И никто не помнит, как это было

А те кто помнят, те в небе или в огне

Но те, кто сильны — сильны тем, что знают, где сила

А сила на её стороне

Б. Гребенщиков

Несколько лет назад на одном конвенте я сетовала на то, что научной фантастики вроде бы много, но отчего-то «наукой» фантасты не считают ни психологию, ни социологию. В самом деле — зачем психотерапевты с психологами, когда есть водка и друзья, и зачем задумываться над историческими и экономическими предпосылками социальных процессов, ведь эдак можно и над своим поведением начать размышлять! Те же, кто спускают лодку в эти малоизученные воды, зачастую извлекают из них такое, что лучше бы выбросить выловленное обратно. Что и получается всякий раз, когда матчасть не освоена, а мнение уже сложилось.

Заклёпочники могут до кровавых девочек в глазах спорить о батистовых трусиках в средневековье или о громкости взрывов в вакууме. При этом чувствовать и мыслить их герои будут как одинокие сисадмины из Южного Бутова, а структура описываемого общества будет не сильно отличаться от того, что авторы наблюдали в казарме, университете или вычитали в «Незнайке на Луне». О языке, правда, ещё могут спросить. О том, что в средневековье все сограждане были одной национальности, в этом не сомневаются. Как и в том, что триста лет вперёд или назад отношения между мужчинами и женщинами соответствуют концу 70-х годов двадцатого века.

Прискорбность этой ситуации стала настолько привычным фоном, что временами «Дети серого ветра» читаются как учебное пособие. Похожий эффект бывает, когда о физических явлениях пишут физики или о природных — биологи. Владение материалом и опыт применение знаний обеспечивает конструкцию, на укрепление которой работает каждая деталь. Мало того, что предыстория каждой персоны влияет на её характер — эти предыстории не противоречат социальному, экономическому, культурному и политическому устройству родного мира этих персон. И разумеется, та же сеть взаимосвязанных и взаимовлияющих явлений касается землян. Продуманность и обоснованность каждой черты и жеста подчас зашкаливает, и книгу хочется назвать излишне обстоятельной, слишком рассудительной и чересчур честной. А ещё безжалостной, потому что здесь нет волшебной дверцы для тех, кто хочет избежать последствий за свои действия. Ни для кого.

Когда в основе развития конфликта не поступки дурака и/или злодея, а общественные предпосылки и психические привычки к определённым реакциям, конфликт оказывается невозможно разрешить ни с помощью deus ex machina, ни благодаря роялям в кустах. Живой конфликт вообще имеет тенденцию выглядеть нерешаемым, даже если это столкновение двух людей. А когда это два мира!.. Первый том трилогии «Купол над бедой», сообразно законам композиции, развёрнуто повествует, с чего началось и как развивалось то, что может быть названо лишь матерным словом на «п» с определением «большой». Приличное название БП — «апокалипсис».

С апокалипсиса «Купол над бедой» и начинается, чтобы продолжиться описанием постапокалипсиса во всех его красках, запахах и звуках. Зомби пока не видно, а вот чудовища из Зоны дополнили и без того нескучную жизнь. Как метко заметила одна из главных героинь: «Тут только фавны, оборотни и пришельцы, чертов киберпанк с мистикой». Но виноваты в БП и его последствиях не дураки со злодеями (хотя и таковые имеются в количестве), а в основном хорошие, честные и смелые господа и дамы. Без кавычек — они в самом деле такие. И очень разные: каждый со своим мнением, своим жизненным путём, целями и решениями. И когда обстоятельства сталкивают их, каждый просто стремится к своему, искреннее желая хорошего себе и другим… И получается война. А что вы хотели, когда кусок Земли отдают в собственность Империи из-за звёзд?

Не сольются никогда зимы долгие и лета:

у них разные привычки и совсем несхожий вид.

Не случайны на земле две дороги — та и эта,

та натруживает ноги, эта душу бередит.

