Сообщения и комментарии посетителя
Распределение сообщений по форумам
Количество собщений на форумах по годам
Сообщения посетителя Alex Fenrir-Gray на форуме (всего: 1171 шт.)
Сортировка: по датепо форумампо темам
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
 Отправлено позавчера в 08:01
Роберт Ирвин. Ориентализм и его враги. Полный текст. Скучновато, конечно, для любителей сказок. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 7 февраля 08:44
Вот фрагмент из вступительной части о структуре этой книги: Название этой книги — «Чуждая магия» — намекает на знаковый характер «Ночей» как произведения фантазии, наполненного сверхъестественными и незнакомыми чудесами и основанного на чарах. Но оно также обращает внимание на чужеродность многих чародеев, которые с тех пор сформировали образы экзотических магов в популярной культуре — фокусники, медиумы, крестные феи и короли гоблинов отдаляются друг от друга после «1001 ночи», приобретают тюрбаны, остроконечные шляпы и другие восточные черты (не вдохновлена ли шляпа со шпилькой у мага одеждой дервишей, которые играют активную роль в «Ночах»?). Название также подразумевает, что существует форма магического мышления, которая является «чуждой» не потому, что незнакома, а потому, что скрыта и отрицается. Если мы столкнемся с его проявлениями в обычных современных процессах, мы сами покажемся себе чуждыми. Запечатленный, но скрытый под фантастическими интригами «Ночей», водяной знак, придающий смысл способам иррационального мышления по отношению к современному опыту, — это то, что подразумевается под «представлением перед нашими глазами интуитивным образом факта, внутренней фигуры, внешнего мира». (*58) Незаметное и все же повсеместное, магическое мышление является структурным для наименований и языка, представлений о себе и собственности, а также для визуального воплощения, как давно поняла и передала литература воображения. В то же время динамика повествования в «Альф Лайла ва-Лайла» опирается на другую форму магического мышления. В ней писательница/сказительница предстает, во-первых, как Шахразада, чье искусство предотвращает падение бед на ее собственную голову и на всех ее сестер под угрозой султанского указа и тем самым наделяет сам сюжетный цикл чарующей силой. Но, во-вторых, «Ночи» вдохновляют на размышления о писательстве и создании литературы как о формах обмена во времени – воображаемых путешествиях, в которых создатель сливается с тем, что создается, пока артефакт не обретает в ответ свою собственную силу создания. Оба эти принципа отходят от распространенного представления об искусстве как мимесисе, представляющем мир убедительным, правдивым образом, и вместо этого делают акцент на агентности литературы. Истории не обязательно должны сообщать о реальной жизни, но прокладывать путь к изменению опыта ее проживания. Все думают, что знают эти истории (я знала, пока не начала эту книгу). Но запутанная история «Ночей» означает, что эти рассказы все еще не так легко найти в удобочитаемой (или доступной) форме. Некоторые из них известны гораздо лучше благодаря сцене и экрану, пантомиме и опере, поговоркам, пословицам, оформлению коробок с турецкими лакомствами и сотням рекламных объявлений о местах отдыха. Но многие из рассказов известны не очень широко и даже не очень доступны, поэтому вместо того, чтобы предполагать наличие знаний (которых и у меня самой не было), я изложила — в очень сжатом виде — пятнадцать историй для удобства пользования и разместила их в книге. Часть I, «Соломон — мудрый царь», посвящена чарам в рассказах, джиннам и пери, их путям, среде обитания, силе и проявлениям; часть II, «Темные искусства и странные боги», исследует магов — особенно магов, или колдунов «Ночей», — и их практики, включая алхимию, астрологию и гадание по снам. Отношение менялось в зависимости от религии и философии, и «Ночи» показывают, как гетеродоксальная магия была экзотизирована, изгнана за пределы страны и приписана чужакам, в соответствии с моделью, которая также закрепилась в Европе после XVIII века (Фауст — житель Германии, но Дарт Вейдер или Саурон...). Однако последние события, включая повышение статуса сказки, отраженное в успехе «Арабских ночей», переосмыслили прежнее колдовство как шаманское и благодетельное. Часть III, «Активные предметы», обращается к некоторым отличительным локусам магического мышления, выраженным в «1001 ночи», и исследует зачарованные артефакты богатой торговой культуры, а также соответствия между зачарованными состояниями и магическим мышлением в сказках и событиями в современном опыте. «Ночи» — это сказки о собственности, в которых вещи буквально живые, чувствующие и действенные. Вещи разговаривают, а Османская империя стала понятной благодаря своим артефактам. Я спрашиваю, имеют ли наши современные устройства отношение к другим классам предметов, которым приписывалась власть, таким как реликвии, фетиши и талисманы. Является ли поведение вещей в историях, парадоксальным образом, проясняющим нечто для нас сейчас? Часть IV, «Восточные маскарады», посвящена реакции писателей и других творческих личностей на «Ночи» вскоре после появления книги в печати. Отсюда вытекает мой второй главный аргумент — жанр надуманных нелепых историй, который представляют собой «Ночи», создал идеальный форум для другого вида свободы — свободы воображения. Фантазия позволяла им проводить мысленные эксперименты — отправляться в полеты разума. Строго говоря, такие фантастические повествования XVIII и начала XIX века принимают форму антифэнтези, подобно тому, как городские сказки Салонньера так часто являются насмешкой над сказками. (*59) Это можно назвать эффектом шпильки — направление насмешки поворачивается обратно на себя, и улыбка удивления сменяется улыбкой насмешки. Хотя многие писатели, подобно Вольтеру, переняли модальность «Ночей», высмеивая и преувеличивая ее в явном духе легкомыслия, они также использовали этот шанс для буйной игры воображения, чтобы представить себе, как это делает сама Шахразада в этих историях, различные режимы власти, раскрепощенную эротику и пророческие технологические инновации. В этом отношении они уловили глубинную динамику книги — своими рассказами Шахразада убеждает тиранического султана одуматься. Для поколения, пришедшего после философов, восточные чары имели другую, более мрачную привлекательность: если Вольтер заострял сатиру на их нелепости, то такие писатели, как Уильям Бекфорд и Иоганн Вольфганг Гете, находили в них почву для более личных, сексуальных и эмоциональных свобод. Проекция на фантастический Восток также делала девиантность более безопасным местом. Заряженное воображение Бекфорда наполняет «Ватек» и многие другие, менее известные его сказки; о нем обычно говорят, как об эксцентричной, маргинальной фигуре, но его дикие и жестокие фантазии показывают, как «Арабские ночи» теперь предлагали пространство для психологического нонконформизма — для радикальной позиции романтизма и готической делинквентности. Случай с поздним, насыщенным циклом любовных стихов Гете «Западно-восточный диван», обсуждаемый в главе 15, возвращает Эдварда Саида в спор, поскольку он и Даниэль Баренбойм назвали молодежный оркестр арабских и израильских музыкантов в честь бесстрастной пародии Гете на персидского поэта и любовника. Почти затмив литературное значение, пьесы, оперы и фильмы распространили жанр «Арабских ночей». В заключительной части книги, «Полеты разума», я обращаюсь к этой истории, вернее, к очень небольшой ее части. Свобода, которую «Ночи» давали мечтам о возможностях, включала в себя фантазии о человеческих полетах, и эта особенность особенно вдохновляла на богатые и увлекательные спекуляции. Глава 17, «Почему Аладдин?», посвящена успеху «Аладдина», в частности, росту демократических зрелищ в викторианской развлекательной индустрии и изобретательному театральному искусству. Ранний кинематограф перенял у театра всевозможные трюки и иллюзии и тоже повернулся лицом к Востоку. Глава 18 «Машинные сны» посвящена самой сложной голливудской картине того периода — «Багдадскому вору» (1924), во многом неудобному фильму, в котором действует герой в стиле Аладдина и, сохраняя шуточные и романтические традиции пантомимы, используется множество роскошных спецэффектов, которые станут синонимами самого кино — например, исчезновение и полет. В то же время в Берлине гениальный кукловод-силуэтист Лотта Райнигер создавала одну из самых запоминающихся версий «Арабских ночей» — свой прекрасный «фильм теней» «Приключения принца Ахмеда» (глава 19). Появление кино и изобретение психоанализа — два самых заметных опознавательных знака современности. Возможно, причудливо, но, надеюсь, в духе «Альф Лайла ва-Лайла», задаться вопросом, не создавал ли Фрейд, накрывая свой диван восточным ковром, — сознательно или бессознательно — восточную обстановку для первого психоаналитического лечения: разговор как форма повествования, с переменой ролей (именно рассказчик нуждается в исцелении, а не слушатель-султан). Когда я проверяла эту гипотезу, «смирнский ковер», которым Фрейд задрапировал свою психоаналитическую кушетку, оказался богаче символизмом, чем я предполагала (глава 20). Я взяла «Ночи» в качестве отправной точки, чтобы уловить идеи о чарах в послесвечении книги. Книга «Чуждая магия» прежде всего рассматривает удовольствие — 'aja'ib, чудеса и изумление, — которое дарят «Арабские ночи» и которое продолжают дарить многочисленные вариации, вдохновленные этими историями, в литературе, на сцене и экране, и пытается понять, почему. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 7 февраля 08:41
