Александр Матюхин имеет в литературной среде интересный статус. Его считают королем историй о маньяках. Подобный титул можно заслужить несколькими путями. С одной стороны, качеством текстов. А с другой, их количеством, по которому видно, насколько часто автор касается маргинальных тем. Только с этим все не так однозначно. Как оказалось, в сборник «Восхищение» включено всего десять рассказов о первертах (лишь 50% тома). Согласимся, что для книги темного направления половина сюжетов на такую проблематику – это, в каком-то смысле, даже мало.
Однако, несмотря на условное разделение на маньячную прозу и остальную, сборник нельзя назвать разношерстным. Темы рассказов и их качество выдержаны в относительно цельной конструкции, потому что в сюжетах прослеживаются общие черты. Так, например, наиболее ранние схожи между собой за счет фантастичности. Они-то в большинстве случаев и повествуют о маргиналах. Но это характерно для ранней прозы хоррор-авторов, и только на основе этого Александра нельзя причислить к садистам от литературы, как привыкла делать аудитория, не искушенная в жанре.
Мы также видим, что Матюхин не смакует подробностями насилия. Равно как и не пытается получить удовольствие от жестокой прозы, что ясно благодаря повествовательным методам: то, насколько автор отождествляет себя с героями, можно отследить по изложению. Так, от первого лица написаны всего лишь 40% произведений о маньяках. Примечательно, что в жестоких текстах не видно и стремления пощекотать нервы публики, ибо 50% ранних историй о психах – смысловые.
Словно предвидя неоднозначную трактовку своей прозы, Александр отказался от моральной оценки героев. Но это не ставит его в позицию немого попустительства, так как он, хоть и не осуждает душегубов, но также не делает и скидок для них, дабы не выставлять жертвами обстоятельств. Матюхин лишь показывает все переменные, повлиявшие на становление зла, и оставляет читателю свободу в их интерпретации. По сути, транслирует посыл, что монстрами 1) рождаются, 2) становятся, взращивая свои “темные” качества из-за располагающей среды, или приобретают их благодаря окружению.
Автор в принципе изображает первертов с “нормальной” стороны: демонстрирует логику садистов, их связи с реальностью. И с ними трудно спорить: в словах убийц мы видим определенную адекватность (насколько она может быть у психически больных людей). То есть, показывая логику психов, Матюхин в первую очередь изображает их как личностей. Но именно на фоне вытекающей из такого подхода понятности, в них ярче раскрывается ненормальность.
На подобной основе выстроен рассказ «Кость в горле». Его начало достаточно поэтичное. Там нет привычного нам действия, и первое время дается лишь понять, что герой — потрошитель — движется к месту убийства. По мере приближения героя к цели нам доходчиво транслируется естественность, с которой можно получить удовольствие от смерти человека. Это работает, так как автор говорит на примере знакомых, всем приятных вещей (прогулка у моря, южная ночь возле пляжа, вкусный ужин), добавляя к ним убийство, выступающее финальным звеном в общей композиции отдыха. Благодаря данному подходу маньяк не вызывает отторжения: его логика понятна читателям без перверсий (ибо садист получает те же удовольствия, что и рядовой человек) и, в то же время, показывает, как с вполне нормальными чертами может ужиться неадекватность.
Схоже работают «Секретики», где медленно, методом вкраплений в мысли героини, раскрывается ее психическая болезнь. Интересно наблюдать, как расстройство проявляется в деталях, когда вроде бы здоровый в рассуждениях человек начинает допускать странные ошибки в выводах.
По тому же принципу выстроено и «Сияние ее глаз», в котором читатели верят логике женщины-шизофренички, потому как образ этой героини цельный. Текст о ней подан в формате постов для интернет-площадок. На каждом сайте девушка ведет себя по-разному, но все сообщения складываются в цельную картину, и героиня раскрывает несколько «темных» граней своей личности. Автор четко дает понять: с помощью социальных сетей можно составить психологический портрет человека, изучив его по сообщениям в частной переписке. Так что, в какой-то степени, «Сияние ее глаз» злободневно и серьезно (насколько таковым может быть фантастическое произведение). И, даже несмотря на то, что основная его цель – развлечь публику, нужно признать: работа с темой интернет-ужасов здесь намного качественней, чем в более раннем «Скучающем», где тоже описаны боль и страдания человека, зависимого от общения в сети.
Но эти произведения не дают всей картины. Не следует думать, что, говоря на важные для общества темы, Матюхин скатывается к смакованию психический перверсий и бытового насилия. Наоборот, он смещает акцент с тяжелого реализма, уделяя большее внимание работе с фантастическими элементами.
Например, в «Бесах Бережного» нам рассказывают о подростке, убивающем сверстников под влиянием чертей. Сущности, заставляющие мальчишку нести смерть, изображены как реально существующие.Так что героя-подростка трудно назвать однозначным садистом. Некоторые читатели, конечно, посчитают его контакты с чертями бредом, а мальчишку нарекут монстром. Но это будет однобокая оценка, так как в попытках самоутвердиться за счет насилия просматривается базовое стремление подростка ощущать себя сильным. Несмотря на то, что оно приняло неадекватную форму, нет и открытых намеков на психическую дефективность главного героя. Как и того, что заставило бы нас думать, будто приходящие к мальчику бесы ему только кажутся. Мысли о собственном сумасшествии посещают Бережного лишь в финале, и то — как одна из возможных причин совершенных грехов.
Здесь видно, что, даже при глубоком погружении в психологию маргиналов, Матюхин не копает в мотивы их поступков: Александр сосредоточен на том, чтобы аутентично передать ненормальность героев в моменте, «здесь и сейчас», поэтому маньяки в его прозе кажутся столь живыми и, возможно, именно так шокируют публику.
Чуть позже Матюхин уходит от злободневной проблематики. В 2017-2018 гг. его проза становится преимущественно развлекательной. В сюжетах данного периода еще видна определенная доля фантастичности («Похороны старых вещей», «Химия»), но произведения еще можно воспринимать и как вполне реалистичные.
В годы написания этих рассказов Александр экспериментирует со стилистикой: именно в подобных историях заметен богатый язык. Текст некоторых из них откровенно пульсирует. Например, в «Лешем» всех ждет полнокровное описание природы. Автор показывает, какова она на ощупь, вкус и запах. Благодаря тому, что подмечены ее плотские стороны, текст выглядит особенно насыщенным. Такому методу изложения подчинены даже визуальные фрагменты – они тоже описаны чувственными понятиями. Однако это не создает в мозгу читателя какофонию из ассоциаций. Матюхин упрощает восприятие, используя в чувственном описании достаточно примитивный (но уместный) прием контраста: холодное сравнивается с горячим, влажное — с сухим и т.д.
Это влияет и на общий контраст всего сборника. На фоне работ, исполненных в схожем стиле (кроме «Лешего» к ним относится упомянутая выше «Кость в горле» и «Химия») ярко выделяется изложение остальных сочинений. А вот написанные в то же время «Похороны старых вещей», «Я нюхаю твое лицо» и «Коридоры» значительно проще. Как, впрочем, большинство других историй, из более поздних этапов творчества. Но легкость стиля оказывается достоинством: становится легким для восприятия столь сложный прием, как метафора. Ее простота производит интересный эффект в рассказах типа «Восхищения» и «Кусочков вечности», где определенные сравнения кажутся утрированными, а потом выясняется, что за абстрактными формулировками скрывались вполне конкретные, но жуткие подробности. Уметь скрыть ужас, излагая простым языком — сложный уровень. И его мы встречаем в произведениях, написанных значительно позже.
В большинстве последних сюжетов (2021) Александр окончательно возвращается к фантастике, но уже значительно более смысловой (фантастическими оказываются 66% смысловых текстов). Видно, как в наиболее серьезном действии реализм уходит на второй план, уступая место выдуманной детали. И автор использует ее как ту же метафору, чтобы сказать нечто более важное.
Как инструмент метафора выходит за границы слова, и работает в поле визуальной образности. Примером тому сложит причудливый рассказ «Сплетенница». В ней затронута проблематика обездоленных детей, которые живут в подвалах и вынуждены рисовать в своих фантазиях счастливую жизнь. Видно, что подобным бегством героев от реальности Матюхин не старается вышибить из нас слезу. Наоборот, он показывает губительные последствия детского поведения: ребята мучают родителей, заставляя пребывать в таких же иллюзиях.
И типажи здесь разноплановые: кто-то из взрослых героев рад уйти мир грез, потому что из-за собственного безволия не способен вынести реальность, кто-то из детей делает это, ибо тоже слаб, но уже в силу возраста, а кто-то из них не разрывает связи с объективным миром, даже несмотря на то, что тоже ребенок и, наоборот, пытается вытащить из фантазий морально опустившихся взрослых. Первое время бросается в глаза откровенный сюрреализм данного текста. Но он здесь не ради формы: это не игра со штампами и клише, а прием, необходимый для раскрытия конкретной мысли. Развлекательный с виду рассказ ближе к финалу приближается к притче. Видно, что история писана не просто ради развлечения, а сюр в ней – инструмент автора, чтобы донести свою мысль на примере контрастных образов.
С похожей стороны кто-то может посмотреть на «Большую белую рыбу». Но в качественном сюрреализме зачастую прослеживается концепция (благодаря логике в образах), которой здесь нет. Произведение долго не получается отнести к конкретному жанру, но с начальных строк видно — это точно не ужасы. Сюжет провоцирует разгадать себя. Оглядываясь на близость действия к сюру, улавливаешь в нем интеллектуальный триллер. Хотя это не упрощает понимания текста: понять, как он сконструирован трудно почти до самого конца. В том числе не понятна природа существа-главного героя и как устроен окружающий мир.
Вопросы дополняются следующими. Почему главным кажется один герой, а затем второй, его убивший? Почему их объединяет третий? Хотел ли Матюхин оставить данную недосказанность, использовал ли ее как прием-крючок, чтобы выдержать интригу? Если так, то он переусердствовал, потому что многие читатели, вероятно, ничего не поймут. А именно на механике мира (пониманию того, как он работает) строится весь интерес к истории. Странности просто не имеют объяснении. Вероятно, потому не хочется ставить «…Рыбу» и в один ряд с концептуалистским «Желанием». Даже имея с ним общие черты, подобные сочинения близки не к интеллектуальному триллеру, а слоубернеру с медленной, но сильной тревогой и, особенно, вирду, где много недосказанностей и мало объяснений.
«Желание» здесь – исчерпывающий пример. В нем хватает хоррор-элементов, которые, благодаря умелой подаче, превращают действие в слоубернер, уже более чистый. Как и подобает образцам этого жанра, историю нельзя назвать простой. На рост саспенса здесь работает медленное нагнетание тревоги, когда неясно, что происходит. Такой эффект достигается благодаря скапливающимся по мере чтения вопросам, ответы на которые не проливают всего света на странный сюжет. Вдобавок впечатление усиливает зыбкость логики, ускользающей от читателя при каждой его попытке разобраться в странностях с помощью того, что он уже знает, потому как имеющейся информации всегда оказывается мало или она неправдива.
Из-за такой интеллектуальности и яркой, но трудной для восприятия концепции, к ней просится окончание “изм”. Конечно, не хочется думать, что мы имеем дело не со свежей авторской идеей, а с наследованием какому-то концептуализму или течению внутри него. Но, тем не менее, отказаться от мысли об этом нельзя, ибо отдельные звенья композиции выделены нарочито откровенно (например, герои принимают самые разные позы, всем своим поведением как бы транслируя неизвестный нам посыл). В результате, кажется, будто Александр зашифровал в текст какую-то идею. Но, при всей цельности данных образов, трудно понять, что конкретно он имеет в виду.
Махнуть рукой, сказав, что, скорее всего, автор не преследовал никакой цели, трудно. Потому как видно, насколько Матюхин предрасположен к серьезной прозе. К смысловым работам относится подавляющая часть (87%) свежих произведений. Возможно, именно благодаря этому интересно смотреть, как в них раскрывается жанр.
Наиболее органично сложные элементы триллера, сюрреализма и реализма сочетаются с глубоким подтекстом в «Умеренности». Однако эта история не зависит от перечисленных направлений, и близка, скорее, к нуару с характерными для него составляющими. К ним относится главный герой — маньяк, который в будние дни ведет успешную жизнь, занимая самый высокий пост в городе, а по выходным напивается до физического истощения, чтобы принести в жертву убитых людей.
