Не «Почтальон» Брина и не «Долина проклятий» Желязны. Ассоциации — кино, «Мальчик и его собака», в меньшей степени «Шестиструнный самурай». Реклама на обложке предлагает сравнить с Тарантино — в диалогах что-то такое есть. Примерно столько же, сколько от «Волшебника из страны Оз».

Первых трех увиденных, — тут аннотация верна, — Мортимер действительно застрелил. Но потом отправился в большой мир развалившихся США не просто так, а искать свою бывшую, от бумаг на развод с которой хорошо спрятался девять лет назад. А там... по алфавиту: Атланта, баллиста, бои, велосипедные рабы, виски, горы, гонки, горе, дирижабль, жуткий трансвестит, забродившая кровь, изменник, ковбой (пеший), каннибалы, кредитная карта, ловушки, море, мумии, насильник, оружие (без энтузиазма), пытки, пиво, поцарапанный «ролекс», радио, секс, Святой Себастьян в лесах... экологически безопасная штурмовая группа, южный пляж...

Ярок набор, но проработка неглубокая. Перекачанные мышцы неэффективны, если, как на дрезине «Мускульного экспресса», работа не по три подхода. Экономики обмена и услуг плохо совместимы с шоу. Ситуация со снабжением противоречива: наркота и анаболики есть, а этанола доступного и кофе нет? Мясо редкость, а культуристы есть?

Зато кульминация неожидана. Поворот сюжета, поясняющий, почему все накрылось. А как иначе, если психология окружающих из смеси амбиций и пофигизма со слепым подчинением. В целом цинично, но оптимистично. Еще немного — и книга стала бы возражением «Свободному владению Фарнхема» и «Безумному Максу». Просветление, сцены с девками, проводником и тронным залом намекают на подобное. При желании, можно было бить на жалость — история мужа вожатой дает возможность. Но Гишлер не полез на глубину и ограничился легким приключенческим чтением.

Что ж, язык простой, изложение динамичное и последовательное. Замечаний к переводу и полиграфии нет.

Рекомендации: тем, кто все отдаст за атмосферу — может быть. Остальным — вряд ли.

В интервью блогу io9 (его перевел «Дима Харди») Шредер поведал, почему Sun of Suns задуман аналогом Master and Commander (т.е., маринистики про XIX век ). Queen of Candesce — «Графа Монте Кристо», Pirate Sun — «Одиссеи», Sunless Countries — «Бриджит Джонс».

Причина, по которой цикл опирается на классические шаблоны героев, приключений и стимпанк-общества в том, что вместе со знакомыми проще заниматься исследованиями. Которым подлежит мирок, укрытый космическим пузырем «Virga» от победившей всё и вся нанотехнологии. Там, в океане воздуха и невесомости, под светом искусственных солнц не знают научных достижений, появившихся после 1940-го года, живя как в «Занимательной физике» Перельмана.

В каких же целях автор «Вентуса» ограничил себя чистой «ньютоновской» НФ?

«Я хотел показать, сколько можно открыть и изобрести в научной фантастике, даже если ограничиться знаниями столетней давности».

Экспериментальная проза о предапокалипсисе.

Внешне один в один перевод пособия по безопасности и выживанию с так характерными оглядкой на прокурора, выделением разными шрифтами и картинками, на которых легко делают то, чему спецназ полгода учить.

Пародия, вроде «если бы драконом был я»? Нет. Слишком серьезно относится автор к сравнению надежности АК-47 и шаолиньской лопаты, комментирует свои советы историями про пытавшихся спастись от зомби на автобусе, на лодке, накачавшись кофеином, воспользовавшись знанием вуду и т.п. Конспирология: анонимные информаторы, записки конкистадоров и миссионеров, отчеты криминалистов, спутниковые наблюдения, отказ участников от интервью... сильно пахнет «Х-файлами».

Чудовищный вирус не разбирает японцев, казаков, индейцев и пионеров Дикого Запада, тундру и тропики, СССР и США, Древний и новый Китай. Власти, естественно, скрывают вспышки заболевания и свои секретные научные опыты, хотя информация просачивается. Поэтому, хотя и следует различать уровни угрозы, от малых, при которых возможны достойные фильмов ужасов победы, до надвигающейся пандемии (полагаете, море или правительство остановят? А СПИД остановили?), при первых признаках угрозы не пытайтесь найти защиту в больницах и полиции, берите катану и сидите тихо-тихо в кругу хорошо оснащенной и верной команды. Можно в Сибири, лишь бы местные не прознали.

Жирный плюс за матчасть. Брукс объясняет идиотизм голливудских огнеметов и мотопил... и что нельзя ставить бронестекло, не укрепив раму. Еще один плюс за скептицизм к героям-одиночкам и пропитанным пивом компаниям, за признание опасности давки и проч.

Алармистская функция — зачет. Наводит на размышления о хрупкости цивилизации, стратегии и тактике выживания, отсутствию дома НЗ и разницы в устройстве жизни США и РФ. К сожалению, текст нельзя считать твердой НФ типа «Империи вампиров» Стэблфорда. Автор не выдержал линию — без жабр по дну никому не гулять, а без воды в пустыне от перегрева загнется даже зомби. Биохимия же.

Издано хорошо. Язык сухой, скорее технический разговорный, чем литературный. Псевдодокументальные вставки — нормально.

Только для фанатов зомби Ромеро-Симмонса и любителей нестандарта.

После открывшего цикл меланхоличного космобоевика — «приключение духа». Работа ума в крайне сложной, выходящей за рамки развлечения, раскрывающей глубинные установки игре. Только учтите, азад выдуман не безбрачными бессребрениками Гессе, а жадным третьим полом, верховодничающим в космическом пространстве империи Азад.

«Игрок» вещь программная и линейная, схожая с «Инверсиями». Та же цель — показать, чем Культура, помимо оргазмов, эндогенных наркотиков и равноправия машин, отличается от аристократического, капиталистического и эксплуатирующего. Но — изнутри Культуры, и (аборигены не видят экзотики), вседоступность благ и практическая вседозволенность орбитальной родины не волнуют узкого специалиста Жерно Гурдже.

Жажда «настоящей жизни» «Дара Культуры» и «Произведения искусства» тоже чужда ему, антиподу Закалве «Выбора оружия». Тот аналогично состязался со сволочью и был в сложных отношениях с разумной машиной, но мучался, понимая свою роль. Точное значение вояжа Гурдже загадочно, определение же его характера — между швёбелевским: «Ослу пройти сквозь ад, что поле перейти» и классическим: «Чистому всё чисто». Его настроение после экскурсии сильно отличается от соучастия и соболезнования «Инверсий».

Такой он ближе другому представителю Культуры, Маврину-Скелу, который готов из себя выпрыгнуть, лишь бы сойтись в жестокой схватке с дикарями за все, что дорого... чем шокирует больше описания пердящих подростков «Взгляда с наветренной стороны».

Да уж, говорящие на языке марейн пангуманоиды совсем не похожи на тружеников Мира Полдня или страдальцев этикосферы Лема. Внимательный читатель узнает кое-что об их нравах: негатив к Особым Обстоятельствам, садо-мазо фестивали, несчастные случаи. Суициды. Предмет общественного осуждения. Фальсификация как норма. Синоним для гражданской смерти.

Возможно, кто-то, оценив размах манипуляций и засаду на Жерно скажет: «Опять спецслужбы». Неверно. «Игроком» вскрыта стратегия Культуры, для которой неучастие в «большой игре» по Киплингу очень важно. «Ставка больше чем жизнь»? Поигрушки прекращаются. Это доказывает финал... ах, какой финал. Любит, любит Бэнкс рушить замки и показать, как накатывается неотвратимое.

Полиграфия хорошая.

На другом сайте переводчик подвергся пристрастной критике за отсутствие сносок, наличие сомнительных решений и загадочных пропусков. В пользу Крылова: читается легко, действие плавное, речи, от занудных до экспрессивных, работают на создание образов.

Рекомендую тем, кого впечатляет Культура как идея. Пожалуй, поклонникам Гессе. Не желающим вникать в биографии гроссмейстеров, правила турниров или разделяющим романтический взгляд на государство, боюсь, покажется нудно или непонятно.

Удивительное и восхитительное «Дело Джен» разожгло аппетит, а «Беги, Четверг, беги» имело прочный фундамент. Но «Кладезь погибших сюжетов» зарылся слишком глубоко и, несмотря на заезды миссис Хэвершем (или благодаря им), приключения стали вязнуть в виртуальности. Вариант как вариант — см. «Смерть Шалтай-Болтая», — но не тот для Thursday Next. Улыбки «Неладно что-то», придерживающегося того же направления, уже походили на оскал выдохшегося марафонца.

«Первый среди сиквелов» вернул исходную драматичность и скорость, но в другом тоне. Раньше автор уводил от действительности в несерьезную, одержимую литературой альтернативку с сиропом и властелинами зла в бутылочках. Здесь литературы на донышке, а зло не похоже на страшилки. Про дочку Дженни — почти «Цветы тюрьмы Аулит» Кресс. В генератке, которая обязана замерзнуть, а ей дарят фуфайки, больше черного юмора, чем в забастовке «Матушки гусыни». Задорные хохмы в прежнем духе есть, но они, в основном, посвящены сортам сыра, да нонетотовой математике.

Может, это следствие того, что Четверг, которую подпирают с боков сверхмирная и сверхагресивная ипостаси, обязана быть серьезной и сверхнормальной самой собой.

Может, дело в том, что начинается роман через много лет после «Неладно что-то», когда ставшей матроной и бизнесвумен Четверг (да и остальной Англии) не до шуток. Все идет далеко не так, как вроде бы обещалось после вроде бы сокрушения корпорации «Голиаф».

Может, потому, что Ффорде в «Первом среди сиквелов» тащит Четверг из ловушек хроностражи, этических дилемм и адских искушений одним шпильбрехерским способом. Руби гордиев узел, играй только по своим правилам.... Но выживание — это не весело.

Может, сами решите? Вкус к изящной словесности и мысль фантаста на прежней высоте, переведено и издано хорошо...

Рекомендую.

Городская фэнтези без эльфов и вампиров, без плохих и хороших, но с имитациями интернет-среды и детективной подложкой. Место действия — ЮАР недалекого будущего. ГГ — негритянка, экс-наркоманка, экс-зэк, экс-журналистка, экс-богачка отрабатывает долги тем, что что пишет шаблоны «нигерийских писем», разводит лохов вживую и ищет потерянные вещи волшебным даром. Дар, одновременно с ленивцем, которого надо носить держать при себе (иначе хана), свалился на нее, когда она убила родного брата.

Она не одна такая. Рептилий, насекомых, птиц и прочих спутников грешных душ полно в трущобах и тюрьмах всего мира. Многие считают это проблемой... а «оживотвленных» новыми изгоями. Как идея — не больше, чем на рассказ Логинову или Мелкоу.

Размазанное про нищету, глянцевые издания, наркоту, шлюх, беженцев, современный беспредел и гнет тяжкого прошлого — поровну, про переулки, в которых Зинзи Декабрь некогда рассталась с девственностью, звездных подростков и ночные клубы — скучно. Особенно про последние. Кому не безразлично, что «Синтезатор» для Йобурга тоже самое, что для Shrine для Чикаго, а CBGB для Нью-Йорка?

Африка за пределами названий не чувствуется. В теленовостях больше экзотики. В принципе — правильно, на деле огорчительно.

Язык, стиль и атмосфера имеют некоторый привкус Реймонда Чандлера.

Приятно, что номинант и лауреат переведен и издан с такой скоростью и качественно. Приятно, что «Центрполиграф» снова в седле.

Но — одноразовое чтение. Могу рекомендовать ищущим триллер про современных колдунов и человеческие жертвоприношения. И как аргумент в споре с теми, кто полагает, что интернет или другая магия исправят современное общество в лучшую сторону. Не выйдет.

По сравнению с «Учеником монстролога» Рика Янси «Каньон холодных сердец» Баркера что булочка хотдога рядом с восемью кило холодного говяжьего оковалка. Где МЯСО — никаких сомнений.

Разрытая земля новоанглийского кладбища, старый дом, церковь, бедлам, виски умирающему от инфекции, овощной суп с мучной забелкой... Правда, весной 1888 года уже есть гранаты с колечком, аспирин и антибиотики, но общая картина в порядке. Классическое образование, протыкающие черепа когти, мумия в дорожном сундуке, револьверы, винчестеры, кольцо забоя, слезы, эгоизм, кожа чулком, хищники на работорговце, привычки бенинского обы, Научное Общество, мозги на лабораторном халате, эвтаназия и ни минуты на передышку. Представляющим картинку и пропускающим все через себя туго придется.

Затруднения с классификацией. По характерному настроению и сценам киноужастиков «Ученик монстролога» хоррор, которому место на полке с Кингом и Барлоу (подтверждено жанровой премией). Но тогда «Конго» Крайтона и «Ложная слепота» Уоттса отправятся туда же. Потому что биологический научный элемент «Монстролога», с поправкой на эпоху, ничем их не хуже. Криптозоологический боевик? Психология персонажей выводит вещь за рамки голого экшена.

