Явление Богов

Прежде установления точного времясчисления, когда земля еще была не устроена, всюду царствовал хаос. Земля и вода, свет и тьма, звезды и небесная твердь представляли из себя одну дымящуюся, пенящуюся, не имеющую определенной формы массу.

Все было безобразно, все было перемешано, и не существовало ни одного живого создания.

Призраками носились облака над беспокойно движущеюся морскою поверхностью. Первое божество возникло из чудовищной почки копьеобразного тростника, поднимавшегося из глубины безграничного хаоса. Потом произошли другие божества, но миновали три поколения божеств, прежде чем определились точные границы между небом и землей. Наконец, на том месте, где поднялась вверх вершина волчьей травы, явились первые небесные духи.

Власть их не простиралась на глубоко лежащий под ними мир, в котором еще долго после того царил хаос. Только четвертому поколению богов было предназначено совершить создание и устройство земли.

Эти два существа были — могущественный дух воздуха Идзанаки и прекрасная богиня облаков Идзанами. От них произошла вся жизнь.

Идзанаки и Идзанами прогуливались по колеблющемуся небесному мосту, который висел над пропастью, отделявшей землю от неба. Он поддерживался воздухом надежно и крепко. И сказал однажды дух воздуха богине облаков:

— Под нашими стопами должно возникнуть королевство, и мы будем посещать его.

И, сказав это, он вонзил свой украшенный драгоценными камнями жезл в самую глубину кипящей массы.

Капли, которые сорвались с острия его жезла, окаменели, и из них образовался остров Оногоро.

И сошли на него создатели мира и возвели на нем огромный гористый конус с тем, чтобы на вершине его мог утвердиться небесный мост, и чтобы вокруг него мог вращаться весь остальной свет в вечном круговороте.

Мудрость небесных духов определила Идзанаки быть мужем Идзанами, и эта божественная пара должна была поселиться на земле. Но как то приличествовало их высокому происхождению, бракосочетание должно было завершиться приличествующим случаю празднеством.

И вот Идзанаки пошел вокруг созданной ими горы слева направо, а Идзанами — справа налево. И когда богиня облаков издалека еще заметила духа воздуха, она в восхищении воскликнула:

— Ах, какой прекрасный и миловидный юноша! 'На это Идзанаки с воодушевлением тоже воскликнул:

— Какая прекрасная, красивая девушка!

Они приблизились друг к другу, взялись за руки, и брак был заключен. Но по некоторым неведомым причинам супружеская жизнь обоих богов не была счастлива, на что они надеялись прежде. Они создали новый остров Аавни, который выступил из глубины моря, но он оказался обнаженной пустыней.

Хируко — их сын-первенец — был человек слабого сложения, почему создатели земли положили его в челнок, сплетенный из волчьей травы, и покинули его на волю и милость ветра и волн.

В глубокой печали перешли Идзанаки и Идзанами по небесному мосту на небо, где небесные духи держат свой вечный совет. Они узнали от духов, что Идзанаки должен был заговорить первый, когда они встретились, обходя гору земли. И вернулись супруги снова на землю, и снова отправился в путь — Идзанаки по правой, а Идзанами по левой стороне вокруг горы. И когда они повстречались на этот раз, Идзанаки воскликнул первый:

— Ах, какая прекрасная и миловидная девушка! А из уст Идзанами радостно раздалось ему навстречу:

— Ах, какой прекрасный и миловидный юноша!

И снова взялись они за руки, и с этих пор началось их полное счастье. И вот создали они семь больших островов королевства Япония; сначала роскошный остров Большой Ямато; потом — Теукуши, Ихо, и много других.

Маленькие, скалистые островки архипелага образовались из морской пены и раскатывающихся волн, когда они, высоко взбрызгивая, громоздились на морском побережье уже созданных островов.

Таким образом образовались Китай и весь материк остального света. Идзанаки и Идзанами были дарованы четверо детей: властитель рек, бог гор, позже — бог деревьев, и богиня, посвятившая себя защите нежных растений и трав. И сказал тогда Идзанаки Идзанами:

— Ну, вот мы создали могущественное королевство восьми островов, с горами, реками и растениями; но теперь должно явиться божество, которое бы властвовало над этим чудным миром.

Прошло время, и Идзанами подарила своему супругу дочь. Ее ослепительная красота и величественный вид говорили о том, что ее трон должен находиться среди облаков. То была Аматэрасу — богиня, озаряющая небо. Идзанаки и Идзанами были восхищены и воскликнули:

— Наша дочь должна обитать в голубом эфире глубоких небес и с высоты их управлять миром!

И тотчас же они возвели богиню на вершину горы и по чудесному мосту — на небо. Едва небесные духи завидели Аматэрасу, они тоже воскликнули в восхищении:

— Ты должна вступить в нежную синеву небосвода, где отныне ты будешь сиять, и твоя сердечная улыбка будет одушевлять все мироздание и землю. Белокудрые облака будут твоими слугами, а сверкающие капельки росы — твоими мирными посланниками!

Следующий ребенок Идзанаки и Идзанами был сын, и так как он был тоже прекрасен собой и нежен, и навевал грезы, как летний вечер, то они порешили, что он тоже должен обитать на небе, как соправитель Аматэрасу; имя его было — Тзуку-Иоми, бог месяца.

Бог Сусано-о был другой сын божественной пары. Но совершенно противоположно брату и сестре, он любил мрак и тень. Когда он плакал, от слез его травы выжигались на горах, цветы увядали, и люди умирали. Мало было радости Идзанаки от него, но все же он назначил ему владеть океаном.

После того как был создан свет, счастливой жизни духа воздуха и богине облаков настал конец. Родился всеистребитель Бог огня, и Идзанами умерла. Она скрылась в глухое уединение царства лесов, в страну Кии, а затем сошла в мрачные владения подземного мира.

Идзанаки был смертельно огорчен разлукою с Идзанами; он собрался в путь искать ее и достиг ворот царства мрака и тени, где и не ведали о существовании солнечного света.

Сама Идзанами страшно желала покинуть это место печали и вернуться на любимую ею землю. Но все же дух ее вышел навстречу Идзанаки и нежно, заботливо умолял его не искать ее в этих подземных пещерах.

Но отважный бог Идзанаки не послушался добрых советов. Он устремился вперед и при свете, изливающемся от его гребня в волосах, искал долго и усердно свою возлюбленную супругу. Страшные призраки выступали перед ним, но он следовал мимо них с королевским величием. Стоны, безнадежные сетования погибших душ звучали в его ушах, но страх был ему неведом.

После долгих поисков он нашел свою Идзанами: она лежала на земле — полное олицетворение безграничного отчаяния, до того изменившаяся, что Идзанаки долго, недоверчиво всматривался в ее глаза, прежде чем узнал ее. Но Идзанами разгневалась на Идзанаки за то, что он не послушался ее уговоров, так как знала она, что его труды и мучения, претерпеваемые за нее, будут бесполезны. Без согласия властителя подземного мира она не смела вернуться на землю, а этого согласия она тщетно добивалась и сама.

И должен был Идзанаки бежать, жестоко теснимый восемью чудовищами подземелья, чтобы спасти свою жизнь. Он храбро защищался мечом и, наконец, сбросил свой головной убор, который превратился в драгоценнейшие пурпуровые грозди винограда, бросил и гребень, изливавший свет, который превратился в нежные бамбуковые стебли, и тем временем, пока чудовища жадно глотали сладкий виноград и нежные стебли, Идзанаки достиг широких ступеней лестницы, которая вела на белый свет. Но на последней ступени он остановился и бросил Идзанами:

— Надежда на нашу встречу пропала, наша разлука будет навеки!

Перед Идзанаки простирался океан, широко-широко без конца, на поверхности его отражался образ его любимейшей дочери Аматэрасу. Она, казалось, умоляла его погрузиться в волны и омыться в беспредельных водах океана.

И едва только он окунулся — раны его закрылись, и чувство бесконечного примирения со всеми овладело им.

Жизнь создателя земли была кончена. Он оставил мир своим детям и перешел в последний раз тысячецветный небесный мост. И поныне живет дух воздуха с небесными духами в обширных пределах солнечного сияния.

Дева Луны

Весна начиналась на морском берегу Суруга. Нежная зелень оживляла заросли бамбука. Розовое облако тихо опустилось с неба на ветви зацветавших вишен. Сосновые леса струили весенний аромат. Тихо было на берегу, только море рокотало. Чуть слышные звуки доносились издалека. Быть может, то была песнь шумящей воды, быть может — шум проснувшегося ветра, быть может — мелодия плывущих облаков.

Небывалая, нежная музыка то усиливалась, то затихала, и звуки походили на шум морского прибоя; медленно, незаметно все приближалась и приближалась музыка. Из-за вершины горы Фудзияма видно было снежно-белое облако, спускавшееся за землю.