Историк культуры Марина Уорнер написала необычную книгу "Чуждая магия" о влиянии магического мышления "1001 ночи" на современную культуру. Об авторе Марина Уорнер провела свои ранние годы в Каире, получила образование в Брюсселе и Лондоне, а затем изучала современные языки в Оксфорде. Она является всемирно известным историком культуры, критиком, романистом и автором коротких рассказов. От своих ранних книг о Деве Марии и Жанне д'Арк до ставших бестселлерами исследований сказок и народных историй «От чудовища до блондинки» и «Не гони бугимена», она исследует различные фигуры в мифах и сказках, а также искусство и литературу, на которые они вдохновили. Она много читает лекций в Европе, США и на Ближнем Востоке, а в настоящее время является профессором кафедры литературы, кино и театроведения Эссекского университета. В 2008 году ей был присвоен титул CBE (коммандор ордена Британской Империи). www.marinawarner.com О книге Магия — это не просто оккультные искусства, а целый образ мышления, мечта о невозможном. Как таковая она обладает огромной силой, открывая сознанию новые сферы достижений — воображение предшествует факту. Раньше оно ассоциировалось с мудростью, пониманием сил природы и технической изобретательностью, позволяющей людям делать то, о чем они раньше и не мечтали. Высшим образцом такого магического мышления являются «Арабские ночи» с их летающими коврами, спрятанными сокровищами и внезапными откровениями. Переведенная на французский и английский языки в начале эпохи Просвещения, эта книга стала бестселлером среди интеллектуалов, когда в арабском мире о ней еще думали как о простом сборнике народных сказок. Для мыслителей Запада необычность книги открыла видения трансформации: мечты о полетах, говорящих предметах, виртуальных деньгах и силе слова, способной принести перемены. Ее сказки создают поэтический образ невозможного, притчу о тайном знании и силе. Прежде всего в них есть очарование странного — вера в то, что истинное знание лежит где-то в другом месте, в таинственном царстве чудес. В рамках своего исследования пророческих чар «Ночей» Марина Уорнер пересказывает некоторые из самых удивительных и менее известных историй. Она исследует фигуру темного мага или волшебника, от Соломона до злого дяди в «Аладдине»; сложную витальность джиннов, или гениев; метаморфозы животных и летающие ковры. Ее повествование показывает, что магическое мышление, переданное в этих историях, управляет многими аспектами опыта даже сегодня. В этом отношении Восток и Запад ведут плодотворный диалог. Писатели и художники всех направлений нашли себя, приняв восточное обличье. С поразительной оригинальностью и безупречным исследованием эта новаторская книга показывает, как магия в самом глубоком смысле помогла создать современный мир и как глубоко она все еще вписана в образ нашего мышления сегодня. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 10 января 04:26
Роберт Ирвин в книге "Жажда познания — ориентализм и его враги" излагает историю советского востоковедения таким образом: Массиньон участвовал в колониальном предприятии Франции в Северной Африке. Снук Хургронье провел большую часть своей жизни на службе голландского колониализма. Однако если вы хотите в полной мере и должным образом рассмотреть отношения между ориентализмом и империализмом, то вам следует обратиться к России с ее огромной империей мусульманских подданных на Кавказе и в Центральной Азии. Ни одна история ориентализма не может считаться серьезной, если в ней полностью игнорируется вклад русских. В первый год двадцатого века в Санкт-Петербурге был основан Императорский восточный институт. Виктор Розен был в то время доминирующей фигурой и учителем Бартольда и Крачковского, двух крупнейших русских ориенталистов начала XX века и хранителей докоммунистической традиции учености. Согласно Большой советской энциклопедии, Василий Владимирович Бартольд (1869-1930) получил буржуазное воспитание и поэтому придерживался идеалистической концепции исторических процессов (*67). Хотя он уделял много внимания классовой борьбе, он не был коммунистом. Он оставался идеалистом, склонным делать акцент на идеологических, а не материальных факторах. Он был прежде всего тюркологом, склонным к позитивной картине досовременной тюрко-монгольской культуры, и поэтому подвергался нападкам со стороны ортодоксального коммунистического востоковеда Петрушевского за его «расистско-националистическую идеализацию тюрко-татарских кочевников». Более того, его взгляды на экономические последствия монгольских нашествий «не могут быть приняты советской историографией». (Бартольд утверждал, что рассказы о разрушениях и дикости монголов в XIII веке преувеличены и что в некоторых отношениях монгольская оккупация средневековой Руси имела благоприятные результаты (*68)) Большая советская энциклопедия вторила Петрушевскому и постановила, что недостаточно «учитывается тот факт, что монгольское завоевание привело к разрушению производительных сил и длительному порабощению покоренных народов». Коммунистический ориенталист Беляев назвал книгу Бартольда «Мир ислама» ценным вульгаризаторским трудом, «несмотря на то, что она написана с позиций европейского буржуазного ориентализма». Смирнов, другой коммунистический ученый, осудил Бартольда за то, что тот не рассматривает ислам как идеологию и не в состоянии выявить классовую природу ислама и «тот факт, что он всегда и везде служит орудием эксплуатации и принуждения трудящихся масс». Книги Бартольда были на некоторое время запрещены советскими властями, но затем переизданы в 1960-х годах с исправленными аннотациями. Хотя основная работа Бартольда была связана с турецкими материалами, он был также арабистом и, например, в статье «Коран и море» утверждал, что упоминания моря в Коране не могли возникнуть из еврейских источников. Старомодное научное уважение Бартольда к фактам и его буржуазный идеализм вызывали огромную критику со стороны более слабоумных или идеологически заблуждающихся коллег. Тем не менее, международная репутация спасла его от потери преподавательского поста или чего похуже. То же самое можно сказать и о его современнике Игнатии Крачковском (1883-1951) (*69). Еще школьником, помешанный на книгах Крачковский пытался выучить арабский по грамматике де Саси, а затем начал изучать язык с Виктором Розеном. В относительно свободные и легкие последние дни старой Российской империи Крачковский выезжал в Ливан и Египет, где у него появилось много друзей среди арабской интеллигенции. После большевистской революции все стало гораздо сложнее, и он узнал, что директор библиотеки, в которой он работал, умер от недоедания. Хотя Крачковский часто подвергался нападкам со стороны своих более молодых коллег из-за старомодности своей учености и подозрительных контактов с зарубежными ориенталистами, он выжил — но лишь ненадолго. Он страдал от «буржуазного» недостатка — слишком много внимания уделять иностранной науке и тем самым преуменьшать славные достижения русских в этой области. Он считал, что арабист должен знать английский, французский и немецкий языки, «а также итальянский, потому что со второй половины нынешнего столетия сочинения на этом языке на арабские темы заняли место в авангарде ученой литературы». Желательно также знать испанский, если собираешься изучать арабов в Испании (*70). В 1930 году он пригласил Массиньона в Россию с визитом академической доброй воли и, как следствие, попал в тюрьму на девять месяцев, поскольку советские власти решили, что Массиньон действительно шпион. Крачковский, часто подверженный депрессиям, был склонен укрываться в малоизвестных восточных книгах и рукописях. Во время жестокой блокады Ленинграда в 1941 и 1942 годах он заведовал Ленинградской академией и погрузился в рукопись «Нафх аТ-Тиб» аль-Маккари (рассказ XVI века о былом величии мусульманской Испании). «Мое сердце опечалено. Тени учителей не скрывают от нас тени наших учеников, ушедших из жизни раньше нас. Многих из них я вижу — жизнь, полная лишений и двух разрушительных войн, срубила молодые побеги до их расцвета, и не всем было дано достичь полного расцвета. Но все они вступили на путь познания и почувствовали его очарование. Для них, как и для меня, рукописи говорили на языке живых, и они приходили ко мне с найденными сокровищами» (*71). Эти меланхоличные размышления пришли в конце его мемуаров о жизни в ориентализме. Немногие ориенталисты писали автобиографии (заметными исключениями являются Денисон Росс, Андре Микель и Максим Родинсон). Как заметил Крачковский, «ученые редко рассказывают о себе, своем развитии, эмоциях, которые сопровождали их работу, и обстоятельствах, в которых они совершали свои открытия». Книга Крачковского «Над арабскими рукописями» (1945, английский перевод 1953), несмотря на частые упоминания о трудностях и депрессии, является самым восхитительным примером этого жанра. Крачковский был невероятно плодовит и переходил от темы к теме. Как и Гамильтон Гибб, он проявлял огромный интерес к модернистским и реформистским движениям на Ближнем Востоке и к современному арабскому роману. Однако главным его трудом стала обширная работа о средневековых арабских географах, опубликованная на русском языке, но впоследствии переведенная на арабский и используемая до сих пор (*72). Он также подготовил русский перевод Корана с арабского. (Все предыдущие русские «переводы», кроме одного, были сделаны с европейских языков). Как уже отмечалось, он пользовался международной репутацией. Однако настало время обратиться к некоторым из его менее уважаемых и порой довольно странных коллег и преемников. Советские востоковеды находились на службе у империи с огромным количеством мусульман. В 1917 году большевистский режим издал декрет, гарантирующий мусульманам свободу совести. В 1921 году Научная ассоциация российских востоковедов провозгласила: «Москва — это новая Мекка, это Медина всех репрессированных народов». Однако, несмотря на честные обещания, ислам был развенчан в советских музеях атеизма, а советские востоковеды были привлечены к борьбе с исламскими суевериями. Также велась ожесточенная кампания против использования арабской письменности. Ее называли письмом реакционных мулл и суфиев, а также попрекали тем, что она не очень хорошо приспособлена для передачи тюркских языков. Владение книгами на арабской графике могло привести к смертному приговору — Исламская культура и социальные структуры были тем, от чего нужно было отучить мусульманские народы. В целом советская ортодоксия заключалась в том, что исламское общество должно было пройти пять стадий: первобытное общество, рабовладельческое, феодальное, капиталистическое и марксистское социалистическое (*73). Жизнь Пророка и первый век ислама подвергались особенно ожесточенному изучению со стороны советских востоковедов. Некоторые ученые довольствовались лишь тем, что представляли возникновение ислама в определяющем экономическом контексте. Например, Е. А. Беляев признавал, что Пророк был исторической фигурой. В его работе «Арабы, ислам и Арабский халифат в раннее средневековье» большое внимание уделяется роли физической среды в возникновении ислама. Если говорить более конкретно, то ислам был религией, возникшей в интересах рабовладельческой меркантильной буржуазии Мекки и Медины. Коран не был открыт Пророком, а был придуман после его смерти. Раннее исламское общество совершило переход от рабовладельческого патриархального общества к более развитому феодализму. Беляев подчеркивал значение гетеродоксальных и революционных движений раннего исламского периода, таких как маздакиты и хариджиты, и был горячим, хотя и запоздалым, сторонником чаяний трудящихся масс раннесредневекового Ближнего Востока, которые, по его мнению, представляли эти движения. Он также подчеркивал разрушительный характер ранних арабских завоеваний (*74). (Обличение вторжений кочевников, будь то арабских, турецких или монгольских, было рутинной обязанностью советских ученых). Хотя Беляев старался игнорировать как европейские, так и арабские исследования в своей области, поскольку они неизбежно были идеологически запятнаны, некоторые его коллеги все же осуждали его за слишком большое внимание к подобным материалам. Некоторые советские востоковеды