Бесноватость достаточно часто встречается, как в медицинской, так и в религиозной практике. Экзорцизм, который применил сельский кюре, является, пожалуй, самым мягким методом воздействия на бесноватого. В этом плане рассказ Мопассана является вполне реалистическим. Зато лчно меня поразило описание небывалых холодов, обрушившихся на Нормандию. Непривычный к морозам француз описывает обыденную погодную аномалию, как нечто сверхъестественное, и при чтении впрямь продирает холод.

Автор прекрасно разобрал природу страха, который может испытывать отважный человек. Страх смерти, страх перед явной опасностью, они тоже существуют, но с ними легче справиться, особенно сильному человеку, каким и предстаёт перед нами рассказчик. Но пытка неведомым истязает всех, независимо от их душевных качеств. Здесь автор, несомненно, на высоте.

Историй, подобных рассказанным, каждый может вспомнить целый ворох, и все они, по желанию слушателя, объясняются либо как чудо, либо так, как то объясняет самоуверенный скептик. Но так описать пришествие женщины, неважно, чудесное или нет, способен только Ги де Мопассан.

Рассказ написан в 1949 году. Как раз в этом году СССР произвёл первый ядерный взрыв, о чём Фредерик Браун, конечно, знать не мог. Но он понимал всю опасность атомной войны, которая может привести к уничтожению человечества. И он был уверен, что человечество возникнет вновь, пусть даже не на Земле. Горький оптимизм человека, живущего в начале атомной эры.

До жути непрофессионален этот, с позволения сказать, эксперт. Я бы с таким тоже разговаривать не стал. А вообще, идея рассказа забавна, как то обычно бывает у Фредерика Брауна.

Рассказ Фредерика Брауна по своей идее близок к неопубликованному и, вероятно, утерянному, рассказу Дмитрия Романовского «Снежная королева» А больше, насколько мне известно, никто этой темы не касался.

Этот рассказ некогда подействовал на меня так, что за все семьдесят лет жизни я ни разу не взял кредита и, вообще, не влез в долги больше, чем на три рубля, которые непременно отдавал с получки. Сейчас я вижу, как вертятся люди, зажатые кредитным тисками, и благодарю Роберта Шекли за его мудрый и страшный рассказ.

К сожалению этот рассказ отличается от большинства шклиевских рассказов отсутствием парадоксальной, блестящей концовки. Ждал, чем же автор удивит читателя, но так и не дождался. Жаль. А ведь можно было придумать совершенно невероятные повороты сюжета.

Замечательна мысль: в ту пору, когда учёные советники пугают глобальным потеплением, написать рассказ о глобальном похолодании. В недоумении оставил лишь один момент: уж больно инфантилен владыка Атлантиды. Учёный советник что-то бормочет, неважно, бред или истину, а владыка только головой кивает, не предпринимая ничего. Хоть бы голову советнику на прощание отрубил...

Тяжеловесный, стиль, старомодный даже для середины XIX века. Стихотворение трудно читается и тяжело запоминается. И вдруг одна строка, которая живёт самостоятельно, как афоризм, строка, выражающая авторское кредо, которую знают все, хотя не могут сказать, откуда она взялась. «Я лиру посвятил народу моему», — это не есть мысли элегии, это нечто самостоятельное и вечно живущее.

А ведь если вчитаться и вдуматься, то настоящая жизнь течёт в деревне, а барин, он как есть, забыт в Питерской кутерьме, и разве что в смерти вспоминает о своих оборванных корнях.

Разрешённое убийство всегда щекочет нервы читателя. В реальности какой-нибудь киллер стреляет, не переживая, кто его жертва и зачем её надо убить. Так что это рассказ для тех, кто никогда сам не выстрелит. Именно поэтому рассказ предсказуем с первой строчки. Недаром в графе «похожие произведения» такой богатый список авторов. Хорошо, что я не ставлю оценок переводным произведениям, иначе дёргался бы, не зная, что ставить. От 2 до 9. А так, прочитал без отвращения и без восторга. «Ордер на убийство» рассказ куда более сильный.