Б. Окуджава

То, что в попаданческом фэнтези выглядит как «приключения волшебников в современном городе», в фантастике оказывается историей о Контакте с неземной цивилизацией. Схема одна и та же: появление незваных пришельцев на нашей земле. Свежий взгляд на нас, удивлённый — на них, загадки и, разумеется, романтика со смертоубийством. Идеальный способ взглянуть со стороны на всю цивилизацию или её отдельные фрагменты. Не случайно разобраны судьбы и математика Андрея Колмогорова, и журналистки Ульрики Майнхоф, и многих других. В конце концов, для успешного захвата Нового мира противника надо как следует изучить.

По хорошему, когда «они» хотят нашу родину, «мы» вообще в полном праве, и не важно, драконы у «них» или летающие тарелки. Враг у ворот, труба зовёт!.. Стоп: территорию им вообще-то законно отдали. Мы сами отдали — в смысле, политический лидер страны с одобрения лидеров других стран Земли. И это не южный берег моря Лаптевых, а город Санкт-Петербург с прилегающими областями.

А «нас» оказывается столько, что консенсуса в принципе не наблюдается. Местные, московские, ближнезарубежные... И у каждого участника, напомню, свои интересы, не исключающие газопровода по дну Балтийского залива. Вывеской «гуманизм» прикрывают разное. Миротворческие войска только называются «творящими мир» — совершают они прямо противоположное, и надеяться на них не самый выгодный вариант. А тот факт, что местных вообще не спросили, хотят ли они такого статуса для себя и своей земли, с одной стороны, не сильно отличается от привычных практик (ну, честно, когда в последний раз здесь спрашивали по-настоящему?) А с другой, этим местным не привыкать встречать незваных гостей — а заодно сохранять жизнь и достоинство в ветрено-промозглую питерскую зиму. Ну, и делать выбор между первым и вторым.

Как проверено, чем больше в фэнтези нефантастического элемента, тем меньше остаётся собственно фэнтези. Сказка от соприкосновения с реальностью разлетается вдребезги, оставляя металлический привкус во рту. Не потому что магия, порталы, заклинания и длинные волосы у суровых мужиков, которые носят мечи, умеют и любят фехтовать, а ещё живут по юридическим нормам семнадцатого века и совсем недавно отказались от рабства. Всё проще: потому что ради того, что «им» надо, «они» пошли по нашим головам. А это Питер, детка. Здесь не смотрят на погоду. И здесь умеют помнить и не забывать.

Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, —

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

А. Ахматова

Есть мнение, что низкое количество региональной фантастики связано с тем, что авторы попросту не очень хорошо знают, где живут. Даже если это их родной город. А кто знает — ну, те фантастику не пишут… Мнение не самое доброе, но во многом справедливое. Особенно присовокупив, что писать увлекательно об обыденном намного сложнее, чем о неземном и дальнем (если вы не японец, конечно). Но если это привычное-земное любить всем сердцем, то раскрывать его секреты станет не менее увлекательно, чем выдумывать Империю Аль Ас Саалан, материк Ддайг и прочие иные миры. А с городом Петра Первого никогда не было просто, особенно в тот период, когда он был городом Владимира Ильича. А впрочем, в любой отрезок времени — спросите хоть у Александра Сергеевича, хоть у Николая Васильевича, а тем более у Анны Андреевны.

Это можно считать совпадением, что поисковики, которые идентифицируют и перезахоранивают останки воинов Великой Отечественной, играют не последнюю роль вот уже во втором выдающемся, на мой взгляд, романе (первым были «Цветы корицы, аромат сливы» Анны Коростелёвой). Пока трудно сказать однозначно, насколько продолжится эта тема, но в «Куполе над бездной» память о Войне неотделима от Города и его людей, а значит, защищать право помнить будут с тем же бесстрашием, что и право на свободу.

Впрочем, поисковиками и Вахтой Памяти эта история не ограничивается. Роман уже можно с полным правом называть «Энциклопедией Питера», и тот факт, что сюжет первого тома трилогии закручен вокруг разрушения и борьбы, не мешает ощущению всеохватности. Пышки и байкеры, стрелка Васильевского острова, Эрмитаж и Филармония, пронизанные ледяными сквозняками квартиры с высокими потолками и лепниной, покрытой слоями побелки, и уютные кафешки, где можно встретить хоть искусствоведа, хоть анархиста. Эта книга, вне всяких сомнений, написана тем, кто любит этот Город, и для тех, кто разделяет это чувство.