придерживались гораздо более разрушительного подхода к исламской истории. Климович написал статью «Существовал ли Мухаммед?», в которой ответил на поставленный вопрос отрицательно. Все источники о жизни пророка были поздними и сомнительными. В книге «Содержание Корана» (1928) Климович стремился обнажить его внутренние противоречия. Он утверждал, что это документ, составленный от имени эксплуататоров — меркантильной буржуазии Мекки и Медины, — обещавший эксплуатируемым массам рай в загробном мире, который и был главной силой ислама (*75). Пророк был бэкформацией — фигурой, придуманной задним числом, чтобы дать религии основателя. Н. А. Морозов пошел еще дальше и утверждал в книге «Христос» (1930), что до потрясения крестовых походов ислам и иудаизм были неотличимы друг от друга. В Коране есть указания на то, что он был написан уже в одиннадцатом веке. Ислам не мог зародиться на Аравийском полуострове, поскольку он находился слишком далеко от основных центров цивилизации, чтобы дать начало новой религии. Мухаммед и первые халифы были всего лишь мифическими фигурами. Непоследовательно Морозов, предположив, что ранний ислам не отличался от иудаизма, сделал вывод, что ранний ислам был всего лишь версией христианской арианской ереси (*76). (Ариане отрицали, что Христос был полностью божественным или единосущным Богу-Отцу). Разумеется, никто из советских ученых не принял традиционную мусульманскую точку зрения на происхождение ислама. Единственная существенная дискуссия велась по вопросу о том, является ли возникновение этой религии триумфом буржуазии или она отражает более раннюю фазу исторической эволюции, переход от рабовладельческого общества к феодальному. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 20 ноября 2024 г. 09:01
В частности, Ирвин ссылается на такую любопытную работу: Kalpan Sahni, Crucifying the Orient: Russian Orientalism and the Colonization of the Caucasus and Central Asia (Bangkok, 1997); https://indigo.com.ge/en/articles/aghmosa... |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 20 ноября 2024 г. 08:41
Роберт Ирвин в книге "Жажда познания — ориентализм и его враги" пишет о Петре I : Если в большинстве стран Европы востоковедение застопорилось, то в России оно только начиналось, и если мы хотим установить тесную связь между ориентализмом и империализмом, то, конечно, в первую очередь следует обратиться к России. Истоки русского ориентализма весьма любопытны — ведь они начинаются с Кунсткамеры, кабинета диковинок, собранного Петром Великим (1672-1725). Как известно, Петр был полон решимости модернизировать свою империю и покончить со средневековыми взглядами и обычаями, которые были препятствием для торгового и военного прогресса. (Интересно отметить, что поддержка Петром преподавания и издательского дела на латыни была частью великого модернизационного проекта). В 1697-8 годах Петр совершил «Великое посольство» в Западную Европу, где изучал кораблестроение, горное дело и многое другое. Среди прочего его поразила роль, которую играли на Западе кабинеты курьёзов в систематизации знаний и стимулировании исследований. Посетив несколько голландских коллекций диковинок и произведений искусства, по возвращении в Россию он начал собирать их сам. Его агенты рыскали по Европе, скупая не только отдельные диковинки, но и целые коллекции подобных вещей. Кабинет диковинок Петра Великого был открыт для публики или, по крайней мере, для тех представителей общества, которые могли сойти за джентльменов или дам. Кавалеры могли осмотреть живого карлика, живого гермафродита, зубы слонов Александра, рукописи на экзотических языках, чучела чудовищ и великолепные клады скифского золота. Таким образом Петр надеялся наставлять своих варварских русских подданных. С 1724 года коллекция находилась в ведении Петербургской Академии наук, и со временем Кабинет диковинок превратился в полноценный музей Академии наук. Большая часть его содержимого была передана в Азиатский музей, открытый в 1818 году, а Азиатский музей, в свою очередь, стал ядром Института востоковедения. Одновременно с обучением своих подданных Петр стремился пополнить их число. В Средней Азии и на Кавказе Россия приобретала империю, населенную преимущественно мусульманами, и было очевидно, что для более эффективного управления этими мусульманами необходимо лучше понимать ислам. В 1702 году была создана специальная школа для изучения восточных языков. В 1716 году Петр перевел Коран с французской версии Дю Риера. Петр также заказал работу Дмитрия Кантемира «Книга систима или состояние мухамеданской религии» (1722). Он отправил пятерых ученых в Персию для изучения восточных языков. По мере расширения России в исламских землях она получала все больше материалов для изучения Востока, и, например, взятие Дербента на Кавказе (1722) привело к притоку восточных рукописей в Петербург |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 19 ноября 2024 г. 18:42
ЭПИЛОГ ИСТОРИИ (ИЗ ВЕРСИИ ГАЛЛАНА) 1. Султан Индии: Этот эпилог к рассказу, который, возможно, был создан Галланом или его издателем, представляет собой попытку подвести итог истории «Ночей». Представление о том, что истории Шахразады рассказывались не только для того, чтобы отвлечь султана от планов убийства его жен, но и чтобы исцелить его дух и научить его тому, что в мире есть женщины, обладающие остроумием, мужеством и верностью, появилось благодаря таким дополнениям к сборнику рассказов, как это. 2. «Ты будешь известна тем, что освободила всех девушек»: Победа Шахразады провозглашена, поскольку она не только справилась с угрозой, нависшей над ней, но и спасла свое царство. Искушение переписать эту концовку породило множество 1002-х ночей на протяжении трех столетий. В 1796 году Энтони Гамильтон в книге "История майского цветка» предположил, что у Шахразады закончились сюжеты и ее сестра Дуньязада должна была заменить ее. Обладая большим политическим чутьем, Дуньязада успешно заключает пари и выигрывает жизнь своей сестры. В XIX веке Теофиль Готье также представлял себе, что у Шахразады закончились истории, но сказка, которую рассказывает ей рассказчик, приводит ее не к спасению, а к гибели. В пересказе Эдгара Аллана По, написанном в 1845 году, Шахразада оставляет восточные фантазии, чтобы поведать о технологических чудесах современного мира (пароходы, телеграф, счётные машинки), но ее преследует муж, который с автоматическим подозрением относится к женщине, осмелившейся войти в рациональный мир современного человека. Другие писатели представляют себе, что Шахразада выживает, но не с тем счастливым концом, о котором фантазировали во Франции начала XVIII века. В романе Нагиба Махфуза «Арабские ночи и дни» Шахразада в начале романа освобождается от угрозы смерти со стороны мужа, но это пиррова победа, поскольку цапство по-прежнему погрязло в крови и коррупции. И, возможно, самые решительные защитники Шахразады просто отказываются признать, что истории должен прийти конец. Пересказ Ханан аль-Шайх заканчивается именно там, где начинается: с наступлением ночи слова Шахразады берут верх, а ее истории становятся «ее щитом от меча, нависшего над ней, как предзнаменование рассвета» (с. 288). 3. султана и его жену от всех их подданных: вероятно, более ранний вариант сказки в «Сто и одной ночи», в котором царь женится на Дуньязаде, а она зовет Шахразаду с собой, имеет счастливый конец: «И так каждую ночь она рассказывала свои истории, пока не прошло сто и одна ночь и Динарзад не забеременела от царя. Он заверил их обоих в безопасности, и Шахразад перестала приходить к нему» (Fudge, A Hundred and One Nights, p. 23). Другие версии финала — из Бреслау или Калькутты-2 здесь не рассматриваются. Возможно, как слишком поздние. Может быть дальше что-то будет про это написано. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 19 ноября 2024 г. 18:40
21. Сказка об осле и быке: Визирь не верит в способности своей дочери, и эта встроенная история призвана продемонстрировать ее глупость. Подобная «поучительная вставка» — самое простое из многочисленных оправданий сюжета в «Тысяче и одной ночи», но не самое распространенное. 22. Его научили языку зверей: Другой арабский сборник рассказов периода Аббасидов, «Калила и Димна» (версия индийской «Панчатантры»), включает в себя басни о животных, взятые из индийского текста, организованные как уроки для царя. Вероятно, эта история имеет схожие корни. Миа Герхардт утверждает, что такого рода сказки с участием животных относительно редки в «Ночах» (с. 283-84). 23. Под ударами человека он попытался схитрить: Животное использует свою хитрость (makr), чтобы отказаться от власти торговца. Сил указал на самое раннее значение слова ruse- «уловка, уклоняющееся движение загнанного животного» — как на остроумное описание «Ночей» в целом. «Ночи» — это длинная уловка: Шахразада использует хитроумные средства, чтобы спасти свою жизнь». 24. «И ты, моя девочка»: Визирь доносит до читателя предполагаемый урок своей истории, но Джером Клинтон сомневается, насколько убедительным он может быть. Трудно понять, как мораль этой истории применима к решению Шахразады выйти замуж за Шахрияра. Визирь апеллирует к мелким корыстным интересам, в то время как Шахразада явно готова рискнуть смертью ради достижения своих целей. 25. оставил жене и детям причитающуюся им долю: Эти подробности о том, как следует готовиться к смерти, можно истолковать как способ напомнить слушателям об их обязанностях в исламе. Освобождение раба считалось для мусульман достойным поступком. Джек Зипс считает, что одной из целей сказок «Арабских ночей» было приобщение слушателей к мусульманским обычаям и законам путем включения подобных деталей (с. 587-88). 26. «Он должен взять дубовую ветвь»: И снова рассказ визиря выглядит неудачным, когда он представляет себе Шахразаду в роли женщины, требующей дисциплины. Его предложение заставить ее повиноваться или подвергнуться жестокой расправе, похоже, свидетельствует о том, что он либо не знает характера своей дочери, либо еще не столкнулся с реальностью ситуации. 27. «Не пытайтесь произвести на меня впечатление»: Шахразада уверенно отвергает слабые попытки отца отговорить ее от действий и заявляет о превосходстве своего умения рассказывать истории. Она быстро показывает, что способна на более страшную угрозу, когда обличает визиря в его собственном лицемерии — он посылает молодых женщин на смерть, защищая при этом собственных дочерей. Шахразада отказывается пользоваться той же властью, которая терроризирует и убивает других женщин. 28. «Когда я буду у царя, я пошлю за тобой»: Заговор между сестрами — важная часть рамочной сказки и источник вдохновения для последующих писателей. Марина Уорнер пишет, что отношения сестер «казались самой полной метафорой любви против смерти, выраженной через союз девушек против мужчин, имеющих над ними власть» (с. 5). Роуз Балластер рассматривает эти сестринские отношения как источник политической власти для таких авторов XVIII-XIX веков, как Джейн Остин (стр. 93-96). Джеймс Джойс, на которого оказали сильное влияние «Арабские ночи», также упоминает этих «неразлучных сестер, неконтролируемых ночных болтушек» в своем романе «Поминки по Финнегану». 29. «И Дуньязада сказала: «Да»»: Присутствие Дуньязады в царской опочивальне вызывало некоторое смущение у Антуана Галлана, и он постарался в своем переводе объяснить порядок, приемлемый для читателей XVIII века: султан и Шахразада будут спать на кровати в алькове, поднятом высоко над землей (согласно восточным обычаям), а Дуньязада — на кровати у самого подножия алькова. В рамочной сказке «Сто и одной ночи» именно Дуньязада выходит замуж за Шахрияра, а ее сестра Шахразада сопровождает ее в брачные покои, и именно Дуньязада приказывает сестре рассказать историю, не дожидаясь разрешения царя. 30. «И она сказала: «Слушай»»: Когда в «Сто и одной ночи» приходит время царю убить Дуньязаду, она говорит: «Шахразада, сестра моя! Приди и расскажи царю одну из своих прекрасных историй», и она отвечает: «Иду» (с. 21). |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 19 ноября 2024 г. 18:39
