Первым делом рука потянулась поглядеть, сколько лет автору: меньше 20 или больше. (А еще узнать, не знаком ли ему ДЦП лично.) Потому что если меньше — то это очень круто... Но потом я подумал: а зачем, собственно? Я оцениваю текст как он есть, отдельно от личности автора. И даже не сам текст оцениваю, а нарратив — мое личное, субъективное восприятие.

Так вот. Написано крепко. Язык хороший, четкий... хотя и бедноват, то есть вот не метафоричен от слова совсем. Он скорее для НФ, чем для фэнтези, и уж тем более он не для такого философического размаха, требующего вообще-то куда большей тонкости и точности описания внутреннего мира. Может, в этом и проблема? Затронутая автором тема смысла жизни как-то так не укладывается в рациональные слова, во всяком случае, если тебе больше 20 лет. Единственную мощную метафору — глобальную, вынесенную в название — я попросту не понял. Причем попытка с ней разобраться была для меня одной из интриг повести. Увы, я так и не врубился, причем тут эбонит. Он же не излучает, никого не заряжает. Он сам заряжается, если его шерстью потереть. Ну да ладно. Дело не в этом.

Начало увлекло. Очень здорово автор создал эдакую полудетективную картинку. Я не склонен соглашаться с тем, что в метро прям все такие серые и «зомбированные». (Еще одна метафора, ага. Банальная.) Обычные там люди. Разные. Какая любовь? Зачем ненависть? Достаточно уважения. Но, может, восприятие мира человеком, страдающим ДЦП, именно таково? В принципе, да, наверно. Мой опыт попыток общения с инвалидами с детства показывает, что их мировосприятие очень сложное, все чужие люди видятся как потенциальные враги, будто из окопа — и мне, например, попросту не хватает чуткости преодолеть этот барьер.

Ладно, пусть так. Но финал разочаровал совершенно. Пубертатный до банальности. Попытки сформулировать смысл жизни характерны для лиц мужеского полу моложе 20. Иногда и женского, иногда чуть старше. Сформулировать-то можно, только эти красивые слова так и останутся пустым звуком. И в лучшем случае поверившего в них человека ждет разочарование. А в худшем — навязывание созданного пустопорожними формулировками миропонимания окружающим, порой насильно...

В некий момент — когда приходит четкое, глубинное осознание неотвратимости мементо и понимание, что с этим чувством внутри теперь придется жить (наверное, именно это именуется кризисом среднего возраста?), вопрос о смысле жизни напрочь теряет актуальность. Ну, есть он. Или, может, нет. Какая разница? Все равно финал один: «Во что ты душу не вложи... И тем, кто крест взвалил не плечи, и тем, кто жизнь прожил во лжи — срок всем назначат равный: вечность». Все рациональные жизненные цели — иллюзорны. Что, впрочем, не мешает стремиться их достичь, вот просто чтоб не скучно было. А на самом-то деле «мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть». Другое дело, что есть не смысл бытия, а, скажем так, осмысленность каждого отдельного шага и решения. Внутренняя осмысленность, связанная с соответствием направления движения по жизни с некой предназначенностью, с полным раскрытием того, что дано тебе Богом. Именно это, называемое эйчарами «самореализацией», приносит ощущение смысла (в слова не укладывающееся) и даже иногда счастья...

Впрочем, что-то я тут и сам расфилософствовался. Есть такой замечательный американский психолог Франкл. Прошедший многое в жизни, прежде чем стать психологом (так что ему можно верить). Он изучал причины суицида — происходящего из-за потери той самой осмысленности. Можно почитать...

Что же касается повести. Ну, если для подростковой аудитории — то она замечательная. Мое отношение — куда прохладнее. При этом все же следует учесть в оценке определенный уровень мастерства автора... В общем, поставил достаточно высокую.

К сожалению, чувствуется, что вторая книга написана уже отчасти на заказ, на публику, на волне успеха первой, написанной «для себя» — потому, что хотелось написать. Литературных достоинств автора это не умаляет, не некоторая натянутость местами ощущается. Однако, углубляться в критику не стану, поскольку книга всё равно откровенно хороша.

А я вот служил не год офицером, а два — рядовым, в железнодорожных войсках (читай — стройбат), в «черном» батальоне. Посему тот факт, что люди в нечеловеческих условиях легко теряют человеческий облик — для меня совершенно не новость. (И «1984» Оруэлла именно об этом, кстати — о том, что сломать можно каждого, и не так уж это сложно, и ни любовь, ни какие-то другие блаародные чувства не помогут — они осыпаются, как осиновые листья осенью, и остается голая, серая, злобная звериная натура.) И как раз то, что некоторые умудряются оставаться людьми даже в совершенно зверских условия, продолжая честно выполнять свою работу... это и есть героизм. Имхо, даже больший, нежели в состоянии амока бросаться на амбразуру, уж извините.

Астафьев писал о том, что пережил — это чувствуется — и нет никаких оснований ему не верить. Тем более разделение граждан на болтунов и пушечное мясо совершенно естественно для нашего государства, за 75 лет ничего в этом плане принципиально не изменилось, просто благ сейчас во много раз больше в расчете на душу населения, и неравномерность их распределения не так режет по живому. Ничего не умеющие (и напрочь трусливые, что выяснится при первых же выстрелах) трибунные болтуны нынче лишь раздражают, но не бесят, так как за их болтовню мы с вами расплачиваемся всего лишь деньгами, а не жизнями. Кроме того, следует понимать, что управление столь сложной системой, как воинская часть в боевых условиях — труднейшая задача, требующая знаний, опыта, согласованности на всех уровнях управления, если хотите, «командности» не в смысле командования, а в смысле командной работы. Болтунам ее не осилить. Красиво говорить то, то хотят услышать «сверху», и принимать трудные комплексные решения — вещи не просто разные, но взаимоисключающие. Понятно, что последствия сталинских чисток, почти лишивших советскую армию грамотных, самостоятельно мыслящих командиров, страна расхлебывала всю войну. Многомиллионными потерями первых лет страна обязана именно своему вождю, вынужден согласиться. И та картина солдатского быта, что нарисовал Астафьев, с точки зрения логики и здравого смысла кажется куда менее фантастической, чем нарисованная в большинстве подцензурных советских произведений о войне. Экстраполируя то, что пережил сам в рядах СА, на те жуткие условия, в которых оказался наш народ в 1942 г., когда экономика была уже разрушена, лендлиз только-только разворачивался, а адаптированный к военному времени режим работы народного хозяйства еще не сложился, я вижу примерно ту же картину, что нарисована Астафьевым. Тем более в современных книгах о войне («Облачный полк» Веркина, «Белый тигр» Бояшова) — видится она же, да и у честных талантливых советских авторов (Симонов, В.Быков, и др.) — она явственно проглядывает через неизбежный лак.

То есть, да, бытописанию — верю, причем великолепный русский язык Астафьева позволяет буквально окунуться в эту жуткую обстановку, к сожалению для самовлюбленных чистоплюев действительно насквозь пропитанную говном и грязью. Вставные новеллы о довоенной жизни героев местами просто великолепны! И если бы Астафьев сим и ограничился, сократив дилогию раза в два — цены бы его книге не было как почти документальному свидетельству о том, как на самом деле война выглядит изнутри. Но увы, автор подменил цель. И занялся пропагандой. Мне лично совершенно не важно, советская пропаганда или антисоветская — всё одно противно. Все эти навязчивые лирические отступления насчет тыловой мерзости, партии, правительства и прочего кровавого режима, всё это предвзятое утрирование и пацифистский пафос — то есть, авторский взгляд, совершенно четко заточенный под поиск виноватых наверху и под воспевание православной веры — лично меня очень раздражает. И, как бы ни старался автор быть честным и точным в бытовых деталях, своим дешевым философствованием он гробит весь эффект. В итоге книга существенно проигрывает всем упомянутым выше произведениям и авторам. Отвращение к войне как таковой (а не к партии и советскому строю) они вызывают даже большее, но при этом содержат и то разумное, доброе и вечное, что отличает литературу от пропаганды. Здесь же его явный дефицит.

Нет, для меня этот прекрасный роман — не о памяти и забвении. То есть, и о них тоже, но это не главное. Ощущение чуда, которое сопровождает всякую настоящую Литературу, появляется не из потрясающе красивой, но всё же простой и даже, наверное, банальной по жизненной своей глубине истории. Той истории, затеянной еще Мерлином, закономерный и неизбежный финал которой вершится в романе на наших глазах. Автор аккуратно, бережно приоткрывает ее страницы в точно продуманном порядке, создавая интригу, удерживающую внимание читателя в тексте, практически лишенном экшн, подводя сюжет к «ложной развязке», в которой по всем законам композиции сошлись все основные действующие лица. Но книга на этом не кончается, и последняя глава — не эпилог! Потому что всё это лишь внешний смысловой слой. На следующем слое, мне кажется — сквозящая через весь сюжет предопределенность, даже обреченность, основным носителем которой, пожалуй, является Гавейн. Но и сей японский фатализм, ставший лично для меня главным минусом предыдущего романа Исигуро, здесь тоже не «решает», хотя и крайне важен для понимания главного. А главное, «о чем книга», заключено в окольцевавшей ее метафоре. Которую герои вместе с читателями понимают поначалу неправильно. Но пройдя весь тот путь, которым им суждено было пройти в поисках забытого сына, в по-настоящему финальной сцене... «Каждый умирает в одиночку» — вот о чем написал Исигуро. И никакая любовь, даже самая глубокая, преодолевшая все преграды, от этого не спасёт. И вот вопрос (конечно же, оставшийся без ответа, ибо его не имеющий): есть ли вообще смысл о чем-то помнить, если река забвения всё равно всё смоет, когда интеллигентный лодочник вежливо подаст вам руку?

PS Низкий поклон переводчику!

К мнению Тиани, которое полностью разделяю, добавлю лишь один момент. Мне в этом рассказе хочется отметить еще и высочайшую «ёмкость слова», смысловую плотность текста. В нем нет ничего лишнего! А ведь мир, в котором происходит действие, очень необычен. Другой автор страниц пять рассказывал бы, что там да как устроено. Катерина же обходится введением особой лексики и несколькими точно разбросанными деталями. Привыкших к банальной фэнтези читателей это, наверное, раздражает (отсюда, видимо, неадекватно низкая средняя оценка), но меня — восхищает. Всё то, что требовалось понимать о мире Крозельчикюса в целях данного сюжета — я понимаю! А прочие детали не слишком важны. Суть-то — вот она, перед глазами (и в отзыве Тиани).

А как шикарно показана динамика внутреннего мира главного героя! Нет этих вот пространных толстовских рассуждений на тему «он подумал, что», «он почувствовал, как». Всё такое — по-минимуму, а в основном — поступки и слова. И именно через них передан процесс внутреннего развития персонажа, зарождение бунта в сердце обычного обывателя. Неважно, что этот бунт, скорее всего, бессмыслен: мир устроен прочно, не поменять. Рассказ не об этом.

И само имя, вы только вслушайтесь: Крозельчикюс...

К точному отзыву taipan я таки добавлю еще пару слов. Тем и прекрасен данный рассказ, что стилизация в нем — не самоцель. Она, как и подобает всякой форме — лишь художественное средство, помогающее донести содержание. А содержание, и не говорите мне про всякие паропанки, в которых я ничего не понимаю, содержание у этого рассказа на удивление тонкое и, не побоюсь этого слова, лиричное. Великолепная фантазия автора, собравшая из мелких деталей стойкий антураж, одесские аллюзии — всё это прекрасно, да, но всё это не главное, нет. Главное — что Катерина, молодая вроде бы еще женщина, сумела каким-то образом передать то, что чувствует человек, старые друзья которого вдруг начинают уходить один за другим, в том числе и те из них, что были чище и талантливее, но вот — видите, как оно складывается, эх... «Будущего нет» — вот ключевые слова в завязке рассказа, на которые многие, наверное, не обратят внимания, и тогда действительно текст рассыпется, потеряет связность, превратится в помесь паропанка с Бабелем — ведь тогда исчезнет, растворившись в пыльном небе, как нелепая ракета, мотивация Соломона. А как я скажу что-то за рассказ, не понимая героя?