К мрачным, характерным нуару деталям относится и образ города, где разворачивается действие. Александр говорит о Петербурге и преподносит его темные стороны через религиозную символику. Культурная столица раскрыта как мегаполис, который не питает людские души чем-то духовным, а, наоборот, кормит приезжими людьми живущих в нем монстров. Здесь, как и в более ранних сочинениях, Матюхин использует прием контраста.
Черная, поедающая жизнь машина из железа и бетона в отдельных эпизодах описывается как агрессивный свет. К нему летят из регионов инфантильные, опьяненные романтикой столицы люди-мотыльки. Соблазн удовольствиями и смерть от наслаждений рождают в голове читателей соответствующие ассоциации. В результате, Петербург хочется поставить в один ряд с Римом и Вавилоном, городами-блудницами, что развращают своих детей.
Используя образ мегаполиса, автор работает с проблематикой серьезнее, чем в других смысловых рассказах. Здесь нагляднее видны пороки общества, исходящие от прогнивших институтов. И зло, которым оказываются люди с высоким статусом. По сути, говорится о теневой, агрессивной стороне привычного нам порядка, который, скрепляя общую массу людей, легко уничтожают отдельного человека. Естественно, подобные темы органично развиваются именно в рамках нуара. Настолько, что здесь его трудно назвать стилистическим решением. Скорее, нуар в этой истории на правах полноценного, главенствующего жанра.
Характерно, что, чем новее произведение Александра, тем чаще зло в нем представлено в образе человека. Матюхин по-прежнему изображает маргиналов как обычных людей, смещая зло в социальную плоскость (говорит, какой у маньяка статус в обществе, какую должность занимает, где живет и проч.). Возможно, так автор транслирует посыл, что существование душегубов в мире зависит от нас, и ужас в нем можно уменьшить, если каждый, копнув в себя, разберется с мотивами личных поступков.
Олег Кожин имеет репутацию мастера подростковых ужасов. Во многом этот негласный титул ему обеспечили рассказы, публиковавшиеся в годы интенсивного развития сетевого хоррора и, впоследствии, серии ССК. На сегодняшний день такой образ усиливается личным блогом Олега, где тот подчеркивает свой интерес к теме детских кошмаров. И многие читатели могут быть с этим полностью согласны. Кроме вашего покорного. Прочтя сборник «Шкаф с кошмарами», он пришел к иному мнению, ибо заметил, что Кожин, как автор, может быть открыт с неожиданной стороны.
Наиболее сильными произведениями сборника являются вовсе не «мальчишечьи» ужасы. Они действительно написаны на должном уровне. Но во многом уступают историям о маргиналах и маньяках, которые не похожи даже на самых жестоких подростков. Пример тому – сюжет “Чистых рук” (2015), где нам рассказывают о тайнах жизни финансово состоявшихся, зрелых людей. Публику ждет довольно жуткое погружение в то, что богачи не любят афишировать. Причем, в негативном свете автор изображает не только королей жизни, но также их слуг, готовых выполнять грязную работу ради больших денег.
Собственно, слуги – и есть главные герои. Несмотря на то, что их нельзя назвать белыми и пушистыми, мы можем проникнуться действующими лицами благодаря достоверно переданным чувствам, которые ты испытывают. Но не потому, что Кожин сделал героев обаятельными. Их живость раскрывается вследствие техничной подачи. Она здесь на более высоком уровне, чем в большинстве произведений сборника. Серьезным текст делает также реалистичность. В нем нет мистики и лишней недосказанности. Даже жанровые элементы поданы без фантастики. Так, появившийся монстр не воспринимается как что-то выдуманное — напротив, он кажется вполне реальным чудищем с личными мотивами. Благодаря таким деталям история мало походит на хоррор. Это, скорее, концентрированный, реалистичный триллер. Во многом потому, что автор внушает читателю сильную тревогу, говоря на языке рефлексов, чувств и ощущений.
Схожей темы он касается в “Зеленом шуме” (2020), где рассказывает не о маргиналах, стоящих по ту сторону закона. Все немного сложнее, и история повествует о полицейском, который трясет деньги с граждан, не способных защититься от произвола силовых органов. Естественно, при большем акценте на злободневность, здесь сильнее выражена социальная проблематика.
Впрочем, сюжет кажется острым не только благодаря ней. Своей живостью он обязан и аутентично прописанным типажам. Как в «Чистых руках», здесь действующие лица скрывают достаточно пороков и тайн, чтобы кому-то можно было сочувствовать. Но, опять же, таким маргиналам переживаешь тоже не из-за харизматичности, а из-за напряженной среды, куда их поместил Олег. Также бросается в глаза схожесть техники и приемов, которые он применил для подобного эффекта, хотя обе истории написаны с интервалом в пять лет.
Однако в «Зеленом шуме» есть и ряд отличий. Прежде всего, это комбинация форм повествования. Так, какое-то время мы наблюдаем за сюжетом от первого лица, а затем от третьего. Опытный глаз заметит, что подобным приемом автор усиливает внутреннюю динамику, ибо описанные события сами по себе не очень динамичны. Но разные формы изложения оправданы: они упрощают общий темпоритм, и медлительное действие легче воспринимается, а при частой смене фокуса не кажется затянутым. Также внутреннюю динамику Кожин повышает, излагая в реальном времени, за счет чего события, происходящие “здесь и сейчас”, кажутся еще более напряженными.
Столь же грамотно он работает и с ощущениями читателя. Нельзя сказать, что здесь ярко раскрывается сенсуализм, но в ряде сцен достоверная игра с языком тела максимально точно передает картинку, давая нам ее почувствовать на личной шкуре.
Равно такой же прием использован в “Убийце Зеленоглазых Блондинок” (2022). История повествует об истязающем жертву маньяке и полицейском, который его разыскивает. Все сводится к исповеди героев перед аудиторией. При таком подходе сюжет не может быть напряженным. Но Олег продолжает использовать опыт «Зеленого шума» и повествует в реальном времени, все так же работая с изложением от 1-го лица. Что и здесь усиливает внутреннюю динамику при достаточно слабом действии.
Однако, в этом рассказе игра с подачей более оригинальна, чем в остальных. Периодически тип повествования меняется: с одной стороны, мы следим за поступками маньяка его же глазами, а с другой – наблюдаем за всем глазами следователя, который охотится на убийцу. То есть, при одинаковой форме изложения меняются действующие лица. Нужно сказать, благодаря этому приему грамотно выдерживается интрига, так как информация о намерениях убийцы подается нам дозировано, если не скупо.
Это закономерно приводит к твисту во второй части произведения. Его финал действительно способен удивить. Хотя, подкованный в жанре читатель может найти некоторые предпосылки к показанной развязке. Поэтому слишком внезапной ее назвать нельзя.
Неоднозначен финал также в трактовке. С одной стороны, нам подают материалистическую версию, а с другой оставляют небольшую вероятность того, что причина событий совсем не материальна, и уходит в мистическую плоскость. На первый взгляд, это наглядный показатель твердого пера. Потому как уместить в одной сцене несколько смыслов под силу лишь профессионалам. Но конкретно здесь текст из-за своей неопределенности кажется зарисовкой а-ля «один день из жизни маньяка». И пусть автор транслирует посыл, что подавляющее большинство убийц нельзя поймать, история должна была прийти к хоть какому-то внятному завершению.
В результате, она остается лишь интригующим триллером об убийце. Где-то она играет на поле триллера психологического, но его элементов мало для того, чтобы рассказ считался классикой данного направления.
В схожей манере были написаны “Растворенные” (2019), где главный герой, тоже маньяк, рассказывает о своих преступлениях следователю, к которому явился сам. Однако их разговор не сводится к исповеди виновного. Напротив, убийца последовательно объясняет, как подготавливал смерть каждой жертвы, желая посмаковать перед полицейским деталями преступлений. Благодаря такой подаче видно, что Олег глубоко изучил матчасть.
Но вот логика просматривается слабо. Вплоть до конца чтения непонятно, почему маньяк сдает себя полиции. Можно предположить, что он тщеславен и хочет похвастаться тем, насколько грамотно продумывал убийства. Но, даже имея психопатические черты, он не похож на нарцисса (как минимум, терминального). Так что тщеславие трудно воспринять как основной мотив.
Оставляет вопросы и реализм. Достаточно долго история кажется реалистичным триллером, пока в ней появляются откровенно фантастические фрагменты. Конечно, хотелось бы воспринимать их как игру воображения тронувшегося умом героя, сохранив в качестве трактовки более материалистскую версию. Но с трудом верится, что ставилась цель органично соединить фантастику и реальность, так как для этого необходим опыт. На его недостаточность указывает год написания (раньше «…Шума» и «…Блондинок») и такой же неоднозначный, как в рассказе выше, финал.
В «Растворенных» он не столько открытий, сколько обрывающийся. Нужно, конечно, признать, что интрига при оборвавшемся финале высокая, так как достигла пика и не нашла разрядки через логично завершившееся действие. Однако, на фоне такой слабости двусмысленный образ чудовища (непонятно, оно — глюк героя или реально воплотившийся монстр) выглядит еще одной недосказанностью. То есть, еще одной слабой стороной, когда автор вынужден был использовать фантастический образ, не имея сноровки удержать сюжет в рамках правдоподобия.
Столь же неоднозначно фантастический элемент проявлен в произведении, рассчитанном уже на подростковую аудиторию. В “Осторожно, папа, там мертвец” (2015) речь идет о мальчике, которому кажется, что под его кроватью спрятался покойник.
Этот текст из ранних. Видимо, поэтому его стиль так неоднозначен. С одной стороны, здесь оригинально проработана визуальная составляющая. Атмосфера нагнетается зрительными инструментами — например, в таких сценах, как кошмар, пришедший к подростку тринадцати лет.
Однако это не делает описания ровными. Почти каждое пресыщено метафорами и сенсуализмом. Так, во многих предложениях сделан излишний акцент на осязаемости – даже телесности — некоторых вещей, хотя физически их нельзя пощупать. Вероятно, Олег использовал сравнения и тропы в качестве моста, которым соединил реальные сцены с фантастическими. Тем не менее, такие метафоры кажутся фиговым листком, который еле прикрывает неспособность автора сделать плавный переход от одной сцены к другой.
Слабость описаний видна также в эпизодах, рассчитанных на создание тревоги. Там Кожин пользуется жанровыми приемами недостаточно технично: рассказывает от лица героя-подростка, не передавая его чувств или, как минимум, ощущений. Естественно, читатель тоже их не испытывает. Но ситуация меняется с изложением от третьего лица. Видно, что с его помощью Олегу легче передать “неправильность” в поведении героев. Она-то и создает уже боле сильную тревогу, свойственную слоубернерам. Когда один поступок героя меняет ситуацию и выясняется, что по-другому быть уже не может, мы замечаем в действиях последнего иррациональность, которая усиливает эффект жути.
Во многом он крепок благодаря форме и структуре текста. Малое произведение с множеством твистов выглядит напряженнее других историй сборника. Благодаря тому, что интервал между внезапными ходами короче, внутренняя динамика не успевает ослабнуть и неуклонно растет, заряжая саспенсом весь сюжет.
Но и с твистами все неоднозначно. Не понятно, к чему сводится внезапный финал. Он оставляет ряд вопросов: почему один из героев ожил, был ли тот мертвым, и существовал ли в принципе. Есть резон думать, что все фантастическое действие – плод фантазии мальчишки-подростка. Но так ли это, до конца разобраться нельзя из-за многовариативной развязки.
Менее противоречива фантастка в “Не ложися на краю” (2015). Она органично совмещена с другими составляющими рассказа, который, хоть и относится к ранним, не имеет ничего лишнего, потому как все детали строго подчинены сюжету.
Однако, даже будучи чистым хоррором, произведение вряд ли заинтересует взрослую публику. Акцент на подростков здесь сильнее, чем выше. К борьбе героя-мальчишки с монстром из-под кровати сводится целых три четверти текста. И страшно в первую очередь пареньку, а не нам. Вероятно, невозможность прочувствовать переживания героя – следствие неопытности, свойственной автору на том этапе творчества: он просто не смог донести, что испытывает ребенок.
