Вид этих толп и этого терзанья

Так упоил мои глаза, что мне

Хотелось плакать, не тая страданья.

«Зачем твой взор прикован к глубине?

Чего ты ищешь, — мне сказал Вергилий, —

Среди калек на этом скорбном дне?»

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Часть 1.

Дом этот — страшное и, к счастью, несуществующее место. Конечно, счастливыми людьми обитателей таких мест назвать трудно, но их места обитания всё же специализированные детские учреждения, а вовсе не зоопарки, подобные описанному Мариам Петросян*. От настоящего зоопарка Дом существенно отличается лишь частотой производимых в зоопарке уборок. В остальном же...Птицы (в т. ч. Фазаны, Филин и Конь, тоже птица, однако) и Псы, Крысы и Бандерлоги, Шакал Табаки (аллергия на часы, непревзойдённый трепач, в обращении с едой наиболее близок к обыкновенной свинье, способной, правда, наизусть цитировать «Илиаду» и даже У. Б. Йейтса**) и Стервятник, Волк (вызывающий наибольшее сочувствие по многим причинам, одна из них — ему там не место, лечили бы в обычной больнице, остался бы в живых, а другая — очень уж он умный, по человечески умный, а не как дьяволёнок Табаки) и Три Поросёнка (Ниф, Наф и Нуф) и, наконец, царящий в этом мире Слепой удав, пожирающий мышей живьём и отрыгивающий на подушку их шерсть***. Правильнее было бы называть это место не зоопарком, а просто джунглями, ведь в зоопарках звери не ходят друг к другу в гости, а тут полно незапирающихся клеток и всё к услугам несчастных детей, начиная от кофе, сигарет и презервативов и кончая наркотой и спиртом.

Воспитатели Дома — отдельная песня. Судя по эпизоду с Вонючкиными посылками, это сборище придурков, которые не понимают самых простых вещей — надо вскрыть, проверить и отдать, а не устраивать на пустом месте грандиозный балаган. На один ход вперёд не просчитывают эти специалисты с педагогическим, вероятно, образованием. Единственным нормальным среди них поначалу кажется Ральф, но и тот из-за собственных амбиций, действуя, как ему кажется, из лучших побуждений, хорошенько заложив за галстук (да и плохо он, как выяснилось, знает, на что способна зоопарковая общественность, особенно Слепой), доводит дело до гибели другой воспитательницы. Легко при этом отделавшись полученным от Слепого фингалом, а мог бы и без глаза остаться. А ведь совсем немного времени прошло с той ночи, когда Фитиль чуть не вырезал ему глаз бритвой. Опасная это профессия — воспитатель. Начинает складываться традиция — что ни выпуск, то труп воспитателя, неважно, реален этот труп или он находится в преображённом виде в мистическом лесу из чьих-то сновидений. Читатель же ещё раз припомнит, какой субстанцией вымощена дорога в ад.

Есть в книге и элементы реальности, например, воспитатель по кличке Лось (встречаются, и не так уж редко и в наше время такие ловцы детских душ, макаренки и викниксоры), а ещё машины на стоянке перед Домом, принадлежащие работникам интернатской столовой. И вот это: «В Доме полно здоровых, у которых в бумагах значатся страшные вещи. И таких, у кого записано не то, что есть на самом деле.» Есть в Доме парочка вполне реальных воспитанников, которые должны представлять огромную ценность для КГБ — это читающая за сотню метров по губам Русалка и Македонский, способный по собственному желанию телепатически убить кого угодно, не оставив ни малейший улики даже для патологоанатома. На правду похожа больница при интернате, врачи которой делают невозможное, ставя на ноги таких уникумов, как Мертвец, Смерть и Волк. Автор, ничего не понимая в медицине и уж тем более в детской патанатомиии, придумывает какие-то несуществующие болезни, подводя и сюда мистическую базу, как в случае с неизвестным науке заболеванием Кузнечика, из-за которого он становится сначала Тутмосиком, а потом Сфинксом. Эта болезнь, отдалённо напоминающая синдром преждевременного старения, в действительности никакого отношения к нему не имеет. Это же надо умудриться, столько лет работая над книгой ни слова правды не написать о тех причинах, которые, собственно говоря, и приводят детей в подобные места на всё детство. Насколько такая правда была бы интересней и полезней присутствующего в книге передоза всяких чудес! Как туда попал, например, Фокусник, маленький мальчик, а уже талантливый артист, играющий на нескольких музыкальных инструментах? Ну и в целом всё написанное безусловно не что иное, как оскорбление (редкое сочетание оскорбления с литературным шедевром) воспитанников и воспитателей подобных интернатов. И поэтому книга обязательно должна быть в их библиотеках, чтобы дети понимали, какими их могут представлять обитатели Наружности, благодаря отдельным пишущим о них талантливым обывателям, пытающимся скомпенсировать недостаток правдивости толстым слоем мистики.

Почему же тогда такая высокая оценка? На этот вопрос убедительного ответа у меня нет. Есть неубедительный. Очень уж сильно всё меняет эпилог, остроумный и полный неожиданностей. Например, появление у Сфинкса, ставшего детским психологом (!), слепого воспитанника. Цель Сфинкса — «исправить кое-какие ошибки одного хорошего человека»; ясно, что хороший человек — Лось. Это замечательно. Другое достижение Автора — удивительное возвращение на трёх последних страницах к первой интермедии. Вонючка встречает Кузнечика салютом — Шакал знает, что в Доме появился Сфинкс. Шакал — вечный путешественник во времени, он так и будет крутиться в Доме, переходить из одного Дома в другой, и никогда не появится в Наружности, потому что жить в мире, где тесно от часов он не может. Есть в эпилоге и другие приятные и даже счастливые моменты.**** Но, тем не менее, счастье — хорошо, а правда — лучше.

Хочу обратить внимание читателей на один из отзывов, написанный так, как это мог бы сделать Шакал («ну раз вы так, то мы этак» — цитата не точная). Это отзыв VAI от 24.11.2010 г.

*) Судя по её биографии, эта книга написана по чьим-то воспоминаниям, приправленным изрядной долей фантазии. Что-то подобное написано было когда-то Геродотом о жителях далёких стран, где он никогда не бывал.

**) Этот автор есть далеко не в каждой библиотеке. В Доме библиотека, очевидно, очень хорошая, но чувствуется некоторый перекос в сторону Махабхараты, Шекспира, Диккенса, Кэрролла, Киплинга, Ричарда Баха, Андерсена, Мэлори (его читает Горбач по совету Волка, у которого этот автор один из любимых) и т. п. в ущерб русской классике — никто из воспитанников как будто и понятия не имеет о Пушкине, Толстом, Чехове, Лескове или Гончарове. На русские народные сказки нет и намёка, дети о таком явлении и слыхом не слыхивали (см. PS2). Дело, очевидно, в том, что эта несуществующая, как и весь Дом, библиотека подобрана Автором «Дома...» и отражает, к сожалению (русофобия?), её личные вкусы.

***) Справедливости ради надо сказать, что там не только зверьё всякое водится. Среди Крыс есть Гибрид и Викинг, среди Псов — Рикша и Гном. Есть ещё Пышка, ставший Соломоном (тоже из Крысиной стаи). И т. д. Но они всё равно Псы и Крысы. Встречаются и весьма далёкие от зоопарка кликухи: Помпей, Череп, Хромой (с этим персонажем связан один замечательный эпизод, сильно сближающий всё описанное с реальностью, — Хромой пытается отучить малявку Рекса, впоследствии Стервятника, мучить животных; но эта картина настоящего практического воспитания в книге, к сожалению, только одна), Лорд, Русалка, Бедуинка, Валет (бывший Фокусник), Длинная Габи (пример вообще нереальной воспитанницы, как продукта деятельности тупого воспитательского коллектива; мне она показалась олицетворением проституции, ожившим персонажем Фелисьена Ропса, и не так ли думает о ней Сфинкс? Посмотрите ещё раз одну из интереснейших глав — «Василиски»).

****) Сказочное могущество Слепого проявляется в том, что он предоставляет Ральфу возможность искупить вину перед известной старой ведьмой. Ральф должен помочь маленькой белобрысой девочке прожить вторую жизнь. Ральф соглашается и принимает свою «последнюю пожизненную должность». Всё это красиво, но мне по прежнему кажется, что тема этого романа не допускает решения в жанре магического реализма.

PS. Одно замечание, которое многим покажется мелочью. Любящий поумничать Сфинкс однажды, хихикая, говорит, что Лорд поживает как любимый бурундук святого Франциска. Это означает, что Лорд жизнью доволен, но причём здесь бурундук? Франциск любил всяких животных, птиц и даже пойманных рыб отпускал обратно (но ни одна не заговорила с ним, из чего можно сделать вывод, что этот святой не имеет отношения к нашему Емеле); отпустив как-то на волю пойманного зайчонка, Франциск стал со временем святым покровителем зайцев (об этом упоминает и Честертон). О бурундуках в житии св. Франциска нет ни слова. Кто-то тут перепутал зайца с бурундуком, вот только кто — сама Мариам Петросян или Сфинкс?

Вывод — книгу было бы интереснее читать, если бы она была с комментариями. Например, почему книга переведена на македонский язык? Потому, что кличка (неизвестно, откуда взявшаяся, да и кличка ли это?) одного из главных героев Македонский? Или были другие причины? Много ли современной русскоязычной литературы переводится на македонский, на котором говорят не более полутора миллионов человек?

PS2. Это примечание к примечанию, написано через неделю после отзыва. Продолжая размышлять на темы, связанные с Домом, решил, что нужно объяснить, почему я уверен, что дело происходит в России (СССР)*. Автор прикладывает массу усилий, чтобы создать у читателя впечатление заграницы вокруг Дома. Оставить безрукого маленького мальчика и чемодан на безлюдной улице можно только за границей. Особняк дедушки, доставшийся в наследство Стервятнику, — тоже, вроде бы, не Россия (но м. б. одна из республик СССР). Настоящее имя и фамилия Курильщика прямо указывают на Германию или Австрию, но и в СССР такие встречаются. Альбом репродукций Босха в то время было почти невозможно достать в СССР, но в Доме он есть, и безусловно оказывает нужное докторам из Могильника влияние на детей с красными полосками в личном деле (очевидно, развивает воображение). Наличие среди преподавателей такого оригинала, как Мастодонт, в России просто исключено, трудно представить такое и на Западе. Что хотела сказать этим персонажем Мариам Петросян? Может быть, ответ есть в последнем издании книги. Возможно ли длительное проживание на дереве одного из выпускников? Тоже спорный вопрос, скорее всего, нет, но при таком воспитательском контингенте нет ничего невозможного. Из мира музыки в книге встречается ещё Лакримоза и Мадригал Генриха VIII, что тоже как-то не помогает представить вокруг Дома Россию прошлого века. Есть лишь одна зацепка, которая сводит к нулю все попытки Автора сбить читателя с толку. Думаю, это сделано сознательно. Кто догадается, пусть возьмёт с полки пирожок. В столовой на требование строгой работницы сообщить фамилию Курильщик кричит ей в ответ: «Раскольников!». Это не заграница, а точно Россия, потому что «удовлетворённо кивнув, женщина скрывается в дверях столовой» и ещё потому, что будь это не в России, Курильщик не назвался бы русской фамилией. Представился бы Уленшпигелем или уж на худой конец Румпельштильцхеном. В Европе выбор тоже не маленький.

*) Время действия довольно точно указано — семидесятые, начало восьмидесятых. На это указывают упоминания Лед Зеппелин (кто-то из старших объясняет Кузнечику, почему дирижабль свинцовый) и Игги Попа.

Часть 2.

Первая часть моих заметок об этой книге была посвящена довольно таки очевидным, лежащим на поверхности вопросам, в ней поставленным. Именно вопросам, ответов в книге нет, нет даже намёков на них. Этакие наблюдения фенолога и ничего больше. Теперь несколько слов о том, что скрыто Автором, не знаю — сознательно скрыто или не получилось написать, потому что слишком тяжело. В основном книга рассказывает о мальчиках и какими они стали через несколько лет. Маленьких девочек в книге нет*; жили они в другой части Дома, малыши ими не интересовались. Когда Автор переносит читателя в год последнего (предстоящего) выпуска, оказывается, что в Доме многое изменилось. В разделе «Курильщик. Некоторые преимущества спортивной обуви» сообщается, что «в библиотеке занимаются девушки», а «в выходные там собираются картёжники». Последнее говорит кое-что о роли библиотеки в образовании воспитанников, но сейчас речь не об этом. А о том, что в разделе «Курильщик. Взаимопонимание белых ворон» (это примерно на 200 страниц вперёд) встречается фраза «А девушки общей библиотекой не пользовались» (вроде бы пользовались когда-то, давно). Так пользовались или не пользовались? Или там две библиотеки? Получается, что у девушек не только столовая отдельная, но и библиотека, и школьные уроки тоже проходят отдельно. За многие годы работы над книгой Автор так и не пришла к единому вИдению порядков Дома, но что ещё хуже она даже не знает, сколько в его женской половине спален (!), т. е. плохо представляет план этого учреждения. На общем собрании воспитателей Крестная утверждает, что спален там тринадцать, но уже через семь строк (не страниц) она же уточняет, что спален четырёхместных девять и шестиместных пять. Так они там считают (или это Мариам Петросян не в ладах с арифметикой?). При этом Крестная замечает Шерифу, не знающему количества девушек в Доме, что «стыдно не знать элементарных вещей о месте, где вы работаете не первый год». По моему, тут не Шерифа упрекать надо, а того, кто всю книгу «устроил» так, что каждая мелочь в повествовании имеет большое, иногда очень большое, значение. Но я отвлёкся.**

Так о чём же не получилось, о чём — тяжело? Да, о девушках, конечно. Их там среди действующих лиц не очень много (а всего около пятидесяти, точное число не сообщается). Некоторые проходят в коротких эпизодах. Это, например, девчонка с невероятным прозвищем Стёкла (тут только выясняется, что буква Ё в типографии существует, просто Автор употребляет её по своему усмотрению; в слове Крёстная можно обойтись и без неё). Именно так — множественное число от слова стекло. Табаки в её лице прозевал подходящую ему по характеру подругу, ничего уже не исправить — её забирают в Наружность. В другом коротком эпизоде мы встречаем Химеру, страшненькую, но очень умную девушку, у которой вроде бы всё на месте, т.е. непонятно, почему она в Доме (но это часто не понятно, в смысле в отношении многих героев книги). Есть пара эпизодов с участием Бедуинки, которую одна из воспитательниц называет «сексуально озабоченной коровой». Даже в душах ЭТИХ несчастных девочек Автор не пытается высветить ни одного уголка. Что им делать, кому они нужны, что творится в их головах? Но есть в Доме персонаж, о котором не то что писать в книге, думать даже страшно. Это почти незаметная Кошатница, за которой присматривают её соседки по комнате Русалка и Рыжая (и немного Крыса, часто и надолго уходящая в Наружность). Что делать девушке, не имеющей рук (да и всё ли в порядке у неё с ногами? почему она называет себя обрубком?)? Котов дрессировать? Этим она и занимается, добиваясь таких успехов, что и Куклачёв позавидовал бы. Парень без рук или ног, может ещё на что-то рассчитывать. Сфинкса любит замечательная девушка Русалка. Рыжей нравится сильный и красивый Лорд, а что он на коляске, с этим жить можно. Лэри и Спица самая благополучная пара, через много лет Курильщик дарит картину (не свою, его живопись слишком специфична) к свадьбе их старшей дочери. Но бывший Бандерлог Лэри и Спица вообще не инвалиды. И не они одни такие, кто-то был здоров изначально, кто-то (как девочка Муха) преодолел последствия полученной в детстве психической травмы. Но, как сложится жизнь у девушек-инвалидов, таких, как Кукла, Бедуинка, Кошатница? Тут и магический реализм бессилен, и у Автора книги не нашлось слов ни для описания чувств этих девушек, ни тем более их судеб, в конце этих туннелей света нет.

В заключение, ещё немного арифметики. Такая сцена есть в книге. Вместе с Кошатницей и её тремя котами в спальне находятся Рыжая, Крыса и Русалка. Рыжая начинает рассказывать о дне, проведённом на мужской половине Дома. Авторская ремарка такова: «Они смотрели пристально, не шевелясь. За дверью самозабвенно вскрикивал телевизор. Десять пар глаз, считая котов».

Комментарии излишни. Даже и при «изумительном» стиле не мешало бы иногда просматривать написанное.

*) Исключение — Рыжая в Могильнике, её знакомство с Кузнечиком.