Ведущий повествование о появлении африканских Антропофагов в Америке Уилл Генри связан с Доктором, — а доктор (да философии, философии) здесь маниакально-депрессивный Пеллинор Уортроп, — сильнее, чем Ватсон с Холмсом. Монстролог и неокрепший ассистент, почти читающие друг друга, но отказывающиеся понять, описаны сильно и тонко. Заодно ясно, почему погоня за ученым толпы стала классикой в литературе и так редка в реальности. По справедливости, им бы разобраться и с другим монстрологом, Кернсом (он же Кори, он же Джек, он же Дик, он же Джейкоб, он же Шмидт). Ницшеанец. Классический. Бестия, белокур, гад, говорит манифестами, требует юридической свободы... неуязвим и неуловим. Толковый очкарик Морган, несчастный Малакки, супруги Фланаган, старый гробокопатель Эванс наоборот, рельефны, но без глубин. Наброски к портретам, радость артдилера.

Неспешный тон и бытовые подробности обманчивы, действие быстрое и насыщенное. Юмора или иронии нет. Асексуально — Рик Янси предлагает «мясо», а не вамирский лавбургер. Язык соответствует почти образованному сироте 12-ти лет, плюс ремарки от его более зрелого Я... что-то навроде вулфовского Северьяна, только более замороженного эмоционально и не философствующего.

Полиграфия хорошая. Любопытный ретропривет от переводчика — использование «доктора» и названий племен в речи с большой буквы.

Добротный, крепко стоящий по колено в дерьме романтизм. Рекомендую любителям даркфэнтези, ведьмачьего ремесла и естественнонаучных объяснений непознаваемых ужасов, т.е., монстрологии.

Р.Л.Стивенсону в кавер-версиях везет. Вспомните.. даже не «Остров сокровищ», принца Флоризеля. «Вересковый эль» не так плох, как источник фильма, но по эпическому накалу оригинал с маршаковским переводом как «Хоббит» и «Властелин колец».

Полагаю, нужна пара слов о том, что написал Стивенсон и что с этим сделал Маршак.

Стивенсона волновало драматическое единство крови с великолепием скал и цветущих вереском равнин, где жужжат пчелы и кричат кроншнепы. Он указывает сырье — соцветия-колокольчики (из них и делают эль в бутылках с 2000 г.), применяет местные словечки. У Маршака с красным другие ассоциации. Потому что цвет и прочие признаки шотландской природы им изгнаны напрочь.

У R.L.S. гномоподобные от крепкого и сладкого перманентно вповалку. Толпой. Тоже самое С.Я. с самого заглавия объявил «мёдом», который употребляют в семейном кругу без последствий. А вот сантименты сравнения могил с детскими Маршак прикрутил и, вместо сына лет на 10, в море скинул потенциально нестойкого тинейджера 15-ти, отодвинув малюток из зачина куда подальше.

Заменившие охоту, преследование и истребление как косуль, т.е. истинно королевские труды и умения, маршаковские безличные «прогнал», «вассалы приметили» напоминают необоримую машину. Его «вышли» отдает слепой надеждой и обреченностью одновременно, в отличие от стивенсоновского почти случайного обнаружения и извлечения грубой силой.

У R.L.S. король зовет медоваров vermin, что Андрей Пустогаров перевел как «вредители и подонки», а маршаковское «черти» с середины ХХ века звучит нейтрально. В любом случае — не презрение. Но по потомку британских инженеров король разумно желает приобрести за жизнь мастеров «секрет напитка», а перевод С.Я. обещает им только пытку. «Не скажете, как готовили», к тому же, переводит дальнейшее в другую плоскость. Это проявление технологического невежества гопника, которому ничего не объяснить («быстро, как починить «Хонду»? А то убью»).

В таких условиях у маршаковского старого могиканина и нет другого выхода, кроме как умереть достойно, обеспечив сыну быструю смерть, а себе моральную победу. Какой уж тут обмен взглядами...

И урезано, и обесцвечено, и изменено — но каков эффект! Настолько хорошо, что более близкий исходнику перевод Н. Чуковского практически забыт.

Почти детский сюжет. И, кажется, скуплены оптом самые простые типы персонажей. Проникающая на военный флот травести, учитель в летах, но твердых правил, удивительно везучий и способный сирота. Любовная линия в зачатке. Ватиканское разрешение, горячий груз для Стамбула и сани на леднике в норме, но по интригам и психологии «Левиафану» далеко даже до Алекса Орлова и Зана, не говоря о Шредере.

Зато его коллеги по биопанку — «Дело о менделевской лампе» Левинсона и «Путешествие Двадцать первое» Лема. Творения «дарвинистов» альтернативной Антанты поданы мастерски. Вонь и ароматы, шкоты, пневматические пушки, биолампы, прожекторы, пчелы и водородные ищейки живого дирижабля, фрукты со стрелами, чувство воздуха...

Дизельпанковая техника центральных держав, в которых обучение вождению бронированного шагохода (австро-венгерского) часть воспитания юного аристократа, — не хуже. Устройство кабины, тактика, ремонты, смотровые щели, пулеметы, коленное давление, холодный пуск и облака выхлопов.

Такого контраста не было со времен механистов и шейперов Стерлинга, детали достойны Макоули. Но, пусть на фоне чудес биологии и механики всплывают малоизвестные фактики лета 1914, как альтернативная история — не безукоризненно. Предпочтение Британией, только-только после хлебных законов, элефантин паровозам должно иметь веские, бачигалуппиевские основания. Как и тотальная механизация лишенных нефти германцев. Почему сложилось так, а не наоборот?

Впрочем, книга выглядит вступлением к чему-то большему. Для окончательного суждения следует ждать продолжения, потенциал есть.

Ошибок перевода не заметил.

Полиграфия. Бумага и шрифт удовольствия не испортят, но без суперобложки книга останется с микроскопическим названием на корешке. И иллюстрации не соответствуют. Темные, как майский вечер, они портят виды сверху, а машины на них убедительней монстров. Художник, видимо, счел себя Доре. Лучше бы взял за образец техническое рисование, которому учили мореманов до 1930-х.

Рекомендую тем, для кого фантастический мир важнее остального. Или не утратившим вкус к простоте.

Пока неизвестно, что у «Гамлета» в будущем. Выше есть ссылки на современные версии, серьезные и нет, но у него и прошлое довольно специфично.

Японцы XIX в. «Короля Лира» оценили положительно, а «Гамлет» имел вкус полного хаоса при сопоставлении с японскими исторической памятью и драмой, в которых мститель на почетном месте. В России после цесаревича Павла главное в принце Датском не право отомстить маме и дяде за отца, а конфликт индивида с обществом.

Ни там, ни там зрители или читатели не тратили время на расшифровку вселенной этой трагедии. Однако поверивший призраку принц (формула XVIII века) попадал и в еще более далекую от Барда среду.

Африканистка Синицина приводит фрагмент книжки четы этнологов Бьюкеннен, ради прикола ознакомивших африканских старейшин (численность народа тив 1,2 миллиона) с «Гамлетом». Неплохо, но с толкованием они категорически не согласны. Ведь...

Тень отца — грубейшее суеверие для лесов Восточной Нигерии, региона, если не родины, зомби. Горацио надо было сразу искать ведуна.

Быстрая передача младшему брату имущества и вдовы старшего приветствуется всемерно. Имуществом же надо управлять, а поля обрабатывать. Если есть брат, сын отцу не наследует. Вождями же становятся, опираясь на мощь родни. Дядя Гамлета разных матерей с покойным? Как неизвестно?

Тив полигамны, от формы брака зависит выделяемый потомкам %, не больше. Почему Гамлет не с Офелией, какие препятствия? Женить его Клавдий был обязан при первой возможности, бобыль юридически никто.

Гамлет не виноват в смерти Полония, он поступил как настоящий охотник. Крикнуть: «Крыса!» перед броском на шум вслепую достаточно. Даже дети знают, что следует орать:«Это я!» в ответ. И он не притворяется, его, такое несчастье, свели с ума колдуны. Укорять мать, замыслить смерть отца или отчима может лишь безумец. Разумный бы обратился с подозрениями к людям отцовской возрастной группы, они знают...

Лаэрт мстил безумцу? Как же. Отец не зря за ним надзирал, наверняка в проигрышах да штрафах. Надежд на калым за выбранную сыном вождя нет и, чтобы продать тело ведьмам, брат губит Офелию (тив просто так не тонут). Но Гамлет помешал взять труп из могилы, когда Лаэрт за ним спустился — сыну вождя не нужно, чтобы кто-то еще стал богат и могущественен.

Соответственно, приготовить яд тому из этой парочки, кто убьет другого, для вождя естественно.

Выводов можно сделать три:

1. Широту прочтений Шекспира трудно переоценить.

2. Залог литературного долголетия в неоднозначности.

3. Сюжетная схема значит больше, чем психология, культурные нормы, время и место рождения автора.

Межзвездный лифт доставил напичканного интелтроникой герра Станислава Михайлова на безнадежную в смысле заселения планету Габриэль, важный научный центр, одновременно с началом «Лунной сонаты для бластера». Последовали бунты, расследование , переправы, перестрелки, научные открытия, ловушка в невесомости и выживание в углекислоте. Участвуют «Дюна» Херберта, альпинисты, агент Российской Империи, А-привод, трущобы Прибалтики, артефакт, раджпуты, наращенный интеллект, обезвоживание...

Текст насыщен физикой и инженерией в непосредственных ощущениях персонажей (и объяснениях из словаря приложений). Психология присутствует, но не очень-то нужна на фоне геологии, климатологии, логистики и тоски по разговорам под водку.

Ассоциации — «Струны» Дункана, Дэвид Брин, Ричард Морган, Павлов, местами Прашкевич и Аластор Рейнольдс (лирика, юмор — на их уровне). И не припомню, чтобы кто-то, кроме Нивена, отводил аварийной посадке столько места.

За экшн в пределах нормы и научность — твердые четыре балла. И минус за толкотню, частые переключения на другой тематический канал. Разработка деталей выше среднего, но мелочные упоминания, типа, что у ГГ сломано ушное стремечко, когда тот рушится на Северный полюс, угнетает. С конкретикой воплощения полный порядок, недостает четкости классики и энергии хорошего кино.

Полиграфия качественная.

Рекомендую поклонникам технотриллеров, терраформирования и киборгов. Также заслуживают внимания серьезность, с которой автор рассуждает о мемах будущего, основанных на современной фантастике

За дальнейшей эволюцией стоит наблюдать.

Читать зафанатевшим от «Троих без документов» и «Путешествия в Гритольд».

Такой же бойкий и внятный язык, немного поэзии, злой политики и проблем провинциального университета. Театральное по задумке и исполнению мошенничество, пропаганда... Действующие лица особенно удачны.

Вот Кей Римти. Мало кто из подобных ему искренних и симпатичных лузеров оказывается настолько же не романтичен, как этот поэт-убийца. А его плохие стихи наводят на размышления о сути поэтического (возможно преувеличиваю, но аналогично воздействует Электрибальд С. Лема).

Или профессор Хлумиз, законченный солипсист с продуманной биографией, привычками и занятием, не противоречащим его воззрениям. Крайне редкая фигура. Можно сопоставить с ним лишь террористов из«Против темнеющей Вселенной» Бэнкса. Но те на втором-третьем плане, а Хлумиз держит сюжет. Прочие — кумушки, трактирщики, эльфы, студенты и деканат, — тоже реалистичны. По крайней мере, с характерными речами и поведением.

Что же портит эту повесть, что не так?

Магия, духи, зеркала и двойники. Сверхъестественное должно быть аномальным, субъективным и иррациональным. Объяснения в манере следственной комиссии ему не подходят (как показал еще Булгаков), а при упорстве и вовсе рушат дело, как в случае Пуллмана. Имеющие родственников в самой распространенной фэнтези маг Ираклиаз, продажа магической веревки и гномий кабак («Нищим, женщинам, студентам, собакам и эльфам вход запрещен!») предполагают иную картину мира, чем шорох в темноте, родовые проклятия и мурашки по спине быличек про барабашек и Белых Дам. По отдельности (или размазаные по большому объему, как у Сапковкого) они прекрасно сочетаются с политической линией, с прогнозами напоминающей Вольху спецслужбистки (которой, с учетом завершающего тему ксенофобии в империи «Путешествия в Гритольд» не повезло в жизни). И между собой они совместимы, как древняя тьма и система имен в «Гробницах Атуана» Ле Гуин. Втроем — никак. Как на рисунке из занимательной физики, если один тянет в небеса, другой пятится назад, а третий ищет где глубже, то телега едет по не тому вектору.

Об этом не стоило бы и упоминать, в продолжении все нормально... и даже более того... если бы в другом цикле, в романе «Отраженные» не пересекались сирианское пушечное мясо, нечистая сила и хозье волшебство. Автор проделал тоже самое, но, по мнению жюри «Странника», с гораздо большим успехом. Неужели насмешка над Пановым и Лукьяненко значила настолько много?

Впечатляет безжалостный размах, с которым Стросс ушел от ловушки хроноклазмов и всеобщего смешения, в которые попали Лем в «Повторении» и Д.Адамс в финале «Путеводителя».