А вот более искушенным хоррорманам, которые не гонятся за острыми ощущениями, история может быть интересна. В первую очередь наблюдением за тем, как мальчишка преодолевает страх. Но если знатоки, любящие экшн, прочтут 70% произведения, они тоже останутся довольными. Потому как ближе к финалу жанровый элемент проявляется открыто. И, если в начале кажется, что монстр — это игра воображения мальчишки, то ближе к развязке четко дается понять, что монстр реален и может утащить под кровать также взрослого. Ибо приходит к тому, кто в него верит.
В отличие от “Осторожно, папа, там мертвец”, “Не ложися на краю” превращается из реалистичной страшилки о ребенке, который боится, в фантастический рассказ о чудовище, способном утащить каждого из нас. Вполне открыто читается посыл, что так называемые бабайки живы, пока в них верят.
Почти та же болезнь у “Самого лучшего в мире дивана” (2013). В какой-то мере, он кажется серьезнее других произведений. Во многом благодаря тому, как Кожин работает с темой. На примере дивана, который принадлежит рядовому семейству, он раскрывает историю эпохи. Можно подумать, что это своеобразный срез времени. Но так кажется на первый взгляд, потому что тема меняется и погружение в эпоху сходит на нет. Исторический антураж уступает жанру. Однако с последним все не так однозначно.
На первый взгляд кажется, что все развивается в направлении триллера. Но «Самый лучший в мире диван» — это также и условные мальчишеские ужасы. Условные потому, что все виденное героем-подростком можно списать на то, что мальчику показалось. Как, например, в “Осторожно, папа, там мертвец”. Благодаря этому при чтении долго сохраняется определенная доля реалистичности. Пока ближе к финалу не выясняется, что кошмар реален и никому ничего не привиделось. В результате, действие теряет реалистичность и сводится к фантастике, походя уже больше на своего младшего брата — “Не ложися на краю”. Но, в отличие от двух упомянутых историй, здесь от реалистичности к фантастике виден плавный переход. Нужно признать, что такая плавность – даже аккуратность — парадоксальна, ведь это произведение – одно из наиболее ранних.
С годом написания не диссонирует лишь стиль. То, что рассказ готовился не вполне опытной рукой, видно по тяжеловесности текста. В предложениях много вводных конструкций, которые детализируют описания. Но большинство таких описаний не уточняют важные для сюжета подробности, а вставлены просто ради “красивости” и подаются в виде метафор, что еще более утяжеляет чтение.
Несравненно лучше со стилистикой в “Где живет Кракен” (2010), который принято считать визитной карточкой Олега. Там фантастический элемент не маскируется под плод воображения героев. То, что монстр – не иллюзия, нам дают понять при первом же его появлении. В отличие от предыдущих историй, видят его именно дети, а не подростки. Однако, несмотря на возраст героев и формат “страшной” городской сказки, рассказ будет интересен аудитории постарше: дети здесь представлены как взрослые в зародыше — четко видны характеры, которые уже созрели, но еще не раскрылись в силу возраста. Проникнуться такими образами сможет даже профессиональный критик, так как они прописаны глубоко и лаконично.
В работе над образами заметно влияние западного «Короля ужасов». Стиль похож на кинговский даже технически. Нет сосредоточенности на одном лишь сюжете, так как наибольший упор поставлен на психологию. Например, виден рост героев: они справляются с переживаниями в силу возраста, благодаря которому забывают все плохое и перерастают травмы. Можно с уверенностью сказать, что “Где живет Кракен” — это рассказ взросления детей и, затем, в финале, подростков. Естественно, через испытанный ужас.
Интересно, что Кожин нивелирует силу кошмара, описывая место страшного происшествия как обычный пейзаж: в городской черте произошло убийство, а вскоре там встает солнце и поют птицы. В результате, появление монстра кажется частью общей, гораздо большей композиции, и ближе к развязке история оказывается более многомерной, чем выглядела в начале. На это также влияет положительный финал, который не свойственен хоррору.
Вообще, определить жанр произведения трудно. Не понятно, к чему оно тяготеет больше: к ужасам, подростковой сказке или психологической прозе. Доли разных жанров настолько сбалансированы, что однозначный ответ не уместен. Не оставляет сомнений лишь то, что рассказ – один из наиболее зрелых у автора, потому как его текст выхолощен и, вероятно, после написания редактировался опытной рукой.
На то, что он переписывался, намекают “Снежные волки” (2010), созданные в том же году. По уровню текста они существенно отличаются от “Где живет Кракен”. Сюжет о путнике, который, пробираясь по зимнему ночному лесу, нашел приют под кровом избы, где ютятся такие же скитальцы.
В этой истории почти отсутствует действие как таковое. Интерес не выдерживается и на внутренней динамике: долгое время не видно конфликта и хоть какого-то напряжения. В частности, не понятно, почему герой зашел в дом посреди тайги и для чего бродил по ней. На первых 75% текста не расставлено ни единого крючка, способного зацепить наше внимание. При чтении кажется, что единственная сильная сторона рассказа – это атмосфера. Лишь ближе к финалу выясняется, что долгое отсутствие интриги здесь для того, чтобы никто не ожидал твиста в развязке. Как видим, разница между двумя рассказами, написанными в один год, разительна.
Намного сильнее Олег поработал с интригой в другом произведении на колдовскую тематику. “Мин бол” (2010), который написан в то же время, рассказывает нам про актера, получившего странное предложение о заработке. Заказчик дает ему номер своей бабушки, просит позвонить ей и заговорить голосом человека, который умер. Но актер не подозревает, что сидящая на другой линии женщина ждет этого звонка в ритуальной позе и с шаманским бубном в руках.
Сюжет наглядно показывает интерес Кожина к мифологии различных народов России. Здесь, например, он работает с жуткими образами из культуры долганов. При этом никаких радикальных приемов для сгущения мрака (жертвоприношений и т.п) он не использует. Действие степенно разворачивается в одних и тех же декорациях. Атмосферу жути трудно прочувствовать также из-за характерной авторскому стилю черты: почти каждое предложение грешит вводными конструкциями, которые усложняют восприятие, заставляя читательский взгляд спотыкаться. Но, учитывая, что произведение – одно из ранних, слишком критично относиться к уровню его текста не стоит.
Более ровное изложение ждет нас в “Снегурочке” (2013), написанной на схожую колдовскую тему. Рассказ можно отнести к так называемым «деревенским ужасам». Локация забитой деревни, в каком-то смысле, характерна русскому хоррору больше, чем какая-либо другая, но максимально аутентичной эту историю трудно назвать из-за штампа, свойственного зарубежным жанровым образцам. К нему можно отнести, во-первых, героев — группу молодежи, ушедшей нехожеными тропами далеко от цивилизации. И, во-вторых, конфликт – в глуши, где ребята остановились, они нашли свою гибель.
Оригинальности больше в образе монстра, с которым встретились путешественники. Даже несмотря на узнаваемость Снегурочки среди русскоязычных читателей, здесь она способна удивить. Автор дал снежной девочке внешность Лиха Одноглазого, объединив две фольклорных фигуры в одну. Трудно понять, что хотел сказать Кожин таким совмещением. Точнее закономерность в используемых им символах просматривается на примере цифр. Так, например, со слов одного из героев — старика, который нянчит Снегурку, — она не спит восемь зим. А профессор, явившийся в деревню с ребятами, находится там до конца борьбы с монстром восемь дней.
Подобные детали можно заметить при чтении между строк. Тем же, кто читает в первую очередь для развлечения, сюжет понравится динамикой. Встреча с монстром ожидает их на первых страницах. Но, несмотря на быстро разворачивающееся действие, видно, что текст один ранних, так как в нем еще заметны технические слабости. Например, трудно поверить в описываемые события, потому как автор не дает аудитории “влезть в шкуру” героев – в отличие от более поздних рассказов (“Зеленый Шум”, 2020 и “Убийца зеленоглазых блондинок”, 2022), где мы чувствуем и даже осязаем все, что с происходит с персонажами.
Значительно сбалансирован в этом смысле “Скорбный перегон” (2014). Дабы не сорить спойлерами, достаточно только сказать, что он повествует о девушке, слышащей пение ведьм в вагоне, в котором едет. Разгадка, почему до героини доносятся голоса призраков, ждет нас в финальном твисте. На примере него видно, сколь органично межу собой могут сочетаться разные звенья произведения. Так, кроме загадки-интриги, завязанной на мистике (пение мертвых), триллер-составляющая усиливается сценой, где охотник преследует жертву.
Важно, что все это подается сбалансированнее, чем в других сюжетах на тему колдовства. Текст изящен также благодаря форме, которая подчеркивает здесь старую истину, что краткость — сестра таланта. В “Скорбном перегоне” Олег максимально емко передает ситуацию, героев и конфликт всего лишь парой коротких штрихов.
Схожим образом написано “Меньшее зло” (2013), близкое «…Перегону» с жанровой стороны. Оно повествует об отряде краноармейцев в период Отечественной войны, которыми командует оккультист от НКВД. Безусловно, в реальности такого быть не могло. Но, так как фантастические элементы здесь откровенно мрачны, рассказ можно отнести не только к альтернативной истории, но и к темному фэнтези.
Кроме оригинальности, к достоинствам «…Зла» относится повествование от первого лица. И, естественно, упомянутый стиль: в отличие от более ранних текстов, предложения не страдают утяжеляющими конструкциями. В каком-то смысле, это напоминает “Конармиею” Бабеля, потому что картинка здесь особенно яркая за счет того, что писана широкими штрихами.
Осадок оставляет лишь попытка излишне увеличить масштаб событий. Например, в одной из сцен оккультист говорит с герром Зеботтендорфом – слишком большой фигурой того времени, для того чтобы оказаться на фронте. К тому же, в разговоре НКВД-шника с ним упоминаются другие, не менее известные люди того времени. Будем честны, из-за неправдоподобия это ослабило реалистичность всего действия, а излишние шаги для того, чтобы раздуть и без того немалый масштаб только опошлили его.
Точно так же произведение опошлено образами. Начавшись как забористый исторический триллер об оккультистах в спецподразделениях Красной Армии, оно превратилось в сюрреалистичную сказку о контакте человека со “вселенским Злом”, у которого есть тентакли, набившие оскомину искушенным ценителям жанра.
Интересно, что все это долгое время прочно держится в рамках триллера. Его слабости раскрываются ближе к финалу. Скомканная развязка и сумбурное объяснение происходящего плохо вяжется с многообещающим началом. Они просто скатываются к бессмысленному насилию, а старательно подпитываемая интрига уничтожается сценой с пробуждением божества, откровенно походящей на фарс. В результате, недостаточно умелая игра автора с масштабом исторических событий и его желание напустить лишней жути губят всю композицию.
Сюжет «Меньшего Зла» продолжается в “Опаляющем жаре Крайнего Севера” (2016), где заметен иной подход к повествованию. Изложение альтернативной истории Сибири здесь имеет значительно меньше темных фрагментов. Поэтому ценителей мрачной литературы поначалу ничего не привлечет. Вместо хоррора и мистики они увидят описание условного “будущего” , которое наступило после событий предыдущего рассказа. Но к его описанию сводится добрая треть текста. В результате, долго кажется, что в последнем нет выраженного конфликта и интриги, могущих хоть на толику зацепить внимание читателя.
Ситуация «мир описан, но нет сюжета» меняется ближе к середине. Появляются экшн-сцены, сильно контрастирующие с медленным началом. Они держатся достаточно долго, благодаря чему усиливается динамика, пока ближе к финалу действие окончательно не становится развлекательным.
Характерно, что по мере его развития раскрывается переход от светлой научной фантастики к темной мистике. Появляются элементы dark fantasy, родного для этой вселенной. Заметно, как с целью их усиления используют религиозную символику. К ней, например, можно отнести Разлом, рождающихся из щели тварей и божество, которому те служат. Признаться, эти образы выглядят более реалистично, чем в истории выше. В каком-то смысле, они даже чем-то приближены к эпосу. Но одно дело — детали, другое — текст, выстроенный по канону жанра, так что какое-то время кажется, что от темного фэнтези здесь только стилизация.
Лишь ближе к финалу видно, что образы dark fantasy совмещены с научной фантастикой действительно органично, так как множество элементов со временем складываются в цельную конструкцию.
Что касается конструкции текста, то предложения в нем значительно легче, чем в ранних рассказах. Однако здесь еще много деепричастных оборотов. Иногда они встречаются по два подряд, из-за чего читать немного трудновато.