Ну и еще один момент. Интересно взглянуть на «Качибейскую оперу» в обрамлении других рассказов сборника «Фарбрика». Присмотревшись, мы увидим некий общий для многих из них обертон «полуоткрытых» развязок. Трагически оптимистичный, слегка отдающий сизифовым абсурдом. Примерно так: пусть нет смысла что-то менять, потому что его в принципе нет в жизни, но есть внутри человека нечто простое, прочное, изначальное, императивное — и из этого может родиться поступок. Который вспышкой бенгальского огня как-то вдруг осмысливает и жизнь, и смерть...

С «Ритуалом» у данного текста мало общего. Лишь сюжетная канва «дракон, принцесса, сказка-ложь». Дяченки писали всерьез и вглубь, а это — милое такое баловство с брызгами. В общем-то, перед нами попросту развернутый в целую повесть известный шыдевр Сердючки: «он бы подошел, я бы отвернулась...» Ну разве что маленькую поправку придется внести в посыл: «Даже если вес у вас под сто тридцать, есть надежда...» Не мне судить, но подозреваю, что аудитория, состоящая из лирических героинь Сердючки, весьма благодарна, и автор этим активно пользуется (даже в «Случае из практики» сердючкины мотивы иногда проскальзывают). То есть, никакой глубины сюжета и образов тут нет и быть не может, жанр не тот. Всё понятно и почти предсказуемо. Не нетленка ни разу. И ладно, не очень-то и хотелось. Зато читается влёт! Надо ж иногда и отдыхать от нетленности. А чего у Киры Измайловой не отнять, так это таланта рассказчика. И еще того, что пользуется она им не чисто наживы ради, но радости творчества для.

Вот! И твердая семерка таким текстам от меня не заржавеет. Еще балл пришлось прибавить за финал. Уж очень красив и отчасти даже неожидан.

На мой вкус, идеальный рассказ. Ровно на одно дыхание, не больше и не меньше. Язык, темпоритм — всё выверено до предела... хотя никто, конечно, не выверял, само так поучилось. У Далина часто получается.

Но даже при таком «понимании идеальности» я далеко не всегда ставлю 10-ки. Этого мало! Нужно еще что-то такое, выходящее за рамки «понимания», нечто неуловимое, не выводимое напрямую из языка и темпоритма, и вообще из текста вроде как не вполне выводимое, а откуда-то свыше или сбоку... короче, нужна капелька чуда.

Может быть, я домысливаю, и автор вовсе не хотел ничего такого сказать. Или, точнее, может быть, хотел где-то в глубине души, но не ставил целью при работе над конкретным текстом. Само так получилось. Наверняка домысливаю. Всякая попытка словами притронутся к чудесному — всегда в той или иной степени домысел. Но мне кажется, что этот рассказ — о любви. О той именно, о которой говорил Иисус: божественной, рождающей жизнь, потому отраженной в каждом живом и, значит, человеческой. О том понятии, простом и глубоком, которое неминуемо ускользает при всякой попытке бесталанного описания и которое неминуемо извращается при всякой сакрализации, порождая имманентный диссонанс любой писаной религии типа «Люби Бога сильнее матери и детей!» Ну глупость же.

...Но это домыслы. О чем рассказ, можно сказать гораздо короче. (У Далина, кстати, многие короткие вещи — будто развернутые идиомы.) Этот рассказ о том, что такое «вдохнуть жизнь».

Уже не в первый раз мне попадается на глаза исторический по сути роман, замаскированный под модное попаданчество. Анатолий Дроздов, Олег Курылев, с некоторыми оговорками цикл «Залесский» Александра Золотько. В начале десятых, видимо, издатели всем малоизвестным авторам советовали писать с использованием данного сюжетного приема. А дальше, наверное, многое зависит от того, есть ли у автора иные цели, кроме срубания бабла.

Историзм напрямую связан с бытописанием, то есть, с достоверностью тех мелких деталей, из которых и состоит реальная жизнь. Безусловно, я как читатель не могу эту достоверность проверить: меня там не было. Но сам факт того, что автор не избегает описания деталей быта и техники, даже порой впихивает их в текст нарочито, вкупе со здравым смыслом заставляет меня более или менее автору верить.

В «Деляге» уровень историзма, видимо, не слишком высок: это не уровень профессионального историка, а уровень реконструктора. Тем не менее, именно удачно рассказанные детали — то, чем привлекателен роман. По большому счету, в нем ничего особенного нет: язык грамотный, но примитивный, герои достоверные, но... примитивные, всё как-то очень простенько, без изысков. А читается — взахлеб! Потому что у автора — талант рассказчика. Это, имхо, нечто иное, нежели талант писателя. «Писатель» — «инженер человеческих душ», конечно, не в смысле способности их конструировать, это не в его власти, но хотя бы в способности понимать их механику и как-то описывать их движения средствами языка. А рассказчик интуитивно умеет удерживать внимание слушателей: выдерживает правильный темпоритм без скороговорки и провисаний, еще какими-то такими методами пользуется. Конечно, два этих таланта совместимы. Но не обязательно совмещены. Писатель, лишенный способностей рассказчика, никогда не будет популярным, его смогут оценить лишь немногие. Рассказчик без «инженерного образования» популярным станет легко. Но сможет ли оставить след в истории...

Мне даже немного стыдно порой ставить роману, который я прочел влёт, оценку ниже, чем тому, который с трудом осилил. Но как-то вот так. Большое спасибо автору за доставленное удовольствие, но до Бориса Васильева и Василя Быкова, или же до Дмитрия Быкова и Эдуарда Веркина ему далеко. (Валентинов, Водолазкин, Булычев — профессиональные историки, о них и речи нет). У меня еще возникла четкая ассоциация с фильмом «Мы из будущего», хотя фильм, пожалуй, сильнее — может быть, благодаря средствам кинематографии.

А финал «Деляги» — он, может быть, логичный, пусть и отдает слегка дешевым пафосом, но он еще и «сказочный». Автор ведь «соскочил» на самом интересном месте, попросту обрубив жизненный сюжет в угоду книжному. Только в сказках всё рубится в стиле «...и жили они долго и счастливо», а тут наоборот. А ведь очень, очень интересно, как будет жить в нынешнем времени его вроде бы типичный отпрыск, каким-то чудом прошедший войну. Но это понять и описать гораздо, гораздо сложнее.

Фантастический финал пришит искусственно. Нарочито искусственно. Я даже не сразу понял, что этот кусочек относится к тому же произведению. На мой взгляд, он абсолютно лишний, только портит повесть, в которой имеется свой, родной и естественный, полуоткрытый финал. Возможно, этот кусочек дописан позже, чтобы по формальному критерию попасть в сборник ВВ? Подозреваю, что в сборнике 1997 его не было. И, наверное, читай я повесть именно тогда и именно в трех частях — оценка была бы еще выше. Потому что, в отличие от многих других произведений, вошедших в сборник-2010, это — литература в изначальном смысле, а не жанровая проза. Детективный сюжет не делает повесть детективной (в мыльном смысле), элементы абсурда не делают ее фантастичной. Наоборот, именно в таком виде повесть точнее и ёмче отражает реальность тех лет... а может быть, и не только тех. Многое ли изменилось за 20 лет? Изменилось ли хоть что-то? Вот в чем вопрос! И тот факт, что вопрос сей всплывает, независимо от ответа на него, вот просто сам вопрос, да, всплывает неминуемо после прочтения, не позволяя списать повесть в утиль, причислить к написанному на потребу, объявить сиюминутной попсой — сам этот факт означает, фактически, знак качества для литературного произведения: «проверку временем прошло!» И если бы не убогий, принижающий до уровня гетто новый финал...

Всё б ничего, когда бы не «Пролог», прочитанный всего неделей раньше: идея та же (да и не нова), но качество, конечно, несравнимо. Причем, имхо, ломают данный текст как раз его рифмованные строки. (Уж извините, но таким стишком серьезного врага не остановишь.) Подумалось, что кабы их убрать, рассказ при этом мог бы стать сильнее: я сам домыслю гениальность строф, прописанных намеком, а не явно. У Веркина, вон, рифм и ритмов нет, поэзии же на порядок больше! Поскольку есть талант посредством слов моей душой играть, а не словами...

И вообще, прожив полсотни лет и прочитав немало глупых виршей, спрошу: зачем записывать слова, что выкрикнул, хрипя, навстречу буре? — они ж не влезут в твердый переплет для чтения с бокалом у камина...

Вполне милый такой постмодернчик. А за прелестную попытку скрестить Пушкина с Хемингуэем — плюс балл как минимум. Аллюзия вроде бы напрашивается, ведь жил-был старик у самого синего моря. Но чтоб вот так вот внаглую...

Хотя понятно, что удовольствие от подобных игр получают далеко не все читатели — отсюда низкие оценки.

Вообще-то сравнивать «Ауте» с «Ярко-алым» можно, только понимая, что последнее написано зрелой женщиной и опытным писателем, а «Ауте» — по сути, проба пера двадцатилетней девушки. Во всяком случае, я взялся за книгу из любопытства, именно так ее и воспринимая. Интересно же проследить, как сформировался сильный автор. Выяснилось, что сильный автор сформировался в наглом стремлении решить принципиально неразрешимую задачу...

Нет, речь не о нелепых потугах впрячь в фэнтези элементы НФ. Ну да, выглядит странно, когда существу, способному менять свою структуру на атомарном (sic!) уровне, требуется именно органическая (?) пища. Но это легкая новичковая ошибка, обычные лишние детали. Гораздо страннее, что существо, вроде как способное и психику свою перестраивать, рефлексирует, как подросток, на чистом русском языке. Автор попытался изобразить расу, по сути, овладевшую третьей сигнальной системой, в терминах и понятиях, в логике и семантике сигнальной системы низшего уровня. Ну это вот как если бы кошка со своей усатой подругой доступными им путями общения делилась впечатлением от поэзии Пастернака или обсуждала суть теории относительности. Результат закономерен. Мне вроде бы рассказывают о существе крутизны немеряной, с совершенно иной (причем гибкой) моралью, с легкостью лишающем жизни окружающих, умеющем просто всё, до чего может дотянуться фантазия... а я вижу милую такую слегка закомплексованную девочку с гормональным штормом внутри, играющую в типичную для таких случае игру с самой собою и со своим (куда ж без него?) принцем на белом коне.

То есть, без всех этих наворотов с порталами-вероятностями вышел бы дамский (точнее, наверное, «девчачий») роман. Видимо, неплохой, хотя тут уж не мне судить, я в данном жанре ни в зуб ногой. Но, в то же время, сама по себе попытка наворотить порталов-вероятностей и описать неописуемое — несомненно, зачОт.

Не, ну чо, хороший роман, ага. Хотя, скорее, повесть. Хорошая повесть. Но нацбест-то за что?

Это отдельный разговор, но принципы выбора лауреатов данной премии остаются для меня загадкой. Может, конечно, дело во мне — видимо, не воспринимаю я чего-то такого великого/тонкого и вообще чужд изяществу искусств. Но факт остается фактом: разброс в моих личных ощущениях от лауреатов премии огромен. От великолепнейшего романа Геласимова и очень сильной вещи Бояшова, застававшей меня прочитать еще несколько работ этого автора, до дешевого кривлянья Фигля-Мигля и претенциозной распальцовки Шишкина. И у Быкова в лауреаты выбилось далеко не лучшее из его творчества. И, кстати, причем тут «бестселлер»? Жюри английского не знает? Либо переименовали бы уж, либо честно давали премию какой-нибудь Донцовой, или кто там у нас нынче лидер продаж.

«Фигурным скобкам» не то что бест, а вообще сколь-нибудь серьезный селл не светит. Вещь достаточно сложная для восприятия, требующая подготовки... Вообще-то, это вот «требует подготовки» для меня обычно звучит как отмазка. Написал нечто на очень узкую и специфичную целевую аудиторию, а прочим лохам эдак с легким презрением заявляешь: «Вам не понять!» Но разве сие достоинство книги? Давайте я напишу то, что вообще никто не поймет, и стану называть это шедевром, просто — вот беда! — чересчур трудным для восприятия... собственно, графоманы так и делают.

