Небольшое предуведомление: я довольно терпимо отношусь к переводу «КНС» на русский. Есть книги, которым повезло с переводом и переводчиками гораздо меньше, и имя им — легион. Можно предположить, что издательство торопилось, пытаясь наполнить новую серию «Знак единорога», чтобы повысить её узнаваемость — тогда «Эксмо» ещё не стало нынешним джаггернаутом, и в конце 90-х, набив за пару лет руку на отечественной и зарубежной фантастике и переизданиях классики, осторожно нащупывало тропинку в области переводной фэнтези. Поэтому в 1999 и 2000 годах в серии вышло свыше десятка книг, и ещё больше готовилось к печати. Закономерным итогом этой потогонки стало невысокое качество конечного продукта.
Желание «выдать на-гора» привело к тому, что пятикнижие распределили между четырьмя переводчиками, различающиеся стили (и профессиональный уровень) которых сводил воедино редактор (возможно, с командой). В условиях нависающего над тобой дедлайна агонизировать над словом или фразой — непозволительная роскошь.
Текст вполне читабелен, но выйди он на год позже, получив более тщательную редактуру, комментарии и статью литературного критика — он бы только выиграл. Плюсом этой спешки стало то, что вся серия вышла одновременно — иначе, основываясь на продажах первого тома, мы могли попросту не получить остальные (очевидно, издательство также не возлагало больших надежд на читательское признание, поскольку тиражи снижались с каждой книгой — 10000, 8000 и 6000).
Однако, когда я сравнил некоторые отрывки подлинника с переводом, то был неприятно удивлён и разочарован тем, насколько они различаются. Ниже я коротко разберу, что́ пошло́ не так на примере нескольких абзацев из каждой книги.
С этой жемчужиной не сравнится ничто, но ниже есть неплохие экземпляры.
О переводе «Книги Нового Солнца», или
Как затупить писательский крючок
Первая фраза (да и первый абзац в целом) литературного произведения чрезвычайно важна: писателей учат, что они (фраза/абзац) должны потянуть читателей за собой, захватить их внимание так, чтобы те, взяв книгу с полки и прочитав первые несколько строк, пошли с ней на кассу. Это правило, которое можно нарушать — если, конечно, знаешь как (или тебе просто плевать, сколько читателей будет у твоей книги).
цитата
В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть.
цитата
Алексей Фёдорович Карамазов был третьим сыном помещика нашего уезда Фёдора Павловича Карамазова, столь известного в своё время (да и теперь ещё у нас припоминаемого) по трагической и тёмной кончине своей, приключившейся ровно тринадцать лет назад и о которой сообщу в своём месте.
цитата
Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина.
цитата
Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
Пожалуй, я уже тогда почувствовал приближение беды. Ржавая решётка ворот, преградившая нам путь, и пряди тянувшегося с реки тумана, обволакивавшие острые навершия прутьев, словно горные пики, и поныне остаются для меня символами изгнания. Вот почему моя повесть начинается сразу после того, как мы переплыли реку, причём я, ученик гильдии палачей Северьян, едва не утонул.
It is possible I already had some presentiment of my future. The locked and rusted gate that stood before us, with wisps of river fog threading its spikes like the mountain paths, remains in my mind now as the symbol of my exile. That is why I have begun this account of it with the aftermath of our swim, in which I, the torturer’s apprentice Severian, had so nearly drowned.
Возможно, я уже немного предчувствовал своё будущее. Запертые, проржавевшие ворота, что встали перед нами, со струйками речного тумана, бредущими по острым навершиям их прутьев как по горным тропам, и поныне остаются в моём сознании символом моего изгнания. Вот почему я начал сей отчёт о нём с итогов нашего купания, во время которого я, ученик гильдии палачей Северьян, едва не утонул.
• рассказчик говорит, что у него было presentiment — предчувствие, причём не какой-то абстрактной беды, а собственного будущего — изгнания, о котором говорится в следующем предложении, и поэтому ворота — символ этого изгнания
• затем следует необычное сравнение — туман идёт по остриям шипов на воротах словно по горным тропам (как Северьян в следующих томах)
• ещё один нюанс — первый абзац зеркалится с последним в книге (однако в переводе это почти не отражается)
• для рассказчика ворота — символ изгнания (в переводе же — решётка ворот и пряди тумана)
• книга — это отчёт об этом изгнании, поэтому она начинается с ворот (которые, как мы помним, его символ); почему в переводе повесть начинается после того, как переплыли реку — решительно непонятно
• первое предложение начинается в настоящем времени (is), сменяется прошедшим (had), и заканчивается словом «будущее» (future); сколько времени автор потратил на одну эту фразу? сколько вариантов забраковал? (как вариант, передать это на русском можно «Сейчас мне кажется, что, возможно, уже тогда я немного предчувствовал своё будущее»)
Единственный луч света во мраке озарял лицо Морвенны, прекрасное, обрамлённое волосами, почти такими же тёмными, как мой плащ. Кровь с её шеи каплями падала на камень. Губы шевелились, но беззвучно. Зато в пространстве между ними я видел (словно был Предвечным Богом, приникшим глазом к некой прорехе в Вечности, дабы лицезреть Мир Времени) ферму, Стахиса, её мужа, бьющегося в агонии на постели, и маленького Чада, который пытался охладить водой из пруда своё пылающее от лихорадки лицо.
Morwenna’s face floated in the single beam of light, lovely and framed in hair dark as my cloak; blood from her neck pattered to the stones. Her lips moved without speech. Instead I saw framed within them (as though I were the Increate, peeping through his rent in Eternity to behold the World of Time) the farm, Stachys her husband tossing in agony upon his bed, little Chad at the pond, bathing his fevered face.
Лицо Морвенны плавало в единственном луче света, прекрасное, обрамлённое волосами, тёмными, как мой плащ; кровь из шеи постукивала по камням. Её губы шевелились — беззвучно. Взамен, в пространстве, обрамлённом ими, я видел (словно был Инкреатом, созерцающим Мир Времени сквозь проделанную им в Вечности прореху) ферму, бьющегося в агонии на постели Стахия, её мужа, а у пруда малыша Чеда, омывающего горящее лицо.