11. Они увидели, что это был джинн: В арабской культуре джинны созданы из огня и обладают сверхъестественными способностями. Они населяют свои собственные царства, но могут жить и среди людей, хотя обычно невидимы. Они не являются ни ангелами, ни демонами христианской космологии. Генри Торренс, переводчик «Арабских ночей», утверждал, что они «смертны по своей природе и подвержены человеческим желаниям и страстям» (p. ii, n. 7). Джинны признаны в Коране, и некоторые из них могут считаться истинными мусульманами, послушными законам Аллаха. Другие восстали против Соломона, которому Бог дал власть над всеми живыми существами, и были наказаны тем, что их заключили в тюрьму или бросили в море. Некоторые джинны раскаялись перед лицом этого наказания, но другие так и остались агентами зла и нечестия. 12. Лицо, подобное луне: В арабской литературе луна считалась воплощением красоты, и она часто используется для описания человеческой красоты, как женской, так и мужской. 13. «Жемчужина среди женщин, которых я похитил»: Джинны могут быть полезными или зловредными, и в «1001 ночи» есть несколько историй, в которых джинны похищают женщину и прячут ее в каком-то отдаленном месте (см. сказки “Второй дервиш», «Принц Сайф аль-Мулук и принцесса Бадиат аль-Джамаль» и «Абу Мухаммед — лентяй»). Ульрих Марзолф и Ричард ван Левен нашли аналогию этому эпизоду, в котором женщина находится в плену и при этом находит способ заниматься сексом с другими мужчинами, пока ее хозяин спит. Похожие истории встречаются в «Океане сказаний», индийском сборнике сказок XI века, а также в персидской «Тути-наме» XIV века (Arabian Nights Encyclopedia, p. 372). 14. девяносто восемь колец: Необходимость нового перевода хорошо демонстрирует практика прошлых переводчиков в этом эпизоде — в частности, Бертона, который рассматривает украденную джинном невесту как пошлую шутку. В версии Бертона число колец равно 570. Он объясняет, что предпочитает юмор в преувеличенном количестве любовников (vol. 1, p. 12, n. 2). 15. «Он думал, что я у него в руках»: В столкновении с джинном и пленной невестой Шахрияр отождествляет себя с джинном и не замечает несправедливости, которой подверглась пленница. В своей интерпретации этой истории Джером Клинтон задается вопросом, не занимала ли жена Шахрияра положение, подобное положению невесты джинна, — «женщина, желанная как драгоценность и хранимая как вещь, которой можно наслаждаться по своему усмотрению». Он спрашивает, не чувствовала ли она себя «пленницей чудовища, чья огромная сила уязвима только в одном месте» (с. 489-90). Феминистские интерпретации этой истории рассматривают бунт пленной невесты как единственный способ самоутверждения против контроля джинна над ее телом. 16. «Никогда больше не жениться»: После того как аналогичный квест в «Неистовом Роланде» демонстрирует тщетность попыток контролировать желание молодой женщины, Астольфо и Джокондо приходят к иному выводу, чем Шахрияр: они с тем же успехом могут вернуться к своим женам. 17. «Взять мою жену и убить ее»: Жестокость рамочной сказки представляла собой серьезную проблему для авторов, адаптировавших ее для детей. Первым, кто предпринял заметную попытку создать «Арабские ночи» на английском языке для детей, был Ричард Джонсон, опубликовавший свой морализаторский пересказ под псевдонимом «Преподобный мистер Купер» в 1791 году. В отличие от некоторых детских авторов, которые вообще опускали рамку, он объяснил, что султан «нежно любил» свою жену, пока она не «предала его доверие» и не была задушена (Alderson, pp. 84-85). Детская версия Джорджа Ньюнса, изданная в 1899 году, избежала обсуждения сексуальной неверности, но создала впечатление, что первая царица Шахрияра предала свою страну иностранным врагам, а версия Хелен Марион Бернсайд, изданная в 1893 году, подразумевала, что в чем-то виновата Шахразада, а не предыдущая царица (Caracciolo, ed., p. 41) 18. Среди отцов и матерей поднялся шум: Шахрияр явно воспринимается как опасность для всего царства, нарушивший свои обязанности правителя. В рассказе тщательно показано, что разные слои общества в равной степени пострадали от бесчинств царя, а комментарии Шахразады, сделанные позднее в рассказе, свидетельствуют о том, что она понимает, что безумие царя представляет угрозу для всего народа. 19. Шахразада прочитала много книг: Описание Шахразады не фокусируется на ее физических атрибутах и не включает стандартные формулы приписывания красоты женщине. Вместо этого она демонстрирует ценность образованного ума и служит первой в ряду умных и находчивых героинь сборника сказок в целом. В другой сказке «Ночей» рабыня Таваддуд поражает двор Харуна ар-Рашида, споря с выдающимися учеными Багдада по вопросам теологии, физиологии, астрономии и философии. В своем французском переводе «Ночей» Антуан Галлан счел нужным сделать Шахразаду «совершенной красавицей». 20. «Чтобы я могла освободить свой народ»: Во многих версиях истории Шахразады акцент делается на ее личной опасности. В этом переводе ясно, что ее цель — не просто пережить еще один день, увлекая Шахрияра захватывающей историей, а освободить свое царство от угрозы, исходящей от его правителя, даже ценой собственной жизни. Интригующим остается вопрос, была ли она сама готова убить Шахрияра, если бы ее уловка с рассказом потерпела неудачу. Роз Балластер описывает Шахразаду как «государственную героиню», которая рискует жизнью ради восстановления благополучия своего царства (с. 85). |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 19 ноября 2024 г. 18:38
Комментарий к рамочной истории в этой книге выглядит так: ИСТОРИЯ О ЦАРЕ ШАХРИЯРЕ И ДОЧЕРИ ЕГО ВЕЗИРЯ ШАХРАЗАДЕ В «Тысяче и одной ночи» Шахразада рассказывает множество историй, но ее собственная история не входит в их число. Первая сказка знакомит с испытаниями двух братьев-царей, которые считают себя жертвами шокирующих актов неверности своих жен и убеждаются в сущностной двуличности женщин после встречи с плененной невестой джинна. Страдая от сексуального предательства, царь Шахрияр игнорирует свои обязанности правителя и начинает безудержную кампанию насилия, каждый день женится и убивает новую невесту. Эта рамочная история, несомненно, шокирует тех, кто ожидает более мягкого очарования европейской сказки, и в детских изданиях «Арабских ночей» она систематически вырезалась. Однако она является ключом к фундаментальным темам, определяющим восприятие сборника на протяжении последних трех столетий. Для западных читателей, познакомившихся с «Арабскими ночами» в первых европейских переводах, скатывание Шахрияра в мстительный гнев, угрожающий всему его царству, часто ассоциировалось с опасностями восточной тирании, а также с эротическими фантазиями о гареме. Однако другие читают этот рассказ о жестоком правлении вместе с историями из «Ночей», в которых речь идет об идеализированном халифе Харуне ар-Рашиде, чтобы более широко рассмотреть вопросы справедливости и управления в своих собственных обществах. Последний подход характерен для более поздних арабских романистов, опирающихся на сказки «Ночей». Например, в романе «Арабские ночи и дни» (1979) египетский автор Нагиб Махфуз использует мотивы из сборника сказок, чтобы создать своего Шахрияра, который научится осознавать коррумпированность своего царства и важность отправления правосудия и милосердия. Другие критики обращают внимание на Шахрияра как на мощный символ патриархального насилия, а феминистские интерпретации «Ночей» подчеркивают вмешательство Шахразады в сюжет сказки как вдохновляющую историю о мужестве и находчивости перед лицом мужского угнетения. Ее решимость спасти свое царство, предложив себя в качестве невесты и сплетя ночную паутину историй, чтобы отвлечь и перевоспитать сломленного царя, служит образцом сопротивления, который продолжает вдохновлять читателей. В этой интерпретации Шахразада должна постепенно разрушить убеждение Шахрияра в том, что женщинам нельзя доверять, постепенно расширяя опыт царя, чтобы включить в него множество различных типов женщин, которые являются жителями «ночных» историй: верных любовниц, умных девушек-рабынь, преданных сестер, преданных матерей. Некоторые критики рассматривают этот процесс как расширенное гуманистическое образование, призванное привить Шахрияру понимание тонкостей человеческого поведения. Другие придерживаются психоаналитической модели и описывают рассказы Шахразады как уникальную форму «говорящего лекарства», предназначенного для лечения классического случая психоза. Независимо от того, воспринимаются ли эти рассказы как привкус безумия или нет, отношения Шахрияра и Шахразады задают фундаментальное напряжение в сборнике в целом между мужскими и женскими персонажами. Некоторые истории «Тысячи и одной ночи» задают острые вопросы о нравственности женщин — например, сказки, собранные в цикле под названием «Женские козни», — но другие сказки решительно утверждают обратное и разоблачают порочность, скрывающуюся в сердцах мужчин. Ливанская писательница Ханан аль-Шайх, создавшая собственную переработку сказок, видит в «Ночах» эту постоянную борьбу полов, а не только женоненавистничество, выраженное Шахрияром в первой сказке. Сестра Шахразады Дуньязада присутствует на протяжении всех этих долгих ночей, и есть соблазн рассматривать ее как суррогат женской аудитории этих сказок. Втянутая в любовный союз со своей сестрой, Дуньязада получает собственное образование в борьбе за власть между мужчинами и женщинами и в многочисленных формах сопротивления. Прежде всего, первая сказка «Ночей» знакомит мир с характером Шахразады, тем самым являясь одной из самых влиятельных демонстраций силы повествования в литературе. Ее пример вдохновлял целые поколения писателей, некоторые из которых решили выразить себя в аналогичных условиях угнетения и насилия. Для Марины Уорнер Шахразада — высший пример ценности писательского искусства: «Сила историй, способная ковать судьбы, никогда не была выражена так ярко и остро, как в этом цикле, в котором лезвие палаческого меча лежит на шее рассказчика» (Stranger Magic, p. 5). В «Арабских ночах» сказки становятся оружием, поддерживающим жизнь перед угрозой забвения, и А. С. Бьятт утверждает, что с этой угрозой сталкивается каждый читатель: «Все мы, подобно Шехерезаде, приговорены к смерти, и все мы думаем о своей жизни как о повествовании, с началом, серединой и концом» («Повествуй или умри»). 