Ну да ладно. К Носову это не относится, конечно. Графоманом его не назовешь ну никак, талант очевиден. И подготовка, смею полагать, у меня есть: экзистенциализмом четверть века назад страдал всерьез и немало подобного перечитал. Так что «Скобки» воспринял. Не без удовольствия, надо признать. Но и без особого восторга, увы. Основной интригующий прием — когда происходящие события с равным правом можно интерпретировать и с рациональной, и с мистической точки зрения — далеко не нов и не оригинален. «Автохтоны» и особенно «Медведки» Марии Галиной, на мой вкус, не хуже «Фигурных скобок». Хотя иллюзия, что Носов «копнул глубже», возникнуть может. И, судя по всему, возникла как минимум у членов жюри нацбеста. Но для меня это всё же иллюзия.

Попробую пояснить. «Глубина», если вообще корректно такой критерий вводить для оценки книг — это, на мой взгляд, характеристика содержания, а не формы: точность характеров, прозрачность мотивов, яркость и типичность конфликтов. Именно этим книга трогает, задевает, будоражит, вызывает внутренний отклик. У «Фигурных скобок» содержание весьма блеклое. ГГ прорисован качественно, в прочих же персонажах присутствует какой-то буфф, некий кривоватый сюр, вполне оправданный экзистенциальным характером текста (автора как бы нет, мир воспринимается глазами ГГ без пояснений и скидок), но не придающий им объема, необходимого для возникновения «живого» конфликта. Внутренний же конфликт героя, вызванный вторжением иррационального... ну, не знаю, как-то не настолько уж он мне интересен, даже смешон немного.

Вот форма у повести — это да!! Мироощущение человека, не спавшего две ночи, передано шикарно. А вы попробуйте столько не поспать: логика и рациональность из окружающего мира начнут выветриваться сами собой, обострится мутная отстраненность восприятия: «Кто я? Где я? Зачем я?» Тикающие за кадром часы — сильный ход, спору нет! А как написана вставная новелла! Какая блистательная в ней шизофреническая логика! И эти вдруг срывающие в полубред мысли ГГ без запятых! Средствами языка автор попросту запихивает читателя (подготовленного, ага) в то состояние, когда явь уже непонятно явь или не явь, когда иррациональное вползает в сознание и не отторгается им с ужасом, а воспринимается как часть реальности. Здоровый выспавшийся человек при появлении живого зеленого чертика может и в обморок упасть, но после двух бессонных ночей лишь удивится: «Оба-на! Ты кто?»

Владения языком у автора не отнять, это да. И в «Фигурных скобках» он его в полной мере проявил: форма точно и целенаправленно работает на содержание. Так что я отчасти согласен с жюри нацбеста: красиво, черт возьми! Но понимаете, это как те елочные игрушки, которые блестят, но не радуют. В понятиях боллитры форма литературного произведения, мне кажется, приобрела некую самоценность — и именно тут мы с ней, пожалуй, расходимся во вкусах. Эстетическое удовольствие от «Фигурных скобок» я, безусловно, получил, даже вспомнил молодость в обнимку с Кортасаром и Сартром. Только этого мало. То есть, для нацбеста, может, и достаточно, но для десятки на фантлабе — мало.

Великолепный, четкий и емкий системный анализ основных понятий государственности начала 21 века! По сути, автор построил простую и ясную модель, очень хорошо объясняющую многие глобальные процессы 18-20 веков, да и в предыдущие исторические периоды, пусть с оговорками, но работающую. Понятно, что реальность бесконечно сложнее любой модели, но научное познание невозможно без моделирования, и вопрос адекватности выбранной модели, вопрос пределов тех условий, в которых она работает — ключевой для оценки модели и применимости результатов, которые рассчитываются на ее основе. Скажем, модель классической механики прекрасно работает в подавляющем большинстве практических задач, от строительства до транспорта и машиностроения. Однако, электронику с ней уже не вывести и не объяснить. Разработка квантовой механики не означает, что классическая вдруг стала неверна. В науке нет абсолютной истины, есть лишь гипотезы, достоверно подтвержденные экспериментом в определенных условиях с определенной точностью.

Так вот, главный вопрос: насколько выстроенная автором модель адекватна, насколько точными будут ее предсказания в тех или иных условиях? На материале прошлого века, как мы видим из эссе, всё действительно получается очень красиво. Более того, эссе позволило бы еще тогда, 15 лет назад, предсказать, ну или как минимум объяснить очень многие процессы, происходящие сегодня. И все же, я считаю, данная модель постепенно теряет адекватность, и в будущем будет работать всё хуже и хуже. Постараюсь объяснить это в терминах автора. В своих рассуждениях он опирается на понятие «цивилизации», восходящее к этногенезу Гумилева и достаточно четко определяемое через систему базовых ценностей (основанных, видимо на архетипах коллективного бессознательного данной цивилизации). Всё так, если не учитывать все ускоряющийся процесс глобализации, прежде всего культурной, связанный с резким сокращением издержек на перемещение по поверхности Земли как людей, так и информации. Европейская страна для обычного россиянина сейчас по доступности — как соседняя деревня 200 лет назад. А в информационном плане — еще доступнее благодаря интернету. В результате бывшие цивилизационные системы ценностей не то чтобы распадаются, просто уходят вглубь, на второй план, в то время как на первый план вылезают ценности, общие для всего мира, вовлеченного в единое информационное пространство — консьюмеристские. По сути, быстро формируется консьюмеристская суперцивилизация, противопоставляющая себя прочему «нецивилизованному» миру, который, конечно, еще остался в Африке и в Азии, но технологически и организационно катастрофически отстает. Татарин из Казани, несмотря на все свои религиозные и культурные отличия, очень мало отличается по своему социальному поведению от русского из Москвы или даргинца из Махачкалы. «Орбит без сахара» переведен на все языки.

И поэтому империя как инструмент согласования систем ценностей разных цивилизаций, сосуществующих внутри единых границ, теряет свое прикладное значение. И государство как инструмент насилия постепенно меняет не суть свою, оставаясь таковы инструментом, но форму насилия: с физического на психическое. Пропаганда, прокачка мозгов — это сегодня важнейший фактор стабильности государственного образования. И войны за ресурсы и за территории уступают место войнам информационным...

Я ни в коем случае не собираюсь здесь, в кратком отзыве, предлагать другую модель взамен авторской, как квантовую механик взамен классической. Я попробовал лишь пощупать пределы применимости. И сформулирую вывод так: модель, предложенная автором, прекрасно работает до тех пор, пока речь не идет о постиндустриальном обществе, где природа социума будет, видимо, совершенно другой, и роль и функции государств будут иными. Если государства вообще останутся как организационные сущности.

Добротнейшая жанровая проза! Некоторые ляпы, требующие специального опыта, простительны. (Например, любому предпринимателю очевидно, что ГГ — такой, каким он нарисован — сам в бизнесе ничего не добился бы, так что весь город должен был понимать в той или иной степени истинную причину успеха, тем более слухи-то о ведьмовстве были весьма активные. Да при столь явном отсутствии конспирации... ) Финал, однако, перечеркнул всё! У меня только одно на языке вертелось: «Ну и Стерва!» Вот именно так: с большой, с огромной буквы. Образцово-показательная! ЭТО она называет любовью? Целенаправленно женить на себе человека, чтобы 20 лет гадить ему жизнь, а в конце подвергнуть риску страшной смерти — это любовь? Беззастенчиво и втихую пользоваться страхом (им, именно им, а не верой) «любимого» человека ради собственного тщеславия? Ахринеть какая любовь! Это не мыльная опера, это какой-то пубертатный пафос. Как можно не понимать, что для мужчины ТАКИЕ сыновья — это кошмар? Что осознание того, что своим успехом ты на 100% обязан кому-то еще — это дикие комплексы и неврозы, это непрерывное ощущение несчастья? Герой-то как раз, наверное, вправду любил эту стерву — иначе как объяснить такое безволие...

А, впрочем, своя извращенная логика тут есть: если человек настолько жаждал власти, что до богов докричался — чего ж от него (от нее) ждать по части отношения к людям? Для нее и «любовь» — понятие потребительское. Вот ведь стерва похотливая!

Но самое удивительное, что автор, видимо, не осознает, что у него (у нее) в итоге получилось. И искренне считает финал счастливым, а повесть — доброй. Понятно, что со Шварцем сравнивать глупо («А что ты сделал из любви к девушке?» — «Я отказался от нее!») — божий дар с яичницей. Но хоть что-то в жизни к 30 годам женщина должна же понимать?

Этот роман — очевидно худшее произведение Остапенко. И именно поэтому, домучив его, я, наконец, понял, что же так мешало мне при чтении куда более сильных ее вещей, что свербило на краю сознания, не позволяло возникнуть чувству восторга, придушив его в зародыше. Ведь словом автор владеет мастерски! И композицию умеет строить, и темпоритм прекрасно чувствует, не давая сюжету провисать. А уж завязки какие у всех без исключения романов и повестей — не оторваться! Но по мере чтения нарастает какое-то неверие, отчуждение возникает, и в конце концов начинаешь воспринимать текст без какого-либо сопереживания. Как набор звуков, не как музыку.

Так вот, прочел я сей роман — и осознал, наконец, почему всё это! Всему виной — пресловутый «психологизм». Понятый, видать, чересчур буквально. Приглядитесь внимательно к персонажам Остапенко: и в этом романе, и в большинстве других. Они не картонные, нет, они полны переживаний, мучений, чувств. Но они и не живые. Это иллюстрации к учебнику по психологии. Кажется, будто автор с самого начала прописал против каждого набор свойств характера (а также неврозов, психозов и прочей клиники, я тут не дока) и их плановую динамику, и далее в любой сюжетной коллизии рисует поведение персонажа, исходя не из внутреннего ощущения, как живой человек себя должен вести в данной ситуации, а из психологически обоснованной модели, вытекающей из ранее прописанных посылов.

Но беда в том, что психология — не точная наука. Это всего лишь модель (точнее, целая куча моделей). Она неплохо работает в клинических случаях, когда та или иная патология выражена достаточно явно. Но в обыденной жизни барахлит напрочь. Ненависть, злобу описать еще может в прикладном смысле. Но такие понятия как любовь, нежность, сочувствие, восторг, ощущение чуда, чувство прекрасного — нет.

Конечно, теоретически просчитанное и хорошо продуманное поведение оказывается гораздо более сложным, чем у картонных фигурок у многих популярных авторов. Но все же это запрограммированное поведение механической куклы. Программа может быть очень хитрой и даже по-своему красивой. Но это все равно программа. Герои Остапенко — големы, роботы, экспонаты для демонстрации некоторых истин, которые автор решил донести до благодарных читателей в данном произведении. И вроде бы всё правильно они делают и говорят, всё точно думают и чувствуют, всё так и должно быть, если по уму, не придраться — а вот не верю, и всё тут! Ибо не абсурдно!

И пропадает главное — красота человеческих чувств. То есть, она есть, она старательно изображена.. только получается какая-то лубочная, ненастоящая какая-то. Нет в ней музыки.

И отсюда четкое ощущение, что проза Остапенко — не «женская». Ведь женщина познает мир не умом. Мудрость женская откуда-то еще приходит, из опыта, ну или свыше откуда-то, если хотите. Женщине ведь природой предназначено любить детей, а не учить уму-разуму. Вообще, в человеческих отношениях разум, психологические знания — это лишь костыль. Тем, кто по-человечески хром, он полезен. Но тому, кто умеет бегать сам — лишь помеха.

Да, в более поздних произведениях автор, поднабравшись житейской мудрости, порой позволяет персонажам «решать сердцем» — и они разу оживают. И книги получаются куда более сильными. Поэтому есть надежда, что в конце концов лет через несколько автор выбросит этот свой костыль «психологизма» на помойку — и начнет писать так, как может... если конечно, ей захочется и будет о чем писать.

Открыл страницу, чтобы поделиться ощущениями от романа, прочел отзыв vgi — точный, выдержанный, сухой... профессиональный отзыв! И чуть не устыдился своего щенячьего восторга. Потом подумал... и все же поставил 10. Потому что 7 — это как-то даже оскорбительно. Нужно компенсировать! Всё правильно vgi написал, всё верно. Вроде бы и добавить нечего. И все-так добавлю.

Мне кажется, не было у автора задачи (цели, желания) перешагнуть через штампы попаданчества. Он их преспокойно взял и использовал без зазрения совести. Да, слегка иронично посмеиваясь над ними и над собой, да, немного щеголяя своей способностью их перешагнуть. Но не за этим роман написан. Мне кажется, Макс Далин прекрасно понимает всё, что предъявил ему vgi. И легко согласится, что «так не бывает», что до Руматы Кириллу-Эральду далеко и что — да, он, коварный автор, «поманил и бросил»: поманил великолепно прописанными картинками восприятия Чужого мира — и бросил нас обратно в обычную фэнтэзийную условность. Ну и что?