• рассказчик рисует следующую картину: отрубленная голова женщины парит в воздухе, губы двигаются, и, заглянув ей в рот, можно увидеть ферму с умирающими мужем и ребёнком
• у переводчика луч света падает на лицо женщине, её шея кровоточит (отрублена ли голова?)
• не к некой прорехе, а к his rent — т. е. проделанной им
• peeping to behold — тут, боюсь, адекватно передать не получится (подглядывая, дабы созерцать)
— Я едва сдерживалась, Северьян, — вздохнула Доркас и встала под струи воды в каменной парной, — на мужской половине, наверное, есть такая же; впрочем, я не знаю. И всякий раз, стоило мне шагнуть наружу, я слышала, что они обо мне говорят. Называют тебя гнусным мясником — я даже повторять не хочу, как ещё.
“It was in my hair, Severian,” Dorcas said. “So I stood under the waterfall in the hot stone room—I don’t know if the men’s side is arranged in the same way. And every time I stepped out, I could hear them talking about me. They called you the black butcher, and other things I don’t want to tell you about.”
— Он был у меня в волосах, Северьян, — произнесла Доркас. — Поэтому я встала под водопад в горячей каменной комнате (не знаю, быть может, мужская половина устроена так же). И всякий раз, стоило мне выйти, я слышала, как они разговаривают обо мне. Называли тебя чёрным мясником, и иначе, о чём я даже не хочу тебе рассказывать.
• Первое, что бросается в глаза — это сильное расхождение в том, где начинается и кончается реплика персонажа (я сперва подумал, что это какая-то ошибка оцифровки, но нет, в бумаге всё так же). Затем обращаешь внимание на расхождение в тексте. Переводчик вообще не понимает, что происходит (это нормально, так и было задумано), и лепит какую-то отсебятину (а вот это неправильно).
• предполагаемая причина появления «Я едва сдерживалась» — переводчик слышал об идиоме out of someone's hair (досл. «из чьих-то волос») — «убраться куда подальше и не бесить того, в чьи волосы (фигурально) забрался»
• переводчику кажется, что «гнусный мясник» — обиднее «чёрного», однако здесь-то это сюжетно обосновано (униформа палача)
• В самом конце главы Северьян возвращается к самой первой реплике, и мы понимаем, что же было в волосах Доркас (запах). Но переводчик то ли забыл об этом, то ли поленился переправлять своё «творчество».
Мне никогда не доводилось видеть войну, я даже не говорил о ней ни с кем, кто её видел, но я был молод, знал кое-что о насилии и поэтому думал, что война – это не больше, чем просто новые ощущения, как, например, ответственный пост в Траксе или, скажем, побег из Обители Абсолюта.
I had never seen war, or even talked of it at length with someone who had, but I was young and knew something of violence, and so believed that war would be no more than a new experience for me, as other things—the possession of authority in Thrax, say, or my escape from the House Absolute—had been new experiences.
Я никогда не видел войны, даже не говорил о ней сколь-нибудь долго с теми, кто видел, но я был молод и знал кое-что о насилии, и поэтому верил в то, что война станет для меня всего лишь новым опытом, так же как другие вещи (скажем, обладание властью в Траксе, или мой побег из Обители Абсолюта) становились новым опытом.
• «даже не говорил о ней ни с кем, кто её видел» — вообще-то в Содружестве изрядное число тех, кто повидал войну (благо она идёт чёрте-сколько времени) — он не говорил о ней долго, что немного меняет дело (англоязычные читатели с лупой выискивают противоречия в словах Северьяна, пытаясь подловить его на лжи; будь у них русский перевод, этот спор давно был бы закрыт)
• «ответственный пост» — это новые ощущения; интересно, что он испытал, став автархом?
Забросив одну рукопись в моря времени, я начинаю всё заново. Конечно же, это глупо; но я не настолько глуп — ни теперь, ни в будущем, — чтобы надеяться, что кто-либо когда-либо прочтёт мой труд, хотя бы даже и я сам. Поэтому я расскажу, никому и низачем, кто я такой и что я сделал для Урса.
Having cast one manuscript into the seas of time, I now begin again. Surely it is absurd; but I am not—I will not be—so absurd myself as to suppose that this will ever find a reader, even in me. Let me describe then, to no one and nothing, just who I am and what it is that I have done to Urth.
Забросив одну рукопись в моря времени, теперь я начинаю новую. Конечно же, это абсурд; но сам я не настолько — не буду настолько — абсурден, чтобы полагать, будто она когда-либо найдёт читателя, даже в моём лице. Поэтому позвольте мне описать, никому и низачем, кто я, и что же я сделал с Урсом.
• «я начинаю всё заново» — рассказчик снова начинает «КНС»? нет, на самом деле «КНС» закончилась (четыре тома), и он пишет продолжение
• это скорее придирка, но absurd редко употребляют по отношению к человеку (как правило, к ситуации: «Это абсурд!»); подобное бывает, когда хотят сказать, что кто-то ГОВОРИТ абсурд (т. е. нелепицу или бессмыслицу) — «He’s absurd!»; те же правила действуют для русского «абсурден/абсурдный»
На форуме в теме Вулфа камрад Sartori поднял вопрос, дозрел ли массовый читатель фантастики для повторного знакомства с Вулфом. Я своё мнение там вкратце изложил, здесь же сделаю это более обстоятельно.
Я также не из тех, кого называют коммерческими писателями, что угодничают перед редакторами в надежде заработать кучу денег. Для этого есть более лёгкие способы.
Из предисловия к сборнику «Вымирающие виды» (1989 г.)
Вулфа, безусловно, не назовёшь массовым писателем. Читатель, которому он понравится, встречается нечасто — однако отнюдь не стои́т на грани вымирания. На английском его тиражи не исчислялись миллионами, но и в out of print значительное большинство его книг никогда не уходили. Дэвид Хартвелл (редактор Вулфа, один из лучших в профессии) подчёркивал, что Вулф всегда был коммерчески успешным автором, книги которого продавались (пусть и не как горячие пирожки).
