Этот материал был опубликован без малого двадцать лет назад — 15 сентября 1993 года в газете "Дальневосточный учёный" (г. Владивосток). После этого у Светланы Александровны Беляевой было много собственных публикаций воспоминаний об отце, вышла даже книга. И всё же, рискну предложить эту статью поклонникам творчества Александра Романовича Беляева, без дополнений и исправлений. Но проиллюстрирую её уникальными фотографиями тех вещей, чудом сохранившиеся в семье Беляевых, которые помнят прикосновение рук великого русского фантаста: настольный календарь, кожаная дамская сумочка и.., сейчас вы удивлённо вскинете брови, сотворённую писателем в единственном экземпляре книжку акростихов, посвящённых любимой супруге, надёжному другу и верному помощнику — Маргарите Константиновне.

"ГОЛОВА ПРОФЕССОРА ДОУЭЛЯ" — КНИГА АВТОБИОГРАФИЧНАЯ

Имя писателя-фантаста Александра Беляева (1884-1942 гг.) нет необходимости представлять читателю. Его книги известны ним с детства. Нужно ли вспоминать о тех многочисленных мирах, где с помощью этого автора нам удалось побывать? Но мы мало или порой совсем ничего не знаем, о его собственной трудной жизни.

Предлагаемый материал подготовлен на основе почти десятилетней переписки с дочерью фантаста Светланой Александровной. Использованы фрагменты рукописей и редких публикаций за подписью жены Беляева и близких ему людей.

Виктор Буря. г. Хабаровск

Светлана Беляева:

Несмотря на тяжелое заболевание, отец за двадцать неполных лет написал почти триста Произведений, что не под силу даже здоровому человеку. Думаю, что и он не осилил бы этого, не будь рядом с ним моей мамы, Маргариты Константиновны. Только её самоотверженность и терпение дали ему возможность творить, не зная домашних забот и проблем. Отец был если не лежачим, то полулежачим больным. Редкая неделя проходила без врача, лекарств. Мама была и женой, и медсестрой, и машинисткой. Ездила она и по редакциям и издательствам.

Маргарита Беляева:

Александр Романович до нашего знакомства был дважды женат. Первая жена, Анечка, ушла к его коллеге. Но счастья не нашла. Вторая жена, Верочка, была избалованной и капризной. Когда Александр Романович заболел плевритом и лежал с высокой температурой, Верочка оставила его, сказав, что она не для того выходила замуж, чтобы быть сиделкой...

Познакомилась я с Александром Романовичем в 1919 году в Ялте, куда он приехал из Смоленска на лечение со своей матерью и со старой прислугой Фимой, прожившей у Беляевых более двадцати пет.

В 1922 году перед Рождественским постом мы венчались. Венчание было очень скромным, если не сказать больше. В церкви не было никого постороннего. Была только моя мама и свидетели: брат Лева с товарищами. Жених был в своем будничном костюме, да и я тоже не была похожа на невесту. Александр Романович, вспоминая о нашем венчании, рассказывал, как он спешил первым ступить на платок, чтобы быть главой дома. В примету никто не верил, и он сам, и все смеялись.

Николай Высоцкий:

Мне было бесконечно жаль смотреть на него, уже лишённого возможности двигаться... Я побывал у профессора, который его лечил, и тот на мой вопрос о состоянии здоровья Саши только руками развёл. Я уехал с горьким чувством, думая, что это наша последняя встреча. Представьте себе мою радость, когда я получил от Саши письмо: "Поправился, прошёл столько-то километров и женился".

В 1923 году А. Р. Беляев со своей женой Маргаритой Константиновной переезжает в Москву. Опять сложности с устройством на работу и мытарства с жильем.

Маргарита Беляева:

5 марта 1924 года у меня родилась дочь Людмила. Все мамаши с нетерпением стремились из роддома домой, а я с ужасом думала о возвращении в сырую, тёмную комнату. Я боялась оставлять ребенка одного, так как из дыр вылезали огромные крысы. Я всюду носила Люсю с собой, даже когда выходила на кухню... Мне было очень тяжело, и я вызвала к себе маму из Крыма. Стали хлопотать дополнительную площадь. Александр Романович уходил на работу, а мы втроем отправлялись по учреждениям. По нашему заявлению приходили с обследованием из детской консультации и из "Охраны материнства". Посмотрели, как мы живем, сказали, что у ребенка может развиться рахит и он может даже ослепнуть. Наши хлопоты увенчались успехом...

В это время Александр перешёл работать в Наркопочтель плановиком. Ему поставили [на квартиру] телефон. В свободное от службы время Александр Романович занимался литературой. Издали его небольшую книжицу "Спутник письмоносца". Рассказ "Голова профессора Доуэля" печатался в газете "Гудок" с продолжением и имел успех. Это произведение автобиографическое. Тема зародилась, когда Александр Романович лежал в гипсе, прикованный к постели, с параличом ног. Положение было почти такое же, как у головы профессора Доуэля: вокруг были знакомые предметы, книги, но он не, мог дотянуть ся, достать. Александр Романович предложил мне перепечатать этот рассказ для журнала "Всемирный следопыт" с условием, на которое, как он сказал, согласилась бы не каждая машинистка: если напечатает, та я получу 50 процентов гонорара, а если не примут, то не получу ничего... Рассказ был принят. На полученные деньги я купила Люсе дорогую кроватку с сеткой. Ещё купили два шкафа — платяной и бельевой. Появилось и выходное платье. Понемногу наша жизнь наладилась. Мы даже рояль купили. Александр Романович покупал ноты. Я когда-то училась петь. В свободные минутки мы занимались музыкой. Стали чаще посещать театры и музеи. С Александром Романовичем было интересно ходить по музеям: мы всегда отделялись от экскурсий...

В декабре 1928 года мы обменяли свои две московские комнаты на отдельную 4-х комнатную квартиру на улице Можайского в Ленинграде... Александр Романович больше не служил и занимался только литературой, продолжая сотрудничать со столичными издательствами.

19 июля 1929 года родилась наша вторая дочь Светлана, и папа в шутку назвал её своим вторым изданием, а старшую первым.

Светлана Беляева:

В основном мы общались с отцом по вечерам. Это время принадлежало мне. Иногда мы во что-нибудь играли, но чаще всего отец читал вслух. Иногда послушать приходили мама и бабушка. Мама вышивала. В то время были модными вышитые вещи. И дома было уютнее от белых чехлов на диване и на креслах, от вышитых подушек и занавесей. Больше всего я любила слушать страшные истории. Читал отец классически, как настоящий артист. Каждый герой имел у него свой голос, интонацию, произношение. Всё это создавало иллюзию, будто читает не один человек, а несколько. Помню, когда мама принималась мне читать, я сердилась и просила её читать так, как отец. Но мама не умела, а я не верила ей и обижалась. И только позже поняла, что читать так, как отец, могут только хорошие артисты... Мой отец был таким фантазером! Как-то рассказывал мне о дарвинском "Происхождении видов" и, как бы продолжая текст Дарвина, сообщил, что люди, произошедшие от обезьян, некоторое время были хвостатыми. Однако, хвосты их почему-то не сгибались, и для того, чтобы сесть на землю, им приходилось делать в земле дырку, в которую они могли всунуть негнущийся хвост.

Маргарита Беляева:

Но недолго длилось наше благополучие. Александр Романович заболел воспалением легких, и доктор посоветовал ему покинуть Ленинград. Николай Павлович Высоцкий давно переманивал Александра Романовича в Киев. И вот в сентябре 1929 года мы обменяли свою ленинградскую квартиру на киевскую. Жизнь в Киеве была намного дешевле, а главное, климат подходил для всей нашей семьи. Но оказалось, что издательства принимают рукописи только на украинском языке, а Александр Романович украинского не знал. Отдавать переводчику не было смысла. Он продолжал сотрудничать в издательствах Москвы и Ленинграда, но дальность расстояния до издательств отражалась на нашем бюджете. С пересылкой рукописей задерживался гонорар.

Как-то вечером к нам пришло несколько человек из наших новых знакомых. Одна старушка очень хотела от самого писателя узнать дальнейшую судьбу Ихтиандра, героя романа "Человек-амфибия". Александр Романович специально для нее придумал хороший конец: Ихтиандр добрался до друга отца Сальватора, там встретил девушку, такую же как он, они поженились и у них были дети-амфибии.

Наш приезд вызвал интерес не только у жителей дома и улицы, но и у органов безопасности. Особенно тот факт, что у нас, вновь прибывших, оказалось сразу так много знакомых. До выяснения наших личностей, у нас был произведён обыск и опечатаны конторка и буфет. Для выяснения причин столь странной проверки Александр Романович обратился в органы, где перед ним извинились, заявив, что была допущена ошибка.

В начале 1930 года Александр Романович поехал в Москву устраивать свои литературные дела. Я осталась в Киеве одна с детьми и со своими родителями. В марте старшая дочь Люся заболела менингитом. 15 марта ей исполнилось шесть лет, а 19 марта она умерла. Александр Романович приехал на похороны, после чего вновь возвратился в Москву. В мае он заболел сам. У него вновь началось обострение. Снова гипсовая кроватка на месяцы. Светика мне пришлось отнять от груди и срочно выехать в Москву. Утром, покормив ребенка в последний раз, я с тяжелой душой покинула дом. Взяла пишущую машинку и уехала в Москву. Мне надо было не только ухаживать за больным, но и работать. От искусственного питания Света заболела рахитом. Все заботы о ребенке легли на моих родителей. Мама ходила с ней по врачам, делала ей солёные ванны, ходила за питанием в детскую кухню. В результате дочь стала называть моих родителей "мама" и "папа". Через три месяца Александр смог вставать, и я вернулась домой. Светлана встретила меня на ножках, она уже научилась ходить. Я присела перед ней, чтобы лучше разглядеть. Она несколько мгновений внимательно смотрела на меня — и вдруг ударила по лицу, выпалив при этом:

— Уходи, не хочу!

Словно вспомнила обиду, нанесённую ей, но скоро всё забыла, и мы подружились.

Светлана Беляева:

У моего отца был костный туберкулез позвоночника. Месяцами видел перед собой только стены своей комнаты, от одного этого можно было впасть в уныние... Однако, я не помню, чтобы у него было плохое настроение. Лежа в постели, он руководил моими играми, придумывал всякие забавы. А в то время, когда мог подниматься, фантазия его была неиссякаема. Помню однажды летом (жили мы тогда в Детском селе на улице Жуковского) отец предложил мне пускать мыльные пузыри. Соломинок у нас не было, но отец очень ловко скрутил бумажные трубочки, разрезал их с одной стороны и загнул концами наружу. Открыв окно, мы уселись на подоконнике. Я так усердно выдувала пузыри, что не заметила, чем занят отец. Вдруг мимо меня пролетел какой-то странный матовый шар. Потом ещё один, и ещё. Ребята, гулявшие на дворе, тоже заметили и побежали ловить. Один мальчик протянул руку, пузырь коснулся его ладони, лопнул и из него пошел дым. Мальчик даже вскрикнул от неожиданности? Но потом стал снова ловить шары с дымом. Я посмотрела на отца. Оказалось, что он пускал пузыри из папиросы. А то бывало из носового платка сделает человечка. Или рисовать со мной сядет. Нарисует какой-нибудь крючочек, закорючку или волнистую линию и предлагает мне остальное самой дорисовать. Как-то, в день моего рождения, отец вручил мне огромный шар, скатанный из газет и бумаги. Я стала разворачивать бумагу. Один лист, второй, третий, четвертый... Добралась до подарка только тогда, когда на полу образовалась бумажная гора. Самое интересное, что сам подарок мне не запомнился. Помню только, что в ходе распаковки отец с интересом смотрел на меня в ожидании реакции.