Я рискну ответить вместо него, в какую игру он играет. Мне кажется, всё просто: это сказка. Причем написанная для себя, а не на публику, не ради продаж и успеха, а потому что нельзя же не писать, если есть что выплеснуть и если дано выразить это словами. (В этом, может быть, главный секрет Далина — тот самый, который никогда не позволит тому же Лукьяненко подняться до его уровня.) Посмотрите на название: «Моя...» Это не только от имени главного героя написано! Ну да, сказка: умная, добрая и даже, может быть, немножко вечная. Но вовсе не ложь (это тоже штамп)! «Мюнхгаузен знаменит не тем, что летал на Луну, а тем, что никогда не врёт». И Далин не врёт. Штампы, условности — фигня всё это. Автору хватает таланта, этого его совершенно прекрасного Чувства Языка, чтобы протащить сквозь них что-то главное. В этом тексте есть Чудо, есть внутренний свет, перед которым все условности бледнеют до неважности.

Не ставил автор никаких задач! Слово это какое-то деловое слишком. Он просто поделиться с нами хотел своей наивной и смешной мечтой о чем-то таком... скажем, о Святой Земле — только в куда более широком смысле. Да, наивная, да, смешная... но без нее, как без души, очень трудно было бы жить.

Это потрясающе, во что с помощью писательского таланта можно трансформировать банальную неприязнь к ф.э.н.т.е.з.и!

«Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане

И этим сознанием горд...»

БГ

Интеллектуал — это такой шибко начитанный бездельник, который свою начитанность почему-то полагает основанием для ЧСВ, вполне искренне ощущая ничем иным не обоснованное превосходство над прочими людьми, по тем или иным причинам менее начитанными (может, некогда им было читать, работать приходилось, выживать как-то, а?) Блин, ну если ты такой умный — так иди науку двигай, вместо того чтобы кофе с пивом распивать по барам с такими же бездельниками. Чем пальцы гнуть да трубки раскуривать, возьми да сделай хоть что-то конкретное, полезное для того самого человечества, о судьбах и пороках которого ты горазд столь пространно рассуждать... Впрочем, когда интеллигенты встают из-за захламленных пустословием столов и вправду принимаются свои идеалы пытаться воплощать — бывает еще хуже: революции всякие, кровь, смерть и глад...

О да, 30 лет назад я запоем прочел «Игру в классики». Но довольно быстро понял, что экзистенциализм есть философия бедных студентов, в лучшем случае «думающих, сделать бы жизнь с кого», а в худшем просто любящих побузить на пустом месте. Экзистенциализм же в зрелом возрасте — это чаще всего отражение жизненной несостоятельности и банального инфантилизма.

Кортасару, когда он писал эту нудятину, было уже 44 (sic!) года.

Единственный живой персонаж в романе — Пушок. Все остальные вызывают только какую-то слегка брезгливую жалость и отчетливо попахивают картоном. И фабула откровенно искусственна, и метафоры, включая глобальную кормы-несвободы, лишены той красоты, которая обязательна для хороших метафор. Ну как можно идейно опираться на Достоевского, не понимая самого главного в нем: «Красота спасет мир»? Красота, а не пустое умничанье, господа радетели за интеллект! В том числе и в первую очередь — красота человеческих чувств и поступков. В крайнем случае — красота слов.

Возможно, подкачал перевод. Наверное, если бы с помощью выверенной словесной вязи текст создавал соответствующую атмосферу — роман воспринимался бы по-другому. А постоянно спотыкаясь о кривоватости, нырнуть в него не получается, сюжет видится со стороны, и правильный нарратив не возникает, хоть убей. Остается ощущение дешевого кухонного трепа.

Вот недавно, развалясь в теплой ванне, я,

Почесав затылок, строй наших душ постиг,

Я подумал: как там существование?

Оказалось, что предшествует сущности!

А потом я осознал, пока уши мыл:

Мыслишь — значит существуешь (как следствие),

Кончил мыслить — значит, сущность обрушилась.

А святые те, чья тупость наследственна...

(1989)

Я еще тогда понял, в чем ваша беда, господа мыслители. В том, что вы очень серьезны! Не надо, не надо делать умные лица! Единственный из писателей, относимых к экзистенциализму, который и после 50-ти прожитых лет по-прежнему вызывает теплые чувства, местами переходящие в легкий восторг — это Воннегут. Ну и, пожалуй, Камю, чей литературный талант куда значимее философских убеждений.

Написано неплохо, но чтобы между строчками передать дух Петербурга, таланта автору не хватает. Сюжетные ходы выглядят несколько топорно. Восприятие многочисленных смертей — как в плохом детективе: ну, умер и умер, одной фигурой на доске меньше. Хотя некоторые из будущих трупов успели побродить по страницам повести и оставить о себе какое-никакое впечатление. Некоторые персонажи прописаны неплохо и выглядят весьма живыми, некартонными, но отношения между многими из них, кажется, скопированы со сценариев мыльных опер. И как-то всё в целом получается смазанно: вроде читается, вроде интересно, но цельного впечатления не оставляет. Вкус есть, послевкусия нет. А именно послевкусие, имхо — признак по-настоящему качественной литературы.

По времени повесть вышла между двумя романами М.Галиной, схожими с нею по обыгрываемой фабульной основе: мифические персонажи, неким образом проявляющиеся в обычном настоящем (особенно похожи Автохтоны). И уступает обоим значительно.

Прежде всего, это, конечно, не НФ, а фэнтези. О науке автор знает лишь понаслышке и не особо заморачивается хоть каким-то соответствием своих фантазий законам физики. Вот прослышала она про «газовый океан» на Юпитере, но не уловила метафоры — и на Венере появилось море, где вместо воды... особый такой «очень плотный» газ, по поверхности (?!) которого могут плавать корабли, зато в глубине можно дышать. Ну а что? Есть же сказки про Морского царя («Что воля, что неволя — всё равно...») — там тоже все кому не лень дышат под водой, причем на немалых глубинах. Сказка же! Так что «Венера» у Брэккет — это просто название фэнтезийного мира, а «наука» — синоним магии. Если к этому себя не приучить, чтение будет часто прерываться взрывами хохота над очередным перлом автора по поводу какого-нибудь «излучения».

Язык, конечно, хорош, спору нет, хотя тут велика заслуга переводчика. И мир нарисован словами так, будто смотришь на экран, а не в текст. Да вот только какой-то он слишком напыщенный, слишком жирный какой-то, до тошноты. Подобные картины — одними насыщенными красками, без оттенков — часто рисуют шизофреники. И персонажи такие же. В русских сказках они все же тоньше, мудрее, аккуратнее, а тут скорее голливудщиной попахивает. Мотивы героев либо непосредственные, как взмах дубиной, либо непостижимые для простых смертных. И все это на полном серьезе, с трагическим придыханием.

В общем, книга для домохозяек с 8-ю классами образования. Половину сборника прочел, дальше решил себя не мучить.

Лучший рассказ сборника 2006 года. Цельный, написанный на одном дыхании, как песня, из которой слова не выкинешь. Конечно, месседж в известном смысле чересчур прост, если не сказать примитивен. Не «Третья правда» Бородина ну совсем. Но я понимаю: автору хотелось высказаться — на нерве, на эмоции — и он высказался. Умело и точно. Немного странно и обидно вот что: рассказ получился мужским. Одной из двух правд автор явно отдает предпочтение. На мой вкус, их стоило бы уравновесить. А именно, корыстный мотив приписан героине зря. Человек не может за день поменять картину мира, сложившуюся за год. И женщина вовсе не обязана быть недостойной уважения тряпкой, чтобы вести себя так, как вела себя героиня. Причем иные мотивы ее поведения (вот просто человеческие) не изменили бы фабулы, поскольку герой эти мотивы все равно не различил бы. Они ему по фигу. У него своя правда, прямая, как ружейный ствол. Такие герои любое проявление человечности принимают за слабость. Они, конечно, герои, без кавычек и без иронии, но место их — на фронтире, а в реальную жизнь, в нашу обычную, обыденную жизнь такой типаж вписывается со скрипом, причем скрип этот может дорого обойтись окружающим людям. Подозреваю, автор в некий жизненный момент повел себя примерно как тот герой, и ему потребовалось самооправдаться. Отсюда искренность и цельность текста. И отсюда же — некоторая условность. Посыл рассказа вышел весьма абстрактным, несмотря на несомненную достоверность сюжета. Слишком искусственная ситуация. Написанный всего через год «Птицелов» получился куда глубже.

Но в данном случае я склонен оценивать не глубину содержания, а совершенство формы.

Не в первый раз, читая Остапенко, я подхватил когнитивный диссонанс. Причем в данном случае он посетил меня в тяжелой форме. Случилось это из-за предисловия в сборнике, согласно которому получается... что автор сам не понял собственный рассказ. Ну при чем здесь цинизм, а? Разве для кого-то новость, что сказка — ложь? Неужто старик, ее рассказывавший, чего-то еще не понимает в жизни? Да, я тоже давно владею тайным знанием, что почти у всех дедов Морозов бороды накладные, а у кого и настоящая — он всё равно не дед Мороз. Вот только я не вижу, чем тут гордиться. Что хорошего в этом знании, кому от него легче?

Сказка — ложь, но дело ж совсем не в намеке. Кто вбил вам в голову, что сказка должна на что-то намекать, что она обязана чему-то учить? Фигня! Сказка должна быть КРАСИВОЙ — такой, чтобы в нее хотелось верить! И тогда — глубоко по фигу, что там было «на самом деле». На хрена она нужна, такая правда жизни — грязная и тупая? Ее и так вокруг полно. Вы что, умирающей девочке будете правду рассказывать?

Да, у каждого в жизни был тяжелый момент осознания, что Деда Мороза «на самом деле» нет. Но далеко не каждый, увы, умеет хотя бы к концу жизни понять, что на самом деле Дед Мороз есть — до тех пор, пока в него верит хотя бы один ребенок.

И вот вроде бы сама по себе история банальна, если не сказать скучна. И постоянно высовывающийся из-под нее со своим стебом (впрочем, вполне стильным) автор в некий момент начинает даже уже раздражать. И оборви ты рассказ (на повесть, имхо, сие не тянет) на предпоследней странице, смени ему название — останется нечто не слишком внятное; весьма так себе, если честно, останется текстик, для дамского журнала или для жж-шечки какой-нибудь... вообще, блоггер из автора вышел бы классный, жаль, что он так рано родился.

Но в том-то и прелесть, в том и талант, что одной-единственной метафорой весь посыл рассказа выворачивается практически наизнанку. Ирония превращается в сарказм, причем по иному поводу и поданный так, что никакой алгеброй его не измерить и никаким рациональными цензурными доводами не доказать. И мы уже имеем перед собой не просто смешливое бытописание (которое, конечно, никуда не делось, но, сохраняя известную свою прелесть, подвинулось чуть в сторонку), а едва ли не критику существующего строя. Во всяком случае, острое ощущение бутафорской абсурдности советского бытия 1925 года явно было не чуждо автору, и он каким-то образом сумел его передать. Ибо ну какое на фиг может быть светлое будущее через триста лет, если соловей — и тот поет лишь потому, что хочет жрать?

Главная прелесть рассказа в том, что его можно и нужно воспринимать как глобальную метафору. Каннибализм тут, в общем-то, только для примера, как наиболее типичное сильное табу, характерное для всех нас. Но ведь подобных мифов пруд пруди. Те же самые ГМО...

И все же что-то у Ллео не получилось. Наверное, вот что. В композиции рассказа просматривается желание показать героев как самых обычных молодых ребят, в которых читатель поначалу вроде как должен узнать себя, дабы в финале испытать когнитивный диссонанс, и вот ничуть не тупых, вовсе нет, а именно что совершенно обычных, типичных молодых представителей касты потребителей, к которой относится сегодня как минимум 95% сытого населения «развитых» стран, а в недалеком будущем, видимо, будут относиться почти все. Однако, даже по отзывам видно, что читатель себя не узнал. А ведь любой — уверен: лю-бой! — человек, склонный меряться марками айфонов или авто, реагирующий на маркеры «не содежит ГМО» или «без холестирина», любящий напиться и вспоминать потом под хиханьки приятелей, как весело он бузил после этого, и.т.д. и т.п. — поведет себя в описываемой ситуации ровно так же, как повели себя герои рассказа. Вот ровно так же!

