Дэн Симмонс. Чистописание. Выпуск 2

Что делать, чтобы хватило духу начать писать и не откладывать работу до тех пор, пока она не закончена… особенно если речь идет о большой книге?

В практике любого публикующегося автора бывали такие случаи. Вы на вечеринке. Вы представлены кому-то, и этот «кто-то» узнает – обычно не от вас – о позорном факте из вашей биографии: вы – писатель и зарабатываете этим на жизнь. Как правило, в первые пять минут диалога вы слышите, что:

1) Ваш собеседник строит планы что-нибудь однажды написать (книгу, например), но из-за основной работы у него не доходят руки, и;

2) У него припасена потрясающая идея на миллион: он, конечно же, не возражает, чтобы вы ее взяли в оборот за… ну… 50% аванса и авторских. «Я вам – идею, а вы уж ее наполняйте словами и т.п.», — вот стандартное предложение.

Как тут донести до собеседника, что идеи – это лишь малая часть? Что у любого писателя больше идей, чем он смог бы воплотить на бумаге за всю жизнь? И, наконец, что их идеи мало того, что были перепаханы в литературе десять тысяч раз, так еще и сами по себе не годны даже для виньетки, скетча, не говоря уже о рассказе или романе?

За исключением бросовой фантастики времен царствования редактора Джона У. Кэмпбелла или концепт-чтива, вроде «Кода да Винчи» (который сам по себе просто набор «идей», уведенных из других книг и наскоро сшитых по образу монстра Франкенштейна), рассказы и романы не пишутся на «идеях». В Голливуде большая часть фильмов продаются за счет концепта – краткого пересказа сюжета не более чем в шести предложениях. Настоящий концепт можно донести и в одной фразе. «Хищник» — это «Рэмбо» плюс «Чужой». Всё! Подмахиваем контракт на богатство и славу, и под блокбастер выбиваем бюджет в… э-э-э… 30 млн. долларов (по котировкам восьмидесятых годов, разумеется).

Дэн Симмонс

Лучшие образцы малой и крупной формы так не создаются. В чем «идея», например, блестящего рассказа Эрнеста Хемингуэя «Холмы как белые слоны»? Мы видим – глазами незнакомого и неизвестного человека – как в кафе при железнодорожной станции молодая пара вяло перекидывается репликами о чем-то грустном, чем-то, что вбивает клин между ними, чем-то невысказанном вслух. В конце концов, мы понимаем, что молодой человек, хотя и открыто убеждает девушку в своей любви, на самом деле пытается склонить ее к аборту. Становится ясным и то, что им движет не беспокойство за любимого человека, а обычное самолюбие.

Разве это рассказ «на идее»? Отнюдь. Просто обрывки подслушанного разговора обретают ошеломляющую мощь в правильном художественном оформлении.

Но как найти это «художественное оформление»? Как работать над ним и как узнать, где и как его можно применять?

Я сам один из немногих писателей, которые считают, что признаком незрелости писателя-любителя является стремление «начать с места в карьер». Имеются в виду не только их попытки издаться – по моему мнению, тут в большинстве случаев можно смело рекомендовать долгое предварительное обучение – но и в самом желании обратить какую-то «идею» в рассказ или роман. Повторюсь: я бы не отказался от доллара за каждый раз, когда «писатель-в-перспективе» заявляет, что он начинает работу над романом – чаще всего фэнтезийном – под названием наподобие «Поющий меч Ша-на-на-ны», Книги Первой «Хроник Ша-на-на-ны». «Хроники», разумеется, будут состоять из книг шести, а может и десяти.

Матерь Божья! Какая заносчивость. Какое поразительное высокомерие. Щенок еще ни одного рассказа не опубликовал, но уже шлет своих прихвостней вырубать леса под фэнтезийную бесконечнологию.

Для идей, которые такие люди собираются размазывать по «шести, а может и десяти» книгам, и рассказа-то много будет. Их сюжетный замысел, герои, фишки, темы и стиль – не более, чем смутный план, как списать у Джорджа Р.Р. Мартина, Роберта Джордана или кого-нибудь вроде них.