Если смысл путешествий во времени исключительно в физическом выживании человечества (и только человечества, никаких трансгуманоидов «Кораблей времени» Бакстера), то гены нищих важнее и соборов Конни Уиллис, и доллара туристов, за которым тянулись частники Асприна. Устройство хроноимперии Бейли в таком аспекте и вовсе никому не нужный вздор.

Зато служители Стазиса не станут, как ученые в «Костях Земли» Суэнвика, сидя ждать неизбежного вымирания своего вида. Они будут действовать, действовать решительно, масштабно и прагматично. Если нужно, то, вместо минимального вмешательства, спрятанной коробочки из «Конца Вечности» Азимова или давленой бабочки Брэдбери, «Палимпсест» двигает планеты и скупает рабов, шинкует сердца и, не скрываясь от аборигенов, улаживает дипломатический конфликт.

С решительностью и прагматизмом, впрочем, почти перебор: герой «Берега динозавров» Лаумера собственную могилу раскапывал — в «Палимпсесте» это не зачтется даже как вступительный экзамен. Хотя по заслугам и награда — патрульные Пола Андерсона отдыхали в сафари на мамонтов, агенты Стазиса восстанавливаются там, где они боги. Почти. Потому что за настоящими богами некому приглядывать, да и диссидентов среди них не водится.

Впечатляюще. Но настолько не ново, что можно говорить о перечне типовых нарративов поджанра «путешествий во времени». Ставьте галочки: убитый дедушка — есть, особый язык, темпоральные клоны, прыг-в-постель аристократка, Конец Всех Времен, подмена самим собой, убийственная фуга, исчезновение линий за время отсутствия, петли, работа под прикрытием, тяга к ХХ веку — а как же! И вывод, идентичный сделанному Азимовым, Лаумером, Ффорде и Бэйли.

Благодарю разместившего сетевой перевод. Вполне прилично.

Не шедевр, но рекомендую к прочтению безусловно. Премия заслужена.

Начинается с того, как мормон-проповедник (почти ДиГриз) читает проповедь прихожанам транспортной станции в солнечной короне, одновременно с этим размышляя, как же ему обзавестись мормонской же бабой.

Заканчивается тем, что сердце величайшего Левиафана космоса смягчается цитатой из Библии и почти всё хорошо.

Ля-ля на три рубля получило Nebula Award 2010. Это следствие критерия отбора — ее то и дело получают вещички милые, ничего собой не представляющие, но льстящие чьим-то патриотическим чувствам.

Будущее. Со ставшей из-за прогресса радиоактивной Земли «... под вой сирен/ начав бессрочный бег от милых стен» человечество эмигрирует в марсианскую тундру. Снабженный антигравом голдондер «Аниара», уворачиваясь от неизвестного (!) астероида, попадает в метеоритный поток, который уносит его вместе с 8000 пассажиров из Солнечной системы.

Рассказ ведет оператор корабельной Мимы. Использование этого загадочного гибрида эмпатического радиоприемника с хроноскопом (способного, например, передать ощущения разорванного в клочья фотонобуром), наравне с танцами, религией и разглагольствованиями, — основное развлечение и занятие на «Аниаре». Через 24 года такой жизни:

Вкруг Мимы мы лежим, заполнив зал,

преображаясь в чистый перегной,

который не боится звездных жал.

Сквозь мир Нирвана движется волной.

Штрихи — очищенной земли берут примерно по кубометру на душу, Марс поделен на западный и восточный сектора, видящий шеей слепой, давка, — недурны. Следует отметить, что автор нашел на корабле место для склепа.В остальном текст напоминает 1910-е.

Гонда и Дорисбург наравне с Карелией, залы, выделение из масс танцовщицы и слепой поэтессы, скрытые законом имена спецов, неочевидность мыслей и почти негативное отношение к прогрессу и книжной культуре (при том, что «Мима» и «Аниара» почти магические артефакты)... такое мог бы выдать подражатель Брюсова или Гумилева времен Первой мировой. С учетом калевало-карельского воспоминания — переживший Айседору Есенин или решивший писать НФ Рерих. В принципе, есть кое-что близкое Ефремову, но сравнивать томик прозы с поэмой на 32 страницы не стоит.

Переведено с сокращениями и никак не доносит шведского восторга.

Рекомендую как пример того, почему НФ-поэзия отсутствует на рынке: она малоинтересна даже с Нобелевкой.

Прашкевич переработал и ужал до предела материалы семи авторов 1857-1933 годов, ради их же вящей славы. Можно читать в любом издании. Хоть с меленьким шрифтом на серой бумаге «Полярной антологии», хоть с крупным на белейших страницах испорченного неопрятными рисунками А.Шурица новосибирского издания.

Сендуха — тундра, в которой далеко видать, в которой камлают великие шаманы, трясут копьями и дикуют аборигены, сидят на бережку сказочные старички (от которых надо бежать), ищут невест юноши и находятся дети.

Коротенькие, рубленые ножом истории про смерть, непознаваемое, сумасшествие, богатырей, духов, медведей, погубленных и спасшихся. Прагматичная и мифологическая логики здесь суть одно.

Детям со здоровой психикой должно понравиться. Тем, кто оценил фантасмагорический реализм «Секретного дьяка», сказовый дух «Белого мамонта», жесть и бытовую афористичность «Золотого миллиарда» — тоже.

За предисловие Ольги Трофимовой («остросюжетная психологическая фэнтези», «вольная и изящная», «искренняя и захватывающая») автор должен ей пару устланных цветами улиц.

Лексикон русских классиков, приемы и подзаголовки в духе начала ХХ века придают тексту старомодную обстоятельность. Но «захребетник» — участник загорного джихада, «тропарь» — проводник... С учетом полонизмов и огрехов, вроде «скривил в гримасе надломленный рот», «жужжащий комар», «стал осевым гвоздем в чьей-то карете», затеи малоуместные.

Сюжет составляют схватки и переживания Избранных в подземельях Лабиринта и траектория, прочерченная ими чуть раньше через города, леса и острова континента Ллаургин Отсеченный. Норов и жизнь персонажей — рассказать, насколько хорош в глубине души ГГ сможет любой читатель. Перечислить участвующих — не каждый, населена книжка плотно, что тоже скорее плюс. Некоторые моменты — два быка, рисование в крапиве, гнилой ковчег, слабость без тренировок и озверение монахов, — хороши, воспитание чародеев и печатанье проработано на совесть. Вторжение в политику мутантов и план шантажа пантеона — в норме. Повороты и интриги трудно предсказуемы. В пасхалках «Колесо Времени» Джордана, старофранцузский фарс, Пушкин, фильм «Джонни-мнемоник». Снабжено симпатичными картами, справочником и глоссарием.

Тем не менее, где кормят клопов и гоняют разбойников жонглер Кайнор и чародей Фриний неясно — местность в которой разводят верблюдов, не отличается от прочих, везде один язык, нравы, обычаи. Прочие недоработки и недодумки: массовый съезд в храме Книги назначен на сезон размытых осенних дорог, словно грязь вредна только для экипажа «графиньки»; внедрению часов с циферблатом отведено порядочно места, но зависимость продолжения рабочего дня от освещения игнорируется. Многое вторично: вздорные боги, нисхождение, кровожадные жрецы, светящиеся шарики, посохи. Медленным временем баловались Каттнер, Хаецкая, Пригорницкий...

Название стихов — «гвоздилки», — лучше их содержания на порядок. Какая уж там поэзия вагантов.

Подход к шпильманству и вовсе своеобразен. Средневековье уважало устное и пропетое. За чистотой речи следили, за ее красотой отправлялись в глубинку (по крайней мере филологи, от арабского 11 века до Европы 19). У Аренева простонародье косноязычно. Жонглеры, менестрели, gleеman'ы и прочие роились среди тех, у кого были деньги и досуг — в «Паломничестве жонглера» артисты гастролируют даже не по ярмаркам. Музыка лишь в храмах и кабаках, да и там играют только профи. Нет рабочих, маршевых или застольных песен, нет даже звуковых сигналов. И вряд ли настоящий жонглер назвал бы себя шутом, т.е., дураком. Подобные расхождения с монографиями Даркевича и М. А. Сапонова слишком точны для случайных. Стеб?

Финала нет. Обложка предупреждает: первая часть трилогии.

Полиграфия — мелковат шрифтик, зато черен. Читаемо.

Вещь третьего-четвертого разбора. Ассоциации: Баневич, Флетчер Пратт, К. Берг, Олди, С. Хилл, Кек, Ф. Кресс, самиздатовские Апраксина с Оуэн. Рекомендую их поклонникам.

Здесь:

1.Замечательно проработан мир. Самое то для приключенческой фантастики. Далекое-далекое будущее. Человечество, пережившее ледниковый период и тиранию зловещих богов. Тайные организации. Продлевающие жизнь наркотики. Побивание королей камнями. Подземные города, по которым можно летать на дирижаблях. Тюрьмы для неизлечимо отмеченных магией. Газовые атаки. Неуязвимые гвардейцы.

Население и политическое устройство государства Шакалия описаны безукоризненно. На уровне лучших альтернативных историй Британии. К тому же, бытоописательные хохмы — единственные проявления юмора Ханта.

Много оригинальных находок.«Код крови», сок самострельных деревьев, парламентские дубинки. Подданные Короля-Пара замечательно совмещают стимпанк и фэнтези (хотя их шасси оставляет открытыми вопросы автономности и проходимости).

Временами накатывает ощущение узнавания, но приятное. Некоторые ляпы («газовый рудник») похоже, на совести переводчика.

2.Идеология борьбы со всеобщим равенством. Репрессии, разруха, уголовники у власти... Довольно неуклюже. За черной краской почти не видно причин свержения старого порядка. Революция выглядит как социально опасное осложнение посттравматического синдрома.

3.Убогий сюжет. Действуют двое сирот. Молли, за которой гоняется лучший киллер страны, и «меченый» Оливер, с которым разговаривает во сне тот, кто ест крыс в Хоклэмском приюте. Неплохое начало, но свелось к банальному

Пафос финальной битвы добра со злом нестерпим. Как и ряд сюжетных ходов.

Проклятая идея уничтожения городов противника для запугивания его руководства — успешно работает. Постигшее Квотершифт вероятно. Невероятно, чтобы новый порядок Квотершифта (франко-полпотовский вариант) через столько лет оставался точно таким же, как в начале. А из уголовников формируют отнюдь не элитные части. Сопротивление захватчикам, по Ханту, развивается потому, что душа рабочего народа Шакалии не терпит уравнивания. И т.п.

Некоторые ляпы («газовый рудник») похоже, на совести переводчика, но, в целом, перевод нормальный.

«Небесный суд» неминуемо сопоставят с Диккенсом, Муркоком, Вэнсом.

Никакого Муркока. Даже рассказывая о дирижаблях, революционерах и тайной полиции они с Хантом используют разные системы координат.

И пусть сирот сдают в аренду трубочистам, но совсем не как у Диккенса. В истории с прачечной, книжками и красивой леди больше Брехта. Или даже Джека Лондона. А дальнейшее может ассоциироваться со Стовером, Лавкрафтом, Вудингом... Страубом. Но не Диккенсом.

И какой же это Вэнс? Без вычурных иерархий, без состязаний в академической риторике, но со спасением мира от черных вихрей зла?

Вывод: Хант предлагает идеологически окрашенную развлекаловку в чудесных декорациях. Один уровень с Гудкайндом. Может, даже еще больше для подростков. Рекомендую собирающим коллекции паропанка, дарк фэнтези и фантастического антикоммунизма. И невзыскательным.

В тюрьме будущего Уоррен Льюис Ноулз ожидает, что его осудят и разберут на запчасти за некое неназываемое преступление. Внезапно он получает шанс бежать из тюрьмы. Нагишом. Дальнейшее же зависит не от развития сюжета, а от издания, которое читаете.

В «Монстрах Вселенной» всё заканчивается так: «Лью обрабатывал себе грудь, когда дверки растворились». Впечатление: неплохо. Классический открытый финал, как у «Гипериона», «Пули, начиненной гуманизмом», «Координат чудес» и т.д.

Издавшие «Мир птаввов» кубанцы остановиться на этом не догадались. И у них Лью, схваченный при разгроме банка органов, слышит в суде:«Раз его оправдали, господин прокурор, значит, суд признал его невиновным». Голливудский побег смертника был не нужен. Впечатление: автор малость слажал, но ради правосудия. Хэппи-энд. Занавес.

Но АСТ не жалеет места еще на полторы странички и рассказ становится иллюстрацией зависимости этики от возможностей технологии и шкурных интересов. Почти как в «Вуали анархии» и «Безумной толпе».

Впечатление: у Нивена в России судьба кудрявая.

P.S. А в переводе «Азбуки» 2018 года Ноулз опять оправдан — и точка.

