Рецензия очень интересная, и не мешало бы объяснить происхождение трёх баллов, которые она получила от меня. Это спошной спойлер, после рецензии повесть можно не читать, но для внутренней рецензии такой подробный пересказ произведения оправдан — у начальника будет меньше вопросов. Пересказ рецензируемой повести занимает приблизительно полторы страницы. Последние два абзаца приведу целиком:

«Повесть читается легко и с интересом. Вероятно, её имело бы смысл перевести и опубликовать. Но достоинства её не так велики, чтобы можно было настаивать на этом.

По литературному счёту она примыкает к классу «Саргассы в Космосе», но сделана более вяло и с меньшим мастерством. Полагаю, что лучше использовать бумагу для чего-либо более существенного.»

Если оставить главное, то заключение будет выглядеть так:

«Повесть читается легко и с интересом. Вероятно, её имело бы смысл перевести и опубликовать. Полагаю, что лучше использовать бумагу для чего-либо более существенного.»

Но это просто нонсенс. Такое сочетание мнений в исполнении АНС невозможно представить. У меня нет этому объснений кроме одного. Последняя фраза (Полагаю ... и т.д.) написана не Стругацким, а тем самым начальником в качестве резолюции (на эту мысль наводит и упоминание об экономии бумаги, человек по должности обязан был думать об этом). Кто-то, не обратив внимания на несоответствие этой фразы и предшествующей, прямо противоположной, отправил рецензию в таком виде в т.18 полного собрания. Так что три балла это, разумеется, не АНС от меня получил (за то, что не настоял на переводе, я бы снизил оценку до семёрки), а этот самый «кто-то», готовивший издание ПСС братьев Стругацких.

История рассказывает о старухе огромного роста и огромной силы. Звали её Краука и была она неравнодушна к исландским мужчинам нормального телосложения. Причём двусмысленно неравнодушна. Одних она похищала и пыталась вкусно накормить, каждый раз неудачно — отказывались от еды и им удавалось удрать. Мясом человечьим она питалась редко, но и на такой случай предпочитала мужиков. О ней в стране осталась географическая память в виде названий (Прыжок скессы, река Крауки). Но во всём этом нет ничего необычного для исландских сказок. А вот повышенный интерес рассказчика к географии Исландии в этой истории очень заметен. Всего две страницы, а сколько географических названий мелькает, как будто летишь на бреющем над ландшафтом. Блауфьядль, Бальдурсхейм, Сиглунес, Грайнаватн, Асхар-фьорд, Скутустадир, Миватн, Миватнсвейт. Причём Скутустадир встречается трижды, а Миватнсвейт аж шесть раз! Здесь не найти ни одного атрибута хорошей народной сказки — ни положительных героев, ни отрицательных, ни коварства, ни страшилок, ни ума, ни смелости, ни доброты, ни волшебства и чудес, никакой морали не просматривается, ничего поучительного извлечь невозможно. Нет ни детей, ни женщин (ни обычных, ни прекрасных) — только мужики и несчастная глупая старуха, которую жалко. Одна музыка географии, которой не вспомнить уже через пять минут. Фольклор, однако.

Сердце закоренелого преступника, закованного в цепи, отзывается на пение птички, усевшейся на оконную решётку. Его душу наполняет новое чувство, оно «сродни солнечному лучу и аромату фиалок». Но вдруг раздаются мощные звуки охотничьих рогов. Звуки эти жизнерадостны, но птичку они пугают и она улетает. Это краткий пересказ андерсеновской истории, но без него не обойтись, т. к. в конце (а текст очень короток) рассказчик восклицает: «Не умолкайте же, чудные звуки охотничьего рога, раздавайтесь громче!». Такое ощущение, что рассказчик-сказочник тут же забыл о только что подмеченном им благотворном воздействии вида и голоса птички на преступника. Разве не должен был он призвать охотников трубить потише, не распугивать птиц, спасающих заблудшие души? Конечно же он должен был сделать именно это, но не сделал, потому что упиваясь звуком собственного голоса, мало думает о смысле того, о чём «поёт».

Эта история может послужить отличным примером того, что может получиться, когда нет времени на перечитывание написанного. А надо найти время на это крайне полезное дело, и чтобы птички в эти минуты не пели, и рога не трубили. И тогда твои творения будут неподвластны по крайней мере «грызущей критике мышей». Тут я скромно намекаю на себя.

Отзывы на сказку Андерсена «Дорожный товарищ» полностью приложимы к этой сказке, т.к. это одна и та же сказка. Не просто сходные сюжеты, а буквально то же самое. Вот только не стоило бы утверждать, что Иоханнес, путешествуя, предпочитает устраиваться на ночлег поближе к кладбищам*. Это глупость. Народная сказка объясняет встречу с Другом очень просто — путник укрылся от дождя возле церкви. В сказке Андерсена Йоханнес ночует в придорожной часовне, где стоит раскрытый гроб с покойником. Так распорядился его величество Случай.

На вопрос, зачем Елена Александровна Суриц перевела эту сказку, если уже существовал перевод супругов Ганзен, легко ответить. Сказка Андерсена значительно длиннее, там много таких подробностей, которых нет в народной сказке. Дорожный товарищ смазывает волшебной мазью кукол в кукольном театре и он становится очень похожим на обычный художественный театр. Король, отец принцессы, начинает плакать, узнав, что Йоханнес — новый жених. Старухи, окрашивают водку в чёрный цвет, выражая таким способом свою печаль по поводу такого огромного количества казнённых женихов. Плащ принцессы был сшит «из сотни тысяч прозрачных стрекозиных крыльев». Потрясающий дворец старого тролля, где масса чудес, среди которых выделяется балдахин из ярко-красной паутины, украшенный настоящими зелёными мухами. И т. п. Так что не напрасно был сделан перевод — становится ясно, как работал Андерсен. И что такое настоящая обработка фольклора, насколько этот труд сходен с работой ювелира, превращающего грубоватый и не очень перспективный на первый взгляд самородок в какой-нибудь «алмаз Раджи».

*) «Главный герой, предпочитающий ночевать на кладбищах, поближе к покойникам» — именно так написал один, пытающийся казаться тонким и проницательным, отзывист.

Курица подавилась ореховой скорлупой, ей срочно надо попить воды, а ручей, вредная скотина, воды пожалел — зелёных листиков ему за воду вынь да положь. И побежал петух по «инстанциям» — просить. Многих обегал, даже у Девы Марии (проявившей, надо сказать, неожиданную чёрствость, ну да ведь курица не человек) побывал, как только курица жива осталась. Марафонец успешно добежал до пловины дистанции благодаря угольщику, пожалевшему петуха. Уголь — кузнецу, топор от кузнеца дровосеку, дрова — мельнику, дошло до зерна и т. д. ... и липа, наконец, выделила листиков для ручья. Ну, без листиков зелёных ручей точно бы высох!

Образовалась цепочка, определяющая порядок жизни человека. Самый главный — угльщик, т. е. шахтёр (а уголь в Норвегии только на Шпицбергене, доставался не дёшево, сейчас от него страна совсем отказывается), потом кузнец т. е. металлургия, потом производство сельскохозяйственной продукции. Зерно, из которого пекарь делает хлеб. Здесь приходится обращать внимание рассказчика на несомую им ахинею. Рассказчик почему-то решил, что мельник даст петуху зерна и это зерно петух отдаст пекарю. В тесте именно так, т. е. о том, что пекарь печёт хлеб не из зерна, рассказчик забыл. Возможно, забыл, для чего мельнику нужно зерно. Проще говоря, слово мукА из головы вылетело, а может быть, этого слова там и вовсе не было. Ну, так человек представляет этот процесс.

Если этот казус оставить без внимания, то всё будет отлично. Петух получает от сапожника башмачки для Девы Марии (лёгкая промышленность не забыта), Мария даёт ему радугу, которую ожидает липа. Показано достаточно ясно, на чьём труде стоит общество. И не менее ясно говорится о том, что, не потрудившись в поте лица, невозможно наслаждаться жизнью, например, созерцая радугу над липовой рощей и лёжа при этом на берегу ручья, в котором ожлаждается несколько бутылок красного сухого. А дымящиеся куски приготовленной в скороварке курицы (или петушка-бройлера) разложены по бумажным тарелкам.

Сколько было Белых лошадей, одна или ящик плюс одна?

Красивая зарисовка из жизни пограничников. «Высоко стоит орёл в утреннем небе». Вот, если бы я написал где-нибудь что-нибудь вроде «высоко в небе метрах в десяти друг от друга молча стояли два орла», и это было бы напечатано, то мне было бы неловко всю оставшуюся жизнь. Но сейчас я собираюсь поговорить о другом.

Часовой с вышки докладывает капитану: «Всё тихо, товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь.» «Белая лошадь?» — уточняет капитан. «Белая лошадь» — подтверждает часовой. «Продолжайте наблюдение» — резюмирует капитан.

После этого диалога проходит максимум полчаса, за это время пограничники меткими выстрелами ликвидируют волков, собиравшихся напасть (и таки напавших) на эту лошадь. Часовой обо всём, что видит (а он всё видит не хуже орла), докладывает капитану. Заключительный диалог выглядит так:

«Всё тихо — докладывает пограничник с вышки по телефону, — всё тихо, товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь.» — «Белая лошадь?» — «Белая лошадь.» — «Продолжайте наблюдение.»

Этими словами заканчивается рассказ. Было бы удивительно, если бы читатель (и совсем не обязательно алкоголик) не вспомнил бы тут же, не отходя от кассы, например, вот это:

«В разделе каталога «Виски Вайт Хорс» магазина Декантер в Санкт-Петербурге представлено 7 предложений по цене от 1294 руб. в наличии и под заказ.»

Рассказ определённо не для всех. Но я читатель бывалый и, естественно, вспомнил. И подумал — а не привёз ли начальник заставы из отпуска ящик-другой этого чудесного напитка? Из его переговоров с часовым это, как мне кажется, следует однозначно. Офицер-пограничник имел возможность приобрести эту экзотику в Москве или в Ленинграде, а служба в таком месте и в такой должности чрезвычайно тяжёлое дело. Примерно, как у командира подводной лодки.

Юрий Иосифович замечательный прозаик. И этот отличный рассказ, короткий и с таким остроумным «открытым финалом», подтверждает мою характеристику его автора. И не имеет значения, понимал ли сам автор, что он написал. Получилось-то очень удачно. Не в бровь, а в глаз.

Необычная книга. Необычная уже тем, что этот образец литературного постмодерна не только понятен (на 95% примерно, и это огромное достижение), но ещё и легко читается (за исключением монолога ангела в Финляндии, слава богу, короткого). Начать есть смысл с издательской аннотации, которую я ниже приведу в том виде, в каком она напечатана в книге на четвёртой странице.

«Двенадцать повествований, собранных в удивительно целостную картину.

Отравление Иеронима Босха, самая ужасная на свете попутчица*, странные открытки сгинувшего путешественника. Ифигения, падший ангел, человек из органов ткани истории, пиратский подкаст, мальчик-блокнот и многое другое.

За счёт тонких интертекстуальных связей, переклички смыслов, мотивов и человеческих судеб все части мозаики резонируют, а сюжеты и характеры взаимно перетекают из одной истории в другую. Особая архитектура этого романа допускает встречу мифа и документальной хроники, разных эпох и разных уровней достоверности.

Тщательно выстроенная Лэнсом Олсеном фабульная парабола наращивает напряжение, которое усиливается к финалу и дарит читателю одно из самых необычайных литературных путешествий.»

Аннотацию, приведённую на странице ФЛ, я здесь тоже приведу на тот случай, если ей вздумается исчезнуть (боюсь, не исчезнет ли она заодно и из моей колонки — постмодерн всемогущ). Вот она:

«Роман-коллаж, состоящий из двенадцати взаимосвязанных повествований, по одному на каждый месяц года; все они имеют отношение к понятию путешествия – во времени, пространстве, истории и смерти. Нам рассказывается об отравлении художника Иеронимуса Босха; о таинственном ограблении бывшего ведущего CBS Дэна Ратера на Парк-авеню; предлагается ознакомиться с серией открыток-размышлений о самой идее путешествия от американского журналиста, посетившего Бирму; об учительнице средней школы, которая снимает на видео свою эротическую асфиксию и отправляет незнакомым людям по всей Америке; о муже и жене, образующих команду христианских фундаменталистов-смертников в Лондоне; о террористе, захватившем автомобиль с семьей на итальянской автостраде; пересказывается миф об Ифигении с точки зрения дочери Агамемнона; приводится серия пиратских подкастов бродяги, шатающегося вдоль побережья в Южной Калифорнии; интервью судебного психиатра, которое он берет у человека, напавшего на Дэна Ратера; об ангеле, обнаруженном двумя мальчишками в сельской местности в Финляндии; о человеке, составленном из заимствованных органов, каждый со своей историей; и о мальчике, рожденном как записная книжка. Каждое повествование составлено в уникальном стиле и жанре, обрывается на середине и вложено в то, которое ему предшествовало. Роман Олсена – это «Облачный атлас» Дэвида Митчелла, написанный одним из самых радикальных экспериментаторов американской авангардной литературы. © Издательская аннотация»

Это две абсолютно разные аннотации, написанные, скорее всего, разными людьми, и, сильно сомневаюсь, что это люди из одного издательства. Слова «человек из органов ткани истории» (явная чушь) из первой аннотации становятся несколько яснее во второй — речь, оказывается, идёт «о человеке, составленном из заимствованных органов, каждый со своей историей». «самая ужасная на свете попутчица» из первой аннотации во второй превращается в террориста (?), захватившего «автомобиль с семьей на итальянской автостраде». Двенадцать повествований (начало первой аннотации) это верное число. Дело в том, что, например, история о «террористе-попутчице», начинающаяся в феврале на стр. 131, имеет продолжение во втором феврале на стр. 351. Точно также обстоит дело и с другими историями (они имеют продолжения в соответствующем месяце), кроме одной — о мальчике-блокноте (в книге именно блокнот, а не записная книжка, как в аннотации, неужели действительно написанной человеком, не читавшим книгу?!). Эта история приходится на август, а этот месяц в «Содержании» встречается только один раз. В итоге число историй оказывается равным двенадцати, хотя в «Содержании» двадцать три раздела.

Самый неожиданный посыл это утверждение из первой аннотации, что двенадцать повествований собраны автором «в удивительно целостную картину». У автора этой аннотации какое-то собственное понятное только ему представление о целостности. К примеру, между путешествием по Бирме и человеком с чужими органами, или террористами различной степени безумия и мальчиком-блокнотом с глазами, — общее (без которого какая целостность) можно найти разве только в этой самой степени безумия. Попробуйте обнаружить что-то общее между сентябрьской историей жизни Босха и истории о человеке с другой Земли, родившемся 9 ноября 2265 года в ... другой бране? Едва ли это получится...** Но вывод о том, что автор кое-что ухватил из современной космологии (не менее безумной, кстати, чем некоторые истории из этой книги) — такой вывод очевиден***. Нет, сходные моменты в разных историях конечно отыскиваются без труда. Например, женщина по имени Алейт (довольно редкое имя; жену Эрнесто Гевары звали Алейда Марч) встречается в двух историях, но это и всё, что есть между историями общего. Почти то же с Ифигенией — в двух историях две Ифигении и обе приносятся в жертву****. В двух других историях есть женщина по имени Эстель, но это ничего не значит, тогда зачем это? «Весёлый Роджер» разговаривает с женщиной из Миннеаполиса (между прочим, она сообщает Роджеру о преступнике, который сжёг женщину с тремя маленькими детьми, а именно за это сидит в тюрьме псих из, якобы, другой браны), из этого же города уезжают в Лондон шахиды Ифи и её муж. Или вот Босх и путешественник по Бирме умирают с похожими симптомами сильного отравления, и тоже больше ничего общего нет. И в сцене отравления Босха мелькает упоминание о некоем блондине из будущего с вывихнутым запястьем, — это тот же путешественник, пропавший где-то между Бирмой и Индией.

Такой приём встречается в литературе достаточно часто, в этой книге с его помощью автор как раз и пытается скрепить отдельные истории в нечто целое. Приём прост, но смысла во всём этом мне найти не удалось. Гораздо лучше это получилось у Перека в романе «Жизнь способ употребления». Там это выглядит естественно, а у Олсена наоборот.

Предпоследнее замечание (я заканчиваю) относится к стр. 403, где ни с того, ни с сего вдруг из Бирмы читателя отправляют во Флоренцию и рассказывают о двух поездках в неё королевы Виктории. Сначала вместе с мужем, принцем Альбертом, а после его смерти без него. В Бирме автор обнаружил ещё одну Флоренцию? Картинка над этим текстом никак с ним не связывается, сколько на неё ни смотри. Ну, какой же может быть постмодернизм без хотя бы самой малой примеси идиотизма?

И последнее. Если увидите ангела, нуждающегося в помощи (может быть, вам так покажется), не ввязывайтесь, ради бога, в это дело — пусть сами разбираются. Тут даже сам автор толком ничего для своих персонажей не придумал. Нет доступа к информации и точка.

*) Что всё-таки сделала эта Найоми, зачем ей надо было догонять автобус с туристами (чтобы убить побольше людей? но про автобус больше нет никакой информации, он вполне мог остаться невредимым), что было такое страшное у неё в рюкзаке (пистолет или граната, вероятно; из текста невозможно сделать вывод, что это была бомба, разве что очень маленькая, а тогда какой в ней смысл)? Так и набирается непонятные 5%, но зачем это нужно автору? Эта нарочитая неясность порождает разочарование, долго и тщательно нагнетаемый пар уходит в свисток. А когда читаешь, что у руководителя троцкистов роскошные апартаменты в «Травестере» (машина приближается к Риму, и кто же это так блеснул знанием города — автор или переводчик?), вообще хочется плюнуть и закрыть книгу навсегда ... но поздно уже, и там всё-таки много интересного впереди.

**) Один пример так называемой общности между разными историями. Я об этом упоминал выше, а здесь немного подробнее.

Путешественник по Бирме упал и вывихнул запястье правой руки (ноябрь 2). Умер он или нет чуть позже этого события, автор прямо не говорит (но чудес не бывает, думает читатель, шансов, похоже, не было). Точно можно узнать, что он умер, только из второй истории о Босхе (который, к счастью, выжил, заглянув на чуточку за грань) — оказывается, некая Арабелла, погибшая при пожаре, случившемся, когда Босх был ребёнком, некоторое время падала (они там все куда-то падают) в неизвестность рядом с этим человеком, и он рассказал ей множество историй за время совместного падения.

Такая вот «связь» между двумя повествованиями. Неожиданно, но бессмысленно. Во всяком случае мне за этой общностью ничего не привиделось, кроме того неопределённого автором «где-то», в котором находятся Арабелла и Босх. Вообще, идея устройства загробного мира интересная. Все (даже люди из разных времён) падают, иногда в одиночестве, иногда какое-то время летят рядом, беседуя, обмениваясь впечатлениями от прожитой ими жизни. С Адом и Раем ничего общего, больше походит на вариант Чистилища. Жаль, что автор эту тему оставил, едва затронув.

***) На стр. 469 можно прочитать: «Во Вселенной так много вселенных». И всё, этим утверждением автор и ограничился.

****) Найоми вспоминает об Ифигении, понимая, что её (Найоми) приносит в жертву своим с позволения сказать идеалам кровавый и богатый монстр по имени Ренато из «Травестере». Найоми хочет стать этой жертвой, проявив героизм. Ей так легче. Не поэтому ли автор ввёл в миф об античной Ифигении страшного дракона, которого нет ни в одном из древних вариантов мифа (девушку требует Артемида, проявляющая в последний момент милосердие)? На мой взгляд, дополнять античную мифологию подобной отсебятиной просто неприлично, а, как минимум, весьма нежелательно, там и так всё хорошо.

В истории о террористке Ифи самое невероятное — это бегство в последние секунды её мужа и напарника из мечети (погибнуть должны были оба). В этой истории многое неясно, например, зачем они летали из США в Лондон аж трижды (и только в третий прилёт провели «мероприятие»); а заключительное четырежды повторённое «я» мне не удаётся понять, хотя после прочтения книги прошло больше недели. Ох уж эти авангардисты! Мыслители, чёрт бы их взял! Кстати, именно в этой истории описано одно из босховских изображений Ада (стр. 375).

Прочитал справку об Олсене в Википедии. Интересный человек, белый американец, с приятной внешностью. В Вики указана его национальность — «Американки». Никогда о такой не слышал.

В этом интервью (И. Архипов, «Вечерний Петербург», 1 июля 1996 г.) много интересных размышлений о текущем моменте, в частности, о том, почему Ельцын предпочтительнее Зюганова (смотри слова Бориса Натановича, вынесенные в заголовок). Уже тогда можно было, вспомнив НЭП, оспорить это утверждение. Разве Новая Экономическая Политика Ленина не свидетельствовала в пользу наличия у коммунистов ещё и мозгов? Правда, Хрущёв заставил многих в этом усомниться. Но это отдельная история типичного временщика. Теперь-то уже окончательно ясно, у кого на самом деле мозг был субстанцией дефицитной. Можно ли представить Зюганова, провозглашающего с трибуны конгресса что-нибудь вроде того, что произнёс, забравшийся туда бывший секретарь обкома КПСС? Но бог с ней, с политикой. Ясно одно — дотяни АБС до наших времён, жили бы сейчас в Софии. Интереснее здесь читать, что думал Борис Натанович о фантастике.

Вот что он сказал в этом интервью (это из черновика, напечатано в газете не было):

«Фантаст должен писать так же, как и любой другой писатель, работающий в жанре социальной, бытовой, философской, батальной, какой угодно прозы. Он должен писать о человеческих судьбах, о жизни человека среди людей и делать это так, чтобы вызывать сопереживание читателя — вот это и есть главная его задача. Рассказывать именно о жизни человека, о человеческих отношениях — где угодно, хоть бы и на Марсе! — но о человеке, а не о том, какие замечательные бывают роботы, как ловко придуман героем переход во времени или какими именно хитроумными способами собакоголовые гвельфы истребили высокомерных оранжево-красных гибеллинов ... Вот почему я почти совсем не приемлю нынешнюю волну эскапистской литературы. Я имею в виду прежде всего «фэнтези» — эти, по сути, современные сказки, в которых описываются приключения гномов, рыцарей, эльфов, хоббитов и драконов. Всё это, как правило, вполне забавно, но при этом совершенно лишено какого-либо сцепления с реальностью. Как это ни парадоксально звучит, фантастика только тогда по-настоящему хороша, когда она прочно и надёжно, желательно — органически, связана с реальностью. Фантастика же, оторванная от реальности, как правило, перестаёт быть литературой.»

Если бы здесь не были упомянуты хоббиты, то был бы повод для сомнения. Но они упомянуты. А «Властелин Колец» к 1996-му году существовал в русском переводе в десятках тысяч экземпляров. Назвать эпопею Толкина лишённой какого-либо сцепления с реальностью может только человек не понимающий в литературе ровным счётом ... ничего. А про замечательных роботов и ловкие перемещения во времени — это в чей огород булыжники? Азимова и Шекли? Но это же невозможно! Это я о ком тут сейчас такое ...?! Пауза ... Мне почти неизвестно, что читал Борис Натанович, какие книги каких авторов считал своими любимыми*. Знаю, что очень высоко ставил «Нос» — эту «ничего общего с реальностью не имеющую» повесть Гоголя. А читал ли он исторические романы, ну, например, Вальтера Скотта, Фейхтвангера, Томаса и Генриха Маннов? Вот очень хотелось бы знать, как БНС относился к роману Томаса Манна «Иосиф и его братья», не имеющему никакой связи с реальностью и при этом одному из лучших, если не самому, прозаических произведений мировой литературы. На мой взгляд, Иосиф делит первое-второе места на этом пьедестале с доном Кихотом (кстати, тоже нечто близкое к фэнтези). Или взять чистейшее фэнтези «Гаргантюа и Пантагрюэль» — там какая связь с реальностью? Похождения Алькофрибаса за пантагрюэлевскими зубами?! Никогда не слышал и не читал о том, как БНС относился к этому роману Рабле.