Ближе и ближе доносилась музыка. И внезапно задушевный, чистый голос запел песню, которая вся дышала миром и спокойствием месячного сияния. Белое, перистое облако неслось к морскому берегу. Одно мгновение покоилось оно на взморье и затем растаяло... ?, ...У моря стояла юная девушка в сверкающем одеянии. В руках она держала сердцевидный инструмент, и в то время как пальцы ее касались струны, она пела небесную песнь. На ней было одеяние из перьев — белое без единой отметинки, как грудь дикого лебедя. Юная дева смотрела в далекое озеро. Затем она направилась к сосновому лесу, окаймлявшему морской берег. Птицы порхали вокруг нее. Они садились ей на плечи и прислонялись своими мягкими головками к ее щекам. Она нежно гладила их, и птички, осчастливленные, отлетали от нее. Юная дева повесила свое одеяние на ветви сосны и пошла окунуться в море.

Был полдень; один рыбак присел под сосной обедать. Внезапно заметил он ослепительно белое одеяние.

— Быть может, это дар богов! — сказал рыбак Гай-Руко, подходя к нему.

А платье было такое душистое, такое нежное, что он боялся и дотронуться до него, — но, в конце концов, все же его снял. Перья на нем были удивительно сотканы, и нежные, изогнутые крылья украшали его на плечах.

«Снесу-ка я его домой, — подумал рыбак, — и счастье посетит нас».

Но в это время юная дева вернулась с моря. Рыбак не слышал шума ее шагов, пока она не стала перед ним.

И внезапно раздался ее нежный голос: — Одеяние принадлежит мне! Отдай его мне, прошу тебя!

Рыбак стоял молча, как громом пораженный, потому никогда еще не видел он такого грациозного создания. Она казалась не от мира сего. И сказал он:

— Как твое имя, дивно прекрасная дева? И откуда ты? Тогда она отвечала:

— Ах, я одна из юных дев, которые прислуживают луне. Я являюсь с мирным известием к океану. И я шепнула ему на ухо об отливе и теперь должна снова вернуться на небо.

Но Гай-Руко возразил:

— Я хотел бы посмотреть, как ты танцуешь, прежде чем ты улетишь отсюда!

Дева Луна отвечала:

— Отдай мне одеяние из перьев, и я протанцую небесный танец! Рыбак стал было противиться:

— Танцуй, — говорил он, — тогда я тебе отдам одеяние. Вся сверкающая, юная дева гневно воскликнула:

— Злые духи унесут тебя в свое царство, если ты будешь сомневаться в словах богини! Без моего одеяния я не могу танцевать. Каждое перышко на нем — это подарок небесной птички. Их любовь, их вера носят меня по воздуху.

И когда она произнесла эти слова, рыбак застыдился и сказал:

— Я поступил против совести, прости меня!.. — и подал ей одеяние, и Дева Луны облеклась в него.

И поднялась она от земли, тронула струны и запела. Чисты и невыразимо прекрасны были звуки ее пения. То была ее прощальная песня с землею и морем. Когда она кончила ее, то заиграла веселую, с трелями, песенку и стала танцевать. Мгновениями она слегка касалась поверхности быстро пенящегося моря, затем своею маленькой ножкой — вершины сосны вышиной до поднебесья. А затем проносилась мимо рыбака и улыбалась, когда трава шуршала под ее ногами; она летала по воздуху вокруг деревьев, между бамбуковой зарослью, и под ветвями цветущей вишни. И музыка не умолкала, и, не переставая, танцевала дева, а Гай-Руко любовался ею, полный удивления и восхищения, потому что ему казалось, что это грезится дивно-прекрасный сон...

Но внезапно веселая музыка смолкла. И танец прекратился. И тогда запела девушка о месячном свете и о тишине вечера. И в то же время она кружила по воздуху, сначала — медленно, потом все быстрее и быстрее, и поплыла она прочь оттуда над лесами к далеким горам.

Музыка еще звучала в ушах рыбака, а дева уносилась все дальше и дальше. Гай-Руко глядел ей вслед, пока еще можно было различить ее снежно-белую фигуру. Но ветер все еще доносил легкие звуки песни, пока они — один за другим — не затихли вовсе.

А рыбак снова был один, один с плеском моря и благоуханием сосен.

Богиня Солнца

Аматэрасу, богиня солнца, вступила на трон в далеком, глубоком, голубом небесном своде. Ее сияние служило небесным божеством радостною вестью.

Орхидеи и ирис, цветы вишен и слив, рисовые поля и коноплянники — отвечали ей улыбкою на улыбку, а озера и воды отражали ее в тысячах сверкающих красок.

Но Сусано-о, брат Аматэрасу, который владычествовал над океаном и теперь управлял за бога месяца, завидовал славе и всепокоряющей власти сестры.

Довольно было одного шепота испускающей лучи богини, и весь свет превращался в слух, и голос ее воспринимался в глубине кристаллов и на дне зеркально-прозрачного озера.

Ее рисовые поля приносили урожай с избытком, находились ли они на откосе горы, в защищенной долине, или подле бушующего потока, и ее фруктовые деревья склонялись под тяжестью плодов.

А голос Сусано-о не был так чист, его улыбка не была такою светящейся. Его поля, окружавшие палаты, часто затопляло, и они гибли; его рисовые посевы тоже гибли по временам.

Гнев и досада бога месяца не имели границ, но Аматэрасу была бесконечно терпелива и все прощала ему.

Раз сидела богиня солнца, как всегда, озабоченная работой, во дворе своего небесного жилища, и пряла. Прядильщицы небесного происхождения редкой красоты окружали источники, над волнами которых плавало благоухание цветов лотоса, и раздавались чудные песни, возвещавшие о ветре, облаках, о небесном своде.

И внезапно через небесную синеву пал к ногам прядильщицы окоченевший труп пегого коня — любимца богов. Завистливый Сусано-о убил его и снял шкуру.

При виде коня Аматэрасу содрогнулась и уколола себе палец веретеном и, возмущенная свирепостью брата, удалилась в пещеру и заперла за собою дверь небесного жилища в скале.

Весь мир погрузился в мрак. Радость и добродушие, душевная чистота и мир, надежда и любовь — исчезли с угасшим светом. Злые духи, которые до тех пор таились по темным углам, отважились, наконец, выйти на волю и стали бродить повсюду. И их ужасающий смех, их помрачающие разум песни наполняли ужасом сердца.

В конце концов, собрались все боги, которые опасались и за свою безопасность, и за существование всего прекрасного на свете, собрались в русле небесного потока, воды которого высохли.

Все знали, что только одна Аматэрасу может помочь им. Но чем им склонить небеса озаряющую богиню вступить в этот мир мрака и раздора?!.. Восемьсот божеств было приглашено на совет, и, наконец, был найдет план, как вывести Аматэрасу из ее заточения.

И вот Аменако повырывал с корнями священные деревья Сакаки, что растут на небесных холмах, и рассадил их перед входом в пещеру. Высоко на верхних сучьях повесили ценные цепи из блестящих драгоценных камней, которые еще Идзанаки подарил богине солнца.

Средние ветви занимало зеркало, изготовленное из благородных металлов небесных гор. Его блестящая поверхность испускала от себя лучи, словно лик солнца.

Остальные боги соткали из волокна, конопли и бумажной шелковицы королевское одеяние белое с голубым, которое они, как знак выражения своего усердия, повесили на нижних ветвях дерева Сакаки.

Был еще выстроен дворец, окруженный садом, в котором богиня растений повелела цвести многим тысячам любимейших растений и цветов. И вот все было готово.

Тогда Аменако выступил вперед и громким голосом попросил богиню солнца показаться им... но тщетно. Тогда началось великое торжество. Удзумэ, богиня радости, громко запела и стала водить хоровод.

Листья вереска украшал и ее голову, а сухостебельник с небесной горы Кагу опоясывал ее гибкий стан; дикий виноград обвивался вокруг развевающихся рукавов в то время, как она держала в руке листья дикого бамбука, увешанного, словно волшебный жезл, крошечными мелодичными колокольчиками.

Удзумэ играла на бамбуковой флейте, между тем как восемьсот мириадов божеств сопровождали ее со своими музыкальными инструментами. Одни трещали деревянными погремушками; у других были инструменты с натянутою тетивою, по которой они с быстротою молнии проводили стеблями волчьей и простой травы; огромный огонь был разведен вокруг пещеры, и когда зеркало отбросило отражение его зарева, принялись кричать «долгопевучие птицы вечной ночи», как будто утро забрезжило. Веселость взяла свое.

Ряды богов становились все оживленнее и оживленнее, и боги смеялись так, что небо содрогалось, словно от грома. Аматэрасу неподвижно слушала в своем уединении пение петухов, звуки музыки и шум танцев; но когда небо содрогнулось от хохота богов, она опасливо выглянула из своего убежища и спросила:

— Что это значит? Я думала, небо и земля погружены во мрак, но вижу свет. Удзумэ пляшет, и все боги смеются!. Удзумэ отвечала:

— Я могу танцевать, и боги могут смеяться, потому что среди нас теперь находится одно божество, чья красота подобна твоей! Погляди-ка!..

Аматэрасу бросила взор на зеркало и страшно изумилась, заметив в нем богиню сверхъестественной красоты. Она вышла из пещеры, и у порога, тотчас же перед входом была свита веревка из рисовой соломы, чтобы богиня не могла скрыться назад. Мрак исчез, и явился свет.

И воскликнули тогда восемьсот мириадов божеств:

— О, да не покидает нас никогда богиня солнца!