Более уместно подобный стиль смотрится в “Еще одном Роаноке” (2022), который опубликован шесть лет спустя. Он действительно схож с “Опаляющим жаром…”, только сложная структура предложений оказывается, скорее, приемом, а не стилистической чертой. Благодаря такому утяжелению, текст кажется вязким, и подчеркивает атмосферу истории (герои действуют во время тяжелых жары и зноя).
Рассказ засасывает в себя и благодаря грамотной работе Кожина с формой. Публика не видит сюжета, но вовлечена в действие уже с первых страниц, хотя поначалу еще трудно понять, куда следуют персонажи. Четко видно лишь, что между ними есть напряжение. На первых же страницах оно переходит в конфликт, который сильнее взвинчивает раскрывшуюся через стиль атмосферу.
На конфликт также влияет естественная речь героев. Каждое сказанное ими слово ярко передает образ и раскрывает характер. Однако сильны не все диалоги. Не совсем понятна форма тех, что разбивают рассказ на условные фрагменты. С одной стороны видно, что такие вставки призваны усилить интригу. Но искушенным хоррорманам этот прием покажется лишней провокацией, так как новые вводные смотрятся неуместно.
Столь же неоднозначен сюжет. В нем есть твист. Однако трудно сказать, насколько последний оригинален: аудитория, разбирающаяся в сюжетных поворотах, может предположить, что в финале события приведут к результату, которым автор все завершает. Однако сама по себе развязка кажется непродуманной из-за слабого сочетания величи́н конфликта и места. Так, описанное действие локально и затрагивает мало людей, несмотря на всепланетный масштаб последствий. В результате, страха от такого масштаба читателям не прибавляется. Поэтому историю можно отнести к триллеру, но никак не к ужасам.
Более сбалансирована в этом смысле “Сфера” (2012), где тоже затрагивается тема Большого Зла, с которым сталкивается рядовой человек. Несмотря на то, что произведение написано раньше «…Роанока», здесь больше реализма, и последний сам по себе более зрелый. Из фантастического нам представлена лишь так называемая сфера в виде аквариума, который питает героиню-девочку силами, высосанными из других людей.
Но жанр не ограничен фантастикой. В поедании ребенком старших, как и выше, четко видна составляющая триллера. Он раскрывается в ряде отдельных сцен. Например, в приходе к герою (отцу девочки) призраков всех, кого он убил, чтобы продлить жизнь своей дочери. Интересно, что мужчина видит их в ночных кошмарах — то есть, жертвы не являются как реально существующие мертвецы. Это отдаляет триллер-элемент от фантастики, и работа с ним кажется более зрелой.
Такие мрачные штрихи создают гнетущее настроение всему рассказу. Но трудно что-либо сказать об их прямом влиянии на сюжет. Четкой взаимосвязи деталей не видно, например, в сцене, где пришедшая к отцу девочка осталась в платье, раскрыв свою настоящую внешность – лицо и тело старухи. Этот эпизод действительно жуткий. Но насколько он толкает героев действовать, не понятно. Однако стоит признать, что именно благодаря подобным фрагментам в тексте создается тяжелое настроение для всей истории. И, хотя ее атмосфера не столь “дикая”, как в других работах Кожина, образ запоминается. Так что, подобные сцены имеют положительную сторону и способны напугать даже читателей, съевших в хорроре не одного пса. Однако вряд ли аудитория будет в шоке от финала, который достаточно прозаичен.
К достоинствам «Сферы» можно также отнести «ровный» стиль. Возможно, этому помогла и форма повествования. Здесь, как и в других сильных рассказах, автор излагает от первого лица.
Похожим образом десять лет спустя был написан сатиричный “Велес” (2022), который читается намного легче большинства кожиновских произведений. Деепричастные обороты здесь не утяжеляют текст, а упрощают, потому что стоят, где нужно: уместно расставлены даже канцеляризмы.
Но, почему-то, кажется, что рассказ писался как тренировочный для общей проработки стиля. Возможно, именно из-за такой экспериментальности история сильно выделяется на фоне всего сборника. Конечно, на это может повлиять и сюжет, потому что «Велес» представлен как хулиганская зарисовка, не претендующая на смысл. По сути, действие сводится к вопросу, кем на самом деле могут быть глупые, агрессивные собаки. Это развлекательно-саркастичная притча, где самое интересное, что нас ожидает – игра авторского воображения.
Парадоксально, но более «взрослыми» кажутся «Разноамериканцы” (2015), написанные на семь лет раньше. В этой сатире особенно сильно выделяется проблематика. Кожин открыто обыгрывает темы, больные для западного общества, и делает это мастерски: зарубежным читателям такая работа может показаться жесткой. Носителями же русской культуры произведение, скорее всего, воспримется как забавная игра с социальными смыслами.
Может показаться, что подобные рассказы не имеют ничего общего с другими в сборнике. Однако если присмотреться, заметим. что в шуточных «Разноамериканцах» и «Велесе» есть кое-что схожее с серьезными, по-настоящему жуткими историями о маньяках. Их объединяет социальная проблематика. Характерно, что шутливые «Разноамериканцы» написаны в один год с пугающими «Чистыми руками», а между депрессивным «Зеленым шумом» и легким сюжетом о собачке разница всего в два года.
Но в точности неизвестно, какова основная цель в написании произведений о маньяках. Может быть, это та самая игра с проблематикой, когда массовой аудитории демонстрируют больные раны общества. А возможно, темные стороны человека здесь использовались в рамках работы с жанром. Потому рассказы на маньячную тему отличаются сильной подачей. Она сводится к крепкому стилю, выстроенному на правиле «показывай, а не рассказывай» и внутренней динамике, которая сильна благодаря ставке на психологизм.
На примере этих сюжетов виден рост автора. Потому как его более ранние опусы (например, «Снегурочка» и «Снежные волки») заметно уступают в технике и труднее в прочтении. Но тяжеловесность заметна не только в текстах на колдовскую тему. Она присутствует и в подростковых историях типа «Осторожно, папа, там мертвец» и «Не ложися на краю». То, что они ранние, можно понять, даже не смотря на год написания. В первую очередь, бросается в глаза фантастические элементы, которые встречаются в большинстве рассказов на подростковую тему. Интересно, что в трех из них хоррор-образом выступает кровать или похожая на нее мебель: в сюжетах Кожина монстры прячутся именно под ней. А в одном из произведений чудовищем оказывается сам диван.
Более зрелая подача Зла видна на примере текстов с фэнтези-составляющей. Там Олег работает с образами монстров, заимствуя их из работ классических представителей жанра (как, например, в «Меньшем зле», где открыто использованы образы из мифологии Лавкрафта). Возможно, тем самым Кожин хотел увеличить масштаб описываемых событий. Сегодня разобраться в этом трудно, потому как более современные рассказы Олега уже не грешат заимствованиями. Но, даже если он их использует, то делает это незаметно. А такая аккуратность свидетельствует об опыте.
Представляю рецензию коллеги по Клубу Крик — Алексея Петрова. Акцентированно простой, подкупающий массового читателя стиль. Легкое изложение, которое проглатывается за раз благодаря ясным формулировкам. И, главное — точное объяснение, каким читателям понравятся конкретные рассказы из книги. Все это вы найдете здесь и сейчас! Приятного чтения!
Издательство: М.: АСТ, 2021 год, 2500 экз. Формат: 84x108/32, твёрдая обложка, 448 стр. ISBN: 978-5-17-137053-4 Серия: Самая страшная книга
Аннотация: Любите ли вы страшные истории? Ворон — просто обожает! Перед вами — уникальная антология, созданная истовыми фанатами жанра ужасов. Авторы знаменитой серии "Самая страшная книга". Известный популяризатор хоррора, составитель многих знаковых сборников Парфенов М. С… и — Руслан "Ворон" Покровский, культовый "рассказчик" жутких историй с YouTube-канала "Истории от Ворона". Эту книгу можно прочитать в печатном виде — и послушать в аудиоверсии. Ворон знает толк в страшном. Ворон умеет рассказывать страшное... Не верите? Тогда просто послушайте их — ИСТОРИИ ВОРОНА.
Комментарий: Антология рассказов жанра хоррор. Иллюстрация на обложке В. Петелина.
Так уж повелось, что когда подавляющее большинство говорит о «русском хорроре», то в первую очередь имеет в виду кино. Оно и понятно, в наше время фильмы куда более востребованы, чем книги. Потреблять (смотреть) их существенно быстрее, чем перелистывать прочитанные страницы, и кинокартина предлагает набор конкретных внятных образов, в то время как в книге нужно напрягать воображение и извилины, чтобы рисовать «визуал» самому. Чтение (особенно вдумчивое) действительно отнимает значительное количество времени, поэтому многие либо не берут в руки книги вообще, либо делают это довольно редко. Кинематограф бесспорно доминирует над беллетристикой, и многие наши соотечественники, если их спросить – «Любите ли вы российские ужасы?», начнут отвечать что-то типа – «Не, у нас ужастики снимать не умеют, лучше посмотреть американские/европейские/азиатские…» и т.п. А ведь в вопросе про хоррор в массовом искусстве могут и должны подразумеваться литературные произведения. И вот здесь утверждение, что «там куда лучше, чем у нас» уже не так однозначно. Ведь если спросить того же среднестатистического обывателя – «Каких иностранных писателей ужасов вы знаете?», то наиболее частым ответом станет «Стивен Кинг», а далее, уже не большинство, но всё же значительное количество назовет Говарда Лавкрафта, Эдгара По, Дина Кунца, Энн Райс, Брэма Стокера и… здесь варианты иссякнут у очень многих, а те, кто продолжит называть имена – скорее всего настоящие ценители и знатоки хоррор-литературы.
С русскими авторами дела будут обстоять еще хуже. Говоря о глобальном опросе россиян, конечно прозвучит немало упоминаний Гоголя… и всё! Опять же, уже знатоки книжного хоррора вспомнят Леонида Андреева, Алексея Толстого, Владимира Одоевского, но с оговоркой, что у этих классиков есть отдельные произведения в жанре мрачной мистики и ужасов, но всё их творчество отнести к хоррору конечно же нельзя. А ещё большую сложность вызовет вопрос о современных «страшных» писателях отечественного разлива, и вполне ожидаем будет ответ – «А что, такие вообще есть?». Но благо, ещё как есть, и потребляющую местную «культурную жуть» российские читатели их знают. Авторы разной плодовитости, разного художественного уровня и разной степени популярности у целевой аудитории, как, собственно говоря, и должно быть. И вот здесь важно не скатиться в слепое восхваление, что «круто, так как они вообще есть, и как бы что у них не получалось – уже спасибо за попытку!». На самом деле и эти времена уже прошли, когда жанровые зачатки нужно было обильно поливать лестью и авансами, дабы они хоть как-то взошли, а не намертво почахли. Сейчас как раз тот период, когда русскоязычных хоррор-писателей немало, и стоит анализировать их творчества без скидок на «пробу пера». Конечно любая критика субъективна, но что точно с её помощью можно достичь, так как это определение «портрета читателя» у конкретного автора или конкретного рассказа/повести/романа. Тем более подобное нужно делать, осмысливая литературные сборники, понимая, что вряд ли всё его наполнение в одинаковой степени зайдет или не зайдет отдельно взятому чтецу. И лично для меня, Алексея Петрова, «любителя жутиков» в часы досуга, и маркетолога в рабочих буднях, анализ антологии «Истории Ворона» станет творческим экспериментом, цель которого – четко понять, для кого написан каждый рассказ, и обосновать это, используя собственные багаж знаний о хорроре в искусстве. Посмотрим, что получится. Может быть, общей реакцией авторов и их фанатов станет «Господи, Леха, пиши дальше про кино и Стивена Кинга (ибо про него не пишет только совсем ленивый), ты сунулся туда, где ты ни хрена не понимаешь!». А может мои мысли и домыслы хоть немного помогут писателям и читателям. Первым – еще лучше понять «свою» аудиторию, ее предпочтения и запросы, а последним – чаще попадать в цель, выбирая «что почитать?».