**) Вообще при этом повышенном внимании к деталям надо особенно тщательно проверять буквально каждое слово, чтобы не возникало у читателя вопросов, на первый взгляд кажущихся дурацкими. Вот один из таких. Лорд и Сфинкс, очевидно, друзья (Чёрный просто не всё понимает). Лорд в Доме два года и три месяца. И он не знает, что Сфинкс не всегда был лысым. Я не верю, что такое возможно, ведь это не тайна и историю Сфинкса знают все.

«Детишкам маленьким не без причин / ( А уж особенно девицам, / Красавицам и баловницам), / В пути встречая всяческих мужчин, / Нельзя речей коварных слушать, — / Иначе волк их может скушать. / Сказал я: волк! Волков не счесть, / Но между ними есть иные / Плуты настолько продувные, / Что, сладко источая лесть, / Девичью охраняют честь, / Сопутствуют до дома их прогулкам, / Проводят их бай-бай по тёмным закоулкам... / Но волк, увы, чем кажется скромней, / Тем он всегда лукавей и страшней!»

Мораль к сказке Ш. Перро «Красная Шапочка» (стихотворное переложение Л. Успенского).

«Она была моей первой любовью. Я чувствовал, что, если бы мог я жениться на Красной Шапочке, то узнал бы совершенное блаженство. Но это было невозможно; и не оставалось ничего, как только высмотреть Волка — вон там, в Ноевом ковчеге — и, выстраивая зверей в ряд на столе, поставить его последним как злую тварь, которую нужно унизить.»

Ч. Диккенс «Рождественская ёлка»

Сюжет, взятый из жизни, воспроизводимый ею раз за разом с ужасающими постоянством и частотой. Поэтому столько авторов обращалось к нему кто в форме обычной прозы (н-р, Мамин-Сибиряк и Анна Зонтаг), кто, желая ещё теснее связать эту историю с повседневностью, в форме драматургической. Назову здесь трёх авторов пьес на эту тему: Валерий Брюсов, Елена Данько, Евгений Шварц. Сара Блэкли-Картрайт написала целый готический роман «Красная Шапочка». Роман этот написан по фильму (новеллизация) режиссёра Кэтрин Хардвик, и с этого места чуть подробнее. В фильме (в начале) Красная Шапочка ещё маленькая, но потом она вырастает и смотреть уже не интересно, т. к. фильм снят хотя и красиво, но исключительно, как выражался мальчик Забужко*, «с коммерческими целями денег». На мой взгляд наш советский фильм «Про Красную Шапочку» намного привлекательнее, но обсуждать его здесь не место. Скажу лишь, что Красная Шапочка в исполнении Яны Поплавской не зря была сразу же признана лучшей детской ролью и отмечена Государственной премией. Получал ли кто-нибудь ещё в истории Гос. премию (или, на худой конец, Оскара) в возрасте 11 лет! А ещё звёздный состав актёров и бессмертная, как сам этот сюжет, песня про Африку. («Ааа, крокодилы, бегемоты! Ааа, обезьяны, кашилоты!** Ааа, и зелёный попугай!»). Одиннадцатилетняя Яна Поплавская вошла в историю кино, как единственная и неповторимая Красная Шапочка, примерно так же, как царевну Будур невозможно представить иначе, как только в исполнении пятнадцатилетней Додо Чоговадзе. Если же вернуться к теме — защите маленьких девочек (нимфеток, если угодно, да и если неугодно) от волков, на дочку султана нельзя было даже посмотреть простому человеку, не схлопотав смертной казни. Принцессам проще (ещё пример — принцесса Терри из романа Лукьяненко «Лорд с планеты Земля»); у обычных девочек есть только мамины наставления, о которых они часто забывают при виде умного и обходительного волка. У Перро (у меня издание «Сказки матушки Гусыни» с илл. Доре, 1993г.) нет и этого, мать просто даёт дочке лепёшку и горшочек масла и посылает бедняжку лесом прямо в пасть волку. Кончается сказка плохо, дровосекам не до волка, план гонят, и охотников что-то не случается поблизости, а таких девочек, как Яна в кино, ни на минуту нельзя оставлять в лесу (тем более на улице) без присмотра. Посмотрите на её фотографию того времени, мимо такой прелести ни один волк не пройдёт. Эта проблема нашла отражение в творчестве многих авторов, и решали они её всегда успешно, хотя, разумеется, не без приключений. Примеры всем известны. Одиннадцатилетняя Марси из повести Янга «У начала времён», такая же девочка Кили из рассказа того же Янга «Высшие буржуа», киробулычевская Алиса Селезнёва, а ещё опять таки примерно такого же возраста девочка по имени Долорес Гейз (как же без Лолиты!), вот только волк в этой истории ну совершенно не перрогриммовский, гораздо сложнее там всё, поскольку волк оказывается может и полюбить «жертву».

Сегодня Яне Евгеньевне Поплавской, лучшей в мире Красной Шапочке, исполняется 51 год. Поздравляя мысленно её с днём Рождения, посвящаю ей этот мой отзыв.

*) См. рассказ Михаила Харитонова «Маленькая жизнь Стюарта Кельвина Забужко».

**) «Кашилоты» — именно так она поёт (ну, ладно, не она, а Оля Рождественская, это не так уж существенно), с таким милым, детским искажением этого слова.

Милане, без пяти минут первокласснице, посвящается.

«Что за прелесть эти сказки! И каждая есть поэма!» Пушкин.

Среди русских народных сказок встречается не так уж много таких, которые содержат какую-то принципиально новую информацию по сравнению с основным корпусом этих замечательных, тем не менее, сочинений. Представители всех сословий, из коих состоит народ, имеют дело в этих сказках с говорящими волками, конями, рыбами и прочей живностью (например, кот Баюн и птица Гамаюн), хитрыми лисами, потомками некоего Горына с различным количеством огнедышащих голов, царевнами заколдованными и царевнами, способными самостоятельно кого угодно заколдовать и прочими Соловьями-разбойниками и просто разбойниками...короче говоря, с массой персонажей, из знакомства с жизнью которых ничего особенного извлечь невозможно, если не считать нескольких моральных установок, которые можно пересчитать по пальцам одной руки. «Марья Моревна» заметно в этом плане выходит из ряда вон, поскольку из неё можно извлечь некоторые очень любопытные сведения, причём, не передающиеся прямым текстом, а спрятанные более или менее тщательно между строк.

Ну, вот, по ходу повествования, не забегая вперёд, заскучал Иван-царевич без сестёр и отправился их искать. По пути видит «войско великое», побитое Марьей Моревной, прекрасной королевной. О войске королевны Марьи нет ни слова, видимо, это не девушка, а что-то вроде Ильи Муромца. Повезло Ивану, взяла она его в мужья и увезла в своё государство, да вскоре опять на войну собралась. Уж не амазонка ли эта Маша? И не единственная ли она такая в русских сказках? Думаю, что воюет она всё-таки не одна*, просто в сказке ничего не сказано об амазонках, как о народе, но государством-то Марья управляет, значит и подданные-военнообязанные у неё имеются и в немалом количестве. Так вот куда занесло Ивана-царевича!

Идём дальше. Кощей в чулане висит, прикованный. Кем пойман и прикован, неизвестно, а ведь уже десять лет висит «не ел, не пил — совсем в горле пересохло». Марья молодая ещё, получается, что подвиг сей совершён её отцом. А кем же ещё? А надо быть не простым смертным, чтобы Кощея на цепь посадить, на такое способен только ещё более могущественный волшебник. Не зовут ли его Море-Океаном, а отчество его дочери для простоты ею же самой немного сокращено? Мне это представляется прямо-таки лежащим на поверхности, нагнись да подними.

Вот ещё одно наблюдение. Сёстры Ивана, которых он в конце концов находит (живут они не так уж далеко от царства Марьи Моревны), замужем одна — год, другая — два года, третья — три года, а о детях что-то молчок, нет, видно, у них детей, ведь это же очень существенный момент — Ивану было бы очень интересно пообщаться с племянниками, и на тебе — полный облом. Как это, как это...? Да очень просто. У всех своих сестёр Иван появляется на рассвете (трижды это происходит) и каждый раз видит одно и то же — зятья в образе птиц сидят на дубах, растущих у стены дворца. Вряд ли появятся дети, если муж ждёт пробуждения своей прекрасной половинки, не рядом с ней в постели, а сидя на дереве. И не сидят ли они по дубам все ночи напролёт? Чем чёрт не шутит, факт отсутствия детей как будто говорит сам за себя.

Ну, может быть, всё проще, рассказчик торопился, не до детей было. Вернёмся опять к Кощею. Иван путешествовал не с пустыми руками, так не бывает. В сказке точно названо его оружие — палица. Львица на него напасть не решилась, просить стала за львёнка своего. Кстати о львице и упомянутой в сказке чуть раньше заморской птице. Ясно, как божий день, что Иван уже в Африке. Далёк оказался путь до бабы-яги, да и живёт она не в какой-то жалкой избушке на курьих ножках (изнакурнож, как говаривали, бывало, братья Стругацкие), а просто в доме, окружённом шестами с человеческими головами по обычаю африканских колдунов. Ладно, заработал Иван себе коня, причём решающий вклад в этот успех внесли пчёлы, которые оказались полезнее птиц и зверей (вклад пчеловодов в фольклор), и увёз Марью от Кощея в четвёртый и последний раз. Но я отвлёкся. Речь шла об оружии. Кощей, как мастер боевых искусств, превосходит Ивана-царевича (царевича!) просто неизмеримо**. Да и при равенстве сил палица, пожалуй, сабле уступает. А Марья Моревна вообще как бы тут ни при чём. Вот так воительница! Это можно объяснить, если предположить, что она пользовалась силой Кощея, когда тот висел в чулане, а после освобождения пленника стала обыкновенной королевной. Почему в сказке этого нет, не знаю, не смог разгадать эту загадку (всё та же торопливость?), но эта сказка, как уже сказано выше, несколько необычна.

И последнее, возможно, самое главное. В этой сказке погибают и Кощей (от копыт коня бабы-яги) и баба-яга, которая в спешке забыла про свою кобылицу, «на которой она каждый день вокруг света облетает»***, и пустилась в погоню (отсутствие «паршивого жеребёнка» заметила мгновенно) за Иваном на менее совершенном и более тяжёлом аппарате, под которым рухнул мост. Трудно поверить в лютую смерть нечистой силы в огне, здесь рассказчик явно принимал желаемое за действительное. Жизнь показала, что он был неправ, баба-яга бессмертна. А вот Кощей Бессмертный действительно погиб, тому есть два свидетеля, видевшие его мёртвый труп, а Иван, добив врага палицей, ещё и сжёг его на костре. Но в сказке не сказано (а мы-то знаем), что у этого Кощея, работавшего на воде (выпил три ведра и силу вернул), есть сын Кощей Кощеевич, тот самый, сила которого в игле, игла в яйце, яйцо в утке и т.д. Да и этот в семье не последний.

*) На одной из иллюстраций к этой сказке (художник Станислав Бабюк) при первой встрече с Иваном Марья Моревна стоит в окружении пяти хмурых воинов, один из которых почему-то опустил голову, как будто боится, что царевич его узнает. Но речь не о странном поведении этого ратника, а о том, что художнику и в голову не пришло, что у Марьи вообще не было войска. Наверное, он всё-таки прав, войско было. Вот только какое?

С другой стороны, Бабюк не особенно внимательно читал сказку и полного доверия не заслуживает — Иван-царевич на его картинках вооружён мечом, палицы у него нет.

**) Интересно, что Кощей не такой уж и отморозок и беспредельщик, каким его малюют. Дважды он и пальцем не тронул Ивана за кражу Марьи, изрубил в куски только на третий раз, сдержав своё обещание.

***) Слова Кощея, а он знает, что говорит. Да и кобылица ли это?

«Иногда мне кажется, что дети — это чудовища, которых дьявол вышвыривает из преисподней, потому что не может совладать с ними. И я твёрдо верю, что всё должно быть сделано для того, чтобы исправить их грубые примитивные мозги.»

Р. Брэдбери «Поиграем в «отраву».

«Раздолбай я клёвый, а учитель из меня как из колбасы телескоп.»

А. Иванов «Географ глобус пропил».

«Знакомьтесь, — сказал Служкин. — Это Будкин, мой друг детства ... [...]...Будкин, это Надя, моя жена. А это Тата, моя дочь.» Такой более чем необычный способ представления людей при знакомстве не может не насторожить читателя. Что-то же этим безымянным Будкиным Автор хочет сказать? Это не случайность, Будкин так и остаётся не названным по имени до конца книги. Есть в ней ещё один безымянный персонаж — Градусов. Этого «маленького рыжего носатого парня с хриплым пиратским голосом» ни разу не называют по имени ни дети, ни взрослые. Как-то не вызывает доверия всё это... И ещё много чего, из написанного в этой книге, в жизни может происходить разве только теоретически. Например, почти ни у кого из ребят, которых Служкин берёт в поход, нет родителей. Никто из взрослых не выражает желания узнать лично, что за человек этот географ, можно ли ему доверить здоровье и жизнь своего ребёнка. Случайно, мимоходом, читатель узнаёт, что у Митрофановой есть папа (выпивает, но, в общем, человек неплохой) и мама, а когда, опять же случайно, выясняется, кто такая мама Маши Большаковой* (папа у неё тоже есть, работает на заводе), читатель впадает в лёгкий ступор, поскольку эта мама Служкина терпеть не может. И она отпускает дочку с ним в довольно таки не рядовой поход, пусть и не зная, что в маршрут входит сложнейший Долгановский порог** (знала бы — точно бы не пустила). Так что это нереально на сто процентов.

А ещё я не верю, что Служкин проводит Машу вокруг растущей на краю обрыва сосны, не совсем же он безбашенный. Не верю, что девятиклассник Витька Служкин плюнул в лицо женщине, давшей ему пощёчину, когда он подсматривал в окно женской бани. Это какая-то совсем уж неадекватная реакция, да и не детская. Почему Витьку после этого не исключили из школы, ведь эта женщина оказалась его классной руководительницей, тоже трудно себе представить.

Есть и другие не вызывающие доверия эпизоды (пьянка в электричке, продолжение похода, несмотря на неё и пр.).

Отдельного разговора требует отказ Служкина от Маши. «Я просто хочу жить, как святой» — говорит Служкин, после чего работает над Веткой, как негр, и завершаются их трудовые усилия эффектным падением с дивана на пол. Но Ветка-то не обиделась бы не него, веди он себя с ней, как святой, однажды он уже от неё сбежал и ничего, обошлось. А Машу, стало быть, можно бросить, сославшись на идиотскую отговорку — разницу в возрасте, которая у них близка к идеальной (10 — 12 лет). Всего и делов то — подождать каких-нибудь 3 — 4 года***, но «святой» Служкин видимо предпочитает вечно умерщвлять свою плоть, живя в однокомнатной квартире с женой, которая его не любит (и которая купила его согласие на её измену за бутылку коньяка), ходя по квартире, «как тэ тридцать четыре», и с подрастающей маленькой Татой, которая будет получать соответствующее обстановке воспитание. Таково представление Служкина о святости. Оно заключается в том, чтобы любым способом отказаться от любви (настоящей, не сводящейся к постели). Опасаясь полюбить Киру, Служкин откалывает такой номер, что вспоминается «подвиг» отца Сергия, совершённый им при очень похожих обстоятельствах (с Машей в походе Служкин чуть не сорвался в штопор, но «выручила» Маша, да и тут в другой вариант как-то не верится, очень уж место и время были не подходящими). Вот что он думает о любви: «Мир ясный и яркий: синее небо, белый снег, чёрные угли, алый огонь, оплетающий котлы, и жёлтая пшённая каша. Это всё, что у меня есть. Но этого никто у меня не отнимет. Никакая женщина, будь она хоть тридесято прекрасна. Пусть что угодно, но только не любовь. Я хочу веры в мир и в то, что я делаю. Я хочу твёрдо стоять на ногах, не желать ничего более и не ждать неизбежного удара в спину.» И, руководствуясь такой философией, Служкин скорее причинит тридесято прекрасной женщине сильнейшую обиду, чем поддастся её чарам, проявляя при этом почти невероятную силу воли и принципиальность. Такое, мягко говоря, противоречивое, отношение к женщинам характеризует Служкина отрицательно не только с человеческой, но и с божественной точки зрения (справедливость-то куда делась?), а мнение Бога ему уж точно не безразлично... было бы, будь он верующим. Но он в Бога не верит, и поэтому сам себе судья. Неправедный, как почти всегда в таких случаях.