А обратная сторона любви — готовность ради дорогого тебе отказаться от комфорта, привычных рутин, а потребуется, и самой жизни. Тоже не новость для Ленинграда. Так что «Купол над бедой» заодно становится низким поклоном героям прошлых поколений и готовностью продолжить местную традицию. Не знали, ой, не знали гости-волшебники, какие земли они сделали своими и каких людей присоединили к Империи Белого Ветра!

Сколько мы ни пели – все равно, что молчали;

Поэтому мертвой стала наша святая вода;

Беззвездной ночью я буду ждать на причале;

Мы в самом начале.

Праздник Урожая во Дворце Труда.

Б. Гребенщиков

Безусловно, по первому тому всей трилогии не оценить. Как будет строиться оценка совершённого и что будут делать с этой оценкой, покажет продолжение. То, что эта оценка не заставит себя ждать, сомнений нет. В этой области без фантастики — юриспруденцию с политологией здесь используют с полным пониманием. В конце концов, кроме психолога Полины и террористки Алисы, третья фурия, истово защищающая свой родной город, это правозащитница Марина. И при всём нескрываемом авторском скепсисе в отношении феминизма, фем-оптикой этот роман проверяется тоже без особых проблем.

А вот о чём уже можно говорить определённо, так это о стремлении показать ситуацию с максимально разных точек зрения. Пусть только Алисе Медунице дана возможность рассказывать свою историю от первого лица — другие участники совсем не молчат. И не только питерцы — наместник Димитри, его вассал Дейвин и достопочтенный Вейлин из Святой стражи своё мнение тоже не прячут. Мало того, это касается не только главных и второстепенных героев и героинь. Сцены и эпизоды прослоены выдержками из блогов, новостями и даже перепиской из лички. И это не просто «украшение» романа, и не только ещё один взгляд.

Позиция автора высказана настолько определённо, что невозможно ошибиться: текст — пускай для многих «всего лишь текст в блоге» — может стать толчком для действия самых разных людей. «Манифест убитого города», о котором вспоминают с первой главы, выразил чувства и мысли многих. И для сюжета важность этого манифеста равноценна взрыву на ЛАЭС. Он стал побуждающим импульсом, о котором втайне мечтает каждый автор: суметь написать так, чтобы прочитанное стало невозможно забыть — и невозможно жить по-прежнему. Слова по-прежнему живы. Слова могут многое. И этот немаловажный нюанс до страшного приближает «Детей серого ветра» к нашей собственной жизни. Так что если я и рекомендую кому эту книгу, так это тем, кто понимает, на что способны слова.

И даже «это всё» — в смысле, мужеложество в разных формах — можно воспринимать как символические поиски Другого и как метафору «любви настоящей», которая пробивается сквозь «неправильную любовь», как цветы сквозь асфальт. А можно воспринимать буквально, благо ничего фантастического Алексей Лукьянов не изобразил: описанные им формы отношений практиковались всю известную историю человечества и практикуются до сих пор. Включая взаимосвязь лютой гомофобии и ужаса перед педофилами с гейскими практиками и сексуальным насилием в отношении подростков — ненависть уравнивает, и чем сильнее страх, тем больше крови.

Всё зависит от мировоззренческого багажа, с которым читатель приступает к рассказу. И пока человек оценивает текст, текст оценивает человека. Поэтому одним идея мира без женщин покажется любопытным экспериментом: что произойдёт с паразитической половиной общества, если половина обслуживающая прекратит своё существование? Как мужчины буду восполнять отсутствие домработниц и проституток, в смысле, жён? Выразительными мазками автор обрисовывает ситуацию искусственного хирургическо-социального формирование париев. Похожим образом решаются аналогичные проблемы: метрополия, утратив колонии, выстраивает иерархию в своих границах, а расисты, едва им запрещают подавлять людей с другим цветом кожи, находят, на ком вымещать свои представления о порядке. Когда иерархия в головах, окружающий мир будет приведён в соответствие, невзирая на условия.