Читатель англоязычный знает, что Вулф — это примерно как Шекспир, только современный, поэтому его желательно рано или поздно прочесть (хотя бы для того, чтоб сойти за умного). Читателю русскоязычному приходится верить на слово издателю (а также редким, с лёгким оттенком снобизма, отзывам в интернете), что это «величайший из ныне живущих англоязычных авторов». Опять же, первый может погуглить непонятные имена и разобраться, почему автор так назвал своих персонажей. Второй, теоретически, тоже может так сделать, только результаты будут радикально различаться (удачи тем, кто попытается найти, в чью честь названы некие Гефор и Эата {забегая вперёд, это святые Этор и Эта}, и не зная, как пишется имя в оригинале, мы будем впустую разгребать кучу невнятных ссылок). В совсем тяжёлых случаях первый читатель может обратиться за помощью к старшим коллегам, и, что весьма вероятно, получить эту помощь.
(Хотя носителям языка книги тоже нелегко даются: «I hate pretentious b.s. like this fellow writes», «I'll stick with Ursala K. LeGuin, who writes in English».)
На мой взгляд, массовый читатель способен читать Вулфа, ему нужно лишь помочь. Показать на конкретных примерах, что имена персонажей взяты не с потолка, что слова в предложениях выбраны не абы как, лишь бы красиво звучало, что сюжетные пробелы и умолчания — неслучайны, а загадки (по крайней мере, некоторые) — решаемы. За ручку вести не надо, но предоставить информацию, чтобы читатель мог сделать собственные выводы — желательно. Будет ли этот читатель столь же массовым, как у Джордана, Мартина или Сапковского с Гейманом? Навряд ли. Но то, что он найдётся — наверняка.
Читателю, правда, потребуется помощь. И тут уже вопрос к нашим издателям — они не благотворительностью занимаются (в виде подтягивания культурного уровня читателей), а деньги зарабатывают. Даже если оставить за скобками щекотливый вопрос качества переводов, пока что их подход не внушает оптимизма: «Вот вам книга, читайте. Не понравилось? Значит, не доросли ещё». Казалось бы, если зверюга-тренер потребует у завсегдатаев «Макдоналдса» (а те последний раз были в спортзале, отдавая в школе справку об освобождении от уроков физкультуры) пробежать марафон или «выжать сотку», шансы набрать из них олимпийскую сборную невелики. Быть может, стоило потренироваться с весами/дистанциями поменьше?
Помнится, когда «Азбука» вывалила на рынок «Рыцаря-Чародея», она снабдила двухтомник тремя (суммарно) страницами блёрбов, однако на предисловие и комментарии поскупилась. При этом, нельзя забывать, книги были дороже переводных изданий от «Эксмо» или, прости господи, «АСТ» (справедливости ради, книги от «Азбуки» выигрывали по одним только эстетическим параметрам). Для сравнения, «Повесть о доме Тайра» от той же «Азбуки»: там страниц 25 занимало предисловие и около 100 — комментарии и генеалогические таблицы (причём, надо заметить, персонажи и события были сплошь исторические).
Всё это, разумеется, требует изрядного количества затрат (выражающихся хотя бы в человеко-часах: примечания писать — дело небыстрое) с малопросчитываемым результатом. При этом задача издателей — зарабатывать деньги, а не подтягивать культурный уровень читателей. Поэтому на издателей у меня пока надежды мало.
(В качестве примера приведу ещё Умберто Эко: можно издать «голый» роман, а можно — с эссе самого Эко, примечаниями переводчика, послесловием литературоведа. Впечатление, уверяю, останется лучше во втором случае, даже невзирая на качество самого романа.)
От фэндома же, на мой взгляд, требуется чаще рекомендовать Вулфа другим читателям (с примечанием, что к имеющимся переводам нужно подходить осторожно) и не соглашаться на компромиссы.
В качестве эпилога процитирую из «Высокого искусства» Корнея Ивановича Чуковского:
цитата
Возьмите, например, сочинения Флобера, изданные в девяностых годах: этот хлам был явно адресован невзыскательным праздным читателям, ищущим в книге лишь пустой развлекательности. Кто такой был Флобер, где и когда он родился, как он написал свои книги, каковы были основные черты его творчества, какова была эпоха, когда ему пришлось творить, обо всем этом в тогдашнем издании вы не найдете ни слова. А перелистайте первое советское Собрание сочинений Гюстава Флобера. В каждом томе такое изобилие статей, посвященных его жизни и творчеству, такое множество всевозможных комментариев, объяснительных примечаний и прочее, что с первого же взгляда становится ясно: эти книги адресованы людям, не терпящим никакого верхоглядства. Для них произведения Флобера есть раньше всего ценнейший культурный памятник, который им необходимо изучить. Наряду с переводами его сочинений в этом издании напечатаны следующие пояснительные статьи редактора М. Д. Эйхенгольца и его ближайших сотрудников:
1. «„Госпожа Бовари“ как явление стиля». 2. «Творческая и литературная история „Госпожи Бовари“». 3. «Методы портретного мастерства у Гюстава Флобера». 4. «О сатирическом романе „Бувар и Пекюше“». 5. «О „Лексиконе прописных истин“ Флобера». 6. «О „Трех повестях“ Флобера». 7. «И. С. Тургенев как переводчик Флобера». 8. «Исторический и археологический комментарий к новелле „Иродиада“». 9. «Техника литературной работы Флобера». 10. «Поэтика и стиль Флобера как единство». 11. «Характеристика корреспондентов Флобера».
В течение недели будет очередное пополнение Вулфа на русском: «Подменыш» и «Красная Борода».
«Подменыш» — один из первых его рассказов. Но то, что он «один из первых» не говорит о его «сырости» или какой бы то ни было «слабости» — он один самых любимых фэнами.
На сей раз я выступил в качестве редактора (непрошенного и никем не уполномоченного): рассказ был переведён Татьяной Перцевой для журнала «Если» ещё в 2002 году, однако в переводе хватает стилистических огрехов и откровенных ошибок, которые потребовалось исправить. Результатом стал т.н. Fan Edit («фанатская редакция», хотя исторически правильнее будет «фанатский монтаж», поскольку этот термин родом из кинематографа, где с распространением цифрового монтажа фэны получили возможность самостоятельно перемонтировать полюбившиеся фильмы).