Хорошо, что Александр Сидорович (упомянутый в этом интервью) продолжает свою очень непростую работу, издавая заключительные тома ПСС. Много неожиданного появляется на свет.

Здоровья Вам, Александр Викторович! На тот случай, если до Вас дойдёт этот отзыв — я тот Владимир с Ленинца, который учил стрелять двадцать пятые. Очень жаль, что Вас нет на ФЛ.

*) «Наиболее симпатичных» (так сформулировал Игорь Архипов) ему современных российских фантастов БНС в интервью перечислил и тут я с ним в основном согласен. К сожалению, этот отрывок тоже остался только в черновике.

То, что относилось к Толкину и осталось тогда не напечатанным — это к счастью.

PS Только через 10 дней мне пришло в голову, что БН не читал «Властелина Колец». Книга толстая, свободного времени мало, да и желания это читать не было. Поверил кому-то на слово и ошибся.

«Десантник идёт туда, откуда не возвращаются машины.»

Горбовский говорит после первого поиска: «Фотонные корабли не годятся для высадки. Всё время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.» Магнитные ловушки удерживают плазму (источник фотонов). Если плазма вырвется за пределы рабочей зоны, корабль сгорит. Пилот вынужден постоянно подстраивать эти ловушки вручную в полушаге от смерти. Вот почему у него тряслись руки. Делать такое может только очень опытный профессионал. Он же поднял планетолёт (другого типа) из нефтяного болота, что много труднее, чем если бы это был бегемот.

Беспилотник в бешеной атмосфере не смог бы работать (десантник идёт туда, откуда не возвращаются машины). Стругацкие не всё разжёвывают, надо полагать — беспилотники уже пробовали.

Зонды не возвращаются. («очередная обойма киберразведчиков сгорела в атмосфере») Или их сигналы до станции не доходят. В итоге их перестали запускать.

... проверить, нет ли там города другой цивилизации. Или не посадить. Они вольны решить, что оно того не стоит.

Это совсем не просто. Планета может оказаться сильнее человека на данном этапе технического прогресса. О такой ситуации есть повесть у Головачёва («Непредвиденные встречи»). Там исследователям пришлось признать своё поражение и свернуть все работы (после гибели многих из них). Что будет дальше с Владиславой тоже неизвестно. Чтобы там что-то искать, надо построить базу. А пока проблема даже в том, чтобы посадить планетолёт дважды в одном и том же месте. И уж конечно не там, где бурлящая нефть по пояс.

Диксон (биолог и врач) следит за их здоровьем («изучает божественные пульсы всех троих»; «Диксон стоял рядом и смотрел, как тонкая блестящая игла киберхирурга входит в изуродованную руку.»).

Оборудовать там нечего, в таких челноках всё продумано до мелочей (что никогда не исключает аварийных ситуаций на 100%, пример — лопнувший ремень штурмана).

Горбовский объясняет Атосу, почему они не привозят нужной ему информации: «... вся биология вылетает у меня из головы на сто двадцатом километре. Там её просто вышибает. Уж очень там страшно.» Т. е. не потому, что биология не барское дело.

Челнок адаптирован к самым тяжёлым условиям полёта. Но они могли бы в полёте работать в шлемах, тогда Горбовский не разбил бы себе лицо. Все пилоты ВКС летают в шлемах. Здесь недоработка Стругацких.

И не просто недоработка, а ошибка. Вот две цитаты. «Перед пультом скорчился Горбовский, примотанный к креслу ремнями» и «... Горбовский с размаху ударился лицом о пульт» (и так и лежал головой на клавишах). Но это невозможно. Не получится уткнуться лицом в пульт, будучи примотанным к креслу. На каком же расстоянии от пульта должно находиться лицо пилота? Очень близко, а при этом какая работа, пульта же не видно, нет обзора. Получается, что и у Горбовского лопнул ремень. «Сидоров осторожно поднял Горбовского и положил его на спинку кресла.» Ну, да лопнул, похоже. Дальше всё равно чудеса. Сидоров начинает управлять челноком стоя (!) перед пультом сбоку от Горбовского (а высота 21 километр, ещё лететь и лететь) и умудряется посадить корабль! Имея перед собой только высотомер и локатор (в тексте альтиметр и экран перископа).

Такие вот пироги испекли братья. Чуть меньше спешки при работе над рассказом и оказалось бы, что рядом с креслом первого пилота находится кресло второго (по совместительству штурмана), откуда выбросило Валькенштейна. В это кресло и уселся Сидоров, а штурман так и остался сидеть на полу. Как он остался живым, одному Богу известно.

А в реальности Мише набили бы морду по возвращении. Но не набили. Полдень, однако.

Прошёл ли Атос инструктаж по ТБ?

Объясняет он сам: «... я проходил курсы пилотов-космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич.»

Ясно, почему не было инструктажа. Дипломированному пилоту он не нужен.

Валькенштейн не хамит, просто не любит посторонних на борту. Да ещё «героев» вдобавок. И ведь он оказался прав.

Даже и при коммунизме все люди будут разные. Не все будут, думая о благе для общества, относиться к ближнему, как к себе. Особенно те, кто постоянно рискует жизнью. Горбовский — исключение, он в будущем станет членом Мирового Совета (могу неправильно назвать этот орган, не всё помню).

Почему Горбовский начинает с фотонного планетолёта? Вот тут Стругацкие промахнулись крупно. Некто Квиппа «попытался два раза высадиться и отказался.»

Вывод — было уже ясно, что фотонный привод не годится. Или Квиппа был ещё осторожнее, и на фотонном вообще не полетел, зная о магнитных полях. Ясно одно — рассказ далеко не идеален, в нём многое недодумано. Но, вероятно, и цели такой у авторов не было. Рассказ о том, каким должен быть покоритель космоса. Вот и всё.

Почему Сидоров оказался не пристёгнутым?

Отвечаю.

На старте все пристёгнуты. Даже автомобиль заставляет это сделать. Атос отстегнулся, т. к. иначе невозможно достать до внутренностей самописца. Валькенштейн, не осуждая действия Атоса по ремонту прибора, сказал только, что надо было привязаться (какой ты пилот после этого). Горбовский тоже спросил только о запасном комплекте панелей, но это предусмотреть было трудно.

Взлетал из болота тяжело травмированный Горбовский. Он всех и спас, взлетев с четвёртой попытки. Фантастический профессионал.

Они правы в своём осуждении Сидорова. Это осознаёт и сам Миша. Посадка при тяжёлой травме у Горбовского — неоправданный риск. Атос не умеет ждать. Для десантников это неприемлемо.

Умеют ли десантники принимать во внимание сторонние факторы?

Отвечаю. Смотря какие.

В данном случае сторонний фактор это т. н. человеческий фактор, а он сильнее любой, самой высокой компетентности. Заранее предусмотреть ошибку работающего рядом специалиста не может ни один профессионал.

В мире Полудня человек ценен не только сам по себе, но в первую очередь той пользой, которую он может принести обществу своей деятельностью. А тут мы видим зарождение концепции паразитирования ...

Вот ведь до чего можно договориться, не подумавши! — Горбовский как основоположник концепции паразитирования на вере общества в профессионализм его членов (!). Это из того «перломутрового» отзыва, который начинается с этого перла: «Десанткин — это звучит гордо!», и заканчивается таким вот мутром «Стрругацкие» (постарался человек, сразу видно).

Местами очень грустно. Иногда смешно. Или просто смешно, или сквозь слёзы. Всё настоящее или очень к таковому близкое. До того близкое, что в аннотации проскальзывает упоминание о каком-то Туркменбаши и каком-то Туркменистане, хотя в повести о таком государстве и таком его правителе ничего найти невозможно. А если к этому добавить Президента России, не отбрасывающего тени «немного немало» (так в аннотации), то рекомендация моя проста, как мычание, — покупать!, читать!, дарить друзьям в качестве неденьрожденного подарка, как образец постсоциалистического реализма.

Книга не слабее сорокинского «Наследия», просто пока не успели настучать в Роспотребпозор (эта организация существует в театре Кирилла Еськова, но за кулисами). Тем, кто подзабыл чешский язык, напоминаю, что «позор» по-чешски означает «внимание».

«Новичок» Фантлаба Борис Евгеньевич Штерн не верит в людей и имеет к этому массу оснований. Но он верит в собак, причём даже больше, чем верил Саймак в своих Псов. В конце романа уже не остаётся сомнений в том, что земная цивилизация погибла. Если бы она не была мертва по прошествии почти миллиона лет с момента отправки Ковчега к Селине, люди уже давно пожаловали бы в гости к потомкам собак. А эти потомки оправдали доверие. Они не только ездят на автомобилях (следовательно создали приличный автопром), но способны поменять всю электронику на старом Ковчеге, выкинув старую к чёрту, как они говорят* (следовательно создали высокотехнологичную микроэлектронную индустрию, а что это значит, — объяснять не нужно). Понятно из текста и то, что «собаки» создали мощный авиапром, и в освоении космоса превзошли достижения людей первой четверти 21-го века (вот что значит не расходовать ни срубля** на вооружение).

Науку аррусихане от людей переняли в полном (на момент отлёта Ковчега) объёме. Но, что самое удивительное, — культуру тоже. В это поверить, конечно, нельзя. Культурное наследие человечества не может прижиться и стать своим в среде потомков собак, которые даже не носят одежду (этот феномен намного важнее, чем может показаться). Исполнение в финале на космодроме Реквиема Моцарта — это действо происходящее только в память о великих Отцах Основателях, недаром же оно довольно быстро (продолжительность реквиема 60 минут, понятно, что полностью он исполняться на космодроме не мог) переходит в песню предков, т. е. в обыкновенный вой.

Но почему на прощании со вторым Ковчегом исполняется заупокойная месса? Эта глубокая (без преувеличения) мысль автора, и понимать её надо так, что на идее распространения человечества по Галактике поставлен крест. На вопрос о возможном воссоздании человека по сохранённому геному профессор-аррусиханин отвечает уклончиво, напоминая, что когда-то людям не удалось воссоздать мамонта, несмотря на наличие генома. Да и захотят ли потомки собак возвращать человека ... на свою голову? Не спокойнее ли оставить Человека только в виде памятника?

Махровый пессимизм под прикрытием густопсового оптимизма — вот самая суть романа, выраженная предельно кратко.

В качестве похоронного колокольного звона в придачу к Моцарту пара слов о твёрдой фантастике. Да, тут она самая и есть, но недостаточно твёрдая. Легко представить нечто ещё более твёрдое, о чём в романе не упомянуто. Это разнообразный космический мусор, летающий по космосу во всех направлениях и в довольно таки немалых количествах. Столкновение Ковчега даже с микрочастицей из метеоритного железа станет роковым для него. По воле автора в романе никто не поднимает вопрос о противометеоритной защите. И понятно, почему — роман закончился бы этим вопросом.

*) Тут автор слегка недодумал. Собаки наверняка употребляли более энергичное, хотя и унаследованное (как и вообще почти всё) от людей, выражение «к чертям собачьим».

**) В романе мало про экономику и ничего про финансы. Поэтому я придумал название для аррусиханской валюты — срубль, где первая буква значит — собачий). Само же слово срубль выражает одну из сторон моего отношения к этому роману. Очень жаль людей, оказывается — нет у нас будущего. Но всё же планета Собак лучше, чем планета Обезьян.

Другой вариант — смарка. Именно на неё в конечном счёте пошёл триллион долларов. Пол Дорс не пожертвовал бы своим состоянием для создания собачьей цивилизации.

«Сатана там правит бал»

Две России (Российская Федерация в одной из ветвей Вселенной и Русские Владения в другой ветви) по сути почти не отличаются друг от друга. В РВ люди кажутся лучше воспитанными, более похожими на европейцев, чем люди из РФ, но мысль автора, что причины этого различия лежат в совершенно противоположном исходе Великой Отечественной (в РВ её в знакомом нам виде вообще не было ни как Великой, ни как Отечественной) просматривается очень ясно, и это, хотя и очень обидно, но, к сожалению, весьма похоже на правду. В РВ происходят какие-то странные события (санация в военном училище), судьба отдельного маленького человека никого не волнует, в очень серьёзных учреждениях на высоких должностях оказываются иностранные агенты, защищённые потусторонними сущностями (а это не что иное, как хвостатые и рогатые выходцы из Ада), правительство располагается в бывшей тюрьме (намёк ?). Уровень жизни в РВ заметно выше (технический прогресс впечатляющий), чем в РФ, особенно отчётливо эта разница видна, когда автор описывает жизнь тамошних бомжей ... Там есть бомжи?! Невероятно уютный мир!:-)))* А без таких людей, как Порфирий Петрович Шариков, работник Очистки, в РВ, похоже, как без рук! Уютность этого мира «растёт» прямо на глазах, когда читаешь о том, что эти негодяи (Шариков и чёрный ворон Андреев) сотворили с Лизой Фасмер.

Читается легко даже несмотря на огромное количество опечаток** и специфический алфавит, принятый в Русских Владениях. Автор, как это становится очевидным в конце опубликованного текста, написал его примерно на одну треть задуманного. Судьбы Саши Пилюшина, Лизы Фасмер, каперанга Наля Иванова, Веты Хитриной, Алисы Утиной и ещё некоторых интересных персонажей остаются в непроглядном тумане, а тот, кто должен стать тем самым «третьим человеком», пока даже и не попал туда, куда должен попасть в соответствии с планом тех, кто правит Миром. И это положение читатель имеет возможность зафиксировать на последней, 470-ой, странице романа.

Дальше в книге (до 764-й страницы) находится масса очень любопытных приложений, где рассказывается об истории и политической системе РВ. Роман продуман до мельчайших деталей по всем направлениям, подготовка безупречная, и сравнить её можно, пожалуй, лишь с подготовкой легенд наших выдающихся разведчиков-нелегалов. Читал с не меньшим удовольствием, чем сам роман, который, будь он закончен, стал бы самой выдающейся работой во всей российской фантастике (наравне с «Золотым ключом» при том же условии). Из сказанного следует, что абсолютное первенство в этой области художественного творчества в РФ, на мой вкус и взгляд, принадлежит Константину Крылову***, уход которого — потеря поистине невосполнимая.

*) В каком-то отзыве, не помню где, кто-то назвал РВ страной, где хотелось бы жить.

**) Слово «судАря» (обращение к женщине, принятое в РВ) где-то ближе к последней главе вдруг начинает выглядеть как «судАрня», но это, по-видимому, не ошибка, а результат авторских филологических экспериментов.

***) У нас много замечательных авторов, пишущих фантастику. Не буду перечислять, чтобы никого не обидеть. А Константин Анатольевич — он такой один. Только при чтении его романов, повестей и рассказов ощущается дуновение гениальности.

Был у нас на Зоне такой чувак по фамилии Видяев, а имя его было Олег. Погоняло — Видяй. Постепенно оно видоизменилось и превратилось сначала в Овидяй, а потом и в Овидий. И был он замечательный публий. Байки травить умел, бывало, вся публика уши по нарам развесит и слушает. И тишина ... Публий этот Овидий на Зоне был в пожизненном изгнании, причину не открывал, говорил только, что император его за что-то невзлюбил.

Варлаам Мусоровский «Соловецкие пляски. Воспоминания узника» М. 1945 г.

... пришёл к выводу, что это не фантастика, а произведение редко встречающегося филолого-приключенческого жанра. Иначе говоря, фантастики здесь не больше, чем в книге Н. Куна «Легенды и мифы Древней Греции», где то и дело встречается примечание — изложено по поэме Овидия «Метаморфозы».

Как это частенько случается, трудно было решить, с чего начать — с юных поросят, с красных бандеров Айвазовского, с заблудившейся миниатюрной брюнетки или с врущего холодильника, поэтому остановился на компромиссном решении — а начну-ка я с гадов, а к перечисленным выше артефактам вернусь, конечно, а куда же без них, — критиковать так критиковать, как говаривал, бывало, мой приятель Калистрат Генрихович Башковитов.

Тут без цитаты из лучшей, как мне кажется, восьмой главы (14-я тоже исключительно хороша, как образец словесного кружевоплетения) никак: «... далеко внизу лежало в рамках генерального плана фосфорически дышащее море, там были гады без числа, больше, чем в органах исполнительной власти, малые с великими, и глянцево-чёрный Левиафан, в своё время вызвавший замечание Аристотеля, что животное длиною три коломенские версты есть животное невидимое, самозабвенно играл в кипящих бурунах, не смущаясь быть единственным игроком в своей весовой категории.» Недвусмысленно, однако, актудневно и злобоально, в особенности, если читатель знает, что такое исполнительная власть и, самое главное, знает не хуже Аристотеля, что такое коломенская верста. Комментировать тут нечего, как не нуждающееся*, так что плавно, в стиле романа Романа, перехожу к поросятам.

Сам-то я в свиноводчестве разбираюсь слабо (да и в кролиководчестве, пчеловодчестве и коневодчестве не лучше), я садовод-овощевод и тружусь в своём садоводстве, занимаясь, понятное дело, садоводчеством и овощеводчеством. Во второй главе застрял на некоторое время в раздумьях на следующей фразе: « ... будешь на месте только к ночи, а дачные дома в массе такие, как у первых двух поросят, так что все едут первой электричкой, чтобы всё полить, осмотреть, что ещё у них отрезано и выколупано на цветмет ...». Конечно, сразу вспомнилась знаменитая электричка Венедикта Ерофеева и в миллион раз менее известная сцена в электричке «кисти» Виктора Колупаева («Сократ сибирских Афин», там тоже садоводы едут), но главное здесь несложный ребус о поросятах. Я хоть и садовод, но поросят издалека видел. Поэтому и догадался (честно скажу — не сразу), что это за поросята. В конце концов я всего лишь сантехник. Точнее, был им, но, как известно, бывших сантехников не бывает.

В романе есть упоминание ещё об одном поросёнке (и свинья там не забыта) в потрясающем монологе Ясновида (опять восьмая глава), который тянет на реферат диссертации (а диалог Ясновида со Сфинксом очень напоминает дискуссию на защите между диссертантом и официальным оппонентом) по устному народному творчеству. «Шелудивый поросёнок в Петровки замёрз»**. На мой взгляд, лучше бы Ясновид привёл другую поговорку. Вот эту: «У ково порося пропало, у тово и в ушах вижжит.» Этот подотряд точнее трактует прогностические функции привычных пород. Ясновид не только отличный фольклорист, но и талантливый начинающий писатель. Его фэнтези о Выдропуске и Роксолане заслуживает внимания издателей. А замечательное стихотворное вступление к этому отрывку просто шедевр. «... это же свежий Пушкин народился», говорит о нём средний, а этому сантатехнику верить можно.

Здесь необходимо небольшое пояснение. Сантехники, подобные изображённым в романе Романа, встречаются довольно редко. Это настоящая когорта славных, люди с высшим образованием, часто с философским или филологическим, и таких людей в узких кругах широкой общественности называют сантатехниками.

Поросята-строители это один из множества авторских ребусов, они щедро рассыпаны по книге. Среди них много намёков (даже аллюзиями их трудно назвать, больше похожи они на эхо) на различные литературные произведения. Я заметил среди авторов этих произведений Мопассана, Беранже, Шекспира, Ломоносова, Маяковского, Платона, Лукьяненко, Ирвинга Стоуна, Керролла, Киплинга, Фонвизина ... Встретилась даже одна эпитафия (королю Станиславу Понятовскому). Уверен, что таких аллюзий-намёков гораздо больше. Попадаются и очень заметные эхи типа «Детей капитана Гранта», «Сказки о рыбаке и рыбке», 1001 ночи и Библии. Всё это превращает чтение романа во что-то похожее на спортивное ориентирование с поиском кладов. Вот пробегает кэрролловский кролик, а там матрос из рассказа Мопассана в портовой таверне разговаривает с неузнанной сестрой, тут промелькнула реплика немаленького принца насчёт многих тысяч братьев, вот полстроки из того Владимира Владимировича, который был бесценных слов транжир и мот, а вот слабое отражение Аркадия Гайдара, недалеко от него плавает Ноя библейский ковчег, здесь Сократ произносит свои последние слова, а тут что-то похожее на эпизод с развоплощением мага из Дозора, и вдруг строка из «Весенних вод» Тютчева, недалеко от которой расположился Иван Андреич с басней «Волк на псарне», а там «Полтава» (Карл XII начинает сражение), ... и т. д. «И тишина» тоже есть, правда, без мертвецов с косами.

Особенно интересной мне показалась инструкция по охоте на полугорбых. Если эта охота как-то связана с 14-м путешествием Ийона Тихого (может быть, существует в литературе ещё что-то похожее, я не охотник и мало чего знаю по этой теме), то здесь Роман Львович, на мой взгляд, в чём-то даже превзошёл знаменитого космопроходца. Описание полугорбых и приёмов охоты на них написано очень профессионально и не менее остроумно и доходчиво, чем аналогичные описания Станислава Лема в 14-м путешествии, а пейзаж, где герои изучают инструкцию, очень напоминает местность, описанную в продолжении этой новеллы, носящем название «Осмотр на месте».

Разумеется, всего мне понять не удалось. Почему собака Карла V предпочитает имя Трафальгарский Триумф? Портрет короля написан в 1533 году. Трафальгар это 1805 год. Время Карла V это вершина могущества Испании, Трафальгар обозначил окончательное падение этого могущества. Собака, как знак судьбы, как «предсказание» монарху, обладателю 27 королевских титулов, предстоящей участи его огромного «лоскутного одеяла»? А в чём можно увидеть знак? Может быть, в опасном расположении собачьих челюстей как бы указывающих на близкий конец ... в историческом смысле ... обширной монархии хозяина? Не слишком ли сложно получается?*** Вот и разберись тут! Не прост автор, ох, не прост.

Почему автор придаёт столь важное значение теореме Виета? Теоремка довольно скромная, до теоремы Ферма ей, как до неба. А если вспомнить невероятные, фантастические формулы Рамануджана, то не покажется ли, что вот это и есть нечто, очень подходящее для переговоров с чужим разумом? Ну, это мне покажется (и уже давно кажется), Роман Львович имеет право, как тот старый барабанщик, на своё особое мнение.

По поводу миниатюрной брюнетки постараюсь обойтись минимумом слов. «Один человек» её проглотил и растворил в своём желудке. И совсем скоро появляется «лоснящееся от страха» (дом проваливается в преисподнюю) лицо этого человека, «в чьи глаза с размаху билась изнутри заточенная брюнетка». На самом деле она не затОченная, а заточЁнная внутри человека (а не пора ли прекратить считать, что в нашем алфавите 32 буквы? достало уже!), но дело не столько в этом, сколько в том, что будучи растворённой в желудке, как она может биться в глаза, то в правый, то в левый, не в оба же сразу, что тоже не так уж важно, просто к слову пришлось? Это же нельзя списать на Овидия!

Почему холодильник врущий? Так он же зайчатину крольчатиной обозвал... Или наоборот? Но это, пожалуй, пустяк, перепутал просто, он же всего-навсего холодильник, а холодильник ведь не умнее умывальника, мочалок командира.

И, наконец, что такое бандеры (ударение на усмотрение?)? «Пожрав корму турецкого корабля, трепещущую красными бандерами, огонь продвинулся правее ...». Трепещущую красными «устаревшими единицами площади, ранее использовавшимися в Нидерландах» (определение бандера из Википедии)? Сомнительно как-то. Есть у Азимова такой второстепенный отрицательный персонаж — Бандер (кажется, «Академия и Земля», я писал когда-то об этом романе), но красные бандеры на картине Айвазовского точно не имеют с ним никакой связи. Впрочем, и с нидерландской единицей площади связи тут не больше. Если это было задумано, как «брандеры», то они не применялись в Хиосской бухте (и их нет на картине Айвазовского), и были успешно задействованы через несколько дней в бухте Чесменской. Это у меня, как говорят в одной популярной радиопередаче, подвес. Второй уже. Ну так, повторяю, я всего лишь сантехник.

