Уильям Шекспир «Цимбелин»

Бернард Шоу восхищался выразительным языком Шекспира и негодовал на него же за периодически проскальзывающую халтуру (порок, свойственный, к примеру, и великому Моцарту). «Читать «Цимбелина» и следом думать и писать о Гете, Вагнере, Ибсене означает для меня рисковать привычкой к отработанной умеренности формулировок, которая за годы журналистской практики стала моей второй натурой» — говорил он, борясь с искушением «выкопать Шекспира из земли и закидать камнями».

Ознакомившись с пресловутой пьесой, я склонен поддержать мнение знаменитого ирландца. Так испоганить собственный замысел — это надо уметь! Подобного раздражения я не испытывал с тех пор, как, читая «Солярис», наткнулся на подробное описание истории изучения планеты. Если бы рядом находился Лем, я бы не задумываясь треснул его книжкой по голове — за обманутые надежды и неумение придерживаться законов жанра. Нельзя, нельзя, достигнув эмоционального накала, потом так тухло всё слить! Это — издевательство над читателем и литературой.

Действие пьесы формально происходит в древнем Риме, но фактически — в условном мире Шекспира. Здесь герой, направляясь из Британии в Италию, проезжает Францию (а не Галлию), Юлий Цезарь посвящает британского вождя в рыцари (да-да!), персонажи, думая о самоубийстве, страшатся гнева богов за «грех» (хотя античная мораль не видела ничего плохого в суициде), а римская знать в духе средневековых феодалов спорит за честь прекрасных дам и называет друг друга «сеньоры». Хорошо хоть, нет так любимых Шекспиром пушек, иначе был бы полный финиш.

С «Цимбелином» в руках скончался Альфред Теннисон. Сей факт поначалу не укладывался у меня в голове. Читая первую треть пьесы, я всё не мог понять, что могло привлечь в ней певца викторианской эпохи. Беспардонно слизанная у Бокаччо история и ходульные персонажи с искусственными диалогами — вот и всё, что там было. Особенно взбесил образ Клотена, каждое слово которого «в сторону» комментировал его вельможа — будто зрители театра «Глобус» были полными кретинами и могли не понять характер этого человека по его собственным поступкам. А вот потом... Потом началось какое-то безумие. То ли Шекспира понесло, то ли ему надоело писать лажу, но пьеса вдруг в одночасье наполнилась жизнью. Это как в «Айболите-66», когда первые 25 минут — тоска и скука, зато потом начинается феерия, увенчанная бессмертным речитативом: «Нормальные герои всегда идут в обход». Так же и здесь. Я хлопал глазами и проглатывал страницу за страницей, восторгаясь про себя: «Да, с такими строками и умереть не жалко» (замечу, кстати, что образ Имогены, так поразивший некогда Стендаля, на меня не произвёл особенного впечатления, хотя и картины не испортил). Тут было на высоте всё: и слова, и действие, и построение сцен. Особенно запомнился диалог Белария с Арвирагом и Гвидерием: он будто создан для тех сумасшедших родителей, которые в силу своих комплексов стремятся запереть детей в доме, отрезав от общения — мол, на улице слишком много всяких подонков и грязных соблазнов. Вот что по этому поводу говорит один из таких вынужденных отшельников своему назойливому «благодетелю»:

Ты видел свет,

А мы еще бескрылые птенцы,

Гнезда не покидавшие; нам даже

Окрестный воздух незнаком. Конечно,

Коль счастье заключается в покое —

Мы счастливы. Ты, знавший столько горя,

Покою рад под старость. Но для нас

Такая жизнь в неведенье — темница,

И мы, как должники, порог ее

Переступить не смеем.

Ну разве это не великолепно?:smile:

Отдельное «браво» хочу сказать Шекспиру за строчку «все люди — братья». Нам-то, может, это видится ныне банальностью, но представьте, как это звучало в начала 17 века! Понадобится ещё 180 лет и реки крови Французской революции, чтобы слова эти перестали быть пустым звуком и воплотились в лозунг, лежащий ныне у основ концепции прав человека.

Но вот дальше произошёл тот самый облом, за которой мы с Шоу ненавидим Шекспира. Изумительно прописанная интрига вырождается в какие-то Болливудские страсти в кучей обнаруженных родственников («Родимое пятно! Это — твой брат! А я — твой отец! А это — твой мать!»:biggrin:), речь героев снова становится напыщенно-искусственной, а их нелепые поступки заставляют обречённо уронить голову. Короче, всё стремительно скатывается в УГ (я не боюсь употребить здесь это выражение, так как по другому о концовке не скажешь). Шоу, как подобает выдающему драматургу, не стал смотреть, как его старший товарищ гробит собственное творение и переписал всю концовку заново. Я же, драматургом не являясь, просто поставлю семёрку — за разочарование и растоптанные надежды.