Так что же он за человек, этот Служкин? А он не совсем человек, он фигура нереальная, фантастическая, не зря же Иванов начинал с фантастики. Вот и в этом романе фантастика всё время проглядывает через реальность. Интересна сама его фамилия, образованная от служки — монастырского слуги — что-то близкое к церковному миру, но предельно мелкое. Такие фамилии, как Будкин, Ложкин (пенсионер у Кира Булычёва), Печкин (почтальон), Плюшкин — почти бессмысленные, ничего не говорящие об их носителях. Служкин же ассоциируется у меня с Дворкиным (правильно — Дворкином, но это пустяк в данном случае), личностью божественной, но очень таинственной и незаметной, для которой тысячелетие не такой уж и большой срок, и что не получилось сейчас, получится когда-нибудь, можно и подождать. Как ни странно, в обширной монографии Унбегауна «Русские фамилии» нет русской фамилии Служкин (нет там и Будкина, хотя был такой художник, выпускник Академии Художеств и впоследствии академик, нет и Градусова), зато есть «английская» фамилия Дворкин****. Служкин о своих девятиклассниках говорит: «Бог, когда людей создавал тоже не выбирал материала». Весьма, по моему, красноречивая фраза. С намёком. И ведь Служкин действительно создаёт человека. Пусть только одного (Градусова*****), но и это хорошо («И сказал Бог — это хорошо»). Служкин — создатель, а это нечто большее, чем учитель, и действует он по наитию, а не по инструкции. И ребята это заметили: «...к вам на урок, наоборот, двоечники идут, а отличники не хотят. Это потому, что вы какой-то особенный учитель, не брынза...».

Божественная, фантастическая основа личности Служкина хорошо видна из его мыслей о литературе и писательском труде. «Мне кажется, писать — это грех. Писательство — греховное занятие. Доверишь листу — не донесёшь Христу. Поэтому, какой бы великой ни была литература, она всегда только учила, но никогда не воспитывала.» Здесь всё от первого до последнего слова чудовищная ересь. Но такое может образоваться в голове не совсем человека, у которого свойственное только ему одному представление как о грехе, так и о воспитании, и у которого совершенно фантастическая память — он помнит стихи написанные им 13 лет назад и вообще без записей помнит всё, что сочинил за всю жизнь.

Есть и ещё одно место в романе, наводящее на размышления в том же направлении — от Служкина к Дворкину. Сидя у догоревшего костра и любуясь звёздным небом Служкин думает: «Какая древняя земля, какая дремучая история, какая неиссякаемая сила... А на что я эту силу потратил?» Ясно отсюда, что эту неиссякаемую силу родной земли Служкин чувствует в себе, но это же совсем не рядовое ощущение нормального человека, это больше похоже на чувство какого-то былинного богатыря вроде Святогора.

Да, действительно столько усилий и напрасно, но ведь сам же этого хотел, путь к святости — трудный путь, да ещё и из школы выгнали, и с женой назревает очередной конфликт. Роман заканчивается многозначительной фразой: «Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества.» С этим невозможно не согласиться — как минимум, ста лет одиночества Служкин для себя добился.

*) Служкин умудряется не узнать за весь учебный год, чья дочка сидит у него за первой партой! Этому тоже очень трудно поверить.

**) Судя по описанию этого порога, он относится к высшей категории сложности. Мне повезло побывать в таком же (на катамаране) походе совсем близко от описываемых в романе мест, на реке Косьве. Там пороги были попроще и среди нас не было детей. Это очень тяжёлая работа и в романе всё описано верно, кроме одного. Такие водосбросы, как Долгановский, нельзя проходить вопреки всем инструкциям да ещё не имея на борту ни одного опытного рулевого, это всегда кончается очень плохо. В романе происходит настоящее чудо — ребята проходят порог благополучно, и, как мне кажется, в немалой степени этому способствовало отсутствие на катамаране двух человек, т. е. оставшийся на нём груз оказался оптимальным. Вообще, в этом походе невероятно везёт всем, и Служкину особенно.

***) По поводу разницы в возрасте, от которой Служкин в ужасе (я не верю и этому, скорее всего прикидывается чайником) замечу только, что если Маша может и не знать известную во всём мире историю Абеляра и Элоизы, то Служкин наверняка с ней знаком. Ситуация-то очень сходная. Есть и другая ещё более известная история, которую тоже может и не знать Маша, но знает Служкин. Это история Иакова и Рахили, которые 14 лет ждали, когда же и на их улице будет праздник, а когда они впервые увидели друг друга Иакову было за сорок, а Рахиль была такая же, как Маша, если не младше. Подвиг не в том, чтобы отказаться от своего счастья, а в том, чтобы добиться его несмотря на всякие препятствия. Но у Служкина другое представление о счастье.

****) Тут нужен небольшой ликбез для тех, кто не в курсе. Фамилия Дворкин еврейская. Унбегаун этого не знал. Некоторые еврейские фамилии произошли от женских имён. Слово Михаилу Ардову: «Типичный еврейский муж редко появлялся на улице. Он сидел дома и читал Талмуд, а его жена ходила по воду, сушила бельё, судачила и ссорилась с соседками, громогласно воспитывала своих детей ... А звали её — Хайка, Райка, Дворка и т. п.»

*****) Чего только не вытворяет этот «материал», но кража 100 рублей у учительницы — это что-то! Т. е. Градусов столь же малореален, как и Служкин, который всю жизнь «ищет человека», и, таки, находит — рыжее носатое чудовище, с которым не совладал дьявол, но с которым можно пойти в разведку. Градусов ко всему прочему ещё и весьма остроумный парень, что дополнительно сближает его со Служкиным. И он же ещё и талантливый художник, не многовато ли для одного?

Об остроумии этих двоих нужно писать отдельно, для небольшого критического экскурса это будет уже сверх меры. Но несколько слов всё же скажу. Мне кажется, что Градусов остроумен всегда, кроме случаев откровенного хамства. А вот шутки Служкина довольно таки разнокалиберны. Одну из них я так и не понял, сколько ни думал, ничего путного в голову не пришло. В квартиру позвонили. Служкин взглянул на часы. «Будкин точен, как свинья, — сказал он. — Точность — вежливость свиней, — и он пошёл открывать.» Всем известно выражение «точность — вежливость королей». Может быть у Служкина своё, особое отношение к монархии? Если вспомнить, что где-то неподалёку от мест действия романа была зверски убита царская семья, то шутка (придуманная Автором и очень неестественная) становится совсем уж некрасивой.

PS. Остался без ответа вопрос об отсутствии имён у главных героев — Будкина и Градусова. Предположение, что не только Градусов, но и Будкин для Служкина «материал», над которым он работает, как Создатель, по моему допустимое. Будкин — старый друг Служкина, а с некоторого момента близкий сосед и любовник его жены; Градусов из жизни Служкина, очевидно не уйдёт, они тоже станут друзьями в недалёком будущем. Имя даётся творению, как его завершающий акт. Поэтому оба пока носят только фамилии. Кстати, символично, что Градусов получает в глаз и от Служкина (в это верится с трудом) и от Будкина (хотя это совершенно неправдоподобно — встретил на улице и врезал, хотя и не знакОм) примерно в одно и то же время и ходит с двумя фонарями на фасаде. Дружба очень часто начинается с небольшого мордобоя, хотя здесь этот мордобой ещё один фантастический элемент романа, в котором действие происходит в некоем параллельном пространстве очень похожем на наше, но там дети не падают с древних полуразрушенных колоколен (Служкин был уверен, что всё будет хорошо), не срываются с обрывов, проходят смертельные пороги без командира, а если замерзают буквально почти до смерти, то к их услугам тут же находится пекарня с не остывшей печью, а женщина-пекарь, которая только что заперла входную дверь, ещё не успела от неё отойти.

В этом рассказе Автор успешно доказал, что превратить среднесчастливое мгновение в своём прошлом в полностью счастливое можно только совершив антинаучное открытие и, в процессе его практического применения, совершив антинаучный поступок. По ходу повествования выясняются немаловажные обстоятельства из биографий двух друзей — Корнелия Удалова и Льва Минца. Честно заработанные 60 долларов Удалов прячет в грамоту «За победу в социалистическом соревновании в честь XVI съезда КПСС». Дело не в том, что в 1930 году КПСС ещё не было* (партия называлась ВКПб), а в том, что уже тогда Удалов участвовал в соц. соревновании, и, стало быть, был вполне взрослым человеком. В описываемое в рассказе время (время разгула бандитов в масштабе области, будильников тайваньского производства и спиннингов голландского, пьяных детей, нестройно поющих ночью под гитару на улице) Удалов ещё вполне дееспособный энергичный мужчина, способный поймать на блесну небольшого крокодила. И это в возрасте, приближающемся к столетнему. Но из других рассказов цикла известно, что профессор Минц на несколько лет старше Удалова. А эпизод из собственного прошлого, который профессор хочет пережить заново, происходит в Москве во второй половине сороковых годов, во времена усиления преследований учёных генетиков. Лёве Минцу в это время 16 лет, значит родился он не раньше 1930 года, и, стало быть, Удалов старше своего друга, как минимум, лет на 20.

Мне кажется, Автор всё это устроил сознательно, ведь он как никто другой знает своих героев, а тут всё вдруг оказывается поставленным с ног на голову. А почему? Очень просто. Открытие, на котором основан рассказ, антинаучное, поступки героев тоже совершенно необъяснимы с научной точки зрения; вернее, не сами поступки (что мальчик Лёва снял кошку с плывущей по реке льдины, это нормально), а их следствия — профессор Минц просыпается в своём доме через полвека мокрый (причём, в мокром халате, в котором он явно никогда не гулял по набережной) и замёрзший до полусмерти.** Всё это может происходить только в антинаучнофантастическом произведении, и именно такова жанровая принадлежность рассказа «Цена крокодила». Коротко говоря, тут можно творить что угодно, можно даже попытаться переплюнуть Мюнхгаузена — образец антинаучнофантастического произведения до сих пор не превзойдённый.

Такое вот антинаучное литературоведение с довольно-таки неожиданным результатом. Возможно, у Булычёва такой рассказ не один, я только наполовину прочитал второй том гуслярского цикла, а впереди ещё, пока отсутствующий у меня, первый.

В заключение приведу пару замечательных афоризмов из рассказа.

«Счастье — это мгновение, суть и ценность которого можно оценить только по прошествии времени.»

«Мужья — это опасная категория домашних животных, которые норовят выскочить на лестничную площадку в поисках приключений.»

Вообще, афоризмов рассыпано по этому циклу столько, что их хватит на приличный сборник.

*) Это, вероятно, лёгкая форма издевательства над читателем, которую частенько практикует Автор. Приписывание фразы «Жена Цезаря выше подозрений» какому-то итальянскому деятелю (!) — из той же оперы. Нельзя забывать, что Игорь Всеволодович учёный-историк.

**) История с пуговицей, положенной Удаловым во сне в шкаф, принципиально такая же, просто она не столь эффектна.

Сборник рассказов о жителях города Великий Гусляр занимает в фантастической литературе особое место. Непрерывный трёп на самые разнообразные темы в таком количестве никогда доселе мне не встречался. «Звёздные дневники...» Лема, которые послужили в качестве плодородной почвы для выращенной Булычевым оранжереи, всё же значительно меньше по объёму. Сравнивать эти циклы по качеству невозможно в короткой заметке, здесь потребовалось бы солидное фантастиковедческое исследование. Здесь замечу только то, что очевидно — оба цикла содержат острейшую сатиру на современную им действительность и оба содержат массу остроумных сюжетных поворотов и не менее остроумных реплик, диалогов и авторских комментариев.

Рассказ «Звёзды зовут!» может дать неплохое представление обо всём цикле. Когда Автор открытым текстом сообщает, что произошло с бюджетными средствами, выделенными на космическую экспедицию*, становится понятно, до какой степени он раздосадован и даже оскорблён творящимися в стране безобразиями (рассказ написан в 1998 году). Да ещё и герои космонавты приговорены президентскими прихлебателями к смерти по высосанной из пальца причине. Что тут может сделать обыкновенный российский писатель, когда страной управляет ОПГ? Но он делает, что может, и за это ему честь и хвала. Рассказ «Звёзды зовут!» должен войти в хрестоматию по истории Перестройки. Надеюсь, так оно и будет.

Обличая окружающую мерзость, Булычев не забывает и беззлобно прикалываться над читателем**. Вся история с минимизацией размера космонавтов с целью резкого уменьшения потребления ими воздуха и пищи — не что иное, как обыкновенная хохма, которая осталась бы обычной фантастикой, если бы минимизации не подвергся и корабль, на котором они летят. Здесь остроумно показано, как гениальная идея превращается в дурацкую буквально одним штрихом.

Не обошлось и без ляпа. Можно ведь и запутаться в мелочах, пытаясь перенести на бумагу фонтан идей. В этом рассказе как-то не нашлось настоящего места кораблю, который поднимает космонавтов на околоземную орбиту. Дочь Президента говорит, что корабль постоит на космодроме Плесецк среди двух дюжин других таких же (очевидно, постоит до возвращения маленького кораблика из экспедиции). Чуть дальше Автор сообщает, что большой корабль будет ждать возвращения космонавтов на орбите. Автором упущено то очевидное обстоятельство, что корабль нельзя ни оставить на орбите, ни посадить обратно на космодром, т. к. то и другое невозможно скрыть от американских партнёров, которым хочется (необходимо) втереть очки. Таким образом, в рассказе чушь городят все — Президент, дочь Президента и даже опытный космопроходец Корнелий Удалов, называющий технологическую схему экспедиции гениальной. Тут следует очень удачная авторская находка — в уста Президента он вкладывает возражение против его (президента) личной гениальности: «О гениальности — это лишнее. У меня есть семья и другие советчики. В коллективе живу, думаем вместе. А решения приходится принимать, понимаешь, в одиночестве.» Всегда на высоте только без пяти минут Нобелевский лауреат, членкор Лев Христофорович Минц, открытия которого «абсолютно надёжны».

Читать, конечно, стоит все рассказы Гуслярского цикла. «Звёзды зовут!» я оценил девятью баллами за его излишнюю публицистичность, но очень многие рассказы этого цикла заслуживают самой высокой оценки.

*) Небольшой диалог из рассказа. «...деньги, которые на полномасштабную экспедицию выделили, треть годового бюджета — уже разворовали. — Куда же они делись? — В основном они направлены на улучшение жилищных условий администрации Президента и его управления делами... Ну, сам понимаешь, каждому хочется квартиру с подземным гаражом и бассейн в Барвихе. — Нет, я не могу поверить! Я отказываюсь поверить! — Кое-что ушло в швейцарские банки... — Нет, нет, нет!».

Это уже не художественная литература, это чистейшая публицистика или отрывок из речи прокурора.

**) С читателем всё просто. Куда интереснее то, что в рассказе говорится о космонавтах. Первый из них Пётр Гедике почему-то носит фамилию известного композитора, педагога и основателя советской органной школы и до лётного училища учился в Московской консерватории (которую окончил и его однофамилец), где был капитаном команды КВН. Другой космонавт с не менее редкой среди космонавтов фамилией Иванов вообще чёрт-те что и сбоку бантик — слесарный гений, своими руками построивший самолёт и пойманный в районе Северного полюса при попытке улететь на этом самолёте в Америку. Почему Иванов попал не в тюрьму а в отряд космонавтов, Автор не объясняет. Есть ли у Булычева знакомые космонавты, мне не известно. У меня сложилось впечатление, что он хотел представить эту воинскую часть в виде некоего чрезвычайно разнообразного всероссийского среза, где можно встретить кого угодно, и воображение тут бессильно — это какой-то совершенно невероятный коллектив, состоящий сплошь из нестандартных личностей. Если так, то трудно делать вывод по двум людям, этого количества маловато.

«Шорр Кан подозрительно прищурился:

— Это прозвучало так, будто вам понравилось быть принцем.

Гордон невесело рассмеялся:

— А кому бы это не понравилось? Там, в моём времени я был никто, бедный бывший солдат. После того как Зарт Арн предложил мне этот удивительный обмен, я оказался членом императорской семьи, правящей самой большой державой в Галактике. Кому бы не понравилась такая перемена?»