Шекли есть Шекли. Написано хорошо, читать было приятно. Хотя тема истоптана, словно по ней теми самыми ботинками топтались. Сходу вспоминается «Кошелёк» Веллера, «Друг Автоматея» Лема, «Советчик» Саломатова... А если подумать, то и ещё можно найти, да и не один десяток. Но всё-таки, это Шекли. Особенно замечательна последняя фраза. Вот её ни у кого нет.

Полное ощущение, что Бальмонт путает Ариадну с парками. Во всяком случае, в напыщенном образе вечно прядущей девы нет ни полслова, которое роднило бы её с дочерью критского царя.

Для описания девичьей красоты можно было бы найти менее выспаренные слова. Небрежная торопливость видна в каждой строчке.

Разговор матери с дочкой, в результате которого мать, пусть неосознанно толкает дочь на панель. История, впрямь, старая, как мир. Но первые стоки стихотворения Бальмонт пишет по-итальянски. Мол, у нас такого не бывает. Увы, бывает и у нас.

В рассказе меня насторожил один момент. Главный инженер лежит без памяти, даже не может проконтролировать, что роботы вытворяют с ним и его детьми. А доктор Буркин абсолютно спокоен и полагает, что всё идёт правильно. А если бы главный инженер впал в кому или вовсе умер? И-Пятнадцатый продолжил бы свою деятельность?

Очень боялся, что Барон, решившийся на монолог, под конец рассказа помрёт. Со времён Гоголевской «Шинели» так полагается. Но Чехов не таков. Даже бунт Барона оказался ничтожным и имел ничтожные последствия. Всё из жизни, ничего из литературы.

Глянул на оценки лаборантов: десять десяток и три единицы. А в остальном вполне приличная гауссиана. Нравится мне, когда произведение вызывает такой разброс оценок, значит, не пустым оно получилось. Особенно славно, когда отрок приносит начало романа Аэлита.

Советовать что-то автору... А что ему советовать? Он сам кому угодно посоветовать может. А читателям, тем, кто любит читать странное, советую.

А ведь я читал эту повесть (пять раз подряд) в журнале «Костёр» пятьдесят лет назад. Потом журналы куда-то задевались, а книги я так и не достал. Но помню, Помню, ПОМНЮ!

«Позор презренному Перейре!»

«В дебрях Лабрадора живёт принцесса Вуги. Буги женится на ней и на Великих Эмпиреях воцарится династия Буги-Вуги!»

«Эмпиреи, я немею! Чую ветер голубой.

Чую, но не очумею! Ближе берег мне родной!»

Не так много на свете книг, которые я до сих пор могу цитировать наизусть.

Ах, 1968 год! Ах, журнал «Юность«! Ах, «Затоваренная бочкотара«! И презрительный отзыв отца: «Что ты читаешь эту фигню? А я и не читаю, я перечитываю и уже не первый раз. С этой повести началось моё представление о том, какой должна быть современная литература. Кем бы мы были, если бы бочкотара не затоварилась, не затарилась и не затюрилась?

Это даже не Лейкин. Это чёрт знает что, водевиль с клубничкой. Не ждал от Чехова, даже самого раннего, что он опустится до сочинения подобных историй.

Ещё бы... столько касторки в беднягу влили. Тут кто угодно помрёт. И ведь все товарищи хорошие, помочь хотят, но не знают других лекарств, кроме коньяка и касторки.

Притча, но притча непродуманная и посему вызывающая недоумение. Что это за колонизаторы, которые, увидав на горизонте посёлок принимаются палить, сжигая невосполнимые запасы пороха? Злодеи ради злодейств. Не верю.

Опять же, ядовитый жемчуг, который приносится в дар идолу. В рассказе он абсолютно никак не сыграл. В таком небольшом произведении две таких сюжетных дыры...

