Майкл Джон Харрисон, Вирикониум (1967-1985)
На острове Ириомоте, что в Яэямской группе Окинавского архипелага, встречается вот такой эндемичный кошак:
Общая численность ириомотейской кошки близка к сотне особей, и это животное вызывает жгучий интерес фелинологов всего мира в основном тем, что ввиду многотысячелетней изоляции в природном укрывище оказалось ближе по физиологическим характеристикам к гипотетическому предку всех кошек, чем какая бы то ни было иная их разновидность.
Цикл Харрисона о Вирикониуме находится с остальными представителями темного техно- и городского фэнтези примерно в таких же отношениях, как ириомотейская кошка с обычными домашними 猫. А именно, домашние коты конкурируют с ириомотейской кошкой за пищу, а также охотно вступают с ириомотейками в сексуальный контакт, тем самым разбавляя и непоправимо уродуя бесценный древний геном.
Читая этот сборник, я все время вынужден был отбрасывать налипшие из прежнего опыта ассоциации, но от своей глубинной неправомерности они не становились менее навязчивыми.
А что это тут у нас? А кто это такой мацюпусенький, да с таким длинным хвостом и острыми эльфийскими ушами?
Наследница престола, изгнанная недоброжелателями из своего домена и вынужденная скрываться в глуши, доколе не настанет час квеста возмездия с широкомасштабным применением реликтов и артефактов... Дейенерис Таргариен?
Великий воен с мечём ©, выросший среди банд на безжалостных улицах бедняцкого квартала и мастерством фехтовальщика ли, поэта проложивший себе кровавый путь к аристократическому титулу... ой, тут вариантов больше, чем авторов на Самиздате.
Умирающий мир, истерзанный чередой высокотехнологичных войн и деградировавший до неофеодализма, так основательно высосанный индустрией Великих Древних, что основными источниками металла для пик, копий и мечей выступают оплетенные плющом остовы лазерных пушек да вросшие в землю корпуса заброшенных звездолетов... Звери с далеких звезд, завезенные на Землю в дни процветания Империи Человека и под влиянием радиации мутировавшие в охотников до человечинки вообще и нервной ткани коры больших полушарий в частности... Урс?
Проклятые непрошеным бессмертием Существа Полуденной Эпохи, медленно теряющие рассудок от невыносимого контраста между реалиями их родного времени и Империи Вирикониума... Нелюди?
Младшая Королева Метвет Ниан, или просто Джейн, в комнате на пять окон, откуда видны места и времена, для которых на языках ее королевства нет имен и названий. На хрустальном троне в тайном ярусе дворца, построенного в тени башен до облаков над хладным трупом древнего коллайдера высокоэнергетических частиц... Последняя цитадель Земли, город на краю времени... Вы случаем не знаете, с какой пристани отплывает корабль до Мелнибонэ? Тем более совместная с Муркоком работа у Харрисона есть.
Седой алхимик в высоком замке, хозяин, строитель и программист хищных птиц, наделенных подобием жизни и способных держать связь со своим творцом из любого уголка обитаемого мира... Зотик Варенский?
Столкновение прошлого и будущего в плавильном котле хаоса, сминающего реальность, как детская ручка резиновый мячик... Инсектоподобные гибриды людей и чужих, зараженные эгрегором внеземной расы прихожане тлетворного культа... Последняя Кальпа?
Написанное звездами в небесах имя древней цивилизации — верный симптом гибельного чванства великих предков... Крылья ночи?
Схороненный под землей сбрендивший искусственный разум, управляющий легионами роботов на службе Старшей Королевы Кэнны Мойдарт... В его обещаниях слышен металл.
Шуты и палачи, историки и наемники, проститутки и аристократы, актеры и художники на улицах немыслимо древнего города... Маласийский гобелен? Или, может быть, Синайский?
Слушайте, а это вообще Земля или другая планета? Может, уцелевшее человечество давно уже переселилось в иной мир и в диссоциативной фуге тешит себя иллюзией преемственности с древними обитателями Матери-Терры?
Стоп-стоп. Вы взгляните, когда это написано. Из всех представителей темного городского технофэнтези Харрисон, как та ириомотейская кошка к Felis catus lunensis, древнему конкуренту первобытного человека, ближе всех к родоначальнику субжанра об Умирающей Земле — Джеку Вэнсу.
Эстетика распада и тлена выдержана безукоризненно, Харрисон свободно оперирует всеми пятью чувствами читателя — не только зрением и слухом, как большинство авторов, но также обонянием, осязанием и вкусом. В Буре крыльев деконструкции. в сущности, подвергается не столько мир, сколько ткань текста, и это сближает роман с экспериментами Беккета, Фолкнера, Пинтера.
Сопоставимого уровня материализации образов со столь же последовательной эстетизацией безобразного — средством постичь то, что по-японски называется 寂 (красота преходящего) — можно, впрочем, добиться и на русском: доказано Славниковой.
А сюжет... да какое он, к ириомотейскому лешему, имеет значение? По ту сторону зеркала критерии ценности книг инвертируются. Главное, что через это зеркало можно пройти и нарисовать — или написать — обратную дорогу. Прист, к примеру, того же мнения, и к недостоверной автобиографии Питера Синклера предъявляют примерно аналогичные претензии.
Впрочем, по отзывам видно, что от Вирикониума у многих примерно такое впечатление: «Я нифига не понял! Какого лешего от романа осталась одна бумага?!!» Ну дык...
— Кофе или чай?
— Пожалуй, кофе.
— А вот и не угадали, чай!
Попались, попались!
Сначала-то был Вирикониум, Последний Город умирающей Земли в конце дороги из хлебных крошек сквозь зеркало в общественном туалете кафе «Добрая старая Англия». От того Вирикониума, порожденного Новой Волной, до сегодняшней фэнтези дошло куда больше, чем можно подумать. Гораздо больше, чем доходит грусти от одной ириомотейской кошки до другой, когда они слышат, как неизмеримо превосходящие их численностью домашние коты мяукают между собою.
Домашним котам принадлежит планета. Но Вирикониум для них пока еще суровое местечко.
Хотя Городом в Конце Времен его, по справедливости, нельзя назвать: это не очень далекое будущее, сотня-другая тысяч лет, не более.
Даже Солнце не покраснело.
Вся жизнь впереди.