О предисловии
Здесь слово берет Михаил Парфенов, «отец русского хоррора», как, бывает, называют его коллеги, и с точки зрения популяризации такового, они безусловно правы. В «Историях Ворона» Михаил – один из составителей сей антологии, рассказывающий о втором – Руслане Покровском, том самом «Вороне». Данная книга – не просто сборник хоррор-рассказов, а связующее звено между печатным словом и аудиоформатом — озвучиванием литературных произведений, получающим всё большее распространение в последние годы. Фактически Парфенов – писатель, а Покровский – рассказчик, дающий возможность слушать, а не читать. Но если кто-то сейчас подумал, что вот она, ещё одна возможность. значительно сократить время на «потребление» литературы, то загляните в группу ВК СТРАШНЫЕ ИСТОРИИ ОТ ВОРОНА и зацените продолжительность записей. Книги, это вам не просто так, их надо декламировать с чувством, с толком, с расстановкой, как, впрочем, и слушать. И вспоминая о маркетинге (это слово временами будет встречаться в дальнейшем), подобное издание – наглядный пример сегментации рынка, когда почитатели литературного хоррора делятся на две группы – вербалы и аудиалы. Первые купят бумажную или электронную книгу, как ваш покорный слуга, а вторые насладятся голосом Ворона, воспринимая истории на слух.
Евгений Шиков «Цап-цап»
Если сразу же в первом предложении написать, что это «образцово-показательный рассказ ужасов», то найдутся те, кто тут же скажет – «а, ну понятно, в чем маркетинг этой статьи, она и есть реклама сборника, естественно необъективная, с одной задачей – лишь бы продать!». Посему придется быть умеренным в высказываниях и сформулировать мысль иначе. «Цап-цап» — это чистокровный литературный хоррор, в котором исключаются обманутые ожидания типа «опять под видом ужастика подсунули психоделическую муть!» или «грёбаная мелодрама вместо шокера!». Здесь всё дьявольски по-честному, когда разве что может не понравится само чудище или малый размах действия, но это уже вкусовщина, когда на всех не угодишь. Что же до структуры и стилистики рассказа, то всё по страшной классике, в самом хорошем смысле. Есть мрачная деревня с дремучим лесом, в которую приезжает по грибы незадачливый горожанин, и встречает там… впрочем без жутких спойлеров, и так уже рассказал, что будет монстр. Сравнивая с большой современной и распиаренной прозой, можно провести некоторые параллели с «Псоглавцами» Алексея Иванова, но и то в силу схожего «сельского» антуража и некой страшной тайной, довлеющей над местностью. Но Евгений Шиков не будет грузить вас мифотворческой культурологией, а просто познакомит с чем-то чертовски агрессивным и прям-таки удивительным. Размеренное вступление в итоге сорвется в залихватский хоррор-экшен с костедробительной кульминацией и брутально-красивой концовкой. И когда вы в следующий раз пойдете собирать грибы, то будете куда чаще озираться по сторонам.
Целевая аудитория «Цап-цап» — любители затяжного и динамичного противостояния Человека Отважного и Чуда-Юда Болотного, где первый отличается дюжей силой тела и духа, а последнее – мразь голодная, причем такая, какую вы еще не встречали. Рассказ, при простоте фабулы, радует буйной авторской фантазией, когда нас не ждет какой-нибудь банальный оборотень или упырь, а встречает реальный эксклюзив, гарантированно остающийся в памяти. Если за что и критиковать «Цап-цап», так это за отсутствие смысловой нагрузки, но рассказ на это и не претендовал. Это просто увлекательная и ядреная страшилка, которая хорошо ложится как на глаз, так и на слух, причем с настоящим русским колоритом, когда в процессе чтения/слушания не всплывают в мыслях иностранные хорроры. Чисто с точки зрения сборника для фанатов ужасов, это крайне эффектный вступительный рассказ, после которого большинство подумает, что точно не зря потратили деньги, или время, если «Цап-цап» попался в открытом доступе в Сети. Если же абстрагироваться от антологии, то сей опус Евгения Шикова стоит заценить всем, кто любит жестко, ситуационно, без побочных сюжетных линий и с долей черного юмора, в котором автор так же силен.
Дмитрий Тихонов «Варина вера»
Дочитав сию вторую «историю Ворона», невольно начинаешь думать, что у антологии есть и некая центральная тема, объединяющая все произведения. Конечно это более чем опрометчивое предположение (на втором рассказе-то!), но как бы там ни было, у «Вариной веры» и «Цап-цап» действительно есть общая черта. Какая – не скажу и под страхом смерти, ибо сотням (тысячам? миллионам?) еще только предстоит добраться до книги, и пусть они сами получат удовольствие от определенных открытий. Ну а сегодняшний рецензент забудет о том, что только что сказал, и со всей ответственностью заявит, что Дмитрий Тихонов жестко запудрит вам мозги. И это не ругань, а комплимент «Вариной вере», где как бы вы не представляли развитие сюжета в начале, в финале всё будет совсем не так. Причем речь не идет о внезапном финте ушами в развязке, а об оригинальной концепции в целом. Но в отличии от «Цап-цап» здесь нет удобного для разума восприятия истории, и ужас как раз в безнадежности ситуации, в которой любой «энд» отнюдь не «хэппи».
Рассказ Тихонова – для любителей жесткого «сумрака разума», когда герои погружаются в алогичный кошмар на физическом и психическом уровне, и тянут за собой читателей. Изначально кажущаяся страшилкой про «поездку не туда», по факту «Варина вера» — сумасводящий сюрреализм, в котором уйма вопросов и капля ответов. Тут не будет раскладки по полочкам, а напротив – все ваши мысли смешают в адский коктейль и как следуют его взболтнут. Ну а маркетинг… маркетинг здесь просто идёт лесом.
Оксана Ветловская «Дела семейные»
Третий рассказ антологии – пугающее ностальжи по Советскому Союзу, пусть и основное действие происходит в наши дни. Есть же в российских городах множество домов СССР-ской постройки со старыми квартирами, но отнюдь не только в прошлом коммунальными. И в давно ушедшей социалистической эпохе жили богатые люди, включая приближенных к «верхушке», у которых практически не было материальных проблем. У таких и квартиры были, условно как готические замки с приведениями, большие и зловещие. Подобная обитель достается по наследству главному герою Николаю, и конечно она хранит в себе зловещую тайну…
Подобные рассказы, даже при небольшом объеме, зачастую воспринимаются как миниатюрные романы, так как фабула растянута на многолетний период, с акцентом на важные исторические особенности, и в целом производя впечатление семейной саги. И у Ветловской события охватывают более чем полувековой период, напоминая о печальном «красном терроре» и его отголосках в наши дни. Впрочем рассказ нисколько не политический, когда корни зла ищутся в большевистских деяниях, а скорее фэнтезийный, подчеркивающий, что магия могла быть у любого народа и при любом государственном строе. Посему «Дела семейные» — это чисто жанровая жуть, культурологически достаточно универсальная, могшая иметь истоки и при «царе горохе», которые мистически докатились до настоящего времени.
Рассказ Ветловской потенциально способен украсить и другие хоррор-сборники, особенно в обозначенной теме «домов с призраками», а также «детских бугименов». Неспешное повествование четко по нарастающей аккумулирует напряжение, с вкусными антуражными деталями зловещей квартиры, и заставляет задуматься о том, сколько секретов хранят в себе раритетные вещи, и не до всех из них стоит дотошно докапываться. Субъективно и с поправкой на размер произведений, «Дела семейные» производят не меньшее впечатление, чем многостраничный ретро-хоррор Алексея Иванова «Пищеблок», также рассказывающий о годах советских, пусть и более позднего периода. Посему «Дела семейные» так или иначе просятся в антологию «совковых страшилок», но в рамках художественного произведения, а не пропагандистского опуса.
Максим Кабир «Море, полное звезд»
«Лето, ах, лето, Лето звёздное, будь со мной». Почему-то именно эти строки из старой песни Аллы Борисовны всплыли в памяти в процессе поглощения четвертой истории. Хотя правильнее будет сказать, что рассказ Кабира не столько про лето, сколько про юг. Читаешь, и сразу хочется купать, загорать и, простите, осуществить половой акт. Потому что «Море, полное звезд» вполне себе такой эротический хоррор, где есть намеренно соблазнительная героиня Снежана, и подросток Юра, у которого «топорщится». Да, автор не стесняется в выражениях, создавая реалистичную картину томления и потаенного желания, в то время как ближе к финалу секс-атмосфера уйдет на второй план и начнутся конкретные ужасы.
«Море…» вообще обманчиво, когда поначалу кажется полудетской историей о том, «как я отдыхал вместе с бабушкой и грезил о взрослой жизни», а потом переходящей в мистический триллер с натуралистичными подробностями и безжалостным насилием. Фактически Кабир пишет легко и завораживающе, однозначно для аудитории «18+», пусть его главный герой и ребенок. Сила авторского слога в том, что ужасы в контексте «курортно-подростковой» зарисовки воспринимаются как само собой разумеющееся, как будто повествование в принципе не могло развиваться как-то по-другому. Вот так придешь на пляж, заполненный обычными людьми, заприметишь сногсшибательную красотку, познакомишься, а потом… нет, не триппер и не сифилис, «Море…» не об этом, а о вполне художественном, леденящем кровь кошмаре, который стоит заценить самим, без спойлерных подсказок.
При всём вышесказанном, рассказ Кабира к разнузданно-сексуальным хоррорам на грани фола все же не относится. Как раз напротив, в рамках жанра это произведение с изящной словесностью, написанное смелым слогом, и однозначно подходящее в качестве примера написания «ужастика», без оглядки как на внешнюю цензуру, так и на самоцензуру. По «Морю…» стоит учиться писАть как думаешь и как чувствуешь, при это не забывая о стиле и об искусстве, к чему так или иначе относится любая профессиональная литература, у которой, при заданной цели, нет понятия «недопустимого».
Дмитрий Костюкевич «Снегири»
«У вас несчастные случаи на стройке были? Нет? Будут!». Именно эта цитата из «Операции Ы» вспоминается во время чтения пятого рассказа, а совсем не какие-нибудь «Снегири-негири улетят, и не поймаешь» Иванушек International. В истории Костюкевича вообще нет ничего веселого, за исключением, разве что, сравнения прожорливых чудищ с красногрудыми птичками. А так ужасов здесь будет по полной программе, как, впрочем, и грустной лирики, связанной с брачной и послебрачной жизнью, интересно вплетённой в повествование фантастического хоррора.
Злоключения главного героя Артема начинаются внезапно и шокирующе. А виной всему таинственное строительство за окном, где возводят странное здание непонятного назначения. Помимо жутких звуков, доносящихся из-за забора, на строительных лесах время от времени можно увидеть сверхъестественных существ отвратной наружности. Ну а Артема, по закону жанра, прям-таки тянет узнать – а что же там происходит, несмотря на явную угрозу…
«Снегири» — жутик для любителей густого мессива из различных идей, когда тут вам и секретные эксперименты, и полицейские будни, и раскол семьи, и уголовщина, и зубастые монстры. При этом лейтмотив – терзания разведенного мужчины, в силу расставания с сыном и угасшей любви к его матери. Откровенно говоря, сложно утверждать, что драма получилась по-настоящему сильной, но тем не менее серьезная линия удачно гармонирует с кромешным ужасом, в свою очередь компенсируя его общую сумбурность. Рассказ интересен яркими деталями и отдельными неожиданными фрагментами, когда сам процесс чтения круче итогового результата. Хотя, по сути, финальная точка также достаточно неожиданная в контексте рассказа ужасов, когда жанровые атрибуты отступают на второй план, вновь ради лирики. В целом это незаурядное и эффектное произведение, которое несомненно «зайдет» многим любителям экстравагантных ужастиков.
Дмитрий Лазарев, Кирилл Малеев «Сверлящие»
Ха, а не привет ли это «Двигающемуся пальцу» Стивена Кинга? Причем такой, когда авторы не испытывают прямого влияния, под действием которого и пишут рассказ, а оно им передается из глубин подсознания. Ведь фактически «Сверлящие» совсем про другое, но на уровне необъяснимого квартирного ужаса — ситуации условно схожи. И если у Короля Хоррора обычного мужика донимал палец, вылезающий из слива раковины, то героя истории от Лазарева и Малеева кошмарит работающий у соседей перфоратор. Сначала фрилансер Денис всеми силами старается не обращать на это внимание, погрузившись в работу на компе, но в итоге сдается и идет на словесные разборки.