Э. Гамильтон «Звёздные короли»

Фантастические боевики Гамильтона написаны исключительно ради развлечения не очень требовательных читателей и куска хлеба с маслом для писателя, но, как ни странно, существенных претензий к его произведениям не возникает. И если так писать можно было в середине прошлого века, то в его конце строить сюжет космооперы на фундаменте, представляющем из себя очевидный мыльный пузырь, как минимум не солидно. Это по сравнению с Гамильтоном шаг назад. Вот какова основа романа. «В две тысячи сто тридцать втором году звездолёт «Тулуза» впервые в истории Земли вступил в контакт с инопланетной цивилизацией...». Фангов* были триллионы против «тридцати миллиардов людей на двенадцати обитаемых планетах.» Война, в которой поражение людей гарантировано, казалась неизбежной. Люди нашли нестандартный выход (несимметричный ответ), высадив десант в очень далёкое прошлое. «Все области космоса, кроме ближайших к Земле, должны были быть засеяны семенами жизни.» К моменту начала войны (к 2133 году) против фангов могла выступить уже примерно равная им по численности цивилизация. Замысел удался, Галактика людей к войне с фангами готова. Читатель может спросить (а лорд Сергей так и делает), почему нельзя навестить фангов в их прошлом и «уничтожить, пока фанги не стали развитой цивилизацией?». Некто Стас (что-то вроде дежурного по Галактике, в обязанности которого входят ответы на вопросы разнообразных «малышей») даёт ответ, от которого глаза у читателя лезут на лоб: «Сергей! Они стали развитой цивилизацией! Это — в основном потоке истории. Это уже случилось.» Проще говоря, ничего с фангами в прошлом сделать нельзя, а вот с человеческой цивилизацией можно по той, видимо, причине, что она не находится в основном потоке истории. Но ведь то, что людей всего 30 миллиардов, это тоже факт, имеющий место во Вселенной к началу войны с фангами. Итак, окончательная формулировка вопроса — почему Автор отдаёт предпочтение враждебной людям цивилизации, утверждая, что её прошлое (и, следовательно, настоящее) изменить нельзя, а прошлое человечества (и, следовательно, его настоящее) изменить можно? Для чего понадобилось Автору это вытаскивание козырей из рукава, т.е. совершенно ни на чём не основанное распределение цивилизаций по потокам истории (кто в основном, а кто нет)? Ответ ясен — чтобы написать роман. Если бы в «основном потоке истории» оказались люди, то фанги были бы ликвидированы в зародыше, и воевать стало бы не с кем.

Собственно, сама идея войны с человекообразными существами с нечеловеческой логикой как носилась в воздухе, так и продолжает носиться. Я уже писал о повести Громова «Погоня за хвостом», в которой человечеству вынесен смертный приговор. Писатели, каждый по своему, реагируют на складывающуюся в мире ситуацию, когда некие «фанги» после разгрома Японии Советским Союзом, сбросив на неё две атомные бомбы, утверждают, что это они заставили Японию капитулировать. Эта историческая линия, неуклонно развиваясь, через много лет, привела к разрушению Югославии, Ливии и Ирака, продвижению НАТО на восток, странной борьбе потомков тех «фангов» с терроризмом на ближнем Востоке и самым последним событиям, связанным с так называемыми химическими атаками в Сирии и Великобритании. У Лукьяненко фанг Нес, демонстрируя специфическую логику своего народа, говорит массу ерунды. Например, заявляет, что фанги делают то, что люди считают красивым, но даже многое повидавший бывший спецназовец отворачивается при виде снимков замученных фангами людей. А такой, например, афоризм Неса, как «Исключение из правил всегда красиво», является очевидной, бесспорной глупостью. Сергею в романе удаётся убедить фангов прекратить войну, когда Нес транслирует на всю Галактику, что смерть безобразна, а процесс создания жизни, катализируемый кровным братством людей и фангов, наоборот, прекрасен. Но это не выглядит убедительным, поскольку убедительно оно лишь по человеческим меркам, а у фангов, логика, повторяю, нечеловеческая.** И эта неудача (неудача ли?) Автора, по моему, довольно прозрачно намекает на то, каким должен быть путь решения этой проблемы, гарантированно приводящий к успеху. Путь, на котором промедление смерти подобно***.

Анализировать образ ГГ нет желания, как уже многие отметили, это довольно таки картонная фигура, и Автор, кажется, сам это понимает, когда сценой появления Сергея на планете Принцессы пародирует появление в прошлом Терминатора в виде голого Арнольда Шварценеггера (интересно, что и в дальнейших событиях чувствуется пародийная связь с этим фильмом, только всё наоборот по сравнению с ним — новоявленный лорд натыкается на настоящих Терминаторов, которые только чудом его не убивают). Сергей вообще противоречив, шит белыми нитками, он, совсем не имея в жизни времени на чтение, оказывается, «случайно» читал «Письма к сыну» Честерфильда, а, уже будучи в ранге Принца, в силу непреодолимой привычки к свинству выкидывает на берег божественной красоты инопланетного лесного озера пустую бутылку из-под вина. В 22-м веке, в мире Полдня Стругацких, Сергей осваивается даже медленнее совсем чужой для Земли Принцессы Терри, тяжёлый груз 20-го века мешает ему. Ну и достаточно о Лорде.

В заключение пара слов о ещё одном недопустимом техническом допущении Автора. Это возможность перехвата патрульным звездолётом, находящимся в обычном пространстве, кораблей, идущих в гиперпространстве, которое, по словам Автора, суть пятое измерение (возможно и обратное — наблюдение из гиперпространства за объектами, находящимися в обычном пространстве). Скорость на гиперпереходе многократно превышает скорость света. Поэтому никакие переговоры между патрулём и пролетающим кораблём также, как и вообще между обычным пространством и пятым измерением, невозможны, если уж это хотя бы в малой степени научная фантастика. А пока командир патрульного корабля примет решение (если на секунду допустить, что ведутся переговоры между кораблями), а он это делает с обычной скоростью человеческого мозга, перехватываемый корабль окажется не просто далеко от патруля, а заведомо выйдет за пределы зоны патрулирования. И это ещё сильнее напоминает бред сумасшедшего, чем тот фокус со временем, с которого я начал эту заметку.

Итак, в целом, роман ниже среднего (за исключением его идеологической составляющей), но в нём много хорошо написанных отдельных эпизодов, например, дуэль звездолётов, разгадка тайны Храмов Сеятелей, принятие Сергея в клэнийскую семью (и в подтексте перекличка этого эпизода с отношением Сергея к роддерам). Есть два любопытных предсказания. Одно из них нуждается в авторском комментарии, другое — нет. Первое — сильное землетрясение в Алма-Ате в 2070 году. Что бы это значило?! Второе — большое сходство стандартного галактического языка с китайским. Я вижу здесь намёк на то, что к тридцатым годам 22-го века из тридцати миллиардов людей китайцев будет не менее 25-и миллиардов, что не может не отразиться на этническом составе Сеятелей.

Есть ещё один вопрос к Автору (всё, заканчиваю, сколько можно испытывать терпение читателей?). Почему он рекламирует в романе именно коньяк «Кутузов» (семилетней выдержки), а не какой-нибудь другой? Не «Багратион» и даже не «Наполеон» (хотя этот в рекламе не нуждается, да к тому же импортный)? Ну, о вкусах не спорят, но всё-таки?

*) Внешность фангов не оставляет сомнений в том, что Лукьяненко хорошо знаком с описанием геррнов из «Возвращения к звёздам» Эдмонда Гамильтона.

**) Критерий истины для фангов — красота. Но из земных живописцев им ближе всех Сальвадор Дали (в романе есть интересная ассоциация с одним из наиболее страшнокрасивых произведений этого художника «Предчувствие гражданской войны», хотя прямо эта работа не названа), который использовал красоту с целью испытания психической устойчивости зрителей. А противостоящий фангам представитель человечества, похоже, больше склоняется к упомянутому в романе Шишкину.

***) Об этом ещё до начала Второй Мировой очень хорошо сказал Хайнлайн в своей самой, вероятно, политизированной во всей мировой фантастике повести «Никудышное решение». Вот эти слова в переводе Ковалевского и Штуцер: «Перед нами выбор — стать ли нам мертвецами, внешне сохранив порядок, конституционность и соблюдение буквы закона или же сделать то, что должно быть сделано, и остаться в живых, а уж после постараться привести всё в соответствие с законами.»

Антошка, Антошка! Пойдём копать картошку!

Тили-тили! Трали-вали! Это мы не проходили, это нам не задавали...

Ю. Энтин

Содержание этой истории, не имеющей ничего общего со сказкой, очень меня удивило. Ведь история картошки несравнимо интереснее, чем то, что рассказано Андерсеном. Не могу поверить, что в середине 19-го века ему не было известно имя Антуана-Огюстена Пармантье, не было известно, что картофель завезли в Европу конкистадоры, что в Англии инициатором употребления картофеля был Фрэнсис Дрейк. Почему-то Андерсен ничего не написал о быстрой популяризации картофеля в Нидерландах и в Англии и, поэтому ничего не сказал о причинах того, что в одних странах это произошло быстро и не насильственно, а в других — с большим и кровавым скрипом. Автор этой истории почему-то ограничился упоминанием только одного активного «пропагандиста» картофельной идеи — прусского короля Фридриха-Вильгельма I, и ничего не сообщил своим читателям о роли в этой истории французского короля Людовика XVI и его жены Марии-Антуанетты. К 1853 году в Европе не могли не знать (газеты читали) о картофельных бунтах в России и, следовательно, о роли царя Николая I в продвижении картофеля на российские поля. Почему Андерсен ограничился в своей истории картошки только сведениями, рассказанными бабушкой, которая, вероятно, многого не знала? А, может быть, он и бабушку присочинил, чтобы читатель подумал — это бабушка виновата, надвое сказала, а писатель взял да и поверил? Но всё равно ведь некоторые думали — на бабушку надейся, а сам не плошай. И начинали проверять, а это было тогда трудной задачей. Это сейчас всё (ну, почти всё), связанное с историей распространения картофеля в Европе можно узнать за 10 минут, не выходя из дома. А 160 лет назад человек, прочитавший рассказ Андерсена о картошке, так и оставался полузнайкой на уровне Антошки или чуть выше. Или удивлялся написанному по той же причине, что и Ваш покорный слуга и ставил Автору за этот не совсем добросовестный труд оценку на местном датском фантлабе (не помню, как там это называлось) не более высокую, чем только что поставил вышеупомянутый слуга.

«Был по крайней мере один, кто не сломался — и навсегда утвердил за людьми божественное право выбирать чувства и цели не только из доступного протоплазме набора.»

В. Рыбаков «Трудно стать богом»

Повесть представляет собой оригинальное сочетание реализма и фантастики и производит сильное эмоциональное воздействие на думающего читателя, а это мешает рассуждать и понимать. По ходу чтения приходят в голову только самые простые вопросы, но и они ставят в тупик. Например, непонятно, почему возможность иногда помыться может помешать «духовному перерождению», или почему в финале повести Холёный, превратив свою квартиру в ярко пылающий факел, считает, что кухню он «пощадил». Или вот фраза одной из девочек, которых ГГ встречает, вернувшись из Кельи, — «От тебя воняет, как от старика.» Из какой же она семьи? Что произошло с её дедушкой?

Но в повести есть многое поважнее этих мелочей*. Такова на очень малый промежуток времени появляющаяся мать ГГ, о которой он ни разу не вспомнил за год (!) пребывания в волшебной читальне. Из этого эпизода (телефонного разговора с матерью) становится отчасти понятно, почему в цивилизованном обществе столько дикарей. Очень интересен учебник — единственная книга Кельи. Воспринимается она, как символ всей духовной культуры, в основе которой лежит литература. Непривычный к чтению дикарь сначала, естественно, видит в книге только фигу. Со временем книга (превращающаяся в Книгу) начинает доносить до дикаря некие «банальные прописные истины», он начинает постигать их «не изведанную ранее сладость» и понимать, что «нет более универсального руководства» для жизни, чем эти истины. И тут появляются у читателя (когда эмоции отступают на задний план) настоящие вопросы к Автору. И вопросы эти как раз об истинах. Их всего три, и каждая из них могла бы успешно использоваться, как тема семинара на философском факультете университета, причём даже не на первом курсе. «Детство не оправдывает глупость» — это банальная истина? Начав с возражения «смотря какое детство», можно долго обсуждать эту сентенцию, и не факт, что обсуждение закончится определённым, бесспорным выводом. Ещё истина — «долг длиннее жизни». Эта формула ещё более туманна. Долг, положим, твой. А чьей жизни он длиннее — твоей или твоих близких? Если твоей, то о каком долге идёт речь? О долге перед потомками?

Третья истина («познавший грязь однажды — раб её вечный») проще, но тоже совсем не элементарна, она открывается «студенту» Кельи при первом чтении Книги** и подтверждается возвращением Холёного обратно в Келью.

Такой вот набор «банальных» истин заставляет подозревать, что «студент» попал не в ту Келью и читает не ту Книгу. И читателю и Автору известен источник тех в самом деле банальных истин, которые должны быть основой духовного перерождения учеников. Этот источник — нагорная проповедь Иисуса Христа. Если бы в Книге, которую читает Холёный, содержался именно этот набор правил жизни, то выход усвоившего их человека в мир стал бы чем-то вроде второго пришествия. Холёный же принёс в покинутое им год назад*** общество такой бисер, метать который перед этими свиньями было делом абсолютно бесперспективным. Начинать надо было с начала, а где оно, это начало, после года обучения он по прежнему не знает.

И какой же вывод из этого, придуманного Автором, странного способа получения образования, который не приводит (и принципиально не может привести) ни к какому результату? Ответить на этот вопрос помогает ниспосланный Холёному свыше «сон поистине вселенского масштаба». Сон, из которого следует, что всё образование дикарей во всех Кельях Мироздания осуществляется по одной и той же ошибочной схеме — «студенты» везде попадают не туда, куда надо, и везде обучение начинается не с того, с чего надо, и везде они вскоре возвращаются в свои (или другие такие же) Кельи. Но в таком случае происходящий в Мироздании беспорядок в области образования не есть результат бездарно осуществляемой кем-то реформы. Это так и должно происходить, потому что имевшая место около двух тысяч лет назад первая попытка наставить человечество на истинный путь — провалилась (утверждённым божественным правом выбирать чувства и цели ... могут воспользоваться единицы из миллиардов — это провал), а мир устроен так, что повторение этой попытки противоречит его (мира) фундаментальным законам. Второе пришествие никогда не состоится. Крайне пессимистично. Со слезами возвращается оставшийся рабом в Келью, которая сочувствует ему и тоже заливается слезами от отчаяния, обречённая бесконечно повторять бесполезное занятие, больше всего напоминающее вкатывание на высокую гору тяжёлого валуна, вновь и вновь срывающегося вниз в двух шагах от вершины.

Есть в повести одна интересная идея, которая убеждает читателя в безнадёжности описываемого процесса, и сделано это Автором, по моему, просто гениально. Когда дикарь, не умеющий вообще никак обращаться с книгами, пытается отмыть с неё грязь водой, то в единственном источнике воды в Келье — туалетном бачке — оказывается водка (!). Келья как бы рекомендует отмывать страницы водкой, которая и книге повредит меньше, чем вода, и грязь отмоет лучше. Неизвестно, из какого материала сделаны не изнашивающиеся, вечные её страницы, видимо, водка подходит больше. И что же? А происходит нечто неожиданное — дикарь начинает лакать водку из бачка, а книга остаётся испачканной. Очевидно, что ценность водки — это нечто абсолютное, ещё одна из фундаментальных основ мира, в котором вырос дикарь. Предложенное Кельей испытание Холёный не проходит. Водка дороже Книги, Руси (и не только) есть веселие пити, на том стоим и стоять будем. Аминь.

В заключение небольшой фрагмент разговора между мной и моей Кельей.

«Пишущий эти строки, не пора ли тебе заканчивать? — Давно пора, но мне никак не остановиться. Сейчас я выключу компьютер и закрою Книгу... Или начну читать её сначала... — Это хорошо, пишущий. Продолжаешь ли ты помнить, для кого писал? — О да, конечно. Для себя, всегда — только для себя».

Видимо, в основе устройства всех Келий лежит один проект, но есть и отличия — в моей можно мыться, вместо шариковой ручки ноутбук, много Книг и нигде, тем более в туалетном бачке, не встречается водка.

*) Возможно, мыться нельзя, чтобы было видно, сколько грязи накопилось в душе, т. е. она превращается постепенно в реальную грязь, и это такой символ внутреннего очищения.

**) В этом месте повести у ГГ возникает мысль — а стоит ли дальше читать Книгу? Но человек любопытен, да и делать ему больше нечего.

***) Интересно, где провёл Христос последний перед крещением год? Библия чего-то не договаривает, как во многих других случаях.