*)Есть только одно соображение — этот пассаж про гадов и Левиафана находится в центральной главе романа, что не кажется мне случайностью.

Имя у этого зверька совершенно не подходящее — Мисюсь. Левиафан Мисюсь. И не левиафан, а левиафаниха, — это необходимое и важное уточнение, несколько противоречащее вышеприведённому отрывку о гадах.

**) В академическом издании 1961 года «Пословицы, поговорки, загадки в рукописных сборниках XXVIII-XX веков» есть такой вариант: «Худое порося и в Петровки зябнет». У Шмаракова эту поговорку (о шелудивом поросёнке) приводит Ясновид в качестве ответа на загадку Сфинкса «Хитрый Митрий: умер а подглядывает». Ясновид ответа не знает и начинает виртуозно «лепить горбатого». Но не знает ответа не только Ясновид, этот ответ, как это ни странно, вообще неизвестен. По-моему, наиболее точную отгадку (два варианта) предложил один из петербургских сантатехников Владимир Петров. По его мнению это зимнее солнце, а второй вариант — месяц перед новолунием и сразу после него. Какой вариант верен (или оба не верны), фольклористам ещё предстоит выяснить.

***) Теперь, увидев эту картину Тициана, я обязательно вспомню Среднего Сантехника, который носил этот наряд на дне морском да ещё и командовал там армией царицы Прелесты. Так что мои познания в европейской живописи после прочтения романа Романа заметно возросли.

PS

В романе многое в различной степени остроумно, смешного же крайне мало, а уж хохочущий над романом читатель вызвал бы у меня, как минимум, недоумение.

Остроумным я назвал бы способ, которым автор дал понять читателю, что тот одолел половину книги. Всего страниц 510 и ещё две трети страницы. В верхней четверти страницы 255 читаем: «В окне электрички мелькнул рекламный щит с надписью «ЭТО МЕСТО — СЕРЕДИНА РОМАНА» и тотчас исчез, будто не было.»

Не могу пройти мимо самой сильной метаморфозы работы нового Овидия — превращения Жени (Евгения) Ящурко в Женю (Евгению) Ящурко (и никто не заметил, ни мать, ни одноклассники!). Вот отметаморфозил так отметаморфозил! Очень современно. Коллективный Запад встал на этот путь прочно и уверенно шагает по нему, как те слепцы на картине Брейгеля. Что б эти уроды ящуром заболели все разом, как футболисты корью! Жаль, что я не из бутылки, и волоски из моей бороды не обладают необходимыми для таких пожеланий свойствами.

Предпоследнее (но самое «полезное») замечание. На стр. 417 находится грубейшая (и наверняка давно всем известная) опечатка (мимоходом замечу, что опечаток в книге очень мало, мне попались всего три). Вместо «Единорог» (ведущий себя «руссоистским» образом, — неожиданное сравнение, но ведь понятное же!), напечатано «Генподрядчик» (?!). Интересно, останется ли эта бяка (или непредумышленная метаморфоза?) в последующих изданиях? Тут поработать надо, ясное дело. Так вот, НАДО поработать, — портит это родимое пятно (или бородавка, — кому как больше нравится) хороший, оригинальный, далёкий от любых стандартов текст.

А напоследок я скажу ... следующее. Стихотворение Грибачёва считаю хорошим, использовать его в качестве материализовавшегося проклятья — не дело. Не дело также издеваться над слепым поэтом (результат тяжёлого ранения — осколок снаряда в лицо), стихи которого нравятся огромному количеству людей, и неважно, что эти люди не смогут нормально воспринимать тексты, подобные обсуждаемому здесь, потому что у них мозги устроены по-другому. И чьи картины более дремучие, — Шишкина или Мунка, тут тоже могут быть, как сказала когда-то давно одна мудрая бабушка, различные мнения. Лично я нормально воспринимаю экспрессионизм, предпочитая манеру передвижников и импрессионистов. Но, как выразился бы генерал Лебедь, за Шишкина обидно.

Сказка о глупом парне, который считает себя умным. Но при этом сказка до того бестолковая, что можно подумать, а не с его ли слов она была записана автором. Что (или кого) старая Симона достала из-под коры гниющего пня, автор сказки, похоже, и сама не знает. Какие такие «штуковины», которые, как только их зарыли в землю, начали расползаться? Личинки какие-нибудь, вероятно. Читателю знать не положено. А что за страшные фигуры в белых балахонах Тусен видит ночью рядом с забором дома Мариетты? Он их днём не видел что-ли? Для чего вообще нужны эти то ли привидения, то ли чучела, которые появляются на мгновение в единственной фразе и в дальнейшем никакого участия в сказке не принимают? Так бывает в народных сказках не лучшего качества, но эта сказка всё таки авторская. Ну не знает деревенский парень, как выглядит ёж, — в это ещё как-то, с трудом, можно поверить. Вот такой уж он дурак, что прекрасно подмечено Билибиным, — Тусен Гримо* изображён трижды и его морда с каждым разом выглядит всё более глупо. Отец Мариетты и её младшей сестры (имя ей автор не удосужилась придумать) выглядит нормальным человеком. Который почему-то пожелал выдать замуж младшую дочь раньше старшей (востроносенькая и веснушчатая совсем не означает дурнушка**) и не догадался самостоятельно принести на свой огород столь необходимого ему (огороду) ежа. Нормальный плохо соображающий крестьянин?

Тусен бездельник, но «кучу денег» за так называемое «яблоко скорби», которое всучила ему хитрая Симона, он заплатить способен, — жалеют родители недотёпу.

Резюме: Пример довольно примитивного литературного творения, которое только благодаря выдающемуся иллюстратору нашло место на современной книжной полке.

*) Это в начале истории он Гримо, а в последнем абзаце стараниями кого-то из многочисленного коллектива соучастников (почему не просто участников, я объяснил в другом отзыве) этого издания он уже носит другую фамилию. Где она правильная, поймёт далеко не каждый.

**) Можно предположить, что она дурочка (тогда отца понять можно, но автор и тут молчит, как партизанка), коль скоро приглянулся ей парень с такой вывеской, да ещё и ничему к двадцати годам толком не научившийся. Стала ли бы умная напоминать этому придурку о его глупом обещании зарыть в её саду семена несчастий?

Не слишком ли много вопросов остаётся без ответов?

В народных сказках часто встречаются противоречия, нестыковки, путаница; кажется, что рассказчик забывает, что он говорил пару минут назад. После обработки таких сказок кем-либо из собирателей фольклора таких небрежностей становится меньше, а иногда они полностью исчезают. Некоторые авторские сказки скандинавских писателей, собранные в этой книге, написаны так, что кажутся стилизованными под народные, т. е. они столь же неаккуратно слеплены. Приведу несколько примеров.

Сирус Гранер «Сказка о четырёх троллях и маленьком пастушке Петере».

Тролли эти были великаны. «Один шаг исполинского тролля покрывал расстояние в двенадцать миль.» «В старом домишке в самом глухом уголке леса» жила мудрая ведьма Уггль-Гуггль, к которой тролли-великаны пришли за советом. Случайно пришли почти в одно и то же время, но каждый из них не хотел, чтобы другие знали о его визите. Ведьма прячет четырёх великанов по очереди, одного на чердаке, другого в погребе, третьего в печи, четвёртого в сарае на заднем дворе. Автор сказки мог бы сообщить читателю, что ведьма сумела на некоторое время уменьшить габариты своих гостей до нормальных. Обыкновенное, тривиальное колдовство, какого полным полно в литературе и фольклоре. Но он забыл, что рассказывает про великанов и понёс вышеописанную ахинею.

В авторских сказках русских писателей мне такого неуважения к читателю не встречалось.

Хелена Нюблум «Агнета и морской царь».*

Во-первых, он не морской. Это мелкий царёк озера и реки, вытекающей из него. Почему всё же «морской», это вопрос к переводчику. Но не это главное. Автор сказки женщина. Странно, что она не понимает, какое действие на невинную девушку может оказать постоянно ходящий голым по дну озера её жених, от него даже святые на иконах отворачиваются, когда в конце сказки он входит в церковь.** Кроме того, он с самого начала обманул её, сказав, что под водой цветок липы будет своим ароматом напоминать ему о ней. Немного позже она обнаружила, что цветы под водой не пахнут. Но автор ничего не говорит про этот неприятный обман. Со временем (семь лет прошло) контроль царька над женой стал слабее и она вдруг услышала звон колоколов. И ... в итоге вернулась домой. И когда она вышла на берег (после 7 лет под водой), то обнаружила, что «солнце светило намного ярче, чем ей было привычно». А ведь когда царь соблазнял Агнету, он ей сказал, что солнце «светит сквозь воду вдвое ярче». В этом обмане не было необходимости. Это просто автор сказки забыла, что она наплела несколько страниц назад.

В авторских сказках русских писателей мне такого неуважения к читателю не встречалось.

Хелена Нюблум «Кольцо».

Это очень хорошая сказка. Если говорить штампами, чего я не люблю, она светлая, добрая и оптимистичная. Принц ищет владелицу скромного маленького колечка. По пути останавливается в большом дворце, хозяйка которого «рано овдовела, но всё ещё была молода и красива». И «выглядела изысканно, как королева». «Однако руки у благородной леди оказались на удивление большими, красными и грубыми.» Они «больше подошли бы кухарке.» Зачем нужна вся эта чушь про грубые руки богатой и знатной дамы, у которой достаточно слуг? А что было бы, окажись кольцо ей впору? Путешествие принца закончилось бы в её дворце. И вся доброта и оптимистичность и злой тролль в сказке не появились бы. Автор не нашла естественного выхода из сложившейся ситуации и остановилась на этой, далёкой от любой правды (как жизненной, так и сказочной), детали облика красивой хозяйки.

В авторских сказках русских писателей мне такого неуважения к читателю не встречалось.

*) Вопрос к переводчику. Если этот «юноша» величает себя царём, то почему в той же строке (!) называет своё владение королевством? Даже в сказке у короля королевство, а у царя царство.

В авторских сказках русских писателей, где нет переводчиков, мне такого неуважения к читателю не встречалось.

**) Тут претензия у меня, скорее, к иллюстратору. В переводе о странной манере скандинавского водяного одеваться ничего нет. Возможно, в оригинале об этом что-то говорится. Неужели Бауэр заставил бы мужчину появиться в церкви во время службы обнажённым, если бы в сказке такого не было? Нет у меня ответа. Но парень (возраст в сказке не имеет значения и царь-король на несколько сотен лет старше Агнеты) красивый, сложен, как олимпийский чемпион по плаванию.

Об этой сказке уже написано всё, что только возможно, хорошее. И всё, что только возможно, плохое тоже. Но это плохое настолько очевидно притянуто за уши методом высасывания из пальца, что даже возражать не хочется. А хочется наплевать и забыть.

Не помню, написано ли хоть что-нибудь об иллюстрациях к Салтану. Тема интересная, попробую. Несколько слов будет и о самой сказке (о тексте). Без этого никак.

Иллюстрации Билибина к Салтану не менее замечательны, чем сама сказка. На первой же картинке художник ответил на вопрос о том, как и почему царь оказался недалеко от окна, за которым пряли и беседовали три девицы. Всё предельно просто — он выгуливает собаку. Для этого существует на псарне специальная служба, но собака эта не охотничья, с ней царь гуляет лично, понимая, что от слишком долгих посиделок на троне может произойти только вред для организма. Этот пёс присутствует ещё на двух иллюстрациях. Он провожает царя на войну. Потом сидит у ног царя, принимая вместе с ним гостей-корабельщиков. Между прочим, эти мореплаватели, будучи уже хорошо знакомы с князем Гвидоном, признаются, что они не брезгуют контрабандой: «Мы объехали* весь свет, Торговали мы недаром Неуказанным товаром;». Понятно, что на острове Гвидона пока ещё нет таможни, а функция взвода богатырей чисто военная. Так или иначе, для Гвидона эти купцы, торгующие «булатом, чистым серебром и златом», просто находка. Но, бог с ней, с экономикой. Забавы ради я проверил количество нарисованных Билибиным витязей. Их оказалось ровным счётом тридцать три! Не поленился художник. Тридцать четвёртый — бородатый командир этих подводников дядька Черномор. Судя по его имени, этот отряд дислоцировался на Чёрном море, и по просьбе любимой сестры сменил место службы. Нарисована эта иллюстрация, как и все остальные, в 1905-м году.

На последней картинке царь и его сын беседуют за пиршественным столом, уставленным красиво расписанными бутылками и ковшами. Перед царём лежит рог, но пьют они с Гвидоном из бокалов. А самое-то интересное тут не на столе, а на полу перед столом. На ковре сидит порядком наклюкавшийся рассказчик, тот, который «там был; мёд, пиво пил — И усы лишь обмочил.» Насчёт усов («лишь») художник явно сомневается, и об этом свидетельствует поза рассказчика. Перед ним сидит кот, которого, как и собаки, у Пушкина нет. Пока это ещё самый обыкновенный кот (его приняли на службу князь Гвидон и его молодая жена, т. к. во дворце появились мыши), но судьба его уже решена. Правая рука сидящего на ковре человека протянута вперёд и чуть согнута в локте. Немного опущенная кисть руки с вытянутым указательным пальцем направлена на кота. Этот жест знаком любому образованному любителю живописи, а художнику и подавно. Откуда он? А это жест Иисуса Христа с картины Караваджо «Призвание апостола Матфея»**. Рассказчик выбирает кота, указывая на него (палец Иисуса немного согнут, но эта мелочь ничего не меняет), призывает его, если хотите, стать новым рассказчиком сказок Пушкина. Апостолом Пушкина? Почему бы нет? Ведь рассказчик — это и есть Пушкин. Этому коту суждено отныне ходить по златой цепи вокруг дуба на Лукоморье и то заводить песню, то говорить сказку.

Этой остроумной аллюзией Иван Яковлевич завершает цикл иллюстраций.

PS. Остров Буян похож в плане на ящерицу. Тут у меня комментариев не будет. Возможно, художник имел в виду какой-то конкретный остров, о котором ему мог рассказать отец — врач и военный моряк. Может быть это остров Робинзона Крузо? Надо будет проверить.

*) У Пушкина именно объехали, «едет флот царя Салтана». А «Лебедь белая плывёт». Тут не только юмор — должен же как-то фундаментально отличаться способ передвижения кораблей от способа передвижения лебедей. Это хорошая идея, и если бы я сочинил сказку с кораблями и лебедями, то корабли мои тоже бы ехали, а лебеди плавали.

**) Почему не с фрески другого Микеланджело (протянутая рука летящего бога, повторённая Караваджо), находящейся на потолке Сикстинской капеллы и написанной ровно на 90 лет раньше? Этим жестом бог вкладывает в Адама душу, Иисус же Матвея просто призывает. Вот это различие и есть ответ на вопрос почему. Но я, разумеется, не знаю, что думал Билибин, да это на самом деле и не важно.

Мальчик действительно очень добрый. Делится своей едой с маленьким Иисусом, сидящим на руках Богородицы. Так в переводе Эльвиры Ивановой, никакого измождённого святого у неё нет и в помине. Постепенно люди стали замечать, что Младенец Иисус полнеет, поправляется. Это полная ересь, поскольку на всех изображениях Богоматери с Сыном он выглядит нормальным здоровым ребёнком, который может начать полнеть только в результате нарушения обмена веществ. Младенец благодарит мальчика и приглашает его на небесную свадьбу (название этой легенды у Ивановой «Небесная свадьба», хотя никакой свадьбы в ней нет). Что произошло после того, как обрадованный мальчик принял это приглашение? Конечно же мальчик умер в ближайшее воскресенье (после причастия; пастор всё понял и совешил положенный обряд). В переводе под редакцией Полевого (он носит название «Мальчик в Раю» и там вообще нет слова «свадьба»)* мальчик действительно подкармливает деревянное изображение святого с измождённым лицом и очень худого, приняв его за Боженьку. «С особенным удовольствием приметил он, что пища, приносимая им, исчезает, а тощее изображение святого начинает полнеть, и даже щёки его покрываются румянцем.»** Мальчик, разумеется, не понимает, что святой не должен выглядеть, как довольный жизнью бюргер. Но святому это ясно, как божий день, и в следующее воскресенье он приходит за мальчиком, чтобы в благодарность за доброту и заботу взять его на небо. Не каждый ребёнок поймёт, что не следует переходить в милосердии некий предел, чтобы не умереть гораздо раньше срока. Так что читать это детям лучше всего вслух и с комментариями. Надо помнить, что божественная справедливость непостижима для простых смертных.

Эти два перевода настолько раличаются в важных деталях, что кажутся сделанными с разных вариантов оригинала. Трудно представить, что переводчик может допускать столь крупную отсебятину. Представить трудно, но так бывает. Пример — переводы Гатцука, во многих случаях радикально отличающиеся от оригиналов. Но какой перевод именно этого рассказа должен считаться верным? Ответ очевиден — это перевод с названием «Мальчик в Раю». Предположение о разных вариантах оригинала я сразу отбрасываю. Вариант был один, тот, где мальчик кормит взрослого святого (это, вероятнее всего, отшельник, умерщвлявший плоть). Мальчик не мог пожалеть младенца, который выглядит (причём, всегда и везде) куда лучше самого мальчика, а перевод Ивановой это её собственное сочинение (случай у неё не единственный), противоречащее здравому смыслу и не заслуживающее доверия.

*) Этот же перевод в двухтомнике издательства Лексика (1997 год) назван всё-таки «Небесная свадьба». Предполагаю, что по недоразумению. Азадовский обоснованно избрал компромиссный вариант, переведя название этой легенды «Небесная радость» (см. ЛП «Детские и домашние сказки» в двух томах).

**) Это ещё более вредная явно протестантская ересь, и, если этой легенде много сотен лет (согласно комментарию во втором томе ЛП, она известна с 12 века), то уж в католических государствах Инквизиция должна была вырвать её с корнем.

Давно такого двойного сюрприза не встречал. Первый это название рассказа, принятое на ФЛ. Кто-то, называющий себя переводчиком, знает английский на два балла, а выбравшие этот вариант для страницы ФЛ, рассказ не читали. Неприятно писать отзыв на рассказ, названный здесь в результате ну, прямо таки демонстративно глупо. В русском языке есть слово «травелог», что означает рассказ о путешествии, путевой очерк. И я пишу отзыв на рассказ «Человек, который путешествовал слонами» и, к сожалению, приходится писать его на этой странице. Герой рассказа никогда в жизни ничем не торговал. Он и его жена только путешествовали, играя в путешествующих слонами. TRAVELED значит путешествовал.

Второй сюрприз это очень прозрачное указание в финале на место, где Джон гуляет по ярмарке и ест сахарную вату за счёт фирмы. И сосиски собаке за счёт фирмы. Типичный американский халявщик, всю жизнь мечтавший о жизни бесплатной, не имевший ни дома, за который надо порядочно потрудиться, ни детей, которые могли бы обойтись ещё дороже. И в загробном мире ему кажется, что его покормят даром. Где-то Джон работал, вероятно, кем-то не особенно нужным, и не смог даже купить в кредит автофургон (да и зачем им фургон? складывать покупки? так они с Мартой покупателями были только потенциальными). И не на этой ли теме (теме отсутствия детей) они с женой окончательно свихнулись? Какая ферма, какие кролики — это же вкалывать надо до седьмого пота! Лучше путешествовать ... слонами! Финансирование «заслуженного отдыха» Джону такую возможность давало, если не нужно было платить за бензин.

Патриотический пафос рассказа просто бросается в глаза, он слишком красочен, приторно-навязчив. И... фальшив. Это не что иное, как насмешка над пустой видимостью американского благополучия, апофеоз которого тоже ведь разворачивается во всей красе там же — на том свете.

Хайнлайн оказался хорошим пророком в своём отечестве.

Настоящую же Америку (ту, что на этом свете) он очень красочно и совершенно другими цветами расписал в повести «Странная история мистера Джонатана Хога». Эти строки звучат, как реквием.

«Следить за речами философов древности в современных декорациях и под соусом доброй иронии — другого подобного в нашей литературе просто не было и нет.»

Из отзыва

«Так выпьем же за диалектику!

За диалектику всем было пить не привыкать.»

Колупаев «Сократ Сибирских Афин»

«Вот ты и смотри, Сократ, ...»

Колупаев «Сократ Сибирских Афин»

Немалое мастерство автору потребовалось (к вопросу о мастерстве я ещё вернусь), чтобы слушателям было почти невозможно понять, что им читают (если предположить, что чтец не предупредил их заранее), — какой-либо из «Диалогов» Платона (ну, скажем, «Критон») или пародию на него. Вот отрывок из такого диалога (Часть первая, Глава двадцать восьмая):

«— Милый Критон, — ответил Сократ сокрушённо, — разве тебе неведомо, что к любому делу большинство людей непригодно и ничего не стоит, серьёзных же людей и во всех отношениях стОящих очень мало. Не кажутся ли тебе прекрасными делами художественная гимнастика, честная торговля, свободная журналистика, военная стратегия?

— Конечно, кажутся.

— Ну, а разве ты не замечаешь, что большинство людей, берущихся за эти дела, достойны лишь презрения?

— Да, клянусь Зевсом, ты говоришь сущую правду.»

Ну и зол же был автор на окружающую его действительность в последние годы ХХ века! Ведь так оно и было тогда. Какие-то люди, занимавшие высокие посты и совсем недавно носившие в карманах партбилеты, разрушали нашу армию и флот, разворовывая матчасть, публиковали в СМИ разнообразную клевету на порядочных людей, торговали оружием и наркотой? Ладно, не спорю. Но причём тут художественная гимнастика? При чём тут Ирина Винер, Алина Кабаева, Ляйсан Утяшева и многие другие прекрасные наши тренеры и спортсменки? Почему из огромного количества видов спорта автор ужалил устами Сократа самый красивый из них? Не отношения ли с прекраснозадой обобщённой (или коллективной) Каллипигой послужили тому причиной? Может быть, это надо считать доброй иронией? Ну, как говорят мои знакомые академики, — тут всё В ЗАВИСИМОСТИ. Короче говоря, если автору надо было, чтобы читатель на него по-крупному рассердился, то он мог бы и остановиться на достигнутом. Но не останавливается, продолжая во множестве генерировать разнообразные глупые шутки* и образцы словоблудия типа 16-й главы первой части.

Хотя это и нечто необычное, но читать подряд трудно. Впечатление такое, что автору постоянно хочется покрыть густым матом то, о чём он пишет с несколько недотягивающим до остроумия юмором. Ему не до смеха, но он пытается эту эмоцию как-то изобразить, и очень часто это заканчивается неудачей.

Невозможно не процитировать ещё один отрывочек из 27-й главы второй части, где идёт совершенно не пародийный, если не учитывать его полнейшую неуместность, разговор о насущном, близком к жизни (это всё та же очередь за хлебом, но он уже кончился). И вдруг, как гром среди ясного неба:

« — А кибернетика и генетика — дерьмо, — уже разогреваясь возвестил тот же голос.

— А как же! — обрадовался я. — Дерьмо и есть!

Тут все начали обсуждать свойства дерьма и сошлись на том, что кибернетика и генетика — дерьмо именно собачье, а не, к примеру, коровье. Я было чуть не предложил человечье, и вовсе не из-за его качества, а только из-за количества, но вовремя одумался. Может, диалектическое говно выше, чем деидеологизированное собачье?»