Настоящие писатели обычно пересыпают тальком свои идеи на сравнительно большой срок, зная, что отблески сюжетов и образов еще не делают ни книгу, ни рассказ. Они оставляют идеи дозревать. Несмотря на уверенность, что история сама начнет развиваться по мере написания, им хватает мудрости и опыта, чтобы – условно говоря – не щелкать вхолостую предохранителем. (Может, кто-нибудь знает: раньше у мушкетов и пистолетов было два положения курка – предварительный взвод и полный взвод. Если вы случайно нажмете курок на предварительном взводе, порох не загорится и пуля не вылетит. Крайне прискорбная ситуация, особенно если на вас во весь опор мчится враг. С книгой может выйти столь же неприятно, только начинающие писатели порой даже не замечают, что выстрел не удался.)

Харлан Эллисон как-то рассказал мне, как он видит процесс вызревания рассказа – да и любого текста. Представьте себе, говорит Харлан, что вы изобрели маленький мотор, эдакий светящийся приборчик. Но вместо того, чтобы хвалиться им перед всеми, моторчик следует погрузить сперва в омут бессознательного, которым дорожат как зеницей ока все писатели. Там, в болотной трясине машинка-идея начнет собирать урожай залежавшегося мусора. Писатели – еще те падальщики. Как сказал когда-то Генри Джеймс(1) (кстати, давний любимец Харлана), «писатель – это человек, для которого у всего есть цена». Гуляя по болотистому берегу, литератор время от времени подбирает что-нибудь ненужное: человеческий скелет, двигатель от Бьюика V-8 1948 года, потертую ковбойскую шляпу, канистру карболевой кислоты, обломки деревянного кейса под напольное радио Филко 1932 года, использованные каким-то торчком шприцы, обглоданную ляжку оленя, наушники от айпода… И все это время ваша идея-вещица мигает и сверкает, перемешивает и соединяет, связывает и выращивает. И наконец – чаще всего, когда вы сами не ждете – эта… ТВАРЬ выползает из болотной тины и первобытной грязи, подволакивая части корпуса и прокладывая себе путь на сушу смертоносными лезвиями.

«Пилар»

Вот теперь можно садиться за бумагу.

Дебютирующие писатели начинают с места в карьер и пишут копеечные истории о своих приборчиках, а потом удивляются, отчего это никто не хочет их читать.

Нынешнее поголовье писателей – по крайней мере, большая его часть – хочет сразу творить романы или эпики, проклятые хроники шанананы, не освоив, порой даже не написав ни одного рассказа – в этом кроется серьезная проблема. Спору нет, бывает, что писатель – в душе чистый романист. Я сам себя к таковым причисляю. Но пренебречь малой формой совсем – это все равно, что объявлять о своей готовности взяться за фильм с громадным бюджетом, ни разу не взяв в руки камеру.

Незамысловатость слога Эрнеста Хемингуэя, как мы увидим в следующих выпусках «Чистописания», иллюзорна. Задолго до того, как первые рассказы принесли ему славу, Хемингуэй начал оттачивать свой обманчиво простой стиль – который, на самом деле, не что иное как тончайшее искусство обращения с языком, когда автор больше недоговаривает, чем говорит. Эта манера не только принесла ему известность, но и поменяла направление, в котором пошло развитие литературы в ХХ веке.

Вам доводилось читать рассказы Хемингуэя? А разбирать буквально стихотворную красоту таких вещей как «Кросс по снегу», «Там, где чисто, светло» (кстати, превосходное определение стиля писателя),  «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» или «На Биг-ривер»? Даже если вы изберете другой подход к литературному труду – а было бы опрометчиво стараться копировать Хемингуэя, потому как его имитация, в том числе в исполнении его же самого, смотрится явно жалко – внимательное чтение и изучение его методов как раз то, что доктор прописал начинающим писателям. Большинство рассказов Хемингуэя – непревзойденные по качеству образцы малой формы ХХ века. Роман, принесший ему известность, «И солнце встает», как и твеновские «Приключения Гекльберри Финна», были Рубиконом для американской литературы. Роман, будучи опубликованным одними и прочитанным другими, путей назад не оставлял. Из этой книги американские писатели поколениями черпали вдохновение – очарованные новым голосом и стилем.