Замок в морской глубине

Хо-вори, принц Огненная смерть, сын Ниниги, был искусный охотник. Он убивал метко всех зверей — жестко-волосатых и мягко-волосатых.

Его старший брат Хо-зери — принц Молния, был рыбаком, и своими сетями улавливал всех широко-чешуйных и узко-чешуйных рыб. Но часто, когда налетал ветролом, и волны громоздились высоко-высоко к небу, он не вылавливал ни единой рыбы.

Однажды, когда бога непогод не было дома, Хо-зери должен был оставаться дома; когда настала ночь, из гор вернулся Хо-вори, нагруженный добычей. Тогда Хо-зери сказал брату:

— Ах, как бы я желал, чтобы ты подарил мне свой лук и стрелы; я лучше стану охотником. За то ты получишь мои удочки.

Сначала Хо-вори ни за что не соглашался на это предложение, но, в конце концов, мена произошла.

Но принц Хо-зери не был охотником от рождения. Он не умел ловко выследить дичь, не умел преследовать ее быстрым бегом и верно целиться...

И принц Хо-вори каждый день напрасно въезжал в открытое озеро и бесплодно закидывал свои удочки, он не вылавливал ни одной рыбы. И вдобавок ко всему он еще потерял братнин рыболовный крючок. Вот и пришел Хо-зери к Хо-вори и сказал:

— Здесь — счастье гор, там — счастье озера!.. Пусть каждый из нас вернет счастье другому. Хо-вори ответил:

— И я не поймал твоим крючком ни одной рыбы, и в конце концов уронил его в море.

Страшно разгневался старший брат и резко стал требовать возвращения своего сокровища. Это было большое несчастье для принца Огненная смерть. Он сломал свой добрый меч и наделал из него пятьсот рыболовных крючков, которые предложил своему брату, но это нисколько не утешило Хо-зери, который продолжал неистовствовать и требовать своего рыболовного крючка.

Хо-вори не находил ни утешения, ни помощи. Однажды он сидел на берегу моря и вздыхал глубоко-глубоко; и услышал его стенания морской дед и спросил о причине его печали. И поведал ему Хо-вори об утрате рыболовного крючка и о гневе брата; тогда морской дед обещал оказать ему помощь.

Он сплел бамбуковые стебли так плотно, что морская вода не проступала между ними, и на этот плотик поставил маленький, крепкий челнок. Хо-вори вспрыгнул в этот челнок, который унес его в открытое далекое море. Немного спустя челн стал опускаться, как предвещал морской дед. Он опускался все глубже и глубже, пока не достиг дворца, который был выстроен на морском дне из сверкающей рыбьей чешуи.

Перед дворцом находился колодец в тени мощного дерева дикая корица. Принц Огненная смерть опустился сверху на широко-тенистые ветви и внезапно увидел девушку, приближающуюся к колодцу. В руках она несла чашу, украшенную драгоценными камнями; то была прекрасная Тохо-Тама, несравненный драгоценный камень, дочь Вата-Тзу-Ми, морского короля.

Хо-вори был просто зачарован блистательною красотою, ее длинными, ниспадающими волосами и нежными, глубокими, голубыми глазами.

Девушка наклонилась, чтобы наполнить чашу и вдруг заметила в воде отражение принца; она уронила чашу и чаша разлетелась вдребезги на тысячу черепков. Тохо-Тама бросилась к отцу и воскликнула:

— Юноша, одетый с божественной прелестью и красотою, сидит на ветвях дикой корицы. Я видела отражение его лица в колодце!..

И понял морской король, что это должен быть искусный охотник принц Огненная смерть. Тогда Вата-Тзу-Ми отправился под дикую корицу, вскинул глаза на Хо-вори и сказал:

— Сойди вниз, о, сын богов, и войди в мой дворец!..

И Хо-вори послушался его, и король повел гостя во дворец и усадил на свой трон, убранный кожею морских львов, и в честь принца было устроено большое торжество; убранство стола состояло из ветвей коралла, а тарелки были из отливающего серебром перламутра. Прозрачное вино подавалось в чашевидных морских цветах, и чудилось Хо-вори, что никогда еще не пировал он за таким роскошным столом.

Когда праздник окончился, он поднялся с Тохо-Тама на кровлю дворца, и сквозь голубую воду, что колебалась над ним, увидел, хоть и не отчетливо, Богиню солнца. Он видел горы и долины океана, колеблющиеся леса могущественных морских растений — приют морских животных.

И поведал Хо-вори Вата-Тзу-Ми об утрате рыболовного крючка; тогда король позвал своих подданных и опросил их всех до одного. Ни одна рыба ничего не знала о крючке, однако омар сказал:

— Когда я на днях сидел в моей пещере между скалами, некая рыба плыла мимо меня; рот ее распух, и она проплыла мимо, озабоченная, не приветствуя меня.

Тогда Вата-Тзу-Ми заметил, что именно эта рыба не явилась на его зов. Быстроплавающий посол был послан привести ее, и когда она явилась, в ее несчастном распухшем рте был найден рыболовный крючок. Хо-вори получил его обратно и был счастлив. Тохо-Тама стала его женою, и зажили они вместе в прохладном чешуйном дворце.

Принц Огненная Смерть старался узнать непроницаемые тайны морской глубины. Он узнал причину радости и гнева океана. Дух непогоды верхнего моря не властвовал в морской глубине; каждый вечер Хо-вори засыпал, убаюкиваемый нежным колебанием воды. Много раз наступал прилив и сменялся отливом.

Однажды в тишине ночи Хо-вори глубоко-глубоко вздохнул. Сердцем Тохо-Тама овладело беспокойство. Она рассказала отцу, что Хо-вори грезит своей родиной, и что глубокая тоска по ней снедает его. Тогда Вата-Тзу-Ми положил два драгоценных камня в руки Хо-вори: один камень управлял приливами, другой — отливами океана, и сказал ему при этом:

— Возвращайся назад на землю, несомый моим верным морским драконом, и отнеси Хо-зери потерянный рыболовный крючок. Если брат твой будет еще враждовать с тобой, вынь драгоценный камень, который управляет приливом, и воды поднимутся и поглотят твоего брата. Если же он станет умолять тебя о прощении — вынь второй камень, и все будет хорошо.

Хо-вори покинул дворец в морской глубине и дракон мгновенно умчал его на родину. Когда он ступил ногою на сушу, то снял свой меч, обвязал его вокруг шеи дракона и сказал:

— Отнеси это морскому королю в знак моей любви и благодарности.

Посол Неба

Боги взирали с небесной высоты и видели, что злые подземные духи все больше и больше заселяют землю. Ни днем, ни ночью не было от них спокойствия. Осхи-Хоми — Светлокудрый, один из высших небесных духов, был назначен снизойти на землю и править ею. Едва только вступил он на «плавающий мост», как услышал шум раздоров и суматохи, вернулся назад и сказал:

— Изберите вместо меня другое божество совершить это дело.

И созвали тогда Великий небесный дух и Аматэрасу восемь сотен мириадов божеств в русло высохшего небесного потока. И богиня солнца сказала:

— В мире царят неустройство и смятение. Божество должно снизойти к ним, чтобы приготовить почву для нашего сына принца Ниниги, который должен ею управлять. Кого же нам послать?

И восемьсот мириадов божеств сказали:

— Пусть Аме-Нохо сойдет на землю.

И Аме-Нохо спустился на землю; ему жилось там так счастливо, что он почти совсем забыл о данных ему поручениях небесными божествами. Он жил в мире со злыми духами, и беспорядки, и неустройство царствовали по-прежнему.

Три года ждали известий Великий небесный дух и Аматэрасу, но все напрасно. Тогда они сказали:

— Пошлем Аме-Вако, юного небесного принца, он будет тщательно следовать нашему приказанию.

И они дали ему огромный небесный лук для дичи и небесную оперенную стрелу, которая всегда попадала в цель.

— С этим ты должен начать войну против злых подземных духов и водворить порядок в стране!..

Но едва только юный принц опустился на морской берег, — перед ним очутилась дивно прекрасная принцесса Блеск-земли. Ее грациозность очаровала Аме-Вако. Он любовался ею и не мог отвести от нее взора. Вскоре после того они вступили в брак.

Миновало восемь лет. Юный принц убивал время веселыми пиршествами и удовольствиями. Ни разу даже не пытался он водворить на земле мир и порядок; он даже входил в сношения с земными духами и действовал заодно с ними наперекор небесным духам, чтобы владычествовать надо всею землею самостоятельно.

И снова собрались восемь сотен мириадов божеств в русле тихого небесного потока. Богиня Солнца сказала:

— Наш посол слишком медлит с ответом. Кого послать нам, чтобы разведать причину его медлительности?

И кликнули тогда боги верного Фазана и дали ему такой наказ:

— Ступай к Аме-Вако и скажи: «Боги неба послали тебя в страну камышей, чтобы восстановить мир и низвергнуть злых духов той страны. Восемь лет ты хранил молчание. Что за причина тому?»