Маргарита Беляева:

Он был спокойным больным. Никогда ни на что не жаловался, был всегда в добром настроении. Два раза Александр Романович ездил лечиться в Евпаторию. В палатах не было звонков, и больным приходилось долго кричать, пока не приходила няня. Я купила Александру окарино — небольшой фарфоровый инструмент, по звуку близкий к флейте. Когда ему была нужна няня, он играл, выбрав для этого старинную песенку со словами "Давно моя лодка готова"...

Когда была объявлена война, многие из семьи из нашего двора уехали в Ленинград. Трое знакомых оставили мне ключи от своих квартир с просьбой наведываться иногда. 14 сентября в наш двор упала бомба. Взрывной волной выбило стекла, рассыпалась печка, перекосились двери... Нижние наши соседи перед отъездом сделали нам шикарный подарок — полбочонка квашеной капусты. Была она кисловата и не особенно вкусна, но мы были рады и этому. Наши запасы понемногу истощались, и мы начали голодать. Александр Романович начал сдавать первым. Хотя он ел до войны очень мало, но пища была питательной, кислая капуста и лепешки из картофельной шелухи не могли её заменить...

В конце декабря 1941 года Александр слёг, а 6 января 1942 года скончался.

А из нашего разговора вот что получилось.

История про иллюстрирование повести Стругацких "Улитка на склоне", рассказанная С.Ф. Гансовским на страницах газеты "За знания", перекочевала в журнал "Измерение-Ф" (№3, 1990) без указания на источник, затем, уже в качестве сноски, на страницы первого академического издания повести (А. Стругацкий, Б. Стругацкий. Улитка на склоне. М., Новое литературное обозрение. 2006 г.)
Некоторые подробности на историю иллюстраций к "Улитке на склоне" приоткрыл их непосредственный участник — Владимир Бараев.


ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ "БАЙКАЛА"
В газете "Литературная Россия" (Владимир Бараев. Последние залпы по шестидесятникам, № 13, от 30 марта 2012 года) вспоминал: "В 1966 году, став заместителем главного редактора журнала «Байкал», я решил поднять интерес к нему произведениями не только сибиряков, но и видных писателей страны. Осенью 1967 года я приехал в Москву <...> А. Стругацкий вручил мне «Улитку на склоне». <...> И вот вышел первый номер «Байкала» 1968 года. Успех феерический. Письма из Москвы, Владивостока, Риги, Киева, Польши, Чехословакии. Тогда «Байкал» расходился в 135 странах. Люди восторгались не только «Улиткой на склоне», но и иллюстрациями к ней С. Гансовского, сделавшего рисунки в стиле пуантилизма. <...> 13 марта 1968 г. я привёз в Москву сто экземпляров «Байкала» № 1. Отнёс их А.Стругацкому, С. Гансовскому <...> другим авторам. <...> Шум начался с «Улитки на склоне». В середине 60-х книги Стругацких с трудом проходили цензуру, в 1967-м на них наложили вето. Я хорошо знал, на что шёл. Первая часть «Улитки» – «Лес», вышла ранее в Ленинграде, а «Байкал» издал вторую часть – «Управление». Когда цепь замкнулась, соединение частей превысило критическую массу, и произошёл взрыв небывалого интереса читателей. Стоимость первого номера «Байкала» на чёрном рынке выросла с 60 копеек до 100 рублей. Чувствуя, что это добром не кончится, я поместил на обложке № 2 гравюру «Байкал перед штормом». И гром грянул. Из Москвы чуть ли не залпом вылетели критические стрелы: «Советская Россия» – по Стругацким <...>
Полностью эту интересную статью вы можете прочесть здесь: http://www.proza.ru/2013/11/15/1272
А мы пока вернёмся к семье Гансовских — к Северу Феликсовичу и его дочери Илоне Северовне.


ИЛОНА ВИДЕЛА ГЛАЗАМИ СЕВЕРА ГАНСОВСКОГО
(По материалам: Интернет сети, газетам "Владивосток", "Ежедневные новости", "Новости Москвы" и др.)
Ефим Звеняцкий вспоминал, как будучи ещё молодым режиссером, приехал в Москву подыскать художника и познакомился с Илоной. На его удивление она согласилась приехать в богом забытый город Комсомольск-на-Амуре, где он тогда работал в местном театре. Столичная жизнь трансформировалась в полную нищету: столичной девушке выдали валенки и солдатский тулуп. Их совместная работа продолжалась два года, после чего Илона сказала, что не может больше выдержать этого ада, и уехала...
Оформленные Илоной спектакли шли в Москве, Чехословакии, Вильнюсе. Раньше её работа не имела последовательной системы. Потому что Гансовская всегда мыслила себя самостоятельной личностью, а театральный художник – все же некий вспомогательный элемент воплощения замысла режиссера. В столице имена театральных художников остаются, если можно так выразиться, за кулисами. Мало кто обратит внимание на строчку, набранную мелким шрифтом в самом хвосте афиши. В городах не столичных: Комсомольске, Владивостоке иначе. Имена художников зритель знает и помнит ничуть не меньше, чем актёров. Владивосток стал отдельной темой. Звеняцкий всегда доверял ей. Их первый совместный проект родился ещё в Комсомольске-на-Амуре. Потом они встретились вновь.
По слован Илоны: "Существует судьба. После того как я уехала из Комсомольска-на-Амуре, мы не виделись со Звеняцким много лет. Потом, совершенно случайно встретилась с Ефимом Семеновичем в Москве. Я остановилась в машине на улице Горького: мне нужно было перевести свои картины на выставку. Шёл дождь, я сидела в тоске и думала, как же мне их перетащить, и вдруг смотрю: по улице идет Звеняцкий. Это было через 20 лет после нашей последней встречи! Он мне помог и после выставки пригласил сделать спектакль "Забыть Герострата". ...Я работала в нескольких театрах Москвы и поняла, что это не для меня. Там совершенно несерьезное отношение к приглашенному художнику, а если работать главным, то ты должен отдать театру всего себя, жизнь положить. Я к этому совершенно не готова. Не мыслю себя как вспомогательный персонаж, люблю быть свободной. ...Я совершенно не могу жить без Балтийского моря и раз в год обязательно езжу на мою вторую родину — в Ригу, где у меня много родственников. В Москве, без моря мне невыносимо, я просто задыхаюсь. Во Владивосток приятно приезжать, потому что там такое огромное пространство, столько неба, и океан. Я вообще много путешествую. Мой отец поляк, и сейчас я возобновила поездки в Польшу. Не так давно совершила на машине путешествие из Москвы в Польшу. Переезжала из города в город, по пути общалась с художниками, посещала выставки.
...В произведениях отца, часто возникали персонажи – НЕ ЛЮДИ… Змея, рыбы, птицы, доисторические существа. Ко всему живому, он относился в равной степени с уважением, внимательно и осторожно, чтобы не навредить. В деревенских записях-планах отца я как-то встретила фразу: «…понедельник: спасти калину на болоте».
Во время войны, на фронте под Ленинградом отец был серьёзно ранен и, молодым человеком, как инвалид войны, попал в Казахстан, работал на конном заводе. У него была там нежная дружба с конём... Позже появился рассказ «Двое» и киносценарий, где, кроме хроники того времени, описаны очень близкие, дружеские, партнерские отношения человека с лошадью. Конечно же, отец открыл для меня взгляд на мир – как на прекрасный общий дом – дом для всего живого, а не только для человека.
...В семье все-таки была некоторая конфронтация. Отец любил животных, мама не так. Ну, например, бабушка: «ай-ай-ай — ребёнку надо — мясо, творожок!», и в таком духе. А отец был против. А я в этом вопросе – между двух огней. И как только у меня забрезжило собственное сознание, я приняла сторону отца...
Жила в доме собака, огромный беспородный пёс, отец забрал его из пункта бездомных животных. Их отлавливали и свозили на улицу Юннатов (!) Пса отец взял из клетки, предназначенной для животных, определённых на уничтожение. А поехал туда с котом к ветеринару. Увидел пса и не выдержал. Мама вскипела против того, чтобы этого грязного и больного зверя вымыть в ванне. Отец разозлился и поздно вечером уехал его мыть к Симоне Бурлюк (племянница Давида Бурлюка). Надо сказать, что Симона Марковна, жившая на Щербаковской, как могла, всегда помогала животным. Кроме своего поэтического творчества была известна тем, что держала спасенных животных у себя дома, а так же кормила бездомных во дворах своего района".
В семье Гансовских отношение к котам было особое. <...> Дома хранилась коллекция кошачьих усов… Илона потом перевезла коллекцию Ригу. Это семейная реликвия с 1970 годов.
Илона рассказывала: "...Усы начал собирать отец. У него был чёрный письменный стол, на чёрном — хорошо видно. А было так. Наши коты и кошки всегда одобряли, когда отец работал: сидели на столе, следили за буквами, выскакивающими из пишущей машинки, поправляли лапой. Чистились тут же, мылись. А усы ведь – линяют, как шерсть. И время от времени – везло: выпадал прекрасный ус, и коллекция пополнялась. В девяностых годах я ее представила, как объект концептуального искусства – с псевдо-научным забавным сопроводительным текстом. Серьезные немцы хотели её довольно дорого, по тем временам, купить, но я прославилась на тот момент своим отказом ее продать. Все годы продолжаем собирать. Если ты настроен на усы – ты обязательно находишь и получаешь приз. Теперь усов уже много – даже наши друзья из Польши присылают польские усы!"
Илона признавалась, что видит мир глазами отца — писателя-фантаста, и все свои картины посвящает ему. Причудливые пейзажи, лики невиданных птиц над морскими просторами — словно декорации к сюрреалистическим спектаклям, навеянным грезами о параллельных мирах, столь похожих и одновременно не похожих на реальность.
"...А насчёт «известности, говорила Илона, — во-первых, для меня не безразлично – чем ты известен. Во-вторых, я росла в среде, где работали — скажу не просто «известные», а «знаменитые» люди. Например, мой дядя – писатель Валентин Саввич Пикуль, к которому можно по-разному относиться, он в историческом жанре фигура неоднозначная, но он – Фигура с большой буквы. Отец мой — Север Феликсович Гансовский — классик в жанре фантастической повести. Я видела и знаю, как ведут себя и как работают по-настоящему стоящие люди. Сколько в них было культуры, такта, как они были милосердны, как светлы были идеалы – не сиюминутные, ни в коем случае не социалистические, а идеалы высшего порядка".


УХОД В ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР
Ночью 23 декабря 2008 года на трассе Рига-Москва художница Илона Гансовская погибла в автокатастрофе. Илона родилась в Москве в 1955 году, окончила Московский государственный художественный институт имени В.И. Сурикова, член Российского Союза художников. Занималась живописью, графикой, инсталляцией, книжными иллюстрациями, дизайном интерьера. Выставлялась в галереях Польши, Германии, Японии, Лондоне. Работала приглашенным художником в театрах. Многие знакомы с её творчеством по мультфильмам, по иллюстрациям к книгам, по работам в качестве графика и художника-сценографа. Илона сделала ряд оригинальных проектов в концептуальном искусстве, связанных с защитой животных ("Звериный проект"). Илона писала эссе в защиту животных и была активным сторонником вегетарианского образа жизни. Её работы не раз участвовали в выставках, проводимых в Третьяковской галерее. Десятки персональных выставок Илоны Гансовской прошли по всему миру.
Первыми новость о трагической гибели художницы сообщили информационные агентства Дальнего Востока — здесь Илону знали и любили не меньше, чем в Риге и Москве, она была главным художником кинофестиваля во Владивостоке "Меридианы Тихого".
Такие вот дела...