Так что же говорит Хемингуэй о том, как начать писать, не бросать начатое и писать качественно?

Основные принципы работы Эрнеста Хемингуэя (выдержки из биографий и очерков об ЭХ):

1. Изучайте лучшие образцы литературы.

2. Овладейте в полном объеме материалом для вашей книги. Черпайте из личного опыта и чтения.

3. Работайте в строгом уединении.

4. Начинайте работу рано утром и уделяйте внимание только литературе по несколько часов в день.

5. Начните рабочий день, перечитав написанное ранее. Если вы работаете над романом – начиная с последней главы. Во всех прочих случаях – с первой строчки.

6. Работайте медленно и упорно.

7. Бросайте работу, как только дело пошло и вы точно знаете, что произойдет дальше. Так у вас будет зачин на продолжение на следующий день.

8. Не обсуждайте ничего незавершенного.

9. Отключитесь от мыслей о литературе после того, как рабочий день окончен. Дайте поработать вашему подсознанию.

10. Если начали воплощать в жизнь свой замысел – не бросайте работу на полпути.  

11. Ведите график дневной активности.

12. После завершения работы над текстом набросайте несколько вариантов будущего заглавия.

Комментарии Дэна Симмонса:

Прежде чем начать обсуждение, позволю себе заметить, что я не могу себя назвать безоговорочным поклонником Хемингуэя. Однако мне довелось подробно изучить его наследие. Около десяти лет назад у меня вышел роман «Колокол по Хэму», где главным действующим лицом был сам писатель. Сюжет был основан на слабо изученном периоде жизни Хемингуэя, когда тот в 1942-1944 гг. руководил контрразведывательной группировкой на Кубе и параллельно занимался оборудованием своей рыбачьей шхуны «Пилар» под военное судно-ловушку – он надеялся поймать на «Пилар» немецкую подлодку и захватить ее, не топя.

Почти четыре года я серьезно изучал Хэмингуэя – прочел практически все его дошедшие до нас письма, одну за другой глотал биографии и монографии о нем, потом перешел на изучение навигационных карт, дневников и неопубликованных рукописей, даже раскопал ФБРовское досье на него, которое на протяжении тридцати лет после самоубийства писателя, хранилось в недоступных архивах.

Вернемся к первому правилу. «Изучайте лучшие образцы литературы».

Хемингуэй следовал ему в полной мере. Он был самоучкой и колледжей по литературе не кончал. Его «школой» была работа на машине скорой помощи в Первую мировую. Но в глубине души Хемингуэй был книголюбом и даже эрудитом. Он читал лучшее, что дала литература миру, и впитывал все, что мог, параллельно обдумывая черты собственного стиля.

Если бы Хемингуэй был начинающим писателем в наши дни, он не стал бы брать в качестве образца для подражания Дэна Симмонса, Стивена Кинга или Джорджа Р.Р. Мартина. Как и в начале прошлого века, он читал бы Толстого, Тургенева, Твена, Джейн Остин, Шекспира, Библию, Достоевского, Конрада, Джойса и других. Десятилетиями в частной переписке Хемингуэй употреблял боксерские метафоры, чтобы дать понять, с кем из любимых авторов он тренировался, работая над новым произведением. Он писал: «Сегодня я провел шесть раундов с Толстым», — либо задирал Скотта Фитцджеральда или еще кого-нибудь. Это в точности тот самый древнегреческий «агон», о котором писали Гарольд Блум(2) и другие критики, «страх влияния», поиск литературных предков, вызов, бросаемый им, стремление укротить их, оценивание собственной работы в категориях «лучше чем – на уровне с – хуже чем».  