Фазан поспешно слетел на землю и опустился на широко распростертые ветви дерева, растущего у ворот перед дворцом принца; он повторил от слова до слова наказ и не получил никакого ответа. Но услышала приближенная Ама-но-загу возглас Фазана, обращенный к принцу; она явилась к принцу и сказала:

— Крик Фазана предвещает бедствие! Возьми лук и стрелу и убей его.

А Аме-Вако, ни о чем не думая, прострелил Фазану сердце. А небесная стрела понеслась все дальше, и дальше. Быстро, как ветер, мчалась она через воздушные пространства и, наконец, разорвала облака и упала к ногам богини Солнца, сидевшей на своем троне. Аматэрасу увидела, что это была одна из тех стрел, которыми вооружили принца, и что перья ее были запятнаны кровью. Тогда она подняла стрелу и отбросила ее далеко от себя.

— Если этой стрелою посол наш метил в злых земных духов, то она не ранит юного принца; но если сердце Аме-Вако испорчено — пусть стрела убьет его.

И случилось так, что когда принц предавался отдохновению после того как с большим торжеством отпраздновал жатву, стрела безошибочно примчалась к своей цели и пронзила сердце принца... Громко вскрикнула принцесса, увидев мертвым своего юного супруга. Ее болезненные стоны достигли неба. И тогда отец Аме-Вако поднял страшный ураган, и ураган этот вознес убитого принца в голубое поднебесье.

Был выстроен огромный дом печали; восемь дней и восемь ночей раздавались в окрестностях плач и жалобы, даже дикие лебеди на реках, серые цапли и птицы-рыболовы, воробьи и фазаны издавали печальные стенанья. Когда явился Айи-шики оплакивать своего брата, он был до того поразительно схож с юным принцем, что родители обняли его и сказали:

— Наше дитя не умерло, нет! Наш господин не умер, нет!..

Но Айн-шики разгневался на то, что его приняли за брата. Он выхватил десятилезвиевый меч и изрубил на части «дом печали» и развеял щепы на все четыре ветра.

Тогда небесные божества сказали:

— Таке-Мика должен сойти и низвергнуть эту мятежную страну.

В сопровождении Тори-Буне отправился он в путь и пришел на морской берег Инасо, в страну Тдзумо. Они обнажили свои мечи. Таке-Мика и Тори-Буне сели со скрещенными ногами на лезвия мечей и с той поры они начали войну с земными духами и вскоре победили их.

Когда мир в стране был водворен и поручение исполнено, они вернулись назад в голубые сферы высокого неба.

Принц Ниниги

Аматэрасу воскликнула из своего сверкающего золотом дворца, обращаясь к правнуку, принцу Ниниги:

— Выйди из твоих небесных скалистых палат и отправляйся управлять тучными нивами вечно зеленых рисовых полей.

Она дала ему много подарков: драгоценные камни из недр небесных гор, кристаллы, прозрачные, как солнечный луч, и меч, который ее брат, Сусано-о выковал из хвоста страшного дракона. Она дала ему также и зеркало, чье сияние некогда вызвало ее из пещеры, и сказала при этом:

— Тщательно храни это зеркало, как только ты заглянешь в него, оно покажет тебе мой образ.

Были избраны бесчисленные божества сопровождать принца Ниниги, между ними находилась Удзумэ, та, которая танцевала до тех пор, пока небо не заколебалось от смеха богов.

Целая толпа прорвала оболочный покров и готовилась уже спуститься на землю, но внезапно на перекрестке, где небесная тропа как раз разбивается на восемь различных тропинок, появилось божество гигантской величины, сверкая страшными, огненными глазами. Веселое расположение покинуло толпу божеств при этом виде, и она повернула назад. Только одна прекрасная Удзумэ выступила навстречу страшилищу-великану и сказала ему:

— Кто ты такой, что отваживаешься препятствовать нашему сошествию на землю?

Божеству по душе пришлось прекрасное бесстрашие юной Удзумэ, и он приветливо возразил ей:

— Я — бог земли, благосклонный к вам; меня называют бог Проселка. Я выхожу навстречу принцу Ниниги поклясться ему в своем усердии и предложить ему быть проводником. Вернись и скажи великому богу, что принц Сарута кланяется и желает здравствовать. Это сам принц и есть, о, Удзумэ!

Богиня, радостная и веселая, была счастлива, слыша эти слова, и сказала:

— Сонм богов сойдет на землю, и ты сам будешь иметь возможность приветствовать принц Ниниги. На то бог Проселка ответил:

— Прикажи же сонму богов спуститься на гору Такахихи, в области Тсукусхи. Я буду дожидаться их прихода на вершине горы для торжественного приема

.

Повернула Удзумэ назад к богам и передала им это поручение. Когда принц Ниниги услышал ее слова, он вторично прорвал восьмитысячный покров облаков и по небесному мосту спустился на вершину горы Такахихи.

Вот и отправился принц Ниниги с принцем Саруты, как проводником, странствовать по государству, которым он должен был управлять. Он осмотрел цепи гор и озер, широкие поля камыша и бесконечные сосновые леса, реки и долины. Затем он сказал:

— Эта страна, которую целует утреннее солнце, освещает вечернее солнце — счастливая, благословенная страна.

Затем он стал строить себе дворец. Колонны и стены поднимались из глубочайших ущелий долин, а кровля исчезала в небесной синеве. В этом замке Ниниги стал жить сам. И сказал он Сарути:

— Пусть бог Проселка возвращается на свою родину. Он был нашим проводником, и за то да будет очаровательная Удзумэ его супругой и царицей своей страны.

Удзумэ послушалась наказа Ниниги, и в Саруте, благодаря ее мужеству, веселости и красоте, она была впоследствии всеми уважаема и любима.

И случилось однажды, что сын богов гулял по берегу моря и внезапно повстречался там с миловидной юной девушкой. Он спросил ее:

— Как твое имя? Она отвечала ему:

— Я дочь бога «Властитель горных цепей», а мое имя — Ко-но-хане, принцесса Древоцвета.

Принц сразу полюбил прекрасную принцессу. Он отправился к Властителю горных цепей и попросил у него руки его дочери.

Но у Охо-Яма была старшая дочь по имени Яха-Нага, которая была далеко не так хороша, как ее сестра; горный дух желал, чтобы потомство принца Ниниги жило вечно, подобно сказам, и было цветуще, подобно цвету деревьев. Поэтому Охо-Яма послал своих дочерей к Ниниги с роскошными одеяньями и драгоценными подарками. Но принц любил только дивно прекрасную принцессу Ко-но-хане и взором не оделял Яха-Нага. Тогда последняя воскликнула в диком гневе: — Если бы ты взял меня в жены, то ты и твои дети жили бы вечно на земле; но так как ты полюбил мою сестру, то твое потомство будет скоропреходяще и мгновенно, как цвет деревьев!

Вот от этого-то и происходит, что человеческая жизнь такая короткая в сравнении с жизнью прежних богов.

Некоторое время принц Ниниги и принцесса Ко-но-хане жили счастливо; а затем словно темное облако омрачило их жизнь.

Ко-но-хане была нежной красоты, свежа, как утро, чиста, подобно белому цветку вишни. Она любила солнечное сияние и легкий западный ветерок. Она любила нежный дождик и тихие летние ночи.

Но в сердце Ниниги вспыхнуло пламя зависти. В скорби и отчаянии заперлась принцесса Ко-но-хане в своем дворце и приказала поджечь его. Зашевелились огненные языки и стали въедаться все глубже и глубже в стены здания — Ниниги остолбенел, увидев огонь, в отчаянии и ужасе. Но внезапно из пылающего здания выбежали три маленькие мальчика и окликнули отца; обрадовался принц Ниниги, когда прекрасная Ко-хо-нане невредимая пошла к нему навстречу, — он бросился к ее ногам и молил о прощении. А трех детей они назвали так: Хо-зери — Огненная Искра, Хо-зузери — Огненный Жар и Хо-вори — Огненная смерть.

Много лет спустя Ниниги разделил свою власть между своими сыновьями и затем вернулся в области голубой небесной дали.

Ящик

Человек пошел охотиться на вискачей. Пройдя несколько сот метров, он увидел множество зверьков и настрелял их полный мешок. Но вернувшись на то же место в следующий раз, никакой дичи там не нашел и направился дальше.

В конце концов он добрался до незнакомой деревни. На площади толпился народ: зарезали корову, все готовились к празднику. Люди заметили чужака и стали гадать, кто он такой. Мужчины жарили мясо.

— Пойди спроси, — велели они товарищу, — откуда он; и пригласи к нам — пусть тоже покушает. И пусть к вождю сходит!

Человек боялся идти к вождю, но окружающие принялись его ободрять. Тогда охотник приблизился к дому вождя и прокричал вежливое приветствие.

— Будь любезен, — ответил вождь, — пойди наруби дров. Вот топор. Налей в котел воды, разожги огонь и заготовь дров. Воду поставь кипятиться. Но топлива принеси побольше, чтобы вода быстрее согрелась. Как закипит, мы бросим тебя в котел!

Маленький мальчик, стоявший неподалеку, прошептал человеку:

— Постарайся схватить топор, ведь вождь собирается прикончить тебя!

— Как же мне рубить, вождь? — спросил человек, подойдя к дереву.

