Перед вами лежит девушка. Она на полу, в согбённой позе и тяжело дышит. Несчастная упала к вашим ногам, сражённая какой-то силой. Смотрите, как она изгиляется, будто эта сила проникает внутрь. Девичье лицо искажено, глаза выпучены, а зрачки закатываются под трясущиеся в судорогах веки. Вы видите даже такие подробности, потому что ваше зрение – объектив камеры. Запомните этот кадр! Щелчок – и он сменяется другим.
Девушка уже не перед вами: она отползла дальше, вглубь плохо освещённого зала. Она чувствует, что вы наблюдаете, и ожидает реакции. Но вы молчите: ваша задача – смотреть, записывая в память странный образ. И память работает. Слышите, как шуршит в ушах? Это киноплёнка скользит по наматывающим её вальцам. Но не отвлекайтесь, смотрите в оба, потому что вы – объектив. Вам нужен свет. Девушка его боится, поэтому отползла ещё дальше. В темном углу она чувствует себя в безопасности – и встаёт.
Смотрите, как танцовщица раскачивает головой в стороны. Теперь взад и вперёд. Она напоминает вам живую куклу, которую дёргают за ниточки. Девушка полностью подчинена овладевшей ей силе. Чувствуете, как воздух между вами сгущается и пахнет пряным, горелым... Это дым факелов, которых здесь нет. Но вы их ощущаете, словно находитесь не в зале, а в какой-то пещере. Теперь вы понимаете, что движения девушки – не танец, а инициатический ритуал. А то, что овладело девичьим телом – не сила, а сущность. Она раскачивает телесный сосуд всё сильнее. Тело превратилось в маятник, который, рассекая воздух, меняет его плотность – чтобы девичья плоть растворилась в нём, исторгнув сущность наружу.
Щелчок! Кадр изменился: девушка делает выпад. Резко прыгает к вам, касается собственных бедер. И начинает их ощупывать. Вам кажется, что девушка ласкает ягодицы, но она смотрит под ноги со страхом. Нет, это не ласка. Девушка напугана вселившейся в неё сущностью. Она шагнула на свет, чтобы освободиться от сущности, поэтому проверяет, не растворилось ли во мраке комнаты тело. Оно целостно. Но несчастную трясёт. Эти колебания продолжают разрыхлять пространство, делая его вязким, а тело – рыхлым. Странный танец чреват для девичьей оболочки гибелью. Да, пряный запах вокруг принадлежит Смерти. Она где-то рядом и... возможно, сзади. Нет, не оборачивайтесь, вы – объектив!
Щелчок! Шорох в ушах замедлился. Вы наблюдаете с замедленной съёмкой.
Девушка агонизирует и трясётся. Сущность пытается её разорвать, но не желает выходить не по своей воле. В ответ, тело сильнее раскачивается, корчится и елозит по полу. Девушку тянет к почве. Ритуал словно привязан к земле, он хтоничен. Но девушка пытается вырваться. Щёлчок! Танцовщица подпрыгнула. Щелчок! Она отчаянно машет руками, чтобы вобрать в себя разрежённый борьбой воздух. Несчастной нужны силы и много кислорода. Ей нужно дышать. Вы записываете? Ускорьтесь! Вот так, пленочная лента шуршит громче. Не отвлекайтесь на шорох, смотрите!
Девушка застыла. Судорога на её лице проходит. Столкновение борющихся достигло пика. Теперь их силы сливаются в одной точке, уравновешивая друг друга. Гармония достигнута. Девушка чувствует её и, отрываясь в прыжке от земли, начинает порхать в танце.
Наверное, вы думаете, что я описывал танец героини фильма «Суспирия». Вынужден вас разочаровать: я описывал танец вакханки, служительницы дионисийского культа. Он появился более двух с половиной тысяч лет назад в среде орфиков. Школа орфиков была закрытым греческим обществом музыкантов и певцов, куда принимали не каждого. Желающему туда попасть необходимо было пройти ряд инициатических ритуалов. После их прохождения человек переставал быть рядовым жителем своего полиса, а его поступки регулировались нравами группы, частью которой он становился. Как видите, чтобы стать избранным музыкантом или певцом, приходилось связать себя обязательствами сродни религиозным. И стать частью религиозной общины — общины, служащей Богу Дионису. Уверен, во время съёмок «Суспирии» этому Богу служил режиссёр Гуаданьино.
Дионисийский характер танца, который вы увидели глазами итальянского режиссёра – лишь форма. Помимо формы, у танца есть суть – более глубокая, чем сам диониссийский культ. Она связана с образом Богини, возникшей до появления архаических культов, и является архетипом — Праматерью всех форм религиозного сознания. И матерью «последователей», которые ей служат.