Поговорка гласит: «Мы – то, что мы едим». Это не всегда так, но, будучи писателями, мы – всегда, неизбежно – то, что мы читаем. Будете читать посредственные книги – однажды  примете их за образец своих работ и, возможно, когда-нибудь достигнете сомнительного уровня посредственного писателя. Будете читать лучшие книги – и, пускай никогда не сравняетесь с ними – но если продержитесь на ринге раунд-другой, ваши собственные экзерсисы только выиграют от этого.

«Овладейте в полном объеме материалом для вашей книги. Черпайте из личного опыта и чтения». Обратите внимание: человек, более всего знаменитый тем, что кардинально изменил представление о писателях – некогда длинноволосых жердях в твидовых пиджаках и трубкой, а после – фанатов сафари, рыбалки в открытом море и боя быков и забияк с растительностью по всему телу – этот человек ставит чтение в один ряд с личным опытом.

Финка Вихия

«Работайте в строгом уединении». Недавно я обедал в пабе, и мой компаньон обратил внимание на молодого человека за столом неподалеку. Он самозабвенно работал на ноутбуке, когда мы вошли. Сначала я подумал, что человек использует вай-фай, чтобы проверить почту, но более пристальный взгляд на экран обнаружил обрывки диалогов и больших абзацев описательного характера. Он пролистывал текст туда-обратно, правя диалог.

Разве может работа в ресторане считаться строгим уединением? Теоретически, да. У большинства писателей развивается способность работать где угодно. И всем нам хочется работать «там, где чисто, светло». Но каковы причины, заставившие человека придти с лэптопом в ресторан? Весьма смахивает на позерство: «Эй! Смотрите! Я писатель!». Поэтов из кофеен, что-нибудь набрасывающих в блокноты на пружинках – как я выяснил, всегда про себя любимого – последнее время пучок на пятачок.  

А что же Хемингуэй? Неужели и он тоже следовал этому правилу? На самом деле, когда он жил в Париже с первой женой Хэдли и младенцем Бамби – правда, следовал. То немногое, что у него оставалось из заработанного, он тратил на аренду комнаты – холодной, с голыми стенами, где из мебели были только стул и стол. Там он часами работал каждый день, вкладывая время в это ремесло не менее уверенно, чем офисный маклер в свое. Чем старше Хемингуэй становился, тем больше у него становилось славы, денег (и жен, кстати). Окружение менялось, но потребность в уединении оставалась неизменной. Когда, став знаменитым, Хемингуэй перебрался в Ки-Вест, Флорида со своей второй женой Паулин, он вскоре переехал оттуда на «Пиларе» на Кубу, заселился в отель «Амброс Мундос», где и трудился над романом в абсолютно такой же пустой комнате. А после того, как писатель осел на Кубе окончательно, в своем доме Финка Вихия, где он жил с третьей женой, Мартой Геллхорн, и позже с четвертой и последней, Мэри, Хемингуэй работал, стоя в буфетной или сидя под открытым небом – подальше от гостиной.

В 1947 году, пока Хемингуэй был в продолжительной поездке, его жена Мэри преподнесла ему неожиданный подарок, выстроив рядом со старой виллой Финка «писательскую башню». Там, как она объясняла, Хэму было доступно столь желанное строгое уединение.

Для стареющего писателя это было уже слишком. В башне, откуда открывался дивный вид, он чувствовал себя оторванным от жизни и уже через пару недель опять перебрался в свой кабинет за гостиной, из окна которого он мог при желании перебрасываться фразами с проходящими внизу садовниками. В соседней комнате на столе рядом с любимым креслом Хэма стояла выпивка, так что «строгое уединение» быстро заканчивалось, если кто-нибудь заглядывал на партию-другую.