А вот для читателей, которые в курсе, насколько реалистичны описанные порядки с удушающей паранойей и заметанием под ковёр всего, что отличается от эталона, — такие читатели увидят не столько мысленный эксперимент, сколько воплощённую последовательность декларируемых «природных законов». Если предоставить мужчин самим себе, они не станут делать ничего нового. В конце концов, сексуальное образование юношей проходит так, как в рассказе: др**ить на порнуху, на групповых изнасилованиях (в «Жёнах энтов» они включены в школьную программу, и проводят их секс-инструктора) учиться, как удовлетворять себя о женское тело, и бояться, бояться, бояться всего «не такого», начиная с собственных желаний.

Трудно сказать, всерьёз или иронично Алексей Лукьянов указал в подзаголовке «Жён энтов», что это «короткий рассказ о любви и её отсутствии». Любви здесь столько, что впору называть рассказ «романтической драмой». Одни люди любят других людей, другие любят правду, третьи — правила, ну, и онанизма тоже много. А главное, указана первооснова любви, как её представляют мужчины: страх одиночества, желание ласки, нежности, искреннего принятия. То есть слепоглазое щенячье стремление к мамкиной сиське — другой любви не предусмотрено, это в основе, а вот как оно проявляется, зависит от человека. Рассказчик и его брат, Витя с Ромой и наверняка кто-то ещё — они выражали это стремление мягко. Другим хватало суррогатных женщин, кукол, а то и других мужчин — в доминирующей позиции, разумеется. Но это тоже любовь, даже такая. Слишком много любви. Не хватает чего-то ещё…

И всё равно очень трудно называть изнасилование «любовью» — сам автор не выдержал и снабдил свой рассказ «объясняющим» подзаголовком.

Впрочем, не свободны от этого и персонажи: «Я тебя люблю. Не пи***ки. По-настоящему», — обращается главный герой к своему брату-близнецу. Жека, определённо, испытывал аналогичные чувства, реализовывали они взаимное влечение через секс — и оба при этом оставались стандартными гомофобами. Что, кстати, не является ни малейшим фантастическим допущением.

Этим эффектным литературным приёмом пользовались Бёрджес, Сэлинджер, Паланик и многие другие — вести повествование от первого лица, причём от лица ограниченного, в той или иной степени. Более ограниченного, чем привык считать себя рядовой читатель — в чём состоит основная ловушка таких историй. Потому что, находя в рассуждениях героя слепые пятна, просчёты и грубые ошибки, основанные на недостатке информации, бедный читатель может внезапно осознать, что он ничем не умнее глупенького повествователя. И пользуется теми же приёмами самообмана и намеренной слепоты.

Поэтому я настоятельно не рекомендую этот рассказ… да пожалуй, всем. Радфем и профем ничего принципиально нового для себя не откроют. В том варианте реальности, где описанное Алексеем Лукьяновым — не фантастика или исключения, а печально известные закономерности, самое безопасное для женщин — полная сепарация с заряженными калашами в руках, по типу современных женских поселений в странах Африки. Когда «мужской способ любить» завязан на насилие, на него невозможно ответить — можно только защищаться или бежать.

«Нормальные люди» увидят исключительно пе**сы с ан**ами — или испытают то, что в интернете именуется «бомбануло». Причём в довольно грубом варианте. Алексей Лукьянов обходится, извиняюсь за сравнение, без лубрикантов, постоянно проговаривая: мужская социализация клонирует сама себя, задавая парадигму восприятия. «Потому что секс для вас — это явление одностороннее, вы не отдаётесь, а берёте». А когда смысл жизни — разобраться, «кого ***ть», невозможно выбраться из этого круга, из круга ада.

Собственно, «прозрение» главного героя не идёт дальше примирения: можно принимать калечащую операцию-превращение не как наказание (неотвратимое, и потому бесспорное и едва ли не нормальное), а «как новый опыт». Клетка восприятия никуда не делась: «на Западе понятно — там все впо**ску, им не привыкать», рассуждает он, а с тем, что «у нас», можно ужиться. Или, по крайней мере, уйти красиво.

Что ж, руки в крови, сирены всё громче, трансляция состоялась, «весь мир видел». Другой вопрос — что мир понял?