К чему это всё опять вспоминать? Можно было найти кучу более злободневных поводов, чтобы поговорить о сравнительных характеристиках дерьма. Все эти глупости о генетике с кибернетикой уже всем надоели, уже давно (я говорю сейчас о времени написания книги) всем ясно, где было дерьмо, а где наука, и вот опять! И совершенно не к месту. Как будто автор сам об этих вещах только вчера узнал. Вот уж действительно мудрая книга!

Не спасает даже постоянное поглощение дикого количества алкоголя всеми героями этой фантастической пародии. Не пьёт, пожалуй, только Ксантиппа, и дети. Автор же, напившись до бесчувствия, падает в бассейн, где самое место для воспоминаний о его работе в дельфинарии. Межеумович так и вовсе не просыхает, время от времени провозглашая что-то вроде вот этого:

« — Кончилась сраная Перестройка! — воскликнул материалистический Межеумович. — Да здравствует развитой социализм, от которого и до коммунизма рукой подать!»

Сократ, способный пить сколько угодно без последствий, почему-то называет формулу Е = mсквадрат фитцджеральдовской, не возражая при этом против авторства Эйнштейна. Это, видимо, тоже шутка. Надеюсь, только я её не понял.

Заканчивая, обращусь ещё раз к вышеупомянутому диалогу Платона «Критон».

Цитирую Платона «Избранные диалоги» ХЛ, 1965 г. перевод Михаила Соловьёва:

Критон Сократу: «В твоём распоряжении моё имущество, и я думаю, его будет достаточно. Если, наконец, заботясь обо мне, ты думаешь, что не надо тратить моего достояния, то здесь есть чужеземцы, которые готовы за тебя заплатить; один из них — Симмий фиванец — уже принёс необходимые для этого деньги. То же самое готов сделать Кебет и ещё очень многие.

[...] Что касается меня, так мне стыдно и за тебя и за нас, твоих близких, если станут думать, что всё это произошло с тобой по какому-то малодушию с нашей стороны. [...] Вот ты и смотри, Сократ, как бы кроме беды, не было бы и позора для нас с тобой. Всё-таки подумай, — впрочем, думать уже некогда, а нужно решить, решение же может быть только одно. ... Право, Сократ, послушайся меня и ни в коем случае не поступай иначе.»

Теперь несколько строк из Колупаева:

« — Ты, Сократ, можешь вполне располагать моим имуществом, и я думаю, что его будет достаточно. Если, наконец, заботясь обо мне, ты думаешь, что не нужно тратить моего имущества, то вот твои иноземные друзья, которые здесь, готовы помочь. Один уже здесь — Симмий из Сибириса. (Колупаев очевидным образом ухудшил перевод Соловьёва — примечание моё). [...] — Что касается меня, Сократ, то мне стыдно и за тебя, и за нас, твоих близких, если станут думать, что всё это случилось с тобою по какой-то скаредности с нашей стороны. Вот ты и смотри, Сократ, как бы всё это не оказалось не только вредным, но и позорным для нас с тобою. Однако, подумай. Вернее, впрочем, что и думать-то уже некогда, а нужно решать. И решение может быть только одно. Но умоляю тебя всячески, Сократ, послушайся меня и ни в каком случае не поступай иначе.»

(опять хуже, чем у Соловьёва)

Такое же сопоставление я мог бы привести ещё одно (а может и больше, но одно точно), но желающие могут это сделать самостоятельно при наличии в библиотеке сочинений Платона, а цитаты довольно большие.

Есть ещё один древний оратор, который в отличие от Сократа, выдуманного Платоном, существовал на самом деле. Это Исократ (возможно, Платон просто немного упростил имя этого человека), и его Колупаев тоже цитирует в своей книге, без ссылок, разумеется, но при этом более тщательно меняя перевод. Приведу два отрывка из речи Исократа «Панегирик» в переводе К. М. Колобовой (человек, интересовавшийся античными ораторами, мог найти этот перевод в приложениях к журналу «Вестник древней истории» за 1965 — 1969 годы).

Отрывок первый:

«Такая война лучше мира, она скорее похожа на священное посольство, чем на поход; она полезна и для тех, кто стремится к мирной жизни и кто мечтает о войне. Одни могли бы спокойно извлекать пользу из своего добра, другие — приобрести большие богатства за чужой счёт.»

Отрывок второй:

«Мы даже не доставим неприятностей городам, производя у них набор воинов, что теперь, при нашей войне друг с другом, для них в высшей степени тягостно: ведь гораздо меньше будет желающих остаться на родине, чем таких, которые предпочтут принять участие в походе. Какой юноша, какой старец настолько равнодушен к славе, что не захочет вступить в это войско, возглавляемое афинянами и лакедемонянами, в войско, которое собирается ради свободы союзников и отправится в поход по воле всей Эллады для отмщения варварам? А какие молва, память, слава должны стать уделом людей, отличившихся в великих делах, и при жизни, и после смерти!»

Теперь соответствующие места из «Сократа Сибирских Афин» (говорит Исократ, часть первая, глава семнадцатая.)

Первый отрывок:

« — Это единственная война, которая лучше, чем мир! — гремел оратор. А ведь на вид-то был уже совсем стар и немощен. — Похожая больше на лёгкую прогулку, чем на поход, она выгодна и тем, кто хочет мира, и тем, кто горит желанием воевать. Те смогут открыто пользоваться своим богатством, а эти разбогатеть за чужой счёт.»

Второй отрывок:

«Нам даже не придётся обременять города воинскими поборами: желающих отправиться в этот поход будет гораздо больше, чем тех, кто предпочтёт остаться в доме. Найдётся ли кто-нибудь столь равнодушный, будь то юноша или старик, кто не захочет попасть в это войско с сибирскими афинянами во главе, снаряженными от имени Сибирской Эллады, чтобы союзников избавить от рабства, а персов заслуженно покарать? [...] А какую славу стяжают при жизни, какую посмертную память оставят те, кто отличится в этой войне!»

Для такого способа сочинения художественной литературы мастерства, на мой взгляд, требуется уже значительно меньше, чем может показаться неподготовленному читателю.

Интересно, что в комментариях кандидата философских наук доцента С. В. Буренкова пояснению принципа цитирования автором Платона (об Исократе и говорить нечего, знает ли вообще о нём этот комментатор?) места не нашлось. Такой принцип цитирования, без ссылки на источник, имеет неприятное название, которое не хочется здесь приводить. Всё же книга не из одних глупостей и левых цитат состоит, она большая и достоинств в ней тоже немало.

*) Тут можно привести много примеров. Вот парочка:

« ... воздух — это очевидно, тут и припоминать нечего — есть испарение и расширение воды; мало того, сам огонь не может быть зажжён, не может сохраняться и поддерживаться без помощи и содействия влаги. Я видел также, что те жидкие масла, при помощи которых поддерживается трепетная жизнь пламени и огня, являются своего рода состоянием зрелости и сгущения воды.»

Это мне напомнило не менее идиотскую, но серьёзную, не пародийную физику воздуха из «Орды встречного ветра». У Колупаева приведённый «размышлизм» об огне (как он отличает огонь от пламени, осталось его секретом) даже и на пародию не похож.

А зачем «Диалектику природы» «Отца и Основателя» называть «Дианетикой природы»? Это и на пародию не похоже, и на шутку. Несколько ближе к шутке, правда, на мой юмор, не остроумной, располагается название работы другого «Отца и Основателя» (тоже с неназванной фамилией) — «Материализм и эмпириокретинизм». Автор в это время стоит в огромной очереди за хлебом, люди, как обычно в такие моменты, обсуждают философские и физические проблемы пространства и времени, хлеба может не хватить на всех (и он действительно скоро кончился); так что голодному автору просто не до шуток. Древнегреческую Трою он переименовал как-то совсем уж непредсказуемо и даже, на мой взгляд, не совсем прилично — в Пердячинск. Ну, хоть Новотроицком бы назвал. Сибирский юмор, однако ...

И такова вся книга. Кажется, она целиком написана в огромных очередях то за хлебом, то за водкой.

«Но что такое рыцарь без любви

И что такое рыцарь без удачи?»

Юрий Ряшенцев

Если представить Кама Сутру в виде десятисерийного фильма, то в рассказах, включённых в эту книгу, десятой, самой интересной и полезной серии, найти не удастся. Причину автор честно называет — «я очень брезглив». Он почему-то разделяет брезгливость от острого обоняния, хотя в данном случае оснований для этого разделения, на мой взгляд, не существует, — не столь важно, что конкретно ему мешало. Это важнейшее признание автор делает в одном из лучших эссе, посвящённом весьма загадочной женщине по имени Мириам. Ему не удалось преодолеть этот свой недостаток (а недостатком является избыток любого человеческого качества, в том числе и доброты) даже с этой «на редкость чистой душой и телом женщиной». Именно брезгливость помешала Ивану Антоновичу ещё в очень молодом возрасте принять молчаливое предложение Лизы с Галерной улицы, и вместо того, чтобы заняться нужным ей делом, он любовался отражениями и запоминал скульптурные «формы человеческих тел в страсти». В результате Лиза, переехав куда-то с Галерной, не оставила ему адреса.

Будь в книге «десятая серия», это превратило бы её в выдающийся философско-физиологический трактат о любви во всех её проявлениях. Кама Сутра могла бы нервно курить в сторонке.

Иван Антонович честно пишет о том, что он с женщинами делал, и столь же честно не пишет о том, чего он с ними не делал. Из рассказа об Ирине «Последняя богиня» видно, что иногда (и, возможно, не так уж редко и не только с ней) он бывал далеко не на высоте, вёл себя, как неопытный любовник, причиняя партнёрше неудобства. Причиной этого была всё та же брезгливость, кажущаяся особенно неуместной в отношениях с «богиней».

Но быть благородным рыцарем брезгливость не мешала, и он спас (вытащил из крайне неприятных жизненных ситуаций) четырёх девушек — Люду, Сахавет, Зину-Зейнаб и Ирину. Пятой могла бы стать Мириам, и Ефремов думал об этом, пытался её найти. Наверняка справлялся в Академии, где она его видела (что она там делала? может быть раньше училась в Пединституте?). Женщина, очень тщательно скрывающая о себе даже самую пустячную информацию, не могла, конечно, сразу назвать свои настоящие имя и фамилию. Естественно, поиски Мириам Нургалиевой, были обречены на неудачу. «Ты не знаешь многого из нашей жизни» — говорит она Ефремову в Москве, где, как ей, очевидно, известно, она находится в безопасности. Умудриться приехать в Москву, находясь под строгим контролем («меня решили привести к покорности»), — это кажется невероятным. Рискну предположить, что Мириам была сотрудницей органов Госбезопасности, у которых в годы войны хватало работы в крупных центрах эвакуации советской интеллигенции, одним из которых был Фрунзе.

Зачем автор написал о Валерии, неясно. Здесь загадочно всё — и судьба её и любовные отношения между ними, о которых не написано ничего. Не узнал ли Иван Антонович от Валерии нечто такое (о «страшной России», например), что не решился доверить это бумаге? Под «определение служения и восхождения» (см. главу «От автора») связь с Валерией не подходит. Видимо, хотел написать, но так и не собрался.

О письмах сказать можно лишь то, что в них нет ничего особенного, просто кое-что добавляют к облику писателя. Ну и рассказывают, хотя и совершенно не в русле основного повествования, о его третьей жене.

Интересный факт. Загадок в книге так много, что одна из них вылезла на обложку. Это инициалы издателя Юхневской. Эту тайну мне раскрыть не удалось. Может быть, недостаточно внимательно читал. Кому удалось, сообщите, пожалуйста.

Васечкин «получил пять по математике, изумив одноклассников своими познаниями в дробях». Удивительно не это, а то, что Васечкин-старший накануне дал учительнице пятьсот рублей «только бы сыночку поставили очередную пятёрку». Очередную! Ясно, что Васечкин-младший не из тех учеников, за отличные оценки которых надо платить учителям. Во всяком случае с математикой дело обстоит именно так и никак иначе — одноклассникам способности Васечкина не кажутся неожиданными. Так зачем отец делает эту невероятную глупость? Привычка бывалого коррупционера? Пусть так, но зачем он посвящает в это уголовное дело ребёнка? Он идиот? Но тогда микрорассказ из реалистического превращается в фантастический, поскольку именно таков уровень этого идиотизма. И, наконец, причём тут совесть, принявшая в рассказе облик Червя Сомнения? Учился-то Васечкин нормально. И ещё вопрос. После головомойки, устроенной Васечкину-старшему женой, мальчик принимает довольно странное решение — отныне он «всегда будет всё делать сам, в том числе и учиться ... И сдержал слово». Это надо понимать так, что он сам себя будет (почему будет, он же сдержал слово) кормить, лечить и одевать? Что ещё должен делать школьник младшего класса САМ кроме, как учиться? Чистить зубы, да на горшок ходить ...

Микрорассказ вместил в себя столько ерундистики, что лучше бы это была повесть, тогда, может быть, что-то прояснилось бы.

Многоплановая микронеудача автора.

В тридцатом томе много интересных интервью, взятых разными людьми у Бориса Стругацкого. Он выступает в них, как мудрый наставник, Учитель с большой буквы. Я всегда соглашался с его мыслями и ставил высшие оценки (на сайт пока не все занесены), но вот читаю интервью Губарева «Теорема сотворения».

«Жуком в муравейнике» мы пытались доказать теорему: если в стране существует тайная полиция — неизбежно будут умирать невинные люди. Даже если работать в этом ведомстве будут самые достойные и нравственные сотрудники. Человек, который, переходя улицу, смотрит сначала направо, в затем, дойдя до середины, налево, в городе с достаточно сильным движением долго не проживёт.»

Предположив, что дело происходит не, например, в Лондоне, а в Ленинграде и представив себе такого пешехода, я бы первым делом заподозрил, что он самоубийца или, на худой конец, сбежал из психушки. Он, разумеется, не совершает ничего противозаконного, всего-навсего нарушает правила, очень простые правила. Где в этой странной метафоре тайная полиция? Её символизируют Правила уличного движения? Но они только для психов тайна. Так что хотел этим сказать БНС?

Мне показалось, что он тут опроверг самого себя. Этот пешеход не совсем сумасшедший, он принадлежит к близкой к сумасшедшим категории людей — он самоубийца. Именно как самоубийца ведёт себя в «Жуке ...» Лев Абалкин, что с точки зрения сотрудников тайной полиции весьма подозрительно — а не управляет ли его поведением некая посторонняя сила? Так что теорему о невинных людях АБС не доказали в предлагаемом Борисом Натановичем виде. Они доказали только то, что в описанной в повести ситуации вопрос о виновности или невиновности погибшего отступает на второй план, а сотрудники тайной полиции выполняют свой долг так, как они его понимают (см. слова Сикорски о запахе серы). А понимают они этот долг абсолютно правильно.

Губарев на этом тему закрыл, и неизвестно, согласился ли он с таким «доказательством». Но важно вот что: БНС не говорит, что они теорему доказали, они её только «пытались доказать». Просто Борис Натанович не хочет признать, что в этой повести правда жизни оказалась сильнее ложного постулата, — а это свидетельство таланта её авторов, — но говорить об этом неловко.

Эта сказка могла бы войти в состав гипотетической «хрестоматии по ненавязчивому воспитанию», если такое издание когда-либо будет осуществлено. Тринадцатилетний Улле вовсе не так уж глуп, как о нём думают. Но «тормоз», как назвали бы его наши современники, он редкостный. В то же время он способен размышлять о том, что говорят о нём люди, а это вселяет надежду. Ему приходит в голову вопрос, который настоящий дурачок никогда бы себе не задал: «Неужели я такой глупый оттого, что не умею читать?». Ради этого вопроса и написана Альфредом Смедбергом* вся сказочная история, которая, как мне кажется, привела бы в восторг самого Андерсена. Тут-то и пригодился подарок королевы фей**. Не зря мудрая королева подарила Улле семь желаний. Она предвидела, что бОльшую их часть он растратит впустую. Но вот произнесено (пусть мысленно) ключевое слово — ЧИТАТЬ. Дальнейший жизненный путь Улле с этого момента будет освещён (или освящён) светом этой вспышки. И он вырастет «мудрым, добрым и полезным человеком».

Те читатели, которые тоже умеют размышлять и уже давно идут в направлении указанном королевой, могут задать себе вопрос, — а кто же тот могущественный властитель, который наказал (!) королеву фей, превратив её в лягушку на такой большой срок — на целые сутки? Это на первый раз, вероятно; за следующий подобный проступок он бы осталась в лягушачьей шкуре до подбора стрелы какого-нибудь скандинавского принца. Кто же так уважает и защищает лягушек? Да и не только их, наверно? Придётся вспомнить биографию Василисы Премудрой.

Очень полезная сказка.

*) О Смедберге никакой информации не нашёл, кроме дат рождения и смерти 1850-1925. Вероятно, надо искать на шведском языке.

**) В аннотации фея названа эльфой. Может быть, феи и эльфы это очень близкие разновидности мифических народностей, а может быть эльф это и есть фея, но мужского рода. Это пробел в моём образовании. В русских сказках тоже есть феи, но они называются хозяйками (Медной горы, например). И впервые встречаю такое написание. Эльфов женского пола обычно называют эльфийками. Интересно, кто придумал термин «эльфа».

Эту толстую книгу хвалят за тонкий юмор. Присоединяясь к хору, приведу два примера:

»... дом мистера Лассельса на Бретон-стрит* считался одним из лучших в Лондоне. Он изумлял тем совершенством, какого может достичь лишь очень богатый и незанятый человек, посвятивший бОльшую часть времени собиранию картин и скульптур, а бОльшую часть душевных сил — выбору мебели и обоев. Лассельс обладал безупречным вкусом ...».

«Он пробормотал что-то о честном выражении лица мистера Норрелла.

Йоркских волшебников такой ответ явно не удовлетворил (а если бы они имели честь самолично лицезреть мистера Норрелла, этот довод убедил бы их ещё меньше).»

Как выясняется по ходу повествования, Герберт Норрелл действительно довольно глупый и к тому же чрезвычайно вредный мистер. В конце, избавившись от влияния плохого человека, мистер Норрелл исправляется.

Тема юмора Кларк достойна отдельного исследования. Мне же в этом далеко из ряда вон выходящем романе показался в большей степени заслуживающим внимания его сатирический уклон. Начну с маленького вступления, к сатире отношения не имеющего.

Самым приятным для меня сюрпризом было ясное, хотя и малозаметное указание на местонахождение описываемой автором части большого альтернативного мира. Это одно из отражений Амбера во времена правления короля Оберона. Джон Аскгласс называет себя сюзереном этого могущественнейшего повелителя светлой части веера миров.** В главе 34 джентльмен с волосами, как пух на отцветшем чертополохе (очень неприятный тип, как постепенно выясняется, настоящий злой волшебник, просто изверг) приводит Стивена в некий город на краю пустыни. Попасть в это место пешком можно только тем способом передвижения, которым пользуются герои Хроник Амбера. Собственно говоря, хотя Амбер и невообразимо далёк от мест, где происходит действие романа, этот лёгкий но многозначительный поклон Сюзанны Кларк в сторону Роджера Желязны пришёлся мне очень по душе. С Амбером роман Кларк связан ещё одной незаметной ниточкой, о которой скажу позже.

В остальном действие романа никак с Амбером не связано. Главное здесь — это постоянные насмешки автора над всем английским обществом начала 19-го века (от оборванца, старающегося казаться чародеем, до министров и членов королевской семьи и, страшно сказать, самого короля Георга), которые рикошетом замечательно метко попадают в кое-какие современные, с позволения сказать, лица, в виде пощёчин.

Издевательства над английской армией мне понравились больше всего. Эти эпизоды до такой степени напоминают правдивые рассказы барона Мюнхгаузена, что начинаешь представлять, как Сюзанна Кларк пишет свой роман, а перед ней на столе лежит небольшой томик Распе, куда частенько заглядывает. Короткий отрывок приведу полностью:

«Проведя рекогносцировку, полковник Виккери выяснил, что в лесу полным-полно французских солдат, готовых обстрелять британскую армию. Офицеры обсуждали, что делать, когда появился лорд Веллингтон. «Полагаю, мы могли бы обойти лес, — сказал Веллингтон, — но это долго, а я спешу. Где волшебник?»

Кто-то ушёл и привёл Стренджа.

«Мистер Стрендж, — сказал лорд Веллингтон, — думаю, вам не составит труда переместить несколько деревьев. Пожалуйста, уберите лес!»

Стрендж сделал, как было приказано, и перенёс лес на другую сторону долины. Французы остались на голых камнях без всякого прикрытия и быстро сдались.»

Стрендж быстро и точно выполнял и другие аналогичные поручения Веллингтона — менял русла рек так, чтобы англичане оказались в лучшей позиции, чем французы; строил за одну ночь дороги «римского образца, с хорошими канавами на обочинах для стока воды и плотно подогнанными плитами на поверхности» (дороги и многочисленные наколдованные мосты исчезали через час после того, как по ним проходил последний солдат английской армии); перенёс однажды на несколько миль целый город (Памплону), т. к. Веллингтону не хотелось исправлять ошибку на карте (эти два деятеля привели местность в соответствие с картой).

Всё это сплошная сатира и немного юмора. Веллингтон побеждал французов отчасти, конечно, потому, что в Испании не было Наполеона (Сульт, Мармон, Массена и другие генералы допускали грубейшие промахи), но, главным образом, по причине поддержки англичан испанскими партизанами; не нужна была испанцам французская культура, они предпочитали жить в дикости, но оставаться свободными***(и чтобы на их троне не сидел бездарный брат Императора). Примерно такая же мистерия происходит и в 1815 году при Катр-Бра и Ватерлоо, где магическая активность Стренджа становится ещё более масштабной, чем в Испании. Зачем автор делает из Веллингтона идиота (хватило бы и его просто фантастической недальновидности в первом разговоре с волшебником), не очень-то понятно, ведь даже французские офицеры в своих воспоминаниях о пиренейских сражениях пишут о его действиях с уважением.

Вот многозначительное свидетельство маршала Сюше из последней главы его мемуаров (речь идёт о военных действиях 1814 года):

»... ход событий ускорился. 8 сентября пала крепость Сан-Себастьян и подходила к концу оборона Памплоны. 7 октября армия под командованием лорда Веллингтона форсировала Бидассоа, овладела позицией при Круа-де-Букет и у форта Байонет, перенеся во Францию театр военных действий, естественной границей которого до сих пор являлись Пиренеи.

Это полностью изменило ситуацию, и наступление французских армий в Испании сделалось совершенно невозможным.»

Не менее важно, как мне кажется, свидетельство самого Наполеона. Приведу маленький отрывок из книги Эндрю Робертса «Наполеон: биография»:

«На страницах Le Moniteur Наполеон мог называть Веллингтона «сипайским генералом», но в частных беседах он восхищался решительным применением англичанином тактики выжженной земли при отступлении к линиям Торриш-Ведраш. Наполеон сказал Шапталю: «В Европе лишь Веллингтон и я способны на такое. Но разница между нами в том, что Франция ... меня осудит, а Англия [его] одобрит.» Это было правдой: Веллингтона, как правило, не критиковали за применение в Португалии тактики выжженной земли, а Наполеона, примерно так же действовавшего в Палестине и Пруссии, а впоследствии в России, сурово осуждали.»

(Жан-Антуан Шапталь — учёный и государственный деятель, написавший воспоминания о Наполеоне)

Когда Стрендж проникает в сны пленных неаполитанцев, на помощь автору приходит Льюис Керролл. «Одному солдату снилось, что его преследует Жареный Бараний Окорок****. Загнанный на дерево, бедолага плакал от голода, а Бараний Окорок кругами носился внизу, угрожающе тыча в сторону несчастного выпирающей костью.»