Спустя несколько лет, в свой пятидесятый день рождения Хемингуэй слал письма следующего содержания. Своему будущему биографу: «Сегодня я е**лся три раза, подстрелил в клубе прямым попаданием десять голубей (довольно резвых), выпил с друзьями ящик брюта «Пайпер Хайдсик» и весь день искал в океане больших рыб. Ничего не нашел, хотя подводное течение было очень темным». Своему издателю-редактору в Скрибнере(3), только что выпустившему военный роман-бестселлер Джеймса Джонса(4) «Отныне и вовек»: «Надеюсь, он сдохнет от собственной руки, тем более что вашим с ним продажам это не повредит. Будешь давать в его честь чайный вечер, скажи, чтобы он выпил ведро соплей и соснул гноя из уха мертвого ниггера». (Я позаимствовал эту гнусную пошлятину для эпизода в «Колоколе по Хэму», когда писатель набрасывается на Джо Лукаса, выдуманного мной киллера из ФБР.)

Да, тут без бутылки точно не обошлось. Это чистой воды «бычка», хвастовство рано состарившегося человека, слепо уверенного в себе и отказывающегося признавать истощение своих сил. Однако одновременно с рассылкой этих филиппик, Хемингуэй писал в «Зеленых холмах Африки»: «И я задумался о Толстом и о том огромном преимуществе, которое дает писателю военный опыт. Война одна из самых важных тем, и притом такая, когда труднее всего писать правдиво, и писатели, не видавшие войны, из зависти стараются убедить и себя и других, что тема эта незначительная, или противоестественная, или нездоровая, тогда как на самом деле им просто не пришлось испытать того, чего ничем нельзя возместить» (пер. Н.А, Волжиной, В.А. Хинкиса).

Вот комментарии зрелого, но наблюдательного писателя, противопоставляющего опыт и чтение, хотя – принимая во внимание ревнивые тирады в адрес Джеймса Джонса, ветерана Второй Мировой – это можно считать и жалобами стареющего и несостоявшегося вояки, который прожил войну в репортерском кресле, в то время как другие люди – моложе его – сражались на фронте, сами нюхали порох и теперь писали об этом.

«Начинайте работу рано утром…» Многие писатели – ярко выраженные жаворонки, хотя есть и те, кто предпочитает попозже вставать и работать до поздней ночи. Я лично не особенно люблю работать ночью, но теперь, в пору постоянных телефонных созвонов,  факсов и и-мейлов от агентов, издателей и других действующих лиц по обе стороны фронта, короче неизбежными побочными делами писателя, поздняя ночь – время наиболее тихое. Основной смысл кроется в словах «только литература по несколько часов в день».

«Начните рабочий день, перечитав написанное ранее…». Хемингуэй нам советует взять за правило метод, которым пользуются все писатели, но никто, насколько мне известно, не говорит о нем. В общем, для начала нужно хорошенько раскачаться. У всех тружеников пера есть собственный ритуал, погружающий в рабочий транс – более глубокий, чем кататоническое состояние, в которое погружаются при чтении серьезной литературы. (Я сам живу в городке в штате Колорадо, где находится федеральный центр по контролю за движением воздушного транспорта в нескольких прилегающих штатах. Мне знакомы некоторые работники – военные и гражданские – и все они утверждают, что приходят на работу за полчаса до начала смены и просто стоят перед пультом управления, чтобы влиться в работу. То есть, не только ознакомиться с движением судов, но еще и отключиться от внешнего мира и сопряженных с ним забот, пока в центре внимания не окажется только экран, сигналы и данные. Писателям тоже нужно абстрагироватся.)

Чтение написанного за предыдущие дни или неделю – вполне подходящий способ. У каждого текста, даже у отрывка или главы, есть свои отличительные черты – в стилистике, манере диалогов, в особой энергии или чем-то еще. Пробежать глазами последнюю главу, прежде чем напечатать хотя бы одно новое слово, — лучший способ влиться в ритм и восстановить ход мысли. В моем случае, с учетом того, что пик работы приходится на ночь, я за утро пролистываю страницы на экране, правлю, распечатываю, делаю новые правки на листе, вношу их в электронную версию и только после этого начинаю новый отрывок.  

«Работайте медленно и упорно».

Начиная с какого-то момента, вы так и будете делать, пускай даже в ходе неоднократных работ над ошибками. Некоторые писатели – одним из них был Хэмингуэй, и хотелось бы надеяться, что и я тоже – начинали так работать с первого дня, переписывая предложения, абзацы и страницы, пока не придет ощущение, что можно идти дальше, а не просто с трудом держа в узде разваливающуюся на глазах композицию.