Беда в том, видимо, что Ллео совершает ту же самую ошибку атрибуции, что и его профессор. Может быть, в отличие от профессора, он знает, что ее совершает, но не совершать не умеет, просто не получается. Он не способен полностью, до мелочей, до глубины, прочувствовать и описать святую простоту пиксельного мышления Толпы Потребителей. Вроде бы умом всё понятно, но всё же не укладывается в голове, что любые рациональные доводы можно легко пропускать мимо ушей, если они не соответствуют принятому в ближнем кругу мнению, что никакой благодарности Толпа испытывать не способна, и всё, что делается отдельно взятыми шибко умными личностями для ее, Толпы, сытости и процветания, она воспринимает как должное, зато самих этих личностей — как чуждое, неестественное и опасное.

И с этим ничего нельзя поделать. Рассказ повествует об этом честно, прямо и жестко. Финал абсолютно закономерен. Профессор со всеми своими нобелевками, наивно полагая, что народу можно что-то объяснить, был слишком от него далек. И народ ему это объяснил быстро и просто. Автор рассказа, может, чуть ближе, но тоже далековато. От своей аудитории. И вышла некая двойственность. Для кого написано? С одной стороны — для себя: хотелось же высказать. Но с другой — для потребителя, ибо рассказ есть продукт, имя автора есть бренд, а у жанровой литературы, как и у мяса, есть рынок. И не стоит, ох, не стоит кормить читателей человечиной!

Я понимаю, что додумал. Что перед нами всего лишь незамысловатый ранний рассказик со вполне банальной моралью. Что чуждая классическому фэнтези стилистика вставлена просто для хохмы, а вовсе не с какой-то глубокой целью. (Особенно умилила нейронная бомба, вот именно так, без «т» — это ведь не опечатка, правда?) Но так получилось, что стилистическая игра подтолкнула мой нарратив в какие-то дикие этические дебри, которыми для большинства читателей тут и не пахнет. Заставив задуматься: а что вообще такое «совесть»? Ведь признайтесь: лишенный ее ГГ выглядит в рассказе куда притягательнее своего совестливого соперника. Да и по жизни в критических ситуация я буду опираться не на того, кто склонен совестить себя и окружающих, а скорее на того, кого следовало бы назвать бессовестным. От него почему-то естественнее ждать решительных действий вместо нытья.

Может быть, понятие «совесть» замылилось из-за слишком частого употребления? В мыльных жанрах ее путают со стыдом, или даже с чувством вины. Но мне-то что с того, что некто чувствует себя виноватым передо мной, ну или там еще за что-то? От этого никому не легче — ни ему, ни мне, никому. Наоборот, всем только хуже. Вина — вредное чувство! В жизни ценна способность ответить за ошибки — ответить действием, в не просто слезливым раскаянием — а не способность корить себя за них. А что уколы этой ложной совести не позволят повторить содеянное — враньё! Эти уколы обычно воспринимаются психикой как отпущение греха. И на практике вполне типично так: нагадил — раскаялся, снова нагадил, но ведь снова раскаюсь... Нет уж! Сделал гадость — ответь! Конкретно! Не можешь? Тогда иди на фиг и не грузи меня своей типа совестью-виной, разбирайся с ней сам.

Что касается стыда, то это чувство связано с нарушением моральных (то есть, социальных) норм. (Например, голым на улицу выйти, даже в самую жару — стыдно. Стыдно то, что будет осуждено социумом, если он узнает.) Но совесть — другое, она связана не с моралью, а с нравственностью, с тем самым кантовским императивом. То есть, совесть скорее сродни чести — это внутренняя неспособность переступить через какие-то вещи, критичные для самоуважения. Грубо говоря, неспособность переступить через себя. И в этом понимании у ГГ, вопреки фабуле, совесть как раз-таки в наличии. «Всему есть свой предел, парень» — вот именно!

Я понимаю, что всего это в рассказе нет, и моя оценка завышена. Но я ведь оцениваю не текст, а нарратив, то есть, не сам рассказ, а свое впечатление от него. Думаю, и автор за прошедшие с момента создания рассказа дюжину лет многое переосмыслила...

Принципиальный нейтралитет, кстати — это очень ценная штука! Всякий судья просто обязан придушить свои этические пристрастия. Фемида, подглядывающая из-под повязки, Фемида, заболевшая человечностью — уже не Фемида.

Курсе на четвертом, на волне увлечения психологией, записался я на некий полуподпольный (времена были советсткие) семинар по практической «лженауке», как бы сейчас сказали — «тренинг». Вела его девушка — аспирантка психфака. Я полагал себя достаточно подкованным, умел включать «стороннего наблюдателя»... но девушка обыгрывала меня без видимых усилий, непринужденно вертела моими чувствами как хотела, вгоняла в краску, в ярость — по собственному желанию — и я ничего, ну ничего не мог с этим (с собой) поделать. Это было жутко обидно... и полезно... наверное. И никак не получалось определиться со своим отношением — что передо мной: дикая мудрость или роскошный цинизм? Тогда я еще не понимал, что это, в общем-то, одно и то же...

И вот сижу я, дочитав «Жажду», весь из себя такой подкованный, мудрый и циничный, и понимаю, что меня вновь обыграли. Что это был не крик души, не музыка сфер, а обычный набор слов, строчки черных значков на белом фоне. Но я снова ничего не могу с собой поделать, хотя не испытываю ни стыда, ни ярости, а только глухую зеленую тоску — обратную сторону жажды. Жажды чуда, которого не дано наснить.

Рассказ написан в 25 лет. Не может человек в таком возрасте всё вот так понимать! Не может он собственную тоску так вот выплескивать! Нет, наверняка имела место спокойная, здраво-рассудочная работа над текстом. Работа профессионального психолога, «Вспомним Таню мертвой». И плюс талант писателя. Ч-черт!

Наверное, попадание отчасти случайно. Просто есть профессиональный опыт, который так или иначе отражается в написанном. Наверное, здесь лишь типовой сюжет «Гадкого Утенка», переложенный в фантастический антураж. Наверное, автор имел в виду финалом перечеркнуть предыдущий контент, ну типа человечность все равно побеждает, ага. Потому что в 25 лет вопрос из известного всей стране стихотворения А.Аронова «Иметь или не иметь» должен казаться ложной дихотомией: «Конечно же, иметь!» — а не проекцией другого вопроса, схожего по конструкции: «Быть или не быть?» А вот нифига! От муторного длящегося страха мудрый цинизм не-имения — это, может быть, единственное спасение. «Ужас дыбою рвет жилы и до рвоты виски вертит. Я живу не своей жизнью. И боюсь не своей смерти...»

Но как же хочется иметь! Увы, мы не верим в чудеса. Верили бы — легко бы могли, например, пройти сквозь стену. А что тут сложного, если стена нам только снится? Не обязательно даже снить, можно вершить в стиле сэра Макса...

Увы. Оркестр гремит басами, трубач выдувает медь. От страха перед часами избавится не суметь. Рыба в стеклянном шаре смущает.

На самом деле это не повесть. И вообще не беллетристика. Скорее, эссеистика. На тему литературы, типа «классика vs поп-культура». Слегка напоминает Пьецуха, но лишь слегка. Впрочем, ЗК-5 — всё же не совсем эссе. Там нет стройной логики рациональных суждений, нет строгих посылок и однозначных выводов. А есть стремление автора в гротескных образах персонажей, в мешанине каких-то отрывочных рассказов-сцен, в красивых метафорах и в путаном нагромождении высказываний и рассуждений ГГ донести свои смутные, не слишком сформированные сомнения касательно судеб русской классики в наш отравленный попсой век. Сквозная метафора классики как нефти, а постмодерна как гидроразрыва пласта показалась мне великолепной!

Что касается сюжета, почти отсутствующего... самое фантастическое в тексте — это финальный итог голосования, а вовсе не идея об организации Зон Культуры. Никакие зоны — ни культуры, ни бескультурья, ни довлатовская — не помогут: попса должна победить классику с разгромным счетом! И в этом нет ничего ни удивительного, ни страшного. То есть, я совершенно не разделяю опасений автора. Литература не подчиняется правилам демократического централизма. Русскую классику читали и будут читать. Немногие, но будут. Во всяком случае, покуда на карте мира есть Россия. Вот если бы еще в школах прекратить ее насильно вдалбливать, а проходить на уроках вместо Толстого, например, Роулинг! А почему бы, собственно, не разобрать Гарри Поттера с литературоведческих позиций? Какую-то часть школьников это могло бы заинтересовать. А там, глядишь, они и Толстого прочтут. Сами прочтут, не из-под палки, а для интереса или удовольствия.

Да-да, читают люди для удовольствия! И никакого греха в том нет. И именно это ощущение: «чтение — это удовольствие!» — следует прививать детям. А полагать, будто «единственно правильной» целью чтения является познание чего-то там, как нам вдалбливали в школе — уродливое и вредное ханжество. Художественная проза — не учебник алгебры! Однако, всегда есть люди, для которых, представьте себе, познание и означает удовольствие. В определенном возрасте от Достоевского можно словить полный кайф! А лет через несколько — от Чехова. От Тургенева с Толстым, часто поминаемых автором, наверное, тоже, хотя лично у меня не получилось. Наверное, не попал в подходящий возраст (читай — уровень личностного развития). Ну и ладно, пережил ведь как-то! Это же не тяжкая обязанность — читать.

Вспоминается прекрасный рассказ Гелприна «Свеча горела». Грустный, но светлый. И, как ни странно, оптимистичный. Ибо всегда найдутся люди, который увидят, почувствуют, поймут, как прекрасен Пастернак! И покуда жив русский язык, будет жить и его поэзия. А вот популярность виршей какого-нибудь Емелина, чьих поклонников в отдельно взятый момент времени может быть многократно больше, умрет вместе с ним. Потому что в них нет доброго и вечного. Социум меняется, меняются социальные отношения, злоба дня вчерашнего сегодня выглядит смешным фарсом, а завтра будет просто скучна. Но люди в глубине своей меняются мало. Вечные вопросы бытия остаются вечными. Доброта остается добротой. И даже красота остается красотой, сколько черных квадратов не рисуй...

Так, стоп! Я же тут отзыв пишу, а не эссе. Хотя то, что вместо отзыва о книге получается полемика с ее автором — на самом деле не случайно. Какая книга — такой и отзыв. Надеюсь, те, кто намерен прочитать ЗК-5, теперь чуть яснее представляют, что их ждет.

»...здесь практически не имеет смысла говорить о литературной составляющей, потому что или ее нет, или она наличествует в исчезающе малом количестве». Оба-на! Нунифигасе! А о чем же тогда говорить, извините? Тот факт, что антураж уже кем-то создан и выдан на готовенькое, лишь упрощает автору жизнь и уж точно ничуть не снимает с него ответственности за ясность слога, достоверность персонажей, логику сюжета и стройность композиции. Любой текст, предназначенный для широкой публики, тем более изданный на бумаге, обязан иметь литературную составляющую, иначе на кой хрен он, извините, упомянутой публике сдался? И никакие ссылки на любительство тут не канают. «Назвался груздем» — всё, считай, попал. Это во-первых. А во-вторых, литературная составляющая здесь — есть! Причем в объеме не меньшем, чем у большинства популярных авторов сточкера. Три имени из этого сборника, на мой взгляд, ничуть не испортили бы калашного ряда «профессионалов» российской фантастики.

И ладно бы. Ну, не сошлись во мнениях, бывает. Но ведь критическая статья — это тоже текст, предназначенный для широкой публики, со всеми вытекающими! Это тоже — литература, разве нет?