В «Суспирии» таким последователем оказывается Патрисия – девушка, потерявшая биологическую мать. Похоронив её, сирота уезжает из родной Америки и отправляется в послевоенный Берлин, где царят беспорядки. Цель девушки – попасть в закрытую школу танца, отбор в которую удаётся пройти не каждому. Несмотря на это, девушка очаровывает цензоров талантом, пластикой и умением чувствовать движение — совсем, как вакханка. В героине изначально видна предрасположенность к служению дионисийскому танцу. Поэтому, пройдя отбор, Патрисия с лёгкостью подчиняется жёстким законам Школы. Обучение танцу в берлинском заведении меньше всего напоминает хороеографическое образование. Как сказал исповедник орфического культа Ницше, образование лишь информирует человека, хотя должно формировать. Согласимся: действительно, информирование даёт знание, а формирование личности под влиянием учителя – опыт. Как убедится зритель, Патрисия получает опыт очень быстро, благодаря своему ментору мадам Бланш, роль которой исполнила харизматичная Тильда Суинтон.
Школа Бланш буквально дублирует школу орфиков, возводя над пропастью двух с половиной тысяч лет мост из Германии в Древнюю Грецию. Как и общество греческих орфиков, школа дышит дионисийским культом; она так же закрыта, попасть в неё возможно через жёсткий отбор, условием которого есть опыт, а опыт – цель религиозной инициации. Именно под влиянием трёх составляющих формировались древние вахканки, последовательницы диониссийского культа. Следствие такого формирования — умение раскрывать личность через танец. Именно в нём, по законам школы, лучше всего проявляется Жизнь. В танце она раскрепощается, оголяет себя, жонглируя своими формами через позы.
Зритель может убедиться в этом воочию, благодаря технике съёмки. Оператором хорошо показана динамика форм. В некоторых сценах камера резко отдаляется от героини, захватывая пространство вокруг неё. Тогда декорации словно вырастают в объёме, что создаёт эффект давления среды на личность. На секунду человек на экране становится подобным муравью, его индивидуальность меркнет. Так происходит в Храме, когда религиозный человек теряет свою индивидуальность, оказавшись в мечети посреди громадных декораций/стен. В «Суспирии» же стены школы мадам Бланш, подобно Храму, давят на личность студенток, заставляя служить идее, ради которой были построены. Это приближает Школу к Церкви. Её адепты, подобно вакханкам, перестают казаться ученицами и напоминают исполнителей общего культа.
Но если дионисийские орфики чётко обозначали формы своего культа, то в заведении мадам Бланш о них говорить не принято. «Религиозность» студенток, служение общей идее проявляются без объяснений. Гуаданьино передаёт это через поведение героев и общую атмосферу. Благодаря чему мы сразу понимаем, что в Школе царит какой-то первобытный Порядок.
Особенно хорошо он раскрывается в сцене с избранием Матери — главы школы. Это происходит на закрытой кухне, вдали от «непосвящённых» студенток. Мы видим сугубо женское общество, поделённое на категории согласно уровню посвящения. Из-за чего школа напоминает маленькое государство из женщин, что роднит героинь с амазонками, живущих в матриархате. Но матриархат — поверхностный вывод…
С последующими сценами всё больше раскрывается религиозный фундамент закрытого общества. Зритель видит, как избранная Мать встречает студенток в зале для репетиций: Бланш касается головы каждой из девушек, наклоняется и целует в щёку. И так более десятка раз, уделяя внимание каждой дочери. Таким образом, Мать словно благословляет девушек, представая в образе жрицы. Но зрителю этот образ покажется более глубоким. Гуаданьино сделал ловкий ход, выбрав на роль Матери именно Суинтон. Образ высокой и бледной женщины с еле запавшим носом выглядит инфернально, отчего создаётся впечатление, что Бланш «не из этого мира». Начинает казаться, что Мать подобна Богине. От этого власть Бланш приобретает черты священной, что приближает её к власти религиозной.
Школа действительно оказывается подобной религиозному государству с матерью во главе. Матерью, власть которой основана на культе и послушании верующих адептов. Матерью, страна которой напоминает Храм. Так матриархат усиливается теократией — формой власти, где вакханками правит не Дионис-мужчина, а женщина-Богиня. Вы спросите, что это Богиня…
Мы уже упоминали Её. В человеческом сознании она укоренилась прочнее всех известных нам архетипов. Это Великая Мать, олицетворяющая хтоническое начало. Но это не то хтоническое начало, о котором привыкли говорить в контексте простой мифологии. Оно не исчерпывается земледельческими культами и фаллической символикой плодородия (о символе фаллоса в фильме будет сказано ниже). Здесь Хтонос проявляется таким, каким был в восприятии современных орфикам эллинов – злым женским началом, уничтожающим всё, что не подчиняется матриархальной системе. Где-то такое начало оправдано, потому что стадия поклонения Великой Матери — начальная в развитии религиозного мышления человека. Поэтому она наиболее близка к архаике и воплощает в себе Темноту и Хаос. О связи сюжета с идеей хаоса намекает время, когда разворачивается действие – революционный Берлин.
Второй формой и наиболее ярким проявлением архаического мышления оказались сами диониссийские культы. Об этом я писал ранее в одной философской статье, поэтому не боду вдаваться в подробности. Скажу лишь, что персонификацией Великой Матери у эллинов была Гея, архетипа которой мы ещё коснёмся. Гея – наиболее жестокая богиня из всех: злая, мстительная, привыкшая к власти Богиня, не терпящая непослушания. И ненавидящая Диониса, культ которого вышел из её лона. Из лона земли, к которой тянет танцующую вакханку.