Вождь стал показывать, а человек ударил его топором по шее и убил. А дальше стал думать, что ему делать с детьми вождя. Он заметил большой ящик и позвал ребятишек:

— Ну-ка прячьтесь скорее сюда, а то сейчас холодный ветер задует!

Дети залезли в ящик, а человек забил крышку гвоздями. Подул холодный ветер, и дети в ящике умерли.

Череп

Нофуетома был неплохой колдун. Он много чего исхитрился создать, но вершиной собственной изобретательности считал растение карай. Некоторые думают, что такого растения не существует в природе, ибо, если индейцев спросить, что такое карай, любой из них укажет какую-нибудь свою лиану или траву. Некоторые карам ложные и слабые — с этим не приходится спорить. Однако каждый, кто намажется соком настоящего карам, видит в темноте.

С тех пор, как ночь для Нофуетомы сделалась светлее дня, он стал от заката до рассвета бродить в лесу и выгребать из дупла древесных лягушек, которые ведут ночной образ жизни. Жена потом подавала их в жареном виде вместе с маниоковыми лепешками. Рыбной ловлей Нофуетома теперь тоже занимался исключительно по ночам: зажигал факел и бил острогой столько рыбы, сколько хотел.

Не удивительно, что по лесу распространялось недовольство. Отомстить Нофуетоме, создавшему колдовское растение, вызвались жабы. Они незаметно проникли в его жилище и устроились, кто под бревном, кто под камнем, кто под брошенной старой корзиной. Всякий раз, когда Нофуетома уходил в лес, жабы вылезали из темных углов и окружали хозяйку дома. Медленно переступая, они приближались к несчастной женщине, совершенно терявшей способность двигаться. Жабы забирались на нее и начинали потихоньку объедать. Кожа, мясо и кровь таяли, остов разваливался.

Подходя к дому, Нофуетома имел обыкновение стучать по корню дерева, росшего у тропы. Этим он желал напомнить жене, что пора подавать мужу лепешки и пиво. Он не знал, что посылает предупреждение жабам. Услышав стук, те восстанавливали женщину из останков и отнимали у нее память. Когда муж входил, она лишь жаловалась на страшную головную боль и, худея день ото дня, отказывалась принимать пищу.

Однажды Нофуетома возвращался с охоты позднее обычного и в спешке забыл ударить по корню. Отворив дверь, он увидел кучу окровавленных костей на полу, а в гамаке — дочиста обглоданный череп. Пока охотник обдумывал, как ему поступить, череп подскочил и вцепился ему в меча. Нофуетома попробовал сбросить череп на пол, но тот укусил его за руку. Каждая новая попытка избавиться от черепа влекла за собой все более жестокое наказание. Нофуетома понял, что сопротивляться глупо — враг перегрызет ему горло. Оставалось смириться.

— Что, не нравится? — ухмыльнулся череп, видя успех дрессировки. — Привыкнешь! Это тебе за то, что позволил жабам меня сожрать!

Отныне жизнь Нофуетомы превратилась в мучение. Он теперь постоянно испытывал острейший голод, так как череп перехватывал почти всю пищу, которую человек подносил ко рту. Свои нечистоты череп извергал на тело Нофуетомы. Спина и плечо почернели и стали заживо гнить, густой рой мух сопровождал охотника, куда бы он не направился. Когда Нофуетома попробовал смыть грязь, череп больно укусил его в щеку, давая понять, что следующая попытка помыться будет стоить человеку жизни.

Нофуетома чувствовал, что долго не протянет, если не придумает какой-нибудь хитрости. Долгое время все планы спасения терпели неудачу: череп проявлял недюжинную прозорливость и ловкость. И все же Нофуетома не зря слыл колдуном. Однажды ночью он сумел втайне от черепа побеседовать со своими амулетами. Духи-хранители дали совет: обещай накормить череп рыбой, а потом попроси его слезть — мол, надо вершу проверить.

Желание полакомиться пересилило осторожность: череп нехотя соскочил с живого насеста на поваленный ствол дерева. В то же мгновение Нофуетома прыгнул в реку и поплыл под водой, сколько позволяло дыхание. Затем вскарабкался на берег и побежал к дому. Захлопнув дверь, он припер ее жердью. Череп прискакал следом, остановился и вдруг закричал голосом жены: — Отдай мою терку для маниоки! Человек приоткрыл дверь и просунул в щель терку. Увидев знакомый предмет, череп слился с ним в бесформенный ком. Ком взвился вверх и превратился в ночного попугая, который кричит при луне. Попугай посидел на крыше, затем улетел в лес.

Гусеницы

Люди шли через лес, из деревни на дальние огороды. У самой тропы грызла листья огромная черная красноголовая гусеница. Проходя мимо нее, все ускоряли шаг, а шедшая позади девушка замедлила.

Какая красивая! мечтательно проговорила она. Будь ты индейцем, я бы вышла за тебя замуж!

Люди на огородах разожгли костер и стали печь клубни. Вот среди зарослей хрустнула ветка, показался незнакомый человек. Девушка смотрела на него, а ее улыбка становилась все шире.

Откуда ты? спросила она.

Ты сама меня позвала, я пришел!

Так они стояли и беседовали.

Сейчас испеку бататы, заторопилась девушка.

Она принесла горячие клубни и принялась счищать кожуру. Когда все пошли домой, неся за спиной корзины с собранным урожаем, человек-гусеница шагал последним. Его тело было выкрашено в черный цвет, на голове горели ярко-красные перья. До деревни добрались уже в темноте. Человек-гусеница направился в дом девушки и покинул его на рассвете.

С тех пор он каждую ночь бывал там, а утром возвращался на свое дерево, превращался в гусеницу и продолжал грызть листья вместе с остальными существами его породы.

Когда признаки беременности стали заметны, сестру девушки подозвал ее муж.

Разузнай, пожалуйста, попросил он, кто любовник твоей сестры. Надо будет взять его в лес пусть принесет своей милой дичи и дикого меда!

Той же ночью мужчина закрыл все выходы из дома в надежде, что гость не уйдет незамеченным. Однако человек-гусеница опять ускользнул.

На следующую ночь муж сестры повторил опять свою попытку и не напрасно: кто-то выбрался из дома перед рассветом и направился прямиком в лес. Это индейца обескуражило: он был уверен, что ночной гость пойдет отсыпаться в дом холостяков посреди деревенской площади. Однако индеец преодолел опасения и последовал за незнакомцем. В зарослях он своими глазами увидел, как тот обернулся гусеницей, закачал головкой и повис на краю листа.

Я-то думал, она кого-то из нас выбрала, а тут вон что! присвистнул мужчина и вернулся домой.

Гусеница это вот кто! хмыкнул индеец в ответ на расспросы жены. Их там много на дереве. Все раскачивают головками и листья грызут.

Несколько дней после этого мужчины пытались преградить человеку-гусенице дорогу, но тому всякий раз удавалось миновать засаду и пробраться к своему дереву.

И вот родился ребенок, маленький сосунок только сосал он у матери не молоко из груди, а кровь из лона. Очень скоро женщина умерла. Собрались родственники, похоронили ее, а ребенка бросили в огонь. Правда бабка над ним было сжалилась, но брат погибшей не стал ее слушать, швырнув отродье в костер. Охваченное пламенем тельце с грохотом лопнуло, и из него полилась высосанная кровь.

Однажды жители отправились в дальнюю охотничью экспедицию. Дома остались только родители погибшей женщины. Они отыскали дерево с гусеницами, навалили вокруг него сухих сучьев и поднесли огонь. Однако лишь немногие гусеницы сгорели. Вы, белые, сами знаете, как вас много. Вы потомки тех гусениц, расползшихся по лесу и спасшихся от огня. Сгори они все, другая была бы жизнь.

Между тем охотники остановились на ночлег.

Слушай, я пожалуй, схожу узнаю, как там мои старики, а потом вернусь, предупредил брат погибшей приятеля.

Наутро он исчез, не попрощавшись.

Что же, не сказал даже до свиданья, надо будет пойти за ним! рассуждал приятель.

Да пусть ушел, его дело, рассуждали люди.

Нет, я тоже пойду!

Он нагнал друга и опять стал расспрашивать, почему тот не попрощался.

Думал, тебя лучше не беспокоить, объяснял первый индеец. Впрочем, раз ты здесь, то пошли вместе.

Они зашагали по направлению к деревне и вдруг услышали пение неизвестной им птицы.

Ку-ка-ре-ку! донеслось со всех сторон. Ку-ка-ре-ку!

Вслед за петушиным криком лес огласили выстрелы: это европейцы охотились на птиц. Гусеницы попадали с веток на землю и стали белыми людьми. В тот же день они развели кур, понастроили себе домов, а двух стариков-индейцев тоже переселили. Охотник не сразу отыскал родителей.

Что здесь происходит, почему вы не у себя дома? закричал он.

Белые построили нам дом.

Но почему, как?

Не знаем. Эти гусеницы попадали с веток и превратились в белых людей.

Тут появился какой-то белый и, ни слова не говоря, выстрелил в того второго индейца, который пошел догонять приятеля. Просто убил его и все. Охотник же наутро собрался назад в лес.

Надо будет рассказать, что случилось, объяснил он отцу.

