Когда в 1968 году вышел фильм «2001: Космическая одиссея», я пошел на премьеру в Warner Brothers с Чаком Джонсом, Артуром Кларком и моей женой Мэгги. Фильм длился четыре часа. Когда HAL уничтожает астронавтов на борту корабля, они находятся в саркофагах. Они спят, путешествуя по вселенной, и вы не знаете этих людей. Так что, когда HAL убивает их, это не трогает. Если бы они уделили десять минут персонажам, то их убийство действительно произвело бы эффект, и фильм получился бы намного лучше. Но HAL убивает людей, которых вы не знаете, так что это не считается. Стэнли Кубрик никогда не изучал сценарии. Фильм получился ужасным. Ни настоящего сюжета. Ни персонажей. Зато блестящее упражнение в фотографии и музыке.

Когда всё закончилось, мы вышли из театра, и я сказал Артуру Кларку и Чаку Джонсу: «Пойдемте в бар, сейчас там соберётся вся молодежь. Этот фильм – фильм на двадцать четыре кружки пива. Люди должны выпить много пива, сесть и попытаться объяснить друг другу, что это было». Итак, мы пошли в ближайший бар, и он был заполнен молодыми людьми, которые спорили друг с другом, пытаясь выяснить, что же в фильме имелось в виду. Они говорили то же, что и я. В тот вечер я сказал Артуру, что фильм нужно сократить, по меньшей мере, на два часа. И на следующей неделе из него вырезали минимум час.

Я снова пошел смотреть фильм, но он все еще был слишком длинным. Я засёк время одной сцены, в которой проходит пресс-конференция: она длилась семь минут. О, Боже! Актеры постоянно пустословили! В разговорах не было никакого смысла. Не было ничего умного. Не было ни одной метафоры. Ничего потрясающего. В фильме было много подобных сцен: сцен, которые длились слишком долго. Я мог бы сесть за монтажный стол и сам сократить фильм, и назавтра вы получили бы великолепное кино. Всё, что нужно, это девяносто минут. Вам не нужны три часа.

ВЕЛЛЕР: Давайте поговорим о некоторых других писателях-фантастах, которые в конце 1930-х годов вместе с вами иногда входили в состав Общества научной фантастики Лос-Анджелеса. Роберт Хайнлайн был одним из ваших наставников. Какие у вас воспоминания о нем?

БРЭДБЕРИ: Хайнлайн оказал на меня большое влияние. Он был гуманистом. Он писал рассказы о реальных людях, а не о машинах. У него было огромное влияние. Он старше меня, и когда я встретил его в Обществе научной фантастики, он уже публиковался и сделал себе имя. Я заглядывал к нему домой в Лорел Каньон на Голливудских холмах, и он позволял мне стоять позади него и наблюдать за ним, пока он печатал свои рассказы. Он был очень строгим. Он не разговаривал со мной много лет, потому что я не пошел в армию.

Около двадцати пяти лет назад в отеле Century Plaza проходил съезд научной фантастики, на котором я произносил речь. Хайнлайн в этот момент находился в аудитории, но я этого не знал. Во время выступления я похвалил Боба за то, что он продал мой первый рассказ. И когда мое выступление закончилось, я спустился в зал с фэнами, и вдруг почувствовал руку на своем плече. Это был Хайнлайн, мы помирились после всех этих лет.

ВЕЛЛЕР: Какие у вас воспоминания о писателе А.Э. ван Вогте?

БРЭДБЕРИ: Он приходил на собрания Общества научной фантастики. Он помогал создавать саентологию и дианетику. Он помог продвинуться Л. Рону Хаббарду. Преподавал дианетику. Мы были совершенно разными писателями, он писал совсем другую научную фантастику. Я не мог учиться у него по той же причине, по которой не мог учиться у Айзека Азимова. Они писали научные и технические вещи, которые мне казались скучными.

ВЕЛЛЕР: Вы знали Айзека Азимова. Что вы думаете о его работах? Они родом из другой школы научной фантастики, нежели ваши творения.