Виктор Сербский

ЧЕРЕЗ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ

Фельетонная фантазия

Только что в английской газете рассказали, даже с рисунками, что, по мнению архитекторов, инженеров и других ученых будет с Шанхаем через 50 лет. Все таким предсказаниям мало конечно веры. Жизнь изобретательнее фантазии самого изобретательного архитектора. К примеру Москва...

Нет никакого сомнения, что на Пасху 1913 года и даже 1914 года также вот должно быть какой-нибудь досужий архитектор говорил, что лет, примерно, так через пятнадцать, Москва превратится в город американских небоскребов. Извозчиков де заменят автомобили. В Сокольники будут ездить в собственном метрополитене. Как в Париже!!! На Воробъевы горы Онуфрий и Глуховцев полетят на аэроплане. А что вышло на поверку?

Полетели, только не туда, в тартарары все полетели, вместе с предсказателями. На аэроплане сейчас в Москве никто из честных не летает, даже Сталин. Вместо хвостов в метрополитен – хвосты перед каждой потребиловкой.

Автомобили почти все довоенного образца, воняют нещадно, и находятся в бесконтрольном распоряжении только у чекистов. А вместо небоскребов один унылый, угловатый домище под «Известия» выстроили и хвастаются вот уже который год. А Пасха вообще отменена. Для всех религий сразу. Как опасный пережиток империализма. То же самое может случиться и с Шанхаем. Особенно при нынешнем падении серебра и подъеме коммунистических симпатий.

Однако, и все-таки, если окажутся правы именно фантазии от архитектуры, то Пасха в Шанхае в 1980 году через 50 лет будет проходить несколько иначе, чем сейчас. Совсем даже по-особому. Прежде всего никто не пойдет к Заутрени, а все к заутрени полетят. Никто не будет тогда пачкать пальцев, крася яйца. Яйца будут краситься при помощи:

– Прогресса химических знаний.

– Еще в утробе своей матери.

Хотите, чтобы курица снесла красное яичко – посадите ее в инкубатор с красными икс или игрек лучами. Угодно яичку придать окраску, так сказать, мраморную, будет инкубатор и для этого сорта.

Что касается надоедливой рассылки поздравительных пасхальных карточек с целующимися клопами в боярских одеяниях, по рисунку Е. Бем, – помните? – или визитных карточек, то и это отойдет в область архаического прошлого. Зачем? Когда можно направить из вашего собственного кабинета, аппарат телевизии в любой другой город и в любую квартиру в этом городе и показать себя, на их, ваших знакомых, экране, в натуральную величину, говорящим внятно и прочувствованно: – Христос Воскрес! Можно даже почмокать трижды губами в знак желания похристосоваться.

Единственно что сохранится, что никакая телевизия или успехи химии нам не заменят – это пасхальный стол, на пасхальном столе водочка и всякая пасхальная снедь.

Тут, все равно, – на ваньке вы подъехали, на автомобиле ли вы теперь или в собственном летающем бьюке – водку, кусок ветчины, кулич никакая телевизия и успехи химии не отменят.

Газета «Шанхайская Заря». 16 апреля 1930 г., № 1351.

Об авторе:

Арнольдов Лев Валентинович. Псевдонимы Виктор Сербский, П. Сольский.

Родился 23 июня 1894 г. в Вологде. Журналист. Учился в Иркутской гимназии. В 1912-1913 жил в Берлине, Париже, Тулузе, где слушал лекции в местном университете, затем продолжил образование на медицинском и юридическом факультетах Томского университета. Печатался со школьных лет, работал в газете «Иркутская жизнь» (1915-1916) и др. Начальник отделения департамента по делам печати (с октября 1918), затем директор Бюро информации министерства иностранных дел правительства А.В. Колчака. Публиковался в газетах «Русская армия» и «Заря». Уехал из Омска (в конце июля 1919) и жил в Хабаровске, где работал в газетах «Приамурская жизнь» и «Приамурье». Одновременно преподавал в Хабаровском кадетском корпусе. Во Владивостоке публиковался в газетах «Вечер» и «Слово». В Харбине поселился в августе 1920 и прожил там 4,5 года. Публиковал статьи в харбинских газетах «Русский голос», «Рупор», «Свет» и «Харбинская заря». В Шанхае издал несколько книг по китаеведению и публицистических работ. Переехав в Шанхай, стал редактором ежедневной газеты «Шанхайская заря» (#1 – 25 октября 1925. Ежедневный тираж – 2500 экз. Владелец М. С. Лембич). Выход газеты был задуман в июне 1925. 3 июля 1925 подано заявление Международного сеттльмента о выпуске газеты. «У нас, журналистов, нет времени и нет особенного желания вспоминать наше газетное прошлое – газета живет сегодняшним днем и его интересами, но у нас есть сегодня желание вспомнить о прошлом, за все эти годы русской колонии подвести итоги русским успехам и мирным завоеваниям в которых наша газета принимала свое участие и имеет свою долю. Мы с первых номеров наметили себе путь, с которого не свернули, как, вероятно, с нами согласятся все, без исключения читатели. Это путь обслуживания интересов всего русского Шанхая, путь защиты на чужой стороне русских граждан, равно как и их правовых интересов» (Л. Арнольдов). Газета выпускала приложение «Вечерняя заря». Эмигрировал в Бразилию.

Источник:

А. А. Хисамутдинов «Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке. Библиографический словарь», Издательство ДВГУ, 2000.

ЭКСПЕДИЦИЯ В 1931 ГОД

Штрихи к биографии Ивана Антоновича Ефремова

Иван Антонович Ефремов (1908—1972) более известен как автор книг, наполненных яркими картинами будущего человечества, запоминающимися героями, которые сумели покорить пространство и время. Перед взором возникают обложки зачитанных книг: «Туманность Андромеды», «Лезвие бритвы», «Час Быка», «Таис Афинская». Ефремов, ученый-палеонтолог, основатель нового направления в науке о летописи Земли – тафономии, известен менее почитателям его таланта, и почти неизвестен Ефремов-геолог, исследователь Приамурья, первопроходец БАМа начала 1930-х годов.

В мае 1931 года в Москве работала чрезвычайная сессия Академии наук. Ее работу открыл доклад академика Н.И. Бухарина «Наука СССР на перевале всемирной истории», от Совета по изучению производительных сил (СОПС) [1] выступил его председатель академик И.М. Губкин. Свой доклад он закончил призывом немедленно ликвидировать прорыв на фронте изучения наших естественных ресурсов. Первые полосы газет наполнились лозунгами: «Зажжем в тайге маяки индустрии!», «Не оставим "белых пятен" на карте Родины», «Дальний Восток станет валютным цехом страны!».

«Центр о ДВК» – так в начале 30-х годов называлась колонка телеграфных вестей из Москвы в хабаровской газете «Тихоокеанская звезда». Приведем три сообщения, имеющих прямое отношение к теме очерка:

«Академия Наук организует экспедиции для исследования еще совершенно неизученного центрального района горного района в верховьях рек Уды, Селемджи и Буреи. Особое значение будет уделено общему геологическому исследованию этих районов, так как здесь имеются ценнейшие месторождения. Экспедиция обследует также транспортный вопрос в связи с проектом новой железнодорожной линии Бочкарево – Николаевск-на-Амуре». («Тихоокеанская звезда», № 34, 13 февраля 1931 г.).

«Угроза срыва экспедиций Академии Наук. Москва, 2 [апреля]. Экспедиции, организуемые Академией Наук для изучения края, могут не состояться. Пока Академией не получено даже аванса, необходимого для вербовки научных работников. Если стотысячный аванс Академией не будет получен в ближайшие дни, ни одна из трех намеченных экспедиций сформирована не будет». («Тихоокеанская звезда», № 75, 5 апреля 1931 г.).

«По сообщениям из Москвы. 28 мая выехала на Дальний Восток гидрологическая исследовательская экспедиция. Ожидается в Хабаровске 10 июня. Несколькими днями ранее выехала соляная экспедиция по исследованию озера Тальми». («Тихоокеанская звезда», № 118, 30 мая 1931 г.).

Неоднозначную реакцию местных ученых и геологов на прибытие экспедиций Академии Наук, выразил Г.В. Чар в большой статье «Приступаем к изучению богатств края» («Тихоокеанская звезда», № 141, 28 июня 1931 г.). В начале статьи автор привел общие цифры: «…В текущее лето в крае работает свыше 160 изыскательских партий. <…> Из пяти тысяч человек, занятых в разного рода экспедициях текущего года по научно-изыскательской работе, добрая половина падает на геологические отряды». Далее автор статьи сетует на неразбериху, возникшую в выборе геологических маршрутов: «Из Центра прибыла экспедиция по исследованию верховий Имана. Такая же экспедиция стояла в плане наших местных научных организаций и люди специально готовились для работы именно в этом районе. В последнюю минуту (начало июня) одной партии пришлось переключиться с исследований верховий Имана на исследование Горюно-Самагирского района, в районе озера Эворон и выше на север в сторону Амгуни, где они могут встретиться с работниками Селемджино-Буреинской партии экспедиции Академии Наук».

Выделим из этих сообщений информацию об одной из трех экспедиций, той, что была направлена в верховья реки Иман. В справке СОПС Союза ССР, выданной Ефремову Ивану Антоновичу [2], указано, что он является начальником отряда Иманской экспедиция и командируется на Дальний Восток на период с 28 мая но 31 октября 1931 года. В Хабаровске Ефремов узнает о том, что в этот район уже сформирована экспедиция. Это обстоятельство вынуждает Ивана Антоновича задержаться в городе для выбора и подготовки нового маршрута. Участников экспедиции СОПСа разместили в общежитии научных работников, в так называемой «бывшей пятой гостинице Хабаровска». Об отвратительных бытовых условиях проживания в этом общежитии писала в тот год краевая газета. Организуя новую экспедицию, И.А. Ефремов и Е.В. Павловский [3] передвигались по городу на маленьких лошадях, привезенных из Бурятии. Спустя тридцать лет, Иван Антонович Ефремов вложит в уста героя романа «Лезвие бритвы» горькие, но правдивые слова: «Одному богу, да разве еще черту, известно, сколько томительных часов и дней я провалялся на почтовых и железнодорожных станциях, пристанях, аэродромах! Сколько убеждений, угроз, мольбы, чтобы своевременно отправить свою экспедицию, отослать груз, вывезти людей».