Услышав рассказ, индейцы заплакали, а затем все двинулись куда глаза глядят. Ведь у них не стало больше земли все белые отобрали. Гусеницы, ставшие европейцами, продолжают пожирать наш лес. Вы, гусеницы, по-прежнему убиваете индейцев. И детей у вас много. Вы едите лес, да нас гоните. Вас теперь и не сосчитать. Ответьте, почему так случилось?

ТЕРРИ ПРАТЧЕТТ:

«ДОБРО, ЗЛО, МИЛОСЕРДИЕ

ПРИВНОСЯТ В МИР САМИ ЛЮДИ»

Подобного читательского ажиотажа Москва не видела давно. Желающие подписать книгу образовали километровую очередь. А герой всего этого хепенинга английский прозаик Терри Пратчетт, чей приезд в столицу организовали издательство ЭКСМО и британская сторона, едва не падал с ног от усталости… Несмотря на это, писатель все же сдержал свое обещание дать эксклюзивное интервью журналу «Если», который на протяжении многих лет не оставлял без внимания ни одной новой книги автора.

В начале июня в издательстве ЭКСМО вышел «Пятый элефант», очередная и, по отзывам фэнов, едва ли не самая сложная и масштабная книга из цикла «Плоский мир». На сей раз командору Ваймсу и его супруге Сибилле пришлось отправиться с ответственной дипломатической миссией в Убервальд – страну, где царит равновесие сил между вампирами, вервольфами и гномами, а люди служат лишь фоном для этого странного троевластия. А заодно расследовать загадочную пропажу Каменной Лепешки – тронного камня, без которого невозможно возведение на престол очередного Короля-Под-Горой.

В то же время капитану Моркоу и констеблю Ангве приходится решать свои личные проблемы, но эти личные проблемы по понятным причинам опять же ведут в Убервальд – веди констебль Ангва принадлежит к старинному роду вервольфов, а равновесие сил в Убервальде, кажется, начинает нарушаться, причем не без помощи родни Ангвы… А тут еще сопровождающие дипмиссию в сверхконсервативный Убервальд представители нацменьшинств Анк-Морпорка – феминистка-гном Шельма (ныне Шелли) Задранец и тролль Детрит, плюс загадочный Иниго Сепаратор, навязанный Ваймсу патрицием Витинари… В общем, понятно, что путь дипломата Ваймса, официального представителя вольного Анк-Морпорка, не будет усыпан розами…

— Начиная цикл о Плоском мире, вы знали, что он разовьется в столь сложное полотно?

— Понятия не имел. Меня часто спрашивают: как можно было придумать такую замысловатую конструкцию? Я воспринимаю этот вопрос, скорее, как риторический – я ее не придумывал. Она развивалась сама по себе. По мере написания.

— Первая ваша книга, посвященная Плоскому миру – «Цвет волшебства» — явно отличается от последующих. Она более пародийная, в ней больше черного юмора.

— Я бы сказал, отличаются первые две. «Цвет волшебства» и «Безумная звезда». Вы говорите об эволюции. Я становился старше, учился по мере написания, овладевал инструментарием… Я начал лучше понимать, что именно хочу делать. Поначалу ч еще не очень представлял себе, какие возможности представляет Плоский мир. Первые два романа – это просто забавные приключения и путешествия, не больше; там много шуток, гэгов, но, если честно, они меня самого теперь слегка раздражают. Сейчас – имея нынешний опыт – я, наверное, написал бы все это по-другому.

— То есть сейчас вы воспринимаете Плоский мир как способ донести до читателя какие-то важные для вас идеи?

— Вот это очень-очень русский вопрос. Вы понимаете, я не пишу беллетризованных трактатов. Я пишу книгу – и в ней идеи играют не меньшую роль, чем сюжет и персонажи. Но и не большую. Идея должна органично встраиваться в книгу, но, если так можно выразиться, на общих основаниях. И она должна быть универсальной; например, во многих более поздних книгах цикла я пишу о застарелой взаимной вражде, фактически о холодной войне гномов и троллей, о ксенофобии. Люди говорят: «А, мы знаем, это о…», — и называют какую-то конфликтную, враждующую пару стран… Или – о «Патриоте»: «А, это ведь вы о ситуации на Ближнем Востоке!» Я в ответ: «Нет, я писал обо всех ситуациях сразу!» Хотя, если честно, на Ближнем Востоке всегда какая-нибудь та еще ситуация… Этот регион – сам по себе ситуация. Не вижу причины, по которой тролли и гномы вели бы себя умнее любых других разумных существ.

— Судя по книгам, вы скорее умеренный консерватор, а не сторонник прогресса любой ценой – во всяком случае, в сфере человеческих отношений. Вы считаете себя защитником традиционных ценностей?

— У меня к прогрессу двойственное отношение. Я, безусловно, за новые технологии, облегчающие жизнь людей. Но я действительно люблю традиции. Традиция помогает не слишком раскачивать лодку. Но если находится разумная альтернатива тому, что делалось с незапамятных времен, то традицию, конечно, можно и отвергнуть. После серьезного размышления. Но не по той причине, что это, мол, устарело, а следовательно, никуда не годится.

— В одной из последних книг, вышедших в России – «Carpe Jugulum», — говорится, в частности, о том, что старая добрая тирания лучше современной промывки мозгов. По крайней мере, честнее. Я правильно поняла?

— Да. Верно. Этот старомодный вампир, который появляется в конце книги – своего рода альтернатива вампирам новомодным. Он ведет себя как царственная особа, джентльмен или король, говорящий со своими подданными. Он говорит: «Да-да, я помню, это ведь ваш батюшка вогнал в меня кол…» Или: «Я знавал вашу бабушку…»И людям это нравится. Поймите, это лучше, чем то зло, которое сейчас распространилось по всему земному шару, от Запада до Востока. И Россия далеко не исключение. Я имею в виду бюрократию. Эта машина существует единственно для того, чтобы поддерживать саму себя. Именно для этого она и вмешивается в жизнь людей, имитирует какую-то деятельность, поднимает какие-то глупейшие, несуществующие проблемы, выпускает директивы – например, считать картошку овощем или продуктом питания… Люди эту машину не интересуют – даже когда она утверждает, что все ее помыслы направлены на благо народа, что она заботится о безопасности населения, ну, к примеру, выдумывает какие-то торговые ограничения, изымает какие-то продукты из магазинов…

— Тут, скорее, политика…

— А что, политика разве не бюрократия? Это все равно, что связывать людей по рукам и ногам ради их собственной безопасности. Или душить детей в колыбели, дабы уберечь их от жизненных невзгод. Но, убирая из судьбы опасности, трудности, свободную волю, вы тем самым лишаете жизнь самой жизни.

— Промывка мозгов и бюрократия обычно идут рука об руку.

— Конечно. Кстати, сами чиновники подвержены ей не меньше. Они боятся думать. Именно поэтому мне так симпатичен мой лорд Витинари из Анк-Морпорка. Он может показаться циником, но он думающий правитель. Витинари несовместим с любыми формами промывания мозгов. И он верит в свободу. Но свобода – это еще и свобода умереть. Потерпеть неудачу. Отвечать за последствия своих поступков. Свобода ведь очень сложная штука. Именно поэтому люди, едва прикоснувшись к ней, предпочитают бежать прочь.

— Выходит, вам нравится лорд Витинари?

— Очень! Витинари, безусловно, очень умелый политик, и у него чудовищный интеллект. У вас есть такие японские головоломки – судоку? Кроссворд по числам. Они очень популярны в Англии, их печатают в газетах, там надо вписывать числа в квадратики, и если вовремя прислать правильный ответ, то можно даже заработать на этом… Так вот, Витинари разгадывает судоку в газете, едва бросив мимолетный взгляд, по памяти, просто диктует числа секретарю.

— Значит ли это, что и вы цените интеллект больше других человеческих качеств?

— Вы понимаете, он не особенно добрый человек. Даже безжалостный. Но город работает! И процветает. И люди процветают, потому что город работает. Вы можете выталкивать друг друга из лодки, но не пытайтесь дырявить днище – вот его принцип. Да, я люблю Витинари. Командор Ваймс, например, уважает демократию, но в таких условиях, которые создал Витинари для Анк-Морпорка, демократия тоже работает. Он интеллектуал. И именно поэтому он ухитряется сохранять свои позиции. А не потому, что он устраняет неугодных. Витинари слишком горд, чтобы преследовать недовольных. И чтобы заботиться о том, какое впечатление он производит на людей. И на все, что он делает, у него есть серьезные причины.

— Его прототип – Макиавелли? Ваш Витинари даже пишет трактат «Слуга» — по аналогии с «Государем» Макиавелли.

— Конечно, Витинари – это чистая идея, весьма приблизительно основанная не столько на том, кем Макиавелли был в действительности (он ведь был просто чиновником), сколько на наших представлениях о нем. Как раз на его трактате, первоначально посвященном Джулиано Медичи. Кстати, возможно, Макиавелли общался с Леонардо да Винчи, которому Джулиано покровительствовал.

— У российских читателей ваши книги находят огромный отклик. Как вы думаете, почему?