1. Рассказ начинается: Использование рамочных сказок для объединения нескольких историй можно увидеть в древних санскритских текстах, но имена персонажей и расположение этой сказки в эпоху Сасанидов (226-641 гг. н. э.) указывают на важность персидского контекста в генезисе этой сказки. Несмотря на это, «Ночи» не привязаны к определенной хронологии, и в последующих историях смешиваются исторические события из разных периодов. 2. Старший, Шахрияр: В этой версии вводной сказки подчеркивается сила царя Шахрияра, но другая влиятельная рукопись «Тысячи и одной ночи» (в недавнем переводе Малкольма Лайонса) придает значительный блеск характеру Шахрияра, говоря о том, что он славился справедливостью своего правления и был любим своими подданными. В этой версии последующее погружение царя в кампанию иррациональной мести против невинных женщин своего царства выглядит, пожалуй, более нелепо. 3. желал увидеть своего брата: Другая версия этой рамочной сказки (возможно, предшествующая этой) появляется в «Ста и одной ночи», другом арабском сборнике сказок. Там царь тщеславен, а юноша, вызванный к его двору, — соперник в борьбе за звание самого красивого из живущих. На ежегодном празднике царь приказывает мужчинам надеть лучшие одежды и вызывает желающих на состязание перед большим зеркалом, спрашивая своих приближенных, знают ли они человека красивее его. Сюжет завязывается, когда старый купец осмеливается упомянуть о более красивом мужчине, сыне продавца духов в далеком Хурасане (с. 3). 4. «У женщин нет верности»: Это высказывание можно рассматривать лишь как первый залп в непрекращающемся на протяжении всех историй «Тысячи и одной ночи» споре о том, кто из полов вероломнее — женщины или мужчины. Несмотря на женоненавистничество, проявляемое двумя разочарованными царями в рамочной сказке, в последующих историях представлено множество женских персонажей, опровергающих негативные стереотипы, подпитывающие гнев Шахрияра. 5. двадцать женщин-рабынь: Рабы — неотъемлемая часть общества, как оно представлено в сказках «1001 ночи». В арабских странах, где родились эти сказки, рабы имели самое разное происхождение. Они могли быть эфиопами или берберами, турками или черкесами, выходцами с Балкан или из других регионов Средиземноморья. Упоминания о рабах в «Ночах» порой отражают то, что, по мнению Мухсина аль-Мусави, является «скрытым предпочтением белой расы, предпочтением, противоречащим исламскому учению» (с. 86). 6. Она ходила среди них: Вариация на тему этой сказки, содержащаяся в «Сто и одной ночи», содержит более богатое описание царицы: «Ее тело казалось сделанным из света или имело прозрачность хрусталя. Как будто розы брали свой цвет с ее щек, а газели заимствовали свой взгляд у ее лица и глаз». Ее украшает «одежда, затканная золотом», и «корона, усыпанная различными драгоценностями». Сцена сопровождается музыкой: «Девушки-рабыни держали в руках лютни с длинными и короткими грифами, барабаны, литавры и флейты, и они начали двигаться, танцевать и размахивать руками» (с. 13). 7. десять темнокожих рабов были мужчинами: Роберт Ирвин представляет этот момент сексуальной и расистской паранойи, сосредоточенной на фигуре раба, как пример очень распространенного явления в средневековом арабском обществе, и он находит отклик в таких сказках, как «Три яблока» и «Заколдованный принц». 8. «Это наш общий жребий»: Удвоенная история царей-рогоносцев воспроизведена в «Неистовом Роланде», эпической поэме XVI века Людовико Ариосто. Когда король Джокондо прибывает ко двору своего брата Астольфо, он обнаруживает, что Астольфо также был предан своей женой, и радуется этому открытию. Повторяя схему из рамочной сказки «Ночей», два брата-короля отправляются в путешествие, чтобы узнать, существует ли такая вещь, как женская верность. 9. Хозяйка дома окликнула: Объяснения поведения безымянной царицы и ее сексуального партнера на протяжении веков сильно различались. Если в ранних прочтениях этот публичный акт сексуальной неверности рассматривался как проявление врожденной испорченности, то более поздние комментаторы, такие как Кэти Трампенер, считают действия неверных женщин в рамочной сказке «отчаянными попытками найти какую-то узкую сферу действия и свободы в мире, который поработил или сковал их» (с. 220). 10. Разум Шахрияра почти покинул его: В некоторых интерпретациях рамочной сказки предполагается, что Шахрияр действительно впал в безумие при виде предательства жены и что это необходимое объяснение его последующей кампании убийств. В своей психоаналитической интерпретации Бруно Беттельхайм утверждает, что Шахрияр символизирует человека, над которым полностью господствуют примитивные импульсы «ид», в то время как Шахразада олицетворяет контроль, осуществляемый с помощью «эго». Только через слияние этих двух начал можно вернуть благополучие в царство (с. 88-89). |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 19 ноября 2024 г. 09:22
Для тех, кто заинтересовался, предлагаю полный перевод вступительной части "Комментированной 1001 ночи" с содержанием, иллюстрациями и ссылками. Подробно и доходчиво рассматривается история происхождения сборника сказок и роль в этом Галлана и Ханны Дияба. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 19 ноября 2024 г. 04:50
Думаю, уместно напомнить, что М. Салье в 1959 г. писал следующее: Другой английский перевод, выполненный в конце 80-х годов прошлого века известным путешественником и этнографом Ричардом Бёртоном, преследовал совершенно определённые, далёкие от науки цели. В своём переводе Бёртон всячески подчёркивает все сколько-нибудь непристойные места оригинала, выбирая самое резкое слово, наиболее грубый вариант, придумывая и в области языка необычайные сочетания слов архаических и ультрасовременных. Наиболее ярко отразились тенденции Бёртона в его примечаниях. Наряду с ценными наблюдениями из быта ближневосточных народов они содержат огромное количество «антропологических» комментариев, многословно растолковывающих всякий попадающийся в сборнике непристойный намёк. Нагромождая грязные анекдоты и подробности, характерные для современных ему нравов пресыщенных и скучающих от безделья европейских резидентов в арабских странах, Бёртон стремится оклеветать весь арабский народ и пользуется этим для защиты пропагандируемой им политики хлыста и винтовки. Тенденция подчеркнуть все мало-мальски фривольные черты арабского подлинника характерна и для французского шестнадцатитомного перевода «Книги тысячи и одной ночи», законченного в первые годы XX века Ж. Мардрюсом. Из немецких переводов «Книги» новейшим и лучшим является шеститомный перевод известного семитолога Э. Лиггмана, впервые изданный в конце 20-х годов нашего века. Голландская исследовательница Миа Герхардт также считала лучшим перевод Литтмана, включающий текст Калькутта-2 и дополнительные сказки Галлана-Дияба. Её работа вышла в 1963 г. То есть, если бы современные учёные внимательнее отнеслись к работам неанглоязычных исследователей, то не было бы необходимости декларировать с таким пафосом очевидные вещи и бросаться лозунгами в духе военного коммунизма типа "нанести окончательный нокаутирующий удар". Таким образом, делаем вывод, что до сих пор не существует адекватного, разумного перевода на английский язык, типа нашего Салье или Литтмана. Но в целом исследования Орта-Марзолфа-Ирвина очень интересные и содержательные, хотя забавно наблюдать, как их прогибают современные политические тенденции. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 18 ноября 2024 г. 18:28
В 2021 году вышло подробно комментированное издание избранных, наиболее влиятельных сказок из свода "1001 ночи". Автор идеи и главный редактор Паоло Лемош Орта заказал поэтессе Ясмин Сил новые переводы, как с арабского, так и с французского языков. В том числе в сборник включили сказки из дневников Галлана, не включённые им в основной текст его компиляции. В то же время сделана попытка вписать классические тексты в актуальный контекст современности. Вот что пишет, в частности в большой вводной статье сам Паоло Лемош Орта: Решение восстановить в этом издании удовольствие от рассказывания историй как в арабской основе «Ночей», так и во французских дополнениях Дияба и Галлана привело к тому, что я заказал новый перевод поэтессе Ясмин Сил. Ни один современный английский перевод не предлагает полного списка сказок Дияба или такого же набора характерных женских персонажей. (*90 ) Знаменитые викторианские версии «Арабских ночей», призванные выполнить эти условия, — издания Джона Пейна и Ричарда Бертона — сделаны с сознательным архаизмом и не в состоянии передать провокационные скачки повествования Дияба. По правде говоря, старые версии просто не выдерживают пристального внимания нового поколения читателей, и современные издания все еще оставляют место для новой версии сказок, отличающейся редкой выразительностью переводчика. Исторически сложилось так, что английские переводы «Ночей» подчинялись романтическому убеждению, что сборник сказок воплощает жизнь и обычаи арабов, и под видом аутентичности формировали сборник сказок так, чтобы он служил этой цели. Среди переводчиков викторианской эпохи бытовало представление о «Ночах» как об уделе исследователя, искателя приключений и антрополога, а их содержание рассматривалось как свидетельство особых исламских добродетелей или как героические сказания, которые должны быть переданы с подобающей мужской энергией. (*91 — ) Несмотря на то что в обширном арабском сборнике рассказов содержится множество грозных женских персонажей, викторианские переводчики регулярно сокращали или урезали рассказы с участием женщин или женщин-повествователей. Эдвард Лейн опустил цикл «Женские козни» в свои примечания, а Ричард Бертон, продавая частным подписчикам «неотредактированную» версию «Ночей», свел женское начало к сексу. И Бертон, и Пейн отдавали предпочтение фигурам халифа Харуна ар-Рашида и его визиря Джафара как ключевым героям арабского сборника рассказов в ущерб Шахразаде и другим женщинам в сказках. (*92). Еще более проблематичным было одностороннее отождествление Бертона с мифической Аравией, которое сопровождалось антагонистическим отношением к ее предполагаемым врагам и культурным «другим». Его примеру последовал французский переводчик Ж. Ш. Мардрюс, и в результате два