Холодная, влажная и зябкая атмосфера «Стеклянных книг» сказалась — все больны. Ощущение предлихорадочного нездоровья по Темпл, Свенсону и Чаню — лейтмотив, а народ так просто плох. Синее стекло дымит из ран, кровь из ушей льется, горло вырвано, волосы вылезают... Ковыряют под кожей тупыми ножами, осматривают мертвые и полуживые тела, промокают кровь, сворачиваются калачиком, погружаются в забытье, моются холодной водой, бредят, блюют, мерзнут... или смотрят на то, как это делают другие.

Да, авторская мания описывать кто напротив кого стоит, откуда куда лезет и соответствующие положения конечностей, осталась как была. А вот действие съежилось на досказывании первой книги (утопление дирижабля ничего не решило). Мир лишился интересных деталей. Города, радовавшего прежде, практически нет, простой люд и чиновники стали безликими недружелюбными фигурами. Отсюда некоторые дефекты: перебор с недугами, потеря темпа в финале, да и трех неуязвимых рукопашников на книжку такого объема многовато. И т.п. Отчаянно не хватает тайны, загадки.

Финал опять открытый.

Полиграфия хороша. Перевод — ни хулы, ни хвалы.

Рекомендую только фанатам, которым интересно, что с кем стало.

Да. Книга неудачна. И прицел близок, и политика техасца в Белом Доме далеко не позитив, и превращение описания карьеры и быта крутого программера в триллер про небесную пушку несколько внезапно. Специалисты бегут в госсектор — а в США не отдали на аутсорсинг разве что прокуратуру. Да и вообще, романы Стерлинга слабоваты, он лучший рассказчик, чем повествователь.

Но есть в «Зенитном угле» одна особенность, которая может быть по сердцу тем, кому нравятся Ирвинг Стоун и Гор Видал. Это ощущение исторического периода. Впереди мировой финансовый кризис и беспомощность хай-тека перед разливом нефти, Викиликс и суды за закачку файлов. Но момент завершения эпохи схвачен. Все. Эйфория девяностых закончилась.

Вместе с доткомами закончилось время техночародеев: как хорош момент, в котором Ван потрясен кодом без багов, который пишут белые воротнички! (Именно таким в презираемом персонажами Олшена и Стерлинга комиксе «Дилберт» экзорцировали компьютерного гуру). Закончился IT-престиж: на конференции по кибервойне хлопают не за неуязвимый для кулхацкеров суперкластер, собранный на свои деньги, а за то, что подрался со спецназовцем и победил. Закончились даже горячие головы, теперь в колледжах сосредоточенные китайцы и индусы.

Пока Запад дивился на провал Японии и пытался разобраться с тем, что творится в Чечне (целая глава), в Шанхае и Индии выросли такие люди, такие программисты, такие небоскребы, что... Неплохо при чтении вспоминать «Криптономикон» Стивенсона, сравнивая персонажей и оценку их деятельности.

В хлестких фразах Стерлингу-журналисту не откажешь. «Коммерческого в Интернете было не больше, чем национального. Вот поэтому он назывался Интернет, а не «Интернет инкорпорейтед» ©™.» «Клиенты не хотели латать дыры в компьютерной защите. Потому что клиент не захочет кататься на мотороллере, обвешанном полутора тоннами якорных цепей и амбарных замков.». То, что Стерлинг пишет про частную авиацию, «Энрон», шарашки, лазеры и полицейских, бесспорно. Но, при взгляде из России, все же, не очень интересно. А фразы — это только фразы.

Ознакомьтесь при наличии свободного времени.

В ХХ веке главные авторы гастрономического научпопа на русском — Похлебкин, Усов и Ковалев. Весь XIX перекрывают поэма Филимонова «Обед», двухтомник Каншина и «Лекции доктора Пуфа», от лица которого, чем-то напоминая отношения Лем — Тихий, приступает к газетному изложению хлебной науки Одоевский.

Изложение нестрого и не очень последовательно. Автор взял за образец Брилья-Саварена и Карема, господ французов, умевших растекаться мыслью по чумичке. Впрочем, кулинарно-рецептурную часть обсуждать излишне. Ибо: 1. Том снабжен комментарием Ильи Лазерсона. 2. Химик-аристократ Одоевский оставался романтиком даже на кухне. А романтизм недаром синоним непрактичности и максимализма, у графа Соллогуба и через десятки лет скребло от воспоминаний о княжеском угощении.

А в-третьих, пропасть, которая отделяет хозяев печи и кухонной прислуги от столующихся между холодильником и электроплитой, велика. Не сомневаясь в силах фантлабовцев, все же усомнюсь, что в целях получения хорошего бульона они станут варить говядину пять часов, растирать жареную птицу в ступе вместе с костями, или рассчитывать бюджет из соображений, что для ростбифа на 10 человек надо 15 фунтов филея. Толочь макароны для супа и подкреплять больного желе из оленьего рога с рейнвейном — тоже маловероятно. Некоторые утверждения автора просто пугают. В главе о берлинской масленице идеальные русские блины достигают толщины в три пальца, при этом краешки нужно срезать — горчат! А сметану к ним нужно греть, в горячей воде.

Зато много примет 1844-45 годов. Как насчет того, что повар обязан сохранять рыбью желчь, чтобы доказать, что уха, которая обошлась хозяину в тысячу рублей, горчит не потому, что он криворукий? На Сенном ранняя крапива по 12 коп. ассигнациями за фунт, яйца 70 копеек серебром сотня, говядина — столько же за фунт, ветчина — 9 коп. Порция компота в немецком трактире обойдется неосторожному 40 коп. С этими немецкими трактирами вообще... готовят так себе, много саго, этого красного клейстера, которым немцы замазывают свой голод, а посмотришь на подобравшуюся компанию, — есть счастье на земле, и оно у немцев на откупе. Брусника и черника в презрении публики. Проклятия апельсинам (странно перекликающиеся со старинными лондонскими). Суп из одних кур без другого мяса можно варить только в Малороссии, здесь такой суп невозможен. Хороший дом, правильный обед, неправильный обед и неправильный дом... мелочи повседневной жизни, которые так легко забыть, читая более идейных авторов, вроде Толстого или Тургенева. Но вот где вы найдете описание дорогого, но ужасного обеда, с песком в зелени, холодным лафитом и теплым шампанским, гремящей посудой и ругающейся при гостях прислугой? Мажор и оптимизм лектора разбавлен «письмами с вопросами читателей», рисующих несколько другую кулинарную действительность, иногда в стихах. «Не так поступает человек, который ест с рассуждением...» И т.п. и т.д. вплоть до вопросов обеспечения сирот и воспитания честности.

Не обошел Одоевский и славянофилов. Была русская кухня, да сплыла (гибель солянки упоминал и Салтыков-Щедрин). « утверждаю, что макароны теперь гораздо национальнее, чем утя с шафраном». «Спросите хоть у бородатого мужика, чего бы он лучше хотел — бифштекса или жерава с зеленью, и вы увидите, что бифштекс ему гораздо знакомее». Но это повод к поиску и записыванию старых рецептов, а не к объявлению родным того, что им никогда и не было, а иноземным того, что давно перестало им быть. Наше, вызывающее зависть иностранцев — уха, пироги и киевское варенье.

Интересен тернистый путь эмалированной посуды. Персонал и ответственные лица, оказавшись перед угрозой лишения доходов от лужения и переплавки медной утвари, защищали свои интересы изобретательно доказывая, какая ж дрянь эта эмаль.

Для филологов может быть любопытным употребление выражения «кока с соком» и казус, произошедший у первого переводчика «Вертера» Гете с Клопштоком.

Несколько неожиданно, но в книге присутствует фантастика. Вторая часть начинается письмом робота из санкт-петербургского балагана, автомата Эльфодора, искусного в математике, натуральной истории с магией и рисовании портретов настолько, что у публики возник вопрос, что же отделяет его от человека? «Эльфодор не знает, что такое есть!» — вот ответ д-ра Пуфа, за который Эльфодор ему остался благодарен настолько, что сообщает ему о заговоре алебастровых голов, замысливших погубить оного параллельным изданием. Есть и сон Пуфа, в котором описывается серое будущее через тысячу лет, в котором все побеждено, сделано, и даже сам воздух напитан питательными веществами. Но какой из Одоевского сказочник, лучше все же судить по другим вещам.

Ближе к финалу все больше является как бы посторонних лиц, желчный сочинитель, юный издатель в поисках спонсора... так что исчезновение д-ра Пуфа закономерно.

Полиграфия причудлива — только так можно описать соотношение текста и полей, а так же несколько, на мой взгляд, неудачный выбор шрифтов. С другой стороны, автор, тема и судьба этой книги достаточно эксцентричны, чтобы оправдать любые изыски.

Язык классический. Экспрессивный, изящный, легкий, отчасти ироничный и пародоксальный, со множеством ссылок и восклицаний, немного театральный. « Увы! и пламенные разговоры, и бульон, и горячее пожатие рук, и сливочное масло — все застыло при 25 градусах мороза; но на все есть утешение в сем мире!» Сенковский, Вельтман, Сухово-Кобылин, Козьма Прутков, Казак Луганский и проч., вот примерный круг ассоциаций.

Да, это не для всех. Скорее исторический документ, чем развлекательное чтение. Рекомендую именно в этом качестве.

При полном сходстве персонажей (Хафт-капитан, Несс, Джейсон и его жена Анна-Мари, Слейверстьюдент), места действия (Бета Лиры) и событий (мохнатые пираты, миллионолетний сейф, пинок по ребрам и плевок в ухо) вплоть до финальной фразы, версия АСТ (копирайт 1967 г.) весьма отличается от истории в сборнике «Северо-запада».

Где карикатура с узниками? Эту аллегорию спасения при помощи запланированной удачи использовал в «Очарованной земле» Желязны, один в один. Жалко терять параллель.

Где экспресс-анализ функций оружия, на основе которого Папандреу делает граничащий с гениальностью вывод? А заветный источник энергии, шапочка шпиона, выворачивание сферы и военные суеверия? Придающих вкус и укрепляющих сюжет деталей нет и следа. Вместо коварной подледной ловушки кзинов — орбитальный абордаж. Злодеи подкрались незаметно... это в космосе-то! Это к кукольнику-то!

Укороченный вариант противоречит и мнению написавшего послесловие Владимирского о том, что человек Нивена лучше инопланетян. Только не в этой версии «Древнего оружия», сэр. Здесь люди вроде беспомощных либералов Латыниной, а кукольник их ковбой-спаситель. (Вообще, данный том у АСТ так себе. Начинается хронологией, а рассказы россыпью и т.д. Но все лучше первого перевода «Трона Кольца»).

Рекомендую как одну из лучших вещей про космических пиратов и проклятые сокровища — но только издания «Северо-Запада».

Роман — мистика, более близкая фэнтези и хоррору, чем самой мягкой НФ. Если начать от витража клуба юнгианцев, то через туман озера Гармония-Лейк можно из романа Грегори пройти на полные чудовищ и чудаков берега «Подземного левиафана» Блэйлока, не заметив особых отличий. Разницы-то, если отчаявшиеся взрослые получают доступ к тайнам Вселенной через затуманенное комиксами сознание ребенка? Техники с медициной и в «Столе, полном девчонок» Лейбера полно. Ф.Дик — камео, явление звезды, от которого ни тепло ни холодно.

Тем не менее, рекомендую. Роман серьезен. Ходы из арсенала альтернативной истории. Проникновение на конгресс не хуже аналогичных процедур Доктороу и Форсайта. Эпизод с Джеком Железнодорожником — не дешевка, вроде ВАЛИСа, проповедницы-сектантки и Капитана Америки.

Плюс, сорвать сценарий — хороший совет.

Ученость и культура у Лейбера отнюдь не узницы библиотек, не пароль, как у Стругацких и Стивена Кинга. Они — материал, который он, подобно шкатулочнику Гибсона, режет и клеит независимо от исходного назначения. Поэтому его описания, как правило, интереснее описываемого, а речи — говорящих. Может, он с пеленок знал, насколько искусство лучше тех, кто его делает? В результате не сюжет или идеи, а атмосфера, диалоги и определенная сумасшедшинка позволяют перечитывать Лейбера через десятилетия. И есть ли лучшее доказательство принадлежности к классике?

Этот рассказ, правда, такой классикой не стал. Зато им Лейбер опроверг заблуждение, что НФ двигали люди НТР.

«Как вам известно, люди представляли себе завоевание космоса исключительно в виде военных аванпостов и выверенного действия механизмов...» Правда, Хайнлайн считал, что без баров к звездам не добраться, а уж злачных зон вокруг космопортов — от Каттнера до Уотт-Эванса. Однако трущобы в невесомости? Заселенные монтажниками, джазменами и йогами? А почему нет? Не наивно ли полагать, что можно забраться настолько высоко, что их там не будет? Или что те, кто борется с фавелами и шанхаями перекрывая воду — ибо праздны они, праздны, — останутся на Земле.

Больным ныне невесомость не показана, зато ключевое понятие, отличающее умельцев Лейбера от обитателей эфирных селений Циолковского, астероидов Стерлинга и промзон Мирера, не устарело. Однако такая вольная жизнь настолько специфична, что оценили ее только 80-е, когда то, что образовалось вместо обещанного теоретиками единства, вывело в космос растафари «Нейроманта» и сквоттеров «Вакуумных цветов».