«Другой во сне шёл по лесу и неожиданно встретил покойную мать. Она рассказала, что только что заглянула в кроличью нору и увидела там Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу римского и русского царя. Солдат спустился в нору и увидел Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу римского и русского царя, которые оказались одним толстяком-великаном с ржавыми железными зубами и глазами как тележные колёса. «Ха! — ухмыльнулось чудище.- Ты что думал, мы разные люди?» Потом великан сунул руку в кипящий котёл, вынул оттуда младенца (в котором спящий узнал своего малютку-сына) и проглотил.»*****

Для Стренджа эти сны оказались малосодержательными, но для читателя это опять приятная встреча со старыми знакомыми из разных сказок. Второй сон имеет абсолютно ясное истолкование практически в любом историческом периоде. Разве только применительно к настоящему времени мне этот сон кажется верным отражением жизни не полностью, а где-то примерно процентов на семьдесят шесть.;-)

Английский джентльмен в изображении Сюзанны Кларк выглядит так:

«Есть особая порода джентльменов, которая встречается исключительно в Лондоне. Их главное занятие — одеваться дорого и по моде; жизнь они проводят в праздности, азартных играх и пьянстве, по несколько месяцев кряду живут в Брайтоне и на других модных водах. Порода эта достигла своего совершенства в Кристофере Дролайте. Даже лучшие друзья признают, что он не обладает ни одним хорошим качеством.»

»... тишину он заполнял собственной болтовнёй, а к недружелюбным взглядам привык и давно не обращал на них внимания.»

Мадам Кларк права во всём, кроме одного — таких типов полно было в любой европейской столице, а в Петербурге и в Париже уж никак не меньше, чем в Лондоне. Было и есть сейчас.

Теперь несколько слов о королях и императорах.

Вот крайне неприглядное описание английского короля.

«Безумие короля усугублялось слепотой. Радужка была затянута мутно-голубой плёнкой, белки глаз напоминали цветом скисшее молоко. Тронутые сединой волосы грязными прядями свисали вдоль дряблых, в сетке лопнувших сосудов, щёк. С безвольных губ стекала слюна. Белая борода была почти такая же длинная и неухоженная, как и волосы. Король ничуть не походил на те портреты, которые доводилось видеть Стренджу, ведь их писали в то время, когда его величество пребывал в здравом рассудке. В своём нынешнем облике, со спутанной бородой, с растрёпанными волосами, в длинном пурпурном халате король походил на трагического старика из шекспировской драмы, точнее, сразу на двух трагических стариков: безумный и слепой, он был Лиром и Глостером в одном лице.»

Если в этом портрете первого лица великой страны не содержится намёка на нынешний уровень её «величия», то я ничего не понимаю в литературе. Разве нынешняя Британия не напоминает целый дом, населённый толпой трагических и трагикомических стариков, называемый домом престарелых? А вокруг этого дома ещё бегает и кривляется толпа джентльменов типа Дролайта. Печальная карикатура на бывшую великую империю.

Вернусь к Амберу. У Георга III было 15 детей. Причём, девять сыновей, девять английских принцев. У короля Оберона столько же, если считать законных (но так и надо считать, что же это за король, если у него нет незаконных отпрысков) и не считать двух, которые умерли задолго до событий романа. Девять принцев и четыре принцессы — Фиона, Флора, Льювилла и Дейрдре. Не имел ли в виду семью Георга Желязны? Сомневаюсь в этом, но совпадение очень показательное. Стоит только сравнить могучих и симпатичных принцев Амбера с деградирующими английскими принцами, по поводу которых в романе Кларк мельком проскальзывает сожаление о том, что последние пока не повешены (подразумевается, что стоило бы). Желязны может быть и не думал о сходстве и различиях семейств Оберона и Георга, но Кларк определённо имела всё это в виду, поскольку, повторяю, Английское королевство в её романе это одно из отражений Амбера.

В снах, посылаемых Стренджем Александру I семь ночей подряд, Наполеон «превращается в волчицу и съедает сначала кота русского императора, потом его собаку, затем коня и, наконец, его прелестную любовницу-турчанку. Потом волчица принимается за друзей и родственников императора ...» Здесь автор, посмеиваясь над русским императором, не только отдаёт должное британской разведке, знающей о нём всё (от былого могущества у лордов только разведка и осталась), но и тонко оскорбляет французского императора (а, следовательно, и Францию) представляя его в образе волчицы, а не волка, и намекая таким образом на нелегитимность его правления и на то, что думал по этому поводу Александр.******

И, наконец, нечто удивительное, написанное Сюзанной Кларк об английском правительстве начала 19 века. Только ли об английском? 19 века? Посмотрим:

«Не то чтобы министры страдали тупостью, — напротив, среди них встречались блистательные умы. Не были они поголовно мерзавцами — среди них попадались безупречные семьянины, любящие детей, музыку, собак и живопись. И всё же кабинет был настолько непопулярен, что, если бы не речи министра иностранных дел, вряд ли удалось бы провести хоть один вопрос через палату общин.

Министр иностранных дел был несравненным оратором. Как бы низко ни стояло правительство в общественном мнении, стоило министру иностранных дел заговорить — ах! насколько в ином свете всё представало! Как быстро всё дурное оказывалось виною прежнего кабинета (ужасных людей, совмещавших общую тупость с коварством умыслов). Что касается нынешнего кабинета, со времён Античности мир не видел мужей столь добродетельных и столь оклеветанных врагами. Все они мудры, как Соломон, благородны, как Цезарь, бесстрашны, как Марк Антоний; никто более министра финансов не напоминает Сократа своей честностью. Увы, несмотря на все эти добродетели и дарования, министрам никак не удавалось добиться успеха в борьбе с Францией, и даже самый ум их вызывал нарекания.»

Ну, что же — убедительно, остроумно, современно (см. выше о пощёчинах рикошетом). Читая этот роман, я постепенно пришёл к выводу, что Сюзанна Кларк это британский Салтыков-Щедрин. Но, чтобы в этом романе понимать всё, надо быть англичанином, да ещё хорошо образованным. Мне осталось неясным, почему сэр Уолтер Поул получил бутылкой мадеры по голове именно от Ричарда Бринсли Шеридана, комментарий мне кажется неполным, да и было ли такое в жизни Шеридана? Если не было, зачем это выдумано? Не могу объяснить, зачем в романе описывается набросок, сделанный Гойей (Стрендж в окружении мёртвых неаполитанцев), и отсутствующий среди его работ. В смысле, ничего похожего мне найти не удалось. Комментария к этому в книге нет. Возможно, детали такого рода (упоминания Шеридана, Гойи, Крукшенка и других реальных лиц) нужны для более прочного вплетения фантастики в реальность. Но для чего автору было нужно, чтобы Мария Авессалом (дочь то ли волшебника, то ли прохиндея Грегори Авессалома из 16-го века) дожила до 145-и лет?

Повторяю — тут надо родиться в Англии и быть «представителем холодной, бездушной расы» (мысль Стивена, стр. 791). Тогда многое в романе будет звучать совершенно иначе, в том числе и слова джентльмена с волосами и т. д., обращённые к Стивену: «Британские законы! Тьфу! Что за ерунда? Я думал, ты уже понял, что британские законы придуманы для жалких людишек!»

*) Или Брутон-стрит, в романе (изд. 2016 г.) эта улица называется по-разному.

**) В Англии некоторую часть бескрайних владений этого короля принято называть Страной Фей, в России к миру Амбера можно применить определение «веер миров», введённое в оборот Василием Головачёвым.

***) Вот как Кларк описывает испанских партизан. Саорниль — личность реальная.

«Саорниль и его люди и впрямь были самыми отъявленными головорезами, каких только можно себе представить: вонючие, небритые, с саблями и кинжалами за поясом, с ружьями за спиной. Их одежду и конские попоны украшали жуткие образы: черепа с перекрещенными костями, пронзенные кинжалами сердца, вороны, выклёвывающие глаза, виселицы, распятия на повозках и прочие приятности.»

Очень похожие люди и в настоящее время ходят в союзниках у британцев. А были ещё басмачи.Традиция?

****) В переводе Демуровой это Бараний Бок, в переводе Орла — Баранья Нога. У Сюзанны Кларк четверо переводчиков и все (или большинство) предпочитают видеть на столе баранину в более конкретном исполнении — в виде жареного окорока.:-)

*****) Зачем автору понадобилось два раза перечислять всех четверых? Чтобы читатель вник в этот образ как можно глубже? Или чтобы подчеркнуть его историческое общемировое значение? Но куда уж глубже тут вникать, и стоило ли так примитивно подчёркивать значение того, что абсолютно ясно с первого раза.

******) См. историю королевы Изабеллы, жены Эдуарда II, и роман Мориса Дрюона «Французская волчица».

Эта история на сказку совсем не похожа и, как сказка, не воспринимается. Это скорее магический реализм. Любопытные выводы можно сделать из этого маленького шедевра. Тролли когда-то были более культурным народом, но, будучи вытесненными человеком, деградировали в дремучих лесах. А ведь изобрели же их предки стиральный порошок, который потомки считают волшебным. Людям до подобных открытий ещё предстоит долгий путь, на дворе глубокое средневековье. Хотя уже применяется динамит, ну, так это же магический реализм, так что с добычей полезных ископаемых нет проблем. Кофе, правда, они пьют постоянно, как будто это чай! Видимо, торговый путь из варяг в греки работает исправно, да и деньги у северных жителей водятся. Теперь вот медь* нашли, значит, дела пойдут ещё лучше.

Инге, главной героине рассказа, с одной стороны повезло. Выйти замуж за тролля для неё было как Дюймовочке стать женой крота. К счастью, этого не случилось. Но и за любимого человека она тоже не смогла выйти. Егерю она сразу резко отказала, потому что «гораздо больше хотела бы выйти замуж за лесничего». Но королева тут же назначила на эту должность егеря (лесничий был назначен министром природных ресурсов, о чём история умалчивает, но не на пенсию же его отправили, до этого ему ещё далеко), и девушка уже не могла пойти против воли своей повелительницы. Всё это чистый реализм.

Теперь несколько слов об иллюстрациях, ради которых (на 80%) и покупаются книги СЗКЭО. На стр. 11 изображён очень странный дом с двумя многоэтажными корпусами (сараи? холодильники для припасов? и почему такие заросли на крышах?) и скромной избушкой между ними с нереально огромной печной трубой. Не тот ли это дом, в котором поселились троллиха и её сын? Троллиха (рассмотреть её невозможно, её даже найти на картинке получается не сразу) как будто не к дому направляется, а собирается пройти мимо. Это плохая иллюстрация, непонятная и слишком тёмная. На стр. 13 иллюстрация получше, но фигуры троллей всё же мелковаты.** А вот подпись под картинкой читается легко и сразу понятно, что она сюда попала по чьему-то недосмотру. Это легко исправить с помощью карандаша, но меня этот троллинг уже начинает раздражать (см. сказку о мальчике, который ничего не боялся). А ведь я ещё далеко не все сказки прочитал, и не ждут ли меня впереди аналогичные сюрпризы?

*) Замечание первое — в аннотации золото, может быть, она написана к другому переводу. И второе — в аннотации тролли воруют у людей вкусную еду. Воруют они только запах этой еды. Автор аннотации оклеветал бедных человекообразных. Уверен, что в оригинале этого нет и в переводах тоже.

**) Спасают сказку (и авторитет художника) остальные три иллюстрации, особенно хорош старый тролль.

Сказка умная и вызывающая очень прозрачные ассоциации с современной жизнью. Вежливая дипломатия хорошая штука, но, как известно, доброе слово плюс кольт сорок пятого калибра (или, на худой конец, автомат Калашникова) действуют несравнимо эффективнее, чем одно только доброе слово. Тролли понимают только силу. Правда, Косматый мишка, выступающий в сказке в роли кольта, сам недалеко ушёл от троллей. Интересно, что к ведьме, заставившей его неподвижно сидеть с не закрывающейся пастью, мишка претензий не имеет, вероятно, между ними подписан какой-то союзный договор, или ведьма просто умеет больше, чем сообщает читателю рассказчик. Сторожевой пёс, стороживший, видимо, что-то в дремучем лесу (он здесь назван Сторожевым авансом, скоро он им станет на самом деле), ничем не мог помочь мальчику, но эпизод с лечением его раненой лапы полезен для понимания процесса одомашнивания диких собак или волков. Процесс этот шёл примерно в одно историческое время везде, где жили люди, и складывался из подбора детёнышей, оставшихся сиротами, прикармливания взрослых зверей в голодные времена и вот такого оказания неотложной помощи, какое описано в сказке.

С сожалением заметил, что иллюстратор не нарисовал ни Косматого, ни Сторожевого, ни корову Лили. Из животных во всей книге нет никого, кроме лошадей, лося и огромной змеи. Зверей изображать художник явно умеет, но почему тогда он к этой сказке не нарисовал мальчика на спине коровы, как в тексте, а заменил корову лошадью?! Да и мальчика заодно переодел в костюм принца из другой сказки (про Дага и Дагу)! После длительного ночного раздумья, у меня сложилась следующая версия.

В книге сказок о гномах и троллях вполне допустим некоторый троллинг. Но он, конечно, не дело рук художника. Ему бы такое в голову не пришло. Другое дело — издатели. Устроили читателям повод поломать голову над небольшой головоломкой. Зато напечатали весь тираж быстро, поскольку обошлись без контрольного проверочного экземпляра. Точно такая же история только в гораздо больших масштабах имеет место в дополнительных томах Ладомира к Сказкам братьев Гримм и Декамерону. И это по ценам в сто раз большим! А ведь в этих произведениях троллей нет и быть не может. Но мастера толстого троллинга есть везде. Они могут даже на обложке своего издания поместить иллюстрацию к сказке ДРУГОГО автора (не того, чьи сказки находятся в книге). Вот это настоящие профессионалы троллинга!

В целом же качеством издания СЗКЭО и работами Йона Бауэра я удовлетворён. И если бы варвары из Вайлдберриза (практически без упаковки прислали) не повредили угол переплёта, на моей улице был бы настоящий праздник.

«данный цикл меня сильно разочаровал и, если честно, очень не понравился и вызвал массу негативных эмоций. В основном из-за того, что авторы всяческим образом высмеивали такие понятия как честь, благородство, стремление к добру и гуманизму.

Не знаю что другие нашли юмористического в этом цикле, лично для меня в любых юмористических произведениях не должно быть никаких убийств и жестокости.»

Из отзыва Милтин

Действие цикла происходит в космосе, но это совсем не тот космос, в который мы попадаем в романах Стругацких, Азимова, Головачёва, Артура Кларка, Хайнлайна и т. д. У названных и им подобных настоящих фантастов космос кажется настоящим, полным тайн, очарования и опасностей. Космос Громыко это просто балаган, перенесённый с Земли «на небо» для привлечения малолетних читателей. Балаган, как и положено, наполнен клоунами, не имеющими ничего общего с героями-космопроходцами. Кого-то восхищает юмор этого опуса. А если отбросить юмор, что останется от этого толстого тома? Да ничего, пустое место. За настоящим юмором обращайтесь, пожалуйста, к Станиславу Лему, к Сюзанне Кларк, к Владимиру Санину, к Александру Покровскому... Неожиданный ряд имён, но это первые, кого вспомнил. Что же касается фантастики, то боюсь, как бы чтение такого мусора не отбило у человека охоту к чтению литературы, называющейся фантастической по праву.

Стараюсь читать хороших авторов, писофантолухи попадаются мне редко. Приведу несколько примеров для прояснения вопроса — кто есть кто для меня лично. У нас это Андрей Ангелов (но не весь), Юрий Петухов (тоже отчасти), Снежана Тиге (её рассказ «Эльфийская охота» вообще ни в какие ворота). Сюда (в эту же кучу) я сваливаю и Носовского с Фоменко, поскольку вся их новая хронология это тоже всего лишь дешёвое фантастическое разводилово.* Из англоязычных назову несколько человек представленных Харланом Эллисоном в «Новых опасных видениях» (Харлан и сам не далеко ушёл от этой группы). Это Леонард Ташнет, Аль Парра-и-Фигуереда, Джон Хейденри, Эвелин Лиф, Кен Маккалоу ... пожалуй, достаточно.

Знакомство с этой книгой пополнило мой список фантописолухов Ольгой Громыко. Но люди хвалят другие её вещи. Поэтому крест на ней я пока не ставлю.

*) Добавлю Глуховского и Панова. Не сразу вспомнил, так как давно не держал в руках, а среди моих книг подобное чтиво не водится.

Отзыв на этот литературный памятник я написал уже давно, а сейчас решил дополнить его отзывом на другое издание этого замечательного произведения. Именно на издание, увидевшее свет благодаря издательству Октопус в 2018 году.

Вот этот отзыв.

«Он заплакал нежно и сказал:

- Давно уже я жду вашего прибытия!»

Мэлори «Смерть Артура», глава XVII

Это уникальное издание в переплёте из коричневой, с позолоченным рисунком, пупырчатой кожи (или отличного заменителя) с отлично подобранной цветовой гаммой иллюстраций — крупные чёрно-белые шедевры Бердсли в красно-коричневых обрамлениях с белым растительным орнаментом. Иллюстрации меньшего размера, белые на красно-коричневом фоне, тоже очень хороши.

Книгу слегка портит чуть смещённый влево золочёный узор на корешке, смещение особенно заметно по положению четырёх горизонтальных полосок; но это терпимо.

То, что нетерпимо, находится внутри, под крышками переплёта. Та самая ложка дёгтя (здесь — целая поварёжка !) в бочке мёда. Надпись на титульном (титульном, Карл!) листе гласит:

СЭР ТОМАС МЕЛОРИ

Увидя это, я «нежно заплакал» и сказал ... К сожалению, не могу процитировать самого себя, не нарушая правил сайта.

На стр. 5 крупным красным шрифтом напечатано нечто вроде развёрнутого подзаголовка. В нём четырнадцать строк, двенадцатая выглядит так — «ПЕРЕВЕДЕНА НА РУССКИЙ ЯЗЫК ИННОЙ БЕРНШТЕЙН». Правильно. И что? А то, что на стр. 800 фамилия переводчика выглядит несколько иначе — Берштейн. Опять обидели человека!

Что касается опечаток, то здесь у меня нет замечаний, поскольку я заметил всего одну (!) на весь огромный том (стр. 101). Интересно, как она сумела просочиться в текст, взятый из ЛП 1974 года, где её нет? Там, по-моему, их вообще нет. Это удивительно, но я читаю и перечитываю эту элпэшку давно и ни одной опечатки не встретил. Ну, как-то сумела, это вопрос скорее к типографии, а не к издательству. К тому же риторический.

Последнее замечание.

Если уж Октопус перепечатывал текст ЛП, где фамилия художника имеет окончание лей (Бердслей, и в русской транскрипции так принято, например Маколей, Финдлей, Веверлей), то почему в этом кожаном кирпиче художника зовут Обри Бердсли? Зачем поменяли, ведь если ориентироваться на авторитетное издательство «Наука», так уж без исключений? Или недостаточно авторитетное?

Но фамилия допускается и в этом написании, а издание всё равно уникальное, я только предупредил о некоторых особенностях этой уникальности.

И, как бомба разрываясь,

Клевета всё потрясает,

Клевета всё потрясает,

И колеблет мир земной.

Тот же, кто был цель гоненья,

Претерпев все униженья,

Погибает в общем мненье,

Пораженный клеветой,

Да, клеветой!

Шаляпин, Ария дона Базилио

Язык романа действительно на редкость красочный (и без кра тоже). Кажется, только так и можно описать падение человека (Кошше) с высокой скалы с приземлением (приводнением) в месте, очень далеко («на сотни лиг») отстоящем от основания утёса. При этом всё по науке — смещение в пространстве приводит к временнОму сдвигу, и через небольшое время Кошше проносится на самокате мимо уже известной читателю пары всадников, т. е. мимо себя и Хейдара, напрвляющихся в землю народа мары. Но, зачем это понадобилось автору? Или не ему, а кому-то из умерших марыйских богов? Может быть понадобилось для того, чтобы Кошше оказалась на корабле среди людей, предназначенных в жертву? Но кому их жертвовали? Если марыйским богам, так они уже умерли, если своим, варяжским (Хейдар — варяг, или русь) или вельдюрским богам, так они в среднем течении Юла пока ещё не появились. Одного только сочного (и с кра тоже) языка маловато, добавить бы ясности в этот язык. Очень бы не помешало.

Вот же, например, в прологе, когда при виде маленького Кула* старик говорит: «Тиде йоча». Старик — мары, но маленький кучник (кучники — степной народ), не знающий языка мары, понимает — старик сказал «это ребёнок». И читатель понимает, что тиде означает, очевидно, дети, а второе слово по такому же правилу надо читать «очай», что означает «глазей» (смотри очами). Эсперанто, а это несомненно он, вполне мог существовать в древние времена развитого самокатостроения**. Вот так бы и дальше, но нет — эти два слова на эсперанто в книге первые и последние.

Есть, правда, ещё одно слово, но тут я сомневаюсь насчёт эсперанто. Это слово — орт. Согласитесь, без невероятного, потрясающего Махися книга была бы намного скучнее. Это очень ловкий увалень, страшноватое, но добрейшее существо, ничего не имеющее общего с человеком. Ростом нам они по грудь, вместо крови в жилах ртуть. К тому же Махись очень крутой профи, т. е. настоящий профитролль. Орт (википедия исправляет «опечатку» и уводит далеко в сторону) может быть разновидностью тролля. Если читать по вышеописанному методу, то получится тро (трудно произносимое лль заглохло и отпало). Но это только гипотеза. Автор безусловно лучше меня разбирается в мифических существах, в частности, в троллях. Поэтому Махись получился у автора просто гениальным созданием, добавление которого сделало бульон романа существенно более вкусным. Махись помогает Кулу, когда тот помогает мары, но будет ли Махись помогать Кулу, переродившемуся (а правильнее — выродившемуся) в кучника, ставшему Аколом? Думаю, не будет. Можно ли быть на стороне того, кто пригвоздив кисть руки человека к дереву, любуется делом рук своих, глядя на висящего на стреле орущего человека? Акол стал таким кучно стреляющим из лука кучником (а его всегда тянуло в сторону степи, которая была его «лесом» из поговорки), и его путь разойдётся с путём справедливого профитролля.

Вернусь к языку книги.

В общем, не приветствую я такую прозу. Но коль скоро она такая, то и Смысл должен соответствовать ей, быть высоким, справедливым и ясным. А он не только не высок и не ясен, но и не справедлив. На последней странице, как подведение итогов, декларируется точка зрения Кула (ставшего только что Аколом и зараз же автором). «И совсем не надо было всматриваться в копошение в сосновом бору на восходной стороне. Не было ни знамён, ни вымпелов у народа, отказавшегося от собственной земли. Народ без достоинства не заслуживает внимания.» Это мары отказались от собственной земли?! Вот это клевета! Та, что «как бомба, разрываясь, ... колеблет мир земной». Да на протяжении всей книги автор никаких сомнений не оставлял в том, что это не народ мары отказался от своей родной земли, а это земля вышла из какого-то, скорее всего, священного договора с народом. Причём внезапно вышла, чего в природе быть не может, даже в фантастической. Вся база произведения буквально за уши притянута. И вот оно получило «достойное» завершение — мары «народ без достоинства». Или последнюю страницу написал другой автор?

Но и степняки на этой земле жить не смогут. Природа здешняя не подходит для «куманской конницы», — всех коней быстренько съедят бурые и серые.

*) Не путать этого Кула с тем, которого вспоминает Кошше («Какого Кула, мучительно подумала она»), заодно с каким-то сипатым и каким-то Тотыком (кто он и где он — неизвестно), у которого она и Кул были рабами. Кул из пролога ни у какого Тотыка не служил.

**) В книге мне встретилась ещё одна примета этой древней эпохи. Арвуй-кугыза, помолодевший лет на семьдесят, жалуется на простату. Мары не изготавливают самокаты и безлошадные кары, им это не нужно, но они знают анатомию и функции внутренних органов человека. Уже одно это наводит на мысль, что автор много чего оставил недописанным, а зря.