БРЭДБЕРИ: Азимов был гением науки и писал в более сухом стиле. Я признаю его гений, но он был помешан на передовых технологиях. Он расскажет вам, как построить ракету. Но я не хочу этого знать. Я хочу знать, как на ней летать! Он писал супергалактические вещи, которые я никогда не умел писать. Но он был очень милым человеком, очень застенчивым*. Я рассказывал вам о нашей встрече с Горбачёвым?

ВЕЛЛЕР: Кратко. Это тот день, когда вы обедали с Горбачевым?

БРЭДБЕРИ. И Горбачевой. Я был приглашен Горбачевым на обед в советское посольство в Вашингтоне, округ Колумбия, в 1990 году. У меня был с собой экземпляр «Марсианских хроник» на русском языке. После разговора с ним, я поговорил с его женой Раисой Горбачевой и подарил ей экземпляр своей книги. Что ж, у Азимова, опередившего меня, оказывается, тоже была одна из его книг, но он стеснялся её подарить ей. Вот каким парнем он был. Он увидел, что я сделал, побежал назад и вручил свою книгу Горбачевой. Это было так мило. Для образованного человека, для интеллектуального человека он намного умнее, чем я когда-либо буду. У него невероятный IQ, и он напоминал Вуди Аллена.

В тот день одним из самых замечательных моментов на обеде было, когда Горбачев произнес небольшую речь. Я сидел с Юджином Маккарти, политиком, который баллотировался в президенты (я помог ему в его кампании двадцать пять или тридцать лет назад), и Дугласом Фэрбенксом мл. В середине своего выступления Горбачев сказал: «Я хочу упомянуть, что сегодня здесь присутствуют два человека, потому что моя дочь любит их, и мы их пригласили. Это Айзек Азимов и Рэй Брэдбери». Айзек сидел за соседним столиком, и я посмотрел на него, а Дуглас Фэрбенкс посмотрел на меня и подмигнул, а мистер Маккарти зааплодировал. Я покраснел от пяток до кончиков ушей! Что это был за день. Позже, когда я вернулся в отель, я подошел к главному столу и сказал: «Выпустите меня отсюда, я ухожу». Они сказали: «Вы же собирались уезжать завтра». Я сказал: «Да, но я так счастлив, что хочу домой, к жене и кошкам». Итак, я уехал домой рано. Попробуйте уйти лучше. Горбачев был таким милым. Он был очень приятным человеком.

ВЕЛЛЕР: Что касается Азимова, когда вы впервые с ним познакомились?

БРЭДБЕРИ: Мы познакомились, когда нам обоим было по девятнадцать, на Всемирном съезде научной фантастики в Нью-Йорке в 1939 году. Он уже был признан. Он продал свои первые рассказы, а мне оставалось два года до того, чтобы что-нибудь продать.

ВЕЛЛЕР: Вы знали Филипа К. Дика?

БРЭДБЕРИ: Сорок лет назад мы были вместе в баре и разговаривали. Вы встречаетесь с людьми и понимаете, что им не нравится быть живыми. Они не любят говорить. Он казался довольно негативным.

ВЕЛЛЕР: Вы написали своё первое предисловие в 1948 году для сборника «Без чародейства» (Without Sorcery) Теодора Старджона. Когда вы впервые встретили его?

БРЭДБЕРИ: Я познакомился с ним, когда был в Нью-Йорке в конце 1940-х годов. Мы пообедали и стали хорошими друзьями. Я рассказал ему, как сильно он повлиял на меня, когда я был моложе. Он опередил меня в своей карьере и написал несколько замечательных рассказов, которые я проглотил, как только они вышли в «Astounding» и «Worlds Unknown». Короче, он попросил меня написать предисловие, и оно стало самым первым моим предисловием. Думаю, оно получилось вычурным, но искренним. Старджон был странным человеком, в самом замечательном смысле. Он рассказывал мне, что у него есть квартира, в которой пол был одним большим матрасом, и когда он приводил домой подруг и открывал дверь, он подталкивал их на пол, и всё заканчивалось в мгновение ока.

ВЕЛЛЕР: Давайте поговорим о научной фантастике в кино. На ваш взгляд, какой фантастический фильм самый лучший?