Сам Лейбер вырастил из «кластера битников» свои лучшие НФ вещи — «Призрак бродит по Техасу» и «Корабль призраков». Но это другая история.

Эта же вызывает три вопроса.

1. Почему власти вечно притворяются, что им не нужны поставляющие руки для работы и девушек для досуга? США, Европа, Россия, Япония... Век 19, век 21... одна и та же песня.

2. Почему в России никогда не было повсеместно известных колоний бедных, но талантливых? Ни Монмартра, ни Гринвич-Вилледжа. У нас кучкуются не так — выставки, «Бродячая собака», Таганка, Грушинка.

3. А можно ли считать подобные «гроздья винограда» времянками первопроходцев? Очень уж эти шары сверхпрочного шелка напоминают стойбище у вокзала.

Перевод читаем, но из-за огрехов, вроде «битового» вместо «битниковского» и мелодии « «Синего быка» Пола Буниана», шершав.

Рекомендую любителям радио: вот как представлял себе актер старой закваски живой эфир без синтезаторов и фанеры.

Повесть о «симе», искусственном интеллекте, запрограммированном на воспроизведение мгновения жизни одной любимой, любящей и заваленной подарками невесты. Удачный авторский выбор для загрузки насчет судьбы, разума, тщетности сует и продолжения существования.

Суть: пока Энн У. Франклин счастлива или в отключке, мир трансформируется. Меняются люди, ценности, репутации, социальное устройство и электроника, содержание энзимов переноса в мозгу... В прыжках через годы ее сопровождает фигура Бенджамена Малли, некогда стройного и элегантного молодожена, который свадебное утро, урну с пеплом, дискуссии о правах и клонов с кувалдами испытал в реальном времени.

Ужатые в эпизодах деталь, набросок, пара слов вызывают поток ассоциаций. Вот киберюмореска, почти Варшавского (жемчуг, Кардинал и тарелка), размножение цифровиков — Лем, умная старуха Хайнлайна, квартирный узник Дика, семейная драма на медикаментах Гибсона или Кинга. Искусственная молодость, биоформинг, пренебрежение к шмоткам и гаджетам... и т.п. и т.д. При этом чистых заимствований не ощущается, марусековский тест Лолли Шир даже оспаривает определение искусственного разума как осознающего себя и свое окружение, тест Тьюринга и т.п.

Читается легко, живо. Абрисы групп и отдельных личностей (сильная сторона Марусека), речевые характеристики (мерси переводчице), описание жестикуляции, мимики, поз, настроения момента. Подача ситуации, когда понимаешь, что речь идет о предельно важном, а окружающие, подтвердив, сочувственно качают головой: «Ох, детка, долго объяснять, да ты и не поймешь», — на пять с плюсом.

Так что, при всей футуристичности и неявной философичности проблем, «Свадебный альбом» сравним с лучшим таких психологов как Ненси Кресс и Конни Уиллис. Можно вспомнить еще «Пулю, начиненную гуманизмом» и «Двадцать страничек прошлого» Б.Стерлинга. Эффект достигнут, но Марусек идет дальше, пока не распахнется занавес и голова чудика не спросит — ну что, готовы?

Есть нюансы, мешающие занести в категорию «читать всем». Сказки не случайно норовят закончиться свадьбой — подзарядиться энергией не выйдет, вещь про игру, в которой не выиграть. «Свадебный альбом» вещь камерная, тонкая, домашняя. Ищущим злободневного, баталий, империй и крупных масштабов вряд ли пойдет. Это есть в «Счете по головам», который вторит «Альбому» (но не на 100%).

Тем же, кто склонен к более философским взглядам, ценит хорошо рассказанную историю — рекомендую.

Согласен с предшественниками. Мастерство не пропить, не растратить на звездных гусар или на призывы Ктулху в Петроград.

В «Нелегале» повеяло Конаном (Не говардовским. Джона Милиуса с Оливером Стоуном).

Как и положено, начинается с рабства. Правда, рабом становится не киммерийский варвар, а питерский. И Михе Балашову, доросшему до гопника и разыскиваемому милицией, габариты Арнольда не грозят, его рабство с борщом, чесночком, Достоевским в пересказе Моргана Джурича и сквозными ранениями закончилось довольно скоро.

Дальнейшее происходит в мире «Новобранца», фэнтези типа «Томаса Ковенанта» или «Последнего единорога». Но, на этот раз, с тролльей стороны.

А там туманная крепость Гаргар, там кони любят мясо, там одежду марает священная тьма из священных гробниц, там богатыри высших каст разъезжают стоя на телегах, запряженных людьми. Там упоение силой и грубой хитростью, сон на голой земле, платья, колом стоящие от своей красоты, секс и верность до гроба.

И не только, и не только там. Больше о «сербе» Джуриче, его магии, собаке, клиентах, бомжах, призраках, представлениях о помощи, восстаниях, черновиках и т.д. Явление учителя русского языка и литературы Николая Ивановича Симакова обещает рывок за пределы, очерченные «турагенством экстремального туризма» и изрядные словесные баталии. Углублена линия защитницы, подменышей и подземелья эльфийского замка. Ценны «логика тролля» (Хаецкая совмещает мифологический и интернетовский смыслы), взгляд на первую книгу через замочную скважину.

Без итогового вывода и рекомендаций. Надо смотреть, что будет дальше, пока что наклевывается эксперимент: единый роман с развитием ГГ и параллельным действием, тома которого могут читаться в любом порядке, как цикл со сквозными персонажами.

Полиграфия приличная, язык отменный, афористичный.

Несколько цитат.

«Я Злой Колокол, — прошептала она, — мое тело поет, а мужчинам от этого одно только зло»

«Здесь есть банная шайка, которую не снимали с гвоздя с 1947 года.»

«Я ощутил на языке вкус крови из ее хвоста, и мне больше нет от нее спасения»

«Апокалипсис должен быть хотя бы минимально осмысленным, иначе это — пустой расход живой материи»

Непрерывность культуры впечатляет, о литераторах Азии X-XIII веков известно больше, чем о всех современных им европейцах. Горы записей, переработанных поколениями знатоков, делают мелкой пушкинистику.

Когда же дело доходит непосредственно до текстов, горы оказываются сложенны из желчного лёсса моралистов, черепков придворной жизни да песчаника конфуцианской учености. Толпы педантов-каламбурщиков и гадающих по «И-Цзин» юристов выводили кистью: г-н такой-то там-то сочинил стих... который постороннему не отличить от вдохновения г-н сякого парой столетий старше. Хотя судьба жевавших эту жвачку всякие виражи закладывала («Он преподнес эти стихи Ли Ча, а тот сослал Чжана в Биньчжоу заведовать сбором соляного налога»), на формалистскую чувствительность тона не повлиял ни экономический расцвет Южных Сун, ни бедствия и вторжения, раскрытые в биографиях авторов и комментариях к ним. Алимов показал ментальность, круг интересов образованного слоя, за который они редко выходили.

В общем-то, не сильно отличавшегося от наших («У Чжи-хэ, буддистского монаха из У, был цинь — лазоревый жемчуг колков на яшме, прожилками струн иссеченной, стенки изъеденному узорными трещинами камню подобны, лад и строй — волшебно-идеальны!» «А вскоре бронзовая утварь получила хождение, и денежное обращение пришло в упадок» «Су и Хуан — эти два господина были превосходные каллиграфы, но ни тот, ни другой руку на весу держать не умели.» «В Яньчэне одна простолюдинка родила двадцать одного ребенка, из них семь пар — двойня» «Обычно я писал здесь сэсэ, но потом приехал в Хайнань и там встретил одного клейменого солдата, который говорил, что был главой класса гуслей сээр в придворной школе актеров. С тех пор я знаю, что тут следует писать сээр, а не сэсэ.» «И теперь я уговариваю всех каждый день есть кашу, дабы заложить тем основы пестования жизни, — но они всегда смеются»)

... а иногда сильно:«Он погребен в Линдао, а родные переехали в Чжугун и там, на рынке, торговали морским жемчугом. Современники потешались над ними.» Таких приколов хватает.

Есть и места, толкающие к раздумью. Рассказ финансиста Су Че о том, что магическое искусство выплавления золота нельзя доверять людям, вызывает в памяти аналогичные анекдоты про Никола Фламеля. О том, как упразднили экзамен «ста стихов», отбили киданей и прижали даоса Линь Лин-су, а так же о соблюдении чистоты при работе с книгой — весьма недурно.

И, конечно, аутентичная повседневность. Летний гнус, из-за которого вместо коней повозки по срочной надобности тянут люди, замотанные в толстые зимние одежды. В ориентальной фэнтези Восток это флейты, яды и боевые искусства...

На фоне других сборников бицзи и дзуйхицу, «Лес записей» ценен заметками одного из титанов. Про поэтов и каллиграфов писали многие, но Шэнь Ко (1031-1096) — географ и министр, геолог и интендант, строитель и дипломат, часовщик и гидролог. Кульпин, Васильев и Бродель сходились на том, что оправдание китайской бюрократии в их занятиях ирригацией. Но как строили и проектировали, на русском можно узнать или у Сыма Цяня, или тут. Потому как делалось дело скорее прозорливостью подобных Шэню, чем расчетом. Через несколько столетий португальцы вздыхали, мол, для замены мандарина нужно человек двадцать, но для замены такой головы и энергии в любые времена потребовался бы институт приличных размеров.

Талант при деле — очень интересно. Правда, именно в этом месте Алимова подвела профессиональная аберрация китаиста. Объявил он его ровней открывателям электричества — нетушки, удивиться расплавленным молнией вещам это одно, а понять ее природу и поймать в лейденскую банку оказалось не по зубам всей мудрости Востока.

Полиграфия не оставляет желать лучшего. Справочный аппарат и ссылки тянут на отдельную книжку. Приятно, что выходят такие книги.

Рекомендую.

Матчасть тянет на премию. Скальци, «Шагающая смерть» Кейта по сравнению с «Бронебойщиком» — рекламные листки маркетологов. Ведь:

- даже роботам типа «таргар» нужны подшипники, краска, техническая инспекция и служба эксплуатации;

- для их уничтожения же, вместо лазера или антиматерии, сойдет бронебойный патрон;

- есть войны по правилам и без, но ведутся они по одним принципам;

- все, перечисленное выше, не бесплатно.

Осторожные, меркантильные контрактники корпораций Орлова резко отличаются от рекрутов Гаррисона и идеалистов Зорича (ассоциации больше с зарубежкой: Зан, Ринго, Дрейк, Банч). Один на все соперничающие армии вербовочный пункт, вопрос пенсий, психология бывшего гос.военного удачны. Еще плюс: никакого инфантильного милитаризма, ТТХ не заслоняют почти хайнлайновский или лукьяненковский сюжет про парня из глубинки.

«Почти», т.к. обошлось без потерянных наследников «Гражданина галактики» и «Танцев на снегу». У Орлова Джек-с-хутора-в-кратере Стентон не супермен, не чудо-воин, как Харрингтон Вебера. Устает, не очень любознателен и не кладет все пули в десятку. Его легко заморочить, он принимает жизнь как есть. Как следствие, не видит зла в том, за что корпорация «Крафт» убивает на месте. Психика у паренька железная, руки из правильного места, тоска Холдемана и «Апокалипсиса сегодня» его не берет. Молодой ветеран Ферлин имеет другую точку зрения, но Джек до нее пока не дорос. Да, с рефлексией и сопереживанием тут туговато.

Мир. Больше реализма, меньше уникальности: пустоши, черви и камуфляж правдоподобны, но Джек мог отправиться к дендарийцам Буджолд, к космическим пиратам Хаецкой, и ничего бы не изменилось. Впрочем, если по сердцу техосмотр и припорошенный временем постапокалипсис, если нравятся гаражные умельцы, пьяные розыскники, опасные приемщики цветмета, сбитые беспилотники, шагающие по дюнам роботы, дискорамы, мать на почтовой пенсии — чего еще?

Язык простой, ясный, мысли четкие, образы объемные и понятные. Юмор в микродозах — парочка оперативников, история полуведра картошки да кофейный корень. Поступки и события мотивированы.

Текст уравновешен, настолько, что напоминает современное аниме: действие линейное, не спешит, эпизоды привязаны к топографии, присутствует уважение к труду и внимание к меню перекусов. Реплики вполне уместились бы в «облачка» манги. И, как первый сезон аниме, «Бронебойщик» легко может при успехе развернуться в цикл.

Правильная коммерческая НФ проза. Подросткам, технарям (хотя бы в душе), ищущим «про меха» — рекомендую. Тем, кто любит кровь, закрученность, грандиозность, психоанализ и про любовь — нет.

Формально — продолжение «Парикмахерских ребят». Мрачный триллер, события в котором еле успевают вслед за потоком сознания Хлодомира Вальграфа, куафера, попавшего в ловушку оборотней на планете Галлина, в городе Эсперанца (практически, родина душителей). Аварийные экраны, тайны космопола, непредсказуемые выверты, груди старух, (старо)английские словечки, погони, экология, космоломы, бесколесники, жабы на поводке...