Так в «Родителях» ипостаси Локи, которые нанизываются на её суть, словно круги детской пирамидки, одновременно правдивы и фальшивы. Искренность принадлежит ей самой — спасительнице, воину, санитарке в хосписе — а фальшь привносит её «вторая половина». Так что концу повести становится очевидно, что Бран стал этой «половиной», отрезав от Локи все другие возможности и выборы.

В «Картах», где повествование ведётся уже от другого лица, это лицо — да и все вокруг — оказывается двух, трёх и вообще разнозначным. От «присяги капитана», которая стала выхолощенной формальностью (однако не для всех), до «казни», которая вычеркнула человека не из живых, а из замечаемых (что едва ли не мучительнее физической смерти — но для кого как).

Мало того, первая и вторая повести цикла легко меняются местами. Можно начать читать с «Карт моста», и тогда «Родители» станут добавкой, поясняющей одни места и полностью меняющей восприятие других. А можно начать с «Родителей», которые с одной стороны проще, а с другой — намного безумнее, и после них «Карты» (которые, кроме прочего, о картах того, что не фиксируется чернилами на бумаге) покажутся совсем лёгкими. Ну, относительно.

В общем, авторскую манеру Аси Михеевой можно охарактеризовать как «презумпция читательской понятливости». Как поётся в песне, «Милый мой хороший, догадайся сам» — предельная лаконичность, требующая кропотливой работы с текстом, как с парусами во время шквального ветра. Поэтому я не могу рекомендовать этот цикл массовому читателю и вообще стороннику правила «автор обязан всё разжевать».

Эти повести написаны для чрезвычайно внимательных людей, с хорошим пространственным мышлением и не совсем здоровым воображением, а главное, для тех, кто не боится самостоятельно расшифровывать авторский замысел. Самим, а не ждать подсказок.

Здесь попадаются разве что намёки, но такого же формата: рассчитанные на узкий круг любителей смысловых лабиринтов. И объяснения время от времени звучат — их ровно столько, чтобы не захлебнуться в многоуровневом тексте, где кроме протяжённости, широты и глубины есть ещё и направление.

При этом сюжетно это несложные истории, даже где-то примитивные.

Повесть «Родители королей» о том, как работает судьба, то есть о том, как человек ей подчиняется. Вернее, о том, как обманывает себя насильник, как он выбирает и подготавливает для себя жертву, и как это выглядит в романтическо-магической обёртке. То есть эта книга о Настоящей Вечной Любви, до гроба, в стиле «кто не спрятался — я не виноват».

Любительницам и любителям романтики это читать нельзя, потому что чересчур сложно, а любителям и любительницам сложного тоже нельзя, потому что стоит заглянуть за занавес, на котором нарисовано счастье мага Брана и его избранницы, немедленно обнаружится нечто в стиле недавнего фильма «Пассажиры». Там парень тоже попал в такую ужасную ситуацию, что его практически заставили сломать другую жизнь. Очень приспичило, надо понять.

Здесь тоже судьба. Тоже любовь. Ну, и долг, конечно. С долга начинается повесть, долгом — материнским, разумеется — пронизана вся история воссоединения будущих родителей будущих королей.

К первой повести цикла можно добавить определение «пролайферская»: здесь всё делается во имя будущих жизней, не только нерождённых, но даже незачатых ещё. Они, несуществующие, но предсказанные, важнее материнской жизни, не говоря уж о материнской внешности, мыслях и мечтах. При этом мужчины не способны на элементарный уход за ребёнком. Книжки, корабли, смерть и прочее возвышенное — всегда пожалуйста, а вот помыть, покормить, защитить — это к Локи. Она же женщина!..

Но пролайферам я эту повесть тоже не советую: однополая пара в первой главе, определённо, отпугнёт. Да и сама идея «нерождённые дети превыше уже живущих людей», будучи досконально воплощенной, навевает хтонический ужас.

Повесть «Карты моста» — это условное продолжение «Родителей», поскольку появляются новые персонажи, да и сама история расширяется. Точнее, расширяются последствия в прямом и переносном смысле.