— Ну, это уж вы должны мне объяснить… Я не знаю. Полагаю, дело в том, что культура юмора у нас схожа. Мы смеемся над одними и теми же вещами, и все же иногда мне кажется, что по всей Европе, включая и Россию, культура в какой-то степени американизирована. Исключение составляет, пожалуй, Франция, которая старается держаться в стороне, но многие штампы, массовые понятия… полагаю, вы понимаете, о чем я.

— Вам не нравится американская культура?

— Я не люблю лишь то, что заслуживает нелюбви. В американской культуре много хорошего. Скажем, того же Воннегута я чрезвычайно любил и ценил… Потом, не надо забывать, Америка очень большая и потому очень разная: совсем не похожи друг на друга, скажем Западное и Восточное побережья. На Восточном – интеллектуалы. Даже телепередачи там другие. Беда в том, что мы, как всегда, склонны копировать плохое и отбрасывать хорошее. Что прекрасно работает для Америки – не всегда годится для Европы. Хотя дураки у власти этого не понимают.

— Насколько я знаю, есть два полнометражных мультфильма о Плоском мире – «Вещие сестрички» и «Роковая музыка». И недавно поставленный фильм «Санта Хрякус». Вы довольны экранизациями?

— А вы смотрели «Санта Хрякуса»?

— Да.

— От начала до конца?

— Да.

— И откуда вы его взяли? Скачали из Интернета?

— Ваши фэны скачали из Интернета.

— Полагаю, нелегально.

— Не знаю. А он есть легально в Интернете?

— Нет. В том-то и дело, что легально его в Интернете нет. Ладно, чего уж там… Так вот, мне как автору не понравилось одно: очень много упущено, урезано. При экранизациях это почти всегда случается. Например, как отснять эпизод, где Смерть дарит Сьюзен новогоднюю открытку с перьями, потому что малиновку приклеить не удалось? Тем не менее, фильм следует за книгой. Иногда даже слишком буквально. И мне это приятно. В целом мне фильм понравился. А вам?

— Трудно сказать…

— Актриса, сыгравшая Сьюзен (Мишель Докери) была великолепна, хотя это была первая ее большая роль. Кто бы мог подумать во время кастинга, что это окажется настолько удачным выбором? Да, дух книги сохранен. Потому что удалось передать главный смысл романа, идею, подводящую к тому, что говорит Смерть в самом конце фильма: во Вселенной, даже если разобрать ее на мельчайшие частички, нельзя найти ни атома справедливости, ни молекулы жалости. Тем не менее, мы ведем себя так, будто жалость и справедливость существуют. В мире не существует ни добра, ни зла, ни милосердия, их привносят в мир сами люди.

Источник: http://pratchett.org/ТерриПратчетт/Пратче...

Жадная хозяйка

В одну деревенскую гостиницу зашёл странствующий торговец. За плечами у него был большой тюк с товарами. А хозяйка гостиницы была жадная женщина. Когда она увидела тюк, ей захотелось его заполучить. Она отвела торговца в комнату, а сама побежала к мужу посоветоваться, как выманить у торговца тюк.

— Это очень легко сделать, — сказал ей муж .- Надо нарвать травы мёга, сварить её и подмешать в ужин. Трава мёга отшибает память. Если торговец её поест, он непременно забудет тюк у нас.

Хозяйка так и сделала: пошла в сад, нарвала полную охапку травы мёга, сварила её и отвар подмешала во все блюда, даже в рис. А потом подала всё это на ужин торговцу.

Торговец съел ужин и ничего не заметил. Только голова у него немного закружилась и к лицу прилила кровь; ему захотелось спать. Он пошёл к себе в комнату, лёг и сразу заснул. Наутро он проснулся ещё на рассвете с тяжёлой головой, собрался и ушёл дальше.

Хозяйка подождала, пока торговец уйдёт из гостиницы, и сейчас же бросилась в его комнату за тюком. Но комната оказалась пустой. Хозяйка всё осмотрела, всё обшарила. Тюк не иголка, заметить его нетрудно. Но как ни искала, а найти его никак не могла. Раздосадованная, она побежала к мужу.

— Ни к чему твоя трава мёга! Напрасно я её варила. Торговец ушёл и ничего нам не оставил.

— Не может быть! Кто поест травы мёга, непременно что-нибудь забудет. Поищи хорошенько! Наверное, он что-нибудь забыл.

Хозяйка опять бросилась в комнату, где ночевал торговец, опять всё осмотрела, всё перерыла и опять ничего не нашла. Наконец она остановилась посреди комнаты и растерянно оглянулась по сторонам. Вдруг она хлопнула себя по лбу и на весь дом закричала:

— Забыл! Забыл!

Муж услышал её крик и прибежал к ней.

— Ну что? Что забыл?

— Заплатить забыл!

Добрый крестьянин

Один крестьянин оседлал лошадь и поехал в город за соей. В городе он купил двенадцать кадушечек сои.

— Больше восьми кадушечек твоя лошадь не поднимет, — сказал ему купец, — оставь четыре здесь. Приедешь за ними завтра.

— У меня лошадь старая, — ответил крестьянин. — Ей и восьми кадушечек много. Я навьючу на неё только шесть, а остальные потащу сам.

Так он и сделал: шесть кадушечек навьючил на лошадь, а остальные шесть взвалил себе на спину. Потом взобрался на лошадь верхом и поехал.

Лошадь сделала шаг-другой и стала. Ноги у неё так и подгибались. Видно было, что до деревни ей не доплестись.

— Вот неблагодарное животное! — закричал крестьянин. — Другие навьючивают на своих лошадей по восьми кадушечек, а я жалею тебя — шесть кадушечек на себе везу. Что же ты ещё упираешься?

Рука судьбы

Великий японский воитель Нобунага решил однажды атаковать врага, который десятикратно превосходил числом солдат. Он знал, что победит, но солдаты его уверены не были. В дороге он остановился у синтоистского храма и сказал: "Когда я выйду из храма, то брошу монету. Выпадет герб — мы победим, выпадет цифра — проиграем сражение".

Нобунага вошел в храм и стал безмолвно молиться. Затем, выйдя из храма, бросил монету. Выпал герб. Солдаты так неистово ринулись в бой, что легко одолели врага. "Ничего не изменить, когда действует рука судьбы", — сказал ему адъютант после сражения. "Верно, не изменить", — подтвердил Нобунага, показывая ему поддельную монету с двумя гербами на обеих сторонах.

Притча о добре и зле

Юноша пришел к мудрецу с просьбой принять его в ученики

— Умеешь ли ты лгать? — спросил мудрец.

— Конечно нет!

— А воровать?

— Нет.

— А убивать?

— Нет...

— Так иди и познай все это, — воскликнул мудрец, — а познав, не делай!

Наставления самураям перед битвой

У меня нет родителей — моими родителями стали Небо и Земля.

У меня нет очага — Единое Средоточие (сайка тандзен) станет моим очагом.

У меня нет божественного могущества — честность станет моим могуществом.

У меня нет средств к существованию — покорность природе станет моим средством к существованию.

У меня нет волшебной силы — внутренняя энергия (ки) — моя магия.

У меня нет ни жизни, ни смерти — вечность для меня и жизнь и смерть.

У меня нет тела — смелость станет моим телом.

У меня нет глаз — вспышки молнии — мои глаза.

У меня нет ушей — пять чувств — мои уши.

У меня нет членов — мгновенное движение — мои члены.

У меня нет закона — самосохранение станет моим законом.

У меня нет стратегии — свобода убивать и свобода даровать жизнь(саккацу, дзидзай) — вот моя стратегия.

У меня нет замыслов — случай — мой замысел.

У меня нет чудесных свойств — праведное учение придаст мне чудесные свойства.

У меня нет принципов — приспособляемость ко всему (ринкёкэн) вот мой принцип.

У меня нет тактики — пустота и наполненность (кёдзицу) — вот моя тактика.

У меня нет талантов — быстрота духа-разума (тои сокумё) — вот мой талант.

У меня нет оружия — доброжелательность и правота — моё оружие.

У меня нет крепостей — невозмутимый дух (фудосин) — моя крепость.

Как сороконожку за лекарем посылали

В старину, далекую старину, как-то раз под вечер шло у цикад большое веселье.

Вдруг одна из них жалобно заверещала:

— Ой, больно! Ой, не могу! Ой, голову ломит!

Поднялся переполох. Решили цикады скорее послать за лекарем. Тут заспорили они между собой:

— Пошлём ту, нет, лучше эту…

А самая старая и мудрая цикада посоветовала:

— Надо сороконожку послать. У неё ног много, она скорее всех добежит.

Попросили цикады сороконожку сбегать за лекарем, а сами стрекочут возле больной:

— Потерпи немного, потерпи, потерпи!

Стонет больная, а лекаря всё нет как нет. «Где же наша сороконожка? Отчего она до сих пор лекаря не привела?» — тревожатся цикады. Пошли они посмотреть, не вернулась ли сороконожка к себе домой. Видят: сидит сороконожка, обливаясь потом, на пороге своего домика, а перед ней — ворох соломенных сандалий.

Спрашивают её цикады:

— Что же лекарь так долго не идёт?