Неформально — хороший писатель Покровский переборщил. Увел в бурелом постмодерна, навертел психологии — кракатук стал щелкунчику не по зубам. Получился, вместо бестселлера, памятник тому, что в последней четверти ХХ века гордо звали отечественной научной фантастикой. Нечто подобное случилось с Р. Олдриджем и Л.Шеппардом, но их время и место — другие.

А у нас 1992 год. Инфляция, национализм, бандитизм, падение нравственности и значения литературы. Переводы «Дюны», «Рунного посоха» и «Властелина колец» продаются на улицах «Нейроманта».

В «Метаморфозе» же — отдающие декадансом фразы, типа: «Я болен. Я впитываю бессмыслие мира», процветание, достаток и порядок среди безвластия, чиновники, перед которыми не надо башлять. Никому нет дела до империй, денег и тусклых лампочек, зато колышет экология и товарищеский самосуд, мутагенное воздействие человека на тщательно выверенные проекты, бегство талантов из метрополии (тогда судьба искусства еще что-то значила). Терроризм вдохновляется не бедностью и этническим конфликтом, тем, что бездельнику хочется быть хищным и сильным. Эти люди, разговорчики, сравнения, темы тянули назад, в советские 1980-е, к миру Полдня, в котором что-то оказалось не так с человечеством, к эпохе, когда не выбрасывали фантастику.

Хотите испытать себя как читателя — одолейте раннего и поймите позднего Покровского. Почувствуйте разницу с Олди, с Дяченко. Сделайте выводы.

Чтобы раскочегарить огонек посильнее, чем нужно для варки яиц всмятку, необходимо хорошее топливо и наддув. Последний «...доводу королей» обеспечит битва колдунов, а воспламеняемый материал накопили предыдущие части «Первого закона».

Поэтому тем, у кого не абсолютная память, предлагаю после «Прежде чем их повесят» освежить «Кровь», а уж потом браться за «Последний довод королей».

Придется вспомнить многое. Персонажей, от практиков инквизиции до принцесс; архитектурные мелочи, вроде подбородка статуй и устройства интерьеров; столичную топографию и адрес черной двери; изменения характера Ки и страшные сны Глокты. Все пошло в дело, пустяки, обмолвки оказались важными ориентирами на пути к финалу.

Накал потребовался из-за того, что «Первый закон» преодолевает сопротивление традиционно устойчивых тем. Память легендарных веков, законы мироздания, которые нельзя нарушать, верность повстанцев, гордость аристократок, потерянные наследники, пришедшие на помощь северяне, воля простого народа, рацио ученых, раскаяние злодеев и хитрости коммандос потому и стали типовыми, общими местами, что сами по себе держат сюжет. Ведь Аберкромби не первый. Видали уже и добрых вампиров, и миролюбивых орков, и злодейское спасение мира. Без логически выверенных цепочек причин, следствий и последствий эпических событий, без демонстрации коренной ломки, без резни в горах, бетодовских проклятий и смерча над Адуей получилось бы банальное, чернушное сведение счетов с добрым и высоким, которое мало значит.

Поменять плюс на минус — просто. А вот дать подсказки в духе Агаты Кристи, а преступление убрать, показать, как на деле работает кукловод теории заговора, отказаться от ловушек в виде картин справедливого мира и любовных треугольников, раскрыть, что имидж, занятие, цели и внутренняя сущность человека независимы, что на последний довод королей есть ответ — работенка для гроссмейстера композиции и психологии.

Полиграфия на прежнем уровне, но смена переводчика на пользу не пошла. Есть неуклюжие и противоречивые фразы, проглядывает непонимание контекста: «троллям» вместо бондов и «гномам» здесь не место. Но она и не загубила книгу. Динамика не пропала, читается легко и быстро.

Что еще сказать без спойлера? Черный Доу не так прост, как Джезаль, Ищейка везуч, а месть Ферро не бесконечна... Если коротко — рекомендую.

Разбираетесь в попаданцах или, прости вас Конфуций, любите псов — не советую.

Рекомендую только обожателям котов. Правда, по мнению Алимова, эти милые, склонные к засадам и спринтерским рывкам хищники могут угнаться по лесу за человеком и атаковать самок не в течке, но данные ляпы сравнительно маловажны, т.к. места, в центре которых благовещий зверь мао по кличке Шпунтик, выделяет меткое слово, предметность и нетривиальность.

Прочее же, отведенное людям — брату Куну, Фэй Луну, М.Ф. Сумкину, Чижикову, Нике, пришельцу из прошлого, — до литературы поднимается только в одном, девятнадцатом эпизоде.

Фантастичное очень разбавлено, выдается по капле и предсказуемо. Подумаешь, еще кучка амулетов, чудо-воин, управляемая аномалия и зуб. Обиднее всего — мало китайских деталей. Синология представлена ссылкой на издание 1989 года по фонологической реконструкции, да транскрипцией (режиссера «Дома летающих кинжалов» и «Героя» звать И-моу).

Об этом и не следовало бы упоминать. Если бы Алимов это не специально. Послесловие: «Иной — более возвышенный — творец на потребу дня описал бы, вероятно, какую-нибудь «чайную церемонию», никогда в Китае не существовавшую, да еще запихнул бы ее во времена Цинь Ши-Хуана, что и вовсе абсурдно, но — я не таков».

Не таков, голубчик, и что? Разве альтернатива брехне — умолчание? Нет не только чайных, нет церемоний вообще. Нет архитектуры, нет антропологии, нет Санъяна, архаичных оружия, обычаев и сельского хозяйства. Нет ощущения первой, ужасной Империи, нет сопоставления древнего и современного. Мог бы собиратель «Леса записей» что-нибудь из перечисленного и выдать. На потребу. Пары схваток в духе гонконгского кино, чуть-чуть кулинарии и суеверий недостаточно.

Обещание продолжения, с Лю Банем и хроновойнами, не греет.

Близкое к идеалу соединение романа катастроф, производственной прозы и научпопа.

Сюжет вертится вокруг в принципе простых, но субъективно сложных отношений между хило оплачиваемым начальником лавинной станции Максимом Уваровым, его мамой, его потенциальной невестой, его бывшей любовью, его командой (Османом, Гвоздем, Олегом, Ромой и Жуликом), обитателями ущелья Кушкол., в т.ч. красивым директором комплекса Хаджиевым. С развитием сюжета подключаются несколько миллионов кубометров снега, соскользнувшего по склонам Кавказского хребта на обезумевших от катания, курортной свободы и заканчивающихся командировок туристов и туристок четырех категорий. Драматично, романтично, экзотично.

Уровень научно-популярной компоненты: «Мир снега и льда» академика Котлякова после Санина как знакомый. Внедряется знание грамотно. Автор-рассказчик дает микроконспект по лавинному делу и принципам выживания; ГГ устраивает лекцию со слайдами для туристов; внутренними комментарием перетолковывает смысл событий. Для себя? Для читателя.

Бестселлер своего времени читается как иллюстрация легальных нравов позднего СССР. Желание сделать курорт машиной по выкачиванию денег под подозрением. Если поднатужиться, можно и на честно заработанные купить «Россиньолы». Книгу «Мой Дагестан» воруют из библиотек. Ахматова -дефицит, Раневская — гениальна, «Жигули» — в моде, в Чертанове будет метро, приносить людям пользу и носить левую тельняшку — нормально, академик и инженер автосервиса — элита, распределение после вуза — факт, дружба народов — повседневность, 10 рэ — деньги.

Актуальность? Тихонечко (может, потому и не замеченная тогда), но в подробностях показанная неготовность к чрезвычайным происшествиям (не административного характера) все еще актуальна. Словно сохранение человеческих жизней и их имущества нужно только горстке одержимых, словно они чепуха перед комфортом и трафиком, и для властей, и для граждан. Веселые, уверенные в себе люди и сегодня исчезают в лавинах по всему шарику. Напомнить, насколько природа равнодушна к тому, кто и зачем лезет в пекло или строит дом, что спасателей стоит слушать, а нервы держать в узде — полезно при любом строе.

Концентрированный слог, мягкий юмор, энергичный темп, четкость лиц и характеров, накал эмоций и уважение к человечеству ... Владимир Санин как писатель выше зарывшегося в подсобки Штемлера и ориентированного на экономические конфликты Хейли. Покровский? Может быть, если б убавить тому желчи — оптимизм возможен и для романа катастроф. Доказано «Белым проклятьем».

Рекомендую.

Две цитаты.

«Отталкиваясь от этого разговора, Надя выстраивает цепочку: вечером, вернувшись домой, мы смотрели французский фильм «Смерть проводника» – главный герой фильма погибает в лавине – моя лавина на леднике – альпинистам не аплодируют – горнолыжники, наоборот, обожают показуху – Хуссейн боится, что они сорвут четвертую, – этого же в глубине души боюсь и я, недаром я вздрогнул, когда раздался телефонный звонок (мама интересовалась, не забыл ли я накормить Жулика)»

«Склоны буквально пронизаны солнцем, лучи отражаются от белого снега, жарят – в Сочи так не сгоришь. В стороне от трасс, там, где снег подтаял, на разогретых чёрных камнях загорают «горнопляжники», проносятся бронзовые девочки в купальниках, мальчики в плавках, оглушительно гремят транзисторы – праздник жизни на склонах! Голубое небо, яркое солнце, ослепительный снег и чёрные камни – никакого кино не надо.»

Объемная космопера, богатая армадами космофлотов, пришельцами, запредельцами, порталами и артефактами. С злодеем настолько злодейским, что, с поправкой на допрос членом, впору б говорить о мультяшности. Путешествия, машинерия, разломанные луны и остроумная физическая загадка.

Ведет нас по сюжету всеобъемлющий И.М.Бэнкс, со своими любимыми гулянками и мотивами, от грубого обращения со слугой (Эксцессия, Взгляд) до загадочной истории, произошедшей на пикнике давным давно (Инверсии, Пособник). Не упущены секс, пытки, прогрессорство, архитектура, экономика, ИР, военный менталитет, вопросы менеджмента и очередная Мата Хари. Хватает солипсизма, дредноутов, кланов, невинных жертв и вздорных типов.

А не типично. Не в первый раз Бэнкс экспериментирует, но даже «По ту сторону тьмы» имеет идейный заряд (бессмысленность крысиной гонки), совпадающий с основой Культуры, а тут... вся вселенная «Алгебраиста» суть ее кривое зеркало.

Анархическое, мирное, самодовольное общество насельников газовых гигантов безусловно аналог Культуры, но они, как правильно указано в аннотации, — варвары. Безжалостные рабовладельцы, плюющие на контроль качества и прочие моральные ценности.

Остальные тоже не подарок. На защиту Юлюбисской Меркатории отведена добрая треть книги, но... вот зачистка орбиталища 4409 властями, вот биография кошмарного Люсефероса (такой же продукт Меркатории, как промышленник Салуус), и делается ясно, что даже о меньшем зле говорить не приходится.

И Фессин Таак не паладин цивилизации, типа Флэндри П.Андерсона или наемника Особых Обстоятельств Закалве. И не Гарри Поттер, который точно выживет. Пешка, сохранение которой, несмотря на рост чинов и ставок, не критично... пока полевой ученый не берется за игру сам.

Очень достойный финал и непредставимость ходов сюжета. «Алгебраист» изобретательнее «Возвышения» Брина, мощнее «Глубины в небе» Винджа, поживей «Слияния» Макоули. Но не абсолютный шедевр, не «Гиперион», не «Пламя над бездной». Все же, двести страниц под начальные условия — много. И пусть все заряженные ружья выстрелили, пальбы вышло многовато (воэнов, сцеври и скоростную ракету можно б убрать).

Полиграфия приличная. Язык не самый простой, но плавные повествовательные периоды, резкие речи, динамичность экшена при некоторой вычурности описаний, — знакомые, фирменные. В любом случае, болтанка в описании Бэнкса приятнее нытиков П. Уоттса.

Хорошее, умное и эскапистское чтение.

Суэнвик пишет увлекательно, непосредственно, сложно. Читать его, что проживать постранично маленькую жизнь. Даже пересказав основные события, не передать, как было и чем казалось.

Формально «Драконы Вавилона» — крутая постмодерновая фэнтези про сироту Вилла, которому, после того, как в его село вполз подбитый дракон, ничего не осталось, кроме как пробираться из зоны военных действий в большой город. Где соратники — тряпки, любовь — без счастья, власти — охотятся, родственники — скрываются. Азарт, угрозы, деньги, успех, случай... суета. Вавилонский вавилон.

С заклятиями фей и троллейбусами. С расследованием в духе Дэшиела Хэммета и гоночным грифоном. С эльфийскими лордами и лагерными стукачами. С девственницами на алтарях и поездами. С сатори, мороженным, слезоточивым газом и двуликим Натом, перед которым Локки Ламора — школяр.

Мятеж, наркотики, железный дракон, неукротимый преследователь, кражи, болепоглотитель и трескучий литературно-политический цитатник — всё по «Дочери железного дракона».

А не похоже. Уникальный случай: Суэнвик перекрыл один кран, открыл другой, пощелкал переключателями и всё перемагнитилось, потекло в другую сторону (поэтому текст самостоятелен и может читаться независимо).