»... я бы никогда не подумала, что на полсотне страниц можно столько нанести околесицы. Это выше человеческих сил!»

В. Ерофеев «Москва — Петушки»

«Зачем крутится ветр в овраге,

Подъемлет лист и пыль несёт,

Когда корабль ... «

А. Пушкин «Египетские ночи»

Начну с окончательного приговора:

Если совсем коротко, это смесь псевдонаучной и псевдотехнической болтологии с Одой Тупому Упорству. Людей, конечно же, очень жалко, особенно женщин.

Теперь подробнее.

Среди вышеупомянутой смеси встречаются попытки философских объяснений отношений между людьми и явлений природы очень похожие на пародирование современных французских философов. Мне эти отрывки напомнили одновременно Ролана Барта и Жан-Люка Нанси. В книге несколько таких чрезвычайно тяжело читаемых абракадаброобразных отрывков (довольно протяжённых абзацев), цитировать их просто не имеет смысла.

В книге масса загадок, которые на самом деле есть не что иное, как легко разоблачаемые фокусы. Например: способ передвижения парусно-винтового корабля и работы «ротофрезерного» (аналогии с ротовирусом здесь нет) станка (этот способ запатентован в нашем мире бароном Мюнхгаузеном*, но мир Встречного ветра устроен как-то иначе); загадка ледников по сторонам долины (этому есть естественное объяснение — огромные полярные шапки планеты, ось вращения которой перпендикулярна плоскости эклиптики**), где живёт всё человечество (между прочим, у них есть компас, и, следовательно, магнитные полюса у планеты); парадоксальное, невозможное отсутствие на большей части самОй этой долины океана шириной около шести тысяч километров и длиной не менее 25 тысяч, куда стекают реки с ледников; абсолютная невозможность попадания последнего члена Орды в то место, куда он попал на нулевой странице книги. И т. д. Жители этой Земли не знают ни того, что она почти шарообразна (имея небольшой дефект этой шарообразности, и даже довольно близкий и почему-то недосягаемый горизонт им ни о чём не говорит), ни того, что она вращается и какова её форма, хотя некто, скрывший своё имя, написал в одной из книг (вот только библиотеку, где она хранится, никто не посещает) уже давно, что никакого Верхнего Предела не существует (а это не может не наводить на мысль об отсутствии также и Нижнего Предела). Но вера в существование Верхнего Предела — это местный религиозный культ, а в его (предела) достижении для многих содержится смысл жизни. Есть и более сложные фокусы-загадки. Одна из них — использование шлиф-машины для резки чего-либо (члены Орды режут этим устройством слежавшийся снег); в нашем мире режут другими инструментами, а шлиф-машиной только выравнивают поверхности отрезанных деталей. И это совсем не мелочь, это сразу же вызывает у читателя вопрос — что же такое творится в голове автора (сомневаюсь, что это ляп переводчика, хотя, как только черти не шутят), если он не отличает резку от шлифовки (?!). Или такой вот казус:

Цивилизация, вооружённая паровыми двигателями (и даже знающая, зачем такой двигатель может понадобиться в ванной???), умеющая не только производить высоколегированную сталь, но и получать из неё различные прокатные профили и делать из них разнообразные конструкции, например, подъёмные краны (стр. 97) (кстати, как это возможно без сварки?) ... как такая цивилизация умудрилась не изобрести железную дорогу?? Которая могла бы проходить по туннелям, поскольку ветер на поверхности земли иногда невероятно силён.

А как эти люди, особенно сообразительные фреольцы, прошли мимо открытия Кориолисова ускорения (что привело бы к революционным переменам в картине мира) при том, что у них применяется гироскоп (!), ведь они же ходят зигзагами вдоль экватора, часто переливая вино (виноград где-то выращивают в таком-то климате? Вероятно, там же, где и амарант, из которого делают паркет) из бочонков в бутылки через воронку? Видимо, причина в том, что прекрасная Кориолис не входит в состав экипажа «Физалиса», она всего лишь фаркопщица (где комментарий, ребята!) в Орде.

Самое время процитировать один особенно понравившийся мне разговор:

«Эрг замолчал и уставился в пустоту, что на него было совсем не похоже.

— Ты ещё что-то хочешь сказать, Эрг?

— Да, но только вы пообещайте ...

— Никому не говорить?

— Ни Пьетро, ни Голготу, ни даже Фиросту. Никому.

Мы с Ороси тут же, не сговариваясь, плюнули в знак подтверждения.»

Кто перенёс на героев книги собственную оригинальную привычку — автор или переводчик — очередная загадка. Или дело в том, что для Дины Мартен-Буйе русский язык не родной? Скорее последнее, т. к. в книге подобные перлы встречаются не редко.

Долго пытался понять, что означает название 4-й главы «Крепость остова» где Караколь представляет Орду экипажу «Физалиса». Все попытки остались безуспешными.

После остановки корабля (он из дерева) идёт «информативная» фраза: «Дерево заревело на травяном ковре ...». Почему дерево ревёт??

Но есть и нечто ещё более любопытное. «Каркас тела» Голгота (это главарь Орды, бывший малолетний преступник и крайне безжалостный тип; и ещё толстый скалолаз, умеющий разговаривать с трупами — очередные два фантдопущения автора) «весь согнулся под турбулентностью кильватера». Это когда корабль уже стоит на траве. Но через 4 страницы читатель узнаёт, что фреольскими спецами турбулентность в кильватере устранена, на что у них ушло двадцать лет. Здрассьте, мы ваши дядя Ален и тётя Дина! Ну, ладно, пусть устранена. Но разве турбулентность в кильватере устранима хотя бы теоретически? Практически разумеется нет, раз здоровяка Голгота она так корёжит даже после остановки корабля:-))).

Но, повторяю, мир очень не похож на наш (за исключением флоры и фауны*** и, пожалуй, жестокости), многое нуждается в комментариях, которые издатели посчитали излишними. В итоге «катабатический поток», «теллурическое потрясение», «срезание углов прицела» при стрельбе из арбамата, «послеобеденные обвалы», «гистерезисная паника»,«диакритика» (её можно читать наряду с пунктуацией), «четвертной по молнии», неотразимость пули при «выстреле по кривой»****, детёныши кроликов в следующей фразе уже зайчата (особенность тамошнего животного мира?) ... и т. п. словоблудие остаётся на совести людей, чьи имена и фамилии приведены на страницах минус 8 и минус 9.

Как это ни странно, в книге не всё плохо! Вторая половина главы «Альтиччио» (плюс начало следующей главы) на удивление хороша. Почему? Думаю, что здесь автор был в своей стихии. Он ни бум-бум в технике и науке, но прекрасный филолог. Другая причина аналогична — сочинитель русского варианта тоже талантливый литератор и филолог. Это ведь не перевод, — все эти палиндромы, слоговые соло, перебежный стиль, заключительный эскалетр (начало следующей главы), — всё это сочинено кем-то (неизвестно, кем, но для этого человека русский язык родной) на русском языке, уверен, что не хуже, чем в оригинале. Даже каррарский мрамор (стр. 332) пошёл в дело! Где-то там есть Каррара!

Тут я говорю — браво! Жаль только, что эти филологические шедевры не имеют никакого отношения к сюжету романа.

Несколько строк на близкую мне тему, которая почти никого из отзывистов не интересует. Это тема боевых искусств. Она, по-моему, стоит отдельного разговора.

Самый интересный и самый причудливый персонаж — Тэ Джеркка. Это не просто мастер высшей категории, но ещё и добрый (так и тянет написать — волшебник) человек, спаситель Орды от самого необычного в романе природного феномена, называемого Дубильщиком. Если бы не вмешательство Тэ, погибли бы все, возможно, за исключением Эрга. О фантастическом дыхании этого «старика» мне просто нечего сказать, кроме одного — это очередное фантдопущение автора, без которого вполне можно было бы обойтись. Зачем нужно было превращать хорошего человека в какой-то ходячий то ли компрессор, то ли вентилятор? Напрасно автор это сделал, испортил замечательный образ.

Эрг Махаон, воспитанник Тэ, защитник Орды и в существенно меньшей степени человек, чем его Учитель. В Эрге явственно проступают черты робота, зацикленного на победе и защите. В момент страшной опасности, грозящей погубить всех, он ведёт себя, как андроид, у которого в голове не мозг, а мощный процессор. Вместо того, чтобы простейшим и естественным образом пополнить понёсшую большие потери Орду ещё одним защитником, он вступает в бой с самим собой (и этот противник оказывается пострашней Силена), т. е. организует собственное самоубийство, красивое но страшно глупое. Он не знает трёх Законов Азимова и приносит своим поступком огромный вред тем, кого обязан защищать.

Последний в этом коротком списке — Силен. Редкий, но и в нашем мире встречающийся феномен — сочетание высочайшей степени мастерства (молния, как и Тэ Джеркка) с полнейшим отсутствием морали. Если совсем коротко, то Силен обыкновенный подлец. Интересна его манера вести бой. В его действиях немалое место занимает чистейшая показуха. Это видно из эпизода, в котором он ударом ноги ломает Эргу нос, — перед завершающим ударом Силен долго и совершенно бессмысленно кувыркается в воздухе. Ему, вероятно, кажется, что таким маневрированием он сможет притупить бдительность противника. И он достигает своей цели, но энергии на это тратит раз в десять больше, чем требуется. Кроме того, действовать ногами на уровне выше пояса противника столь высокого класса, как Эрг, очень рискованно. Это тактика неопытного бойца, тут автор немного недодумал. Эрг боец очень быстрый и очень сильный, с отличной реакцией, такой может и перехватить ногу, и это будет означать конец поединка. Силену просто повезло, но не надолго. Эрг, очевидно (и в книге об этом сказано), устал, но за несколько спокойных мгновений в самом конце боя сумел частично восстановить силы и одержать очень эффектную победу.

*) Как известно, барон оформил патент на изобретение остроумного метода вытаскивания самого себя вместе с конём из болота.

**) Раз уж зашла речь об астрономических характеристиках, то вот интересная деталь — тамошняяя луна обращена к Земле всегда одной стороной:-[. Что хотел сказать этим автор? Он этим что-нибудь прояснил для читателя?

***) Я думаю, всем ясно, почему в огромном болоте-озере не водятся анаконды и крокодилы. Предсказание мудрого Тэ Джеркка о последней Орде должно сбыться.

К флоре и фауне у меня нет претензий. Звери похожие, трава зелёная (это есть в тексте). Вывод — основа жизни фотосинтез, воздух состоит из кислорода и углекислого газа. Но претензии есть к другим фундаментальным основам этого мира. Умная Ороси говорит, что «вода — замедленная и загустевшая форма ветра» и «когда ветер сжимается ещё больше, то он превращается в стекло или, как говорят аэрудиты, в хрусталь ...» и «Когда же ветер достигает крайней сжатости, хрусталь превращается в алмаз.» Ничего не зная о химических элементах, не зная ни формулы воды, ни формулы хрусталя (разновидность кварца), ни, очевидно, структуры алмаза, люди рассуждают об устройстве природы в целом. Звучит, как пародия на науку (стр. 149-148). В нашей истории нечто подобное тоже было, но не в те времена, когда уже были изобретены паровая машина, гироскоп и способ получения легированной стали. Зачем здесь (в этой книге) представлено столь идиотское смешение эпох, которого не может быть? Вот мой главный вопрос и наиболее существенная претензия к автору.

****) В книге поразительное количество фантдопущений, граница которых с глупостями иногда практически не различима. Одно из них (кроме уже упомянутых) это маленький каракольчик, родившийся у Ороси от двух мужчин (что от обоих, это она вешает на уши Сову Шевченко:) Строчнису). Этот сов. человек в конце совсем уже близкий к помешательству, — начинает называть умершую Ороси (Мацукадзе Меликерт, между прочим; как возникли эти украинско-грузинско-армянско-прибалтийские аллюзии?) Каллироей, которая давно погибла. Малыш (или малышка) очень быстро теряется, поскольку автор не имеет ни малейшего представления о том, что с ним делать. Причём, очевидно, что этот ребёнок у Караколя не единственный, — трубадур пользовался огромным успехом у женщин. Жаль, что ничего не известно о судьбах этих автохронов.

PS. Продолжение см. в моей АК.

«Казус Вагнер» одна из самых интересных работ великого философа, позволяющая вывести некоторое суждение (не бесспорное, конечно) о его философии в целом. Она полна неожиданностей, их там куда больше, чем на улице в одном старом фильме. Первая неожиданность:

«Вагнер — великая порча для музыки. Он угадал в ней средство возбуждать больные нервы, — для этого он сделал больною музыку. Он обладает немалым даром изобретательности в искусстве подстрекать самых истощённых, возвращать к жизни полумёртвых. Он мастер в гипнотических приёмах, он валит даже самых сильных, как быков.»

«Искусство Вагнера больное ... [ ... ] ... выбор его героев и героинь, если посмотреть на них как на физиологические типы (— галерея больных! —) ... «

Я люблю германскую мифологию, и не могу быть равнодушным к её музыкальному воплощению. И вот оказывается — «порча», «больные».

Вот что, по мнению Ницше, мог бы сказать сам Вагнер (точнее, принявший облик учёного музыканта его УСПЕХ):

«Мы знаем массы, мы знаем театр. Лучшие из сидящих там, немецкие юноши, рогатые Зигфриды и другие вагнерианцы, нуждаются в возвышенном, глубоком, побеждающем. Всё это мы ещё можем. И другие, также сидящие там, образованные кретины, маленькие чванливцы, Вечно-Женственные, счастливо-переваривающие, словом, НАРОД, — также нуждаются в возвышенном, глубоком, побеждающем. У них у всех одна логика: «Кто сшибает нас с ног, тот силён; кто возвышает нас, тот божествен, кто заставляет нас что-то чуять, тот глубок». Решимтесь же, господа музыканты: будем сшибать их с ног, будем возвышать их, будем заставлять их что-то чуять. Всё это мы ещё можем.»

Здесь главное — это представление (тоже неожиданность) образованного музыканта о народе, как о стаде счастливо-переваривающих кретинов. Такое представление свойственно не только музыкантам, оно широко распространено среди начальников чуть выше среднего уровня и является следствием неосознаваемого ими комплекса неполноценности. Не судит ли философ о музыканте по себе? Нельзя исключать и это.

Так что же, согласно Ницше, великому композитору был присущ этот комплекс? Ну, во всяком случае, из того, что музыку он писал героическую и воспевал героев, нельзя сделать однозначный вывод, прав Ницше или нет.

Иногда кажется, что Ницше просто эпатирует читателей. А как иначе понимать вот это:

«Что такое для НАС раздражающая суровость увертюры к Тангейзеру? Или цирк Валькирии? Всё, что из вагнеровской музыки стало популярным также и вне театра, обладает сомнительным вкусом и портит вкус. Марш Тангейзера, по-моему, возбуждает подозрение в мещанстве; увертюра к Летучему голландцу — это шум из ничего;»

Это не словоблудие ли? В серьёзном философском эссе? Думайте, что хотите. А почему бы и нет? Ведь Ницше может сказать нечто умное, а на соседней странице заявить о том же нечто совершенно невразумительное и недоказуемое. Вот пример:

«Вагнер ... отбросил все законы, говоря точнее, всякий стиль в музыке, чтобы сделать из неё то, что ему было нужно, — театральную риторику, средство выражения, усиления жестов, внушения, психологически-картинного.» (перевод немного корявый, ничего не поделаешь).

Хорошо, думает читатель, значит такова музыкальная истина в музыкальной драматургии Вагнера. Кстати, Ницше называет его без иронии «изумительнейшим гением театра». И на следующей же странице — удивительное заявление:

«Музыка Вагнера никогда не является истинной. Но ЕЁ СЧИТАЮТ ТАКОВОЮ — и это в порядке вещей.»*

При этом философ ссылается на великого актёра Тальма, считая Вагнера прежде всего актёром. Но Тальма не был авторитетом в области оперной музыки.

Что тут можно ответить. Скажу, что думаю. Философия Ницше никогда не является истинной. Но многие её считают таковою. И это, к сожалению, тоже в порядке вещей.

*) Чем же был так недоволен Ницше в музыке Вагнера? Думаю, просто не понимал её, как это часто случается с музыкой композиторов-революционеров. Музыкальных революционеров. Вагнер был хорошим писателем-фантастом, он сам писал либретто для своих опер, где действуют боги, герои и мифические существа.

А либретто это и есть литературное переложение легенды для постановки её на оперной сцене. Для решения своих специфических драматургических задач Вагнеру была нужна особая музыка. Вот, собственно, и ответ на все вопросы Ницше к композитору. Не зная ответов, он их придумал и сделал это крайне неудачно, превратив по ходу работы казус Вагнер в казус Ницше.

На вопрос Вольтера — «Кого из итальянских поэтов вы ставите выше всех?» — Казанова отвечает — «Ариосто. Я не могу сказать, что люблю его более прочих. Он для меня единственный.» «Но других-то вы всё-таки знаете?» — спрашивает Вольтер. «Полагаю, что прочёл всех, но все они бледнеют рядом с Ариосто» — резюмирует Казанова.*

Триандафилиди совершил подвиг, создав полный перевод Роланда, и сделал это красиво. Мне кажется этот перевод удостоился бы похвалы самого Пушкина, чей перевод двенадцати стансов из песни 23 до сих пор был, на мой взгляд, лучшим Ариосто на русском. У Пушкина не было времени на подобные деяния, он сам был российским Ариосто, и в результате мы получили «Руслана и Людмилу».

На этом обсуждение поэтической темы я закончу и перейду к теме, пожалуй, не менее интересной, хотя и второстепенной, — выбору иллюстраций для оформления обложек трёхтомника.

Третий том украшает эффектный эпизод штурма Бизерты, когда соратник Роланда Брандимарт оказывается в одиночестве на верху городской стены. Это действительно иллюстрация из третьего тома. На томе втором иллюстрация ещё более удивительная — апостол Иоанн и английский граф Астольф едут (или летят) в запряжённой лошадьми повозке на Луну. Луна здесь очень похожа на то, что мы знаем о ней сейчас. Очевидно, Гюстав Доре имел о нашем спутнике вполне адекватное для своего времени представление. Против этих двух иллюстраций существенных возражений у меня нет — отсутствие главного (и, что очень важно, заглавного) героя на втором и третьем томах вещь допустимая. Но первый том каким-то образом тоже оказался без Роланда на обложке. Это, как минимум, неожиданно и противоречит общепринятой практике. Если издают, например, Дон Кихота, то он на обложке первого тома, как правило; если цикл Купера, то на обложках тоже, как правило, Натаниэль Бампо; и т. д.

Выбор иллюстрации для обложки первого тома вообще кажется мне необъяснимым. Глядя на неё любой человек, не очень хорошо знающий поэму, а таких подавляющее большинство, решит, что перед ним один из подвигов Роланда. Трудно поверить, что эта иллюстрация помещена здесь сознательно. Определённо, тут зарыта собака. Но какой породы?

В первом томе почти рядом находятся две иллюстрации. На одной Руджер, сидя на гиппогрифе, сражается с морским змеем, спасая Анджелику. На другой Роланд совершает гораздо более трудное действо, заталкивая тяжеленный якорь в глотку чудовища. И, поймав таким образом «рыбу на крючок», вытаскивает её на сушу (Роланд был настоящим богатырём, подобным античному Гераклу). И вот мы видим на обложке первого тома не сражение Роланда за Олимпию, что было бы абсолютно верным решением, а сражение Руджера за Анджелику. Такое впечатление, что причиной этого выбора была именно Анджелика, Катайская принцесса и одна из главных героинь поэмы. Но это же абсолютно неверный подход! В результате которого трёхтомник остался вообще без главного героя на обложках. Места ему не хватило. Думаю, всё проще, и объяснение необъяснимого лежит на поверхности. Две иллюстрации оказались перепутаны. Чтобы узнать, что Роланд никогда не летал на гиппогрифе, надо было кое-какие места поэмы прочитать. Поленились, и вот она полноценная галоша (это такая собака редкой породы;-)). Да и Брандимарт, что-то (внутренний голос?) подсказывает мне, перепутан с Роландом — приняли неистового Брандимарта (а он такое там творит на стене Бизерты!) за неистового Роланда, который тоже участвует в штурме, но ничем среди прочих рыцарей не выделяется.

Давно уже сказано одним великим человеком — «ТщательнЕе надо работать». И добавить к этому мне нечего.

PS.1 Издательство ПБ не представило этот трёхтомник Книжной Палате. Результат таков — книга отсутствует даже в крупнейших библиотеках (ГПБ, БАН, Маяковка в Петербурге; Ленинка в Москве). Не хотели, чтобы их продукцию люди могли читать бесплатно. Таким образом эти товарищи очень сильно сократили количество читателей перевода Триандафилиди. А тираж всего-то 200 штук (!). Благодарен ли им переводчик за то, что они работают на себя, а не на какого-то там дядю-читателя?

*) Цитирую по изданию: Джакомо Казанова «Любовные и другие приключения» (Амфора, 2006). Очень хороший анализ поэм Боярдо и Ариосто можно найти в работе К. С. Льюиса «Аллегория любви», глава VII «Королева фей».

В этом стихотворении многие сополники (это по аналогии со словами: сограждане, соратники, собутыльники, сопельменники и т. п.) увидят половину собственной биографии. Половину, как минимум. Привести его целиком труда не составит, а читателям обоего пола не надо будет тратить время на вытаскивание с полки девятого (в нём алфавитный список) тома собрания сочинений. Вот это стихотворение:

Каков я прежде был, таков и ныне я:

Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,

Могу ль на красоту взирать без умиленья,

Без робкой нежности и тайного волненья.

Уж мало ли любовь играла в жизни мной?

Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,

В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой:

А не исправленный стократною обидой,

Я новым идолам несу мои мольбы ...

Хотя уже не жду подарка от судьбы.

Конечно же отклик в душе и в памяти каждый почувствует, как почувствовал ваш покорный слуга.*

Стихотворение приведено мной с небольшим подвохом. Интересно, многие ли поймут, в чём он, до завершения длительного процесса лазания по полкам, вытирания с книги пыли и бесполезных поисков нужной страницы. Бесполезных потому, что вы не сразу поймёте, что второпях достали не тот том. Поэтому лазать и вытирать не нужно. Стихотворение без подвоха мгновенно выдаст интернет.

*) У Пушкина подобных, находящих весьма предметный отклик в душах, стихотворений довольно много. Прочтите, например, «Дорожные жалобы» или «Друзьям» (Нет, я не льстец ...).

Главные приёмы любой сказки это, во-первых, небывальщина, а, во-вторых, волшебство. И, разумеется, комбинации из волшебства и небывальщины. То и другое может принимать самые разнообразные, самые причудливые формы.

Датская сказка «Всем починяльщикам починяльщик» обходится на словах без волшебства, то есть четыре брата поступают в разные учебные заведения и осваивают разные специальности, но из них две не использовать волшебство никак не могут. Старший брат, учившийся думать (отец называет его Разумником), достиг уровня абсолютного знания — он знает всё, без преувеличения. Всё и точка. Начиная с простого указания, на каком дереве в лесу находится птичье гнездо и кончая местом, где находится пропавшая принцесса (что совершенно исключено без магии)*. Он же предлагает план спасения принцессы, представляющий из себя вышеупомянутую комбинацию просто небывальщины с небывальщиной, приправленной волшебством. Второй брат становится Воровских Дел Мастером. Как с очевидностью следует из сказки, эта профессия не считается чем-то из ряда вон выходящим. Она столь же обыкновенна в обществе, к которому принадлежит рассказчик, как Стрелок** (этой профессией в совершенстве овладел третий брат), Разумник, или Починяльщик, на которого выучился младший брат.

Есть в тексте сказки один особенно поразительный абзац, и его невозможно не привести полностью.