Двадцатитрехлетнего Ефремова, казалось бы, рано величать по имени отчеству, но если знать, сколько уже произошло в его жизни, сомнения испарятся. В годы Гражданской войны Иван становится воспитанником автомобильной роты, попадает под бомбовый обстрел, получает контузию, от которой заикание на всю жизнь. В 1921 году роту расформировывают. Иван едет в Херсон, где жили, после развода родителей, сестра и брат. Там он узнает, что отец увез их в Петроград. Едет и он туда. Живет отдельно от родных, самостоятельно зарабатывая себе на жизнь. Работал грузчиком, подручным шофёра, затем и шофёром в ночные смены. Одновременно учится в трудовой школе, благо ночные смены позволяют. Ему всего 15 лет. Много читает, мечтает о дальних странствиях, о море. В 1923 году на выставке в галерее Геологического музея заинтересовался палеонтологическими находками, позже знакомится с директором этой галереи П.П. Сушкиным, который советует после школы поступать в университет. Молодой человек колеблется: «Как быть с мечтой о море!» Иван решает поступить на курсы штурманов каботажного плавания при Петроградских мореходных классах. Среди преподавателей Дмитрий Афанасьевич Лухманов. Да, да! Тот самый, что был капитаном парохода войсковой казачьей флотилии «Атаман», возившего приамурского генерал-губернатора С.М. Духовского по Амуру и Уссури осматривать места обустройства переселенцев. Но мы уходим в сторону… И так, Ефремов успешно сдает экзамены, он почти морской штурман-судоводитель, да вот незадача – практика нужна, тогда и свидетельство получит. В Петрограде работы по специальности не найти. Послушался совета бывалых моряков и в 1924 году едет на другой конец страны – в «нашенский» город Владивосток. Старшим матросом ходит вдоль берегов наполовину японского Сахалина и по Охотскому морю до Аяна. Доставляет рыбакам соль, вывозит добытую рыбу. Поздней осенью возвращается к берегам Невы. Серьезный разговор с Дмитрием Афанасьевичем Лухмановым. Мудрый капитан советует юноше: «Соленой воды уже хлебнул, теперь попробуй гранит науки». Как позднее вспоминал Иван Антонович, совет Лухманова и решил его судьбу. По рекомендации П.П. Сушкина Ефремов поступает на биологическое отделение физико-математического факультета Ленинградского университета. В 1925 году первая экспедиция по сбору орнитофауны в Айзербаджане, недолгое плавание командиром лоцманского катера по Каспийскому морю, возвращение в Ленинград на освободившуюся должность препаратора Геологического музея. 1926 год – палеонтологическая экспедиция к озеру Баскунчак на гору Богдо и публикация первой научной статьи в «Трудах Геологического музея» [4]. В 1927 началась экспедиция, завершившаяся находкой черепов раннетриасовых лабиринтодонтов. Превосходная сохранность уникальных находок потребовала продолжение работы экспедиции в 1928 году. Уже в качестве научного сотрудника второго разряда Геологического музея Ефремов в 1929-1930 годах участвует в нескольких экспедициях: в Татарии, в северных предгорьях Тянь-Шаня, в Средней Азии, Оренбуржской области. В Приуралье он возглавляет геолого-съемочную партию, работает прорабом геолого-поисковой партии. В это же время не прекращает научную работу – пишет статьи о древних наземных позвоночных... Наступает 1931 год, в апреле Ивану Антоновичу исполнилось 23 года. Академия Наук получает долгожданный стотысячный аванс и приступает к «вербовке научных работников» для экспедиций… И.А. Ефремов второй раз в жизни едет на Дальний Восток.

Из письма И. Ефремова писателю Григорию Ходжеру, 1969 г.[5]: «…Когда-то давно я исследовал совершенно тогда неизвестное Амур-Амгуньское междуречье и в 1931 году сделал первую геологическую съемку (и точную топографическую) озера Эворон, реки Лимури, реки Боктора и реки Эвур».

На сегодняшний день, по имеющимся у автора материалам, об этом отрезке жизни Ивана Антоновича Ефремова можно составить хроногеографическую карту или, если хотите, геохронологическую ленту. Вот что получается:

В Хабаровск Ефремов прибыл не ранее 10 июня 1931 года (см. выше публикацию в ТОЗе от 30 мая 1931 г.). Выбыл в экспедицию вниз по Амуру, судя по штампу на удостоверении, не ранее 22 июня 1931 года. Остановка в с. Пермском. Экспедиция делится на два отряда – одним руководит Е.В. Павловский, другим – И.А. Ефремов. Пребывание в Пермском в удостоверении не отмечена. Первая отметка – дата рядом с печатью Горюнского сельского Совета не прочитывается. 30 июля Ефремов выбыл из Средне-Тамбовского, 28 августа -- прибыл в стойбище Карги, 15 октября на удостоверении сделана отметка Нижнетамбовского РИКа.

Теперь откроем «Геологический очерк…» [6] на странице 37, раздел «Маршрут И.А. Ефремова». Выписываем только географические названия населенных пунктов: устье р. Горин в 5 км. от с. Средне-Тамбовского, далее вверх по Горину – стойбище Бичи, стойбище Боктор; долина р. Куин (ныне Девятка), стойбище Ямихта, стойбище Сарголь, исток р. Куин, вокруг озера Эворон. Далее – вниз по р. Горин до Средне-Тамбовского, затем – стойбище Гяча, с. Нижне-Тамбовское, стойбище Холеса, стойбище Новая Ада, с. Литвинцево, дер. Ново-Ильиновка, селение Жеребцовское, дер. Зеленый Бор, дер. Максим Горький, дер. Киселево. Устье озера Кизи селение Мариинское. Возвращение в дер. Киселево, затем вверх по р. Лимури по вьючной тропе до прииска Спорный. Переход на водораздел Хорпи-Боктор, вниз по Боктору…

Восстанавливаем по придуманной нами геохроноленте маршрут отряда на географической карте, и поглядываем «календарь» из отметок на обратной стороне командировочного удостоверения, сверяем с подробными записями в «Геологическом отчете…». Запись под номером 258 последняя в отчете Ефремова. Сделана она, судя из содержания, в двух десятках километров от впадения р. Боктор в р. Горин… Наш карандаш замер. Куда дальше? В этих местах и сегодня нет населенных пунктов. Что-то не так!

Евгений Владимирович Павловский, руководитель Горин-Амгуньским отрядом Нижне-Амурской экспедиции 1931 года [7]:

«...Один отряд, под руководством И.А. Ефремова, захватывал работой низовье р. Горин от устья до оз. Эворон, далее – часть левобережья Амура от устья р. Горин до дер. Киселевой. От этой деревни маршрут, уже на не лодках, а вьючным путем на лошадях, шел к приисковой группе на р. Лимури, вверх по Лимури, захватывал междуречье Лимури—Горин и вновь выходил на Горин... Резко ухудшилась погода и пропали корма. Одна за другой падали и гибли лошади. Толстый слой (до 0,5 м) снега прикрыл безразличным покровом и болота, и гари, и каменные россыпи. Ночью температура доходила до минус двенадцати градусов... На прииск вышли те немногие лошади, которые ели болтушку из муки, лепешки, сухари. К сожалению, многие кони (монгольской породы), даже в отчаянно голодном состоянии не дотрагивались до этой пищи... В это же самое время интенсивного снегопада пробивался через мари Бокторской низменности отряд И.А. Ефремова, доканчивавший свой маршрут и шедший с верховьев р. Лимури к низовью Горина».

Некоторые подробности случившегося в тайге И.А. Ефремов расскажет в 1958 году [8]:

«...Мы стоим в тяжелом раздумье вдвоем с гольдом-охотником на гребне сопки... Только что выяснилось окончательно – река вся здесь перегорожена десятками лесных заломов. Погибла наша надежда пробиться через них на самодельной лодке и проплыть триста километров до устья... Продукты кончились, караван вьючных лошадей... ушел неделю назад обратно на прииск. И оба мы – гольд и я решаем. Ставим палатку, обносим ее обрывками материи на веревке, чтобы защитить от росомах и медведей, складываем туда имущество (оставшееся снаряжение, большие образцы и фотоснимки на тяжелых стеклянных пластинках)... И мы идем без троп через множество перевалов, сквозь дождь и снег, без крошки пищи... Семь дней без еды, а амурская тайга не легка для пешего похода напрямик».

Снежный октябрь 1931 года Иван Антонович Ефремов не забудет до последних дней своей жизни.

Из писем И.А. Ефремова Г.Г. Ходжеру (1969): «…Работал с проводниками из рода Самар из пос. Кондон, испытали мы вместе множество приключений». «...Лучший мой проводник был Вашим тезкой из рода Самаров – Григорий. Ему я многим обязан, даже собственной шкурой, так как нас преследовали беды с Лимурийского маршрута, из которого мы выходили с ним вдвоем, пешком по Боктору в октябре, без крошки еды, семь суток».

Для полноты картины случившегося советуем перечитать рассказ И.А. Ефремова «Алмазная труба» (1945). Не обращайте внимания на то, что место действия в рассказе Якутия. В данном случае, вас должно интересовать не «где» происходили события, а «что» приключилось с геологами? Тем более сам автор рассказа подтверждает, что его «голодный поход, проделанный… в другом районе сибирской тайги, был не менее труден, нежели поход, совершенный его героями. Вдвоем с гольдом он сначала пробивался по бурной реке, а затем шел семь суток сквозь лесные чащобы, делая по пятнадцать перевалов в день без крошки пищи» [9].

В опубликованном в 1933 году «Геологическом отчете…» помещены фотографии, выполненные И.А. Ефремовым. Как правило, они иллюстрируют научное содержание отчета. Но один снимок необычен для такого рода изданий – «Гольды рода Самар в поселке Кондон. Фото И.А. Ефремова». Кто эти люди? Почему их фотография помещена в специфическом научном труде? На этот вопрос нам помог ответить Ермиш Владимирович Самар [10].

Только глянув на фотографию Е.В. Самар и не пытался скрыть своего удивления:

– Где вы взяли её? Эту фотографию я вижу впервые, а ведь на ней мои родители, а этот пацаненок в пальтишке – это я сам! С волнением Ермиш Владимирович перечислил имена всех изображенных на фотографии: Самар Урэктэ Игнатиевна, Самар Олони (по-русски Владимир) Иннокентьевич, это я – Самар Ермиш Владимирович, рядом моя мама – Самар Наталья Алексеевна. Как выяснилось в ходе разговора, отец Ермиша Владимировича и проводник Ефремова Григорий Иннокентьевич Духовской (Самар) – братья.

– Из детских воспоминаний в памяти осталось немного – рассказывал Е.В. Самар. – Помню очень худого и невероятно огромного, и как мне тогда казалось, очень страшного лоча – русского. Он лежал у нас на канах (тёплые лежанки, подогреваемые специально устроенным дымоходом), занимая все пространство от стены до стены. За ним ухаживали две нанайские женщины Урэктэ и Наталья. Это они выходили и поставили на ноги сильно истощенного вынужденным голоданием русского геолога. Когда «большой русский» выздоровел, он начал самостоятельно выходить из дома. Однажды он подозвал меня. Я с опаской подошел, он протянул мне несколько чистых листков бумаги из блокнота и несколько карандашей. Среди них был один, который мне очень запомнился – переворачивая его в руке, можно было рисовать двумя цветами – синим и красным».

О судьбе Григория Иннокентьевича Самара (после крещению носившего фамилию Духовской, в честь священника из Благовещенска) рассказывала Валентина Александровна Самар, бывшая начальником Кондонского почтового отделения связи в 1940-е годы [11]: «Григорий Иннокентьевич Духовской (Самар) был принят на работу в Кондонское отделение связи почтальоном на линию Старт – Кондон. Но доставлял почту не только по этому участку. Время было военное, на почте работали в основном женщины, если возникала необходимость доставить корреспонденцию в другие удаленные поселки или стойбища, то Григорий всегда приходил на выручку. Делал свое дело скоро, так как знал тропы в тайге, которые помогали сокращать время в пути. Бывал он и в молодом городе на берегу Амура. Передвигались почтальоны тогда на попутных автомобилях, зимой использовали собачьи упряжки, а летом оморочки. Несчастье случилось в сентябре 1942 года, в первых числах понес он корреспонденцию в поселок Старт и пропал. Лишь в конце месяца по телефону сообщили, что при ремонте дороги после размыва ее дождем, обнаружено тело убитого нанайца. Просили приехать в поселок Хурмули в лазарет Восточного отделения Нижне-Амурского БАМлага для опознания погибшего. На опознание мы поехали вдвоем с женой Григория Духовского. Она была в положении. Всю дорогу молчали. Были уверены, что убитый – это Григорий Иннокентьевич. Так оно и вышло. Супруга Григория в 1943 умерла, оставив сиротой двухлетнего Клима. Об убийстве в Кондоне говорили разное: могли это сделать беглые зэки. Ограбление из-за денег отвергали, потому что в кармане нашли не тронутые 15 рублей».