Я легко могу простить снобизм Дмитрию Быкову, потому что в его основании обычно лежит весьма глубокий литературный анализ обливаемого презрением объекта. А главное, потому что есть «ЖД», «Орфография», «Списанные» и куча прекрасных стихов. Я мог бы простить снобизм Марии Галиной, если бы он был ей хоть капельку свойствен, а ведь она не только один из лучших наших писателей-фантастов (второе слово даже, пожалуй, лишнее), но и прекрасный умный критик. Но тут?! Качеством русского языка данный опус уступает практически всем рассказам сборника. А логика, аналитика — они-то где, ау? Какие-то маловразумительные суждения о явлении фанфика, опровергаемые хотя бы примером Юдковски («Гарри Поттер и принципы рационального мышления» — это ведь фанфик? Или нет?), затем беспорядочный обзор содержания и в качестве коды — голимая распальцовка. А литературная составляющая если и наличествует, то в исчезающе малом количестве.

PS Уже выплеснув ощущения, взглянул на имя автора опуса. Хм... А ведь Мария Звездецкая пишет весьма внятную критику! Пусть и с типичной боллитровской «избыточностью стиля». Но, видимо, когда речь идет о каких-то убогих фанфиках, можно особо не напрягаться, или, по ее собственному выражению, не «орошать наморщенный лоб творческим потом».

Не верится, что этот текст вышел из-под пера никому не известного непрофессионала, случайно заглянувшего на конкурс рассказов про Тайный город. Может, «Алексей Ясенев» — чей-нибудь псевдоним?

Поясню. Тот, кто когда-нибудь что-нибудь писал всерьез, знает, как тяжело убирать из черновика лишнее — вроде бы выплеснутое на бумагу с душой, с кровью, родное до последней буковки, но — лишнее, черт возьми! Увы, только после того, как плоды жаркого душевного порыва будут процентов на двадцать обрезаны поутру циничным скальпелем холодного разума, возникает откуда-то цельность, четкость, гармония — те свойства, которые отличают профессиональный текст от новичкового опуса, и которые, пусть бессознательно, как раз и ощущаются читателем как «литературное качество». Но «резать по живому» нужно уметь. (И для начала нужно уметь себя заставить это сделать.) Умение сие приходит с опытом, нарабатывается с практикой... или, очень редко, дается автору откуда-то Свыше. Наверное, это и есть «талант»: способность сходу чувствовать гармонию в словесной вязи и поэтому почти не выплескивать на бумагу лишнего даже в черновике.

Так вот. «Меняла» сделан абсолютно профессионально! Потрясающе ёмкий и точный текст, ни одной лишней детали, всё на своем месте, каждая фраза, каждое слово, да и вся композиция рассказа (сложнейшая, на самом деле, переплетенная ретроспективами и вставными новеллами — и, кстати, разве заметна эта сложность?) — работают на тот месседж, который автор стремится донести. В месседже, пожалуй, избыток драматизма, но когда он ТАК подан — заглатываешь, не замечая, целиком, принимая и соглашаясь на весь срок, отведенный на чтение, плюс полчаса, необходимые, чтобы вынырнуть из нарратива в обыденность. На общем новичковом фоне сборника (исключая, конечно, повесть автора сеттинга, чей профессионализм сомнению не подлежит) рассказы Ясенева — все три, но особенно этот — смотрятся как музейные полотна на выставке детского рисунка.

Мог ли подобное сделать человек, почти не бравший до этого пера в руки? Может, и мог. Но только если очень-очень долго правил, вчувствовался, вдумывался, снова правил, черкал, резал... Или когда перед нами на самом деле талант. В последнем случае будет очень жалко, если раскрученный сеттинг возобладает над потребностью Высказаться.

Такое ощущение, что книга написана по мотивам проведенного автором тура по Провансу. Правда, роман — не путевые заметки в блоге, его писать долго, так что некоторые детали рассказов гидов уже подзабылись, и кельтов теперь вполне можно попутать с тевтонами (которые вообще-то были из германцев). Ведь вроде как именно тевтоны угрожали Риму и именно их вызванный из Африки Гай Марий разгромил у Секстиевых Акв. Или нет? Да хрен с ним, не будем занудами. Какая разница? Кельты так кельты. В конце концов, это вправду были их земли, а что там тевтоны периодически бродили, так они и по Руси бродили через тысячу с лишком лет. Правда, то уже были не те тевтоны, но какая нам, турыстам, разница, в самом деле? Главное, чтобы красиво и занимательно. (В будущем автор, дабы избежать претензий зануд от истории, учинял действие в параллельных мирах — и правильно!)

О да, путеводитель получился отменный! Чувства начитанного гайдами туриста, зачарованно глядящего на поле битвы тысячелетней давности под шум проносящихся мимо автомобилей, переданы замечательно! Реально захотелось поехать в Прованс вслед за Ёлкой. А вот с сюжетом беда. Тайна вечной любви куда лучше передана в гениальной песне Азнавура, а у Кея не любовь, а какая-то вечная озабоченность получилась, аж жалко ребят. Пубертатные проблемы мне как-то уже малоинтересны, хотя переданы вполне. Шуточки... ну, порой неплохие. Хотя в целом герои выглядят напыщенно-придурковатыми (в этом, возможно, вина перевода, на удивление слабого в сравнении с другими романами Кея, хотя переводчик вроде тот же). Семейная драма смотрится как-то убого и явно не бьется с декларируемым высочайшим интеллектом ее участников, кроме деклараций ни в чем не проявленном. Финал откровенно мыльный.

В общем, вывод такой. Антураж прорисован шикарно, но в остальном текст новичковый. Неудачный роман. С Поднебесной не сравнить.

После некоторых сомнений я все же решил поставить этому роману высший балл (возможно, отчасти в пику оценкам других читателей). Что, несомненно, требует объяснений, поскольку с литературной точки зрения это далеко не шедевр. Ну да, ясный и грамотный язык, плотный захватывающий сюжет... перед нами качественная, более чем добротная жанровая проза, грубо говоря — космоопера с соответствующей глубины героями и соответствующей высоты идеями. То есть, баллов 7-8. А какой-нибудь боллитровский критик с эстетским филологическим уклоном наверняка оценит еще ниже. Но есть в романе нечто, заставлявшее меня испытывать порой в процессе чтения прямо-таки восторг. Конечно, такое мое впечатление весьма субъективно и напрямую связано с полузабытым физическим образованием. Но осмелюсь утверждать, что «Роза и червь» и вполне объективно выделяется из типового ряда космоопер.

Дело в том, что данный роман — это не просто фантастика, это даже уже не НФ — это почти футурология, подробная проработка одного из вариантов вероятного будущего человеческой цивилизации. Главной особенностью книги, отличающей ее от всех, что я читал в последние годы, является фантастически тщательная проработка автором всех самых мелких деталей с научной, действительно научной точки зрения! Отлавливать по тексту эти детали — просто пиршество какое-то для истосковавшихся мозгов!

Вот маленький пример. Создать искусственное тяготение на звездолетах путем вращения вокруг оси — вполне обычный для научных фантастов прием, не правда ли? Но я как-то не припомню, чтобы хоть кто-то вспомнил про силу Кориолиса. Которая на медленно вращающемся астероиде почти не заметна, зато на быстро вращающемся корабле (при той же примерно величине силы центробежной) вызывает серьезные нарушения вестибулярного аппарата. Натыкаясь на очередную подобную милую детальку, хочешь порой схватить ручку с бумажкой, вспомнить формулы и посчитать, проконтролировать... Но вскоре понимаешь, что в этом нет смысла, потому что автору — можно верить. В черновиках романа наверняка найдутся пухлые тома всех необходимых расчетов и оценок. Это круто, ребята, это реально круто — верить автору не как состоявшийся читатель, а как несостоявшийся физик! Это совершенно новый и неожиданный аспект восприятия текста.

То есть, в романе почти нет фантастических допущений. Кроме разве что общего устройства космоса как «галанета». Все допущения — научные, ну или сюжетные. Конечно, нет никаких гарантий, что развитие человечества пойдет именно по такому пути из сотен возможных (и уж тем более невероятно, что именно в названном году Земля подвергнется контакту в форме нападения неких «аквилиан»). Но если пойдет — то, видимо, как-то так и будет выглядеть наше будущее. Во всяком случае, с нынешней нашей точки зрения. Со строго научной, еще раз подчеркну, точки.

А знаете, на чем основано это «чувство достоверности»? На одной очень простой вещи. Фантасты последних десятилетий, пишущие о достаточно отдаленном будущем (обязательная черта космооперы), старательно ищут и обязательно находят тот или иной способ перешагнуть через принцип относительности. Потому что мешает он им! Ну вправду, какое может быть с этим занудой Эйнштейном освоение галактики? Слишком всё далеко в космосе в масштабах человеческой жизни, даже до ближайшей звезды за разумное время не долететь. Приходится вводить всякие подпространства, надриманы и прочие параллельные миры. Но вслед за таким допущением — именно фантастическим, поскольку никаких научных оснований свергать принцип относительности нет! — из кустов неминуемо выкатывается толстый такой, как бегемот, рояль, который авторам приходится на всех сюжетных поворотах аккуратно объезжать. Ведь открытие способа превысить скорость света равносильно изобретению машины времени. Идет прахом принцип причинности, вообще-то основополагающий для современной науки, для самой ее конструкции. Авторы вынуждены либо обходить молчком все вытекающие вопросы, либо вводить некое «единое общегалактическое время», по сути своей глубоко ненаучное. А на фоне такого знатного рояля все прочее уже не столь существенно, фантдопов можно сколько угодно наплодить, так как «научной веры» (извините за сей странный оксюморон) нет и не будет, что, конечно, совершенно не отрицает возможность высокого литературного уровня, но всю «научно-фантастичность» превращает не более чем в антураж — такой же как, например, «историчность» в голливудских фильмах.

Зато наблюдать, как автор выстраивает картину космической войны в условиях незыблемости предела скорости — одно удовольствие! И ведь вправду всё совсем иначе придётся изобретать, если нет никакого «подпространства»...

И тут я, пожалуй, оборву свои дифирамбы. Вывод такой. Перед нами не то чтобы новое слово в современной фантастике. Скорее, хорошо забытое старое, но на новом научном, техническом и литературном уровне. Низкий поклон автору, доставившему мне этим массу удовольствия!

PS Я лично продолжения не жду. Мне кажется, перед нами вполне законченное произведение. Всё, что автор хотел сказать — он сказал. А вот новый его роман, желательно в том же «старом новом» жанре, очень хотелось бы почитать.

Идея великолепна! И фантдоп цинично-красив, и ракурс выбран интересный, с широчайшими возможностями. Но манера изложения... То ли это особенность японского мировосприятия, неудержимая его склонность к аниме, то ли таковы методы заманухи типичного западного читателя, но у меня сложилось устойчивое впечатление, что целевой аудиторией книги являются владелицы уютных бложиков, украшенных розовыми цветочками. Что как-то не очень бьется с мрачной серьезностью темы.

Да, лет до 13 девочки могут часами увлеченно обсуждать, кто кому что сказал и что при этом, небось, подумал, и вообще, кто как к кому и почему относится и т.д. и т.п. (Личного опыта нет, но жена рассказывала: ее это жутко раздражало даже в том возрасте.) Но книга-то сделана как воспоминание женщины лет уже, наверное, двадцати пяти, немало повидавшей и пережившей. Как она умудряется вспоминать в таких подробностях «про отношения»? Ладно, когда речь шла именно о том самом розовом возрасте. Но и у 18-летних героев по-прежнему сплошные «отношения». Чуть ли не полкниги — пережевывание мелких девчачьих переживаний!

...Хотя, может, так и задумано? Может, автор намекает, что сама методика воспитания клонов приводит к такому вот клиническому инфантилизму? Причем прививают его, видимо, целенаправленно. К моему разочарованию, проблематика книги вправду свелась к тому, грубо говоря, есть ли у клона душа и следует ли ее искать (развивать), коли перед нами всё равно «хирургическое сырьё». В таком ракурсе некоторая «недоочеловеченность» героев действительно становится сюжетно оправданной. Хорошо хоть вопрос о том, этично ли вообще разводить клонов, не выпячивается, оставаясь на заднем плане, где ему и место, его ведь не требуется поднимать нарочно, он возникает сам по себе, как фундаментальная характеристика того мира, который нарисован в романе: такой вот это мир, такой вот в нем ответ, и не будем больше о борьбе с фашизмом.