«Ремесло-то своё сыновья превзошли, каждый в своём деле мастером стал, да вот беда: работы им никакой не находилось. К Разумнику никто за советом не шёл, в Воровских Дел Мастере никто не нуждался, Меткий Стрелок и Всем Починяльщикам Починяльщик тоже не знали, к чему руки приложить. И вот прослышали они, что у короля английского дочь пропала и объявлено было: кто принцессу отыщет и домой воротит, тот её в жёны получит да полкоролевства в приданое возьмёт. И порешили четверо братьев в Англию отправиться, счастья попытать.»

В каком государстве и в какие времена могла сложиться такая политическая и экономическая ситуация (а сказка не может хоть в какой-то степени не отражать жизнь), при которой люди, владеющие в совершенстве нужнейшими специальностями (а Разумник — тот вообще учёный энциклопедист, покруче всех французских просветителей вместе взятых), оказываются никому не нужными? Ответ однозначный — не могло этого быть нигде и никогда, — и это самая небывалая небывальщина во всём мировом фольклоре. И тем более такое не могло иметь место в Датском королевстве, где «подгнило что-то» ещё во времена Гамлета, а ко времени появления этой сказки (а я датирую её примерно 15-м или 16-м веками***) процесс мог только ускориться. Родную страну надо выручать, а парни искать работу в Англию едут.

В финале читателя ожидает ещё один «неожиданный сюрприз». Английского короля рассказчик выставляет не просто идиотом, а прямо-таки королём идиотов. Этот двойной король, выслушав историю спасения дочери, принимает судьбоносное решение — отдать её в жёны Всем Починяльщикам Починяльщику. Для простого человека из народа человек, умеющий «починять примуса» представляет собой, без сомнения, куда большую ценность, чем какой-нибудь яйцеголовый интеллигент. Но в сказках очень часто встречаются ситуации, когда рассказчик умеет мыслить так, как это подобает монарху. Очевидно, это не датский рассказчик позднего средневековья. Дания ещё довольно долго ожидала появления человека, который в этом смысле на сто процентов реабилитировал страну. И этим человеком стал великий сказочник Ганс Кристиан Андерсен.****

*) Это место где-то далеко в южных морях. И там идут какие-то боевые действия, судя по тому, что замок, где содержится принцесса, горит, испуская огромный столб дыма. Имеет ли это представление какую-нибудь связь с похищенной, — об этом молчок. У сказочника явно слабовата фантазия.

**) В сказке есть одна неясная никому деталь. Стрелок поражает дракона выстрелом из ружья (так в тексте — «держи ружьё наготове»). Но на картинке Пивоварова он стреляет из лука. Предполагаю, что здесь художник исправил ошибку переводчика (а, может быть, даже и самого рассказчика), понимая, что в мире магии и драконов никаких ружей быть не может (пуля поразит стрелка и на этом стрельба закончится).

***) Что означает эта датировка? Думаю, что примерно к этому времени сюжет этой (и многих других) сказки приобрёл современный вид.

****) Предвижу контраргумент в виде сказки «Новое платье короля». Я мог бы возразить, но здесь не место для анализа творчества Андерсена.

Удивительнейшая история трёх сестёр из крестьянской семьи. И кто же они? Убийцы, воровки, бездельницы, грубиянки, подлые гипнотизёрки. Родителей убили, короля обокрали, головы задурили не только королевскому советнику, но и самому королю и принцу заодно. В итоге неплохо устроили свои судьбы, удачно выйдя замуж.

Самое смешное во всём этом (а ведь и правда — сплошная смехота), что это народная исландская сказка. Где в соответствии с фольклорными традициями обыгрываются надежды и чаяния (пардон за штамп) простого народа, в частности, обыкновенных простых и наверняка неграмотных деревенских девушек. Можно понять, почему в этих сказках такие ужасные тролли, трётли и скессы — попробуй-ка придумай кого-то пострашнее местного простонародья.

А что если это самоирония (которая, например, у братьев Гримм иногда бывает совершенно явной)? Но какая-то она здесь малозаметная, настолько мало, что от однозначного ответа на этот вопрос я воздержусь.

Справедливости ради надо заметить, что в этих сказках иногда встречаются и добрые скессы (см. сказку «Йоун и скесса»). Да и злыми они бывают только для тех, кто их боится. Ведь скесса это всего-навсего огромная и невероятно безобразная старуха. Молодых скесс не бывает.

Этот анекдот азербайджанского происхождения даёт не знающему языка читателю неплохое представление об этом языке, как о богатом и выразительном. Но как относится к родному языку будущий молла и эфенди?

На вопрос учителя — В каком падеже слово «проза»? — Насреддин отвечает, что это неопределённое наклонение. И такой ответ он дал потому, что не хотел говорить, что это «прошедшее время», т. к. постеснялся затягивать время и напрасно беспокоить учителя. Насреддин вообще не знает, что такое падеж? Не может такого быть, ведь в своём ответе он перечисляет чуть ли не все грамматические категории языка — род, число, залог, наклонение. При этом создаётся впечатление, что он путает понятия «падеж» и «время». Какое может быть время у слова «проза», у существительного? Вывод может быть только один — парень издевается над учителем ради самого процесса издевательства, это доставляет ему удовольствие. Он просто оттачивает на учителе своё остроумие. На традиционное уважительное отношение к учителю на Востоке в этой истории нет и намёка. Похоже, что к родному языку он относится не лучше.

Как такой мальчик превратился в одну из самых популярных исторических фигур всей Средней Азии и Ближнего Востока, одному Аллаху известно.

В этом варианте Тимур запретил своим подданным произносить слово «мир», но сам произнёс привычное приветствие. Этим не преминул воспользоваться мудрый Насреддин. Но есть и другой вариант этой истории, не переведённый с узбекского. Тимур запретил не слово «мир», а путь к миру, переговоры о мире. Насреддин влез в это дело и поплатился за свою смелость несколькими годами тюрьмы. Правда, рассказывают, что он не отсидел весь срок. Тимур вскоре вернул его ко двору, т. к. вокруг него уже совсем не осталось порядочных людей.

Вариант анекдота, приведённый в книге «Двадцать четыре Насреддина» вообще не заслуживает доверия по очевидной причине. Словосочетание «Салам алейкум», самое распространённое приветствие в местах, где жил Насреддин, как раз и означает «Мир вам» или «Мир вашему дому». Казнить за такое мог придумать только сумасшедший. Так что второй вариант становится единственно возможным.

В этой истории (№941) Тимур называет Насреддина «Афанди». В истории (сознательно не использую термин сказка, все истории в книге — анекдоты) №942 (и не только в ней) это фамилия (героя зовут Насреддин Афанди). В предисловии этому даётся объяснение, которое кажется мне неудачным. Если Афанди это слегка искажённое обращение «эфенди», то его не следовало бы превращать ни в имя, ни в фамилию. Вот что говорит об этом Википедия:

«Эфе́нди (перс. آفندی‎, араб. أفندي‎, тур. efendi, тат. әфәнде, әfәnde — господин, повелитель, от новогреч. αφέντες — правитель, начальник) — титул и офицерское звание в Османской империи и некоторых других странах Востока в XV—XX столетиях.

Вначале форма «эфенди» использовалась также как вежливое обращение к знатным особам вплоть до султана, заменив в этом смысле термин «челеби». Начиная с XIX века как к эфенди обращаются к членам семьи султана, духовным авторитетам, чиновничеству — титул «эфенди» ставился у них сразу за именем (например, Анвар-эфенди). Форма «эфенди» применялась также при обращении к женщинам — «ханым-эфенди» или к мужчинам — «бей-эфенди», иногда к иностранцам и немусульманам. Эфенди считались в Османской империи также все грамотные граждане, в отличие от неграмотных ага. (изначальное значение слова αφέντες — человек, который может в суде защищать себя сам).

В военной иерархии Османской империи воинское звание эфенди примерно соответствовало европейскому званию лейтенант. Далее следовали звания «ага», «бей» и «паша». Воинское звание эфенди было отменено в Турции правительственным указом от 29 ноября 1934 года, а в Египте — в 1953 году. Звание эфенди носили до 1918 года также туземные офицеры колониальных войск в Германской Восточной Африке.

В современном суфизме дервиши некоторых тарикатов используют титул эфенди, обращаясь к своим шейхам.

У народов Северного Кавказа так называют муллу.

В современной Турции — вежливое обращение, наподобие английского «сэр».»

Высшую оценку этому сборнику я дал за иллюстрации (всего их 33) и за буквицы в заглавии каждой сказки т. е. за великолепную работу Пивоварова. А сказки здесь настолько разные, что оценить их скопом оказалось невозможно.

Вот шведская народная сказка «Свинопас», смесь одноимённой сказки датского сказочника Андерсена и сказки немецких братьев Гримм «Король Дроздобород». Тут меньше десяти не поставишь, т. к. это неплохой коктейль.

А вот исландская сказка «Грим приёмыш епископа». Гриму и его собаке пришлось на горном озере убить трёх братьев и их отца без всяких на то оснований. Они вынудили Грима это сделать. В сказке нет даже намёка на причину такого поворота событий. Объяснить всё тем, что горные жители от скуки со временем сходят с ума, можно, но такое объяснение всё же кажется слишком искусственным, а сказка из-за этого не заслуживает оценки выше четвёрки.

Сказку (тоже исландскую) «Горвёмб» можно охарактеризовать как совершенно бессвязную. Кто такая Горвёмб? Требушина. Тут большой знак вопроса. Пивоваров изобразил её в виде лягушкоподобного уродца. Правда в конце она превращается в красивую девушку, но только под утро, а как король сумел заставить себя лечь с ней вечером в одну постель ... это ещё один большой вопрос, видимо хорошо выпил за свадебным столом. Другой герой этой сказки некий старик, вероятно, опытный акушер, который одного за другим выбрасывает трёх новорождённых (по ребёнку в год) детей королевы за окно. Зачем ему это надо и почему король не удавил его после первого же раза, — всё это так остаётся в густом тумане. Есть какая-то связь между стариком и Горвёмб, но тут даже и гадать бесполезно. История об этом умалчивает.

Датская сказка «Волк». Едва ли это простой волк, ведёт он себя как достойный потомок самого крутого волка в мире — Фенрира. За несколько дней он съедает последовательно семь овец, жеребёнка, пастуха, работника, служанку, хозяина и его жену, собаку и кошку. И если бы кошка с собакой в волчьем животе не повздорили из-за тесноты (других причин для ссоры как будто не было), то дело кончилось бы совсем плохо. Меня так поразила творческая наглость рассказчика, что я и эту сказку натянул на десятку.

Есть в книге и настоящие, полноценные, я бы сказал — добротные сказки. Их мало и «Замухрышка» одна из них*. Тут много чего намешано. Злой тролль, от которого довольно трудно уйти, без волшебного коня (а он заколдованный принц) тут не обойтись, есть и погоня с бросанием назад разных предметов, превращающихся в препятствия (как в десятках сказок разных народов), есть в этой сказке и принцесса, замечающая у Замухрышки золотые кудри, которые он прячет под шапочкой. Но здесь она только подумала, что он не тот, за кого себя выдаёт, он спрятался и эпизод на этом закончился. Но в одной из сказок братьев Гримм принцесса стаскивает с его головы эту шапочку (и делает это даже не один раз), что запечатлено на очень живой иллюстрации Рэкхема (у меня она есть во втором томе сборника издательства «Наше завтра» 2022 года, стр. 253**). Я хочу сказать, что шведская народная сказка «Замухрышка» и сказка братьев Гримм «Железный Ганс» это при некоторых несовпадениях одно и то же.

Всего в книге 108 сказок (и 108 очень замысловатых буквиц — огромная работа проделана художником), обо всех не расскажешь. Думаю, что почитать этот сборник смысл есть, а тем, в чьей библиотеке он пока отсутствует, надо всего лишь зайти на АЛИБ. Всё таки тираж первого издания 30 тысяч.

*) Другой пример — норвежская сказка «Кари замарашка», которая есть не что иное, как скандинавская Золушка. Только с добавкой Чёрного быка и его леденящих душу сражений с многоголовыми троллями.

**) В доп. томе ладомировского издания «Детские и домашние сказки» она тоже есть, но очень маленькая, меньше, чем на четверть страницы. Ещё одна мелкая недоработка, имя коим легион.

Чудесное наблюдение, отличный рассказ. Девочка просто прелесть. Таких и сейчас сколько угодно. И ведь читает много и неплохих авторов, в их числе Тургенев, Ломоносов и Дюма. Мещерский тоже очень был тогда популярен и для молодых женщин и девушек полезен. Знакома она и с баснями Крылова. Очевидно, дома неплохая библиотека. И в институте тоже.

А в математике эта умница ни в зуб ногой.

Своё будущее, в котором не будет нужды даже в арифметике, она в общих чертах представляет, что видно из одного примера на «Согласование слов» — «Родители выдают девиц замуж за военных, которые имеют состояние и свой дом». Наденька уже не маленькая, вероятнее всего она выйдет из института благородных девиц не позже, чем через год. Значит ей примерно 13 лет. Она пишет без ошибок, но довольно косноязычна; умение нормально выражать свои мысли на бумаге приходит со временем к людям, которые много читают, к тому же ей ещё предстоит год (если не два) учёбы. Писать она научится, а что до математики ... Тут тоже всё в порядке, без этой науки она легко обойдётся, имея состоятельного мужа. Кстати, по задаче видно, что уровень преподавания арифметики в институте был достаточно высок (для домохозяйки умение решать такие задачи это просто предел мечтаний). Но, очевидно, что Наденька совсем не понимает задачу. Если бы понимала, то не начала бы рассуждать с абсолютно бессодержательной фразы («нужно сперва узнать, кто из них больше всех взнёс ...» и т. д.), а просто разделила бы сумму прибыли на части, соответствующие заданной пропорции т. е. 70 : 50 : 35, что тоже надо уметь.

В наше время в наших школах даже в старших классах трудно найти девочку, которая могла бы справиться с такой задачей (мальчика такого найти чуть полегче). Причина проста — учат решать примеры, а не составлять их по условиям задач, т. е. превращать слова в математические выражения. Соображать не учат. Из рассказа видно, что методика преподавания арифметики (математики) в средних школах (а женский институт второй половины 19 века это аналог теперешней средней школы) практически не изменилась.

Неизвестно от кого родила королева ребёнка, который был человеком во всём, кроме головы. Голова у него была ослиная. Но раз король признал его своим сыном, значит он — королевич. Но не это главное в сказке. Главное самую малость скрыто от читателя. Ослик выучился игре на лютне, стал отличным музыкантом* ... но не только. Он превратился в человека в ослиной шкуре. Итак, искусство и талант могут превратить осла в человека. Ослик сначала не знает, что он уже человек, и, увидев своё отражение в воде (зеркал в этой стране делать ещё не научились) сильно огорчается и уходит из дома. Окончательное превращение происходит, когда он понимает, что влюбился. Только человек на это способен. Ослам такого чуда природа не даровала. Он устраивает небольшую проверку своей невесте — смотрит, как она отнесётся к воле отца-короля. В сказке об этом нет ни слова, значит внутрисемейного конфликта не случилось, а ослик понял, что невеста будет послушной женой. Сюжет «красавица и чудовище» здесь присутствует в виде очень слабого отголоска.

Когда сожгли ослиную шкуру, принц немного струхнул, — он ведь обманул короля. Но всё обошлось и юноша в недалёком будущем стал королём двух королевств.

Окончательный итог таков — талант может превратить осла в человека в ослиной шкуре, но только любовь позволяет окончательно решить шкурный вопрос.

*) Музыканты среди ослов не редкость. Примерно в это же время один осёл играл в бременском квартете. Ещё один такой же квартет существовал в России (осёл, козёл, мартышка и косолапый мишка).

Сказка «Русалка» («Ундина» по Петникову; «Русалка» по Ивановой, Полевому и Бутромеевым; «Водяница» по Азадовскому, это его вклад в вереницу переводов) производит впечатление сильно сокращённого пересказа, какой-то более похожей на привычно построенную, подобной истории. Куда-то исчезло упоминание о том, как родители искали пропавших детей и не нашли. У этих брата и сестры определённо не было родителей вообще, и им было совершенно безразлично, около какого колодца играть — в конце сказки дети оказываются очень далеко от того колодца, в который они упали в её начале. Эти дети владеют магическими артефактами — щёткой, гребешком и зеркалом, — благодаря которым они сумели спастись. Их этому в сказке (кратком пересказе) никто не учил. Так что это очень непростые ребята.

Теперь несколько слов о Водянице. В комментарии к этой сказке говорится следующее: «Водяница — одно из самых злобных существ в германской мифологии. В отличие от лесных, горных и домашних духов, этот дух воды никогда не помогает людям, а лишь вредит. Якоб Гримм пишет («Германская филология», т. 1, стр. 462-463), что водяные и водяницы не только топят человека, но и убивают себе подобных, если те провели какое-то время среди людей.» Водяница из анализируемой сказки ходила в церковь (!). На иронию это как-то мало похоже (здесь я не могу согласиться с комментарием к сказке, — значит знала, как туда пробраться), и возникает вопрос — почему эту водяницу до сих пор не убили свои? Ну, очевидно же, что сказка сильно урезана в пересказе.

Странно выглядит немецкое название этой сказки — «Die Wassernixe». Здесь же, в комментарии, сообщается, что «женский водяной дух в германской мифологии, который топит людей в реке и похищает детей, чтобы воспитать из них себе подобных ... называется Nix (нем. — «водяной»).» (цитата не точная, но это несущественно). Следовательно, название сказки должно переводиться так — «Водяной дух из воды» (вариант — «Женский водяной дух, живущий в воде»). Если нет, зачем тогда перед nixe стоит wasser, зачем дух назван дважды водяным? Превратности немецкого языка?

В заключение, с позволения фантлабовцев, в котором я уверен, хочу выразить благодарность посетителю MAGNUSy за предоставление информации о ладомировском двухтомнике. Только из его описания можно узнать, чьи иллюстрации, кроме Крейна, помещены в этом издании.

Сексуально озабоченный художник Дима, познакомившись в поезде с девушкой, на следующий день в её квартире залезает ей под юбку (сукин сын симпатичен и остроумен, чем и берёт), но у неё бдительная мамаша. Скандал запускает причудливую цепочку событий, в результате которых другая девушка (с ней Дима, покинувший с позором негостеприимную квартиру, сразу же познакомился), готовая уже лечь с ним в постель, вместо этого погибает под автомобилем (всё происходит в течение одного дня).

Дальнейшие действия Димы запускают ещё одну цепочку событий, которая завершается открытием лекарства, спасшего человечество от самой страшной эпидемии.

Историк из будущего рассматривает другой вариант — вторая девушка не погибает и становится женой Димы. Всё равно в конечном счёте необходимое лекарство изобретает тот же самый человек, что и в первом варианте, т. к. в жизни Димы появляется, как уже можно догадаться, третья девушка, с которой он изменяет жене.

Пользуясь терминологией Азимова, Минимально Необходимое Воздействие (МНВ), способное изменить ход истории в данном случае историку найти не удалось. И понятно, почему. Речь ведь идёт о судьбе всей цивилизации, и вполне возможно, что МНВ такой силы просто не существует.

Способ исследования вариантов прошлого заслуживает особого разговора. Это работа с усовершенствованным изобретением Стругацких, которое названо ими «Великий КРИ» (в романе это название не упоминается, но догадаться можно на счёт раз). Исследователь вариантов Диминой жизни использует КРИ на всю катушку, заглядывая по ходу работы к молодым людям под одеяло и сравнивая происходящее там у Димы с его женой с тем, что вытворяет с Димой его более искушённая любовница. Рыбаков, таким образом, нашёл КРИ такое применение, на которое АБС даже и не намекали.

Написан роман, конечно, очень хорошо. Рыбаков, как прозаик, не слабее АБС, а иногда (диалоги, психологические портреты) очевидным образом своих предшественников и учителей превосходит.

Вернусь к работе историка из далёкого будущего. Такое применение КРИ, которое допускает Рыбаков, мне кажется аморальным и недопустимым, но, возможно, это будет разрешено очень ограниченному кругу лиц при наличии убедительного обоснования. Об этом автор тоже ничего не пишет, но надеюсь, что он тоже так думает. Но я всё равно эту методику не одобряю, и поэтому с удовольствием сообщаю читателям (и автору романа), что в просмотре второго варианта (с любовницей Димы, подбрасывающей ему наркотик) КРИ ошибся (или это автор ошибся?). Дима не попадёт в тюрьму по той простой причине, что у него будет в суде адвокат, который попросит обвинение предъявить отпечатки Диминых пальцев на полиэтиленовых пакетиках с героином. Прокурор сядет в галошу, т. к. Дима к этим пакетикам не прикасался. Конечно, это не повлияет на главную последовательность (или мировую линию, кому что больше нравится), но зато Дима проживёт долгую и счастливую жизнь со своей умной женой. Диму всё-таки жалко, художник-то он замечательный, а что не знает числа ПИ до десятого знака, это не так уж страшно.

О трудностях перевода «очень простого» стихотворения

В этом сонете нет чисто стиховых загадок (англо-латинских компаундов, например), как во многих других сонетах, которые из-за них непереводимы в принципе. Загадка тут одна — кто это написал, кому и о ком. Или о чём. Александр Скальв считает, что в сонете 87 речь идёт о стихах*, Сергей Степанов же полагает, что граф Рэтленд (автор сонета) «разыгрывает» здесь перед своей женой Елизаветой сцену «разрыва».** Мне кажется (и это же следует из нижеприведённого перевода Козаровецкого), что Степанов тут ошибается, и это не Рэтленд пишет жене, а она ему (из оригинала нельзя сделать однозначный вывод, а она вполне могла в шутку назвать себя королём). В этом случае доля розыгрыша становится заметно меньше. Возможно, произошла небольшая размолвка. Но для перевода сонет сложен просто в силу запутанности ситуации.

Лучший способ объяснить, в чём там дело, — дать прозаический перевод. Вот этот перевод, сделанный Владимиром Козаровецким, одним из тех, кто перевёл все 154 сонета (в стихах, разумеется). Это не дословный перевод, например, очень важное слово «король» (оно говорит о ценности дара) в нём отсутствует.

Прощай! Твоя любовь была мне слишком дорога, чтобы мне владеть тобой, и, весьма возможно, ты знаешь себе истинную цену: привилегия твоей высокой цены и даёт тебе свободу, тем более что моя доля в тебе была ограничена; да и как я могу обладать даже этой малостью, как [правильнее «если» (примечание моё)] не в качестве твоего подарка, и чем мне удалось заслужить право на такое богатство? Поскольку оснований для такого прекрасного подарка во мне нет, патент на владение подаренной мне доли должен быть возвращён. Всё-таки, видимо, тебе, даря себя мне, и в голову не приходило, какова твоя ценность, — или тебе довелось ошибиться во мне; теперь же, при новом, более правильном подходе, твой дар, увеличившись на сумму имевшей место недооценки, возвращается обратно.

Похоже на постановление арбитражного суда, а суду эмоции противопоказаны (король он, видите ли!). И изложить это в стихах (в 14 строках!) на первый взгляд не представляется возможным.

Вот что получилось у Андрея Ставцева:

Прощай, тобой владеть как ценным кладом

Я недостоин, цену знаешь ты,

Свободен путь, меня не будет рядом,

Мои права — ничтожные мечты.

Владеть тобой без твоего участья

Я не смогу, ничем не заслужив

Свободный дар любви. Патент на счастье

Владенья обнулён — поскольку лжив.

Себя даря и ценности не зная

Таких даров, так ошибясь со мной,

Теперь вернее судишь прозревая, —

Подарок возвращается домой.

Тобой владев, я спал и мнил — король я!

Проснулся нищий, отрезвлённый болью.

