цитата

– Довольно странно для инквизитора отчитывать мирянина за склонность к постным блюдам, – усмехнулся помощник и, повстречав его взгляд, посерьезнел. – «Что со мной такое»… Что с тобой такое? Как ты можешь это есть?
Курт переместил взгляд на недоеденный шницель, источающий острый аромат, и непонимающе передернул плечами:
– Не возводи поклеп; готовят тут отменно.
– Это мясо, – еще тише, чем прежде, возразил Бруно. – Жареное мясо. Неужто тебе кусок в горло лезет?
– Господи… – тоскливо проронил Курт, внезапно осознав, в чем дело. – Вот оно что…
– Посему – ты уж дожевывай и, Бога ради, попроси убрать тарелку, дай и мне поесть спокойно.
– Да брось, это глупо, – поморщился он, с омерзением глядя на горку овощей на блюде подопечного. – То есть, я понимаю, что это зрелище, а особенно все то, что его сопровождает, довольно неприятно… я и сам… Ты помнишь. И – да, это может запомниться надолго; согласен даже, что попервоначалу и аппетит может испортить, но уже три месяца, как Кёльн ничем, кроме грязи, не пахнет. Вон, твои приятели-студенты – наворачивают, и все горожане…
– Они к этому не причастны.
– «Причастны»… – повторил Курт, насупясь. – Точно о каком преступлении.
– Нет, мне себя упрекнуть не в чем. Но что-то от этой мысли легче не делается.
– Это противоестественно, Бруно, и нельзя же всю жизнь…
– Дай-ка я попрошу хозяина принести светильник, – оборвал подопечный резко. – И ты попробуешь зажечь его. Хотя бы затушить. Хоть в руке его подержи. Богом клянусь, я тут же затолкаю в себя три порции отбивных. С хрустящей, маслистой поджаристой корочкой. Идет?.. Вот так-то, – отрезал Бруно, когда он помрачнел, отвернувшись. – Не тебе меня лечить.
– А ты с меня пример не бери, – огрызнулся Курт. – И сохрани мозги в здравии. Ты меня всерьез настораживаешь; Бруно, с которым я познакомился в той деревне, был…
– Вот и поищи его там. К слову заметить, все в той же деревне я как-то свел знакомство с одним следователем, который тоже сильно отличался от того, кого я теперь перед собой вижу. Сдается мне, оба эти человека сгорели в замке фон Курценхальма. А лично я – еще и этим летом… Да, – через силу улыбнулся Бруно уже чуть спокойнее. – Ткни в любого в Конгрегации – и, уверен, каждый будет с прибабахом. У меня задвиг – такой. И убежден, что подобных случаев среди вас много. Я ведь прав?.. Ты – от любой свечки отпрыгиваешь, точно от чумного трупа. Ланц даже в самую душную летнюю ночь не снимает ставен – упреет, но не снимет, хотя после того, как он расправился с поджигателем, его дом вообще большинство народу обходит за две улицы. Туда, верно, даже комары боятся влетать. У Райзе с собой неизменно фляга – и уж не с водой; не сказал бы, что он постоянно в подпитии, однако ж, не для красоты он ее таскает. Кроме того, он тешится в допросной с местными шлюхами; надо думать, флягу при этом ополовинив… и как знать, не придется ли его прикрывать Друденхаусу, когда он, быть может, перегнет палку однажды. Не со зла – так, заиграется попросту. Аd vocem [68] , удобрять девицу, которую ты когда-то посадил в Друденхаус, – мало чем лучше и тоже отдает извращением; тебе не кажется?
– Мне кажется, моя постель – не твое дело. Кроме того, я не сажал ее в Друденхаус, а лишь задерживал как свидетеля, и тебе это прекрасно известно.
– О да, – покривился Бруно скептически. – Конечно. Это сильно отличается… Далее: Керн почти не ночует дома – почитай всякую ночь он в Друденхаусе. Знаешь, почему?
– Почему?
– Не знаю, – передернул плечами подопечный. – Но убежден, что и здесь что-то нечисто. Возможно, дело попросту в том, что дома его никто не ждет… Тогда это самый безобидный из заскоков. Что совершается в мозгах местного exsecutor’а – я даже вообразить не берусь. Не знаю, приметил ли ты, но после первого своего допроса ты кривился каждый раз, когда к примеру, ломалась хворостина под ногой – первые пару дней. Так что друденхаусский исполнитель, может, вообще питается одними кашками и принципиально даже ножки от цыпленка не отламывает… с другой стороны, каша – тоже не выход; допрашиваемых, я полагаю, блюет иногда – от болевого шока бывает…