Вот несколько примеров, чтобы продемонстрировать, в чём суть претензий (из первых абзацев):
под фундамент, словом, в те места, которые считаются наиболее пригодными — поместить в краеугольный камень, словом, в те места, которые считаются наиболее разумными (even a cornerstone—these being the places where most think it wise) — фундамент ≠ краеугольный камень (глагол «поместить» добавлен, поскольку «бросить» в краеугольный камень не вполне уместно)
И всё-таки — Ведь если здание построено как следует, будущее пощадит его, обратив в святыню; а если сыновья ваших детей не сочтут его достойным сохранения, сочтут ли они письма строителей достойными прочтения? И всё-таки (For if a building is all it should be, the future will spare it for a shrine; and if your children’s sons think it not worth keeping, will they think the letters of the builders worth reading? Yet) — добавлено пропущенное предложение
доходила до задубевшей коричневой кожи щёк и обволакивала натруженные плечи, и вернулся в Корею — до его задубевших, коричневых щёк и стискивала трудовые плечи, и вернулся в Корею. Он был последним, кто оставался из моей семьи, и теперь для меня всё изменилось (came up to his hard, brown cheeks and crowded his working shoulders; and went back to Korea. He was the last family I had, and things changed for me then) — это предложение просто кладезь перлов — «доходила до кожи щёк» (щёки бывают не из кожи?), «обволакивала натруженные плечи» (crowd в значении глагола — «теснить»; «натруженные» значит «усталые», тогда как у автора говорится о «трудовых», широких плечах, которым тесно в гробу); добавлено пропущенное предложение
Был там один жирный парнишка, который вечно смеялся без всякого смысла — Был там один толстый парнишка, который вечно помалкивал и смеялся по всякому поводу (There was a fat boy who was tongue-tied and laughed at everything) — «жирный» — это дословный перевод слова fat, но по-русски мы так говорим, только если хотим уязвить жирных; «смеялся без смысла» — какой вообще смысл в смехе? tongue-tied — неспособный свободно разговаривать (как правило, по причине смущения)
Туда же, по уже сложившейся традиции, добавлено изрядное количество доп. материалов: помимо примечаний и комментариев приводится свыше 15 лет обсуждений и теорий на Urth List. (Картинка, в итоге, получилась довольно комичной — сам титульный рассказ занимает немного места.) Первоначально я вовсе не собирался этого делать, собираясь ограничиться статьёй Марка Арамини. Однако т.к. эта статья цитирует и опирается на теории других фэнов, я счёл нужным привести и эти теории в хронологическом порядке, чтобы читатели имели полную картину.
[Признаться, не ожидал, что работа займёт столько времени. Первичная редактура была окончена за пару недель, и сперва, как я уже говорил, планировалось добавить примечания, статью Арамини, и выложить полученный результат. Но Арамини сослался на Джордана, поэтому показалось уместным перевести и его посты, а поскольку эти посты были частью беседы… В итоге релиз всё откладывался (где-то с полгода), а файл всё пух… К тому же рассказ потребовал изрядного количества исследований, которое учёту вообще не поддаётся.]
Иной раз участники занимаются, на мой взгляд, натяжкой совы на глобус, делая далекоидущие выводы из слабо связанных фактов. (Глубокомысленный вывод в стиле «сегодня ты лягушку убил, а завтра родину продашь» прилагается.) Но не стоит забывать, что Вулф — американский писатель, писавший для американских читателей, а потому американские читатели лучше видят в его творчестве отсылки и намёки.
[Также нельзя не отметить такую особенность образованных американцев (а ими являются многие, если не все участники Urth List), как склонность к изложению своих мыслей чрезвычайно длинными, путаными предложениями. Мне, как человеку, подверженному этому же пороку (в меньшей, надеюсь, степени), было полезно взглянуть на себя со стороны. (К примеру, люди, которые пишут профессионально — писатели, журналисты, авторы статей Википедии — этот интеллектуальный снобизм обычно держат под контролем.) В качестве ремарки в сторону: это довольно известный приём, показать уровень образованности персонажа через его речь — если он использует так называемые long words («длинные слова»), т. е. слова, где больше четырёх слогов (в английском это, как правило, означает заимствованное слово), то наверняка обучался в колледже, а если сложное предложение может составить — так вообще интеллектуал. (Отсюда любовь к всевозможным word of the day и тезаурусам — склонность человека к выпендрёжу интернациональна, но нам в этом отношении ещё далеко.)]
цитата
В этой интерпретации реального мира несколько загадочных событий, которые происходят в рассказе (нестареющий Питер Пальмиери, отсутствие архивных записей, сумасшествие рассказчика), можно рассматривать как вполне понятную психологическую реакцию человека, который прошёл, по сути, через ад — только для того, чтобы вернуться «домой» и обнаружить, что из-за выбора, сделанного им после сильнейшей индоктринации в очень юном возрасте (он попал в плен будучи, наверное, лет 17-ти), все его сознательно забыли.
In this real-world interpretation, several of the mysterious happenings that occur in the story (the unaging Peter Palmieri, the lack of records, his going crazy) can be viewed as the understandable psychological response of a person who has been through a rather hellish experience only to return "home" and find that because of the choices made after undergoing intense indoctrination at a very young age (probably about 17 when he was captured) he has been consciously forgotten by everyone.
Второй — «Красная Борода». Рассказ не самый известный (на мой взгляд — потому что его сложно загнать в жанровые рамки), однако Вулф считал его одним из лучших (как мне кажется, справедливо): об этом он упомянул в автоинтервью «Одинокий Вулф» («Lone Wolfe», 1983) ещё за год до продажи в антологию, а затем включил в сборник с говорящим названием «Лучшее Джина Вулфа». Я же, прочтя его, потом ещё раз вернулся к нему — теперь уже чтобы перевести (неожиданно для себя).
Я родился в Бруклине, в Нью-Йорке. Это дошло до меня, меня — который всегда звал себя техасцем и считал себя техасцем, когда я прочёл, что Томас Вулф «разогревался» перед тем, как начать писать, гуляя по ночным улицам Бруклина. Он был родом с холмов на северо-западе Северной Каролины, как и мой прапрадед, что делает Томаса и меня (по крайней мере, предположительно) дальними кузенами. Хемингуэй затачивал двадцать карандашей, а Уилла Кэсер читала отрывок из библии; но Томас Вулф, благослови его, бродил по бруклинским улицам и, возможно, обмозговывал какую-нибудь весомую проблему в «О времени и о реке» ранним утром 7 мая 1931 года. Надеюсь. Мне нравится представлять, как он, шагая по тротуару, волнуется о Джине Ганте и о том, как ободрать Университет Нью-Йорка.