Как говорил упомянутый Кинг про тот же «Двигающийся палец» — «это мой любимый тип рассказа, где ничего не нужно объяснять. Всё происходит, потому что происходит». И стоит сказать наперед, что в «Сверлящем» вы не получите исчерпывающих ответов на конкретные вопросы. Хотя опять же, смотря что считать трактовкой творящегося трындеца. Формальное объяснение лежит на поверхности, но одним оно покажется слишком банальным, а другим – наглой обманкой, уводящей от истинного положения дел. Впрочем авторы писали свою страшилку явно не ради глубокого смысла, подвластного лишь избранным, а откровенно развлекались, ввергая главного героя в пучину паранойи и небывальщины. Чем дальше хронометраж, тем шизоиднее воспринимается происходящее, когда Денис не то, что на грани безумия, а уже просто в другой реальности, лишь маскирующейся под заурядную бытовуху.
«Сверлящие» — подарок для хоррорманов, любящих ситуационные рассказы линейного действия, когда «крышеснос» возникает из неоткуда, терроризирует несчастную жертву и идет гулять дальше. Всё держится на мастерстве авторов, которые виртуозно визуализируют трэшевую идею, заставляя читать не отрываясь, и не претендуя со своим рассказом на почетное место в мировой литературе. Чисто развлекательные адреналиновые страшилки нужны многим почитателям «темного чтива», и с этой позиции «Сверлящие» однозначно круты.
Вадим Громов «Шестиэтажка»
Это было жёстко. Ну когда под раздачу попадает ни какие-то там один-два героя, а целый дом. И еще как попадают… Впрочем не буду лишать удовольствия от чтения, раскрывая подробности сюжета, так как если вы подумали, что я уже наспойлерил выше, то поверьте – этого и близко нет. Ведь Громов – тот ещё выдумщик по части болепричинения вымышленным российским гражданам, когда читаешь и думаешь – «а было ли ещё где-то такое?». Хотя вступление не предвещает адского побоища, ибо в поле зрения всего лишь соседская бытовуха, когда одни жильцы слегка взъелись на другого жильца. Кажется, что уж такой-то «ужас» мы видим за год раз так тридцать-сорок, в разной степени экспрессии, но в общем-то дело житейское — побыковали и разошлись. Но на то они и рассказы в жанре хоррор, где местная заварушка может завариться в такой расчленительный трындец, что начнешь шарахаться от собственных однодомушников. Ведь как знать – что у каждого за душой, и есть ли вообще душа…
Легкий слог способствует быстрому прочтению «Шестиэтажки», но при этом отдельные моменты хочется пропускать сквозь себя не торопясь, по-хорошему смакуя оригинальный боди-хоррор, когда Зло в рассказе проявляет себя во всей красе, на беду отдельным жителям адского домишки. Тот случай, когда красота формы превосходит содержание, в силу камерности последнего. Но не думайте, что влёгкую разгадаете финал, ибо автор приготовил большую приколюху, и оказался не только знатным пугальщиком, но и жанровым пересмешником. Вообще в процессе чтения и жутко, и весело, ибо колоритные персонажи даже на грани паники и гибели выдают разнообразные перлы, а главный герой вообще предстает на удивление смекалистым малым, хотя поначалу производит впечатление мнительного неврастеника. В общем «Шестиэтажка» за малый хронометраж преподнесёт достаточно сюрпризов, и молодым авторам хорроров определенно есть что почерпнуть для себя, как с точки зрения описания зверских ужасов, так и с точки зрения ударного финала, делающего рассказ еще лучше.
В целом произведение Громова для любителей жестоких и динамичных мистических хорроров, когда действующие лица выписаны ровно настолько, чтобы ярко проявить себя в основных сюжетных поворотах, без предысторий и лирических ответвлений. «Шестиэтажка» увлекательна и стремительна, сугубо развлекательна, но вместе с тем и красива в своей честной брутальности и ироничной беспощадности.
Иван Белов «Голос мертвого леса»
А ведь лес может быть не только обителью зла в плане жилища маньяка, берлоги медведя-людоеда или сборищем болотных кикимор. Лес сам может быть Злом в чистом виде, когда жестокая непостижимая сила терроризирует и убивает случайного путника, без разницы – хорошего или плохого. Лес хочет есть, и он жрёт со смаком сырую человечину, уже думая об очередном обеде. А кто станет следующим – на всё воля божья.
Иван Белов сразу погружает читателей в гнетущую атмосферу бесконечного кошмара, когда одной деревне страшно не повезло оказаться рядом с кровожадным массивом, испокон веков забиравшим людские души. Главная героиня по воле сердца отправляется на выручку пропавших туристов, которые мало того, что настоящий лес до этого видели только в кино, так еще и поперлись в самую опасную его разновидность, обладающей сверхъестественной губительной мощью. Шанс их спасти невелик, но Екатерина не может поступить иначе. Женщина мужественно идет в дремучую чащу, навстречу сильнейшему ужасу…
«Голос мертвого леса», под стать своему названию, для любителей внегородских хорроров, в которых всемогущие флора и фауна лишний раз напоминают человеку – насколько он мелок и слаб перед силами природы. Впрочем рассказ не экологический, а глубоко мистический, в котором для одних мертвецы и монстры – сводящее с ума чудо, а для других, местных – само собой разумеющееся. Фантазия у Белова – будьте-нате, рождающая занятных в своей кошмарности чудищ, которые достойны куда более объемного произведения. Вообще из подобной миниатюры могла бы появиться целая лесная хоррор-серия, так как придуманный земной ад завораживает, и о нем хочется узнать ещё больше. Но и в своем единичном воплощении «Голос…» по-хорошему вставляет за счет кромешной жести, воздействующей на читателя как на психологическом, так и визуальном уровне. Фанатам «не ходи, олухи, в темный лес гулять!» — в самый раз.
Дмитрий Тихонов, Богдан Гонтарь «Гнилые»
Побратим «Дел семейных» Оксаны Ветловской, отсылающий нас в советскую эпоху. Но здесь не городская номенклатурная квартира, хранящая страшную тайну, а под стать предыдущим «Голосам мертвого леса» жуткая провинция, включающая и беспощадную чащу с «хищными» деревьями, и зловещую деревню, в которой случилось невесть что. Главные герои – два экс-зека, промышляющие темными делишками с иконами. Так они забредают во вроде бы обычное селение, чтобы прихватизировать образы христовы, и сталкиваются с… адовой фантазией Дмитрия Тихонова и Богдана Гонтаря, с гарантированными мурашками по коже.
«Гнилые» — первостатейная жуть, написанная по всем правилам захватывающей истории, когда поначалу рассказ кажется чернушной криминальщиной, но постепенно и безвозвратно превращается в то ли в мистический, то ли в фантастический хоррор (ибо природа условно персонифицированного Зла остается за страницами). В целом это рассказ для любителей динамичного кошмара, так как когда «мирное» вступление остается позади, действие убыстряется и сохраняет прыть до самого финала, когда даже в разговорных эпизодах ощущается хоррор-экшен.
С одной стороны, фабула «Гнилых» достаточно универсальна, в том смысле, что действие рассказа могло происходить и в наши дни. Но совковая атмосфера и всякие вкусные фишки, типа неоднократного упоминания Гагарина, как живого современника, придает «Гнилым» уникальное историческое очарование. Впрочем здесь нужно быть готовым не к культурологическим экскурсам, а к брутальному натурализму, ибо в сценах насилия авторы бесцензурно-конкретны. Фактически большинству любителей «жестяных страшилок» должно понравиться.
Герман Шендеров «Симфония Шоа»
Рассказ искренне удивил, в первую очередь тем, что стоит особняком от ранее прочитанных в сборнике. Дело не в том, что он как-то ощутимо лучше по стилистике, а просто потому, что кардинально другой по сюжету и настроению. Если бы не обязательная для антологии хоррор-составляющая, в виде привычных жанровых атрибутов (сверхъестественный сюжетный поворот и натуралистичное насилие «здесь и сейчас»), то в своей сути «Симфония Шоа» — антинацистская шокирующая трагедия о Холокосте, напоминающая, ни много ни мало, «Искру жизни» Ремарка и «Мальчика в полосатой пижаме» Бойна. Причем со стороны Шендерова это, по читательским ощущениям, не целенаправленно-техничное подражание, а как будто собственный крик души. Понятно, что подобное впечатление – лишь иллюзия, но создана она чертовски мастерски, как будто бездна геноцида посмотрела на тебя, простите за излишнюю пафосность.
Таким образом «Симфония Шоа», построенная в виде неравноценного диалога молодого блогера и старого композитора – бывшего узника концлагеря, мало того, что не для излишне впечатлительных, так и для поклонников констатации исторических ужасов в рамках художественного произведения. Несмотря на то, что в рассказе есть явный жанровый элемент, к которому фактически и сведется повествование, лучше всего запоминаются именно кошмары лагерного бытия, как будто прочитал документальную хронику военных времен. Такие «тяжелые» произведения, несомненно, нужны, так как, увы, не теряют своей актуальности и по прошествии многих лет со времен Второй Мировой. И «Симфония Шоа» вполне достойна войти в состав не только хоррор-сборника, но и серьезных рассказов о зверствах гитлеровцев.
Олег Кожин «Среди дождя»
Он поехал не по той дороге…, хотя, дорога ли виновата? Пожалуй так можно охарактеризовать атмосферный рассказ Олега Кожина, где весь хронометраж будет лить как из ведра и звучать песни про непогоду, а шоу-бизнесмен – пытаться добраться до пункта назначения. «Среди дождя» — стопроцентное литературное роуд-муви, в котором ведущий на корпоративах Артур мчится на арендованном «Опеле» к провинциальному клиенту, а дорога всё не кончается. Но это рассказ не о бесконечном пути, хотя так кажется на протяжении двух третей повествования, а о внезапных обстоятельствах, врывающихся в нашу жизнь, и переверчивающих ее вверх тормашками.
«Среди дождя» — своего рода жутик-предупреждение о том, что всегда нужно быть начеку, тем более за рулем. В ненастье может привидится какая угодно чертовщина, и благо, если только привидится. Ведь демоны всегда рядом и стремительно атакуют, стоит нашему разуму или душе дать слабину. И сию истину в полной мере на себе ощутит Артур, для которого командировка обернется диким злоключением.
«Среди дождя» в первую очередь для любителей автодорожных ужасов, но не в визуальном, а в психологическом воплощении. Здесь нет ярких сцен насилия, но много саспенса и зловещей мистики, которая, при пристальном рассмотрение, не такая уж и потусторонняя. Жизнь коротка и трагична в своей хрупкости, а смерть окончательна и неотвратима. Вроде бы банальные истины, но рассказ Кожина лишний раз заставляет их ощутить в полной мере.
Дмитрий Витер «Банкомат»
А что произойдет, если…? Именно так Стивен Кинг рекомендует коллегам придумывать сюжеты для своих хоррор-нетленок, ибо такой простой вопрос – обширное поле для креативных идей. Главное здесь – побыстрее уйти от затертой банальщины, типа «…мертвецы восстанут из могил…», и изобрести незаурядную жуткую ситуацию, которая при этом гипотетически близка практически любому человеку. Так Дмитрий Витер вычленил ядреный кошмар из такой бытовушной реальности, как очередь в банкомат. Фактически мы вообще не запоминаем подобные моменты, так как время ожидания, как правило, не такое уж и долгое, и мы просто погружаемся в смартфон или в собственные мысли, пока стоим. Но если посмотреть на ситуацию глазами автора страшилок, то сколько же таинственного и жуткого можно выжать из общения с шайтан-машиной, пожирающей и выплевывающей банкноты!
Игорю, главгерою рассказа, мало не покажется по всем статьям. Помимо того, что он сам по себе печальный персонаж, в духе многих жителей Российской Федерации (это вы поймете еще до начала настоящего трындеца, ознакомившись с предысторией мужика), так и еще конкретно сегодня ему везет, как утопленнику. Думаете, вас может засосать только болотная трясина? О, финансовые инструменты куда опаснее, во всех смыслах! Так «Банкомат» можно воспринимать и как зверскую фантастическую страшилку, а-ля «прикольно, но такого не бывает!», и как злободневный сарказм, напоминающий многим, что они, увы, кредитно-ипотечные «рабы». Поэтому порекомендовать рассказ стоит не слишком впечатлительным на почве нехватки денег, или наоборот, относящимся к этому с черной иронией.