Но я-то ждал большего! Ведь напрашивалась более глубокая тема, достойно раскрыв которую, можно было вправду поставить «Не отпускай меня» в один ряд с «Жизнью взаймы» Ремарка или с «Посторонним» Камю. Ну, может, не поставить, но хотя бы попытаться. И она ведь намечена, тема эта, мелькала где-то на краю сюжета! Помните поведение Томми после получения извещения о четвертой выемке? И это оброненное им: «Была бы ты донором — поняла бы». Человеческая психика устроена природой мудро, и «к своей смерти в конце концов привыкаешь». Но если природа в очередной раз нагло обманута, если не отведено времени привыкнуть? Как тогда будет мыслить и чувствовать себя человек? И будет ли он человеком? Или инфантильность тоже суть метод эскапизма?

Между прочим, сам автор говорил о своем романе именно как о глобальной метафоре нашей жизни, наполненной подспудным, но все равно неизбывным чувством конечности бытия. По моим ощущениям, либо он при этом лукавил, на самом деле четко ориентируя текст на совершенно определенную целевую аудиторию и целенаправленно создавая вот именно популярный роман. Либо это нечто национальное (японскую культуру я знаю плохо, но некое смирение перед смертью как перед неизбежностью там, пожалуй, присутствует), либо... ну, не донор он просто — и потому чего-то не понял, написав книгу с точки зрения человека, которому даже первая выемка в обозримом будущем не грозит, и нет еще в душе того ощущения «а может, уже скоро», к которому приходится привыкать. И которое вообще-то подразумевает известную словесную «скупость» вместо многостраничной размазни и сюсюканья. Впрочем, такая точка зрения вполне соответствует запросам целевой аудитории.

Так или иначе, получилась не экзистенциальная проза, не социальная фантастика, а мыльная мелодрама. А уж называть ее «интеллектуальным бестселлером»? Хм... Наверное, продаваться книга может и вправду неплохо при грамотной раскрутке. Аудитория налицо. Вот только интеллекта тут еще поискать... ну, разве что в сравнении с типичным контентом уютных бложиков.

А если убрать из текста карты таро — что останется? Останется произвольный набор банальнейших рассказов в жанре героического фэнтези, написанных примитивным языком графомана, к тому же в вычурной манере со вселенским придыханием, характерным для носителей всяческих там тайных знаний. Добавление карт таро, особенно вкупе с жирным роялем внезапной всеобщей немоты, заставившей этих и так картонных героев оные карты использовать, литературы не добавляет. Добавляет понта, дешевой претензии, ложной значимости, но никак не художественного уровня, нет. Наоборот. Из-за нудного вмешательства описаний колоды таро первую часть данного опуса читать невозможно вообще, текст воспринимается как галиматья неграмотной гадалки. Во второй части появляется хотя бы какая-то связность, хоть какой-то намек на смысл, но, увы, сермяжный донельзя и крутой до коликов.

Вывод: тем, кого карты таро и прочие кофейные гущи по жизни не интересуют — крайне не рекомендуется!

PS Знаете, есть (во всяком случае, были в свое время) такие детские азбуки в картинках, где каждая буква — на отдельной карточке. Среди них попадались откровенно милые, сделанные с душой и талантом. Так вот, говорю вам по личному опыту: из этих карточек можно выкладывать на столе истории гораздо добрее, живее и интереснее.

История мальчика великолепна! История девочки тоже выглядит мило. Оправа показалась какой-то выморочной, но в целом вышла очень удачная микроповесть. А вот следующие за ней микрорассказы того же автора воспринимаются совершенно иначе. Что странно, видно ведь, что автор тот же. Но какие-то они все... содержательно-убогие.

На самом деле ничего удивительного. Автор, судя по прочитанному — «клинический филолог». (Имя не должно вводит в заблуждение, «Великий Моурави» принадлежит другому перу.) Главная проблема этой элитной разновидности русскоязычных графоманов (к которой принадлежит чуть не половина нынешней «боллитры») в том, что написать-то хочется и, главное, весьма и весьма умеется... но толком не о чем. Просто потому, что жизненный опыт, зажатый между книгой и роялем, слишком беден сколь-нибудь яркими деталями: ни голода, ни холода, ни войн, ни напастей. Вместо сермяжной цепочки «консерватория, суд, Сибирь» — банальная «консерватория, ОВИР, Америка». Как там у МЩ: «примеряя, как для бала, антураж какой попало... ты танцуешь, горд и страшен, меж бумажных крыш и башен пред бумажным божеством». Высосать контент из такого бытия настолько туго, что мелькающее в тексте слово «изнасилование» воспринимается по Фрейду, «оц-тоц первертоц».

«Две прелюдии» — счастливое исключение. По двум, думается, причинам. Во-первых, сюжет основан на реальных... пусть не событиях, но переживаниях, хотя и событиях, наверное, тоже. Чувства героев пропущены автором через себя — и потому отражены удивительно точно. Во-вторых, музыка. Это такой неосязаемый предмет, описание которого требует совершенного владения словом, что и позволяет автору это свое владение полноценно раскрыть, не впадая в «избыточность стиля». Стильность, которая в прочем бытописании самодовольно выпирает и смотрится как виньетки на кастрюле, здесь оказывается полностью оправданной и необходимой.

Восхитительная книга! На одном дыхании!.. А далее я буду не то чтобы оправдываться, но попробую объяснить, почему не стал таки ставить ей десятку (а «10» в шкале фантлаба вообще-то означает «шедевр», пусть даже иные оценивают так половину того чтива, которое потребляют).

Понимаете, у шедевра обязательно должно быть послевкусие. Ну или так: вот представьте, что разглядываете вы, поднеся поближе к глазам, какую-нибудь милую резную статуэтку, восхищаясь тонкой проработкой деталей, умиляясь точности линий, восторгаясь мастерством резчика. Но затем вы ставите ее на полку и отходите подальше — и воспринимаете уже целиком, как законченное произведение, забыв о деталях. Так и книга. Я ее читаю взахлеб и, смакуя детали, аплодирую автору, но после того как я перевернул последнюю страницу, должно остаться отдельное впечатление, не связанное напрямую с сюжетом и смыслом, но вытекающее скорее из настроенческого, эмоционального посыла, заложенного в текст. А для этого книга, как и статуэтка, должна обладать некоей цельностью, завершенностью, единством всех своих аспектов.

В ходе чтения «Птицелова» порой испытываешь чувство, близкое к восторгу: психопатология героев прописана нипадецки! Умело выбранный средневековый антураж с его «кровавой простотой нравов» великолепно подходит для таких исследований, и автор развернулась вовсю. Но когда закрываешь книгу, почему-то остается ощущение кривоватости. Что-то, видимо, не то в финале — какая-то фальшь, что ли?

«Все сложней, все изощренней игра, не игра уже почти — смертный бой. Всех в округе разгромил в пух и прах... оказалось, что играл сам с собой» — это понятно уже лет в 20. Да, конечно, любой манипулятор неминуемо «заигрывается», додумывая игру даже там, где все прозрачно и искренне. Из-за чего, конечно же, манипулятор всегда куда сильнее подвержен чужим манипуляциям. Почему же главный герой, как вдруг оказалось, этого не понимал? Ведь разумный вроде бы человек, взрослый...

Или даже не так. Наверное, понимал, точнее, ощущал бессознательно. Но при чем здесь чувство вины? Откуда такой надлом, породивший столь драматичный, до омерзения плоский, как в банальном героическом фэнтези, финал? Развитие сюжета именно в части внутренней динамики персонажей требовало чего-то другого, более сложного и глубокого, может быть, открытого или даже оборванного. А тут... Автор будто бы строил-строил ажурную сложную конструкцию, плёл-плёл силки из тончайшей паутины, а потом то ли время стало поджимать, то ли издатель, извечный враг чрезмерной глубины, напомнил о законах жанра, и автор очнулся, плюнул на всю эту заумную муть и на радость пубертатной публике взялся за простой и понятный винчестер.

В итоге не то чтобы «не верю», но... сформулирую так: чувствуется в романе некий налет теоретичности, отзвук учебников по психопатологии. Видать, не хватает автору собственного личного опыта. Ну не приходилось ей самой никого убивать, даже доводить до самоубийства манипуляциями не приходилось. Но не будем же мы ставить ей это в вину, правда? И слава Богу, что при написании романа ни один подопытный не пострадал!

Да нет же, на самом деле шикарный роман! Мастрид! Извини, автор. Балл с меня.

Единственный аспект, отличающий данный роман от серой массы погонного фэнтези — легкость слога. Этого у автора не отнять, да, тут он силен. Читается легко, базара нет. Но прочее... То, что супермупергерой не один, а целых пять — лично меня как-то не торкает. И ладно бы голое экшн. Но тут еще и мысли-рассуждения какие-то прут из персонажей — наверное, чтоб уж совсем никаких сомнений в их картонности не осталось. А нафига? По части успешного убиения окружающих все пятеро — шварцнеггеры независимо от гендерной принадлежности, вот и ладно, и мочите всех напропалую, весело и бодро, и нечего оправдываться, тем более мотивации выглядят как брякнутые наспех отмазки блондинки на вопрос: «Ох, зачем же ты, милая, это сделала?» И с понтом курсивчик, видимо, призванный еще страшней меня заинтриговать...

В общем, уже ближе к трети книги я начал пролистывать страницу за страницей, ибо скучно же, несмотря на слог и столь же легкие проблески иронии. Пока, наконец, очередной кусторояльный эпизод проявления немеряной крутизны кого-то из персонажей не заставил осознать, что — всё, больше не могу, обрыдло. Мне не настолько интересно, в чем там заключаются все эти страшные геройские тайны (а они на поверку наверняка окажутся жанровой банальностью), чтобы тратить на их раскапывание столько времени. Есть множество куда более интересных книг.

Всем хорош роман! И живые объемные герои, и ровный гладкий темп, и красивый слог (спасибо переводчику!), и не самый шаблонный сюжет (кульминационная сцена вообще шикарна!), и множество любовно выписанных деталей, отражающих оригинальную и умную фантазию автора. И конфликт романа — глубокий, потому что двухслойный. Внешне — банальная борьба за власть. А на изнанке — интереснейшая идея, противопоставляющая магию природную магии обычного человеческого слова. Даже странно, что раньше я в такой явной постановке этого вопроса не встречал: ведь то Слово, что было вначале — оно, небось, вправду может проявляться двояко: в мирах фэнтези — через заклинания, в мирах реальных — через талантливые тексты. Да, художественным словом можно творить чудеса ничуть не хуже тех, что связаны с заговорами и пентаграммами. Об этом и книга на втором своем смысловом слое.

Особой прелести роману добавляет не пародия, конечно, а некая постмодернистская переработка мотивов неоднократно уже помянутого тут Шекспира. Что совершенно уместно, ведь именно его вечные пьесы — наглядная иллюстрация второго, настоящего месседжа романа.

Единственное, что сильно мешает — непрерывно прущая петросяновщина. Ну да, я понимаю, широкий охват аудитории и всё такое. А ведь автор явно не лишен ни вкуса, ни самоиронии. В романе полно красивых, тонких и умных шуток. Но они порой просто тонут в грубоватом дешевом стебе, и как-то даже жалко становится: то ли себя, то ли автора.

Впрочем, главное, конечно — это ежик!

Начало было очень многообещающим. Подумалось даже: неужто и вправду «неформат», обещанный автором в предисловии? Мир Долгой Земли раскрывается в необычном и по-своему очень красивом ракурсе: через восприятие больного амнезией ГГ. И прочие персонажи с помощью такого приема вдруг обретают, так сказать, «обещания объема», неоднозначности — а, значит, жизненности. Автор вновь продемонстрировала, что способна создавать спокойные, красивые, мудрые тексты... во всяком случае, если в глаголах прошедшего времени видеть «а» на конце. Восхитительно точно показана склонность массового сознания к мифотворчеству ради получения «простых ответов на сложные вопросы». И мир Долгой Земли действительно прекрасен как фантазия!

Вторая часть (дневник) — фактически самостоятельная повесть, там буквально 10% дописать — и будет вполне цельное произведение. Весьма добротное фэнтези с некартонными героями, пусть и с достаточного шаблонными поворотами, с сюжетным приемом имени Крокодила Данди. Но неформатного в ней уже почти не осталось. Кроме того, возник, постепенно нарастая, странный диссонанс: Залман из первой части и Залман из второй как-то не слишком стыковались друг с другом. Амнезия амнезией, но характер-то должен соответствовать. Вот как у Сандры, например — самого, пожалуй, яркого и живого из героев романа. Причем Залман больной воспринимался как-то даже более настоящим, чем здоровый. Потому что менее натянутым на шаблон.