Дионисом в «Суспирии» выступает Ольга – студентка, не выдержавшая роль вакханки. Девушка поняла Тёмную суть мадам Бланш и попыталась бежать. Ей это почти удалось. Но только почти: когда до выхода остаётся несколько комнат, несчастная оборачивается на зов «мёртвой» подруги. Через короткий хронометраж побега Ольги проявляется символ длинного греческого мифа – мифа об Орфее, основателя вышеупомянутого культа орфиков. Согласно легенде, Орфей отправился в Аид, чтобы спасти возлюбленную Эвридику, но погиб, обернувшись на её зов. Точно так же гибнет и Ольга, обернувшись на крик подруги, убитой мадам Бланш.
Гибель подана в фильме также посредством танца. Гуаданьино взял на себя смелость показать его полярную символику. Если в начале киноленты мы видим, что сквозь танец раскрывается Жизнь, то с каждым кадром начинаем осознавать, что сквозь него себя проявляет и Смерть. Более того, танец является проводником в потусторонний мир.
О том, что Смерть подкралась совсем близко, Ольга понимает, оказавшись после блужданий по залам одной в пустом зале с зеркалами. Тогда девушка начинает танцевать – против воли. Танец причиняет боль, так как движения контролируются не Ольгой, а Матерью Бланш – через танцующую в другом зале Патрисию. Обе девушки не подозревают о том, что связаны Пляской Смерти (Sansa Mortale). В этом танце пластика и изящество для одной девушки – вывих и перелом для другой. Здесь обе танцовщицы подобны сиамским близнецам, резкое движение одного из которых во время танца калечит и убивает другого. И режиссёр заставляет нас увидеть эстетику Смерти во всех её подробностях. Увечья и медленная смерть Ольги изображаются одним планом, но, одновременно, с нескольких ракурсов. Такая операторская техника основана на планировке декораций, основа которых – зеркала. Мы видим десятки отражений тела, разрываемого танцем. Посредством этих отражений тело и личность Ольги в зале словно раздваивается. Здесь на мифологический контекст сцены накладывается пласт архетипических смыслов. Символизм танца перед зеркалами объясняется психоанализом: мы имеем дело с отражениями, где личность раздвоена. Двойственная же натура всегда деструктивна, а ситуация раздвоения/разложения на несколько форм ведёт к гибели. То есть, в танце человек уничтожает себя.
И танец уничтожает Ольгу. После Sansa Mortale у неё сломаны конечности и хребет, а тело превратилось в бесформенную массу из плоти с костьми. Вокруг мертвой толпятся приверженцы мадам Бланш с серпами в руках. Как мы знаем, серп – земледельческий символ, приближающий дочерей Матери к хтоническому началу. Но более всего их приближает не символ, а поступок. Они разрывают Ольгу серпами на части. Как в греческой легенде хтонические титаны, послушные своей матери Гее, разорвали Диониса. Здесь символы дионисийства и Хтоноса пересекаются, образовывая новую плоскость смысла. Теперь эта плоскость предстаёт не в виде пронизывающих сюжет идей-линий, а в виде круга, который замкнулся. Дальше – никуда в сторону, только вглубь.
Глубину Гуаданьино показывает также посредством символов-поступков. Речь идёт о сцене с приспешницами мадам Бланш и полицейскими, пришедшими расследовать смерть подруги Ольги. О ней в полицию доложил психоаналитик, к которому обратилась погибшая накануне своей смерти. Отметьте такую деталь – угрозу для общества Матери представляет человек, разбирающийся в архетипах. Приспешницы Матери знают это, набрасываются на полицейских, в которых видят, прежде всего, мужчин – и оскопляют их серпами. Здесь же и проявляется фаллическая символика фильма. В оскоплении отражается хтоническая суть дочерей и ненависть их к мужчинам, более того, неприятие власти в мужском лице. Как капризная Гея, её дочери желают вырваться из-под мужского влияния и подавить его. Для этого им нужно уничтожить мужскую суть – оскопить. Саму процедуру оскопления Гуаданьино нам не показывает. Но передает её посредством слов Патрисии –более ужасных, чем изображение оторванных гениталий и ран. Эти слова Патрисия, выросшая над статусом обычной студентки, говорит психоаналитику: «Не бойтесь нас, вы не виновны. Мы питаемся чувством вины. И стыда». Здесь сосредоточен весь дионисийский и фаллическйий символизм фильма – хтоническая природа в женщине открывается, когда та, возбуждённая танцем, оскопляет мужчину и убивает его. Как чёрная вдова, возбуждённая соитием. Или как Мать, заставляющая мужчину испытывать чувство вины и стыда...
Первая публикация: рецензия на сайте о тёмном кино «Клуб Крик», 11 февраля 2019
Источник: статья в группе автора
цитировать
свернуть ветку