БРЭДБЕРИ: «Близкие контакты третьей степени». Это величайший научно-фантастический фильм из когда-либо созданных. Его нужно показывать в Ватикане. Они должны пойти в собор Святого Петра и попросить призрака Папы Иоанна посмотреть его. Почему? Микеланджело писал сценарий. Микеланджело заставил Бога протянуть вниз свой всемогущий палец, а Адам протянул руку навстречу, и они соприкоснулись. «Близкие контакты» – это встреча Бога с человеком и встреча человека с Богом. Это религиозный фильм. Есть только один религиозный фильм, созданный режиссером-фантастом, и сделал его Спилберг.

Я позвонил ему на следующий день после просмотра «Близких контактов» и сказал: «Мистер Спилберг, вчера вечером я смотрел ваш фильм, могу я приехать к вам?» Он сказал: «Да, хотите приехать ко мне в офис?» Итак, я помчался в его офис в Юниверсал-Сити. Когда я вошел, он сказал: «Как вам понравился ваш фильм?» «Что?» – спросил я. Он сказал: «Я бы никогда не создал «Близкие контакты третьего рода», если бы не видел «Оно пришло из далёкого космоса», когда был мальчиком». Я сказал: «О Боже, для меня это большая честь, потому что я думаю, вы сняли величайший научно-фантастический фильм, который я когда-либо видел». Перед тем, как покинуть его офис, я сказал ему: «Теперь я усыновляю вас как своего почетного сына». Когда он писал мне много лет спустя, в конце писем он всегда делал приписку: «Я все ещё ваш сын?»

ВЕЛЛЕР: Что вы думаете о фильмах «Звездные войны»?

БРЭДБЕРИ: Первые три были замечательными. Второй фильм «Империя наносит ответный удар» – лучший, потому что в нем присутствует дзен-буддизм. Его поставил мой друг Ирв Кершнер, а сценарий написала мой великий учитель Ли Брэкетт. Я оставался на связи с Ирвом. Он прекрасный режиссер, снял несколько прекрасных фильмов, но это его лучший фильм.

ВЕЛЛЕР: Что за дзен в «Империи наносит ответный удар»?

БРЭДБЕРИ: Послание дзен – я дзен-буддист – это то, чему я учил людей годами, когда дело касалось писательства. Это то, что говорит Йода: «Не думай, делай». Это чистый дзен.

ВЕЛЛЕР: Вы действительно считаете себя дзен-буддистом?

БРЭДБЕРИ: Хороший ярлык, но я не люблю ярлыки. Мне не нужен ярлык.

ВЕЛЛЕР: Вы были фанатом «Звездного пути»?

БРЭДБЕРИ: Он был очень хорош. Я знал Джина Родденберри. Он хотел, чтобы я писал для сериала. Когда он показал мне пилотную серию, я сказал: «Я не могу заниматься этим, потому что они – ваши персонажи и ваши идеи, они не мои». Я выступал на его поминальной службе. По дороге на похороны я встретил своего друга Стэна Фреберга и пошел к нему в гости, потому что это был печальный день, и мне хотелось поднять настроение. Я пошел в студию Стэна, где он снимал рекламу. Он познакомил меня с молодой женщиной, композитором. Она сказала: «О, мистер Брэдбери, я просто в восторге от «Звездного пути»». И я сказал: «Нет, моя дорогая, я собираюсь его похоронить. Я сейчас еду на его похороны». Она была так смущена. Я сказал: «Это случается постоянно».

Итак, я пришел на поминальную службу по Родденберри и был первым оратором. Я встал и сказал: «Это случилось снова только что: по дороге сюда сегодня меня приняли за Джина Родденберри. Я могу представить, что когда-нибудь в будущем я буду идти по улице в Беверли-Хиллз, и ко мне подбежит женщина и скажет: «О, мистер Родденберри, я думала, вы умерли!» И я отвечу: «Пока я жив»**.

ВЕЛЛЕР: Кто из пишущих сегодня научную фантастику и фэнтези может стать новым Рэем Брэдбери?