«Колокол по Хэму»

Кроме того, предупреждает нас Флобер, «нужно максимально избегать возбужденного состояния, называемого вдохновением, которое есть скорее продукт напряжения нервов, чем мускулов. Все следует делать с холодной головой и полным самообладанием».

Не знаю, известно ли было Хемингуэю это изречение, но он был очень хорошо знаком с книгами Флобера, и сам принцип явно перекликается с его знаменитым и, пожалуй, лучшим, определением храбрости – «благородство в трудной ситуации».

Седьмое правило-совет Хемингуэя – «Бросайте работу, как только дело пошло…» — звучит странно, но оно стопроцентно верно. Жутко тяжело остановиться на середине… э-э-э… сцены, когда за вашим главным героем бежит по льду здоровенный зверь, то ли белый медведь, то ли нет, но… тормозим! Порой бывает нужно продолжать писать, посвятить работе еще час-другой и закончить эпизод, но в большинстве случаев наилучший совет – это остановиться. Ваше подсознание, объясняет Хемингуэй, будет дописывать за вас и бережно, без лихорадочной спешки подбирать детали, которые вы наверняка упустите в «возбужденном состоянии, называемом вдохновением», а может и кое-что выкидывать. Кроме того, ваше собственное желание узнать / прочесть, чем все закончится, будет лучшим стимулом возобновить работу на следующий день. Чем дольше пишешь книги, тем труднее  становится заставлять себя приниматься каждый день за писанину. Поддержание собственного интереса – вот ключ к тому, чтобы вынести труд над такой абсурдно сложной и длинной вещью как роман.

«Не обсуждайте ничего незавершенного».

Еще раз Хемингуэй отделят агнцев от козлищ, будущих несостоявшихся писателей от профессионалов. Крайне немногие труженики пера обсуждают то, над чем работают, и уж точно не вдаются в детали. Это факт. Только любители чешут языком о текущих проектах. Если объяснять это рационально, они впустую тратят энергию, которая требуется подсознанию, чтобы продолжать работать, когда ваше тело и разум уже сдали смену.

Уже знакомый нам Флобер касался когда-то этой темы в своем письме к Луи Буйе. Использованные им образы неслучайны.

«Увы! Если человек так усердно занимается вскрытием еще не родившихся детей, то я сомневаюсь, удастся ли ему потом возбудиться настолько, чтобы произвести акт зачатия».

Девятый совет Хемингуэя перекликается с флоберовским изречением. «Отключитесь от мыслей о литературе после того, как рабочий день окончен. Дайте поработать вашему подсознанию».

Вернемся к метафоре подсознания, предложенной Харланом Эллисоном. Где-то в болоте лежит движок от бьюика 1948 года, и он ждет момента, когда начнет собирать мусор вокруг. Работая над романом, Вы не сможете волевым актом установить связи того качества, которое гарантирует подсознание. Однако вы можете натаскать его, чтобы оно выискивало для вас нестандартные ходы и использовало малейшие шансы. Повторюсь, ключевым фактором в том, насколько гибка ваша интуиция, является образование – знание фактического материала, опыт, детали, выявленные в ходе внимательного исследования, чуткость к языковым нюансам, к тонкостям, которыми вы овладеваете, в зависимости от того насколько широк ваш круг чтения и каков его уровень.

«Если начали воплощать в жизнь свой замысел – не бросайте работу на полпути».

Вот, это точно про меня. Если у меня в работе роман, я на нем застреваю и зарываюсь, как крот. Так и сижу, не разгибаясь месяцами, а то и годами, и стараюсь не разрываться между несколькими проектами, разве что позволяю себе начитывать материал. Если я по условиям какого-нибудь контракта обязан написать рассказ, то, чем делать параллельно два дела, я, скорее, отложу основную работу и посвящу свое время чему-то одному. Увы, отложенному проекту на пользу это не идет.