Так или иначе, я родился в этом городе, на юго-восточной оконечности Лонг-Айленда. В то время мои родители жили в Нью-Джерси, но они всё переезжали и переезжали. В Пеорию, где я играл с жившей по соседству Розмари Дитч, и с её братьями, Робертом и Ричардом. В Массачусетс, где маленькая Рут МакКанн прищемила руку дверью нашего автомобиля. В Логан, штат Огайо, родной город моего отца, где меня и Бойда Райта покусали шершни в нашем дровяном сарае. В Де-Мойн, где рыжеволосый парнишка научил меня играть в шахматы, когда мы были во втором классе. Затем в Даллас на год, и, наконец, в Хьюстон, который стал моим родным городом, тем местом, «откуда» я.
Я учился в начальной школе им. Эдгара Аллана По, где мы прочли «Маску Красной смерти» в пятом классе и выучили «Ворона» в шестом. Мы жили в маленьком доме с двумя очень большими спальнями; передняя комната была родительской, а спальня в задней части дома, где под тремя из шести окон буйно росла мята, — моей. У меня не было братьев или сестёр, но зато был чёрно-белый спаниель по кличке Бутс (mtvietnam: Boots — сапоги); и я собирал модели (в основном аэропланов Первой Мировой войны, они до сих пор завораживают меня — я написал о них два рассказа: «Продолжая двигаться на запад» («Continuing Westward») и «Против эскадрильи Лафайета» («Against the Lafayette Escadrille»)), а также коллекционировал комиксы и Большие Маленькие Книги.
Самое яркое моё воспоминание о Хьюстоне конца 30-х — начале 40-х — это жара. В Хьюстоне климат почти такой же, как и в Калькутте, и пока я не пошёл в старшую школу, воздушные кондиционеры были только в кинотеатрах и в универмаге Сирс. Мы ходили в кино в самое жаркое время дня, чтобы укрыться от пекла, и когда выходили из театра, жара и солнечный свет были ужасающи; отцу приходилось оборачивать ладонь платком, чтобы открыть дверь машины.
Наш дом стоял на полпути между домами двух безумных учёных. Миллер Портер, из дома позади нашего, был моим ровесником, только гораздо здоровее и умнее, и собирал катушки Теслы и другие электрические чудеса. В доме через улицу мистер Феллоуз, химик, устроил над гаражом частную лабораторию. Один раз он подорвал самого себя, совсем как в комиксах.
Мне было явно предначертано стать фэном научной фантастики; но этого не произошло, пока я не повстречал Джека Резника. Учитель потребовал, чтобы я назвал свою любимую книгу, и совсем не дал мне времени обдумать этот сложный выбор. Совершенно ошарашенный, я выпалил первое же название, что пришло мне в голову: «Тарзан из племени обезьян»! После урока в зале меня догнал другой ученик. «Тебе нравится Тарзан? Мне тоже! У меня есть все книги о Тарзане». Так и было. У него было примерно пять футов Эдгара Райса Берроуза, очень даже включая «Принцессу Марса» и её сиквелы, ставшие моими любимцами. Джек давал мне их почитать одну за другой: «Боги Марса», «Владыка Марса», «Тувия, дева Марса», «Шахматисты Марса» и все остальные. С тех самых пор я ношу меч и радиевый пистолет; вам они не видны, но они при мне.
Почти незаметно из магазинов пропали огромные, медленные потолочные вентиляторы. Вторая Мировая война окончилась, и в одном из окон моей спальни стоял воздушный кондиционер, а другой — в столовой. Хьюстон начал терять свой характер, смесь испано-американского и южного, а я пошёл в старшую школу, где не выказал никаких способностей к спорту (единственное, что там ценилось), ни к чему-либо ещё. Я присоединился к Корпусу подготовки офицеров запаса, чтобы увильнуть от обязательного софтбола, а годом позже — к «папашам-стрелкам» Техасской Национальной гвардии, поскольку гвардейцы получали два доллара пятьдесят центов за посещение тренировок.
К моему удивлению, в Гвардии было весело. Мы палили на стрельбище по мишеням и играли в солдатиков, получая за это зарплату, в течение двух недель летних каникул. Когда разразилась Корейская война, мы предполагали, что наше подразделение, роту G 143 Пехотного полка, отправят туда через неделю. Она так никуда и не поехала; а я, хотя с удовольствием так бы и продолжал околачиваться рядом с учебкой в ожидании приказов, обнаружил, что принуждён посещать Техасский университет A&M.
Он предлагал техасским мальчишкам самое дешёвое высшее образование из возможных, и в те времена, когда я там учился, это был исключительно мужской «земельный» колледж, специализирующийся на скотоводстве и инженерном деле. Один лишь Диккенс мог бы отдать должное тому A&M, каким я его знал, и ему никто бы не поверил. Он был устроен по образцу Вест-Пойнта — за вычетом аристократической традиции и чувства цели. Я был отчислен после экзаменов на третьем курсе, потерял свою студенческую отсрочку и был призван в армию.
Я отслужил последние месяцы войны в 7 Пехотной дивизии и был награждён значком боевого пехотинца. Повседневные отчёты, которые я отсылал матери, можно найти в «Письмах домой» («Letters Home»), изданных небольшим канадским издательством United Mythologies.
Джи-Ай Билль позволил мне завершить образование в Хьюстонском университете. Розмари Дитч приехала в Техас, и мы поженились через пять месяцев после того, как я устроился на работу в отдел инженерных разработок. Я оставался на этой работе в течение шестнадцати лет, а затем ушёл, чтобы присоединиться к редакции «Промышленной технологии» («Plant Engineering», досл. «Фабричное машиностроение»), технического журнала. Наш сын Рой был назван в честь моего отца, настоящее имя которого, однако, было Эмерсон Лерой Вулф; моей матери — Мэри Оливия Айерс Вулф. Наши дочери Мадлен и Тереза подарили нам внуков, Ребекку Спиццирри и Элизабет Роуз Голдинг. Наш самый младший, Мэтью, пока ещё не женился.
Джин и Розмари
Я начал писать в 1956 году, вскоре после нашей с Розмари свадьбы; мы жили в меблированных апартаментах, и нуждались в деньгах, чтобы накопить на кровать и плиту. Моей первой продажей был «Мертвец» («The Dead Man») для журнала «Сэр» («Sir») в 1965 году.