БРЭДБЕРИ: Я не читал научную фантастику или фэнтези более пятидесяти лет. Но насколько я могу судить, ближе всего ко мне Грег Баер (Greg Baer). Я знаю его с тех пор, как он учился в старшей школе. Я его папа. Он был художником, он приходил ко мне со своими картинами, а затем постепенно стал писателем. Я подбодрил его, и теперь у него больше наград, чем у меня. Он мне ближе всех. Но много лет назад самым близким мне человеком был Чарльз Бомонт (Charles Beaumont). Он тоже был одним из моих учеников. Он умер молодым. Ему было тридцать восемь лет. У него была какая-то странная болезнь, которая его состарила. Это было похоже на страшилку. В одночасье ему исполнилось восемьдесят.

ВЕЛЛЕР: Как вы реагируете, когда пуристы научной фантастики критикуют вас за несовершенные технологии в ваших рассказах?

БРЭДБЕРИ: Какая разница? Несколько лет назад я выступал на выпускной церемонии в Калифорнийском технологическом институте, и меня представили, сказав: «Вот мистер Рэй Брэдбери, человек, который наделил Марс атмосферой». Так что они шутят над этим. Они меня терпят.

ВЕЛЛЕР: Когда вы были молодым писателем, беспокоились ли вы о науке в своей работе? Делали исследования?

БРЭДБЕРИ: То там, то сям, но не очень. Если вы собираетесь писать «Марсианские хроники», вы не можете позволить людям ходить в скафандрах. Вы должны просто сказать: «Нет, в конце концов, есть атмосфера. Мы этого не знали».

ВЕЛЛЕР: Вы верите, что на других планетах есть жизнь?

БРЭДБЕРИ: Есть миллион планет. Конечно.

ВЕЛЛЕР: Но вы не верите, что нас посещали?

БРЭДБЕРИ: Нет, доказательств нет. Розуэлл – это мешок дерьма. Все это ложь.

ВЕЛЛЕР: Как вы думаете, люди когда-нибудь достигнут Андромеды, ближайшей к нам галактики?

БРЭДБЕРИ: Если мы сможем создать технологию, чтобы путешествовать со скоростью света.

ВЕЛЛЕР: Это случится?

БРЭДБЕРИ: Думаю, да.

ВЕЛЛЕР: А как насчет путешествий во времени?

БРЭДБЕРИ: Нет, путешествий во времени никогда не будет. Это совершенно невозможно.

Мои комментарии:

* А. Азимов застенчивый человек?!

** Долго ломал голову, каким образом Брэдбери приняли за Родденберри, пока наконец до меня не дошло. Брэдбери и Родденбери очень созвучные фамилии. Рэй Брэдбери – Родденбери… Легко спутать. По-видимому, когда молодой женщине-композитору представили известного фантаста, ей показалось что она где-то слышала эту фамилию, связала его с сериалом и хотела сделать РДБ комплимент, сказав, как ей нравиться Стартрек.

ПОЛ: В книге рассказывается о человеке по имени Робинетт Броудхед, который работает на пищевых шахтах в Вайоминге. Там они выкапывают сланцевую породу, выжимают масло и выращивают на нем одноклеточный белок (на это есть патент British Petroleum). Ему повезло, он получил немного денег и оплатил свой проезд на астероид где-то в космосе, который называется Врата, где полмиллиона лет назад некие блуждающие люди, создания, существа другой звезды оставили множество космических кораблей. Они всё ещё работают. Там никого нет, и совсем нет объяснений, но есть космические корабли. И если вы сядете в них и нажмете нужные кнопки, они перенесут вас в любую точку галактики.

Сложность в том, что ты не знаешь, куда попадёшь, потому что никто не умеет читать их надписи. И ты не знаешь, вернёшься ли, и не знаешь, что найдёшь. Итак, ты заходишь в космический корабль, какое-то время усердно молишься, нажимаешь кнопку, и вскоре оказываешься или не оказываешься где-то на другой планете. Там найдёшь или не найдёшь нечто, артефакт, минерал, драгоценный камень, что угодно, что сделает тебя богатым. Если повезет, вернёшься. Если тебе очень повезет, вернёшься богатым. Большинство людей не возвращаются или ничего не находят. И это центральная история «Врат», которая, возможно, исключительно оригинальная, а может и нет, но мне она нравится.