исторических перевода, наиболее широко доступные в Интернете и в любовно иллюстрированных переизданиях, не только подчеркивают, но и подробно описывают случаи предрассудков в отношении евреев, зороастрийцев и африканцев к югу от Сахары. Бертона и Мардрюса иногда вспоминают за то, что они опередили свое время в принятии гомосексуальности в конце XIX — начале XX века, но расизм в их дополнениях к «Ночам» был регрессивным, даже если судить по стандартам их собственного времени. (*93 — ) Пусть любопытный читатель остерегается: экстраполяции, привнесенные Бертоном и Мардрюсом, которые, пользуясь собственными предрассудками, усиливали экзотичность своих версий историй, не поддаются исправлению. Смелость дикции и стиля в переводах Бертона часто вызывала восхищение как новаторская попытка передать подлинную инородность исходной культуры текста. (*94- ) Однако кажущиеся революционными жесты Бертона — сохранение аллитерации, ассонансов и рифмованной прозы, а также вкрапление архаизмов и иностранных слов в средневековье, напоминающее прерафаэлитов, — скрывали его вопиющие заимствования у предшественников. (*95 — ) Каждый раз, когда я сталкиваюсь с рецензентом, который, утомленный плоскостью современной версии «Ночей», возвращается к яркой и якобы подлинной версии Бертона, я еще больше убеждаюсь в необходимости нового перевода, чтобы нанести окончательный нокаутирующий удар по расистской и ориенталистской фантасмагории Бертона и Мардрюса. Перевод Хусейна Хаддави 1990 года, основанный на арабском тексте под редакцией Мухсина Махди, нарушил эту традицию, но он был основан на другой марке культурного эссенциализма. Перевод «Тысячи и одной ночи» Хаддави вызывает всеобщее восхищение своей точностью, но он опирается на текст, отредактированный с убеждением, что сборник сказок должен быть очищен от всех позднейших добавлений, как на арабском, так и на французском языках. Непредвиденным следствием опоры на единственную рукопись, содержащую всего 282 ночи повествования, является отсутствие сильных женских персонажей, которые, как жаловалась Марина Уорнер, отсутствуют в большинстве доступных версий «Ночей». (*96 — ) Учитывая широкое распространение издания Хаддави, эти упущения оказываются досадными, поскольку обещание рамочной истории, что женщины могут иметь возможность ответить или опровергнуть обвинения мужчин против них, остается невыполненным при отсутствии историй, в которых они получают шанс сделать это. Читатели версий Малкольма и Урсулы Лайонс получат большее удовольствие, но в их издании отсутствуют все сказки, кроме двух, добавленных на французском языке из рассказов Дияба, поскольку оно было опубликовано до того, как заново открытая "Книга путешествий » Дияба привлекла внимание к сирийскому сказителю как к самостоятельному автору. Даже в том, что касается оригинального арабского ядра, остается возможность для более богатого и яркого современного перевода, подобного недавнему французскому переводу Джамеля Эддина Бенчейха и Андре Микеля. (*97 — ) |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 18 ноября 2024 г. 05:38
Знатокам книжных иллюстраций. В предисловии к переводу "1001 ночи" Ясмин Сил упоминаются интересные иллюстрированные издания: Издания девятнадцатого века, основанные на тексте Галлана, были дополнены иллюстрациями ведущих деятелей того времени. Например, «Развлечения арабских ночей» Томаса и Эдварда Далзиэлов, опубликованные с 1863 по 1865 год, включали 842 гравированные иллюстрации известных художников, а во Франции Гюстав Доре проиллюстрировал издание 1865 года классического перевода Галлана (*62 — Визуальная вселенная «Арабских ночей» была определена этими иллюстраторами XIX века, и они оказали длительное влияние на фильмы и графические романы о “Ночах» в XX веке. См. Robert Irwin, Visions of the Jinn: Illustrators of the Arabian Nights (Oxford: Oxford University Press, 2010); Kazue Kobayashi, “The Evolution of the Arabian Nights Illustrations: An Art Historical Review,” in The Arabian Nights and Orientalism: Perspectives from East and West, ed. Yuriko Yamanaka and Tetsuo Nishio (London: I. B. Tauris, 2006), pp. 171–93). |
| Другая литература > Серия "Литературные памятники" > к сообщению |
|
Отправлено 15 августа 2024 г. 19:39
Вадимыч У меня обычная версия с указанными страницами всё правильно, брака нет. Почитав отзывы, взял за правило пролистывать купленные лит. памятники постранично. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 24 мая 2024 г. 12:25
Марина Уорнер пишет: Прошло два года, прежде чем Галлан написал "Али-Бабу" и "Аладдина"; этот перерыв вряд ли помог ему лучше вспомнить устное исполнение Ханны Дияба. Но когда он все-таки начал работать над ними, то уделил "Аладдину" все свое внимание — эта история в мягком издании Sermain (2004) занимает 118 страниц. Это одно из ключевых произведений в истории обмена между литературой Востока и Запада. Галлан, подражая и экстраполируя, извлек из жанра Ночей структуру, которая подчеркивала растущие западноевропейские интересы: талисманные вещи, обязывающие словесные формулы и бесконечный потенциал для инверсии социального статуса в мире мобильного капитала и фантасмагорического создания богатства. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 24 мая 2024 г. 07:29
Julia Light Роберт Ирвин в The Annotated Arabian Nights: Французский путешественник XVII века Жан Шарден сообщал, что, когда сефевидский шах Сулейман (1666-94) выезжал со своим гаремом в восемьсот человек, большая часть города Исфахана дважды в неделю почти замирала, поскольку всем мужчинам под страхом смерти запрещалось появляться на улицах, по которым должен был проехать шах. (Х. Р. Рёмер, "Период Сефевидов", в "Кембриджской истории Ирана", изд. Peter Jackson and Laurence Lockhart (Cambridge, 1986), vol. 6, pp. 307-8). Возможно, что это сообщение о расчистке улиц было заимствовано Галланом у Шардена для его пересказа истории об Аладдине. Но запрет смотреть на принцессу, когда она выезжает, также появляется в ночных историях "Камар аз-Заман и жена ювелира" и "Колдун и молодой повар из Багдада". Этот сюжетный мотив также присутствует в турецкой рукописи XV века "Облегчение после трудностей " (Marzolph, Relief after Hardship, pp. 99-101, где Марзолф приводит дополнительные примеры историй, в которых упоминается запрет смотреть на принцессу). |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 24 мая 2024 г. 07:18
Израильский ученый Джозеф Садан обнаружил и перевел с арабского языка историю, которая имеет частичное, но значительное сходство с "Аладдином": "Александрийский любовник и волшебная лампа". Эта история относится к османским временам и сохранилась в рукописи, чья бумага более чем на столетие предшествует галлановским версиям "ночных" историй. В этой истории, когда портной из Александрии натирает и чистит лампу, появляется страшный джинн, который рассказывает, что он раб лампы, что в лампе находится его душа, и поэтому в благодарность за то, как с лампой обращались, он будет слушаться портного и исполнять все его желания. Лампа, кстати, не такая, как на иллюстрациях XIX века или в диснеевской версии "Аладдина". Это не сирадж и не мишаб. Это киндиль. Четко указано, что она из позолоченного стекла и может быть подвешен к потолку. Таким образом, перед нами именно та украшенная стеклянная лампа, которая в изобилии производилась в мамлюкский период для освещения дворцов и мечетей. Портной, увидевший в процессии дочь правителя Дамаска Данкиза, просит джинна привести ее к нему, что джинни и делает, а затем, получив приказ, джинн в изобилии производит вино и еду для пары, которая вскоре становится влюбленной. После этого история полностью расходится с "ночной" сказкой об Аладдине |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 23 мая 2024 г. 07:21
Sandy_blood Её вообще не было в переводе на европейские языки. Только манускрипт Уортли-Монтегю. Он должен быть выложен. Здесь может помочь наш коллега по форуму Morozov53, учёный-арабист и переводчик. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 22 мая 2024 г. 16:03
Julia Light И ещё, смотрим в Энциклопедии комментарий к сказке Warlock and the Young Cook of Baghdad, 412 The Tale of the (Burton from the Chavis manuscript); Перевод 1838, том 18, стр. 125 ; адаптация Казота — Приключения Симустафы и царевны Ильсетильсоны; Салье дополнительный том – Сказка о персидском враче. Сказка известна только по рукописи Шауиса и другим источникам. Экстравагантная манера посещения бани дочерью аль-Мутадида напоминает аналогичные эпизоды в Qamar al-zamân and the Jeweler’s Wife 260 и Hasan, The King of Egypt 545. В последней сказке также содержится общий план сюжета, соответствующий международному типу сказки AT 562: Дух в голубом свете (EM 5: 928-933), когда мужчина доставляет свою возлюбленную с помощью духа. Хотя ранние версии этой сказки в европейских литературах датируются шестнадцатым веком, она стала особенно популярной благодаря версии в сказке Ганса Христиана Андерсена "Огниво"; 1835. В данной версии появление волшебника и его помощь ничем не мотивированы, кроме того, что повар, предположительно, заслуживает его помощи. Аналогичным образом, дальнейшие магические события выглядят как популярные приукрашивания, не имеющие целостной структуры. Вывод: по косвенным данным, рассматриваемые сказки очень позднего происхождение и заимствование сюжета о леди Годиве из Европы очень даже вероятно. Собственно, это отметил ещё Бёртон. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 22 мая 2024 г. 15:24