Вновь читатель встречается с неунывающим ни при каких обстоятельствах величайшим путешественником (после Гулливера) и космопроходцем Ийоном Тихим. Он почти не постарел, разве только некоторая путаница с родственниками профессора Тарантоги, когда Тихий племянника профессора называет его кузеном, заставляет читателя допустить, что время не щадит даже таких деятельных и обладающих острым и пытливым умом людей. Земное общество за время отсутствия Тихого изменилось до неузнаваемости. Ничего особенно удивительного в этом нет, это ведь по своим часам Тихий провёл в системе Кассиопеи шесть лет, а сколько лет прошло на Земле, Автор не сообщает (есть косвенное указание, что прошло около пятидесяти лет). Но профессор Тарантога, к радости путешественника, ещё жив, хотя неизвестно, где находится. Из разговора с племянником профессора становится понятно, какие серьёзные и, по видимому, необратимые изменения произошли на Земле. Наукой теперь занимаются дилетанты, вроде этого самого племянника, не имеющие понятия об эволюции (чтобы показать состояние науки, Лем выбрал в качестве примера эволюционную теорию, и нет причин сомневаться, что сходным образом дело обстоит и в других сферах знаний), сваливающие в одну кучу Дарвина и Эйнштейна и не способные даже правильно произнести фамилии этих великих учёных.

Стала повседневной практикой почти открытая педофилия, лицемерно прикрываемая библейской историей наложницы царя Давида Ависаги Сунамитянки*. В связи с этими, так называемыми, «холостяцкими компрессами», возникли «колоссальные проблемы» у полиции нравов, поскольку гарантия асексуальности ничего на деле не гарантирует, а доказать нарушения этой асексуальности заказчиками «компрессов» не просто.

Очень интересна в рассказе Лема явная отсылка читателя к роману Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Тихий, спасаясь от сетевиков, покупает латы средневекового рыцаря, во время еды ему мешает постоянно падающее забрало, и вообще «как выдерживали в таких железяках средневековые типы — это для меня загадка» — думает он. Здесь вспоминается путешествие янки в доспехах и в обществе прекрасной дамы. Какая это была для него пытка! Смысл этой литературной параллели в сходстве положений героев Твена и Лема — оба попали из нормального мира в страну идиотов, не пуганых у Твена и, наоборот, сильно испуганных у Лема. Впечатления у обоих примерно одинаковые, но Тихий в лучшем положении — он может сбежать. И делает это, придя к выводу, что лучше жить среди каннибалов Кассиопеи (а жить можно, будучи ядовитой для аборигенов пищей), чем в обстановке интеллектуального каннибализма на опутанной интернетом Земле.

В рассказе поставлено много вопросов, но чёткий ответ дан Автором только на один, самый, видимо, животрепещущий для заказчика. Это вопрос — почему «не все женщины КРАСИВЫ?». Где же результат естественного отбора? Ответ прост — в пещерах, где и прошла почти вся история человечества «наверняка было очень темно». Замечательная идея, соответствующая изображённому Автором уровню научного мышления.

*) Вот что говорится об этом в Третьей книге Царств. «Девица была очень красива и ходила она за царём, и прислуживала ему; но царь не познал её.» Но это последнее, решающее обстоятельство никому не было известно. Поэтому, когда (после смерти Давида), сводный старший брат царя Соломона Адония попросил у царя разрешения жениться на Ависаге, царь не просто отказал брату, но и приказал его убить. Адония любил Ависагу и ему может быть и было известно (от неё), что она девственница, но Соломон воспринял (или только сделал вид) просьбу брата, как оскорбление памяти отца и, воспользовавшись случаем, убрал конкурента.

В те древние времена всё было просто — царю Соломону не нужны были доказательства, на его стороне был Господь. Во время, описываемое Лемом, попытки что-либо доказать упираются в запутанное и бессильное против достижений технического прогресса законодательство с одной стороны и продажность правозащитников с другой. И это время уже наступило.

«Десяток вспыльчивых девочек посадить в кастрюлю с оливковым маслом и поставить на плиту. Как только они вскипят, сразу лить сверху холодный майонез. Очень калорийное блюдо.»

Г. Остер «Книга о вкусной и здоровой пище людоеда», рецепт «Вспыльчивые девочки под майонезом».

Чтобы написать такую повесть, не нужно доводить себя до какого-то особенного состояния. Надо всего лишь прочитать вторую часть книги «Вредные советы», выходившей в издательстве «РОСМЭН» в конце прошлого века, знать, кто такой Чикатило и, главное, владеть писательским мастерством на уровне Себастьена Жапризо, никак не ниже. По психологической глубине и запутанности детективного сюжета «Читатило» не уступает лучшим произведениям великого французского мастера, таким, как «Убийственное лето» , «Женщина в очках и с ружьём в автомобиле» и «Ловушка для Золушки». К тому же главные герои Жапризо и повести Щёголева — молодые женщины. Но произведение Щёголева не просто детектив, это ещё и остро полемическая повесть, повесть — ответ на книгу другого Автора.

Уже давно «Вредные советы» Григория Остера выходят без поваренной книги людоеда, но во многих семьях эти первые издания существуют, как неразорвавшиеся во время войны снаряды, и именно в таком качестве воспринял эту книгу Автор повести «Читатило». Должен признаться, что, хотя я и сомневался, что эти «кулинарные» рецепты можно читать детям, но особой опасности в них не видел, считая юмор, в них содержащийся, лишь немного более чёрным, чем юмор вредных советов.

Прочитав «Читатило», я понял, что сомневался не напрасно, что возможны ситуации, в которых снаряд может разорваться. Щёголев высказал простейшее соображение: «В теории всё здорово, книжка полезная, автор — изысканный остряк. А на практике душегуб каждую фразу понимает буквально».* Очевидно, это дошло и до Григория Бенционовича, пусть поздновато, но это всё-таки лучше, чем никогда. А досталось ему от Щёголева в этой повести по полной программе. Книга Щёголева, где фамилия Автора людоедских рецептов упомянута трижды в почти не изменённом виде, да ещё и все три раза в одной строчке (!), должно быть стоит у него (Остера) на почётном месте в его рабочем кабинете, как особо изысканный сувенир. Достойное место она должна занимать и в личной библиотеке Сергея Лукьяненко, которого Щёголев также не обошёл своим вниманием, правда мимоходом, в соответствии со «степенью вины».

Уважая Григория Остера за его остроумные вредные советы для людей различного возраста или для специалистов в некоторых отдельных областях человеческой деятельности (для бизнесменов, жуликов и воров, работников коммунальных служб), я хочу здесь замолвить слово в его защиту. Конечно, было ошибкой поместить под одной обложкой первую (из четырёх) часть советов и рецепты. Ошибка исправлена. Но если вам в руки попадётся издание советов большого формата без номера части на обложке, не давайте его детям и спрячьте, скоро оно станет раритетом. Полное же издание советов для детей, да если ещё и вместе с задачником (ненаглядным пособием по арифметике) — это отличное средство для воспитания двух таких необходимых черт характера, как чувство юмора и самоирония, — качеств, без которых жить в ускоренно тупеющем мире становится с каждым годом всё труднее.

Есть и ещё одно соображение. Неужели писатель не может донести до вменяемой аудитории свои фантазии из опасения, что какой-то клинический идиот начнёт реализовывать их на практике? Рецепты Остера всё-таки очевидно юмористические, а что тогда делать Сорокину с его «Романом», «Льдом», «Голубым салом» и т. п.? Ответ прост — каждый должен заниматься своим делом: писатели пусть пишут книги, а милиция должна быстрее обезвреживать тех, кто начинает «дварковать сограждан влендишным способом».

И последнее. Вероятно, только человек с очень крепкими нервами может описывать настолько ужасные сцены. И нет ничего удивительного, что в повествовании появляются бросающиеся в глаза проколы. В одной из таких сцен маленькая девочка, которой жить осталось несколько секунд, громкими криками зовёт на помощь. Очень громкими, хотя её рот заклеен, вероятно, скотчем, о чём сказано несколькими строчками выше. Автор не замечает этой нестыковки, он-то слышит эти вопли в своей голове...Видимо, не зря труд писателя иногда называют каторжным. Бог в помощь, Александр!

*) В книге много жестоких сцен, но особенно страшны два финальных эпизода, и многим лучше этого не читать. В одном из них (не самом страшном) описаны действия душегуба, буквально воспринявшего нижеследующий рецепт, названный Автором «Вредных советов» «фарш из марширующих мальчиков». Вот этот рецепт: «Построить марширующих мальчиков по росту, дать им понюхать пороху, из ряда вон выходящих отсеять, остальных пропустить через мясорубку. Назад не выпускать. Готовую массу посыпать игрушечными пистолетами, барабанными палочками и сделать из марширующих мальчиков одну большую котлету».

Эта история даёт очень хорошее представление о методе работы Андерсена. Очень похоже на то, что, начиная повествование, он понятия не имеет, о том, чем оно закончится. Герои начинают жить собственной жизнью и вытворяют иногда такие вещи, которых сам Автор едва ли мог от них ожидать. Но это естественно, поскольку вполне соответствует авторской манере мышления — он (Автор) сам пишет частенько нечто, идущее вразрез со здравым смыслом, нечто такое, чего и в сказке-то не может происходить. Примеров много даже в этой короткой истории. Розовый куст растёт над прудом и розы любуются своим отражением в воде. Куст растёт у «самой стены домика», и при этом розы видят в воде не только себя, но и гнездо под крышей, где живёт воробьиное семейство. Хитрый сказочник здесь нарушает законы физики, в частности оптические законы отражения света в зеркале, но как будто не замечает этого. Действительно ли не замечает? Об этом невозможно догадаться. Как и о том, почему розовый куст, находясь под самой стеной, остался цел при пожаре, полностью уничтожившем домик. Розы ведь не защищала от огня какая-нибудь фея, а только это и могло его спасти. Что это значит? Что красота не горит или, что Автор забыл, в каком месте он посадил свои розы? И опять правильный ответ дать невозможно.

Вот ещё интересные и трудно объяснимые моменты из этой истории. Старая голубка, которая не знает, что маленькие серенькие птички, прыгающие под ногами голубей, это воробьи. Не знать этого может только птенец, впервые вылетевший из гнезда. Значит ли это, что и среди голубей встречаются выжившие из ума старики? Я склоняюсь к мысли, что Андерсен здесь имел в виду именно это. Основанием для такого предположения послужил весёлый бродяга-старичок-мыловар, не пожалевший не то, что труда и собственной куртки, но даже сусального золота на издевательскую проделку, приведшую к тому, что собственные птенцы приняли участие в убийстве матери-воробьихи. Чисто человеческая, между прочим, акция — заклевать как можно быстрее того, кто не скрывает своего блеска среди серой толпы. Это ли было главной целью Андерсена, а старый маразматик был только средством? Снова вопрос, на который нет ответа. Каков бы ни был метод работы Андерсена, задуматься о серьёзных вещах его истории заставляют не редко.

Кончается история хэппи-эндом совершенно не имеющим отношения к предшествующим событиям, как будто Автора вдруг осенило и, воскликнув «Эврика!», он пересадил чудом выживший куст, количество роз на котором, как легко заметить из текста, было чуть ли не бесконечным, на могилу Торвальдсена у стен его музея. Теперь бессмертная красота цветущих роз объединена с не менее бессмертной красотой творений великого скульптора. И, хотя воробьи не понимают, «что хорошего [такой перевод — mr_logika] в таких красных кляксах?», но всё равно говорят: «Как хороша жизнь!».

Может быть имеет смысл при чтении некоторых (не всех, разумеется) историй этого самого необычного из сказочников 19 века превращаться в беззаботно чирикающего воробья, чтобы не казались сложными, возникающие при этом вопросы? Дело не простое, но сам Андерсен, очевидно, такой способностью обладал.

Комов. А вам не кажется, что аморально повергать человечество в состояние шока? Создавать в массовой психологии комплекс неполноценности, поставить молодёжь перед фактом конечности её возможностей!

Логовенко. Вот я и пришёл к вам, чтобы искать выход.

Комов. Выход один. Вы должны покинуть Землю.

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий «Волны гасят ветер»

Прочитав роман с большим опозданием, только теперь понял, откуда взята главная идея таких значительных явлений советской фантастики, как «Чёрный человек» и «Волны гасят ветер». Очевидно, что Шепард Блэйн близкий предшественник двух Даниилов — Шаламова и Логовенко, что отнюдь не меняет моего отношения к названным мной двум произведениям.

Сначала коротко изложу свои соображения о том, почему в названии повести использовано слово время, иначе говоря, — почему не «Что может быть проще телепортации?» (такой вопрос прозвучал в одном из отзывов и показался мне интересным). Телепортация это такое перемещение предмета в пространственно-временном континууме, при котором пространственные координаты меняются намного более значительно, чем временнЫе. Из СТО следует, что это невозможно, если скорость движущегося объекта не превышает световую. Но в фантастике скорость пересылаемого объекта бесконечна, и объект мгновенно оказывается в точке прибытия (у Саймака Блэйн «сбегал» на далёкую планету и обратно, когда замерзал на острове). Поэтому в фантастической литературе можно переместить предмет, например, на сто километров в сторону и на две секунды в будущее (временнАя координата обязательно изменится при перемещении в пространстве), а предмет через две секунды окажется в настоящем, потому что таково свойство будущего — оно не может не стать настоящим. Таким образом, путешествие во времени даже с фантастических позиций выглядит гораздо проще, чем телепортация, требующая нарушения фундаментального свойства Вселенной — постоянства скорости света и её независимости от системы отсчёта*. Саймак имел об этих вещах собственное представление, и в романе есть очень интересные и неожиданные описания перемещений главного героя Шепарда Блэйна как в прошлое, так и в будущее. Блэйн, носящий в голове копию сознания (или разума, как предпочитает говорить Автор) своего Розового приятеля, пока только учится пользоваться новыми знаниями, но, очевидно, в скором времени станет полноправным членом довольно многочисленного сообщества разумных существ, с которыми «побратался» Розовый за миллионы лет своего существования. Для такого существа, как этот Розовый галактический реликт (вспоминается другой роман Головачёва), практически бессмертного и обладающего знаниями всех цивилизаций двух соседних галактик, пожалуй и в самом деле ничего нет проще времени. Вырисовывается грандиозная перспектива развития человеческой цивилизации, надо только искоренить зло на Земле, справиться со своими оборотнями. Но их подавляющее большинство и Автор не даёт ответа на вопрос, как это сделать. Один из вариантов неприемлемого решения проблемы в романе показан. Это вариант обмена разумом с маньяком. Людей с абсолютно несовместимыми в одном мозге сознаниями (чертами личности**) ждёт неминуемое безумие и смерть. Это я понял ещё до того, как дочитал до самоубийства Финна, хотя обычно, читая Саймака, даже не пытаюсь мысленно заглядывать вперёд. С большими мастерами такие попытки чаще всего безрезультатны. Блэйну-Розовому разум Финна вреда не принесёт, силы слишком не равны. А вот польза от разума Финна оказалась такой, что её, как говорится, невозможно переоценить. Блэйн, как герой рассказа Шекли «Заяц» Джонни Франклин, открыл Истину и научил несколько десятков телепатов и левитаторов этой Истиной пользоваться. Земля со своим куклуксклановско-черносотенным населением определённо вскоре останется без ушедшей в развитии вперёд части людей и будет решать свои проблемы самостоятельно. Правда есть надежда, что Блэйн не окажется одиночкой, найдутся и другие, кому свойственна жажда справедливости и желание «бросить вызов всем негодяям», и землянам будет оказана вся возможная помощь.

Как обычно, не могу пройти мимо тех моментов в романе, которые остались для меня покрытыми мраком. Я имею в виду декорации, в обрамлении которых происходит действие представленной Саймаком драмы. Декорации невероятно наивны и примитивны аж до идиотизма (тут есть что-то общее с повестью Андерсона «Царица ветров и тьмы», вызвавшей у меня местами не меньшее недоумение). Во-первых, сознательно ли Автор снабдил автомобили реактивными двигателями, сделав ненужными колёса и вместе с ними гордость Америки — дороги? По очевидным причинам невозможно представить себе езду в городах на таких машинах, дистанция между которыми перед светофором не может быть меньше 20 метров. Кроме того, автомобили в романе движутся, не касаясь земли, следовательно двигатели вертикальной поддержки поднимают в воздух невообразимое количество пыли. Но вопрос, типа, чем будут дышать пешеходы, Автора не волнует, ему не до пустяков, надо решать глобальные гуманитарные проблемы. Столь же очевидна и другая, пожалуй, ещё более крупная ересь — у этих машин атомная энергетическая установка (миниреактор, как на последних разработках наших торпед и высокоскоростных ракет), и поэтому они не нуждаются в заправке, а дороги страны не имеют заправочных станций. Но ещё ни один фантаст не использовал прямое преобразование тепловой энергии атомного распада в кинетическую энергию реактивной струи. Это противоречит законам механики и термодинамики. Достаточно задуматься о том, что такое эта реактивная струя, из чего она состоит, как тут же возникает сомнение в целесообразности отказа от заправочных станций. Не лучше ли было бы переоборудовать их под аммиак или водород, которые служат в миниреакторах т. н. рабочим телом? Видимо, это тоже не заслуживающая внимания мелочь.