В то же время, глава за главой идёт параллельная история, которая представляет собой историю психоанализа этого человека. Его психолог – компьютер, запрограммированный быть психоаналитиком, по имени Зигфрид фон Шринк. Он мой любимый персонаж в книге. Диалог между Броудхедом и компьютером проходит через всю книгу.

Я открою вам всю глубину своего тщеславия. Мне эта книга очень нравится, и я ужасно рад, что она победила. Я тяжело и долго работал над ней. И дело в том, что, как сказал Альфи, я не придумывал сюжет этой книги.

Я писал разные вещи и отбрасывал половину из них, а затем писал разделы, не зная, куда они впишутся. Я думал больше о персонаже, и когда понимал, что эти вещи должны быть верными для него, вставлял их. Я думал о том, что он будет делать, как он будет чувствовать, как он изменит книгу, потому что он, по ходу дела, развивал свою собственную жизнь. Я изменял книгу, чтобы она соответствовала реальностям персонажа, как я их понимал, и через пять или шесть лет у меня образовалась высокая стопка бумаг, которая насчитывала 50 или 100 маленьких сцен, и которая, как я знал, содержала в себе роман, надо было только найти его.

Затем – одно из дополнительных преимуществ, которые иногда получают писатели-фантасты – я читал лекции по научной фантастике, и организаторы устроили мне круиз по шести портам Карибского моря, во время которого я работал над романом. У меня были разбросаны листы бумаги по всей моей каюте, я пытался выяснить, что за чем идёт, и стюард всё хотел войти и убрать комнату, а я беспрестанно повторял: «Нет, нет, держитесь подальше, вы уничтожите семь лет работы».

Но я всё рассортировал и собрал воедино. Это был трудоёмкий способ написания романа. Обычно я работаю гораздо эффективнее и прямолинейнее, но я доволен тем, как он появился. Я не скромничаю в этом вопросе.

БЕСТЕР: Фред забыл указать, что он экстраполировал нашу великую американскую болезнь, заключающуюся в том, что успех является альфой и омегой всей жизни, и что бы вы ни делали, если вы в конечном итоге станете богатым и успешным, это стоит любого риска. Это и был смысл, который Фред вложил в роман и который становится особенно актуальным, если вспомнить, к примеру, карьеру Ричарда Никсона.

А что касается мозаичной сборки, то я делаю так постоянно. Я складываю разные части в гигантскую мозаику, и у меня постоянно появляются листы бумаги, говорящие: «Итак, это происходит не до, а после».

«Эй, леди, – скажу я своей Рыженькой*, – что, по твоему мнению, должно быть первым?» Мне нужно иметь стороннее мнение и тому подобное. Как ты сказал, этот процесс не линейный; но я думаю, что он развивается по мере того, как мы становимся более зрелыми как писатели. Мы больше не работаем в линейном стиле, потому что жизнь больше не линейна.

ПОЛ: Как ты уже сказал, мы оба выросли на палпе. Точно не знаю, когда я стал профессиональным писателем, потому что моей первой продажей было стихотворение. Я написал его, когда мне было 15, и оно было принято, когда мне было 16, и опубликовано, когда мне было 17, и заплатили за него, когда мне было 18. Примерно в то время я и стал профессиональным писателем, и до сих пор стучу по тем же клавишам моей пишущей машинки.

Когда я впервые начал серьезно писать, я приучил себя вставлять в пишущую машинку лист белой бумаги, копирку и второй лист, набирать свое имя и адрес и сразу же начинать печатать, а когда заканчивал, я вынимал всё это, убирал в конверт и отправлял кому-то по почте. Иногда историю покупали, а иногда нет, – но этого было достаточно, чтобы я продолжал. И так я делал около 10 лет, а в конце этих 10 лет я понял, что опубликовал 40 или 50 рассказов и умудрялся неплохо питаться, по крайней мере, часть времени. Но я ещё не опубликовал ничего, чем гордился бы.