Это не просто реалистический рассказ, но рассказ автобиографический, где каждое слово рассказывает о подлинном случае из жизни автора. И одновременно это фэнтези, хоррор, без какой либо возможности дать происходящему рациональное объяснение. И всё это на сорока трёх строчках.

Список вольнодумной басни сохранился в архивах Гаврилы Романовича Державина и впервые напечатан через семьдесят лет после написания. Вот уж воистину, такие рукописи не горят!

Басня как басня, но концовка, даёт повествованию новый разворот и ставит стих самым неудобным для деспота образом. Браво, генерал!

Это называется: стихи. Вот рифмы, все, и те, что попристойнее и полностью никакие: уходит/бродит, земле/полумгле, далёки/глубоки, дышит/колышит, дорог/рог, заалели/запели. Ни одной по-настоящему сильной рифмы. Как-то неловко называть это стихами.

Образы: бурьян, тусклые звёзды, туманные небеса, чернеющая грязь... А Пушкин, который любил это время года, писал: «Унылая пора, очей очарованье...» Но Пушкин был поэтом, а тут – Иван Бунин и только.

Влияние Кольцова на творчество Ивана Никитина, особенно раннего, настолько очевидно, что не заметить этого невозможно.

За окном воет. Я, несмышлёный дошколёнок сижу, прижавшись к тёплому бабушкиному боку, а бабушка, с высоты знания, полученного в церковно-приходском училище, не то песню поёт, не то сказку рассказывает:

Утром дождь перестал,

И как белый пушок,

На осеннюю грязь

Начал падать снежок...

Жизнь назад это было и с тех пор почти забыто. И вот сегодня утром случилось чудо: я нашёл эти строки!

Не ленитесь пересматривать то, что кажется ненужным. Там хранятся зёрна истиной правды.

Будь это стихотворение написано кем другим, шандарахнул бы я по нему со всей силой своего безбожия. Но зная обстоятельства короткой жизни поэта, замолкну и отойду в сторонку.

Иван Никитин, поэт даже не второго, а третьего плана, но как пронзительно чисто и светло написано стихотворение, исполненное любви к родине и ее природе. Какого бы плана он ни был, он настоящий поэт.

За что такое несчастье прекрасному стихотворению? Все знают первые две строчки и практически никто всего остального стихотворения. Прорва различных хихикательных продолжений и ни малейших попыток оценить произведение в целом. А ведь стихотворение выдержано целиком, от первой до последней строки. Чудесное стихотворение, но что с ним сделала школьная программа!..

Ох уж этот русский романтизм первой трети XIX века! Моя оценка и отзыв были бы более положительны, но стишок этот я прочёл в сборнике стихов русских поэтов, составленный для детей. «Дорогие первоклассники!» – пишет составитель. Какие первоклассники? – и в семьдесят лет разбирать вычурные поэзмы Жуковского есть труд непосильный.

Сойди, о небесная к нам

С волшебным своим покрывалом,

С целебным забвенья фиалом.

Сейчас закрою книжицу для первоклассников, и целебное забвение снизойдёт на опус Василия Жуковского.

Составители включают этот стишок в различные антологии, посвящённые любви, хотя любви там и в заводе нет. Автор представляется мне прозектором холодно наблюдающим агонию чужого чувства.

Автор пересказал своими словами рассказ Сакё Комацу «Копают». От себя не добавил ничего.

Концовка совершенно неоправданная. Ни единым словом автор не указывает, что его герой подсознательно, или ещё как, стремится к такому результату.

Действие рассказа: весна 1955 года. четырёхлетнего малыша одного отпускают гулять в городской двор. В наше время подобное абсолютно невозможно. И посторонняя женщина, соседка по лестнице, живущая на другом этаже, решительно вмешивается, когда видит, что ребёнку нужна помощь. Ничего не скажешь, другие времена, во многом лучшие, чем сегодня.