Не верится, что это обычные ляпы, слишком уж они в глаза лезут, слишком много в романе езды без заправки на реактивных авто. При этом в романе уже работает то, что у некоторых фантастов называется «нуль-транспортировкой» — это та же телепортация только в техническом варианте, т. е. освоен и широко применяется способ мгновенного переноса живой и неживой массы на большие расстояния. И это замечательно, хотя и неправдоподобно***, а то, о чём написано чуть выше, я иначе, как глупостью, назвать не могу. Если это такой писательский приём, то цель его мне осталась неясной. Как я уже писал в некоторых отзывах, я согласен со Станиславом Лемом в том, что фантастика только проигрывает от соседства с не вызывающей ни малейшего доверия квазитехнической ерундистикой.

Поставить роману более низкую оценку помешал только очень понравившийся мне образ отца Фланагана, свидетельствующий о том, что Автор не считает Церковь совсем уж бесполезной для человечества организацией, да ещё блестящее изображение состояния человека с петлёй на шее за секунды до казни.

*) Саймак вряд ли руководствовался похожими соображениями при выборе названия своего романа. Временем в романе управляет Розовый, а он бессмертен. Думаю, что в названии романа отражена именно его точка зрения.

**) В одном из отзывов приводится известная истина, что человек использует для знаний и их применения довольно малую часть своего мозга (поэтому колоссальные знания Розового помещаются в голове Блэйна). Отзывист спрашивает, — а «что дремает там, в остальной части?» (привожу цитату без искажений). На этот вопрос наука ответа пока не дала. Мне кажется, что свойства личности, всякого рода тонкие нюансы поведения человека, особенности характера и воспитания, привычки — как раз там-то и хранятся, в этой остальной части, и места эта информация занимает едва ли меньшее, чем то, что мы называем знаниями.

***) Телепортация — это то, чего нет, это следствие открытия Истины, не открытой пока. А ядерная энергетическая установка, не нуждающаяся в заправке «горючим» (веществом, создающим тягу), это элементарное искажение истины, которая уже открыта.

«Летят перелётные птицы / Ушедшее лето искать. / Летят они в жаркие страны, / А я не хочу улетать. / А я остаюся с тобою / Родная моя сторона! / Не нужно мне солнце чужое, / Чужая земля не нужна.»

М. Исаковский (и М. Блантер)

Этот случай из разряда тех, довольно редких в моей практике, когда вопрос «с чего начать» вообще не возникает. Конечно вот с этого.

«Сегодня у берега нашего бросил / Свой якорь досель незнакомый корабль, / Мы видели отблески пурпурных вёсел, / Мы слышали смех и бряцание сабль. / Тяжёлые грузы корицы и перца, / Красивые камни и шкуры пантер, / Всё, всё, что ласкает надменное сердце, / На том корабле нам привёз Люцифер. / Мы долго не ведали, враг это, друг ли, / Но вот капитан его в город вошёл, / И чёрные очи горели, как угли, / И странные знаки пестрили камзол.»

Это написано в другой стране за 20 лет до Кадата другим сновидцем, не менее опытным, чем Автор Кадата, в котором можно найти следующие строки: «...предпочитали шёпотом рассказывать о чёрных галерах. Одна из этих галер через неделю должна была прибыть в порт с грузом рубинов, и горожане с ужасом ожидали дня, когда она бросит здесь якорь. У сходивших с этих галер купцов были огромные рты, а их тюрбаны с торчащими над лбами двумя верхушками свидетельствовали о дурновкусии их владельцев. Их ноги были обуты в сандалии — короткие и диковинные, каких не найти в Шести царствах. Но тревожнее всего была тайна, связанная с невидимыми гребцами.»

Я начал цитировать Кадат с чёрных галер потому, что с ними оказалась тесно связанной оригинальная (полной уверенности, что оригинальная, у меня нет, просто хочется так думать) идея Лавкрафта — идея о местонахождении Ада на обратной стороне Луны. Это, одно из лучших представлений Ада в фантастике, к сожалению слегка подпорчено присутствующим в нём космическим как по расположению, так и по величине, ляпом. Приведу коротко свои соображения по этому поводу. У меня нет возражений против перелёта галеры с гребцами, купцами и товарами с Земли на Луну с последующим плаванием по лунному морю; как любому известно, на Луне полно морей. Точно так же у меня не вызывает вопросов и сомнений способ, которым передвигается в русских сказках (о связи Кадата с русскими сказками разговор впереди) ступа с бабой Ягой. Способ этот, напомню, весьма прост — ступа «идёт, бредёт сама собой». И, наконец, я просто-таки приветствую гигантских котов с Сатурна, каких угодно, пусть даже и квантовых, как у Фредерика Пола. Но, если уж Автор не забывает упомянуть, что галера доставила Картера именно на «загадочную незримую сторону» Луны, то появление над горизонтом этой части Луны «гигантского сверкающего диска Земли, раз в десять больше видимой нами Луны» является бесспорным ляпом, заметно снижающим впечатление от этой замечательной сказки. Такое нельзя прощать никому, а большим мастерам в особенности. Радует, конечно, что больше в Кадате подобных казусов нет. Есть пара-тройка мелочей простительных, хотя и неприятных. Первая такая мелочь это чёрный оникс, из которого выстроен целый город. Оникс не бывает чёрным, а бывает жёлтый, белый и различных коричневых оттенков с белыми и чёрными узорами. Жаль, что Автор не использовал такой замечательный материал, как обсидиан. А инкрустации из оникса! Это был бы шедевр градостроительного искусства. Вот ещё нечто, чего я не понял и, видимо, понять не способен: «...Картер увидел, что человекоподобные существа выполняли самые презренные виды подневольной работы, для которой не требовалась физическая сила, — стояли у штурвала, готовили пищу, были посыльными или вели торговлю...». Ну, посыльный ещё сойдёт с грехом пополам, но назвать презренными профессии рулевого, повара (кока) и купца — это выше (а, скорее, ниже) моего понимания. И третья мелочь — существует некая заброшенная каменоломня (ониксовая), «где в незапамятные времена добывались такие исполинские глыбы и блоки, что самый вид их вызывал ужас у всех...». Когда Картер находит эту каменоломню, то видит вырезанные в её стенах «огромные, в ярд шириной, квадраты, свидетельствовавшие о размерах глыб, некогда вырубленных здесь безвестными резчиками.» Ярд меньше метра, квадратная плита такого размера может вызвать ужас разве что у муравья. Или тут какая-то дурацкая ошибка со смыслом этих квадратов в переводе. Другой ошибкой перевода мне кажется «непотребная жестикуляция», которую используют в чисто деловом разговоре рогатые чёрные летуны, упыри и ночные призраки. Это уже полная чушь.

Добавлю к этому перечню одну опечатку, которую я считаю (воспользуюсь здесь определениями, которые буквально кишат в тексте повести, как безымянные, безглазые, безумные и вечно голодные личинки Иных богов) ужасной, кошмарной, жуткой, мерзкой и отвратительной. Картер, обращаясь к упырям, говорит, «что считает себя вправе попросить их о такой же услуге, как и та, что была не так давно оказана им собакоподобным прыгунам.» Эта бессмыслица станет нормальной фразой, если написать «собакоподобными прыгунами». Вот где истинный-то хоррор, до которого далеко даже Лавкрафту.

А вот мелочь из числа приятных (и таких в повести огромное количество, она почти сплошь из них и состоит). Это словосочетание «высокопоставленный упырь». Чуть ли не каждый день их вижу и о них слышу; удивительно, что эта ёмкая характеристика не звучит в СМИ. Может быть по причине её неполиткорректности?

Как и обещал, немного о сказках. Так совпало, что в один из дней, когда читал Кадат, мне повезло с пополнением моей небольшой коллекции детских иллюстраций. Стараюсь, по возможности, приобретать самое лучшее, и вот книга под названием «У лукоморья...». У неё два автора, один из них, как не трудно догадаться, Пушкин. Второй — художник Михаил Бычков, нарисовавший в большом формате каждую строку вступления к «Руслану и Людмиле», причём, каждая иллюстрация на весь разворот, всего 13 картинок. Думаю, это издание войдёт в соответствующий золотой фонд, объединяющий художников уровня Скотта Густафсона. Если бы не эта книга, мне вряд ли пришло бы в голову сравнение невероятно причудливого мира Лавкрафта с огромным, до невообразимых пределов разросшимся Лукоморьем, где «лес и дол видений полны», где чудеса, где леший бродит, где «на неведомых дорожках следы невиданных зверей» и, внимание (!), где кот учёный, прогуливаясь вокруг огромного дуба, такого же, какие растут в Зачарованном лесу, беседует с Пушкиным (есть и такая иллюстрация), очевидно, знающим кошачий язык не хуже Рэндольфа Картера. Нельзя, правда, исключить, что кот говорит на языке Пушкина. Это вполне возможно, ведь все мы отлично знаем, как чисто, абсолютно без акцента, говорит по русски простоквашинский кот Матроскин*. Да и в совершенстве владевшего французским Кота в сапогах не следует забывать.

Закончу ещё одной цитатой из того же сновидца, с которого начал.

«Они боялись — их найдут. / Кругом сновал весёлый люд: / Рабы, сановники, купцы, / С большими лютнями певцы, / Послы из дальней стороны / И в пёстрых тряпках колдуны. / Поклонник дьявола порой / С опущенною головой / Спешил в нагорный Анкобер, / Где в самой тёмной из пещер / Живёт священная змея, / Земного матерь бытия.»

Обычно я воздерживаюсь от прямых рекомендаций, но об этой поэме в прозе о том, что в огромном бесконечно разнообразном мире самое главное и дорогое для человека — это его родная сторона, о любви «к родному пепелищу» и к «отеческим гробам» (гробы тут особенно уместны) — об этой поэме говорю — постарайтесь не пропустить.

PS. Ещё один элемент «издательского хоррора, добавленного к авторскому. В книге издательства «Иностранка» «Иные боги и другие истории», которая сейчас передо мной, художник Пикман, ставший «высокопоставленным упырём», назван Ричардом Антоном, хотя в сборнике того же издательства «Хребты безумия» его имя Ричард Аптон, что, по моему, ближе к истине. В общем, как всегда, от чего-то вполне приемлемого, до чего-то абсолютно позорного один шаг (одна буква).

*) Уверен, что Матроскин такой же кот, как голован Щекн Итрч — собака.

Вегнер, будучи уже признанным (на ФЛ и, возможно, на родине) мастером описания сражений (см. повесть «Все мы меекханцы»), взялся в этом романе за сложнейшую задачу — представить ход битвы между очень крупными соединениями, происходящей на местности со сложным рельефом. По мере чтения я начал подозревать, что Автор проиграл всё, о чём пишет, на очень хорошем макете с фургонами из спичечных коробков, шатрами кочевников из завинчивающихся бутылочных крышек, с фигурками пеших и конных солдат, с игрушечными колесницами..., и даже, чем ч..., простите, писатель, не шутит, с изображающим ветер вентилятором, который гонит облака пыли. И, похоже, сам он ясно представлял происходящее, упуская при этом из виду одно существенное обстоятельство. Сейчас передо мной лежит из ряда вон выходящего качества издание — книга Карла Смита «Геттисберг 1863 год. Битва, создавшая Соединённые Штаты». В ней порядка семи тщательно выполненных цветных схем разных этапов и районов сражения, без которых, при самом тщательном его описании, было бы невозможно что-либо понять. Примерно так же сделана книга Франсуа-Ги Уртулля «!805. Аустерлиц. Битва трёх императоров», в которой схемы расположения войск наложены на бледный фон, представляющий собой карту местности. Так пишутся (пусть даже и не совсем так издаются) все книги по истории войн, авторы которых желают, чтобы их покупали*. Сражение между кочевниками и верданно при реке Лассе, не уступающее по количеству участников и кровопролитности Аустерлицу и Геттисбергу, без сопроводительных авторских рисунков плохо воспринимается читателем, который сквозь призму мощных описаний отдельных эпизодов с трудом различает истинную общую картину боя. Отдельные эпизоды, как небрежно подобранная мозаика, не связываются между собой и не складываются в единую панораму. Несколько лучше воспринимаются картины завершающего этапа сражения, когда неминуемое, в сущности уже свершившееся поражение фургонщиков, совершенно неожиданным образом оборачивается их победой, пожалуй, более чудесной, чем победа Наполеона при Маренго. Картины эти показывают несчастной замученной девочке собравшиеся в её голове духи вероятно не только для того, чтобы успокоить её боль...Не верится, что она умерла.

А если Кей`ла Калевенх умерла (хотя почему бы целительнице Тсаэран не вылечить её ещё раз?), то не появится ли в религии верданно первая святая — Святая Мученица Кейла? В пантеоне этого мира не так уж много богов, но ни одного святого пока не попадалось. Посмотрим.

Есть в романе одно интересное сообщение, что ли, никем, по-моему, не замеченное. Автор упоминает вскользь о каких-то весьма удалённых от Меекхана королевствах, с которыми установлены торговые связи. Это очень важно, т. к. означает расширение представленного в книге мира, наличие в нём путешественников или купцов, подобных земным Христофору Колумбу, Афанасию Никитину и Марко Поло. В последующих частях цикла, надеюсь, эти намёки воплотятся во что-то более ощутимое.

Полумагический мир Меекхана очень сильно отличается от земного; мили, футы, ярды, фунты и даже галлоны не должны никого вводить в заблуждение — это условности, такие же, как измерение возраста персонажей в годах (очевидно, земных), а длительности суток в часах. При всём при том упоминание о флейте, как о любимом музыкальном инструменте крыс, просто таки сбрасывает читателя на родную Землю — ну не может же быть таких совпадений! При такой колоссальной разнице во всех культурных основах! А если ещё вспомнить о чёрном коте, как необходимом атрибуте всякой ведьмы, о чём я писал в другом отзыве, то возникает впечатление, что полностью оторваться от земного фольклора Автору не удаётся. Но это настолько сложно, что вполне простительно, и я не буду порицать Автора за такие пустяки.

Не могу пройти мимо одного поразившего меня обстоятельства. Из 27-и человек, оставивших свой автограф в классификаторе к сегодняшнему дню, восемь рекомендуют эту книгу для чтения в любом возрасте. Т. е. научился читать — можешь практиковаться на Вегнере. Страницы книги, где весьма натуралистично показаны издевательства, сопоставимые с мучениями первых христиан или пытками инквизиции, которым подвергли маленькую девочку люди, имеющие душу (там действуют и те, кто души не имеет по определению), заставляют отнести их к одной из категорий преступников, описываемых в книге Рихарда фон Крафт-Эбинга «Преступления любви. Половая психопатия». Поэтому рекомендация этих описаний для чтения детям вызывает естественный вопрос — а как же устроены мозги у рекомендующих?

*) В качестве примера такой на среднем уровне изданной книги приведу труд Виктора Безотосного «Все сражения русской армии 1804-1814 гг. Россия против Наполеона» М. : Яуза : Эксмо, 2012. В этой книге 16 чёрно-белых схем, она исключительно интересна и легко читается, благодаря огромным знаниям и писательскому таланту Автора.

PS. По поводу ёмкости под плевки, которые якобы кто-то собирался там пить. Любую влагу собирали осаждённые верданно для смачивания бортов фургонов. Мало помогало, но это другой вопрос.

Посвящается Антону с надеждой, что когда-нибудь он прочитает этот цикл.