Оксана Ветловская «Третья смена»
Причудливо-пугающий рассказ, как по форме, так и по содержанию. Оксана Ветловская рисует локальный апокалипсис, много лет по нарастающей накрывающий мрачный промышленный город. Жуткий металлургический завод с незапамятных времен масштабно травит местных жителей, которые тяжело болеют и умирают, но в большинстве своем всё равно остаются на насиженном месте. Однажды сюда приезжает государственный инспектор, жаждущий разобраться в катастрофической обстановке и призвать к ответу руководство предприятия. Но когда честный чиновник доберется до правды, его шоку не будет предела!
Даже без оригинальной фабулы рассказ очень хорош адской атмосферой, когда кожей чувствуешь мучительную погибель, рано или поздно неизбежно настигающую каждого «аборигена». Здесь угасаешь просто потому, что дышишь ядовитым воздухом. И главный герой – инспектор Елагин, кажется настоящим «дураком» из одноименного фильма Юрия Быкова, сражающийся даже не с местной властью, а с несокрушим и необъяснимым Злом, воплощенном в заводе-убийце. Малюсенький храбрый Человек против исполинского Дракона.
Что же до непосредственной хоррор-составляющей, то лично мне до сей поры и в ночном кошмаре не могло такое приснится. Идея поистине отличная, которой не позволил раскрыться в максимальном великолепии хронометраж малой прозы. Впрочем в своей сути «Третья смена» не о сражении с нечистью, а о выборе без выбора, когда в поисках справедливости ты оказываешься практически в патовой ситуации. И это не спойлер трагического финала. Как раз наоборот, конечную точку можно трактовать по-разному. Ведь смерть – это не всегда самое страшное, что с тобой может случится.
Дмитрий Костюкевич, Евгений Абрамович «Замок в лесу»
После «Третьей смены» рассказ Костюкевича и Абрамовича кажется её кровным родственником. Вновь вредное и пугающее округу промышленное производство, опять «черная» местность (у Ветловской был Черноголовск, а здесь – Черная страна) и странные исчезновения (смерти?) людей. Более того, у рассказов будет ещё одна яркая параллель, в виде… (не спойлерю, сами прочтете), но в целом, как оказывается далее, это существенно отличающиеся произведения, впрочем несомненно намеренно идущие один за одним, дабы создать от чтения объединяющий мощный эффект. Если у Оксаны всё же условно «социальный» хоррор, то у Дмитрия и Евгения – невообразимый, буквально лавкрафтовский ужас, когда человек сталкивается с нечто таким, чего его мозг не способен осознать.
«Замок в лесу» — ядреная атмосферщина, когда даже с учетом, что повествование ведется от третьего лица, возникает мощный эффект присутствия, сродни тому, который хорошо удавался упомянутому Говарду Филлипсу. Когда интеллигентный человек сталкивается с чем-то ужасающе удивительном, в его душе равноценно борются страх и любознательность. Первый буквально орет в ухо – «Скорее спасайся, пока еще можешь!!!», а вторая требует оставаться на месте и во всём разобраться. Здесь сильно и поклонение фатуму: если суждено сейчас умереть, то ничто меня не спасет. А вдруг это кошмарное откровение явилось ко мне не просто так, и я должен что-то понять и впоследствии сделать?
Вполне можно сказать, что в «Замке в лесу» Костюкевич и Абрамович размышляют о смысле жизни и предназначении конкретной личности, подавая это через вопиющий визуальный кошмар. Мы боимся того, чего не понимает, что абсолютно не означает, что ЭТО – Зло, несущее гибель человечеству. Ведь кто вообще знает, как на самом деле выглядит Бог? А может нами правят пришельцы с других планет, или всемогущие существа из недр Земли или со дна океана? При всей своей жанровости, «Замок в лесу» действительно заставляет задуматься о высших силах, которые направляют нас по жизни, параллельно потешаясь над нашей мнимой важностью.
Евгений Шиков «Родительстан»
Сложно сказать всеобъемлюще – какие ассоциации вызывает подобное название рассказа у большинства из целевой аудитории, но по факту это перевернутая хоррор-версия классической детской повести Сергея Михалкова «Праздник непослушания». Кто читал, тот помнит, что на самом деле это поучительное и доброе произведение, к хоррору не имеющее отношения. Но естественно на его основе можно создать и настоящий ужастик, пересобрав и представив фабулу в «злобном» ключе, когда некоторые дети действительно плохие, а их родители – еще хуже. При этом каждый из них считает, что не делает ничего ужасного, а просто слегка «перевоспитывает» членов семьи, изолируя их от себя и помещая в некий «образовательный дом». Так действует один из главных юных героев «Родительстана», сбагрив «предков» в место не столь отдаленное, у которого даже есть сайт и рекламные буклеты. Ну а что в итоге из этого выйдет… ух!
«Родительстан» можно воспринимать по-разному. И как подростковый хоррор с простой, но важной мыслью, что «бумеранг всегда возвращается». И как аллюзию на американскую классику «Вторжение похитителей тел», когда некая сволота из глубокого космоса (или еще откуда-то) пытается поработить нас жестокой хитростью. А еще рассказ Шикова интерпретируется как параноидальная фантазия несносного старшеклассника, хотящего от жизни всё и сразу, но не желающего прикладывать к этому каких-либо усилий. В наше время, когда, увы, многие представители молодежи не хотят учиться и работать, а жаждут легких денег, идея «продать маму и папу» не кажется столь уж безумной. Пусть это абстрактный вымысел, но говорящий о явном падении нравов и разрастающуюся вседозволенность, с точки зрения легкого переступания через моральные принципы. Посему рассказ стоит прочитать как любителям фантастико-социальной жести, так и крепко задумывающимся о проблемах подрастающего поколения.
Богдан Гонтарь «Пробуждение»
Завершает антологию вновь лавкрафтианский хоррор о столкновении «твари дрожащей» с Непостижимым, но сюжетно и финально не похожий на «Замок в лесу». Рассказ Богдана Гонтаря начинается как охотничий триллер, в котором трое суровых мужиков идут в горы, дабы выследить особого барана по требованию богатого заказчика. Путь тяжел, зверя и след простыл, а время идет, и силы потихоньку заканчиваются. Но вскоре одному из охотников, сделавшему разведывательную вылазку, улыбается удача. Он рассказывает компаньонам, что баран рядом и нужно лишь настигнуть его. Но товарищи тут же замечают странные и зловещие изменения в поведении старшего группы.
Здесь в процессе чтения тебя пронизывает холод дикой природы, безжалостной к людям, вступающим на сугубо звериные тропы и блуждающим по свободной от цивилизации земле. Фактически, если глубоко погрузиться в суть «Пробуждения», то это рассказ о закрытых для хомо сапиенса территориях, зайдя на которые, ты получаешь неоднократные предупреждения, но если все же упорно продолжаешь идти, то… пеняй на себя! Нечто подобное и происходит с главными героями рассказа, причем с каждым в своей степени. Между сумасшествием и физической смертью проводится своеобразная параллель и ставится вопрос; нужно ли пытаться спасти тех, кто уже оказался за гранью здравого смысла? А ответ для большинства может оказаться весьма неутешительным.
«Пробуждение» определенно для ценителей ужаса запредельных миров, которые если и открываются избранным, то непременно забирают их с собой. В рассказе немало своеобразного и жесткого натурализма, который сосредоточен преимущественно в третьем акте, но подготовительная атмосфера не менее крута и завораживающа. Ну а финал как будто насмехается над понятием «хэппи-энда», ибо последний аккорд прям позитивно-катастрофический, иначе не скажешь.
***
В первую очередь хочется похвалить составителей за разнообразные истории, когда по совокупности получаешь широкий спектр впечатлений, с какими только тварями и ужасами не встретившись за хронометраж антологии! Книга первостепенна для любителей хоррор-миксов, не настроенных на какую-то одну сюжетную или стилистическую волну, а желающих попасть под ковровую бомбардировку разносортных кошмаров. И к тому же «Истории Ворона» — реально показательный пример, что «современные русскопишущие» что-то да смыслят в качественных кошмарах, когда «страшные рассказы» — отнюдь не школьные или графоманские сочинения. По этой антологии можно судить о состоянии современной жанровой литературы в целом, когда у издаваемых писателей есть и ум, и фантазия.
Второй немаловажный момент, говоря о связи литературы с «важнейшим из искусств» (по мнению В.И. Ленина), большинство рассказов сборника кинематографичны, в том смысле, что поддаются экранизации, как минимум в виде короткометражек и отдельных серий телепроектов, а как максимум – для превращения в полнометражные фильмы. У нас часто говорят, что одна из главных проблем отечественного жанрового кино – это отсутствие оригинальных идей и стабильная кривая перепевка американских фильмов. В «Историях Ворона» таких идей – воз и маленькая тележка. Вот серьезно, чем пытаться адаптировать западные киноужасы под российского зрителя, стоит просто читать сегодняшнюю отечественную хоррор-литературу и находить в ней истории на разный бюджет и художественную концепцию.
Третий момент – возможность расширения мирков рассказов до вселенных романов. Когда монстры и/или страшные ситуации получаются по-настоящему оригинальными, они так и требуют продолжений или предысторий. Причем любителям литературы очевидна прелесть качественных хоррор-миниатюр, когда при минимуме лишнего ты получаешь максимум удовольствия от точного раскрытия сущности главного персонажа, и его действий в рамках экстремальной сверхъестественной ситуации, глобально непонятной ему самому. Недосказанность отлично работает на атмосферу и шоковую сущность маленького произведения, но лично у вашего покорного слуги слюнки текут узнать больше, и подозреваю, не только у меня одного.
И в заключении, если еще попытаться ужать целевую аудиторию «Историй Ворона», отвечая на вопрос прожжённого и требовательного хоррор-фаната – «Ну а всё-таки, про что в сущности рассказы? Если половина про приведения / зомби / вампиров (каждый вычеркнет свое), то лично я такое не люблю и покупать не буду!» В данном случае справедливо сказать, что в большинстве рассказов Зло лишь условно персонализировано. Даже когда пред героем предстает конкретный монстр, его природа оставляет столько вопросов и возможных трактовок, что Истинный Ужас остается за пределами понимания человека. Поэтому то, что я отмечал в некоторых мини-отзывах в рамках материала, корректно применить и ко всей антологии в целом; «Истории Ворона» — это Лавкрафтианские ужасы.
Итак, ваш покорный прочел внесерийный том Самой Страшной Книги. Больших впечатлений о нём нет. Прежде всего потому, что постоянные авторы серии доказали свой статус крепких рассказчиков, которые всегда пишут «на уровне» и просто не могут по-другому. К тому же, некоторые рассказы я слышал до чтения в исполнении декламаторов и вряд ли мог им удивиться при прочтении. Но об этом ранее говорилось на авторской странице. Кстати, дальнейший текст — компиляция отдельных отзывов, публиковавшихся на ней. В качестве же предварительного вывода хочу сказать одно: до знакомства со сборником ожидались хорошие тексты — и они здесь есть, ни много, ни мало.
Прежде всего, отмечу тройку наиболее сильных рассказов. Первым оказалась "Виртуальная машина" Г. Шендерова. История понравилась мне своей технической простотой. Здесь всё на месте и нет лишнего перегруза (которым грешил «Дом Уродов»). Конструкция верна, как топор: она рубит, пришибает читателя к сюжету, не даёт от него оторваться, чем выполняет свою главную задачу. Так что, с момента, когда я читал Германа в последний раз, не могу не отметить рост качества. Видно, что за более чем год поменялись не только стиль и техника раскрытия сюжета, а сам подход к созданию рассказа. Те, кто пишут, заметят разницу. Скрытые линии вплетены в сюжет верно, срабатывают они там и тогда, где и когда нужно (эффект близнецов).
Также мне понравилось, что тематика "Виртуальной машины" замешана на философии. Рассказ о Ноосфере, который я читал в последний раз, принадлежит перу коллеги А. Сенникова, где тоже описываются ужас и деградация человека, столкнувшегося с запредельной Плоскостью Бытия. Думаю, приблизившиеся к Ней люди испытывают подобные эмоции, и в истории Германа они переданы наглядно. Так что, за реалистичность ставлю второй плюс. И третий, общий — за атмосферу. При чтении правда было жутко.