Из писем И.А. Ефремова Г.Г. Ходжеру (1969): «…Когда-нибудь, если позволит оставшееся время и плохое здоровье, я напишу об этом, а если не удастся, то Григорий Самар навсегда останется дорогим мне, жаль, если не моим читателем». В этом ефремовском «жаль, если не моим читателем» – мне слышится пронзительное чувство сожаления за невысказанные вовремя слова благодарности человеку, спасшему его от голодной и холодной смерти. Не отсюда ли полушутливая самоидентификация Ивана Антоновича Ефремова – «бывший нанаец».

Примечания и источники:

1. СОПС – Совет по изучению производительных сил – научно-исследовательское учреждение при РАН и Министерстве экономического развития России по проблемам размещения производительных сил и региональной экономике. Образован в 1930 году при АН СССР на основе Комиссии по изучению естественных производительных сил (КЕПС), созданной Российской АН в 1915 году, и Комиссии экспедиционных исследований АН СССР (1928).

2. Цитируется по копиям справки СОПС и командировочного удостоверения на имя И.А. Ефремова, присланной автору вдовой ученого и писателя Таисией Иосифовной Ефремовой в 1987 году.

3. Павловский Евгений Владимирович (1901-1989), советский геолог, доктор геолого-минералогических наук (1941), заслуженный деятель науки РСФСР (1961). Окончил Московскую горную академию (1928). Ученик В. А. Обручева. С 1953 года – председатель Президиума Восточно-Сибирского филиала АН СССР. Профессор Иркутского университета (1946-1956). Основные труды посвящены геологии Сибири, вне альпийских областей Западной Европы, общим проблемам геотектоники, в особенности ранних этапов развития Земли. См. также: Ланин Г. (псевдоним Г.Г. Пермякова) «Приключения. Опасности. Много науки» // Молодой дальневосточник. – 1966. – № 59-60. В публикации интервью с И.А. Ефремовым неверно указаны инициалы Павловского – Е.Н.. Г.Г. Пермяков, видимо, имел в виду более известного хабаровчанам выдающегося ученого-паразитолога, академика, генерал-лейтенанта медицинской службы, президента Географического общества СССР Евгения Никаноровича Павловского (1884–1965), памятник которому (автор скульптуры врач А. Шамаев) установлен на ул. Истомина в Хабаровске. Евгений Никанорович в середине 1930-х годов тоже руководил научными экспедициями на Дальнем Востоке, но они искали возбудителя и переносчика энцефалита.

4. Список научных публикаций И.А. Ефремова до 1931 года: Ефремов И.А. Об условиях нахождения остатков лабиринтодонтов в верфенских отложениях горы Большое Богдо Астраханской губ//Тр. Геол. музея АН СССР. – 1928. – Т. 3. – С. 9–14; Ефремов И.А. Bentosaurus sushkini ein neuer Labirinthodont aus den Permo-Triassischen Ablagerungen des Scharchenga-Flusses, Nord-Duna Gouvernement//Изв. АН СССР, От-ние физ.-мат. наук. – 1929. – № 8. – С. 757–770; Ефремов И.А. Местонахождения стегоцефалов на северо-востоке Европейской части СССР // Докл. АН СССР. – 1929. – № 1. – С. 15–20; Ефремов И.А. Остатки стегоцефалов с р. Камы//Тр. Геол. музея АН СССР. – 1930. – Т. 6. – С. 173-179; Ефремов И.А. Местонахождения пермских наземных позвоночных в медистых песчаниках юго-западного Приуралья//Изв. АН СССР, От-ние физ.-мат. наук. – 1931. – № 5. – С. 691–704.

5. Переписка И.А. Ефремова и Г.Г. Ходжера хранится в фондах Хабаровского краевого краеведческого музея имени Н.И. Гродекова.

6. Павловский Е.В., Ефремов И.А. Геологический очерк Западной половины озерного района Приамурья (Работы Нижнеамурской экспедиции 1931 г.) / Ленинград. Издательство АН СССР. Труды Совета по изучению производительных сил. Серия Дальневосточная. Вып. 1, 1933. 90 с. + 12 табл. + 3 карты.

7. Павловский Е.В. Нижнеамурская экспедиция / в кн. Экспедиции Всесоюзной Академии наук в 1931 г. – Издательство Академии наук СССР, 1932. С. 38-46.

8. Предисловие И.А. Ефремова к кн.: Осипов В. Тайна Сибирской платформы. -- М.: Мол. гвардия, 1958. С. 3, 4.

9. Брандис Е., Дмитриевский Вл. Через горы времени. Очерк творчества И. Ефремова. –Москва-Ленинград. – Сов. писатель. 1963.

10. Самар Ермиш Владимирович (1926—1995), дальневосточный писатель, член Союза писателей России. Самар Е.В. окончил педучилище и два курса Хабаровского пединститута. Работал рыбаком, учителем, инженером, председателем сельсовета, председателем колхоза «Новый путь», зам. председателя Солнечного райисполкома. Впервые его имя появилось в печати в 1943 г. В 1961 г. журнал «Дальний Восток» опубликовал его стихи. В 1972 г. в книге «Возрождение» опубликован очерк «Согретая земля Дерсу», в журнале «Дальний Восток» (1990) – повесть «Из жизни Кесты Самара». Автор книг: «Трудные тропы» (1992), «Кондонский староста» (2000).

11. Встреча с В.А. Самар, проживавшей в г. Комсомольске-на-Амуре ул. Вокзальная 45, кв. 76, состоялась в августе 1987 года. Запись беседы хранится в архиве автора. В конце 1930 – начале 1940-х годов она работала почтовым агентом Кондонского ОС (отделения связи) с окладом 350 руб. На время отпуска начальника почтового отделения, замещала его. Григорий Иннокентьевич Духовской был принят на должность почтальона на линию «Старт–Кондон» 1 декабря 1941 года.

СПИСОК ПУБЛИКАЦИЙ ПО ТЕМЕ «Ефремов на Дальнем Востоке»:

Поляков, Н. Навстречу будущему [О творчестве И.А. Ефремова] // Дальневосточный Комсомольск. – 1959. – № 144.

Ланин, Г. «Приключения. Опасности. Много науки» (Интервью с И.А. Ефремовым) // Молодой дальневосточник. – 1966. – № 59-60.

Ланин Г. От «Туманности Андромеды» до «Часа Быка» (О новой встрече с фантастом И.А. Ефремовым рассказывает хабаровский писатель Г.Ланин) // «Молодой дальневосточник», 1968, 24 авг., № 166.

Федин, Ю. Тропами таежными. [О работе И. Ефремова на Дальнем Востоке в 1931 году] // Молодой дальневосточник (Хабаровск). – 1974. – 16 авг. – № 161.

Ланин Г. Фантасту Ефремову 70 лет [О переписке с И.А. Ефремовым]// Молодой дальневосточник (Хабаровск). – 24 апр. 1977. – № 80. – С. 80.

Федин, Ю. Стройка начиналась так... [Об участии в изыскании трассы БАМ в 30-е годы И.А. Ефремова] // Рабочее слово (Чегдомын). – 1977. – 14 окт.

Б.п. Бамовская одиссея писателя-фантаста. [О И.А. Ефремове. Информ. ТАСС] // Светлый путь (Хабаровский край, г. Смидовичи). – 1980. – 12 июня.

Трофименко, Е. Будет ли станция «Иван Ефремов»? [Член Комиссии по литературному наследию И.А. Ефремова о попытке переименования железнодорожной станции на БАМе Усть-Нюкжа в станцию Ефремов] // Молодой дальневосточник (Хабаровск). – 1982. – 13 марта. — № 50.

Колесова, С. По следам одной экспедиции [Вклад ученого палеонтолога и писателя-фантаста И.А. Ефремова в изыскание трассы БАМ в 30-е годы] // Амурский комсомолец (Благовещенск). – 1980. – 1, 4, 6, 9 янв.; Тоже: В кн.: БАМ. Панорама всенародной стройки. Вып. 10. – 1984. – Благовещенск.

Сунгоркин, В.Н. На берегах Нюкжи и Олёкмы [о работе И.А. Ефремова на участке Чара – Тында в 1932–1935 годах] / В кн.: Сунгоркин В. Тропой вдоль магистрали : Серия: БАМ – страна молодости. – Хабаровск. Кн. изд-во, 1984. С. 124–126.

Коц, И. О чем мечтал фантаст [Инф. корр. ТАСС, г. Тында, Амурская обл. о работе И. Ефремова на БАМе в 1934 г.] // Тихоокеанская звезда (Хабаровск). – 1984. – 8 июля.

Буря, В. Таежные тропы фантаста [Репортаж о празднике книги, посвященном 80-летию И.А. Ефремова. Фото, карта, портрет писателя] // За знания (Комсомольск-на-Амуре). – 1987. – 15 окт. – № 21.

Семченко, Н. Наша землячка Чара [О работе И. Ефремова на изыскании трассы БАМа и о его письмах Г. Ходжеру] // Молодой дальневосточник (Хабаровск). – 1987. – 15 авг. – № 154–157.

Буря В. Таежные тропы фантаста (Штрихи биографии ученого и писателя И.А. Ефремова) [О работе И.А. Ефремова в 1931 г. в районе оз. Эворон и на Нижнем Амуре] // Дальневосточный Комсомольск. – 11 окт. 1988. – № 197. – С. 3.

Буря В. На таежной реке [О маршруте "Тропой Ефремова", организованном КЛФ "Апекс" г. Комсомольска-на-Амуре. Фото Г. Диденко и из семейного архива ученого и писателя И.А. Ефремова] // Дальневосточная магистраль (Хабаровск). – 1989. – 22 авг. – № 97.

Буря В. Чего не выдумал фантаст [О работе И.А. Ефремова на Дальнем Востоке в начале 1930-х годов. Фото из семейного архива ученого и писателя И.А. Ефремова]// Дальневосточный ученый (Владивосток). – 1989. – № 44.

Владимиров С. [Псевд. С. Калиниченко] Встречь Солнцу, на океан-море [В статье упоминается маршрут "Тропой Ефремова", организованный КЛФ "Апекс"] // Дальневосточная магистраль. – 1989. – 19 авг. – № 96.

Ирин, К. [Псевд. В.А. Передкова]. Тропой Ефремова. [О маршруте «Тропой Ефремова», организованном КЛФ "Апекс"] // Дальневосточный Комсомольск. – 1989. – 25 авг. – № 164.

Мезенцев, Н. ...И тропой Ефремова [О краевой конференции Добровольного общества любителей книги, о КЛФ «Апекс» и планах продолжения маршрута «Тропой Ефремова»] // Тихоокеанская звезда (Хабаровск). – 1989. – 15 марта.

Передков, Владимир. Тропой Ефремова [О литературно-краеведческом маршруте "Тропой Ефремова"] // Дальневосточный Комсомольск. – 1989. – № 164.

Передков, Василий. Тропой Ефремова. Путевые заметки бывшего абитуриента [О литературно-краеведческом маршруте «Тропой Ефремова»] // За знания (Комсомольск-на-Амуре). – 1989. – 12 окт. – № 31.