С тех давних пор у непьющего автора сохранилось выражение: «Алкоголик и бью свою жену». А ведь больше шестидесяти лет прошло!

Тишина и внешний порядок в детском коллективе не означает, что там всё в порядке. Впоследствии изгой может взбунтоваться, и тогда прольётся кровь. В реальной жизни всё так и случилось. Хорошо, что «Мемурашки» заканчиваются на том моменте, когда герою исполняется пять лет.

Рассказ входит в цикл «Мемурашки», поэтому всё до последнего слова здесь правда, автору не пришлось ничего выдумывать, а только вспоминать. Но вместе с тем, мистика в детских воспоминаниях настолько зашкаливает, что рализмом это быть никак не может.

Господа взрослые, если ваш ребёнок боится темноты, пугается пустой квартиры или лестницы, не думайте, что это глупые фантазии. Возможно звери и впрямь взяли вашего малыша в смертельное кольцо. Не рискуйте, помогите ему спастись.

Не знаю, стала ли графиня Растопчина следовать данным ей советам, но стихи отличны, droit-parole!

Цензор не зря запретил это стихотворение. Начавшись, как подражание народной песне, «Фонарики» под конец обращаются в злую сатиру на бездействие властей.

Прелестный романс Глинки на прелестные слова Нестора Кукольника. Да, Кукольник поэт второго ряда, но это не причина, чтобы его забывать.

Вот оно, стихотворение, в котором впервые прозвучали прославленные Тургеневым слова: «Как хороши, как свежи были розы». Когда-то, отложив Тургенева, я принялся искать эту элегию, и с тех пор она в числе моих любимых стихов.

А ведь стишата не блеск. Красивости, красивости и ещё раз красивости... Но давно замечено, что именно из таких ничтожных стихов рождаются самые великие романсы. И романс «Калитка» – первый среди них. Слова полузабытого поэта А.Будищева и музыка также забытого композитора А.Обухова, соединившись вместе, создали одно из гениальнейших произведений русской культуры.

Сравните: «Средь шумного бала» – бесподобные стихи А.К.Толстого, и великая музыка Чайковского в сумме не дают ничего, кроме унылого завывания. Как такое может происходить, ума не приложу.

Нравоучительное, душеспасительное чтение, основанное на легендарных раннехристианских повествованиях. Но, что интересно... В христианскую общину Александрии приходит больная, умирающая от голода блудница. Приходит с единственной просьбой: крестить её. Христиане сначала требуют публичного покаяния, затем поста, и под конец изучения догматов веры и соответствующего экзамена. И всё это вместо того, чтобы элементарно накормить умирающую. Аза умирает от голода среди милосердных христиан, и те начинают судачить, по какому обряду её хоронить. Почему-то мне кажется, что этот рассказ, призывающий к христианскому милосердию, по сути оказывается антихристианским.

Удивительно, до чего пронзительны рассказы Лескова о русских праведниках, и насколько неестественны рассказы, действие которых происходит где-то и с кем-то. Ощущение такое, будто читаешь не рассказ, а житие, написанное не слишком талантливым проповедником.

Идея рассказа не затаскана, и тайна бабы Яги придумана неплохо. А вот концовка рассказа не годится никуда. Но, если закончить рассказ, как было обещано Артёму (ножичком по горлу), то получится совсем нехорошо. А придумать концовку достойную тайны бабы Яги автор не сумел. Жаль.

Возможно, я ошибаюсь, но по мне данный рассказ Алексея Толстого является злой пародией на мечты Ильи Ильича Обломова. Обломов представляет, как он будет ходить по своей деревне, размышлять о высоком и, между прочим, затевать интрижки со смазливыми пейзаночками. Именно этим и занимается Толстовский дворянин, недостойный даже собственного имени. «Зачем нам свет, когда есть Луна?» Тьфу, до чего красиво! Это даже не Надсон, это его жалкие последователи.