«Драконы Вавилона», при всей черноте — оптимистичны. Деревня не завод, Вилл успел подышать чистым воздухом. Эльфийские извращения скорее насмешка над гламуром, чем отвращение к гнили. Среди злодейских, деклассированных и просто жутких типов — героизм, забота о своих, работа вместо суеты, милосердие, честность. В «Дочери» Джейн падала в адскую яму, пока не пробила дно. «Вавилон» жесток, стоит на ужасе и чудовищных силах... но поднимается ввысь. Там был дурной сон, вызывающий желание спалить все целиком. Здесь реальность прочнее кирпича (никаких яиц и Дворца Богини), основное желание — остановить войну.

Перевод читается бегло, язык более живой и менее сухой, чем в «Костях земли». Примечания провоцируют побрюзжать: новообразование «травелог», «Рассказы Пака с холмов» Киплинга Пчелинцев обозвал «Паком с Паковой горки», а Faerie Minor С. Кларк — «Малым Фэйри». Нехорошо.

Полиграфия приличная.

В целом — удачная, добротная вещь, разгоняющая тоску и снимающая оскомину. Чернушники будут разочарованы, прочие — вряд ли. Рекомендую и тем, кто читал «Дочь», и тем кто ее не знает.

Рассказ неглупой, неотвратимо обреченной дамы, влипшей, по милости давным-давно сдохшей администрации, в ловушку космоса, тупой зависти и дробного существования. В «Лучшем за год» ему должно найтись место, но не боле.

Уоттс строит смелые и удачные гипотезы, «гротескный дарвинизм» весьма понравился. Дружит с биологией, физикой и инженерным калькулятором. А вот в фабуле — слаб. Потерявшие цель и назначение путешественники? Машинки фон Неймана? «Космострады»? Жизнь астрономических масштабов? Опять вторичное да пережеванное.

Перевод без видимых ляпов, примечания толковые.

Образчик качественной твердой НФ, звезд не хватающей. Без восторга.

Сюжет можно свести к поиску потерянного наследника. Или возвращению короля. Или к отчету о трансцендентном происшествии в духе Вильямса (того, которого объединяют с Толкиным и Льюисом)... Если не считать главным то, что перемещения приглядывающих за Вселенной магов приводят их на НФ-конвент в английской глубинке 1990-х.

Допрос кентавра, утрешняя невменяемость Ника Мэлори, Руперт Ванаблес и Мервин Турлесс весьма недурны, но все их достоинства не компенсируют сухость стиля, скоропостижность финала, непрослеживаемость интриг и толстокожесть персонажей.

Если состоявшийся профессионал книжек для детей и их родителей переключается на взрослую фэнтези, то интересно понять, что же ее увлекло.

Первое, что бросается в глаза, — воздействие имперского лучемета на человеческую плоть. Переоценка некоторых принципов: Командующий Дакрос, казнящий из чувства долга самозванных наследников империи Корифоидов, положителен. Хорват Габрелисовиц, занимающийся примерно тем же, но под влиянием лучшей фэнтези — нет. И т.п.

Второе — писательница с хохотом раскатывает по бревнышку праздник поклонников фантастики. Размещение. Финансы. Регистрация. Классы. Собрания. Костюмы. Писательский мандраж, разборки пишущих. Интервьюеры. Психологические типы в «норме» и «отклонениях». Бизнес. Русские, которые, похоже, приехали тусоваться с немцами. Оттягивается Джонс по полной программе, но ответ на вопрос «для чего пишете» явно болезненен и для нее самой.

Самиздатовский перевод «Неведровой Анастасии» читаем. Не мешало бы почистить опечатки.

Текст для поклонников Д.У.Д. Продолживший его «Заговор мерлина» лучше в разы.

Цитаты:

» — И та статуя, что была справа, ожила и сказала: «Стойте! Именем создателя силы!»

— И мне показалось, что они разворачивают крылья, чтобы преградить нам путь.»

«А что насчет элемента чуда? Разве шутки не рождаются у вас сами собой, словно по волшебству? Разве у вас не бывает вдохновения?

— Нет, — ответил дядя Тэд, — работа есть работа. Нельзя позволить себе увлечься. А иначе книга станет опасной, сокрушит вас. И ее в итоге невозможно будет продать.

— Я даже больше скажу, — встрял Мервин Турлесс. — Если и есть элемент чуда в нашей работе, то это деньги.»

Хроноворовство (спасение культурных ценностей) не ново. Парадоксы, теорию и механику темпорального транспорта Бейкер опускает. Зато на мушке Британия XVIII века, в которой аристократии разрешалось практически всё, что не пугало лошадей на улице и не считалось гос. изменой. Игра в Элевсин «Клуба адского пламени» (который помнил даже Джером К. Джером) изменой не была и проходила не на улице. А мадам Дигби с девушками не напугаешь, если есть что подложить на холодный камень.

Мастерство Бейкер в том, что анекдот про тоску по мистериям излагается так, что атмосфера неравенства делается светлой, порно — занятным пазлом, а Дэшвуда хочется пожалеть, как пожалел его Льюис (сравните с Муркоком и Ги Бретоном). Здесь нет страданий и нет праведного обличения. Характеры харАктерные, нетипичные, правдоподобные. Обостренные чувства бессмертного киборга-сироты добавляют описаниям яркости, а лексика гостей Ле Деспенсера — иронии и аутентичности. Хотя нэцке служанки Шекспира... подобное на грани фола.

Итак, качество кусочка цикла о Компании выше среднего.

Рекомендую всем, кому нравятся не банальные психологические и исторические этюды.

Итак, познакомьтесь с Маркусом Йаллоу (мерси переводчику за лишнюю букву). Ему 17, пить теплую водку пока не научился. Живет с родителями в Сан-Франциско близкого будущего. Умен, ловок, знает математику, 20-30 надежных ребят, программные коды, алгоритмы систем безопасности и где взять не положенное ему по возрасту бухло. Разбирается во всем, из чего торчат провода. Ему важны конституция и гаджеты, поэзия и ролевые догонялки по городу, острая пища (путает остроту хрена и жгучесть перца) и Керуак. Белый, не-расист. Состояния духа, которые породили панк-рок и экзаменационную лихорадку ему неизвестны.

От классической Мэри-Сью он отличается тем, что не танцует. И социальной позицией. Которая сводится к тому, что его нельзя схватить, допросить и избить людям в форме. Которых можно водить вокруг пальца сколько хочется. В этом он не одинок — книга снабжена порядочных размеров приложением, объясняющим, что знание уязвимых мест делает свободным. Почему такой свободой владеют хакеры-студенты, а не врачи-травматологи, не оговаривается.

Взяв юнца из Мишн-дистрикт в герои, Доктороу решил массу проблем. Напихал объяснений про йиппи и сетевые протоколы, так школьники и в реальности их выслушивают. Не объяснил, из какой шляпы волшебника мгновенно вылезли толпы обученных и тренированных нацбезопастников с грузовиками и тюрьмами, почему метрополитен не среагировал на давку — в мире подростка взрослые тупые и являются ниоткуда. Не нужно говорить о том, как хаос тотальной слежки отражается на бизнесе, более важном, чем Декларация Прав, забвение коммерческой тайны проходит совершенно незамеченным для ГГ. Можно пугать сирийскими спецслужбами и т.п. И т.д.

Книжка не то, чтобы совсем плоха: Доктороу показывает, что есть взрослая реальность, а все реплики анонимусов в закрытой сети — дерьмо. И тебя все равно найдут, без криптографии, старым недобрым способом. «Мы не хотели ничего плохого, мы просто танцевали» — и тут же то, что там происходило под деревьями. Маркус не спасает мир в одиночку, и что-то сделал только благодаря тому, что вышел к компетентным людям... Есть несколько недурных психологических моментов, когда уходят те, кто в силу личных причин (например, цвета кожи) не ощущает себя «младшим братом», которому ничего страшнее нахлобучки не достанется. Продемонстрирована шаткость всезнания спецслужб индустриальной эры. Информация собрана, подана, проанализирована... а делать-то с ней что? Поставить больше камер слежения, сторожей, прикрепить каждому метку?

И все же — мальчиковая вещь, две премии которой можно объяснить только исключительной злободневностью.

Для первого знакомства с автором рекомендую «После осады».

Идея не нова. Многое можно припомнить, еще с «фермы Станлю». Но история того, как 14-ти летнему «лунатику» с фермы остро нужно в Атланту, делает честь автору. Такое было бы отмечено у любого, писавшего сухую НФ, от Гуревича до Бакстера.

Ученый практик Стив хотел вылечить свой рак, а в случае чего восстать из криозаморозки. Пользовался чем умел — экспертными системами («делай как он») и распределенными вычислениями на нанобиотехе. Что и стало настоящей «плохой идеей» по Фримену Дайсону. Впрочем, к началу рассказа Стив мертв, а бомбардировки конклавов давно считают политическим просчетом. И без них проблем хватает.

Сюжет непредсказуем, ибо идет на пониженных оборотах. Ничего похожего на боевик — нестандартный ход, т.к. бунт машин, как правило, разрабатывается чтобы попугать, погеройствовать («Терминатор», «Рой») да посмеяться («Железный канцлер»). Здесь же отчаянно и трудолюбиво творит нечеловеческий интеллект, задействована масса страшилок, от царства крыс до ментального контроля — но действие не сорвалось в пафос. В разрез с традицией Ж.Верна поднят вопрос материальных затрат, не забыта и проблема идентичности реплик, терзавшая еще С.Лема. А на заднем плане маячит почти ересь об отсутствии мудрости в рецептах Сети, в технократическом подходе.

В общем, Иган молодец, а место в «Лучшем за 2007 год» заслужено.

Лоуренс Даррелл в беседе с Клодин Бреле, осень 1972 г., радио “Европа I”, перевод Мушинской:

«У него замечательные книги. Но ко мне, своему брату, он относится слишком сурово! На самом деле я с ними не жил. Я был женат, и мы с женой поселились довольно далеко от них. Большая часть его историй выстроена на ирландский манер: немного правды в основе и много преувеличений. Именно так ирландцы шутят.»

Так вот чего не хватает — ирландского юмора! Спасибо.

Рассказ как известная картинка, в линиях которой можно видеть или профиль старухи, или изящную даму в три четверти. Что хочешь, то и видишь.

Хочешь — эссе про карательную психиатрию тоталитаризма, которому не перемолоть своих жертв без оправданий медкарты. Разве мало документов о том, как медицина идет путем изоляции и уничтожения неугодных?

Хочешь — хронометраж личной и профессиональной гибели чересчур восприимчивой диагностки, которая прониклась бредом пациента. Разве список помраченных до саморазрушения умов и талантов краток?

В середине семидесятых эти темы, совпавшие с фармакологической революцией, явно томили госпожу Урсулу. Вот, в «Левой руке тьмы» — в Орготе пришельца накачивают наркотой, дабы убедить, что он сам себя выдумал, а в Кархайде считают, что лечить гормональные нарушения — как певца лечить от голоса. Но, если в первом случае нужен только друг за забором, то в либеральном Кархайде будущее сходящего с ума короля темно...

Увы, но для адекватного восприятия надо знать, как и почему космический курсант Джел, после паузы в пересыльной тюрьме, стал таргам родовитым и саврам мастеровитым планеты Та Билан императором Аджаннаром, а несметно богатому ходжерцу сыном. Без предыстории с детективной стороны слишком непрозрачно, с политической мелодраматично, с психологической неубедительно.

Сюжет. Кража церковной кружки с Чаячьего острова, которое Первой Префектуре (недавнее столичное размежевание) и рассматривать неохота, оборачивается кутерьмой с трупами, игрой в молчанку, коварством спецслужб, бандитами, драками, переодеваниями, родовыми слугами и векселями. Дело ведут с трех сторон: матерый инспектор Нанор — профессионально, не желавший быть стражником Мем — дедуктивно, Ранор, он же «Домовой», — подковерно. Загадочных типов и улик навалом.

Мир ближних планов,просторы только в мечтах Мема. Взгляд как от устья печки: Датар, отбиваясь от дознавателей, шипит, как соль на сковороде, начальный капитал — пирог. Одежда, сапоги, мебель, уловки торговок удовольствиями, рецепты, розничные цены — конкретно, секс, любовь — деловито. Живность: не туда лезет дурной котенок, идет по следу ученая лиса, четким рисунком в небе приветствуют весну птицы, деликатничает псина, дурит конь. Приметы как бы старинной Азии (сабли, ширмы, мужские косы, астрология, письма в рукаве, экзамены, горячее вино), но запахи, поговорки, вросшие в землю здания, порядки, ход времени, дворы, погода напоминают о нашей средней полосе. Персонажи: нестяжательство, откровения и философия хороших людей, крик души «уехать из этой страны»... Скорее Нагибин, чем ван Гулик, скорее Россия, чем Хань. Вот важнейшее из отличий от искусств и политики «Дела о лазоревом письме» Латыниной, единственной ассоциации.

