого, конечно, мало, нужно было и в роман поверх классной прозы слить отходы душевной перестальтики — авось мухи слетятся, рейтинг нажужжат...

А запоминается-то последнее.

Имхо, этим романом автор взял в своем творчестве еще одну вершину на пути к идеальному, как тот зюскиндовский аромат, фантастическому боевику. Безупречны в идеале должны быть и исполнение, и контент. С исполнением у автора давно всё в полном порядке. Образцовый для жанра лаконичный стиль, великолепное чувство темпоритма — техника профессионала. Но как преодолеть сюжетную пережеванность? Герой-то вынужден действовать в рамках жанрового шаблона (князь Мышкин не канает совершенно!), иначе читатель не поймет и не оценит. Героические деяния, в общем-то, везде и всюду одни и те же, и не так важно, юзается ли в них лук, пистолет или бластер. Новизна и свежесть нужна в чем-то другом. Просто новый антураж не прокатит, для профессионального текста он вторичен, к тому же все самые красивые антуражи давно захватаны грязными руками дешевой попсы. И как быть? Новые поводы для героизма, новые мотивы, новые индикаторы «свой-чужой» — вот что нужно! Автор смело пошел этим путем, путем мировых мэтров, на который решится не каждый: создал новую картину мира, где не только декорации оригинальны, но и думают герои необычно. Для чего разработал шикарную модель мироздания на основе совершенно наглядного доказательства истинности бытия Божьего. Доказательство-то выглядит скорее богохульским, чем богословским, но кому это важно?

Думаете, кому-то важно? И для отзыва важно? Ладно, попробую пояснить. Есть такой типичный гносеологический ляп: смешивать два несовместимых пути познания: научный и мистический. Подобную ошибку совершают, например, те, кто утверждает, будто Бога на небесах нет потому, что космонавты там летали и никого не видели. Автор про ляп знает, прямо формулируя устами кого-то из героев, мол, над верой логика не властна. И созданная им «теология» к религии в сегодняшнем смысле этого слова особого отношения не имеет. Ведь всякая религия зиждется на вере, а сущность веры в том именно, что она слепа с точки зрения логики: «верую, ибо абсурдно». Если подменить веру в Бога знанием о нем, то это будет уже не Бог, а природное явление, и это будет уже не вера, а... и тут мы уж точно рискуем свалится в голимую схоластику, которая в данном отзыве совершенно неуместна.

Причем я вполне допускаю, что с вышесказанным не согласятся не только сам автор и другие атеистически мыслящие люди, но и большинство неофитов — те из них, кто, объявив себя верующими, получили право глядеть на безбожников свысока, да и вообще любые приверженцы апологетики как основы богословия. Но и это неважно.

Важно, что сам посыл фантдопа: «А что будет, если заменить веру в Бога на знание о нем» — великолепен! И это не повод превращать классный боевик в занудное эссе на тему «Проблематика современной теологии для боксеров». В развлекательной беллетристике вышеупомянутый ляп столь типичен, что уже и не ляп вовсе, а художественный прием или сюжетный ход. Который совершенно не требует научной достоверности.

Вот возьмем другой схожий сюжетный ход — бессмертие. Бессмертные в той или иной мере персонажи лазают по страницам фантастических произведений во множестве. Самым близким к реальности (если так можно выразиться) мне представляется вариант Борхеса. Но согласитесь, копошащиеся в грязи существа, явно потерявшие человеческий облик и не вызывающие ни малейшего уважения с нашей наивной смертной точки зрения, совершенно не годятся в качестве героев боевика. Зато Дункан МакЛауд из целого клана таких же деби... в смысле, смелых и мужественных парней — для боевика самое то! И фигня, что он окажется научно и психологически недостоверен, если копнуть поглубже! А кто вас просит копать?

Собственно, что я хочу сказать-то (а вместо этого зачем-то разлился мыслею по сайту). После прочтения данного романа вряд ли вас ждут бессонные ночи, проведенные при свечах в раздумьях о смысле бытия, вряд ли также возникнет желание лезть на какой-нибудь высокохудожественный веб-форум, где с пеной у рта всем доказывать, что именно ваше понимание смысла произведения истинно, а все прочие 285 высказанных ранее точек зрения — полная чушь. Ну и хорошо, и пусть Толстой с Достоевским спят спокойно, нечего травить стариков никотином. Спокойного сна!

Впрочем, у вас-то как раз недосып вполне вероятен. Вы просто не сможете оторваться, пока не дочитаете.