Я приучил себя писать линейно и быстро от начала до конца, сочиняя по ходу дела, никогда не оглядываясь назад и ничего не меняя. Это как мгновенные наброски молний на морском курорте: их можно делать быстро, можно делать уверенно, но нельзя делать хорошо. Поэтому я решил обмануть себя, и с тех пор, уже почти 30 лет, я делаю свои первые черновики на обороте старой корреспонденции и проспектов, – отправлять их в таком виде никак нельзя. Их нужно перепечатывать, и, таким образом, я заставляю себя переделывать каждое слово, прежде чем отправлять. Эта болезнь становится довольно смертельной, потому что теперь я переписываю четыре, пять, шесть раз, прежде чем рукопись уйдет.

БЕСТЕР: Я делаю так всё время, Фред. Я начинаю писать от руки, – пишу карандашом в блокноте. Но у меня есть история, подтверждающая то, что ты только что сказал. После пяти или десяти лет написания сценариев, – в то время у меня было два или три шоу в неделю, – мне показалось, что я становлюсь старым и очень медлительным. Я не мог писать столько сценариев, сколько раньше.

Я вернулся к старым сценариям в надежде, что смогу украсть из них что-нибудь, что можно будет использовать в будущем, – естественно, мы все крадем у себя. Я прочитал старые сценарии и обнаружил, что пишу не меньше. Я просто стал выдавать меньше ерунды, потому что 75 процентов всего, что у меня выходило, было хламом, который я не хотел больше видеть. Когда мы – молодые писатели, то настолько голодны, что пишем, всё что угодно, и так быстро, как возможно. С возрастом мы становимся немного более разборчивыми, немного более самокритичными.

ПОЛ: Я думаю, что критическая способность растет быстрее, чем творческая; вы поймёте, что что-то не так быстрее, чем сможете что-либо с этим поделать.

Проблема большинства молодых писателей, – я знаю это и по себе, – в том, что они, на самом деле, больше всего хотят быть писателями, а не писать, и тем более, писать хорошо. Я думаю, у большинства из нас в голове сложился образ писателя как парня, который летает по миру, и на него вешаются кинозвезды. Метрдотели спрашивают: «О, вы мистер Бестер?»

Мы хотим гламура, азарта и награды без работы. Для того, чтобы быть писателем, есть действительно досадное, необходимое условие: я должен постоянно сообщать его людям. Меня спрашивают: «Как стать писателем?», я глубоко вздыхаю и говорю:

«Вам это не понравится. Вы должны писать! Вы должны сесть и поместить слова на бумагу», а они говорят: «Правда?»

И когда вы начинаете этим заниматься, вы обнаруживаете, что в писательстве намного больше утомительной работы и скуки, и в процессе письма гораздо больше боли, чем удовольствия. Ощущение от написанного действительно великое, и я бы ни на что в мире его не променял, но процесс переноса слов на бумагу – не забавный.

БЕСТЕР: Я пойду даже дальше тебя. Я всегда был одержим оригинальностью. Поэтому молодым писателям я всегда говорю: «Первое, что вам нужно сделать, если вы хотите писать в определённом жанре, – это изучить его. Если вы хотите стать писателем-фантастом, вы должны прочитать каждую чертову научно-фантастическую историю, которая была написана и пишется сейчас».

Вы должны хорошо изучить всю эту область. Вы должны знать всё, иначе вы напишете то, что по вашему мнению является отличной историей, а её уже рассказали 17 раз до вас. Рассказ будет отправлен и сразу же возвращен обратно, кто захочет читать его снова? Поэтому, чтобы не наступать никому на пятки, вы должны придумать новую идею.

Но как придумать новую идею? Это между вами и Богом.

Возьмем старую избитую тему вроде путешествий во времени. Уэллс начал эту тему с «Машины времени», и с тех пор она повторяется снова и снова. Итак, если вы хотите написать рассказ о путешествии во времени, вам нужно придумать новую идею. Как узнать, что она новая, если вы не прочитали все истории о путешествиях во времени, которые были сделаны до вас?