Julia Light Роберт Ирвин в Путеводителе о заимствованиях в 1001 ночи из европейской литературы пишет следующее (возможно это косвенный ответ на Ваш вопрос, но конкретно Годива не упоминается): То тут, то там в "Ночах" встречаются истории и образы из литературы Древней Греции и Рима. Галлан первым рассмотрел этот вопрос и заметил, что встреча Синдбада во время его третьего путешествия с великаном, которого он ослепляет перед тем, как бежать, была отголоском случая из "Одиссеи", когда Одиссей встретил циклопа Полифема. Аналогичным образом, Галлан нашел переработку околдовывания Цирцеей спутников Одиссея в истории "Джульнар Морская и ее сын царь Бадр Басим", где колдунья царица Лаб с помощью снадобья превращает своих бывших любовников в птиц. (Переводчик девятого века Хунайн ибн Исхак мог наизусть читать отрывки из Гомера, предположительно на греческом языке, но он никогда не переводил его на арабский. Хотя в "Ночах" и в трудах аль-Бируни, аш-Шахрастани и других есть указания на то, что содержание гомеровских эпосов было известно некоторым, Гомер был лишь именем для каталогизатора Ибн ан-Надима, и ни "Илиада", ни "Одиссея" не были переведены на арабский язык до нашего века(*10). Сама Джуллинар Морская может быть чем-то обязана Фетиде, морскому божеству и матери Ахилла. История "Журавли Ивика" (о том, как был убит и отомщен греческий поэт VI века до н.э.) переработана в "Историю шестнадцатого стражника" в цикле сказок, рассказанных стражей султана Бейбарса. Прототип руха (огромной мифической птицы, по преданию, способной унести человека) из "Путешествия Синдбада" можно найти в "Правдивой истории" Лукиана (второй век нашей эры). Образы и происшествия из "Романа об Александре" Псевдо-Каллисфена встречаются в самых разных романах и приключениях, включенных в "Ночи". В третьем или втором веке до нашей эры римский драматург Плавт написал пьесу "Miles gloriosus", или "Хвастливый солдат", о двух влюбленных в соседних домах, использующих дыру в общей стене, чтобы встретиться. Сходство этой истории с историей "Камар аль-Заман и жена ювелира" слишком близко для совпадения, и Густав фон Грюнебаум утверждает, что и римская пьеса, и арабская история восходят к более древнему греческому источнику. Однако вполне возможно, что арабский автор работал над версией пьесы Плавта, переданной через греческий и сирийский языки, и превратил ее в рассказ; и вполне возможно, что еще предстоит обнаружить больше связей между драматической традицией классической древности и сборниками рассказов на арабском языке. Как мы увидим в следующей главе, существует определенное семейное сходство между темами пьес, разыгрываемых классическими мимами, и сюжетами некоторых “ночных” историй. Можно продолжать и продолжать перечислять конкретные примеры потенциальных греческих и римских прототипов для сюжетных структур, тем и мотивов поздних арабских историй. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 22 мая 2024 г. 07:54
Бёртон не перевёл 23 сказки из Уортли-Монтегю №№ 496-518, согласно европейскому своду. Они так и остались практически неизвестными европейским читателям. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 22 мая 2024 г. 07:33
Для тех, кто пропустил, или не увидел. Повторно выкладываю перевод комментариев к европейскому своду сказок 1001 ночи. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
Отправлено 22 мая 2024 г. 07:29
цитата Julia LightВот что написано про эту сказку в Энциклопедии Арабских ночей Ульриха Марзолфа. Обычно в статьях этой энциклопедии выделяются заимствованные мотивы. В данном случае, про леди Годиву ничего нет. Есть про другие мотивы, и в конце ссылки на источники, где эта сказка анализировалась. Qamar al-Zamân and the Jeweler’s Wife, 260 (Calcutta II edition); Салье – Сказка о Камар-аз-Замане и жене ювелира; Мардрюс – Рассказ о Камаре и сведующей Халиме У одного купца в Каире есть сын и дочь. Их зовут Камар аз-Заман и Каукаб ас-Сабах. Мальчика держат в доме, пока ему не исполнится четырнадцать лет, и когда его наконец выводят на рынок, все поражаются его красоте. Когда проходящий мимо дервиш видит его, он разражается рыданиями. Купец забирает сына домой, а дервиш идет за ними и просится в гости на ночь. Заподозрив недобрый умысел, купец приказывает сыну попытаться соблазнить дервиша, чтобы он мог наказать его, но дервиш отвергает все попытки. Затем он рассказывает им свою историю. Некоторое время назад он посетил Басру. Несмотря на то, что лавки были открыты, в тот день, город был совершенно пустынным. Вдруг он услышал удары барабанов и заметил процессию с молодой женщиной. Каждый раз, когда она замечала спрятавшегося человека, его казнили на месте. Через час процессия закончилась, люди вернулись на базар, и жизнь возобновилась как обычно. Юный Камар аз-Заман напомнил о той молодой женщине и это было причиной того, что дервиш смотрел на него и плакал. Услышав эту историю, Камар аз-Заман влюбился в ту девушку и решил отправиться в Басру. Его снабжают караваном с товарами и кошельком с сорока драгоценностями. По дороге караван грабят и Камару аз-Заману едва удается спасти свою жизнь и драгоценности. Прибыв в Басру, он наблюдает странный ритуал, описанный дервишем и видит девушку. Жена цирюльника рассказывает ему о происхождении этого обычая. Царь Хинда подарил султану Басры драгоценный камень. Ни у кого не хватило смелости просверлить его, кроме шейха ювелиров. После того, как он успешно справился с заданием, царь пообещал выполнить любую его просьбу. Ювелир попросила объявить, чтобы каждую пятницу на базаре в течение двух часов не было людей, чтобы его жена могла спокойно сходить в баню. Впоследствии так и было объявлено. Затем жена цирюльника дает Камару аз-Заману указания о том, как он может встретиться с молодой женщиной. Он должен посетить лавку ее мужа, Убайда, шейха ювелиров, и попросить его приготовить кольцо с одним из драгоценных камней, предложив при этом богатое вознаграждение. Ювелир обязательно покажет кольцо своей жене, и она обязательно захочет его себе. Когда кольцо будет готово, Камар аз-Заман должен притвориться, что оно слишком тесное и что ювелир может отдать его одной из своих девушек-рабынь. Когда он сделает новое кольцо, ему следует притвориться, что оно слишком широкое. Камар аз-Заман тщательно следует этим указаниям, и в конце концов его приглашают в дом ювелира по наущению его жены. После того как он разделил трапезу с ювелиром, их обоих одурманивают снотворным зельем, и молодая женщина покрывает его лицо поцелуями до тех пор, пока оно не становится красным и опухшим. На следующую ночь Камар аз-Заман снова засыпает, а утром находит в своем кармане нож. На третью ночь, наконец, он не пьет зелье и не спит. Когда ее муж крепко спит, он занимается любовью с девушкой и соглашается вызвать подозрение мужа, чтобы заставить его развестись с ней. Камар аз-Заман снимает дом рядом с домом ювелира, и они роют туннель, чтобы соединить два дома (Mot. K 1523). Женщина перевозит деньги и ценности в дом Камара аз-Замана и использует всевозможные уловки, чтобы обмануть своего мужа, переходя из одного дома в другой через тайный туннель. Наконец она переодевается в рабыню Камара аз-Замана и уезжает с ним в Каир. После прибытия в Каир Камар аз-Заман рассказывает о своих приключениях отцу и упоминает о своем желании жениться на девушке. Однако его отец сумел убедить его в том, что этой женщине нельзя доверять, и женил его на дочери шайха аль-Ислама. Во время свадьбы мастер Убайд, ювелир. неожиданно входит одетый в лохмотья и просит еды. Отец Камара аз-Замана рассказывает ему истории, легенды и стихи, чтобы утешить его, и велит вымыть и накормить его. Затем он отводит его в комнату, где заперта его жена. Ювелир убивает ее, получает в жены сестру Камара аз-Замана и возвращается в Багдад. После его смерти жена отказывается от предложения султана жениться на ней и возвращается в отчий дом. Эта сказка содержится в египетских рукописях и ранних печатных изданиях, за исключением Бреслау. Мия Герхардт (1963: 140-141) критикует эту историю как "грубую и лицемерную", лишенную "малейшего чувства приличия" и испорченную "лоскутной техникой". Она обнаруживает египетское переписывание персидской любовной темы, кроме эпизода с туннелем между двумя домами, который напоминает "Хвастливого воина" Плавта. С точки зрения (отсутствия) морали, история имеет некоторое сходство со сказкой Masrûr and Zayn alMawâsif 232, но если там герои вознаграждены за свой эгоизм и полное отсутствие нравственных норм, в данном рассказе, похоже, приключение героя с молодой женщиной не рассматривается как допустимое отклонение от принятых социальных норм. В конце концов, герой соглашается на достойный брак, подчиняясь социальным нормам, навязанным его отцом, а не эмоциональной или страстной любви (которая, как можно справедливо предположить, рано или поздно приведет его к серьезным неприятностям). Джамель Эддин Бенчейх (1991:311-330) рассматривает эту историю как околдовывание города женщиной, требующей исполнения странного ритуала. Басра более или менее попадает под власть женщины, и повествование направлено на "повторное завоевание" города. Это "отвоевание" подразумевает восстановление нормальных отношений между мужчинами и женщинами и восстановление обычной иерархии власти, символизируемое покорностью сестры Камара аз-Замана и возвращением ювелира. В этом смысле рассказ можно сравнить с другими историями, такими как например, Hasan of Basra 230, где обществу амазонок бросают вызов и покоряют. Приключение с подземным ходом напоминает международную сказку типа AT 1419 E: Подземный ход к дому любовника (EM 7:109-113), полноценный вариант которой приведен в Fuller and His Wife and the Trooper 293. References: Chauvin 5: 212–214, no. 121; Ali 1980: 208; Bencheikh 1988: 109; Najjâr 1994: 268; Rehatsek 1880: 80–81; Walther 1982: 77; Zakharia 2001. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
Отправлено 22 мая 2024 г. 07:16
цитата Sandy_bloodДа, всё верно. Сказка из манускрипта Уортли-Монтегю. Никто из европейских переводчиков её не использовал вообще никогда. Тем не менее в списке сказок европейского свода, в Энциклопедии Арабских ночей Ульриха Марзолфа она значится под №505. Сказка не особо примечательная. Я этот список переводил и даже не запомнил, что такая есть, несмотря на название. Вот текст из энциклопедии: ‘Alî with the Large Member, 505 The Story of (Wortley-Montague) Два молодых человека, обоим по шестнадцать лет, начинают скитаться по свету. Оба они нанимаются пастухами к разным хозяевам. Один из них, Ахмад, становится любовником жены своего хозяина. Тем временем другого юношу, Али, безответно донимает жену своего хозяина, и он очень несчастен. Когда они встречаются, Ахмад придумывает хитрость, чтобы изменить его положение. Зная, что жена хозяина Али подслушивает, он называет его "Али с двухметровым". Когда женщина слышит это, ее любопытство пробуждается, и она берет Али в любовники. Мужская фантазия о том, что длина пениса решает, привлекателен ли мужчина для женщин, столь же стара, сколь и неистребима. Короткий анекдот у аль-Джахиза (ум. 868) в Kitâb al-Bighâl ("Книге мулов") сатирически изображает эту фантазию, остроумно заметив: "Если бы длина пениса была признаком чести, то мул принадлежал бы к почетному племени курайшитов. (Arabia ridens 2: № 50). Этот анекдот также указывает на то, что даже племя, к которому принадлежал Пророк Мухаммад, не было избавлено от насмешек. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
Отправлено 21 мая 2024 г. 17:06
цитата Sandy_bloodДайте, пожалуйста, эту ссылку или англоязычное название сказки. |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 14 февраля 2024 г. 16:35
цитата mikaei В том то и дело, что НЕ идентичен. Во вторую строку первого абзаца первой главы СЗКЭО вставили имя Гефестиона и теперь это сбивает с толку при определении варианта текста. Поэтому сверил несколько других отрывков. Выяснил, что у СЗКЭО версия всё-таки бесцензурная. Кому интересно — могут сами проверить. https://i-efremov.ru/publikacii/cenzurnay... |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
|
Отправлено 14 февраля 2024 г. 06:27