Ну а третья часть, на мой вкус, перечеркнула почти всё доброе и светлое, что было в начале. Цели действующих лиц, всплыв на поверхность фабулы, вдруг резко разделились на крайнеблагородные и низкоподлые. Возник типичный признак низкопробного боевика: благородная цель оправдывает всё, любые средства. В повествование ворвался рой маленьких таких рояльчиков, напомнивших образ влетающих в комнату умывальников Мойдодыра (удивительно созвучного, кстати, с Мордором), дабы быстро увязать все растрепавшиеся сюжетные концы и расставить всех и вся по предписанным форматом местам. И роман резко, на порядок измельчал. А ведь «тема люденов» раскрывалась в нашей фантастике уже неоднократно. Зачем автор так ее свел к какому-то пубертатному примитиву?

Единственное теплое человеческое чувство, которое осталось в итоге — это жалость к Залману из первой части. Но не к болезни его, нет. Он ведь был вполне счастлив, и пусть мир не спасал, как положено форматным героям, зато видел его как-то так... более правильно. А его, блин, типа вылечили. Кто ж так лечит?

В целом-то книга хорошая. Читается легко. Просто некоторые (видимо, зряшные и завышенные) ожидания, увы, обманывает.

Не люблю, когда мной пытаются манипулировать. И по части действий, и по части мыслей, стараясь аккуратно впихнуть в голову чуждое мне отношение к людям, к жизни, к Богу, к бытию. Автор — пытается, применяя для этого примерно тот же прием, что и Зюскинд в «Парфюмере». (Вторичность по отношению к которому чувствуется — и это тоже раздражает.) Вот только Зюскинд, вызывая чувство отвращения, цеплял читателя тем, что отвращение читатель бессознательно испытывал к себе самому. А здесь его легко отделить от себя, а кому трудно — тот и книжек не читает, ни таких, ни вообще. Прием не срабатывает.

И потом — одно дело средневековая Франция, другое — современная Россия, которую я видел и всё же немного знаю. Вызвать у меня негатив по отношению к ней весьма сложно, во всяком случае не такими мерзенькими методами. Лично у меня при описании российской глубинки омерзение вызывает не глубинка, а как раз описание. Не любить провинциальную Россию — греха нет, бывает. Но кажется, будто автор с этого тащится, будто бы упивается он своей нелюбовью. Да-да, такое претенциозное, полное снобизьма восприятие — авторское, ГГ подхватил его уже потом, заматерев в Москве.

Стиль хорош, хотя местами и избыточен, спору нет, язык романа успешно работает на требуемое общее впечатление. Но если впечатление не принялось — то и стиль начинает раздражать. Бессмысленные описания хирургических инструментов я (как, думаю, и любой нормальный человек) начал пролистывать почти с самого начала. К концу пролистывал уже и сам текст. Муторно и вторично.

Ну а последним словом романа автор поднял градус претенциозности на такую высоту, что Зюскинду и не снилось. Минимум балл с оценки можно снять за одно только это слово. Схожий финт у Радзинского в «Агафонкине» мне куда ближе и понятнее.

Ну что ж. Один хороший, пусть и не без заскоков, роман («Женщины Лазаря»), один — никакой, сплошной заскок. На этом знакомство с творчеством автора можно завершить. Видимо, навсегда.

Что это? Вторичность? Нет, просто повторение приема, раз за разом приносящего успех. Называется «гротеск»: подметить что-нибудь эдакое, выпятить на грань абсурда — и надсмеяться. Подобные приемы очень удобны и даже порой необходимы для привлечения внимания публики. Ведь публика нынче пошла искушенная, избалованная, занятая, шустрая. Сколько не обещай ей откровение в отдельно взятом тексте, отмахнется, отвлечется — и не догонишь. Но если красиво крутануть сальто и крикнуть «хоп!» — люди обратят внимание, заинтересуются, подойдут поближе... и вот тут уже можно сдернуть покрывало с шедевра, которым они теперь могут с чувством полюбоваться, а иначе ведь прошли бы на автомате мимо, не разглядев и даже не заметив.

Хороший прием, чего уж там. Требующий немалого мастерства. Плохо только, когда он обретает самодостаточность, становится «приемом ради приема». Сальто есть, «хоп» тоже есть, а чем любоваться — нет. В итоге вместо восхищенного «ах!» на язык просится ехидное «ха!»

И не то чтобы автору нечего было сказать. Жизнь подкидывает темы без устали, только успевай гиперболизировать. Тем более наша российская жизнь сама уже давно в жанре гротеска. Ну и на фига, спрашивается, всякие там психологии с философиями, переживания и мучения? Нравится это народу? Не-а. Народу нравится срач. Посему умелый сарказм не требует глубокого смысла, он заманит слушателей и сам по себе. Ну вот представьте холст, на котором изображен мужик с пенисом до ушей. Смешно, правда? Иные кайф словят. И уж никаких сомнений, что за подобную картинку, умело исполненную, заплатят куда охотнее, чем за какой-нибудь натюрморт. Перфоманс продается лучше искусства...

Ну что ж, если мэтру нынче важнее стала прибавка к пенсии — остается пожелать ему успехов и на этом поприще. Немного обидно, но ничего страшного. Есть и другие книги.

И ведь ниачом вроде книга-то. Ни сюжета, ни привета, ни интриги, ни конфликта. Почти бессвязный набор эпизодов чьей-то почти бессвязной жизни. Жил человек, жил и умер. То есть, не умер еще, конечно, но непременно когда-нибудь умрет, о чем и сам прекрасно осведомлен. Вот и весь контент, если вкратце. А читается, блин, взахлеб, с периодическим ощущением офигенного кайфа. Почему? Хрен его знает. Талант, наверное.

Это не роман, конечно. Это скорее неким образом выстроенная подборка полутора примерно сотен записей из блога. Сплетено в косичку несколько линий, одна из которых, деревенская — условный лытдыбр, а остальные — как бы воспоминания или просто заметки «за жизнь». «Сюжетными» линии назвать трудно, хотя имеются и переходящие персонажи (например, Степан), и даже какое-то развитие. Они, впрочем, и в типичном сетевом дневнике обычно имеются. Прелесть здесь происходит не от содержания, а от формы. Многие блоги вещают о том же, но читать их... тоска и мрак, тяжкий труд, непосильный никому, кроме их автора и самых психически устойчивых родных и близких. Но Дмитрий Горчев блистательно владеет русским языком и способностью подмечать бытие в банальном быте. И читать его блог — совсем другое дело! Я бы отметил еще один источник прелести: очень сбалансированное сочетание самовлюбленности и самоиронии.

Собственно, рассказывать об этой книге больше нечего и незачем. Нужно брать и читать. Пойдет — значит пойдет, скорее всего, на ура. Не пойдет — ну и хрен с ней, закрыл и забыл. Не рекомендуется привыкшим к сюжетной прозе — экшена лишена напрочь. И еще не рекомендуется тем, кто не переносит мата. Хотя на мой взгляд, эта книга как раз таки и является наглядным доказательством того, что, примененная умело и к месту, обсценная лексика не только не портит текст, но наоборот, наполняет его жизнью и красками.

Вообще, мат является проявлением бескультурья лишь если подменяет собой богатство русского языка, а не дополняет его. И эта дебильная думская борьба с матом имеет такое же отношение к борьбе с бескультурьем, как выдавливание прыщей к лечению аллергии. Более того, имхо, самые ярые борцы за культуру русской речи как раз и компенсируют этой своей яростью собственную культурную убогость. Ну что поделать? Горчев вполне обстоятельно показывает, что по нынешним временам культурному человеку, видимо, место в деревне, а уж в парламенте-то ему точно делать нечего.

Мне кажется, рассказ написан скорее сердцем, чем умом. Ну или спьяну: есть в нем какая-то пьяная искренность. Такое ощущение, что если принять на грудь грамм двести, он вообще пойдет на ура. Но даже безобразно трезвому, мне рассказ понравился. Он живой, в нем есть кому сопереживать. Правда, скорее автору, чем герою.

Чувства черной простынью. Смысл на слом. Бровью взломан лоб — мысли упорхнули.

Слизью сполз со стула, и пацталом ржу стальным половником по кастрюле.

Мне кажется, автору не хватило времени. Ну или ленив он шибко. Такое чувство, что лежали у него в столе три байки-заготовки, а когда объявили конкурс, сочинилась к ним еще и «рамочная» история с прямым выходом на требуемую тему. Пару часов работы — и для конкурса типа вполне сойдет. А жаль. Ведь что получилось? Все три байки по отдельности хороши, но скомпонованы несколько коряво. «Рамка» с ними диссонирует, нарочито как-то выглядит. Первые абзацы тянет куда-то внутрь текста засунуть, что ли? Режут слух. Это во-первых. А во-вторых, коли уж байки излагаются от первого лица, а рассказчики настолько разные (что подчеркнуто в «рамке»), то и стилистика изустная разной должна быть.

И кабы эти два момента поправить — а автор смог бы, писать-то он умеет, это видно — имхо, милейший бы рассказ вышел! А в таком виде... в финал он, наверное, пройдет, но выиграть конкурс явно не сможет.

Фабула есть, сюжета нет. Потому что нет живых персонажей, значит, нет воспринимаемого конфликта с завязкой, развитием, кодой и развязкой. Покуда автор не сказал почти прямым текстом, что перед нами больница для подростков, сцена воспринималась как тюремная камера для взрослых. И не то чтобы декораций не хватило, можно и без декораций, если умеючи. Не хватило сопереживания. Автору герои безразличны, потому и меня он сочувствовать им заставить не может... Ах, ну да, это ж подростки, невинные жертвы войны. Слезные железы — наизготовку! Увы, не верю. Вот съездил бы автор в детскую лечебницу победнее, или в детский дом, окунулся бы в тамошнюю атмосферу... может, тогда бы не было такого стойкого ощущения «высосанности из пальца».

ЗЫ «Наизготовку» писал и буду писать слитно, как того требует «чувство языка», а не догматика орфографии.

Рассказ скорее понравился, чем нет. Во всяком случае, читается он достаточно легко, несмотря на некоторую избыточность стиля в начале. Не удивлюсь, обнаружив его в финале. Но и не обнаружив, не сильно расстроюсь. Автор искренне пытался создать «настроенческий» текст, где поэтика играет не меньшую роль в восприятии, чем сюжет. Но, имхо, не хватило техники.

Какая-то странная псевдонаучность, маскирующая полнейшую банальность фабулы. Мало того что она читать мешает даже мне, закончившему физфак и давно умаявшемуся объяснять технарям, что такое турбулентность (они считают, что это «вихри», а терминов «ротор», который там ненулевой по всему объему, «фрактал» и т.п. не приемлют по религиозным, видимо, соображениям), так еще и вот именно «псевдо». Рассуждения насчет волнового пакета, рожденного кагбэ чьим-то телом, изрядно повеселили. В отличие от электромагнитных волн, у воды есть поверхностное натяжение вообще-то. А если вылить в открытую воду жидкий азот, тем более если разлить его под водой — случится взрыв без горения из-за т.н. «быстрого фазового перехода». Вместо того чтобы погасить волнение, мы в этом случае рискуем, наоборот, поиметь цунами, не говоря уж о том, что самого героя разнесет в клочья при открытии первого же дьюара.

Но, конечно, женщина мечты в голом виде может и не на такие безрассудства толкнуть...

Худший образчик избыточности стиля!

Есть такая байка про то, как Пикассо отбирал учеников. Он просил соискателей нарисовать лошадь. Да-да, лошадь. Стоящую, скачущую, хоть какую-нибудь. И они принимались выпендриваться каждый во что горазд: кто из квадратов нарисует, кто из треугольников, а кто и вовсе из этих... как его... из амперсандов. И Пикассо всех выгонял, приговаривая, мол, вы сначала научитесь рисовать лошадь как она есть, с гривой, хвостом и копытами, чтобы каждый ребенок посмотрел и сказал: «Ах, какая красивая лошадка!» А вот когда научитесь — тогда и выпендривайтесь сколько душе угодно.

Грубо говоря: «не умеешь — не берись». Сие вполне уместно и в отношении владения русским языком.

А коли нет формы — то не может быть и содержания. Мазня есть мазня, хоть ты лошадью ее назови, хоть пятном Роршаха.