Джон Гарднер(7) (не тот, который про Джеймса Бонда писал, а автор «Диалогов с Солнечным») определил роман как «яркий и продолжительный сон». Определение должно быть верным не только для читателей, но и для писателей: чтобы сон был ярким, он обязательно должен быть продолжительным.

«Ведите график дневной активности».

В этом деле Хемингуэй был мастак. Если вам доведется побывать на Финка Вихии, ныне заплесневелой и тронутой гнилью, загляните в ванную комнату. Вы увидите царапины по всем стенам – Хемингуэй так каждый день замерял вес и кровяное давление.

Что касается литературного труда, то составление графиков преследует несколько целей, но одна поистине замечательна. Хемингуэй ставил себе ежедневную планку, например, в тысячу слов. Когда он брал эту высоту, остальной день он смело посвящал развлечениям – рыбачил в Заливе на своем любимом «Пиларе», стрелял по тарелкам в клубе, играл в джай-алай или охотился на немецкие подлодки и шпионов. Начинайте работать рано утром, трудитесь на славу, и тогда остальной день можете делать что угодно без зазрения совести.

«После завершения работы над текстом набросайте несколько вариантов будущего заглавия».

Это не самое строгое правило. У многих писателей заглавие звучит в голове до того, как они начали работать над текстом. (А некоторые странные названия – вроде «Илиона» — даже указывают, о чем будет книга.) Предложение Хемингуэя особенно подходит для крупной формы. Если к творчеству подойти должным образом, роман будет полон неожиданностей, тем и событий, о которых вы и не помышляли, начиная работу. Сам Хэмингуэй, у которого после завершения текста было наготове рабочее название (например, «Книга рыб»), обычно заглядывал в Библию или в Оксфордскую книгу афоризмов в поисках цитаты, которая была бы созвучна с настроением романа. Так появились «И солнце встает» из Библии, «По ком звонит колокол» из Джона Донна, и даже «За рекой, в тени деревьев» — предсмертные слова Томаса Джексона(8) (чудесное название неудачной книги, хотя ее спасает одна из лучших сцен охоты за историю мировой литературы).

В следующем выпуске «Чистописания» мы снова обратимся к Хемингуэю, или, скорее, начнем с него и обсудим сложнейший литературоведческий вопрос: «Что есть стиль и что, черт побери, надо делать, чтобы его выработать?»

1. Джеймс, Генри (1843 – 1916 гг.) – американский писатель, большую часть жизни работал в Европе, один из наиболее влиятельных англоязычных авторов конца XIX века. Известные произведения – «Женский портрет», «Послы», «Бостонцы» и др.

2. Блум, Гарольд (род. 1930 г.) – влиятельный американский критик, редактор и теоретик литературы.

3. Скрибнер (Scribner) – американский издательский дом, в настоящий момент входит в состав концерна Simon & Schuster. В разное время помимо Хемингуэя издавал Р. Хайнлайна, Курта Воннегута, Стивена Кинга и др.

4. Джонс, Джеймс (1921 – 1977 гг.) – американский писатель, лауреат Национальной Книжной Премии США 1952 г. за военный роман «Отныне и вовек».

5. Спеллман, Франсис Джозеф (1889 – 1967 гг.) – американец, кардинал Римско-Католической Церкви, занимал должность архиепископа Нью-Йорка в период 1939 – 1967 гг. Известен консервативными взглядами и поддержкой войны во Вьетнаме.

6. Маккарти, Джозеф (1908 – 1957 гг.) – американский политик, сенатор, инициатор «охоты на ведьм» в американском обществе во время эскалации холодной войны в 1950-ых гг.

7. Гарднер, Джон (1933 – 1982 гг.) – американский писатель, критик, преподаватель литературы. Среди наиболее знаменитых романов – «Грендел», «Диалоги с Солнечным».

8. Джексон, Томас (1824 – 1863 гг.) – американский генерал, участник Гражданской войны в США, воевал на стороне армии Конфедерации Юга.

Переведено по http://www.dansimmons.com/writing_welll/archive/200...