В целом перевод неплох, и, что речь здесь идёт о стихах, — ну очень сомнительно. Но сомнительно также и то, что всё это говорится всерьёз. Если принять гипотезу Степанова о двойном авторстве сонетов, то в супружеской паре Роджер Мэннерс — Елизавета Сидни лидером был конечно же граф. Получается, что предположение Степанова о розыгрыше имеет основания. Розыгрыш, т. к. в реальности всё было наоборот — не она ему была подарком, а он ей, и оба это понимали.

По переводу Ставцева у меня есть только два существенных замечания. Переводя такого мастера словотворчества («логодедала») как Шекспир, надо особенно бережно обращаться с собственным языком, соблюдать правила, не уродовать слова без крайней необходимости и смысла. Строка «Тобой владев, я спал и мнил — король я!» просто глаз режет. Не только двумя «я» (почему бы не написать «Тобой владея, спал и мнил — король я!»). Вообще надо поменьше якать без крайней нужды. Но, главное, это деепричастие «владея». Форма «владев» не употребляется (ср. потев, жалев, желав, гнив, валяв и пр.). Правильно — владея, жалея, желая, гния, валяя и т. п.). Ситуация меняется при наличии приставки (пожалев, овладев, вспотев, сгнив, поваляв); так язык устроен (всё дело в виде глагола — совершенный он или несовершенный), и его надо чувствовать, тогда и правила можно не помнить (это не всегда работает, но довольно часто).

При переводе таких сложных стихотворений с гораздо более краткого английского языка, важно не затемнить смысл, стараясь сохранить форму. Этим и страдают многие переводы сонетов Шекспира. Андрею удалось смысл не потерять. Кто кому там возвращает дар любви до конца не ясно даже из подстрочника. И не зря не ясно — такого в действительности и не было, они любили друг друга до самой смерти.

В своей пародии на перевод Андрея за смыслом я не очень следил. Главной моей целью было показать, что правила лучше соблюдать, чем наоборот.

Я был ли прав, себя жалев

(Конечно прав, отнюдь не лев),

Когда я мнил, тобой владев,

Что мне других не надо дев?

Теперь творя, едя иль пья,

Чешась об угол, как свинья,

Иль деньги пряча от ворья,

Дев не желаю вовсе я.

На счастье обнулён патент

И я, к несчастью, импотент.

Пусть я ещё интеллигент,

Но прерван мой ангажемент.

И не желав уж больше девок,

Я не ходок теперь налево.

*) Не он один так думает. Два русскоязычных американца, Владимир Гандельсман и Анатолий Либерман (каждый перевёл все сонеты), считают, что речь идёт о поэтическом даре одного поэта, который незаслуженно приписывается другому, и это недоразумение должно быть исправлено. Но актёр Уильям Шакспер не мог написать ничего подобного, обращаясь к истинному автору сонетов. Это мог сделать только кто-то равный по происхождению, а таких людей с сопоставимым талантом рядом с графом Рэтлендом как будто не было.

Но это отдельная и очень сложная тема.

**) Подробнее см. С. Степанов «Шекспировы сонеты, или Игра в игре» СПб, Амфора, 2003;

Александр Скальв «Сонеты. За кулисами сонетов Шекспира». Новосибирск, 2015 г.

Степанов и Ставцев перевели так, как если бы это мужчина пишет женщине.

По большому счёту люди ничего с чёртом поделать не могут. Сатана там (среди людей) как правил бал, так и по сию пору правит. Вот и отыгрываются люди в сказках. Ну где же можно встретить такого глупого чёрта, который знает, как сделаться маленьким, но не знает, как мгновенно перенестись в другое место, где можно будет снова стать большим? Только в сказке можно встретить такого чёрта. Ни бельмеса не смыслящего в магии. А где можно встретить такого честного чёрта, который, дав клятву, выполняет её? Только в сказке, т. к. нарушение обещания это фирменный трюк нечистой силы.

Сказки о хорошем чёрте сочинялись исключительно от сознания собственного бессилия. В том числе и в Исландии, где люди живут на крышке котла, и откуда до Ада рукой подать.

- Щас спою на площади — они мне сами весь золотой запас принесут, от городской казны до воровского общака. А потом пойдут и в Либаве утопятся, всем городским советом вместе с необходимыми документами.

— Ишь ты. Правда так можешь?

— Запросто. Аж самому страшно.

Варка единственный из учеников Луня тоже крайн (по матери). Поэтому он достиг такого могущества. Это массовый гипноз, чем-то вроде этого владели пони из романа Михаила Харитонова «Золотой ключ», поэтому их власть над электоратом была абсолютной. Остальных «птенцов-подкидышей» господин Лунь такому не научил, возможно, по причине отсутствия у них волшебной красоты голоса. Но научил он их многому (а они талантливые ученики — сами научились проходить колодцы-порталы без ключа)*, если они вшестером навели относительный порядок на огромной территории, где люди начали умирать от последствий длительной войны. «Война прекратилась сама собой, — говорит Варка, — Слишком мало таких, кто ещё способен держать оружие. В иных местах и хлеба никто не сеял. Пустые поля. Пустые деревни.» Дальше происходит такой разговор.

— Разве нас это касается? — поинтересовался Илка. — Земля-то не наша.

— Не наша.

— Скажем князю, тот поставит на границе заслон, чтоб заразу больше не заносили, — и всё.

— Что ж, это разумно и справедливо. Они вели себя хуже скотов, они виновны во всех мыслимых и немыслимых грехах. Пусть они вымрут. Все. Правда, заслон не поможет. Это носится в воздухе. Проклятие, которое ничего не знает о наших границах. Оттого, что мы будем удерживать за кордонами несчастных, нуждающихся в помощи, ненависть только усилится. Они умрут, проклиная нас. Злоба затопит Пригорье. Сначала умрут те, кого мы считаем чужими, а потом и свои, те, кого мы хотели бы защитить.

Последний монолог произносит господин Лунь, бывший некогда Крысой, близкий родственник славянского божества по имени Сварог, учитель чем-то напомнивший мне пропившего глобус географа. Но это и слова автора книги, звучащие весьма своевременно. А как называются города и сёла в этих землях? — Трубеж, Язвицы, Липовец, Кременец, Заозерск, Сенеж, Бренна, Пучеж, Раменье, Быстрицы, Броды, Коростень ... Интересные названия. В Бродах я был в командировке, в Коростень ездил в гости. Сенеж — посёлок в Московской области. А имена! Таисья, Антон, Филипп, Фома, Хелена, Ивар, Валшек (Валх), Петра, Илана, Илия, Витус, Анджей ... Очевидный славянско-прибалтийский набор. Конечно, всё это не спроста появилось в этой детской книге только для взрослых, которую, если верить аннотации, психологи дают детям, нуждающимся в помощи. В чём я сильно сомневаюсь. Почему сомневаюсь? Главное вот что — учеников-то Крыса-Лунь выбрал совершенно случайно (кроме одного), а Жданка — та и вообще не ходила в школу. Случайно появился в коллективе и Липка. Илка вообще в этой компании не должен был оказаться, была бы отборочная комиссия, не прошёл бы точно. Ланку Лунь просто пожалел. Возможно, разглядел нечто в Фамке, и она оправдала надежду. Так что подбор кандидатов на должность бога был произведён максимально неправильно, не целенаправленно , следовательно результат вызывает очень большие сомнения. Из любого, случайно попавшегося под руку воспитанника, волшебник получиться не может.

Любопытное обстоятельство — в романе нет Сил Зла. Всё зло мира сосредоточено в людях, демонам и злым духам здесь нечего делать.

Жаль, что книга полна небрежностей, перечитывать написанное у автора явно не было времени. Вот и появляются у Луня крылья, когда ему кажется, что Жданка в опасности, а потом их опять нет, как не бывало. Чем не ляп? Или вот Илка, спасая Варку от самоубийства, почему-то начинает его душить (??). И масса других непонятных моментов, в основном это разные неуместные в контексте слова.

А прекрасные мудрые крайны так и не спустились с гор. Да они и знать-то ничего не хотят. Вот и приходится обычным детям учиться трудной профессии — быть богами. А если бы не нашёлся случайно Учитель?

*) Научил снимать боль, выращивать на камнях цветы, управлять погодой, защищать товарища силой мысли, делать метательные ножи из воздуха ... Очень неплохая школа!

В сборнике Скандинавские сказки 1982 года издания (и в переиздании 2017 года) эта сказка находится в разделе Датских сказок. В книге «Детские и семейные сказки» братьев Гримм она называется «Медвежья шкура» (пер. Э. Ивановой). В сборнике изд-ва Алгоритм «Настоящие сказки братьев Гримм» (книга красивая, но плохо подготовленная, о ней я уже писал) название этой сказки «Медвежатник», хотя в тексте герой (демобилизованный солдат, но отнюдь не вор, специализирующийся на вскрытии сейфов) именуется только неуклюжим словом «медвежник». У Алгоритма даже переводчик не указан, «перевод с немецкого» и всё (впервые такое встречаю! трудно поверить, но это факт). Но не буду здесь перечислять другие переводы этой сказки, замечу лишь, что перевод «Медвежатника» практически идентичен переводу Ивановой.

Датская сказка переведена Еленой Суриц и отличается этот датский вариант от немецкого интересным разговором между солдатом и дьяволом, который очень не хотел признавать своё поражение, но солдат оказался очень умным и дьявола переспорил.*

К чему всё вышесказанное? А вот ещё одна сказка братьев Гримм «Чёрт с тремя золотыми волосками». Хорошая сказка, остроумная. Но полной неожиданностью для меня стало то, что датская сказка «Пер богач» (пер. Т. Величко) это в сущности то же самое (!). Отличия, конечно, есть. У братьев Гримм мальчик родился в рубашке, и король бросает новорождённого в реку, положив его в ларец. В датской сказке богач выкалывает младенцу оба глаза и бросает его в заросли в густом лесу (кто сказал, что сказки Гриммов жестокие? Это не справедливо). Ну, и ещё у чёрта в датском варианте нет золотых волос (хотя есть не менее добрая бабушка), которые и в немецком не очень нужны.

И как это понимать? Почему все остальные скандинавские сказки не похожи на немецкие, а с датскими сказками всё наоборот? Ответ, по-моему, очевиден, стоит только посмотреть на карту. Дания не скандинавская страна, а естественная часть Германии. И заметно, что, чем дальше на север, тем страшнее сказки, что, в общем, тоже естественно.

*) Если очень коротко, то сказка о том, что стать богатым (не по рождению), ничего не умея делать, можно разве только с помощью нечистой силы. И даже при этом надо быть ещё умным и добрым человеком. Так что пропасть между бедностью и богатством непреодолима. Мудрая сказка.

Книжная полка Вадима Левенталя пополнилась ещё одним замечательным изданием с не менее замечательной рекламой (прочитал — купишь обязательно) на задней крышке переплёта. «Факап» это, как мне кажется, подведение итогов, т. е. сочинять что-то ещё по мотивам мира Полудня теперь не имеет смысла. Все события, описанные АБС, получили объяснения (за исключением некоторых второстепенных, например, — куда пропал Сикорски, что «вытворил» Жилин после спасения людей на Аляске и т. п.); коммунистическое общество мира Полудня стало гораздо понятнее, т. к. у Харитонова коммунизм далёк от идеального и, следовательно, невозможного. То же можно сказать и об отдельных персонажах цикла Стругацких. По-моему, это самая большая удача Михаила Харитонова (которого дальше я буду называть Константином Крыловым) — так интересно и абсолютно непредсказуемо рассказать о судьбах старых знакомых: Николая Званцева (это же какую надо иметь фантазию, чтобы превратить его в барона Пампу!), Жени Славина (наш современник, сначала врач потом журналист становится одним из руководителей Земли далёкого будущего, знай наших!), Антона-Руматы (написавшего книгу о работе прогрессоров на Авроре и снявшего об этом чёрно-белый 177-и минутный* фильм), Якова Вандерхузе (улетевшего в будущее с любимой женщиной, подальше от всех этих нескончаемых факапов и, главное, от Горбовского**, Комова и прочих смотрящих за человечеством).

Одна интересная деталь — время действия событий романа. Яков пишет свой мемуар незадолго до посещения Абалкиным Музея Внеземных Культур, куда он приходит за детонатором. А появляется Лёва на Земле вскоре после старта «Призрака» с Яковом и Сашей на борту.

И очень важны сны Вандерхузе, где он стреляет из «Герцога» по человеку, слегка отклоняющему пули. Что будет, если ключ-детонатор откроет замок-человека? Ответ в романе (это мнение его автора) очень близок к тому, который дал в своём отзыве на «ЖвМ» ваш покорный слуга.

Прежде чем перейти к ошибкам Константина, не могу не упомянуть о происхождении биологических родителей Якова Вандерхузе. Его отец «погиб под Донецком в две тысячи пятнадцатом дополуденной эры. Донецк — это не который ЕН-60654-3, а на Земле был такой город ... А вот мамина яйцеклетка как раз из Донецка ЕН-60654-3. Интересно, кто-то пошутил так, соединяя гены, или случайно вышло? В любом случае, результатом я удовлетворён.» Ну, что тут скажешь! Молодец Константин.

А ошибок я вижу две. Самая крупная это злоупотребление в счастливом будущем процедурой выборочного принудительного стирания памяти. Кто же возьмётся руководить секретными работами при такой перспективе? До какой степени нужно не верить людям, чтобы нельзя было ограничиться подпиской о неразглашении? Правда, если речь шла бы о неприятных, мешающих жить воспоминаниях, то в некоторых случаях, такая операция могла бы принести пользу.

Вторая ошибка это список фашистов (стр.285). Я там увидел только одного — Гитлера. Фантастический персонаж аль-Махди (настоящее имя Андреас Шольце) — обыкновенный религиозный фанатик, одержимый манией уничтожения неверных. Савонарола из этой же когорты. Но какой же фашист Рейган? Или Хомейни? Это скорее защитники национальных интересов, понимаемых иногда, конечно, слишком широко. Но почему-то нет в списке Муссолини. Да и многих других «достойных» кандидатов нет. Зато Дугин присутствует. Чем-то лично не угодил философ Александр Дугин философу Константину Крылову? И за это включён последним в один ряд с Гитлером?!

А в остальном, почтенный мой читатель, всё хорошо, всё хоррошо!***

Кроме одного — жаль, что такое прекрасное развитие человечества, расселение его по Галактике, так печально закончилось. По какой-то дурацкой причине состоялся самый грандиозный факап — сработала система «Посев». И где теперь Земля (она есть где-то во Вселенной и Солнечная система при ней, так что ещё не вечер), где пишущий об этом событии голован Маркос Вульф из рода Итрч-йенци, известно разве только лаксианам.

*) Это в точности равно длительности фильма Алексея Германа.

**) То, что Горбовский происходит из хорошей тагорянской семьи, мне кажется неплохой шуткой Константина. Братьям понравилось бы.

***) Таки есть одна бяка из тех, которые мне особенно неприятны. Яков остроумно отвертелся от опечаток в своём тексте — не работала клавиша стирания. Ладно, но позже она заработала, и надо было найти время на проверку. В итоге на стр. 425 мы можем полюбоваться самой грубой опечаткой, какая только возможна в этом контексте — дон Румата назван доном Рэбой. Это Издательскому Дому «Городец» узелок на память.

Очень далеко к северо-востоку от залива Работорговцев, на краю известного мира, находится обширная лесная область под названием Моссовия. Так что даже мир Льда и Огня без России не обошёлся. В книге «Мир льда и пламени» эта область называется Моссови. Вообще, может показаться, что сборник карт это приложение к упомянутой книге мейстера Янделя, посвящённой королю Томмену. Но это не так. Слишком много различий в географических названиях, хотя очень плохо пропечатанные фрагменты этих карт в книге есть. Соториос (неизведанный материк, аналог Африки) у Янделя называется Соторос, озеро Источник мира* Яндель называет Чрево мира, Нефритовое море (на карте) в книге называется Яшмовым, Синий Дол на картах отсутствует совсем, что, уверен, может произвести неприятное впечатление на уважаемого сира Барристана Селми и т. п. А ведь география наука точная.

Карты должны быть ориентированы на труд почтенного мейстера Янделя. Не наоборот, разумеется. Но карты эти, очевидно, лепились на скорую руку. Вот самый вопиющий пример такого отношения к делу.

Городу Квохор мейстер Яндель посвящает одну главу, где в частности сообщает, что город этот основан в древности поклонниками Чёрного Козла (тёмного божества, требующего ежедневных жертв, в т. ч. человеческих). В главе «Земли за Костяными горами» кратко рассказано о городе Каякаяная (построен из чёрного базальта, чугуна и жёлтых костей, все воины — женщины, из ста мужчин девяносто девять — кастраты, сотый — племенной). Понятно, что это совершенно разные города и разные культуры, да и расстояние между ними не меньше, чем между Староместом и Винтерфеллом. На карте же Известного мира на месте Каякаянаи можно увидеть второй Квохор (!) (на карте Восточных земель всё же дано верное название). Как такое могло случиться? Моё предположение таково — во время работы составитель карт сэр Джонатан Робертс думал о чём-то постороннем и крайне вредном, о чём-то типа Белой Обезьяны или (да поможет ему Рглор!) о Чёрном Козле. И карты оказались жертвой, принесённой на алтарь кого-то из этих двоих (не помню, требует ли жертв Белая Обезьяна, пусть специалисты меня поправят).

Самый крупный недостаток этих карт — отсутствие масштабов, несмотря на частые сообщения в книгах Мартина о расстояниях в лигах между различными пунктами (достаточно указания длины Стены). В итоге книга без календаря получила в качестве приложения карты без расстояний! По заслугам бонус, это справедливо.

Но положительный эффект это издание безусловно производит. Выглядят карты привлекательно. Представление о мире Мартина получить можно и довольно хорошее. Маршруты (чаще всего вынужденные**) путешествий героев показаны верно, даже сложное путешествие Бриенны Тарт.

Планы Королевской Гавани и Браавоса можно было бы сделать более подробными, в цикле для этого материала с избытком. Но, что есть — то есть. И на том спасибо.

*) На другой карте это же озеро фигурирует под названием Исток мира, и это уже безобразие. Есть и другие разночтения — на одной карте так, а на другой этак. Какая уж тут точная наука!

**) А кто там путешествует добровольно из тех, чьи странствия подробно описаны? Сэм Тарли по приказу Джона Сноу; Бриенна служит сначала Кейтилин Старк, потом Джейме; Тирион то в бочке, то как пленник Мормонта — тут и говорить нечего; Виктарион тоже сначала выполняет приказ и несколько позже начинает думать о себе; Квентин пускается в безнадёжную авантюру по приказу отца; Дейенерис всё время от чего-либо спасается (читатель устаёт от ожидания, когда же, наконец ей улыбнётся длительное счастье); Санса и Арья тоже так или иначе бегут от крупных неприятностей.

Интересное интервью. И подходящий день для отзыва не него. Для тех, кто пока мало знает о братьях Стругацких, прочитать будет очень полезно. И не только для них. Мне казалось, что я о них знаю много и понимаю их творчество (ну, хотя бы на 90 процентов), но то, что Максим Каммерер «Обитаемого острова» был Павкой Корчагиным завтрашнего дня, — это оказалось для меня неожиданностью. Никогда не приходила в голову такая аналогия. И почему-то мне казалось всегда, что авторы отрицательно относятся к финальному выбору дона Руматы, но Аркадий Натанович говорит, что они его не осуждают. Понимают, стало быть. И даже рассматривали вариант выхода Антона в его последний бой с «атомными бластерами» в руках. Всё это звучит весьма современно. Снова бой с «духовным ожирением и тупостью, ведущим к жестокости». И снова сделавший выбор Румата крутит меч над головой со скоростью вертолётного винта, не решаясь взять в руки что-то более понятное противной стороне. Может быть боится осуждения потомков. И, как в том Арканаре, труден и мучителен путь его мысли. Проблемы-то «арканарские», наследственные, всё те же — угрозы молодёжи и природе со времени интервью только выросли, да и внутреннего врага у Руматы — Антона не было. А теперь есть, и трудно ответить, не страшнее ли он внешнего — пресмыкающегося перед фашизмом западного обывателя, духовно ожиревшего и сильно отупевшего за последние 50 лет.

Стихотворение написано в 1915 году. Надо быть в хорошем смысле наглым, чтобы осмелиться что-то сочинить в стихах о Петербурге, зная вступление к поэме «Медный Всадник». Борису Леонидовичу 25 лет и поэтическая наглость (в хорошем смысле) ему свойственна. Но хорошо ли получилось?

Второе четверостишие

«О, как он велик был! Как сеткой конвульсий

Покрылись железные щеки,

Когда на Петровы глаза навернулись

Слезя их, заливы в осоке!»

вызывает единственный вопрос — почему у Петра «щеки» (щёки, вероятно) железные? Не нашлось другого эпитета? А не подумал поэт, что такие щеки могут и заржаветь от текущих по ним слёз? Слово «железные» даже и в переносном смысле тут не подходит, поскольку тогда у царя и все остальные части лица можно назвать железными (уши, например), а это чушь — железным у Петра был только характер, воля. И это было бы понятно любому читателю. Но железные щеки!? Здесь же речь идёт не о памятнике Петру, а о живом царе, осматривающем устье Невы.

Ещё более странно выглядит третье четверостишие

«И к горлу балтийские волны, как комья

Тоски, подкатили; когда им

Забвенье владело; когда он знакомил

С империей царство, край с краем.»

Если человеком овладело забвенье, то он не сможет познакомить ни царство с империей, ни, тем более, край с краем, т. к. краёв этих порядочное количество.

Ведь это одновременно происходит — забвенье и ознакомление? Разве не так в стихотворении?

Немного позже появляется толчёный графит

«Волны толкутся. Мостки для ходьбы.

Облачно. Небо над буем, залитым

Мутью, мешает с толченым графитом

Узких свистков паровые клубы.»

Откуда в петербургском воздухе толчёный графит? Что там происходило за два года до Октябрьской революции? Стихотворение явно не предназначено для простого любителя поэзии, живущего в Петербурге сто лет спустя. И никаких пояснений, а ведь передо мной издание 1965 года, БПБС.

Далее поэт говорит о повышении уровня воды в Неве, рейсфедер «северным грифелем наносит трамваи» (рейсфедер это инструмент пишущий тушью, а не грифелем; интересно, что этот рейсфедер всадника медного унаследовал от всадника «ветер морей», — сомнительный образ, т. к. Пётр-всадник — это одно, а Пётр-мореплаватель — другое, это два разных Петра). И вдруг такое

«Попробуйте, лягте-ка

Под тучею серой,

Здесь скачут на практике

Поверх барьеров.»

Можно догадаться, почему предлагается лечь, — город под тучами лежит столетиями, ну вот и вы попробуйте (это такая шутка), но кто скачет и куда? о каких барьерах идёт речь?

Пути поэтов вообще неисповедимы, но чтобы до такой степени!

Ещё одна неясность и будет на моей улице праздник.

Последняя часть. «Оттепелями из магазинов веяло ватным теплом.» «Капала медь с деревьев.» Тоже темна вода во облацех, но самое удивительное в предпоследнем четверостишии

«Вот как бывало в будни.

В праздники ж рос буран

И нависал с полудня

Вестью полярных стран.»

Подмечена любопытная метеорологическая закономерность — по праздникам после полудня почему-то начинался буран. Много говорили и говорят о плохом нашем климате, но такую претензию впервые встречаю. Видимо, не везло москвичу Пастернаку с приездами в праздничный Петербург. Так город платил поэту за его нелюбовь к себе.

А вот и обещанный праздник литературный. Это самое начало стихотворения

«Как в пулю сажают вторую пулю

Или бьют на пари по свечке,

Так этот раскат берегов и улиц

Петром разряжен без осечки.»

И это хорошо. Я бы только переставил слова в последней строке — Разряжен Петром без осечки (так лучше звучит). И кажется, что все силы ушли у человека на этот почти шедевр, а над всем остальным пришлось долго мучиться. Ну вот, «что-нибудь» и получилось.