С тех пор были написаны и другие рассказы, а также несколько книг, включая «Пятую голову Цербера» («The Fifth Head of Cerberus») (три взаимосвязанных новеллы), «Мир» («Peace») (роман), «Тень палача» («The Shadow of the Torturer») (роман), «Коготь Концилиатора» («The Claw of the Conciliator») (роман), «Меч ликтора» («The Sword of the Lictor») (роман), «Цитадель Автарха» («The Citadel of the Autarch») (роман), «Урс Нового Солнца» («The Urth of the New Sun») (роман), «Воин тумана» («Soldier of the Mist») (роман), «Воин арете» («Soldier of Arete») (роман), «„Пандора” Холли Холландер» («Pandora by Holly Hollander») (роман), «Там есть двери» («There Are Doors») (роман), «Фри живёт свободно» («Free Live Free») (роман), «Библиомены» («Bibliomen») (скетчи), «Ночная сторона Долгого Солнца» («Nightside the Long Sun») (роман), «Озеро Долгого Солнца» («Lake of the Long Sun») (роман), «Кальде Долгого Солнца» («Caldé of the Long Sun») (роман), «Остров доктора Смерти и другие расказы и другие рассказы» («The Island of Doctor Death and Other Stories and Other Stories») (сборник рассказов), «Вымирающие виды» («Endangered Species») (сборник рассказов), «Замок дней» («Castle of Days») (разное), «На водах Синей» («On Blue’s Waters») (роман), «В джунглях Зелёной» («In Green’s Jungles») (роман), «Странные странники» («Strange Travelers») (сборник рассказов), «Возвращение к „Завитку”» («Return to the Whorl») (роман), «Рыцарь» («The Knight») (роман), «Невинные на борту» («Innocents Aboard») (сборник рассказов), и «Чародей» («The Wizard») (роман). Последний завершает дилогию «Рыцарь-Чародей» («The Wizard Knight»). Новый сборник, «Звездноводные напевы» («Starwater Strains»), вышел не так давно. Новый роман, «Воин Сидона», («Soldier of Sidon») должен выйти в этом году.
Большинство моих книг можно найти в продаже, от Orb или от Tor. Orb и Tor — импринты Tom Doherty Associates, подразделения издательства Saint Martin’s. Его адрес: 175 Fifth Av., New York NY 10010. Телефон 212 388-0100.
Практически все мои книги вышли в Соединённом Королевстве, так же как и в США, и большая часть моих работ была переведена. «Тень палача» («The Shadow of the Torturer»), самая частопереводимая среди моих книг, вышла на французском, немецком, японском, испанском, итальянском, португальском, голландском, сербо-хорватском, шведском, датском, русском, польском и других языках.
Я преподавал в Мастерской Клэрион — Восточном и Западном, а также вёл мастерские для Флоридского Атлантического университета. В 1996 году в течение семестра преподавал творческое письмо для Колумбийского колледжа в Чикаго. В прошлом году неполную неделю преподавал в Мастерской Одиссей.
Мои работы получили три Всемирных премии фэнтэзи, две награды Небьюла, Британскую награду фэнтэзи, Британскую научно-фантастическую награду, награду журнала «Deathrealm» и другие, включая награды из Франции и Италии. Хоть они ни разу не получили Хьюго, номинировались на него восемь раз.
Пока что.
Примечания и комментарии переводчика
Данная зарисовка была написана Вулфом в 2006 году для публикации на сайте издательства Baen — оно как раз купило у него пару рассказов для электронного журнала Jim Baen’s Universe.
В первой части он (почти дословно во многих местах) повторяет рассказ о себе из давнего интервью с Малкольмом Эдвардсом (1973), а во второй — зверски серьёзно перечисляет изданные книги (с указанием почтового адреса издательства!) и «предыдущие места работы» в духе резюме (я склонен рассматривать это как проявление своеобразного вулфовского юмора).
Томас Вулф (Thomas Clayton Wolfe; 1900–1938) — американский писатель и драматург. Юджин Гант, альтер-эго автора — герой романов «Взгляни на дом свой, ангел» («Look Homeward, Angel», 1929) и «О времени и о реке» («Of Time and the River», 1935). Оба (Томас и Юджин) преподавали английский язык в Нью-Йоркском университете.
Большие Маленькие Книги (Big Little Books) — серия иллюстрированных книг небольшого формата.
Корпус подготовки офицеров запаса (Reserve Officers’ Training Corps, ROTC) — как отметил Вулф в одном из ранних интервью (этот набросок во многом повторяет его), он стал «одним из немногих кадетов, кого не произвели в офицеры за год до выпуска».
«Папаши-стрелки́» (pappy shooters) — прозвище Нац. гвардейцев — возможно, потому, что главным образом это были взрослые мужчины, для которых служба в гвардии была работой по совместительству, а не основной (сейчас, насколько известно переводчику, оно практически не используется).
Техасский университет A&M (Texas A&M University), где А&M — агрокультуры и механики; первоначальное название — Agricultural and Mechanical College, AMC.
«Земельный» колледж (land-grant college) — высшее учебное заведение, учреждённое в рамках правительственной программы безвозмездного выделения земель (ленд-грант). Как правило, там обучают прикладным специальностям, связанным с агрокультурой, механикой и военным делом.
Джи-Ай Билль (GI Bill, от прозвища солдат — Government Issue, т. е. «казённый») — закон о льготах для демобилизованных военнослужащих.
175 Fifth Av., New York NY 10010 — адрес «Утюга», Флэтайрон-билдинг. Ныне издательство оттуда съехало.
Кукольный театр против Марионеток или, Почему плох старый перевод
(вообще-то очень плох, просто для него превосходная степень будет слишком хороша)
В данной статье я разберу наиболее вопиющие ошибки перевода рассказа Джина Вулфа «Кукольный театр» из сборника «Марионетки», где он фигурирует под тем же названием. Следует оговориться, что датируется он 1993 годом, и сейчас перевод подобного уровня качества — всё-таки редкость (во всяком случае, мне хотелось бы в это верить — не буду зарекаться, утверждая, что они невозможны). Тем не менее именно он разошёлся по Сети, и на много лет выжег интерес в повторном переводе — притом, что Вулф, без шуток, — титан англоязычной литературы, а «Театр» — один из его маленьких шедевров. Помимо понятий, которые маловероятно перевести правильно без доступа к знаниям Интернета, или того, что можно объяснить художественной вольностью (на это делается скидка), переводчик умудрился неправильно понять кучу вполне очевидных (очевидно, при знании языка) вещей. Ниже перечислены лишь несколько примеров, поскольку в качестве образца можно брать предложения через одно.