Буря, В. Земные маршруты фантаста: [Штрихи к биографии И. А. Ефремова] // Уральский следопыт. – Свердловск, 1990. – № 4.

Виктор Буря. Тропой Ефремова [О литературно-краеведческом маршруте "Тропой Ефремова"] // "Мир Чудес". Альманах фантастики для детей и взрослых. Издательство "Амур", Хабаровск, 1991 год. № 1. С. 20-21.

Буря, В. Иван Ефремов – английский шпион // Тихоокеан. курьер. – Владивосток, 1994, 3–9 февр.

Буря В. Таинственный край Амнунначи. Дальневосточные мотивы в литературном творчестве И.А. Ефремова. / Труды Дальневосточной народной академии наук. – Хабаровск, 2005. – Вып. 2. – С. 99–105; тоже: Спец. вып. Вестника ДВНГБ (Хабаровск), 2009 (апрель–июнь), № 3 (44). С. 57–65.

Буря, Виктор. Нанаец бывшим не бывает // Молодой дальневосточник (Хабаровск). 2011, № 25, 22–29 июня. – С. 19. [О трагических событиях, произошедших в 1931 году во время Нижнеамурской экспедиции И.А. Ефремова]. http://pressa-online.com/Issue.aspx?n=194.... (листайте до страницы 19)

Виктор Буря

Опубликовано с незначительными сокращениями: Записки Гродековского музея. Вып. 26. – Хабаровск КГБНУК «Хабаровский краевой музей имю Н.И. Гродекова», 2012. – 188 с. — С. 100-107. — Тир. 300 экз.

Необходимое предуведомление к публикации

Первое письмо ко мне от Абрама Рувимовича Палея датировано 20 декабря 1990 года. В 1991 году я получил от него две рукописи специально для публикации в альманахе «Мир чудес» – статью о творчестве И.А. Ефремова и рассказ «Дюжина одеял». В то время в типографии уже печатался тираж № 6.

«…Дюжину одеял» Вы мне вернули, но, надеюсь, оставили у себя копию. Я, было, заинтересовал этим рассказом одну редакцию, но все-таки, [раз] идёт у Вас, им не отдам.

…Фотографию посылаю. Это ещё наиболее приличная из имеющихся у меня… Этот снимок сделал литературовед У.М. Спектор». (А.Р. Палей, 5 декабря 1991 года).

По разным причинам тираж седьмого номера «Мира чудес» выпустить не удавалось.

В письме от 10 апреля 1993 года А.Р. Палей повторил просьбу:

«…Если не поздно, допечатайте над «Одеялами» моё постоянное посвящение «Валентине Жаворонковой». Для меня это очень важно. Но если не удастся – не переживайте».

В октябре 1993 года в очередном письме А.Р. Палей вновь говорит о посвящении:

«…В эти, весьма тревожные дни, очевидно, нет смысла спрашивать, как обстоит дело с выпуском книг и журналов. Очевидно – никак. Единственное что хочу сказать Вам по этому поводу – это: чтобы не печаталось за моей подписью, всему должно предшествовать посвящение – Валентине Жаворонковой. Это для меня очень важно!»

И последняя цитата из небольшой (чуть больше 20 писем, открыток, вырезок из газет с публикациями А.П. Палея и о нём) переписки:

«…Спасибо за доброе письмо. Оно было единственным письмом после смерти Абрама Рувимовича… Когда мы получили газету «Тихоокеанскую звезду» [8 сент. 1994 г. № 168. – С. 4.], Абрам Рувимович просил меня до последнего конца своей жизни читать рассказ «Дюжина одеял». Он очень любил этот рассказ. А между тем огорчался, что рассказ напечатан с большими сокращениями, но при этом говорил: «В газете было огранич.[енное] место, от этого и сокращено.

Последние годы Абрам Рувимович не был избалован друзьями по перу, исключением были Вы. Он говорил: «Я умру оттого, что ничего не пишу». Так оно и вышло. Мне больно было смотреть на него, как он страдал от безделья. А когда он уже слёг, то мне говорил: «Завтра мы будем с тобой работать». Назавтра пришла беда…

Хочу Вам сообщить, что по паспорту я являюсь Варей. С почтой следует считаться, с ней шутки плохи». (В.И. Жаворонкова, 11 февраля 1995 года).

А.Р. Палей

ДЮЖИНА ОДЕЯЛ

Посвящаю Валентине Жаворонковой

Завтрак перед уходом на работу не располагает к длительной беседе. Софья Николаевна вкратце поделилась впечатлениями от вчерашнего осмотра Алмазного фонда. Вчера вечером было не до того, устала от напряженного дня. Особенно понравился ей величественный бриллиант Шах — выкуп Персидского правительства за гибель Грибоедова.

— Положим, — возразил ее муж Сергей Ефимович, — тебе больше импонирует его биография, чем он сам.

— А хотя бы и так, — созналась Софья Николаевна. — Я с трудом представляю его себе в кольце на пальце и все-таки, — задумчиво прибавила она, — как бы это эффектно выглядело!

Сергей Ефимович чуть насмешливо улыбнулся:

— За все годы совместной жизни в первый раз слышу, что ты так любишь бриллианты. Знал бы — подарил бы тебе их полную ванну.

Софья Николаевна только хмыкнула — уже надевала плащ и шляпку в передней. Шестиклассница Наташа быстро убрала со стола и отправилась в школу. Сергей Ефимович остался один — он последний день был на больничном.

Из передней послышался двухтактный, вроде бы музыкальный звонок. Именно вроде бы: ничего музыкального Сергей Ефимович в этой модной жениной затее не находил.

— Добрый день, пламенный привет! — развязно сказал вошедший мужчина стандартного роста со стандартным лицом и со столь же стандартным потертым чемоданчиком. Сергею показалось даже, что он него исходит стандартный для слесарей ихнего ДЭЗ неясный аромат этилового спирта.

— Разрешите освидетельствовать вашу ванну, — тем же развязным тоном сказал мужчина, ни на секунду не задерживаясь в своём движении.

— Пожалуйста, — машинально ответил Сергей, стоя в передней, в то время как вошедший уже открывал дверь в ванную, — мы, правда, не вызывали.

— А мы профилактически, — отозвался слесарь, непостижимым образом успев уже войти и выйти из ванной, — все уже, счастливо оставаться.

И, пока Сергей недоуменно пожимал плечами, скрылся за выходной дверью быстро, но, не вполне твердо ступая.

— Бездельники, формалисты! — сам себе сердито сказал Сергей. И, мгновенно забыв об этом посещении, спустился по лестнице блочной пятиэтажки за почтой. Бегло просмотрев газету, он принялся за неоконченную статью для журнала «Коммунальное хозяйство», ради которой, собственно, и убедил врача продлить больничный, хотя, по совести, вполне мог бы поехать на работу в этот солнечный весенний день. Он так увлекся, что не расслышал, как вошла вернувшаяся из школы Наташа. Ей хотелось поделиться с отцом некоторыми впечатлениями, но, увидев, что он работает, дисциплинированная девочка только спросила:

— Пап, а если я сейчас погуляю?

— Почему бы и нет? — машинально ответил Сергей.

Так хорошо весь день работалось в тишине залитой солнцем квартиры, что он даже не услышал, как одновременно пришли жена и Наташа, встретившиеся в подъезде.

Софья Николаевна вбежала привычными энергичными шагами и с порога заявила:

— Дурацкая спешка была, не успела перекусить. Умираю — хочу есть!

Сергей Ефимович ахнул: он совсем позабыл вынуть из холодильника и подогреть приготовленный вчера обед. И Наташе не напомнил. Он опрометью бросился на кухню. Жена все поняла и с насмешливой улыбкой скинула плащ и пошла мыть руки. Из ванной раздался ее недоуменный возглас:

— Что это?

И еще через секунду:

— Что за безобразие!

Поставив на плиту вынутую из холодильника большую кастрюлю, Сергей тоже побежал в ванную, его обогнала, привлеченная криком матери, Наташа. Им представилась, действительно, безобразная картина: ванна доверху была наполнена битым стеклом. Сергей щелкнул выключателем, и оно голубовато-ало заискрилось при свете потолочной лампы.

— Что за хулиганство! — закричала жена, — я думала, ты только на словах подурачился.

— Не понимаю, — сказал Сергей, — ты о чём?

— О чем, о чем! Ну, брякнул насчёт бриллиантов в ванне, — но зачем такая глупость?

— Каких бриллиантов?

— И этим ты занимался весь день? Не стыдно? И где взял столько стекла набить? По помойкам лазил?

Наташа тем временем опустила руку и стала перебирать сверкающие стекляшки.

— Брось эту гадость! — крикнула мать. — Руки порежешь!

— Да нет, мам, они кругленькие, — возразила Наташа.

Тут Сергей вспомнил свое нелепое обещание:

— Да как ты могла подумать? Я работал. Из комнаты не выходил.

— Так откуда же это? — недоумевала Софья Николаевна. — Никто тут не приходил?

— Ах, да! Слесарь из ДЭЗ. Да он почти и не заходил в ванную. Бегло взглянул и обратно.

— Ты что, вызывал?

— Да незачем же было. Говорит — профилактически. И он хоть бы и хотел — не мог. Меньше секунды был.

— Но больше ведь некому!

После того как Софья Николаевна на несколько секунд отвлеклась из-за этого глупого приключения, она вновь почувствовала, что страшно голодна. Сергею тоже очень хотелось есть. Одна Наташа вовремя поела в школе, и сейчас её разбирало любопытство. Но привычная дисциплинированность взяла верх, и она, хоть и не очень активно, включилась в общий обед. И пока по очереди мыли руки перед едой, стекляшки загадочно мерцали переливчатым многоцветьем.

— Однако, все-таки! — сказала Софья Николаевна, пообедав, и набрала телефон диспетчерской ДЭЗ.

— Слушаю, — отозвался унылый женский голос.

Но она тут же положила трубку: в самом деле, на что жаловаться, что спросить? Ванна наполнена битым стеклом. А причем тут ДЭЗ? Слесарь? Да он же почти не входил в ванную. Да и что он — хулиган или сумасшедший?

Впрочем, почему бы и нет? Эта мысль одновременно пришла и Сергею Ефимовичу. В отличие от порывистой жены своей, он спокойно снял трубку, назвал унылой диспетчерше свой адрес и осторожно спросил:

— Вы сегодня присылали сантехника?

— Вызывали?

— Нет.

— Ну, да они ходят профилактически. Проявили такую инициативу.

— К нам сегодня приходил какой-то странный…

— Знаю, — неожиданно оживилась диспетчерша, — это, наверное, новенький. Точно, чудаковатый какой-то.

— А насчёт… того… не совсем в норме?

Диспетчерша вдруг рассердилась:

— Это и есть норма. Вам всё трезвеньких подавай. У нас и так две ставки больше полугода гуляют. Вот вы, небось, не пойдете на эту работу.

— Зачем мне идти, — удивился Сергей Ефимович, — у меня своя специальность. А нельзя ли мне поговорить с этим слесарем? Как его фамилия?

— Не упомнила фамилии. А вот имя какое-то… Джон, что ли. Только сейчас нет его, кончил работу. А что у вас случилось?

Но тут Сергею пришлось положить трубку: поди объясни, что случилось. Пожалуй, самого за сумасшедшего примет.

— Придется подождать до понедельника, — раздумчиво сказал он.

— Почему обязательно до понедельника? — возразила жена, — они ведь дежурят круглосуточно. Как раз он, может быть… А, впрочем, прежде всего надо выгрести и выбросить эту гадость, — мыться же нельзя.