Несмотря на небольшой объём, эта повесть содержит о мире Меекхана намного больше информации, чем почти все предшествующие. Становится ясно, что мир этот — абсолютно другой, очень мало похожий на наш. Совершенно не такие люди и совершенно иначе устроенные государства, что естественно, поскольку состоят они из этих людей. Сначала несколько слов о государствах. Вернее, об одном, т. к. фактически там оно одно и есть. Это Меекханская империя*. Существует и успешно развивается она благодаря разумной политике, проводимой по отношению к покорённым народам, к их традициям и религии. Без этого длительное существование империи таких размеров нереально. Странно другое. Ни одно государство никогда добровольно не ушло бы от берегов океана в глубь материка, пусть даже княжество, в крупнейшем портовом городе которого происходит действие повести, остаётся союзником империи. Объяснений этому пока (в предыдущих частях цикла) не было. А объяснить это следовало бы, тем более, что империя ушла из мегаполиса Понкее-Лаа не во время длительной войны с се-кохландийцами, а после победы в этой войне, когда требовались огромные средства на восстановление. Возможно, магия, которой насквозь пронизан этот мир и благодаря которой в нём отсутствует даже само понятие научно-технического прогресса, накладывает на него такой интересный отпечаток, частично отменяющий здравый смысл и экономические законы**.

Примером необычной (для нашего мира) отдельной личности конечно является ГГ повести вор Альтсин (после замены одной буквы он становится чем-то очень и очень похожим на дин Альта, личность известную всем любителям фантастики). Невозможно поверить, что так рассуждать и ТАК себя вести в исключительно тяжёлой ситуации способен не умудрённый опытом, бывалый сорокалетний мужчина, а восемнадцатилетний юноша, выросший в воровской среде и ничего не знающий о своём происхождении. Возможно, в дальнейшем Автор ещё вернётся к этому герою; я даже уверен, что вернётся, ведь в нём постепенно проявляются качества авендери одного из сильнейших божеств меекханского (в широком смысле) пантеона. И тогда станет понятно, что делало из него едва ли не сверхчеловека ещё ДО того, как он вытер кровь со своей ладони о рукоять Меча Реагвира. Заодно, может быть объяснится, почему этот парень, несмотря на то, что от него жутко разит потом и блевотиной, сначала наносит деловой визит чародейке и только после этого моется. Не потому же, наверное, что она относится к нему почти как к сыну? Здесь Автор вспоминает почему-то о чёрном коте, как о непременной принадлежности всякой ведьмы, но мне кажется, что это случайная оговорка, ведь чёрный кот это нечто совсем уж из другого мира, не того, который описан в цикле о Меекхане.

Теперь несколько слов по сюжету. Чародейка Зорстеана теоретически находит местоположение украденного Меча с помощью магического кристалла, в котором Меч отражается как большая светлая точка («Больших светлых точек в хрустале было несколько десятков.»). Положение этих точек можно перенести на план города, после чего можно будет отыскать Меч, не переворачивая город вверх ногами, разобрав его по камешку, как угрожает Великий Казначей. Взять под стражу несколько десятков адресов для правительства труда не составит. Так что на этом Альтсин мог бы считать свою задачу выполненной, хотя из повести не ясно, зачем он вообще за неё взялся, его же никто не обвиняет. Правда Великий Казначей по старой памяти попросил шефа Гильдии Воров о помощи. Ну так помощь была бы очень существенной и без того, чтобы совать свой нос в Храм с риском этого самого носа лишиться вместе с головой. Вот этот-то момент истины в повести никак не объяснён — какого чёрта Альтсин полез в эту преисподнюю сам, когда очевидно было, что всё дальнейшее его уже не касается? Можно только догадываться, что не есть хорошо, и лучше бы Автор дал хоть какой-нибудь намёк.

И напоследок немного о религии. В одном из предшествующих отзывов на этот цикл я писал об отношении Автора к религиозному фанатизму (мужчины в чадре). В повести «Колесо о восьми спицах» есть ещё один пример такого же, примерно, масштаба глупости, когда степной народ, разводящий лошадей, не может ездить верхом из-за клятвы, данной когда-то крайне неосмотрительно какой-то богине. Последствия этого обета для всего народа весьма печальны. И вот в этой повести читатель, наконец, знакомится поближе с теми, кто стоит за подобными явлениями, кто превращает мир в сумасшедший дом. Это жрецы, многие из которых по совместительству довольно сильные маги. Это «наши святые мужи, которые превратили Меч бога в орудие казни, чтобы набивать свои сундуки золотом». Из этой фразы достаточно выкинуть всего одно слово (меч), и тогда главный смысл повести станет совершенно ясным. Такая вот маленькая дистанция иногда может отделять героическое фэнтези от публицистики. Если цикл Вегнера популярен в такой религиозной стране как Польша, то возникает интересный вопрос, насколько он пользуется успехом среди польского католического духовенства, а, проще говоря, у жрецов... В биографии Вегнера указано его место проживания — Силезия. Чрезвычайно остроумно, пусть читатели сами догадываются, в какой именно части этого региона он живёт — в польской, немецкой или чешской. Мне кажется, в какой-то из двух последних.

*) Се-кохландийское племенное объединение государством можно назвать лишь в первом приближении. Это государство в зачаточном состоянии.

**) Чтобы пояснить эту мысль, забегу слегка вперёд, в повесть «Объятия города». Уровень меекханского экономического мышления можно оценить на примере уничтожения меекханцами уникального производства в Понкее-Лаа ценнейшего продукта — морской соли. «Соль, конечно, приносила головокружительные прибыли, но у Меекхана имелись собственные гигантские источники дохода в виде рудников в центральных частях империи. Ему не нужна была конкуренция своим горнякам и купцам.» Вдумайтесь — здесь говорится о конкуренции между добычей руды в глубине материка и добычей соли на окраине государства, или проще — между добычей руды и добычей соли. Комментарии, по моему, не нужны.

Эти три короткие повести — «Ибо люблю тебя больше жизни», «Будь у меня брат...» и «Поцелуй скорпиона» — связаны настолько тесно, что говорить о них по отдельности бессмысленно. По сути это три части одного произведения. В первой трагическая история любви, вторая — история попытки отца, оставшегося без семьи и имущества, отомстить за смерть дочери, третья — рассказ о попытке самоубийства, предпринятой Йатехом, содержащий вставки с воспоминаниями о его детстве и службе у купца Аэрина. Что касается любви, то отец не считает, что его телохранитель Йатех испытывал к убитой им Исанель именно это чувство. И он прав. Что же это за любовь больше жизни, если выбор в итоге делается в пользу жизни? А любимую, пятнадцатилетнюю девочку, спящую, Йатех убивает, боясь, что она, увидев его лицо, украла его душу. Если любишь, так не жалей души для предмета любви...Но вбитая в голову ещё в детстве бредовая идея о единой душе всего племени оказывается сильнее, что особенно удивительно и трудноожидаемо, поскольку Йатех полукровка, и, стало быть, убивая свою любовь, он предаёт память своей матери. И выбор Йатехом жизни, как и следовало ожидать, оказывается ошибкой, приводящей его в финале к попытке самоубийства традиционным для его народа способом. Но Автор не даёт ему умереть. Оказавшаяся на его последнем пути через пустыню прекрасная волшебница*, убедившись в его скорпионьей природе, берёт его к себе на службу. Тут читателю становится окончательно ясно, что за человек этот Йатех. Притча о скорпионе и тушканчике показывает, что бывают люди, устроенные лишь на самую малость сложнее скорпионов. Эта малость называется второй сигнальной системой.

Во второй части излагается религиозно-мифологическая основа культуры народа иссарам. Но какой бы красивой ни была религия, позволяющая убийство любви, такая религия не является истинной, по причине своей крайней антигуманности. Боги иногда могут требовать крови, ради справедливости например, но Законы Харуды, которые определяют существование иссарам, выходят за рамки разума. Разве не безумие заставлять скрывать лица даже мужчин?** Автор задаёт естественный вопрос — «как можно доверять кому-то, кто не открывает лица?» — , вкладывая его в уста самого тупого из своих героев и намекая тем самым, что уж это должно быть ясно всякому. И это действительно ясно любому, и, хотя среди знатных меекханцев есть люди, доверяющие воинственным безликим горцам (у одного князя целых шесть таких на службе), но после убийства, совершённого Йатехом, количество этих не то гостей, не то слуг определённо начнёт быстро уменьшаться. Так что не только себе, но и своему народу Йатех оказал плохую услугу.

К чему же мы пришли? В этих трёх повестях, сильно отличающихся от предшествующих частей цикла, речь идёт о религиозном фанатизме, о такой его разновидности, когда не уничтожают всех иноверцев подряд (хотя и не известно, что произошло бы, будь племя Йатеха раз, этак, в тысячу многочисленнее), но действуют в соответствии с известной сентенцией «пусть ненавидят, лишь бы боялись». Автор не просто осуждает это явление, но и убедительно демонстрирует, что любой религиозный фанатик, даже способный произвести положительное впечатление, это потенциальный подонок, становящийся таковым после неслышного никому щелчка некоего переключателя, установленного когда-то какими-то демонами в его голове. Возможна ли религия без такого рода демонов? Будем читать дальше.

*) Эта девушка, вероятно (я пока прочитал только «Север — Юг»), авендери какого-то могущественного божества. Переводчик, беря пример с Автора, не сделал ни одного пояснения к тексту. Поэтому, приходится самостоятельно выяснять, что означает тот или иной термин. Предполагаю, что авендери происходит от avenger (англ.) — мститель. Согласиться с этим трудно, т. к. везде в уже прочитанных частях термин «авендери» используется в значении «воплощение» (т. е. аватар). Пример («Кровь наших отцов»): «Сетрен был силён, а его авендери считались опаснейшими в мире.» Возможно, по мнению автора, любой аватар — мститель, и не может быть чем-то иным...

**) Таким способом искусственно поддерживается изоляция целого народа. Сестра Йатеха, Деана, с гордостью («гордость рода и крови») рассказывает, что у её племени одна общая душа, но признаёт, что это наказание (!), назначенное им богами. Понимают, значит, что не подарок. Видимо, это выгодно правящей верхушке (о ней в этих двух повестях ничего не говорится кроме того, что плату за услуги своих воинов получает вождь племени), так им спокойнее живётся.

Эта повесть о мужестве и героизме написана в сдержанной (никакого пафоса) и точной манере, прекрасно соответствующей теме, которая может быть кратко обозначена словами «триста спартанцев». Тема эта бессмертна, как их подвиг, и будет встречаться в литературе, пока будет существовать этот вид искусства.

О батальных сценах говорить не буду, присоединюсь к тем, кто считает их выше всяких похвал.

Сначала несколько слов о юморе, с которым тяготы военной службы переносятся значительно легче. В этой повести юмор занимает особое место, подчёркивая человеческие качества этих железных ни перед чем не отступающих воинов. Остроумных реплик у Автора хватило аж на четверых героев. Лейтенант Кеннет-лив-Даравит уже известен читателю по повести «Честь горца», как остроумный человек; неплохие шутки выдают десятник Вархенн Велергорф и его в прошлом командир капитан Кавер Монель. Шутят даже рядовые стражники, но всех превзошёл по этому «показателю» пехотный полковник Дарвен-лав-Гласдерн. Одна шутка этого человека, который очень хорошо представляет, сколько времени ему осталось жить, и который только что получил страшную рану в лицо, просто вызывает восхищение. Так ведут себя настоящие герои, а когда читаешь о них, не следует опускаться до позорных рассуждений о том, насколько прилично «в десятитысячный раз пересказывать битву при Фермопилах».

Теперь считаю необходимым поговорить о некоторых неясностях. Вопрос первый — почему кочевники не сразу стали жечь баррикады из телег и фургонов горящими стрелами? Ответ в тексте повести даётся. Они торопились. Торопились захватить скопившихся в долине беженцев с их имуществом. Грабёж — это их главная цель. Они и попробовали решить дело лобовыми атаками, т. к. время горения баррикады не менее получаса, а баррикада не одна. Поспешили и долго не могли осознать свою ошибку.

Вопрос второй. Кто-то из бывалых, знающих, как ведёт себя стадо на бойне, как оно может в панике затоптать человека, посчитал, что здесь Автор ошибся — не стали бы животные стоять и ждать смерти, как будто парализованные ужасом. Но там нет стада в общеизвестном смысле, там смесь коров, лошадей, коз и овец, как эта масса поведёт себя, неизвестно, ни на какой бойне такого не может быть. Но главное не в этом. Бывалый и знающий упустил из виду одну мелочь. В повести забоем скота руководит чародей, Мастер Барен-кла-Вердонелл, владеющий Тропой Воздуха. Но ни один чародей не расскажет обо всех своих умениях сразу и первому встречному, будь он (встречный) даже и капитаном Горной Стражи.

И последнее. Не бывает такого, чтобы историческое произведение никак не соотносилось бы с современностью. И тут замечаешь некоторое сходство с нашей реальностью. Империя, нападающие на неё из восточных (или ближневосточных) степей кочевники, и, главное, горцы, уроженцы края, не так уж давно мирно присоединённого к Империи, служащие в Горной Страже, защищающей её границы. И это написано польским Автором!

Мы все войны шальные дети / И генерал, и рядовой. / Опять весна на белом свете. / Опять весна на белом свете. / ОПЯТЬ ВЕСНА НА БЕЛОМ СВЕТЕ. / Бери шинель, пошли домой..

Булат Окуджава.

Книгу прочитало 12 человек. Это просто фантастика! В смысле невероятно мало. Но это может быть и хорошо. Почему? Постараюсь обосновать эту странную на первый взгляд точку зрения.

Это наиболее откровенные и наиболее страшные воспоминания о войне из всех, которые мне приходилось читать. Цитировать можно страницами, даже главами, но я ограничусь двумя небольшими выдержками из книги. Первая — эпизод из рассказа об одном негодяе.

«Как-то я дежурил у телефонной трубки в штабе дивизиона, а Петька занимался тем же, но на наблюдательном пункте, который разместился в небольшом крестьянском хуторе между нашими и немецкими траншеями... [...] ...Наши разведчики ... воспользовались затишьем и предались весёлым развлечениям. Они заперли хозяина и хозяйку в чулан, а затем начали всем взводом, по очереди, портить малолетних хозяйских дочек. Петька, зная, что я не выношу даже рассказов о таких делах, транслировал мне по телефону вопли и стоны бедных девчушек, а также подробно рассказывал о происходящем. ... [...] ... Он знал, что я не имею права бросить трубку, что я не пойду к начальству, ... да и не удивишь его подобными происшествиями — дело ведь обычное.»

Второй случай обозначил собой тот предел, после которого Автор пришёл к выводу, что он потерпел «решительное, бесповоротное поражение во Второй мировой войне». Личное поражение.

В Германии познакомился он с очень красивой девушкой, дочерью аптекаря из города Цопот*. Далее — слово Автору: «Эрика была для меня прежде всего олицетворением того, что стоит за пределами войны, того, что далеко от её ужасов, её грязи, её низости, её подлости. Она превратилась для меня в средоточие духовных ценностей, которых я так долго был лишён, о которых мечтал и которых жаждал!». Дней, вероятно, около десяти они провели в одной комнате. Расставание было трудным. «Со временем мог бы получиться хороший роман, развиться большое чувство, но времени не было.» Через несколько недель Автору представился случай побывать в Цопоте проездом и он заглянул в аптеку. Но ни отца ни дочери не было. Новый хозяин аптеки поляк, делает вид, что ничего не знает. Наконец, от соседа, старого немца, инвалида Первой мировой, Автор узнаёт, что произошло: «... старик оживает, выпрямляется, человеческое достоинство проблескивает в его глазах. И он выплёвывает мне в лицо: — Их было шестеро, ваших танкистов. Потом она выбила окно и разбилась о мостовую! — И ушёл.»

И что же из этого следует? А вот что. Даже я, человек с вполне сложившимися убеждениями, после этого, проезжая мимо постамента, на котором стоит танк Т-34 (таких постаментов в стране сотни, есть они пока и за границей), вспоминаю тех шестерых танкистов и тот взвод разведчиков. И теперь уже это не выкинуть из головы, хотя я сам принимал участие в шествии Бессмертного Полка..., где, как мне теперь стало очевидным, шли люди с портретами в том числе и тех танкистов и тех разведчиков (портрет чудовищного связиста Петьки Шабашникова там тоже, без сомнения, был и будет), дело-то было обычное, теперь все они герои, да и тогда уже многие из них были героями**. Хотите ли вы, чтобы ваши дети (старшего, разумеется, возраста), прочитавшие эту книгу, задавали вам неудобные вопросы (их и без того хватает)? А хотите ли вы сами представить себя на месте Автора, буквально чудом (без преувеличения) оставшегося в живых, пройдя через ад? Не пошатнёт ли чтение его книги ваши взгляды на историю, на некие кажущиеся незыблемыми основы, заложенные родителями и школой? Если не боитесь всего этого, не боитесь, что Вторая мировая покажется вам проигранной, читайте Никулина.