Издательство: Ангарск: Амбер, Лтд., М.: Сигма-пресс, 1993 год, 100000 экз. Формат: 84x108/32, твёрдая обложка, 382 стр. ISBN: ISBN 5-88358-019-X Серия: Англо-американская фантастика XX века
Комментарий: Сборник, в котором большая часть произведений, приписанная Джину Вулфу, на самом деле принадлежит перу Вольфганга Хольбайна, издавшему их под псевдонимом Г. Вулф (в содержании указано реальное авторство). Художник не указан.
Разбор проводится в следующем формате:
Старый перевод
Что там написано у автора
То, что напереводил уже я
• Мои комментарии
За восемь часов до посадки на планету Сарг в пластиковую клетку размером два на четыре метра, игравшую во время всего путешествия роль кают-компании, подбросили листовку.
Eight hours before we were due to land on Sarg they dropped a pamphlet into the receiving tray of the two-by-four plastic closet that was my “stateroom” for the trip.
За восемь часов до посадки на Сарг в приемный лоток пластиковой клетушки два-на-четыре, которая служила мне «каютой» во время путешествия, сбросили брошюру.
• Вулф вполне осознанно не указывает здесь единицы измерения «каюты» — это могут быть как метры, так и футы или даже дюймы. Также two-by-four — устойчивое выражение, означающее тесное помещение. Именно поэтому последняя фраза вызывает столько споров. (Из мелких придирок: кают-компания вообще-то общее помещение.)
Здесь не было фабрик и заводов, и не существовало местных форм жизни, которые были бы опасны для колонистов. С Земли, к тому же, сюда завезли привычные для глаз растения.
Sarg wasn’t an industrial world, and since it was one of the lucky ones with no life of its own to preserve, it had received a flora en masse from Earth.
Сарг не был индустриальным миром и, поскольку был одним из немногих, кому повезло с полным отсутствием подлежащей сохранению местной жизни, вся флора была полностью завезена с Земли.
• На Сарге отсутствовала жизнь — от слова «вообще». Поэтому сохранять её не требовалось (видимо, есть специальное предписание, потому как не всем так повезло, как Саргу), а пришлось завозить её с Земли «ан-масс». «Опасность для колонистов», серьёзно?
Я забыл сказать, что ее зовут Харита, поскольку именно этого ожидает от нас публика.
“I forgot to mention that I call her Charity because that’s what I have to ask of my audiences.”
Забыл упомянуть, что зову её Чарити, потому как именно этого прошу у своей публики.{Чарити (англ. Charity) — доброта и снисхождение в суждении других людей. Дословно — милосердие, сострадание и благотворительность.}
• Сноски не все любят, но что должно сказать читателям имя «Харита»?
Нет, — покачал головой возница, — хозяин это делает лучше. Я видел многих. Они приезжали к хозяину. Но среди всех он самый лучший. Думаю, он будет доволен, увидев ваше искусство.
“No.” He shook his head. “Not as good as Signor Stromboli. But I have seen many, sir. Many come here and you are far better than most. Signor Stromboli will be pleased to talk to you.”
Нет. — Он покачал головой. — Не так хороши, как синьор Стромболи. Но я видел многих, сэр. Сюда приезжали многие, и вы гораздо лучше большинства. Синьор Стромболи будет рад поговорить с вами
• Речь идёт о рассказчике: он хорош, но лучший ли он среди приезжих? Возница сдержан в комплиментах — он говорит, что тот «лучше большинства». Переводчик же решил ещё раз донести мысль, что «Стромболи — лучше всех». Спасибо, капитан Очевидность.
Волосы этой дамы были седыми, но гладкая оливковая кожа лица и прекрасные черные глаза напоминали о былой красоте.
She was white haired now, but the woman she had once been, olive skinned and beautiful with magnificent dark eyes, still showed plainly in her face.
Сейчас её волосы поседели, но лицо всё ещё позволяло увидеть ту женщину, которой она была прежде: красавицу с оливковой кожей и великолепными тёмными глазами.
• Построение этой фразы у Вулфа даёт основания подозревать мадам Стромболи в том, что она тоже кукла (седые волосы и гладкая кожа); фразу можно истолковать и так, и сяк. Переводчик же эту интригу убивает.
Нужно большое мужество, чтобы путешествовать среди звезд.
It is a great expense for you; we know that. To travel between the suns.
Для вас это огромные расходы; мы знаем это. Путешествовать меж солнц.
• В первую очередь, как и сейчас, чтобы путешествовать, нужны большие деньги.
Стромболи показал мне, как держать в движении сразу пять кукол, как быстро осуществлять движение каждой в отдельности, создавая при этом ощущение, что ими управляют пять разных операторов. Насколько мне удалось запомнить, я никак не мог отделаться от мысли, что у него есть где-то еще один оператор.
Stromboli showed me how to keep five figures in motion at a time, differentiating their motions so cleverly that it was easy to imagine that the dancing, shouting people around us had five different operators, provided that you could remember, even while you watched Stromboli, that they had an operator at all.
Стромболи показал мне, как держать в движении одновременно пять фигур, так хитро дифференцируя их жесты, что легко было представить себе, будто у танцующих, кричащих людей вокруг нас имелось пять разных операторов, в том случае, конечно, если вы, даже наблюдая за Стромболи, могли вспомнить, что у них вообще был оператор.
• Стромболи так ловко управляется с куклами, что наблюдатель не может сообразить, что это именно Стромболи является кукловодом. Я же никак не могу отделаться от мысли, что переводчик из этой же фразы уяснил что-то совершенно иное.
Я научу вас, синьор. Уже сейчас вы способны делать довольно сложные трюки. Но только с одной куклой. А чтобы освоить движения тремя одновременно, нужно иметь три куклы и постоянно тренировать пальцы. Вы освоили женский голос, можете говорить и петь. С этим как раз вся загвоздка. Я уже стар, мой голос не так глубок, как когда-то. Но когда я был в вашем возрасте, то говорил настоящим басом и использовал специальную аппаратуру, создавая женский голос. И даже сейчас… Послушайте.