Но тут в разговор вмешалась Наташа. Она положила несколько камешков на ладонь и любовалась игрой света.

— Мам, в вдруг это настоящие бриллианты? Вроде того Шаха…

— Глупости!

— А ты посмотри.

Наташа ссыпала стекляшки обратно, оставила одну крупную, розоватую, округлую и поднесла ее матери на ладошке. Та полюбовалась прихотливым сиянием граней.

— Черт знает что! Хорошая имитация.

И на мгновение призадумалась.

— Знаете что? Схожу я к Петьке.

Петька — племянник, сын сестры. Живут они совсем близко. А он на последнем курсе ювелирного техникума.

— Но все-таки, кто это мог… — всё ещё пытался догадаться Сергей.

— Тебе виднее! — сердито сказала жена, — ты один дома был.

— Что тут возразишь? Хотя… и ничего не видно.

Софья Николаевна быстренько накинула плащ и вышла из дому. Наташа тоже быстро справилась с обеденной посудой и, крикнув «Я живо!», протопала мимо, наверно, к подружке, этажом ниже.

Софья Николаевна пришла скоро и какая-то сумрачная.

— Ну что?

— Да ничего. Петька как раз пришел из техникума. Взглянул, взял в руки, подошёл к окну и сразу:

— Какая там подделка! Самый настоящий бриллиант, да какая огранка! Наш мастер так нипочем не сделает!

И сердито добавила:

— Тут он задал вполне естественный вопрос: «Теть Сонь, где ты это купила? Да ещё наверное ой как дорого стоит!»

— Н-да! — вымолвил Сергей.

— Вот тебе и н-да! Не могла же я сказать, что дядя Сережа…

Тут уже и Сергей вспылил:

— Сколько раз повторять, что я в этом не виноват!

И помолчав минутку:

— Что ж ты ему?

— Первое, что пришло в голову: дяде Сереже от покойной матери досталось. Фамильная драгоценность. Не очень-то правдоподобно.

Сергей уже решительно снял трубку. На этот раз откликнулся мужской голос:

— Старший диспетчер слушает.

— Вот некстати сменились уже, — сказал Сергей, прикрыв рукой трубку, — сначала, что ли, начать.

И спросил в трубку:

— У вас там слесарь. Джон, кажется, по имени…

— Джин, — уточнил диспетчер, — только его сейчас нет.

— А когда будет?

— А чёрт его знает! Непутевый какой-то. А зачем он вам? Натворил что-нибудь? Да? Кто это говорит?

Сергею оставалось только опять положить трубку: что, в самом деле, ответить?

Он растерянно поглядел на жену.

— Вот что! — решительно заявила Софья Николаевна, — пойдем в милицию!

Тут в два удара звякнул музыкальный звонок. Сергей вздрогнул. Но это была всего лишь Наташа.

— Наташка! — сказал отец, — а ты Люсе сказала насчёт… ванны?

— Раньше надо было предупредить, — заметила Софья Николаевна.

— А её нет. Я забыла, что она в это время на музыку ходит. А что — нельзя?

— Пока не надо, — сказала мать, — а там видно будет.

Она положила в карман тот бриллиант, который носила к Петьке, и оба родителя направились в милицию — благо близко, всего через два дома. Поднялись на верхний этаж небольшого кирпичного двухэтажного здания, прошли по коридору в приёмную, по-казённому неуютную квадратную комнату, меблировку которой составляли только стулья вдоль стен. Тут, перед внутренним окошечком стоял представительный мужчина в хорошем костюме, с грустным лицом и беседовал с дежурным старшим лейтенантом. Вернее, беседовал старший лейтенант, а мужчина преимущественно отмалчивался.

— Что ж теперь ещё делать с вами, Михаил Васильевич? — говорил старший лейтенант, стараясь по возможности придать строгости своему высокому голосу, — ведь это уж в который раз. И каждый раз говорите — последний!

— Честно… честно говорю, — симпатичным баритоном сказал представительный мужчина.

— Честно! — с сомнением повторил офицер, — ну да уж идите домой. И помните — только из уважения к вашей супруге. Как только она вас…

Но представительный мужчина, не дослушав, уже быстро, хотя и не очень уверено отходил и когда повернулся, оказалось, что его хороший костюм спереди щедро измазан грязью.

«И где только он ухитрился в такую сухую погоду?»

А старший лейтенант уже спрашивал:

— А у вас что?

Подошли вдвоем к окошку, и Софья Николаевна вынула бриллиант.

— Находка? — равнодушно спросил старший лейтенант.

Она неуверенно кивнула.

— Хотите разыскать владельца?

Взял бриллиант, полюбовался.

— Отличная имитация. Пожалуй, не отличишь от настоящего. Да не такая уж это ценная вещь.

— Такая! — воскликнула Софья Николаевна. И неосторожно брякнула:

— Настоящий бриллиант, и у нас их полная ванна.

Старший лейтенант вытаращил глаза, и рука его непроизвольно потянулась к телефону. Но тут же отдернул её. Нет, не похожа на сумасшедшую эта стройная, на вид деловая женщина. И мужчина с ней такой же выдержанный.

Обращаясь уже к Сергею Ефимовичу, старший лейтенант спросил по возможности спокойно:

— Ну, хорошо, ванна. Но каким образом?

— Знаете что? — изо всех сил сдерживаясь, проговорила Софья Николаевна, — об этом потом, а пока помогите избавиться, сдать куда надо, мало ли что может случиться!

— А ведь она дело говорит, — подумал офицер, — ждать, действительно, нельзя — мало ли что… Если только верно…

И он снял трубку (правда, чуть помедлив) и произнёс твёрдым голосом:

— Товарищ полковник, простите, что домой… Нет, не ЧП, но ситуация такая… Словом: требует вашего присутствия. Да нет, говорю, не ЧП. Но такая ситуация. По телефону невозможно. Слушаю. Жду.

И супругам:

— Начальник отделения тоже рядом живёт. Уж я и не знаю как… Подождите его.

А сам занялся ещё одним приведённым пьяницей, молодым, и, зубастым.

— Я, товарищ старший лейтенант, сидел смирно.

— А матерщина?

— Это что, преступление?

— Это тебе судья скажет.

— Уж и судья!

Тут в приемную вошёл немолодой полковник и, сразу сориентировавшись, минуя пьяницу, обратился к супругам, не забыв представиться:

— Полковник Стрельников. Так что у вас случилось?

В его вежливом тоне улавливался оттенок недовольства: чего ради сорвали законный отдых? Сидят они тихо, спокойно, значит ничего же особенного…

Софья Николаевна молча подала ему бриллиант, он бегло взглянул:

— Красивая подделка. Ну, так что же? Нашли где-то?

Сергей, как в атаку бросился, выпалил:

— Настоящий! Нам целую ванну подбросили…

— Что, что?

Полковник с тревогой и любопытством вглядывался в их лица. Софья Николаевна с усиленным спокойствием сказала:

— Племянник-ювелир засвидетельствовал, что настоящий.

Полковник, разумеется, остолбенел. Но тотчас же проявил себя человеком находчивым и обстоятельным. В этой неправдоподобной и нелепой обстановке он сразу начал действовать инициативно и энергично. Прежде всего, спросил супругов:

— У вас кто-нибудь остался дома?

— Одна дочка, школьница.

— Какого класса?

— Шестого.

Полковник протянул трубку Софье Николаевне:

— Скажите ей, чтобы никуда не выходила и ни в коем случае никого не впускала. Мы сейчас придём.

Затем развернул карманный справочник, с которым никогда не расставался. Тут он на минуту, не больше, задумался.

— Гм… Рабочий день кончился. Ага! Демонстрационный зал Ювелирторга. Пожалуйста, дежурного милиционера. Алло, полковник Стрельников. По службе. Послушайте, старший сержант. Очень прошу вас — не приказываю — я хоть и старший по званию, но не ваш начальник. Мне крайне нужен домашний телефон эксперта Ювелирторга… Ну, какого удастся. Как можно скорее. И секретно. По телефону сказать не могу. Жду у телефона начальника N-ского отделения.

Затем набрал еще какой-то телефон и сделал не то распоряжения, не то указания. Тут был некий словесный шифр. Спросив адрес супругов Прохоровых, назвал его в трубку и на этом закончил разговор.

И тотчас же телефон зазвонил.

— Уже? Молодец! Даже главный! Отлично. Записываю. Спасибо. Сообщу вашему начальству о такой оперативности.

Набрал ещё один телефон.

— Лидия Львовна? Вас беспокоит начальник N-ского отделения милиции, полковник Стрельников. Ради бога простите. Нет, ничего не случилось. Телефон узнал в вашей организации. Если ЧП, то совершенно невероятное. Да, очень срочно. Вот адрес. Не прощаюсь. Ждем.

Из отделения вышла маленькая группа и направилась к дому, где жили Наташины родители. Одновременно с ними к дому подкатил грузовик. Из него ещё на ходу выбросили деревянные щиты, а как только он остановился, выскочили несколько мужчин в спецовках и стали устанавливать заграждения с красными фонариками.

— Это ещё что! — возмутилась Софья Николаевна, — только на днях закопали, и опять раскапывать! Работнички!

Наташа не сразу открыла на звонок, накинула цепочку и заглянула в глазок.

— Это мы, мы! — нетерпеливо воскликнула Софья Николаевна.

Стрельников представился Наташе как взрослой. И тут в дверь снова позвонили. Наташа вопросительно взглянула на Стрельникова, он утвердительно кивнул, глянул в глазок и поспешно отворил. Вошла моложавая женщина лет пятидесяти в строгом черном костюме, поздоровалась общим поклоном и сразу обратилась к Стрельникову:

— Ну что ж, я в вашем распоряжении.

Тот сразу понял, что означает «Ну что ж»: вежливое напоминание о том, что занятого человека, да притом женщину, у которой, конечно, и домашних дел невпроворот, неизвестно чего ради потревожили после работы. Что тут стряслось, почему именно она понадобилась?

— Дорогая Лидия Львовна, — совсем неофициально заговорил Стрельников, взяв её за обе руки. Она вроде бы не среагировала на эту развязность, но по лёгкому движению в лице заметно было, что её покоробило. — Умоляю, простите, — продолжал полковник, — Но тут такое… А, впрочем, ей Богу, чёрт его знает…

Он замялся, махнул рукой. Лидия Львовна неожиданно рассмеялась.

— И чёрт, и Бог — всё сразу. Так что у вас за чертовщина?

— Да ну, — сказал Стрельников. — посмотрите, а потом хоть казните, хоть милуйте.

Вошли в ванную, включили свет. Стеклянная россыпь буйно и многоцветно засверкала.

— Что это? — недовольным тоном спросила Лидия Львовна.

— Смотрите, — дрогнувшим голосом сказал Стрельников.

В ванной было тесновато, жильцы квартиры остановились на пороге. Наташа — дальше всех за открытой дверью. Стрельников стоял рядом с Лидией Львовной. Ей пришлось лишь слегка наклониться — ванна была наполнена доверху.

Стрельников внимательно смотрел на ее лицо.

Она небрежно, даже презрительно взяла сверху горсть стекляшек. Приподняла ладонь, чтобы лучше рассмотреть. Презрительное выражение сменилось недоумением. Она зачерпнула горсть камешков поглубже. Потом… Потом появилось выражение почти ужаса.

— Где вы это взяли? — сдавленным голосом спросила она.

— Мы не брали, — поправил было её Сергей Ефимович, но ответ его прозвучал нелепо. Не замечая этого, Лидия Львовна спросила:

— Откуда это?