Кто нибудь может пояснить, какой, в итоге, оказался текст в "Таис Афинской"? В статье о цензуре приводится следующая фраза: "В современных же изданиях, как ни странно, в основном пользуются стандартным вариантом, который легко отличить от полного буквально по третьему предложению: «Неарх с Александром и Гефестион уплыли далеко вперед» – в полном издании Гефестион упоминается только в конце абзаца" Получается у СЗКЭО стандартный советский вариант текста? |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
Отправлено 22 января 2024 г. 05:48
цитата ЗатворникВы собрали всё правильно по советским изданиям. К сожалению невозможно собрать так, чтобы вообще ничего не повторялось. №№ 3 и 6 вероятно совпадут по составу сказок в значительной степени, но вряд ли на 100% (я сам не сравнивал). Литературовед Шовен под разные версии Синдбадов прямо отдельный том выделил. В восьмитомнике Салье этот цикл называется Рассказ о царевиче и семи визирях №№181-207. А в Средневековых арабских повестях и новеллах 1982 года все наименования дублируются, но перевод другой и источники другие. За последние годы ещё вышли в Ладомире Казот Продолжение 1001 ночи — там сказки не повторяются, это литературная обработка, но в основе большинства сказок лежит арабская рукопись. Ещё Ладомир выпустил Бекфорда в трёх томах там сказок не особенно много, но они из манускрипта Уортли-Монтегю, большинство сказок повторяются. Издательство СЗКЭО выпустило 12-томную версию Мардрюса — там многое пересекается с Салье, но много и другого материала, в частности присутствуют основные беспризорные сказки Галлана, Мардрюс изменял стилистику сказок в соответствие со вкусами своего времени, менял имена персонажей и названия сказок, поэтому их сложно распознать. Но все эти литературные адаптации давно и прочно вошли в Европейский свод. А переводы 19 века я Вам могу прислать — напишите мне в личку адрес электронной почты. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
|
Отправлено 21 января 2024 г. 18:50
Чтобы лучше показать соответствие разных источников смотрите вот эту таблицу. Для нас самые важные: 1-я колонка английский перевод Бёртона, №№ 1-262 соответствуют Калькутта 2- восьмитомнику Салье (кроме вставленных Бёртоном №№ 11 и 208), 2-я колонка Махди — перевод подлинной арабской рукописи 15 века (сравните насколько в ней меньше сказок, это подлинный древний слой), 3-я колонка — это версия Галлана со всей его самодеятельностью (именно благодаря ему в 1001 ночи появились Аладдин, Али-Баба и Синдбад-мореход), 4-я колонка — рукопись Уортли-Монтегю (сильно отличается по составу от Калькутты 2 по составу), 5-я колонка издание Бреслау на арабском языке, подготовленное европейцами, 6-я колонка — немецкий перевод Хабихта (это как бы Галлан со значительными дополнениями из других источников, именно эту версию перевели в России в 1838 году), 13-я колонка — французский пересказ Мардрюса с большим количеством произвольных дополнений (эту версию недавно издало СЗКЭО в 12 томах). |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
Отправлено 21 января 2024 г. 18:31
цитата ЗатворникНет, я пытаюсь сказать другое — Сказка №208 Лиса и люди присутствует в Европейском своде, конкретно в переводе Бёртона, он произвольно поставил её на это место, взяв, вероятно из издания Бреслау, Салье пользовался одним изданием Калькутта 2 и вставок не делал, а дополнения вынес в Халиф на час. Но в Халифе на час этой сказки нет, а есть она в Синдбад-наме. Соответствие остальных сказок из Синдбад-наме 8-томнику Салье я не проверял,скорее всего разница в составе сказок будет, так как переводы сделаны из разных источников. |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
Отправлено 19 января 2024 г. 17:06
цитата ЗатворникЭто произвольная адаптация, в основе перевод Салье, упрощенный, чтобы подходил для семейного чтения. Многие стихи взяты из других изданий от профессиональных переводчиков. Дополнения есть, но они абсолютно произвольные, источники не указаны, ясно, что не все они имеют прямое отношение к 1001 ночи. Например там представлены арабские сказки, переведённые, в своё время. на украинский язык. Полная произвольность состава затрудняет анализ, да и не факт, что он нужен. НО!!! В этом собрании есть например цикл из Бреслау "Султан Бейбарс и начальники стражи" (о преступном мире средневекового Каира), которого на русском языке вообще не было в 20 веке. Причём текст не совпадает с русским переводом середины 19 века. Загадка. Вообще в Европейском своде, на сегодняшний день, насчитывается 551 сказка. Они из разных источников, такой единой арабской рукописи не существует. По русски можно прочитать не всё, а многое только в переводах 19 века. Если интересно узнать глубже, то прилагаю файл — в нём расписаны все 551 сказка и где её лучше читать по русски. Сначала, естественно 8-томник Салье, он же Калькутта 2, потом остальные источники, там есть пояснения по каждому номеру (киевское издание тоже попало). И ещё, за основу взята англоязычная таблица, так как единого русского (и арабского) свода не существует. Всё таки это совместное арабо-европейское произведение, в итоге... |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
|
Отправлено 6 октября 2023 г. 05:34
Мой друг — композитор и музыкант — написал следующее: "О, вот так как-то и надо издавать Кольцо нибелунга! У меня имеется тот же перевод без картинок, от издательства Планета музыки. Тираж там 100 экз. Спасибо!" |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 3 октября 2023 г. 16:17
цитата SZKEOТоже хорошо. Но и ойратская версия Владимирцова — она точно прикольная и сильно отличается от оригинальной "Веталы" https://meshok.net/item/293665683_Волшебн... |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 3 октября 2023 г. 15:53
цитата SZKEOНет, дак нет, но например: Русский перевод монгольской версии «Волшебный мертвец» выполнен монголоведом Б. Я. Владимирцовым по ойратской рукописи и издан в серии «Всемирная литература» (1922). или вот: https://meshok.net/item/276615854_Двадцат... |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 3 октября 2023 г. 15:41
цитата SZKEOНе стоит переоценивать версию Бёртона, она представляла интерес для читателей викторианской эпохи. Объединить её с переводами нормальных версий, рекомендуемых Андреуччо было бы любопытно, на самом деле, тем более они выходили на русском языке. |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 3 октября 2023 г. 15:37
цитата SZKEOЭта книга послужила источником вдохновения для немецкого музыкального проекта Sopor Aeternus & The Ensemble of Shadows, созданного Анной-Варни Кантодеа, позиционирующим (ей) себя как человека неопределённого пятого пола. https://ru.wikipedia.org/wiki/Sopor_Aeter... |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 26 сентября 2023 г. 13:07
цитата 1234567890Есть новые исследования, доказывающие, что Витязь написан в 17 веке под влиянием персидской поэзии. Кажется, зерно истины в этом есть. По крайней мере, это касается известной нам версии. |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 26 сентября 2023 г. 03:46
цитата 1234567890Собственно основных пять — Бальмонт, Петренко, Нуцубидзе, Цагарели, Заболоцкий. Текст и иллюстрации к нему шедевральны. Но у Александра тяжёлые воспоминания о продажах Витязя в 90-е. Впрочем все перечисленные переводы доступны на вторичном рынке за разумные деньги в отличных изданиях 30-х — 50-х годов. |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 23 сентября 2023 г. 19:21
цитата КалигулаЛабиринт информирует: "Сейчас ещё 23 человека просматривают этот товар". Неожиданный всплеск спроса. |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 23 сентября 2023 г. 18:32
цитата Strombus https://www.labirint.ru/books/546986/ |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 22 сентября 2023 г. 03:36
цитата registr28900Когда искал Виконта, позвонил девушкам в магазин в Благовещенск, они мне отправили. Состояние оказалось идеальное. |
| Другая литература > Серия "Литературные памятники" > к сообщению |
Отправлено 2 сентября 2023 г. 12:26
цитата BansarovПросто эпоха была другая, уже почти век прошёл, тогда такие радикальные заявления в открытую делать опасались, хотя между строк читается и в предисловии Салье и в книге Герхардт "Искусство повествования". А из более современных исследований стоит прочитать Пауло Лемеш-Орта "Похитители чудес или секреты авторов 1001 ночи" и Роберта Ирвина "Путеводитель по 1001 ночи". А также список сказок Европейского свода с комментариями. Они выложены в соответствующей теме форума. А здесь оффтоп заканчиваем. |
| Другая литература > Серия "Литературные памятники" > к сообщению |
Отправлено 2 сентября 2023 г. 12:03
цитата BansarovПо факту это означает, что рукописи были скомпилированы в Египте по заказу европейцев в конце 18, начале 19 вв. Как не печально это признавать, не существует никакого идеального полного древнего арабского текста. Все "полные" сборники — это позднее европейское влияние. В том числе Булак, Калькутта 2 и Бреслау. Это, конечно, жёстко ломает стереотип, но это так. |
| Другая литература > Серия "Литературные памятники" > к сообщению |
Отправлено 2 сентября 2023 г. 11:55
цитата BansarovПоздняя рукопись, практически уже европейская подделка, несмотря на то, что Салье её нахваливает. Когда выходил Халиф на час, современный критический взгляд на происхождение 1001 ночи, как европейско-арабского творения ещё не сформировался. |
| Другая литература > Серия "Литературные памятники" > к сообщению |
Отправлено 2 сентября 2023 г. 11:49
цитата BansarovНет, одинаковые только по набору сказок, совсем разные редакции текста, Калькутта 2 гораздо пространнее. |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
Отправлено 17 июня 2023 г. 14:35
цитата Komueto Nado Давно уже жду, кто решится на такое издание Старика Хоттабыча в духе Новых литературных памятников Руслита. Гораздо интереснее здесь были бы не сами тексты а история их создания со сравнительным анализом изменений и их причин и всяческие комментарии, типа что такое резиновая игрушка "уйди-уйди". Что касается текстов, то поздние редакции гораздо более стильные и забавные в смысле цветастых восточных оборотов, чем достаточно сырой текст 1938 года. Может правда Лагину кто "помогал". Очень неплохо помог, кстати... |
| Другая литература > Тысяча и одна ночь > к сообщению |
Отправлено 1 июня 2023 г. 17:42
цитата борхус120Там, в частности, участвует Ясмин Сил, переводчица, подготовившая книгу "Аннотированные Арабские ночи" вместе с Робертом Ирвином и Пауло Лемешем Орта. Русские переводы книг двух последних авторов я выкладывал на этом форуме. Очень интересные книги, на мой взгляд. Вообще, в англоязычном мире "1001 ночь" актуальна и вызывает большой интерес. В России немного не так, почему-то. |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
|
Отправлено 27 мая 2023 г. 17:03
Блошиный рынок в Анси. В продаже — Мардрюс. 800 евро. |
| Другая литература > Издательство СЗКЭО > к сообщению |
|
Отправлено 26 мая 2023 г. 07:12
SZKEO А почему-то 12- томника 1001 ночь на Wildberries нет... |