“You will learn. You have already learned more difficult things. But you will not learn traveling with just one. If you wish to learn three, you must have three with you always, so that you can practice. But already you do the voice of a woman speaking and singing. That was the most difficult for me to learn.” He threw out his big chest and thumped it. “I am an old man now and my voice is not so deep as it was, but when I was young as you it was very deep, and I could not do the voices of women, not with all the help from the control and the speakers in the dolls pitched high. But now listen.”
Нау́читесь. Уже сейчас вы умеете делать более сложные вещи. Но вы не научитесь, путешествуя лишь с одной. Если желаете научиться управлять тремя, то с вами всегда должны быть трое, чтобы можно было практиковаться. Но уже сейчас вы освоили женский голос — речь и пение; для меня именно это было наиболее сложным. — Он выпятил вперёд могучую грудь и ударил по ней кулаком. — Я уже старик, и мой голос не так глубок как прежде, но когда я был так же молод, как и вы, он был очень низким, и женщин я не мог озвучивать даже с помощью контроллера и динамиков кукол с максимально высоким тоном. А сейчас — послушайте.
• «постоянно тренировать пальцы»? а больше ничего не надо тренировать? это типичная ошибка при переводе Вулфа, когда переводят не то, что написано автором, а то, что вчитывает переводчик
Три его девушки — Джулия, Лючия и Рафаэла — вышли вперед.
He made Julia, Lucinda, and Columbine, three of his girls, step forward.
Он заставил трёх своих девушек, Джулию, Лусинду и Коломбину, шагнуть вперёд.
• Лючия? Рафаэла? Вышли? Ими управляет кукловод — слово made как раз из-за этого здесь присутствует!
Мой корабль улетал после полудня, а тренировки знаменитого кукловода были священным ритуалом, нарушить который невозможно. Поэтому прощальный обед был дан вечером накануне моего отъезда. Мы пили итальянское вино, пели песни. Кроме нас троих, никого больше не было.
My ship would blast off at noon, and the morning practice sessions were sacred, but we held a party the night before with wine in the happy, undrunken Italian way and singing—just Stromboli and his wife and I.
Несмотря на то, что старт моего корабля был назначен на полдень и то, что утренние практические занятия были священны, той ночью мы, — лишь Стромболи, его жена и я, устроили вечеринку в итальянском стиле, с непьянящим вином и счастливым пением.
• Прямые поставки итальянского вина с Земли на Сарг? Обед?
• Стромболи устраивает вечеринку, несмотря на то, что ему надо завтра с утра вставать на тренировку.
Вы очень красивая, — сказал я. Это было именно так, хотя под слоем макияжа можно было разглядеть сеточку морщин.
“You’re very beautiful,” I said, and she was, though the delicately tinted cheeks beneath the cosmetics showed craquelure.
Вы очень красивы, — заверил я, и так оно и было, несмотря на то, что под макияжем на деликатно окрашенных румянами щеках были видны кракелюры.{Кракелюры (от фр. craquelure из crac — треск) — трещины по красочному слою (преим. в масляной живописи).}
• Ладно delicately tinted перевели как «слой макияжа», но craquelure как «сеточку морщин»! Это же ключевое для понимания персонажа слово! Ну как так-то? (Я тоже делаю допущение, говоря, что щёки окрашены «румянами», но это всё-таки не противоречит всему остальному.)
У входа в космопорт робот-уборщик почистил от этой пыли мою одежду рычагами-щетками.
A coin-operated machine inside the port vacuumed most of it out of my clothes.
С моей одежды бо́льшую её часть удалила активируемая монетами машина внутри порта.
• Суть фразы, что одежду почистили, передали правильно. Всё остальное — выдумка переводчика. Робот? Щётки?
• Coin-operated — это аппарат, для работы которого нужна мелочь, вроде стиральных машин в прачечных самообслуживания; vacuumed — «пропылесосил». (Можно поспорить с тем, как данные задачи решены в моём переводе, но то, что в старом они решены плохо, на уровне «что они курили?», — несомненно.)
Большой живот был обтянут камзолом с гранатовым поясом шириной в мою ладонь.
The great swag belly was wrapped in a waistcoat with blue and white stripes as broad as my hand. The great shapeless nose shone with an officious cunning.
Огромное пузо было затянуто в жилет с синими и белыми полосками шириной с мою ладонь, а огромный бесформенный нос излучал назойливую хитрость.
• swag belly — это живот, который уже не просто выступает над брючным ремнём, а свисает и раскачивается над ним — и всё это длинное определение умещается в русском слове «пузо» («пузырь» неспроста является однокоренным).
• Waistcoat — действительно, одно из значений в словаре — «камзол» (с пометкой ист.). Основное же значение — жилет, который носят под пиджаком. Существует несколько вариантов этимологии слова (все по-своему интересные), но суть в том, что рукавов у него нет.
• «Гранатовый пояс», откуда это? Неужто можно принять stripes за «пояс»? То, что второе предложение (нечастый образчик типично вулфовского юмора) попросту выброшено, стоит упомянуть только в качестве укоризненного замечания.
Я подумал о морщинках на лице Лили, которые заметил под слоем грима, потом о лице Хариты — розовом, пышащем здоровьем.
I thought of the fine cracks I had seen, under the cosmetics, in Lili’s cheeks, and of Charity’s cheeks, as blooming as peaches.
Я подумал о тонких трещинках, которые увидел на щеках Лили, под макияжем, и о щеках Чарити, цветущих, как персик.
• «пышащий здоровьем» — это что-то из русской классики, верно? Спасибо, хоть «кровь с молоком» не припомнилась. У Вулфа рассказчик почему-то сравнивает щёки с цветком персика — тем хуже для него.
С туфлями в руке я поднялся на борт звездолета и спрятался в свою пластиковую коробку.
Then I took my second-best pair of shoes, and went out to the ship, and climbed into my own little box.
Затем я взял свою вторую из лучших пар обуви, и прошёл на корабль, и забрался в собственный ящичек.
• Ну вот и финальный твист, приводящий читателей в замешательство. В принципе, суть передана верно, а то, что от авторского текста остались рожки и ножки — ну так перевод никогда не был точной наукой.
облако тэгов
Ангарск: