Весной 334 г. до н. э. войско и флот Александра Македонского переправились через пролив Геллеспонт, отделяющий Европу от Азии, чтобы начать завоевание огромной Персидской державы. Как сообщают нам античные авторы, полководец, стоя на корабле, метнул в азиатский берег копье и, первым из македонцев, в полном вооружении спрыгнул на землю, заявив, что боги вручают ему завоеванную им Азию [1].
Этот эпизод не мог не привлечь внимания историков, которые усмотрели в нем и стремление к театральности и показной эффектности, и политический расчет. Так, по мнению И. Ш. Шифмана, «метание копья явилось символическим актом, утверждающим новые правовые основы монархического строя. Александр основывал свои притязания на завоеванную копьем землю исключительно на праве сильного. Он исходил здесь в сущности из старой циничной морали греческих авантюристов и наемников, вся жизнь которых зависела от военной удачи» [2].
Не отрицая подобной мотивации, хотелось бы отметить, что символизм этого жеста, как представляется, намного глубже, и истоки имеет в области сакрального, в воинских ритуалах, бытовавших не только у древних греков [3], но и у других индоевропейских народов на протяжении тысячелетий.
Куда более полно и ярко ритуал метания копья засвидетельствован у древних римлян. Еще со времен первых царей [4] в Риме существовал институт жрецов-фециалов, в ведении которых находилось выполнение обрядов, связанных со сферой войны и мира. Архаичность этих обрядов и самой коллегии фециалов неоднократно отмечалась исследователями [5].
Римский историк Тит Ливий сообщает, что в финале многодневной процедуры объявления войны соседнему народу глава коллегии фециалов приносил к границам противника копье с железным наконечником или кизиловое древко с обожженным концом и в присутствии не менее чем троих взрослых свидетелей произносил ритуальную формулу объявления войны, а затем бросал это копье в пределы противника [6]. О чрезвычайной древности обряда говорит последний вариант (примитивное копье с обожженным наконечником). Символичен и сам материал, из которого оно изготовлено это копье – кизил, согласно римским представлениям, был деревом, находящимся в ведении подземных богов [7].
О важности ритуала метания копья свидетельствует сохранение его в измененном виде даже тогда, когда с расширением римской державы его реальное осуществление столкнулось с серьезными трудностями. Во время войны с эпирским царем Пирром римляне,не найдя место, где фециалы могли бы осуществить этот обряд по отношению к «заморскому» врагу, взяли пленника из войска Пирра и заставили его купить участок земли перед храмом богини войны Беллоны. Этот участок объявили вражеской землей для проведения необходимого ритуала объявления войны. Позже там была посвящена колонна для той же цели (т.н. columna bellica). Таким образом, теперь ритуал метания копья можно было осуществлять непосредственно в Риме[8].
Такое приспособление архаичного обычая к изменившимся условиям вполне в духе римской религии, но оно же является показателем его значимости. Последний известный случай, когда прибегли к метанию копья, относится к 178 г. н. э, когда император Марк Аврелий начал войну с германским племенным союзом маркоманнов [9].
Подобный обычай мы встречаем несколько веков спустя на севере Европы, в Скандинавии эпохи викингов. Вот как он описан в исландской «Саге о Людях с Песчаного берега»:
«Когда отряд Снорри показался у подножия гряды, Стейнтор по древнему обычаю метнул наудачу копье в отряд противника. Оно пролетело над большинством людей Снорри, но все же нашло для себя подходящее место и попало в Мара сына Халльварда, родича Снорри, и тот сразу сделался неспособен к бою» [10].
Метание копья недаром названо здесь древним обычаем – его зачинателем считали верховного бога скандинавов Одина. Вот что об этом рассказывает Старшая Эдда, отнеся возникновение подобного ритуала к первоначальным временам:
В войско метнул
Один копье,
это тоже свершилось
в дни первой войны… [11].
Лучше понять суть этого обряда помогает рассказ о том, как в 960 году шведский конунг Эйрик перед битвой в долине реки Фюрис (на ней стоит город Упсала) пообещал, что сам принесет себя в жертву Одину и отправится в Вальхаллу по истечении десятилетнего срока, если бог даст ему победу. Его соперник Стюрбьёрн Сильный молил о помощи Тора. Перед битвой к Эйрику явился высокий старик, лицо его было скрыто под капюшоном, и дал конунгу камышовый прут. Он велел бросить прут в войско Стюрбьёрна и сказать: «Вы все принадлежите Одину». Эйрик бросил этот прут, и в воздухе он обратился в копье. Немедленно слепота поразила войско Стюрбьёрна и его самого. С гор же хлынула лавина, и все войско Стюрбьёрна погибло[12].
Из данного рассказа отлично видно, что символизировало собой метание копья во вражеское войско: таким образом неприятель как бы приносился в жертву Одину. Примечательна и участь конунга-победителя – себя он тоже принес в жертву, хоть и с отсрочкой.
Любоытно в этой связи упомянуть аналогичный римский ритуал devotio, который заключался в том, что полководец, или, по его приказу, любой воин из римских граждан, посвящал себя и вражеское войско подземным богам, после чего бросался в гущу боя, и его смерть, как верили, увлекала врагов в преисподнюю [13]. Вспомним обожженное на огне копье из ассоциировавшегося с подземными богами кизилового дерева; отметим и связь скандинавского Одина с миром мертвых.
В то же время, которое описано в приведенных выше скандинавских источниках, подобный воинский обычай был известен и славянам. Те, кто интересуется историей Древней Руси, знакомы с летописным описанием войны княгини Ольги против племени древлян. Вот как описывает летописец первую битву этой кампании:
«И когда сошлись оба войска для схватки, Святослав бросил копьем в древлян, и копье пролетело между ушей коня и ударило коня в ногу, ибо был Святослав еще ребенок. И сказали Свенельд и Асмуд: «Князь уже начал; последуем, дружина, за князем». И победили древлян»[14].
Как видим, ритуал метания копья был так важен, что битва не могла начаться, пока князь не совершал его. Малый возраст предводителя (на момент битвы Святославу было где-то 3-5 лет [15]) не освобождал от необходимости исполнения этого обряда.
Еще четыре века спустя мы снова сталкиваемся с подобным обычаем, на этот раз у литовцев, сохранявших в то время языческие верования. Составленная в середине XVI в. белорусско-литовская «Хроника Быховца» описывает поход князя Великого Княжества Литовского Ольгерда против московського князя Дмитрия Ивановича, который позже вошел в историю как Дмитрий Донской.
В 1368 г. литовское войсько осадило Москву. Не имея возможности дать отпор, князь Дмитрий вынужден был заключить мир и откупиться от Ольгерда богатыми дарами. Тем не менее, Ольгерд не считал успех окончательным, пока не совершил следующее: «…сев на коня и взяв в руки копье и, подъехав к городу и копье свое к стене прислонил, и, отъезжая назад, сказал громким голосом так: «Князь великий московский! Помни, что копье литовское стояло у Москвы» [16].
Вполне очевидно, что символическое значение этого жеста литовского князя в целом совпадает с тем, которое вкладывал многими веками ранее Александр Македонский, кидая копье в азиатский берег и утверждая, что боги передали в его власть земли неприятеля.
Весьма примечательным представляется бытование идентичного ритуала у народов в разных краях Европы. На протяжении двух тысячелетий, от эпохи первых римских царей до времени Ольгерда Гедиминовича и Дмитрия Донского, этот ритуал фиксируется в исторических источниках, но, как можно предположить, его происхождение следует искать в более отдаленном прошлом, в индоевропейской древности, к которой уходит корнями происхождение древних и средневековых народов, его практиковавших.
Наиболее полно семантику символического метания копья мы можем наблюдать в римской и скандинавской традициях, но, по аналогии, можно предположить, что первоначальное значение этого акта у греков, славян и балтов, в принципе, совпадало с таковым у италиков и германцев. В основе его лежит характерное для архаического сознания представление о войне, сражении как о священнодействии, а точнее — о жертвоприношении, в ходе которого сражающиеся приносили в жертву и неприятеля, и самих себя [17].
Примечания.
[1]. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека, XVII, 17, 2; Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога «Historiae Philippicae», ХІ, 5, 10// В кн. Квинт Курций Руф. История Александра Македонского. С приложением сочинений Диодора, Юстина, Плутарха об Александре — М.: Издательство МГУ, 1993. С. 284, с. 351.
[2]. Шифман И.Ш. Александр Македонский — М.: Наука, 1988. С.49. Ср. Ковалев С.И. Александр Македонский — М.: ОГИЗ, 1937. С. 29.
[3].Согласно словарю Брокгауза и Ефрона, древние афиняне перед началом войны бросали копье в неприятельскую страну. https://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_...
[4]. Учреждение коллегии фециалов римляне приписывали Нуме Помпилию , Туллу Гостилию или Анку Марцию. Подобный институт существовал и у других италийских племен. См. Немировский А.И. Идеология и культура раннего Рима — Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1964. С. 125.
[5]. Немировский А.И. Идеология и культура раннего Рима — Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1964. Сс. 125-126.; Маяк И.Л. Рим первых царей. Генезис римского полиса — М.: Издательство Московского университета, 1983. С. 248.
[6]. Тит Ливий. История Рима от основания Города, І, 32, 12. Том 1. — М.: Наука, 1989. С. 40.
[7]. Сморчков А.М. Цивитас между миром и войной: последний шаг//ΠΕΝΤΗΚΟΝΤΑΕΤΙΑ. Исследования по античной истории и культуре. Сборник, посвященный юбилею И. Е. Сурикова. – М.: Алькор Паблишерс, 2016. С. 249.
[8]. Там же. Сс. 249-250; Немировский А.И. Идеология и культура раннего Рима. Сс. 125-126.
[9]. Сморчков А.М. Цивитас между миром и войной: последний шаг. С. 250.
[10]. Сага о Людях с Песчаного берега. Пер. А. В. Циммерлинга// Исландские саги. Том 2. – М.: Языки славянской культуры, 2004 . С. 91.
[11]. Старшая Эдда. Пер. А. И. Корсуна // Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. — М.: Художественная литература, 1975. С. 185.
[12]. Прядь о Стюрбьёрне Воителе Шведов. Пер. Е.А. Гуревич// Исландские пряди. М.: Наука, 2016. С. 209.
[13] Сморчков А.М. Сакральное обеспечение военного успеха в древнеримской республике// Война и сакральность: Материалы Четвертых Международных научных чтений. «Мир и война: культурные аспекты социальной агрессии». М.: Институт всеобщей истории РАН, 2010. Сс. 32-33.
[14]. Повесть временных лет. Пер. Д.С. Лихачева.// «Изборник». Сборник литературы Древней Руси. — М.: Художественная литература, 1969. Сс. 43-45.
[15]. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII веков. — М.: Наука, 1982. С. 369.
[16]. Хроника Быховца. — М.: Наука, 1966. Сс. 58-59.
[17]. Весьма подробный разбор подобных представлений см. в статье Я.В. Василькова «Битва как жертвоприношение. (По данным древнеиндийской традиции)»// Жертвоприношение в архаике: атрибуция, назначение, цель: Сборник научных трудов семинара «Теория и методология архаики» / СПб.: МАЭ РАН, 2012. Вып. V. Сс. 74-86.
цитировать
свернуть ветку