облако тэгов
Лизнув комариный укус, я вприпрыжку добегаю до навеса, хватаю велик, и вот уже легкий и быстрый как ветер, качу по узкому проулку с густой травой — тропинка как раз вровень с педалями, а руль, пальцы и локти щекочут стебли и колосья мятлика, лисохвоста и костра.
После мостика через речку (весь в зарослях лопухов, колючек и бешеного огурца, а вокруг огромные старые ветлы и трели птиц) сразу выворачиваю на большую улицу, облаен большой белой и мелким черным (эти безвредные, можно не бояться), и мчусь уже во весь опор.
Пролетая мимо пасеки и краем глаза замечая увязавшуюся пчелу -шепчу "соль-вода", она отстает, а как же иначе. Солнце, идущее на закат, немного слепит, но можно почти не жмуриться. Теплый июньский вечер — мой друг, но когда я выезжаю за село — по рукам бежит легкий озноб, а ветер дует в мои и без того красные глаза. Я плакал десять минут назад. Я еду встречать коров вместе с другими мальчишками. Если кто спросит — просто скажу, что мошка попала в глаз...
Я не знаю сколько мне, скоро тринадцать, или уже тридцать три. Этому ощущению и желанию не расставаться с детством — я научился у Рэя Брэдбери и его книг.
Прошлой ночью у нас тут, в деревне, где я сейчас живу у родственников, был сильный гром. Гроза приближалась с полуночи, сверкало, прошелся небольшой дождь, но вспышки и гулкие, глухие, раскатисто-рокочущие звуки грома продолжались еще часов до пяти утра...
Гром как символ изменившейся реальности, того самого эффекта бабочки. Еще один символ того, что отныне более уже ничего не будет прежним...
Мир осиротел и постарел сегодня, потому что от нас ушел Патриарх, мудрый и добрый дедушка, тот, кто хранил детство в своих глазах и своем сердце как никто другой.
Двадцать лет и два месяца назад, апрельским вечером 1992 года, я сидел рядом со своим отцом, когда он вдруг сказал мне — "По радио сейчас передали — умер Айзек Азимов". Я тогда понял, что будет время, рано или поздно, когда будут уходить и другие писатели, которых я знаю, читаю, люблю. Которых я буквально вчера брал в библиотеке. Или которые сделали меня таким какой я есть. Это было печальным открытием для тринадцатилетнего пацана. Это оставляет в немой растерянности и сейчас, спустя два десятка лет.
Брэдбери и впрямь был в каком-то смысле для меня как дедушка, подсознательный символ деда. Деда, которого у меня никогда не было, ну, то есть которого я просто не знал в силу обстоятельств.
Он научил меня многим и самым разным вещам. Красоте, доброте, свету. Правде жизни, черному юмору и мраку. Показал, что американский мальчишка-ровесник такой же как я, из плоти и крови, с такими же мечтами и страхами. Показал и темную сторону, изнанку детства. Я соглашался с ним, кивал как кивает деду внук.
Он дарил мне завораживающие и будоражащие вещи — Человек в картинках. Урочный час. Здравствуй и прощай. Поиграем в Отраву. Тот, кто ждет. Ревун. Гонец.
Не все из них я оценил, принял, понял сразу, но многие пришли вовремя.
И конечно же два величайших гимна детству, давших мне ответы на множество вопросов — Вино из одуванчиков и Что-то страшное грядет.
И конечно же Марсианские хроники, поначалу местами казавшиеся мне в детстве довольно скучными, но потом раскрывшие всю свою поэтику и красоту. Наш мультфильм по рассказу "Будет ласковый дождь", впрочем, меня, как дитя "поколения, рожденного в тени атомной бомбы", не мог не впечатлять и не пугать уже тогда...
Прощайте, м-р Рэй Брэдбери. С Вами я научился возможно самому лучшему.
|
Подписка
Количество подписчиков: 125