Следом, ноздря в ноздрю, идут «Сутки через двое» А. Матюхина, которые тоже сложно критиковать. Вроде бы глаз ищет огрехов, но их нет. Конкретно в этом рассказе нравится, как автор интерпретирует реальность, стоящую за границей привычного жизненного опыта. Контролёр, каждый день проходящий мимо нас по десятку раз — реален и говорит однотипными фразами. Слыша их каждый день, мы не задумываемся о том, что находится в голове у говорящего. Укладываются ли его мотивы относительно нас в простую обязанность взять деньги за проезд. Или его цель другая, а «предъявите билет» — только для отвода глаз? Александр написал как раз о том, чего мы, возможно, не замечаем. Но проверить это нельзя, отчего вдвойне жутко. А учитывая, что сюжет разворачивается в бытовой, привычной каждому ситуации, так вообще страшновато. Поэтому внимательно смотрите в глаза кондуктора, прежде чем брать билет из его рук.
«Варина вера» Дмитрия Тихонова написана не менее мастеровито, но более жутко. Мои постоянные читатели знают, что автор этих строк питает большую любовь к языческой нежити. Так что, тематика рассказа не могла меня разочаровать. Я могу назвать историю большой бочкой с медом, ложка дегтя в которой – не раскрытые образы подруг. Они представлены как обычные характеры, чего маловато для серьёзного рассказчика. Но это, нужно признать, — мелочь, потому что 90% рассказа по праву заслуживают считаться качественными.
Не менее напряжённой, особенно при прослушивании истории в аудио, оказалась «Шуга» Д. Костюкевича. Текст приковывает к себе на первых же абзацах. Это происходит благодаря технике повествования, которая не рассказывает, но показывает события. Из-за чего рассказ напоминает фильм, а в процессе чтения не покидает ощущение, что мы находимся перед экраном. Подобный эффект известен писателям, использующим в своих работах кино-приёмы. Автор, судя по некоторым деталям, с кино действительно знаком. Именно поэтому его герой не «ушёл под лёд», а «уходит под лёд», не «увидел что-то странное под его корой», а «видит сейчас». Такое повествование заостряет внимание читателя на текущей ситуации, накаляет короткий момент – и держит, не отпуская.
Так что, не поверить в существующую жуть под водой нельзя. Особенно, учитывая то, что герой не встречается с монстрами, но борется с личной паникой, чтобы страх не захлестнул его вместе с водой. Её же вокруг — Толща. В ней дают о себе знать одиночество подо льдом, оторванность от суши, страх оказаться брошенным: всё, что давит, гнетёт при погружении любого — даже опытных ныряльщиков и, тем более, читателей, которые однозначно будут читать рассказ, не отрываясь от жутких «кино-кадров» в тексте. Тем, кому интересна борьба одинокого человека с Природой, однозначно нужно прочесть «Шугу». Дабы, как минимум, не повторять ошибок аквалангиста — холодная вода их не прощает.
В целом, не могу сказать, что история чем-то меня удивила. Её качество выдержано на неплохом уровне, к которому, думаю, привыкли постоянные читатели Дмитрия.
Аналогичная ситуация с «Вдоль села Кукуева» Е. Щетининой. Её рассказы я давно привык читать, не ища в них ошибок, а получая удовольствие. Глаза на этом рассказе отдыхают. Но, к сожалению, в них бросается один минус – это прием, благодаря которому автор решила быстро очертить обстоятельства и декорации, где развиваются эпизоды. Частые повторения типа « такое-то место, столько-то часов, такой-то километр » режут полотно текста, мешая воспринимать его цельным. Что выводит читателя из погруженности в историю, которая вызывала бы больше эмоций, если бы была подана как единое действие, а не нарезка из ситуаций, произошедших в разное время. Без акцентов на его смене и так понятно, что сюжет не стоит на месте.
В качестве альтернативы, ход времени можно было бы раскрыть через образ поездных часов и эмоциональной привязки каждого героя к ним. Когда, при взгляде героев на циферблат, для одного из них время движется быстро, а для другого – медленно. Это бы показало разнообразие, с которым герои воспринимают мир — и катастрофа от их общей гибели ощущалась бы сильнее. Благодаря чему можно было бы укрепить чувство вовлечённости в историю, не нарушив единство текста. Но имеем то, что есть. И, кстати, этот минус — один. Остального не обнаружил: как уже говорил, навык рассказчика у автора хорош.
А вот «Многоколенчатый» А. Титовой по-настоящему может испугать лишь взрослых ценителей жанра. Страх при прочтении почувствовать сложно, потому что он не внушается, а только констатируется как эмоция героя. «Ужас» истории основывается сугубо на понимании того, что происходит нечто страшное. Оно возможно, лишь если читатель сам на себе испытал ужас подобной жизни. Признак ли это качественной истории в жанре horror ? Я так не считаю. Прежде всего потому, что задача автора – испугать читателя, даже если тот не может отождествить сюжет со своим опытом, понимая его одним лишь умом. Допустим, дело не в страхе, а в желании понять, что происходит — то есть, в банальном интересе. Конечно, местная аудитория знает, что в мрачном направлении ваш покорный не ищет страшных историй, отдавая предпочтение интересным. Но вопрос, может ли эта история заинтересовать (!) настолько, что от нее нельзя было бы оторваться, здесь тоже открыт. Может быть, дело в динамике. Или недостаточно передана боль героини. Последняя, кстати, объяснена. Но «объяснить» – не значит «достоверно передать». Видишь, но не чувствуешь. Получается, в рассказе есть все составляющие хорошей истории, которые раскрыты наполовину. Только они не доведены до конца.
А вот монстр получился оригинальный. И, главное, интересный – потому, что не знаешь, реален ли он.
Похожая ситуация у «Трех правил Сорок сорок» Р. Газизова, где сложно понять, где метафора, а где – реальность. Дело в игре слов, умелом жонглировании их значениями, которое рушит границы восприятия привычных читателю вещей и ставит рассказ на грань гротеска. По сути, рассказ Газизова – это сюрреализм, ломающий привычные формы изображения действительности для того, чтобы показать их обратную сторону. Или обратная сторона жизни одинокого человечка как непрекращающаяся цепь его психологических травм: жестоких, друг друга порождающих и углубляющих предыдущие. Рассказ о душевных ранах, объясняющихся простым языком. Возможно, писал ювелир. Точнее смогу рассказать о стиле «Трёх правил Сорок сорок» если прочту другие рассказы автора.
Более однозначно обстоит дело с «Секретарем» В. Чубукова, который успешно играет на религиозной символике. Борьба с демонами, их изображение, поданное в форме православной мистики – действенные способы найти отклик у читателя яркими, подсознательно близкими ему образами. Вдова, не знающая покоя на том свете? Бес, обманувший молящегося монаха? Просто и знакомо. Но в тщательно подобранном соотношении привычные для читателя элементы вызывают у него шквал ассоциаций – образы становятся яркими и врезаются в память.
Мне нравится, что в последнее время среди русских авторов horror-а укрепляется качество историй, замешанных на православной символике. Темная сторона этой конфессии – особая находка для изучающих христианскую демонологию. Прямые цитаты в тексте из трудов монахов это лишний раз подтверждают.
Однако, при всей сложности темы, мне не понятен конец рассказа. Конкретно, его форма. Владимир передал события после контакта с нечистью не сюжетно (на действии), а в форме простого изложения событий («случилось то-то и то-то »). Из-за чего финал скатился в пересказ и значительно «просел». Но, учитывая что я узнал из публичного разговора с автором, такая подача целесообразна: на деле она выигрывает у альтернативных концовок. В любом случае, отличный от печатного вариант вы можете прослушать на канале Den Blues and Cupidon. Но финал — финалом, а рассказ заслуживает внимания уже за одно только мастерское раскрытие православной мистики: знаю, о чем говорю.
А вот «Пробуждение» Б. Гонтаря я вообще не понял. Может быть, отупел и не вижу некоторых деталей, но предыдущие рассказы этого автора мне казались более проработанными. Конечно, здесь по-прежнему чувствуется уверенная рука. Однако невозможно разглядеть природу Зла, сводящего с ума людей в горах. Для примера, советую автору прочесть «Стрекот» Ю. Лантана. Он ярко передал безумие, которым природа одаривает пришедших в ее владения гостей. В рассказе хоть и не горы, а лес, сути это не меняет: раскрытие Высшей Силы показано нагляднее — чего не могу сказать о «Пробуждении». Так что, о нём у вашего покорного смешанные впечатления: показанному безумию не хватает правдоподобности.
Если же вам нужна правдоподобность, то читать сборник нужно с рассказа «Младенец Сидоров» М. Тихомирова. История далась мне тяжеловато из-за длинных предложений, убивающих ритм. Но вижу, что писал профессионал. Дело в механике. Обычно авторы, для создания эффекта погружения в историю, используют все чувства человеческого восприятия. Буквально: вкус, зрение, звуки и запахи. Здесь же через одно описание запаха читатель знакомится с историей здания, где происходит действие (1), с текущей жизнью городка (2) и с биографией героя (3). Затем тот же трюк Максим проделывает через визуальную картинку, раскрывая много информации через один зрительный образ. То есть, одна деталь выполняет функцию многомерной за счёт «расширения» контекста, в котором появляется — это почерк уверенной руки.
Мне, как автору, приятно читать такой текст. В частности, понравилось следить за живыми диалогами. Но не (!) понравился резкий обрыв рассказа в крайней (не говорю «последней») сцене. Подобный финт ослабляет накал страстей, превращая претенциозное произведение в хоть яркую и живую, но короткую зарисовку из жизни служащих морга. Только зарисовки здесь мало — нужен финал.
Такие же проблемы с финалом у «Дел семейных» О. Ветловской и «Фантомов» Д. Лазарева. На первый взгляд, рассказ Оксаны – это ровная, не провисающая история. Но что было дальше? Думаю, финал стоит расширить, показав логичное завершение, в котором до конца раскроются герои. Какой мотив был у дядьки главного героя? Хотел жить в родном доме, терпя мертвого братика под боком? Странный мотив, даже жертвенный. Не видно причины поступка, а хотелось бы. В остальном – неплохо. Но послевкусие смазано из-за финала, который, как я сказал, не расставляет точки над «и». «Фантомы» же Дмитрия запомнились мне счастливым финалом, редко встречающимся в хорроре. Но его форму не могу назвать оригинальной. Просто все разрешилось – и все? Где неожиданные ходы, преодоление героями самих себя, той же перемены в характерах? Сыровато.
Таким же сырым считаю «Вешки» Ю. Погуляя. Они тематически родственны рассказам автора о Северо-Западе и, на мой взгляд, отличаются от других его историй. Я читал все работы из одноимённого сборника, в котором оживают твари из лесов, гор, озёр и болот. Признаться, оживают ярко, так что врезаются в память — особенно в голову вашего покорного, ибо, как вы знаете, он питает нездоровый интерес к хтонической нечисти. К сожалению, «Вешки» такого интереса у меня не вызывают. В отличие от других рассказов Юрия, в этом слабо очерчен конфликт. Как следствие, герои не раскрываются: мы не видим ни мотивации, ни страхов, ни желаний. А ведь они так ёмко были очерчены в рассказе «В глазах монаха» из того же сборника. Здесь же нельзя разобраться даже в человеческих типажах: они не преодолевают себя и, что важно, Природу, с которой столкнулись — то есть, конфликта нет как в образах, так и в сюжете.
Образ твари тоже очерчен слабо. Мы не знаем, как она выглядит и не понимаем, откуда появилась. О характере существа-из-гор стоит лишь гадать. Такая загадка интересна, если достаточно времени смаковать ей, разгадывая в ходе повествования. Но времени на это у читателя нет: тварь из гор появляется быстро. Чтобы так же быстро погибнуть от руки человека. Притом, что она умна настолько, что успешно заманивает двуногих гостей в ловушку — хотя легко подставляется под удар. Парадокс? Нет, это логическая оплошность, которую в рассказах Юрия я раньше не замечал. Так что, это не тот случай, когда уместно высказывать окончательное мнение.
В итоге, сборник не выделяется от предыдущих: общее качество сохранилось. Из открытий могу называть только «Секретаря» В. Чубукова и «Виртуальную машину» Г. Шендерова. Этих авторов я читал и раньше, так что уровнем мастерства удивлён не был. Но вот тематика, над которой оба поработали, доставила неподдельное удовольствие. Темная сторона Бытия, смотрящая на нас сквозь монитор и, особенно, страшный, обволакивающий мрак православной мистики — это ли не золотая жила для пишущих в жанре? Стоит задуматься.
облако тэгов
М.: 