От НФ — место, зато пополнение выдуманным религиям удачное. Фёдорова не измышляет вторичные интенции и расширители сознания, не пересказывает Лао-цзы Ветхим заветом. Вера в Единого — и всё! Зато известно, чем дышат в переполненном храме, как считают медь, где собирают вступительный взнос монахи. До полного обмирщения, по Латыниной, впрочем, не опускается. Не так важно, что за гриб нюхают в пещерах Белого Севера, по сравнению с тем, чем послушание отличается от повиновения и тем, как соблюсти древнее правило открытых дверей в криминогенных районах. А если не отличать, если не соблюдать — зачем тогда? Вопрос серьезнее, чем «хлопок одной ладонью».

Полиграфия посредственная, бумага серая тонкая, шрифт мелкий.

Рекомендую знатокам детективов, любителям традиционной прозы и всем, кому интересно, как можно пожертвовать бабочку на храм и при чем же тут тыква.

Из этого романа выросла «Дюна» Херберта. Дело не только в деталях, вроде суровых условий, обряда инициации в психоаналитическом духе, влажного воздуха комнаты суда и продлевающего жизнь наркотика. Они близнецы по идеологии рассказа. Авторы не желают что-либо разжевывать, зато непрочь намекнуть на только им известные обстоятельства. Оба тяготеют к протокольному описанию поступков, вызванных мудростью подсознания и логикой предрассудков. Темнят, как могут. Заявляют в один голос, что достаток и покой гибельны сами по себе и от них предусмотрительное правительство избавится. При этом мир Норстралии еще более необычен, чем мир Червя. Куда ведьмам-гессериткам до стратегов Содействия, а фрименам до людей-животных.

Но присутствует какая-то болезненность, преднамеренное искажение тела и духа, которого нет в более психически крепкой «Дюне». Здесь человечество предстает в виде силача-неврастеника, которого до дрожи пугает собственный тонус. Но упражняться не прекращает, а то мало ли что. При чтении возникло ощущение, что все диалоги и монологи сводятся к: «Ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?».

Сюжет: парень с фермы чудовищно разбогател, доверившись экстремальному брокеру потому, что не мог слышать автоматических предупреждений. Эта же «глухота» подводила его на грань смерти четыре раза подряд. Закручено, но постижимо. После переноса действия в космос начинается такое помутнение, что Ф.Дику остается нервно глотать свои таблетки в сторонке. Не случайно в этой вселенной новости запрещены под страхом смерти.

Финала нет.

Такой могла бы быть «новая волна». Но не захотела. Читать любителям нестандарта, философских монологов и воробьев-убийц.

Космоопера. Посвящена тонким методам повелителей Земли, которой угрожает очередной атилла. Завоеватели не поймут, ЧТО их погубило. Искушенность против грубой силы — 3:0. Помимо самого мероприятия (и его маскировки) показан один из неочевидных минусов коррупции: «подкуплен» еще не «куплен»(«груженого золотом осла» разгрузят в любом случае).

Психология капитана «Золотого корабля», наркомана и патриота, на совести автора.

Ударная концовка, классическая по простоте и красоте.

Рекомендую как одну из лучших работ Корденвайера Смита.

Книжка благонамеренно рассказывающая о сталинской и пост-сталинской эпохе такое, от чего у знающих ее по телевизору, ностальгии непомнящих да бесконечным синодикам челюсти отвиснут.

Всюду мелкий бизнес: дантисты, портные, часовщики, парикмахеры, ювелиры, домработницы. Куры сотнями, свечные заводики. Покупаются особняки в провинции, квартиры в Москве. Маклеры, которым никто слова злого, ОБХСС-ного, не скажет. Артели со станочным производством без пятилетних планов. Водка без проблем. Мимоходом: колебания курсов золота и валюты на черном рынке Урала зимой 1940-41 годов, спасители арестованных, взятками дошедшие аж до окружения Берии. Социальные сети тянутся и через границу (которая, как известно, на замке).

В интернете можно найти нехорошее мнение о запрете. Согласен с примечанием библиографии. Может, в 1956 году речи пьяного про «долгоносых», замечания о грузинах на курортах и цыганах в очередях воспринимались как абсолютное зло, но досталось-то всем. (Кому мило ефремовское преклонение перед Сибирью следует взглянуть на чалдонов). Скорее всего, автор наступил на слишком много мозолей: нехватка «колов» и «нолей» в школах, несуны, декоративный китч, следующие за линией, пьяные зачатия, лажовые диссертации, простота, с которой уходили от ареста. Сейчас интереснее видеть уважение к нарушившим закон людям «старого мира» при омерзении от своих, советских.

Художественный уровень — не знаете Валентина Иванова? Не отсюда бы начинать. Роман где-то посередке между Граниным и «Библиотекой военных приключений». Гладкий, старомодно тяжелый поток словесности, с риторическими фигурами, метким «народным словом», морем фамилий, росписью классового происхождения. Особую ценность время придало картинами быта и нравов. Как ездили на такси и поездах, какие подарки дарили, чем что закусывали, как ругались, чем хвалились. Цены, пиво, зарплата, пенсия, ковры, клеенки. А какие характеры, какие реплики в «протокольной части«!

Пропаганда слетала как снег с елки, когда сильные, умные, самоуверенные люди (в т.ч. фронтовики), желали урвать персонального счастья. Не лузеры торговали «земляным маслицем» при коммунистах. Тема раскрыта и отдает 1990-ми.

Рекомендую тем, кто ценит мироощущение Зощенко, Крона, Богомолова и мемуаров Юрия Никулина.

Цитаты:

«Они переходили Охотный ряд. Это требовало внимания. «В Москве становится невозможно много машин», — думал Бродкин.»

«Разбитый горшок семейного счастья, связанный мочалкой компромисса, кое-как держался. Ивану Окуневу больше ничего и не было нужно. Что компромисс в семье есть один из худших видов разврата души — откуда же он мог знать!»

«На коронку для зуба идет от одного до полутора граммов, литые золотые зубы делают редко с тех пор, как появилась нержавеющая сталь. Корпус часов на руку требует пятнадцати-двадцати граммов.»

«У кого будут возможности после уничтожения советской власти? У обладателей наличных. Их найдется немного, таких людей. Польется американский, европейский капитал. Но в двухсотмиллионной стране всем хватит места в «золотой период» возрождения частной собственности, всем, кто обладает наличными.»

Если окинуть взглядом Охотничьи земли Европы, посмотреть, что творится за вулканами Таннхаузеров и среди болот Кхазахского моря, то шоу «Эры движения» Ф. Рива будет как на ладони. Гудят турбины хищных мегаполисов, поскрипывают неструганные доски удирающих от них городков, палят ракетами пилоты дирижаблей, робот-зомби идет по следу, жена №5 крутит динамо (машину), а историки с мечами ищут могучие артефакты. Вся эта романтика молит об экранизации.

Аниме — идеально, хотя воплощение типа «Скользящих» тоже было бы грех пропустить. При этом, «Золото хищников» словно за Криса Коламбуса доделывал Терри Гиллиам. Более книжно.

Например, характеры. Нежная психика, безжалостность, звериное чутье и пониженный самоконтроль — Эстер Шоу отныне не просто мстительная «девочка со шрамом». Том Нэтсуорти такой же простак, Фрея, Дядюшка и Пропащие Мальчишки особо не удивили, однако появляется профессор Пеннироял, гений самопиара и небезвредный альтернативный историк. Похоже, Рив отразил личный опыт оформителя. А если нет, то пародийный анонс в финале все равно конфетка.

Или «муниципальный дарвинизм». Когда вместо свихнувшегося Лондона мирный Анкоридж, так ли он плох? Без рабов в машинном и уничтоженной траками природы, с самообеспечением на льду и единым культурным пространством? Предпочтительнее ли зеленая, полубуддистская Лига противников Движения, застойная и ничуть не менее свинская? Противостояние анархии государству (см. «Алмазный век» Стивенсона и «Соль» Адама Робертса) в таком контексте малость противоречит и имперским, и либеральным штампам.

Разумеется, описываемые гонки на суше невозможны. Если хотите реальных скоростей — к Присту, в «Опрокинутый мир». Условность, метафора — в цыганах «Мести Розы» Муркока. Здесь владения приключенческой НФ, псевдовикторианский паропанк которой держится на олд-теке и термоядерном стекле. Для пост-пост-постапокалиптики далекого-далекого будущего правдоподобие важнее физмата и притч, и «Золото» интереснее «Смертных машин» так же потому, что пулеметный пар натуральнее боевых фрисби. Субмарина, пурга, архангельская катастрофа... Считаю, Рив справился лучше Стивена Ханта.

Линия Зеленой грозы несколько тяжеловата, но, в целом, с художественной стороны нормально. Разговор над кормовым колесом, картины прошлого Анны Фанг. Интерьеры, панорамы. Сквозное действие, срабатывающие подсказки. Эпизоды не хуже ударных сцен. Финал разогревает интерес к «Адским конструкциям». И помогает спокойно без него обойтись.

Полиграфия вне критики.

Рекомендую тем, кому по нраву встретить крепкие декорации в приключенческом боевике.

Если читатель любит фэнтези, но зол на мультики/игры/книжки/фильмы по которым шляются неуязвимые герои, а в страже Черного властелина одни идиоты, то выбор невелик. «Последний герой» Пратчетта либо... вот, Уотт-Эванс. Тоже специалист по здравому смыслу и нетривиальному использованию избитых сюжетов.

Но, там, где Пратчетт любит замутить про «правила игры», загнуть про «шанс на миллион», автор «Девятого талисмана» прозрачен и прямолинеен. В продолжении истории про лучшего мечника мира начинается бой: веками отлаживаемый волшебный порядок против организаторских способностей лорда-чародея Артила. Он не Ветинари, никакой тонкости, но Серсее или дону Рэбе у него учиться и учиться. Не только в плане «люди против магов». Он творит с Бароканом такое, что команда избранных никак не решит: благодарить за это или убить? Ответ, наглядный и логичный, они получат, но финал открыт.

Из бонусов — появление других, не-бароканских стран и рассказ про жуткие стороны симбиоза людей и лерров. Полиграфия, язык перевода — те же.

Тем, кто знаком с первой частью, рекомендую.

Если знаете Индию «Реки богов», то мы там, и все, что вокруг, похоже на исключеную из толстого романа линию. Поэтому (здрасьте, давно не виделись) — густая атмосфера, нищета, высокие технологии и обрызганный граффити мир сельских традиций. Ни одного европейца или геномодифицированного на горизонте. Беглых ИИ и их телесериалов тоже нет.

Есть война, роботы, серьезный мальчик и неповзрослевшие солдаты. На их примере Макдональд показывает свое отношение к субкультурам. В этом смысле он, реанимировавший киберпанк, — настоящий анти-Гибсон. Там, где киберпанки видели плодородный мультикультурализм, таланты и зародыши сингулярности, Макдональд — старшеклассников с волосами в геле, знающих только поп-культуру, чаты, наркоту и журнальчики. Пицца, пицца, пицца.

Заслуживают упоминания де-романтизация кибервойны, женщина-джемадар за усмирением Рэмбо бхаратского разлива, а так же упертость переводчика, пишущего «японские мультики» вместо краткого «аниме».

Хотя до «Маленькой богини» не дотягивается — да, рекомендую.

Удовольствие или гнев поклонников викторианской знаменитости — их фанское дело. Но, в принципе, томик мог бы снять с полки и Кугель.

Текст (почти бесприданницы, танцующие на грозящих смертью пляжах, одинокие дома с эксцентричными обитателями, жадность, чудища-людоеды, резьба по пиратам, полубезумная логика и кровь ягненка на оберегах) в духе «Умирающей Земли».

Однако, боюсь, Кугель, полистав, поставил бы обратно.

Не удался мир. Характеристики людей как пловцов, их костюмы, всякие атоллы и т.п. сокрушают иллюзию нежаркой Англии XIX века. Одновременно не объясняя разворот этого мира от полей к морю (а от церкви к колдовству), ни соседство чудес техники и биологии с мушкетами и гребными шлюпками.

Чистота стиля хромает. Ближе ко половине альбомная пастель Остин с кровавыми брызгами руки Уинтерса сменяется стереотипным слайдшоу сюжетных ходов (пираты — будет абордаж. Подводный город — угадайте, что.). Элементы паропанка и лавкрафтианы выглядят неестественно. Как прокурор, играющий в песочнице.

Если сравнивать с другими стилизациями (Барлоу, Хиггинс, Гейман) то, похоже, Уинтерс больше вдохновлялся кино, диснеевскими «Пиратами Карибского моря» и фильмами с Лесли Нильсеном, чем хорошо выдержанной литературой. И мишень его не сколько «Чувства и замуж», сколько школьная истоптаность исходника англоговорящим миром. Ничем другим появление в конце текста «Вопросов для обсуждения» объяснить не могу.

Хотя эти десять вопросов хороши. Есть и определенный эффект от соседства высокопарных речей и асексуальности поступков с этюдами бессердечности в духе Эдгара По. Правила приличия и диккенсовский же позитив пародируются безукоризненно. Приключения кости зубатки, рагу в одиночку — практически смешно. Сэр Джон — это что-то.

Было б поменьше объемом и в журнале — рекомендовал бы. А так... может, лучше подождать «Андроида Каренину»?