Ключевым событием для всего цикла была процедура по увеличению магических сил — и это первый, легко считываемый слой. Но за ним прячется другая причина, гораздо ближе нам и потому гораздо неприятнее. Нежелание брать на себя ответственность за свои действия — и если убрать королей, волшебников и Мост с Навигаторами, останутся страшно знакомые попытки замести под коврик всё лишнее. Детей, как правило.

В этом смысле «Карты моста» заставляют вспомнить вторых «Стражей галактики»: вроде бы фантастика, всё сверкает и взрывается, а чуть копнёшь — и нате вам семейные разборки. Тоже, кстати, концентрирующиеся на детях.

И что характерно, спасение мира в «Картах» осуществляется такими же негеройскими полугероями: капитаном без корабля, особой королевской крови без короны, имени и даже внешности, и женщиной без рук. Это Локи, блаженством которой завершились «Родители королей».

Что ж, она соединилась со своим единственным, она обрела своё будущее — детерминанту, которой у неё поначалу не было. А теперь пришло время платить за банкет.

«Карты моста» заставляют по-новому взглянуть на первую повесть цикла. И слова Брана о том, по каким параметрам он выбирал мать своих предсказанных детей, начинают звучать совсем уже гадко. «Долг» на первом месте, и Локи, словно проклятая, делает то, что от неё ждут, и больше, и выше, и сильнее. С отрубленными руками. Кажется, что если бы ей отрубили голову, это бы её не остановило…

С другой стороны, в «Картах» гораздо больше самого Моста, больше политики и предшествующих обстоятельств. И больше магии, что на самом деле скорее печально. Не стоит читать эту повесть поклонникам волшебства, фэнтези и королевских интриг — здесь предельно честно показано, как выглядят хитрые планы, кто платит по счетам и каково жить после казни, в том числе своей собственной.

Даже приближающийся «конец света» лишён загадочности: деградация идёт давно, что в магических искусствах, что в навигационных, что в политических. Похоже, сама честность с благородством дали течь! Вот только не исправляется это магией. Впрочем, герои об этом не думают: они настолько погружены в водоворот событий, что некогда на себя взглянуть.

Так что, кроме прочего, это довольно едкая пародия на магическую фэнтези, причём если «Родители» разбирают по косточкам стереотип об Идеальной Любви, «Карты» планомерно пережёвывают штамп «магия – это такая же наука», не забывая лягнуть «обучение магии», «красоту магии» и «сражения магов».

Хватает и других отсутствующих мест и внезапных пустот.

Скажем, несмотря на шум океанских волн и крики чаек, поклонники кораблей и моря не найдут здесь ничего моряцкого, кроме бывших мореходов, слухов и отживающих своё обычаев. Даже корабли перестали строить!

Сторонницы феминистических сюжетов будут возмущены оголтелой гетеронормативностью и упомянутым пролайферством, да и стереотипный образ Очень Крутой Матери (причём Матери Истинных Королей) без авторской оценки отпугнёт. Ася Михеева своих читательниц и читателей не балует: вместо того, чтобы расставлять флажки «это хорошо» и «это бяка», обходится почти без утрирования и гиперболизации. И даже финальный сюрприз «Карт моста» не оформляет нравоучением. Лишь вспомнив предшествующие подсказки, понимаешь, в чём состоял настоящий сюрприз.

Говоря начистоту, от историй, где те же самые сюжеты про настоящую любовь да спасение мира подаются без задней мысли, повести «Моста» отличаются, как если бы в них добавили толку кайенского перца, замаскировав его патокой. Вначале ничего, а потом невозможно забыть жгучее послевкусие.

В обеих повестях высший порядок, которому жертвуют себя все без исключения персонажи, та самая судьба, с которой невозможно сражаться, не имеет никакого отношения к желаниям и мечтам самого человека. Ветхозаветное нечто, которым так удобно оправдывать свои ошибки и которое совсем не утешает…

Не знаю, чему будет посвящена следующая повесть и сколько их предполагается. Хочется надеяться, что герои начнут видеть сквозь привычные пласты реальности — не спасать мир, выполняя своё предназначение, заданное много лет тому назад, а исправлять его и заодно себя. Предпосылки для этого имеются: «Родители королей» повествуют о действующих лицах, «Карты моста» — о месте действия. Остаётся само действие.