Так что, тяжелой работе по письму предшествует тяжелая работа по подготовке. Вы должны подготовиться! Вы можете потратить годы на подготовку к одному рассказу, а затем продолжить подготовку к следующему рассказу, роману или чему-то ещё. Трудно не только переносить слова на бумагу, но и выполнять подготовительную работу.

Я никогда не был помешан на тех делах, о которых Мэрилин Монро говорила: «Иди ко мне в объятья, папуля!»** или что-то в этом роде. Всё, что я хотел, – это быть оригинальным, чтобы люди говорили: «Вау! Эй, ты читал эту историю, написанную таким-то и таким-то? Разве это не круто?» Это была моя навязчивая идея.

У меня был клиент из Чикаго, я забыл название шоу и имя моего клиента, но он написал моему продюсеру на шоу горькое письмо, которое убило меня. Он сказал: «Ради бога, скажите Бестеру, чтобы он перестал быть таким оригинальным. Мне просто нужны хорошие второсортные сценарии!»

ПОЛ: Ничего не изменилось. Я только что пережил два болезненных опыта на телевидении. Меня спросили, не буду ли я участвовать в телесериале, и я категорически отказался, поскольку всё американское телевидение основано на сериалах – таких как «Звездный путь», – каждую неделю вы садитесь в один и тот же космический корабль, «смело» проноситесь через бесконечность, уши мистера Спока становятся немного длиннее, а капитан Кирк становится немного чужим. Скукота.

Итак, они сказали: «Что бы вы предложили?»

И я ответил: «Что ж, BBC выпустила очень интересную серию антологий, и вы могли бы сделать то, что BBC сделала десять лет назад: взять научно-фантастические рассказы, адаптировать их и выпускать по одной серии в неделю, – таким образом, вы сможете сохранить один из Величайших атрибутов научной фантастики – её разнообразие. Вы не зацикливаетесь на одной дурацкой галактике, – вы можете изобрести свою собственную, создавать её неделю за неделей, делать всё, что вам нравится».

Они сказали: «Мы говорили с NBC о вашем предложении, и они абсолютно согласны с ним, за одним небольшим исключением. Это не может быть антология».

Я сказал: «Ну, это лишает меня большей части моего интереса к этому проекту; возможно, мы могли бы сделать что-то, что будет похоже на сериал, но делать разные истории каждую неделю», – что создатели делают в любом случае, но искажают и деформируют их, чтобы они соответствовали идее сериала. Тогда я рассказал им о своей концепции, связанной с клонированием, а они мне: «Отличная идея».

Мы договорились о другой встрече, я пришел на неё, и они сказали: «Ваша идея на NBC сразила всех наповал, за исключением одной мелочи: они хотят одних и тех же персонажей неделю за неделей».

Итак, я прожил около четырех очень болезненных месяцев, в конце которых я подготовил синопсис и должен был написать сценарий. Но я отказался его писать. В результате получилось нечто под названием «Мастер клонов»***. Сценарий написал кто-то другой, фильм снят, и, если он выйдет в эфир, они должны будут заплатить мне.

Я думаю, что его покажут здесь, в Великобритании, возможно, на ITV где-то следующей осенью или следующей весной, поскольку, думаю, что этой осенью его покажут в Америке. А когда он выйдет на ITV, если вам действительно нравятся оригинальные и блестящие тексты с большой глубиной, сопереживанием и интересом, я рекомендую вам посмотреть в тот вечер BBC.

Продолжение следует

* Откровенно говоря, я не понял, о какой Рыженькой идёт речь. В оригинале это звучит так: “Hey, lady,” I’ll say to my Redhead, “which do you think should go first?”

** По-видимому, А. Бестер имел ввиду песню, исполненную М. Монро в фильме «Займёмся любовью», – My Heart Belongs to Daddy. И там, кстати, таких слов про объятья нет. Приведя эту цитату, А. Бестер, как я понимаю, хотел сказать, что он не одержим идеей, чтобы на него вешались поклонники или поклонницы. Для него важнее, чтобы читатели восхищались его оригинальными книгами.

*** https://www.imdb.com/title/tt0077345/