А сороконожка в ответ:

— Не видите разве, я спешу изо всех сил. Как раз двадцать первую ногу обуваю. Надену сандалии на все свои ноги и сразу же побегу за лекарем.

Тут только догадались цикады, что сороконожка ещё только обувается в дорогу. Хорошо, что больная тем временем и без лекаря выздоровела.

Недаром старики говорят: «Первым добежит не тот, кто быстрее всех бегает, а тот, кто скорее всех в дорогу соберется».

Борьба с привидением

Молодая женщина тяжело болела и, собравшись умирать, сказала мужу: "Я так тебя люблю, что не хочу тебя покидать. Не уходи от меня к другой женщине. Если ты это сделаешь, я буду возвращаться к тебе привидением и постоянно тебя тревожить".

Вскоре она оставила этот мир. Три месяца соблюдал муж её последнюю волю, но потом встретил другую женщину и полюбил её. Они решили пожениться.

Сразу после помолвки к вдовцу стало являться привидение жены. Каждую ночь она упрекала за то, что он не держит слова. Вдобавок она оказалась прозорливой: точно перечисляла ему всё, что происходило между ним и его новой возлюбленной. Когда бы он ни дарил невесте подарок, она точно описывала его. Привидение даже повторяло разговоры между ними, и это так раздражало вдовца, что он не мог спать. Кто-то подсказал ему обратиться к мастеру дзен, жившему неподалёку от деревни. Наконец, отчаявшись, несчастный вдовец отправился к нему за помощью.

— Значит, твоя бывшая жена стала привидением и знает всё, что ты делаешь, — заключил мастер. — Что говоришь, что даришь любимой — всё знает она. Она должна быть очень знающим привидением. Таким привидением гордиться нужно. Как только она появится, заключи с ней договор. Скажи, что раз она всё знает и от неё ничего не скрыть, то — если она сумеет ответить тебе на один вопрос — ты обещаешь расторгнуть помолвку и остаться одиноким.

— Какой же вопрос я должен задать? — спросил тот.

Монах ответил:

— Возьми полную горсть соевых бобов и спроси её, сколько именно бобов у тебя в руке. Если она не сможет ответить, то ты поймёшь, что она всего лишь плод твоего воображения и больше тебя беспокоить не будет.

Едва только явился дух жены, вдовец польстил ей, сказав, что она знает всё.

— И в самом деле, — отвечало привидение, — знаю и то, что ты сегодня был у мастера дзен.

— Ну, если ты столько знаешь, скажи-ка, сколько бобов у меня в руке, — потребовал вдовец.

Отвечать на вопрос уже было некому — привидение исчезло.

Ивовый росток

Хозяин достал где-то ивовый росток и посадил у себя в саду. Это была ива редкой породы. Хозяин берёг росток, сам поливал его каждый день. Но вот хозяину пришлось на неделю уехать. Он позвал слугу и сказал ему:

— Смотри хорошенько за ростком: поливай его каждый день, а главное — смотри, чтобы соседские дети не выдернули его и не затоптали.

— Хорошо, — ответил слуга, — пусть хозяин не беспокоится.

Хозяин уехал. Через неделю он вернулся и пошёл посмотреть сад. Росток был на месте, только совсем вялый.

— Ты, верно, не поливал его? — сердито спросил хозяин.

— Нет, я поливал его, как вы сказали. Я смотрел за ним, глаз с него не спускал, — ответил слуга. — С утра я выходил на балкон и до самого вечера смотрел на росток. А когда становилось темно, я выдёргивал его, уносил в дом и запирал в ящик.

ПАМЯТИ ДРУГА

И в День Победы, нежный и туманный,

Когда заря, как зарево, красна,

Вдовою у могилы безымянной

Хлопочет запоздалая весна.

Она с колен подняться не спешит,

Дохнет на почку, и траву погладит,

И бабочку с плеча на землю ссадит,

И первый одуванчик распушит.

IN MEMORIAM

А вы, мои друзья последнего призыва!

Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.

Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,

А крикнуть на весь мир все ваши имена!

Да что там имена!

Ведь все равно — вы с нами!..

Все на колени, все!

Багряный хлынул свет!

И ленинградцы вновь идут сквозь дым

рядами —

Живые с мертвыми: для славы мертвых нет.

* * *

Ведь где-то есть простая жизнь и свет,

Прозрачный, теплый и веселый...

Там с девушкой через забор сосед

Под вечер говорит, и слышат только пчелы

Нежнейшую из всех бесед.

А мы живем торжественно и трудно

И чтим обряды наших горьких встреч,

Когда с налету ветер безрассудный

Чуть начатую обрывает речь.

Но ни на что не променяем пышный

Гранитный город славы и беды,

Широких рек сияющие льды,

Бессолнечные, мрачные сады

И голос Музы еле слышный.

ПРИЗРАК

Зажженных рано фонарей

Шары висячие скрежещут,

Все праздничнее, все светлей

Снежинки, пролетая, блещут.

И, ускоряя ровный бег,

Как бы в предчувствии погони,

Сквозь мягко падающий снег

Под синей сеткой мчатся кони.

И раззолоченный гайдук

Стоит недвижно за санями,

И странно царь глядит вокруг

Пустыми светлыми глазами.

С САМОЛЕТА

1

На сотни верст, на сотни миль,

На сотни километров

Лежала соль, шумел ковыль,

Чернели рощи кедров.

Как в первый раз я на нее,

На Родину, глядела.

Я знала: это все мое —

Душа моя и тело.

2

Белым камнем тот день отмечу,

Когда я о победе пела,

Когда я победе навстречу,

Обгоняя солнце, летела.

3

И весеннего аэродрома

Шелестит под ногой трава.

Дома, дома — ужели дома!

Как все ново и как знакомо,

И такая в сердце истома,

Сладко кружится голова...

В свежем грохоте майского грома —

Победительница Москва!

МОЛИТВА

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар —

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

МУЗЫКА

В ней что-то чудотворное горит,

И на глазах ее края гранятся.

Она одна со мною говорит,

Когда другие подойти боятся.

Когда последний друг отвел глаза,

Она была со мной в моей могиле

И пела словно первая гроза

Иль будто все цветы заговорили.

* * *

Птицы смерти в зените стоят.

Кто идет выручать Ленинград?

Не шумите вокруг — он дышит,

Он живой еще, он все слышит:

Как на влажном балтийском дне

Сыновья его стонут во сне,

Как из недр его вопли: «Хлеба!»

До седьмого доходят неба...

Но безжалостна эта твердь.

И глядит из всех окон — смерть.

И стоит везде на часах

И уйти не пускает страх.

МУЖЕСТВО

Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Навеки!

* * *

Мальчик сказал мне: "Как это больно!"

И мальчика очень жаль.

Ещё так недавно он был довольным

И только слыхал про печаль.

А теперь он знает всё не хуже

Мудрых и старых вас.

Потускнели и, кажется, стали уже

Зрачки ослепительных глаз.

Я знаю: он с болью своей не сладит,

С горькой болью первой любви.

Как беспомощно, жадно и жарко гладит

Холодные руки мои.

ЛЕНИНГРАД В МАРТЕ 1941 ГОДА

Cardan solaire* на Меньшиковом доме.

Подняв волну, проходит пароход.

О, есть ли что на свете мне знакомей,

Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!

Как щелочка, чернеет переулок.

Садятся воробьи на провода.

У наизусть затверженных прогулок

Соленый привкус — тоже не беда.

* Солнечные часы (франц.).

* * *

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так, что сделался каждый день

Поминальным днем,-

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве.

ИВА

А я росла в узорной тишине,

В прохладной детской молодого века.

И не был мил мне голос человека,

А голос ветра был понятен мне.

Я лопухи любила и крапиву,

Но больше всех серебряную иву.

И, благодарная, она жила

Со мной всю жизнь, плакучими ветвями

Бессонницу овеивала снами.

И — странно!— я ее пережила.

Там пень торчит, чужими голосами

Другие ивы что-то говорят

Под нашими, под теми небесами.

И я молчу... Как будто умер брат.

ПОБЕДИТЕЛЯМ

Сзади Нарвские были ворота,

Впереди была только смерть...

Так советская шла пехота

Прямо в желтые жерла «Берт».

Вот о вас и напишут книжки:

«Жизнь свою за други своя»,

Незатейливые парнишки —

Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,—

Внуки, братики, сыновья!

* * *

Зачем вы отравили воду

И с грязью мой смешали хлеб?

Зачем последнюю свободу

Вы превращаете в вертеп?

За то, что я не издевалась

Над горькой гибелью друзей?

За то, что я верна осталась

Печальной родине моей?

Пусть так. Без палача и плахи

Поэту на земле не быть.

Нам покаянные рубахи,

Нам со свечой идти и выть.

ПОСЛЕДНИЙ ТОСТ

Я пью за разоренный дом,

За злую жизнь мою,

За одиночество вдвоем,

И за тебя я пью,—

За ложь меня предавших губ,

За мертвый холод глаз,

За то, что мир жесток и груб,

За то, что Бог не спас.

ОСВОБОЖДЕННАЯ

Чистый ветер ели колышет,

Чистый снег заметает поля.

Больше вражьего шага не слышит,

Отдыхает моя земля.