— Не знаю, — ещё нелепее ответил Сергей.

— На… настоящие? — спросил Стрельников.

— Да.

— Все?

— По-видимому.

На одну только секунду все окаменели, кроме Наташи — на её лице выражалось живейшее любопытство, да и то не к содержимому ванны, а к забавной реакции взрослых на необычное явление.

Первым пришел в себя Стрельников. Он вынул карманную рацию и последовательно связался с различными людьми. Прежде всего, с заместителем начальника милиции Москвы (самого начальника не оказалось в Управлении). Результатом разговора оказалось поразительно быстро появление у подъезда милицейской машины, из которой высадился десант милиционеров. Затем он связался с министерством финансов и добился присылки машины с инкассатором Госбанка — именно добился, потому что долго не хотели верить в необходимость такой присылки: какие ценности? Кто сдает? Зачем инкассатор? И вообще — все это похоже не то на глупую шутку, не то на нелепую фантазию. Пожалуй, так бы и не поверили, если бы не Лидия Львовна — человек очень не безызвестный. И, скрипя сердцем, решили лучше рискнуть и направить инкассатора — в крайнем случае, окажутся в дураках, а вдруг, правда. Чушь какая-то…

Лидия Львовна спросила супругов:

— Вы все это хотите сдать?

— А что же, мне кашу из них варить? — возразила Софья Николаевна.

Теперь все смотрели на Лидию Львовну — она казалась как бы ополоумевшей — ей-то яснее всех была неправдоподобная ценность сокровища.

Закрытый полугрузовик не заставил себя долго ждать. Инкассатор — пожилой, собранный, но какой-то настороженный — неудивительно: ситуация-то какая — молча вошёл в ванную. И там он ничего не сказал, только:

— Ну!

— Мешки взяли? — спросила Лидия Львовна.

— А как же. Согласно указанию.

И положил на табурет несколько плотных кожаных мешков вроде тех, какие вынимают из почтовых ящиков с письмами.

Стрельников одобрительно кивнул:

— Что ж, будем грузить?

— Грузить я один буду, — сухо сказал инкассатор, — но прежде надо же составить акт о сдаче.

— А как его составишь сейчас? — усомнился Стрельников, — не каратами же их мерить.

Софья Николаевна побежала в кухню и притащила безмен.

— Нет уж, — возразил инкассатор, — эти безмены врут грамм на двести, а то и больше. Ладно, акт составим на месте. И чтобы все вы, — взглянул на Наташу, — чтоб все взрослые со мной поехали.

И добавил:

— Прошу подержать мешок.

Сергей Ефимович взял один из мешков, сдвинул в сторону замок и, растопырив руки, раскрыл широкий зев.

— Попрошу внимательно следить за мной — торжественно заявил инкассатор, зачерпнул горсть бриллиантов и приподнял на ладони, чтобы всем видно было.

— Да так мы до завтра не разделаемся, — возмутилась Софья Николаевна и принесла совок для мусора. Инкассатор скептически взглянул на него — а куда денешься — придется воспользоваться этим вульгарным приспособлением.

— Ладно, — вздохнул он, — взвесим на месте. Паспорта не забудьте взять.

Наташа весело смотрела, как сгребали бриллианты, переливавшиеся всеми цветами.

Через короткое время из подъезда вышли пятеро. Лидия Львовна села за руль своей «Волги» и взяла пассажирами Прохоровых и Стрельникова. В инкассаторский полугрузовик внесли мешки. А третьей покатила грузовая машина, в которую вскочили так и не начавшие работу землекопы, покидав туда же разобранное в минуту ограждение и вынимая спрятанное оружие.

— Неужто переезжают? — спросила сидевшая на скамейке старушка.

— А мебель? — резонно возразила сидевшая рядом с ней.

Не стоит рассказывать — читатель сам легко представит впечатление работников Госбанка, хоть они и были в некоторой степени предупреждены. Акт, конечно, составили, но и тут не обошлось без недоумений и затруднений. На месте уже застали и девушку — нотариуса, которую с дороги вызвал по рации Стрельникова — она так до конца и не вышла из охватившего её обалдения.

Наконец…

— Уф! — искренне воскликнула Софья Николаевна, — гора с плеч!

Перед тем как прощаться, Стрельников опустил руку в карман и нащупал какую-то горошину. Оказалось — тот бриллиант, который в качестве образца принесли в милицию. Он протянул его Софье Николаевне. Та инстинктивно отшатнулась.

— Берите, берите, — сказал полковник, — моя вина, простите, позабыл. Не переделывать же акт. Сохраните на память — или как…

Это «или как» вспомнилось ближайшей осенью. Незадолго до отъезда в санаторий Софья Николаевна обнаружила существенные недочеты в своей экипировке: оказались нужны новые туфли и вязаная кофточка. Решили реализовать тот самый бриллиант.

Когда Сергей Ефимович принес его в скупку, товаровед долго любовался редким камнем и, как показалось Сергею, слишком продолжительно вписывал в квитанцию его паспортные данные. Сергей почувствовал неловкость. «Неужели не настоящий? — подумалось ему, — не могла же ошибиться Лидия Львовна».

— Откуда у вас такая прелесть? — восхищенно спросил товаровед. Сергей замялся — не рассказывать же сначала неправдоподобную историю. Впрочем, товаровед тут же спохватился:

— Извините, нам не полагается задавать сдатчикам такие вопросы, раз нет подозрений.

— Это фамильная драгоценность, ещё с дедовских… — запоздало пробормотал Сергей.

Но товаровед уже не слушал его, заполняя ордер в кассу.

Ордер оказался на шесть тысяч рублей, и, после покрытия насущных потребностей, значительная сумма легла в сберкассу.

Тем как будто и кончилась эта странная история. Но она напомнила о себе еще через два месяца.

***

Однажды, морозным декабрьским вечером, позвонили по телефону и любезный мужской голос сказал:

— Мне необходимо повидать вас, Сергей Ефимович. Если вы свободны и не возражаете, я заехал бы к вам хоть сейчас. И, предупреждая вопрос:

— Вы меня не знаете, но меня направила к вам Мельникова.

— Я такой не знаю, — сказал Сергей.

Краткая пауза.

— Как не знаете? — изумился собеседник. А Лидия Львовна сказала…

— Лидия Львовна? Только тогда фамилию не называли, вроде бы не к чему было. Ну, конечно, помню. Что-то случилось?

— Больше того, что случилось тогда, ничего особенного… то есть… просто в связи с этим возник один любопытный вопрос.

— Что за вопрос? Да кто вы такой?

— Не беспокойтесь, Сергей Ефимович. Все расскажу лично. И много времени у вас не отниму.

Да и что там может быть такого? Имя Лидии Львовны — достаточная порука.

Вспомнив сильно эмоциональную реакцию жены на историю с бриллиантами и, учитывая, что сегодня после работы у нее заседание. Сергей Ефимович сказал вполне вежливо, хотя сдержанно:

— Я жду вас.

— Вот спасибо!

Минут через сорок вошел мужчина лет тридцати, гладко причёсанный, до лоска выбритый, одетый — на первый взгляд щеголевато, на второй — просто весьма аккуратно: костюм на нём — как вплавленный — но это только за счет стройной фигуры. Взгляд — вдумчивый и как бы с ироническим оттенком.

Он поздоровался очень вежливо, даже слегка церемонно, представился:

— Петр Мартынович Рождественский, следователь Угрозыска по особо важным делам.

Сергей Ефимович слегка насупился:

— Даже по особенно важным?

И затем:

— За нами ничего противо…

— Бога ради! И не только за вами, а, пожалуй, и вообще ни за кем. Но вместе с тем — ванна ваша не только особо интересует нас, но и невероятно важна.

— Да что ж мы стоим! — досадуя на свою невежливость, Сергей пододвинул посетителю стул и сел вслед за ним.

— Но согласитесь, — любезно проговорил следователь, — что, все-таки, надо же найти какое-то объяснение. И мне поручили.

— И что ж вы разъяснили? — с насмешливой улыбкой спросил Сергей Ефимович.

— Ровно ничего! Хотя почти полгода работал как… ну не знаю, как кто… По совету полковника Стрельникова начал с ДЭЗ. Вы же говорили — слесарь.

— Ну, ну?

— Ни черта не добился. Сказали — у них, действительно мимолётно появился слесарь со странной фамилией Джин.

— Имя или фамилия?

— И это не удалось выяснить. У них чудовищная текучесть. Да и, согласитесь, зачем выяснять? Надо быть сумасшедшим…

— Кому? Ему или тому, кто его разыскивает?

— Гм… Пожалуй, тому и другому.

— Но… вы же искали… Ах, извините!

— Ничего, — улыбнулся следователь. — Но, согласитесь, оставить всю эту странную ситуацию совсем без объяснения… Короче — мне поручили, хотя, очевидно, и не надеялись. И я, признаться, не надеялся — но я — человек служебный. И вот, наконец, недели две назад, подал рапорт…

— О невозможности?

— Да, за исчерпанием всех средств. И дело формально закрыли, сдали «на вечное хранение». Я и решил зайти, известить вас. Узнав об этом, совсем другая организация попросила меня передать вам…

Он вынул из бокового кармана плотный пакет и торжественно вручил Сергею Ефимовичу. Тот вынул из незапечатанного пакета тоже плотный сложенный лист бумаги и развернул. На листе с грифом министерства финансов выражалась глубокая благодарность семье Прохоровых за безвозмездную сдачу государству ценностей стоимостью… Увидев цифру, Сергей Ефимович прикрыл глаза, как от ослепительно-яркого солнечного света, и сложил лист.

Следователь сказал:

— Собственно говоря, ставился вопрос о выдаче вам вознаграждения.

— За что же?

— Ну как же… Согласно закону, обнаружившему и сдавшему какую-то утерянную ценность, полагается вознаграждение в размере определенного процента её стоимости — в советской валюте, разумеется.

— Но ведь тут никто ничего не терял.

— Так и возражали те, кто не соглашались. Но я, признаться, согласен с теми, кто были за вознаграждение.

— Избави Бог! — искренне воскликнул Сергей.

— Он услышал вашу просьбу, — заметил следователь — наверное, согласился с возражениями противников вознаграждения: раз, мол, вся эта куча оказалась в вашем распоряжении, а другого владельца не было, то вас следует считать не нашедшим, а владельцем, и ничто вам не мешало оставить себе любую часть или хоть все. Но я вижу здесь любопытный правовой казус и хочу написать дискуссионную статью в юридический журнал.

— Дело ваше, — сказал Сергей, — только мою фамилию не упоминайте.

— Разумеется, если вы возражаете.

— А интересно, — вдруг спросил Сергей, — а каково было бы ваше мнение, если бы вы оказались на нашем месте?

По-видимому, следователь ясно представил себе ванну в своей квартире, потому что лицо его приняло растерянное выражение.

— Знаете, что мне напомнила эта история, — сказал Сергей Ефимович, откровенно полюбовавшись смущением следователя, — не помню, где я читал, кажется, об Иване Андреевиче Крылове. Его спросили, завидует ли он кому-то, получившему колоссальное наследство…

— А тут не одним миллионом пахнет, — перебил следователь.

— Тем более. Крылов ответил, что не завидует. Это, сказал он, все равно, что предложить человеку укрыться сразу дюжиной одеял. Только лишнее неудобство. Так это ещё когда был разговор. Ну, а статью, конечно, можете написать. Почему не поспорить… Теоретически.

Москва, 1991 год

Публикацию подготовил Виктор Буря

http://fantlab.ru/work441577