*) Так, на немецкий манер, Автор именует всемирно известный польский город Сопот, пригород Гданьска, тогда называвшегося Данцигом.

**) В том числе и тот Сидоров, автограф которого на цоколе статуи Никулин приводит почти без купюр. Интересное было зрелище — над Рейхстагом развевается один символ Победы, а перед самым носом эта надпись — тоже ведь своеобразный символ. Но, признаюсь по секрету, творчество этого Сидорова не показалось бы мне ТАМ и ТОГДА совсем уж неуместным, а хватало ли в этом случае у немцев чувства юмора, это их проблема.

PS. На следующий день после моего появился ещё один отзыв на эту книгу. Отзывист приводит цитату из рецензии на «Воспоминания о войне» (авторы рецензии Алексей Пекарш и Григорий Пернавский), вводя при этом в оборот такое, доселе не встречавшееся мне понятие, как «рецензия на автора» (!) произведения.

На тот случай, если отзывисту станет стыдно и он свой отзыв удалит, приведу эту цитату ещё раз: «Однако, это всего лишь один из взглядов на войну, где все люди — сволочи, завшивленные и вонючие, где все мысли — только о вкусной еде и тёплой постели, где кругом только трупы и грязь.»

Это ложь, и я рад, что при обсуждении этого явно заказного опуса читатели опровергли её просто с помощью текста книги Никулина, не обойдя вниманием ни сержанта, стоившего роты, ни лейтенанта Лёшу (жаль, нет фамилии), ни спасение из концлагеря евреев, которых, чуть-чуть опоздай наши, расстреляли бы эсэсовцы, ни востоковеда Дьяконова (из новеллы «Игорь Дьяконов, или Кто победил немцев в Отечественной войне»). Рецензию следует прочитать, чтобы лучше понимать методы идеологической борьбы, но и комментарии не надо пропускать.

Назову те книги о войне, которые мне кажутся заслуживающими внимания. Во первых, это всё, написанное Марком Солониным (любая книга — образец исторического исследования); во вторых «Жизнь моя, иль ты приснилась мне...» В. Богомолова (на неё есть мой отзыв); в третьих и в четвёртых — Борис Слуцкий «Записки о войне» и «Прокляты и убиты» В. Астафьева.

Советую также прочитать то место из очерка Горького «В.И. Ленин», где Автор рассказывает, во что превратили Зимний дворец делегаты съезда «деревенской бедноты» в 1919 году. Это были отцы тех солдат, которыми командовал Никулин в Германии. Читавшие книгу Никулина поймут, какой эпизод из неё я здесь имею в виду.

«...с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменные ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку.. [...] ... Я хотел бы знать, есть ли на свете учёный лоб, который бы от такого тумака не развалился, а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только целы ли ворота.»

Фонвизин «Недоросль».

В романе масса приключений, плохо только, что большая их часть не имеет отношения к подводной охоте. Например, сильно затянутый рассказ о продаже ордена с большим алмазом какому-то криминальному ювелиру (по некоторым признакам дело происходит в Венесуэле, но это не имеет значения). Один мельком высказанный в романе прогноз результатов мировой войны столетней давности (в романе она произошла давно, для современного читателя это прогноз) показался мне особенно неожиданным и ни на чём не основанным. О представителях азиатской расы (узкоглазых по терминологии Автора) сказано, что их «на Земле осталось не более нескольких тысяч». Вероятно, надо читать начало цикла, чтобы понять, куда делось более полутора миллиардов жителей планеты. Но что бы там ни было, Автору не следует рассчитывать на перевод своего романа, скажем, на японский язык, несмотря на популярность в Японии н/ф жанра. Думаю, он и не рассчитывает на это.

Один небольшой отрывок навёл меня на мысль, что Автор профессионально занимался стрельбой, и это подтвердилось в его биографии. Со вторым отрывком ещё интереснее. Вот эта фраза: «...я удивлялся, как мало полезной информации несёт в себе звук. По сути, он лишь отвлекает, а вся польза от него — предупреждение об опасности. Но если бы мир был совершенен, если бы в нём не было никаких опасностей, я бы предпочёл быть глухим.» Мысли эти принадлежат в романе главному герою, молодому человеку, который Автору весьма симпатичен. Когда же я узнал из биографического очерка, что Автор музыкант, то сначала не понял, как такое возможно, но поразмыслив, пришёл к выводу, что и барабанщик и литаврист тоже ведь музыканты. На каком инструменте может играть снайпер? Сомневаюсь, чтобы на скрипке или саксофоне.

Перехожу, наконец, к самому интересному — техническим основам всего того, что составляет главное содержание этого произведения, хотя и занимает в нём до странности мало места. Это та физика и те основанные на ней устройства, которые позволяют охотникам находиться на очень больших глубинах и решать там сложнейшие задачи.

В отличие от многих фантастических произведений, базирующихся на том или ином революционном научно-техническом прорыве*, в романе Янковского описание технической основы сюжета иногда столь детально, что начинает напоминать инструкцию по эксплуатации. Придётся привести очень краткие выжимки из неё. Внутрь квазиживого скафандра заливается некий рассол, несжимаемая жидкость, заполняющая дыхательную систему человека, в скафандре находящегося и мгновенно переходящего на жаберное дыхание (жабры — орган скафандра). Начнём с глубины 400 метров, куда охотники забираются не так уж редко. Давление на скафандр 40 ат. Жидкость внутри скафандра передаёт давление в заполненные ей лёгкие, а кислород, извлекаемый жабрами из воды подаётся в кровеносную систему. Таким образом, организм человека как будто бы оказывается под воздействием одного и того же давления, что снаружи, то и изнутри. Но не стоит забывать, что в теле человека есть и другие полости, кроме лёгких; что будет с пищеварительным трактом, с грудной клеткой и т. д.? Вопрос, что происходит с черепной коробкой, в книге даже не поднимается. Обогащённый кислородом рассол в голове при любом давлении приведёт к мгновенной смерти, да и способа залить мозг рассолом не существует. Через что заливать? Через пробку на макушке? Теоретически возможный вариант, но не хотелось бы добавлять глупостей туда, где они и без того в избытке. Если же в черепе нет рассола, то и давление там обычное, т. н. внутричерепное. А это опять же приводит к разрушению мозга как изнутри (из его кровеносной системы), так и снаружи — никакой череп (разве что титановый) не выдержит 40 атмосфер. Даже череп известного персонажа из комедии Фонвизина. Как-то сам собой напрашивается вывод, что не предусмотреть защиту головы можно только в том случае, если у самого изобретателя там нечего защищать. Да и о глазах надо бы как-то позаботиться, описанная Автором конструкция приведёт к тому, что глаза окажутся сначала глубоко в глазницах, а по мере погружения, где-то за двухсотметровой отметкой попросту вытекут в рассол. Есть и другие несуразицы, но не хочется доказывать очевидные вещи. Нельзя, по моему, основывать сюжет на откровенной глупости, зная, что фантасты уже давно решили проблему глубоководных исследований без батискафа. Этот метод заключается в фундаментальной обратимой перестройке организма, приводящей к появлению биоморфа с почти любыми заданными свойствами. Не то, что в глубине океана можно работать**, а даже на поверхности Юпитера, если только есть у него поверхность. Но при этом с Молчуньей в дюны не сходишь, на красотку Рипли*** не поглазеешь, эта работа чревата длительными командировками. Ну и конечно, Автору очень хотелось внести в фантастику свой собственный вклад. Он и внёс. Работал бы в цирке иллюзионистом, цены бы ему не было.

Всё же я ненадолго вернусь в глубины земного океана ради одного мысленного эксперимента. На этот раз работаем на четырёх километрах. Несчастная тонкая человеческая кожа, на которую давит по 400 кг. на кв. сантиметр с обоих, естественно, сторон... превратится во что? Правильно — исчезнет, как не было её. И что будем без кожи делать? Вопрос абсолютно риторический, поскольку в той субстанции, которая на такой глубине будет находиться в скафандре, уже будет невозможно узнать человека. Это будут его останки, имеющие крайне неприглядный вид.

И какой же итог? А вот какой. С Автором анализируемого романа произошла история, напоминающая кое в чём описанную Фонвизиным, но со значительно более печальным финалом. Автор разбежался, да забыл пригнуться, выставив свою техническую подготовку «в полный рост». Произошедшее столкновение с реальностью (что для фантастики не всегда безразлично) оставило от романа рожки да ножки, т. е. одни только сухопутные похождения героев, нереальную в действующем боевом отряде дедовщину, да небольшое ЧП на мелководье.

*) Деритринитация Стругацких, струнные звездолёты Головачёва, уникальный способ пилотирования космических кораблей Френка Герберта и т. п.

**) Здесь у меня появляется неожиданный союзник в лице Кира Булычева. В рассказе «О некрасивом биоформе» он упоминает о специфической задаче, связанной с погружением на шесть километров, которая была решена биоформами. Булычев отлично понимает, что для работы в таких условиях преобразование человеческого организма должно быть радикальным.

***) В романе Рита по кличке Рипли женщина выдающейся красоты. Сигурни Уивер по сравнению с ней просто мокрая курица. Она, во первых, не отличается такой уж выдающейся красотой, а во вторых ростом не вышла — всего 182 см. Но она нравится автору, и тут уж ничего не поделаешь.

PS. Хотелось знать, что думают об этом романе профессиональные рецензенты. Прочитав рецензию Глеба Елисеева в «Если» (№1, 2004), понял, что не ошибся в главном. Вот что пишет Елисеев: «Стилем, исповедальной интонацией и отменной проработкой фантастического антуража роман вызывает ассоциации с некоторыми работами Р. Хайнлайна и циклом «Война против Хторра» Д. Геррольда.» С последним автором не знаком абсолютно (от Елисеева только и узнал), что же касается Хайнлайна, то в трёх его «работах» из четырёх, на которые мной написаны отзывы, фантастический антураж (в частности научно-технические основы произведений) проработан отменно плохо. Если Елисееву кажется, что в этом плане Янковский находится на уровне Хайнлайна, то с этим мнением невозможно не согласиться. А вот стиль Янковского по моему довольно далёк от хайнлайновского, но это уже другая история.

Navigare necesse est, vivere non est necesse.

Плутарх. Жизнеописание Помпея.

Есть на свете немало / Поучительных книг. / Пусть тебя не пугает / Этих книг толщина. /

/ Если толстую книгу / Пополам разорвать, / То в два раза быстрее / Её можно прочесть.

Г. Остер «Вредные советы»

Очень скоро, 2 декабря 2017 года исполняется 470 лет со дня смерти Эрнана Кортеса — самой интересной личности из всей плеяды испанских первооткрывателей и завоевателей Америки. Соответственно, и очерк о жизни и подвигах Кортеса в книге А. Кофмана занимает самое большое место — почти 140 стр. Прожил он всего 62 года, но совершил славных дел больше, чем любой из его современников, за исключением разве только Магеллана да Колумба, положившего начало* всему периоду Великих Географических Открытий. К сожалению, это время применительно к Америке с не меньшим основанием можно назвать и периодом Великих Географических Преступлений. Кофман так это время не называет, но книга его полностью основана на документах и хрониках, и именно панорама преступлений гигантского масштаба открывается перед читателем. Таковы неумолимые законы Истории и с этим ничего не поделаешь. Столкнулись две очень разные цивилизации, сходные между собой лишь в беспощадном отношении к покоряемым народам (европейцы к началу 16 века уже примерно лет около двухсот успешно уничтожали друг друга, за исключением испанцев, все силы которых были направлены на Реконкисту**) и в привычке к человеческим жертвоприношениям, которые осуществлялись служителями соответствующих культов. Ацтеки окружили себя врагами, что и послужило одной из основных причин гибели их государства. Но, главное, победили мореплаватели и опытные воины, обладавшие лучшим оружием, сильные духом и просто умеющие воевать. Автор замечательно описывает, как благородные и справедливые идальго (а именно таким человеком был Кортес и многие другие конкистадоры) становились палачами целых городов и государств***. Так получилось (из-за неравномерности технического прогресса), что европейцы напали первыми, в результате чего население обеих Америк практически полностью исчезло и на его месте возникли новые цивилизации.

Автору удалось в очень увлекательной манере, не без юмора там, где он уместен, рассказать столько, что кажется странным небольшой объём книги. В ней не так уж много текста, поскольку количество иллюстраций огромно, а шрифт достаточно крупный. Но читать её неудобно. Следующее издание, надеюсь, выйдет в виде двухтомника в футляре. Такой вариант представляется мне оптимальным — книгу легче будет держать, если нет специальной подставки, и она, читаемая по одному тому, намного дольше будет сохранять первоначальный облик. Но и это издание представляет собой полиграфический шедевр, жаль только, что тираж маловат. Его не стоит даже и сравнивать с тиражом изготовленной не хуже «Истории доколумбовых цивилизаций» Галича (издательство «Мысль», 1990 г. ; мой экземпляр из 50-и тысячного дополнительного).

В заключение несколько слов об ошибках. Мне кажется, что на стр. 152 неверное пояснение к иллюстрации — написано, что беседа идёт с правителями Тлашкалы, но над изображением людей надпись «Теночтитлан». На стр. 247 вместо 1823 года напечатано «1523». Не обошлось и без мелких орфографических ошибок, но их очень мало. Есть вещи куда более неприглядные. На стр. 274 слова «Радостной была встреча старых соратников в Мехико» видимо взяты со следующей страницы, где они в слегка изменённом порядке присутствуют на своём законном месте. Не лучше обстоят дела и на стр. 385, где сообщается, что Бальбоа и Сото «оба появились на свет в городке Бадахос», хотя на стр. 48 местом рождения Бальбоа названо селение Херес-де-лос-Кабальерос, расположенное (на карте нынешней Эстремадуры) примерно в 100 км. южнее Бадахоса. Это, как минимум, нуждается в каком-то комментарии. На стр. 363 ещё хуже. Когда читаешь, что «река Пануко, открытая Грихальвой, впадает в море на восточном побережье Мексиканского залива», помня при этом, что Хуан де Грихальва исследовал Мексику (т.е. западное побережье залива), начинаешь терять массу времени на поиски реки Пануко, чтобы убедиться, что обнаружено ещё одно место в книге, где нельзя верить своим глазам, и, что побережьем Мексиканского залива здесь названо побережье Мексики, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы, ибо в одном случае побережье восточное, а в другом западное. В мою задачу не входит составление полного перечня опечаток и ляпов, так что тему на этом закрою. Сказанного достаточно, чтобы приведённый на последней странице внушительный список из трёх редакторов и двух корректоров вызвал у читателя некоторое недоумение.

Хочется закончить отзыв на хорошей ноте — Автор этой книги, преодолев немалые трудности, преподнёс любителям истории, желающим расширить свой кругозор, прекрасный подарок, в чём-то повторив тем самым подвиги конкистадоров, расширивших Испанскую империю до необозримых пределов. Мне кажется правомерной такая аналогия.

*) Арабы вышли в море раньше, но об этом ничего не было известно в Европе. Вообще, вопрос о первенстве в этой области спорный.

**) В 16 веке Испания наверстала упущенное во Фландрии.

***) Справедливости ради следует сказать, что далеко не все они были зверями в человеческом облике. Например, высоко ценимый Кортесом Кристобаль де Олид, вошедший в Историю, вследствие своего предательства Кортеса, «был, может, единственным из знаменитых конкистадоров, кто, пребывая на посту генерал-капитана, не совершил ни одной казни, не устроил ни одного массового избиения индейцев.» То же самое можно сказать и о Франсиско де Орельяне, человеке с трагической судьбой, первооткрывателе Амазонии. Только угроза голодной смерти вынуждала его отдавать приказы о нападении на враждебно настроенных индейцев.

PS. Ещё несколько слов по теме, которая кажется мне заслуживающей самого пристального внимания. В книге очень много говорится о золоте и прочих награбленных завоевателями ценностях. Конкистадоры выбивали из индейцев золото в виде главным образом ювелирных изделий, переплавляли их в слитки (почти всегда) и в таком виде увозили в Испанию, теряя при этом, как минимум, четыре пятых прибыли. Это очевидно (и об этом в книге упомянуто не единожды), т. к. изделие из золота и, например, изумрудов, стоит гораздо дороже (иногда несоизмеримо), чем необработанные компоненты по отдельности. Но другого выхода не было. Моё внимание в частности привлекла одна цифра. Это 300000 (триста тысяч) дукатов (стр. 762), которые губернатор Нового Королевства Гранада прихватил с собой, унося ноги из ограбленной им губернии. Мне стало интересно, сколько же он украл. На стр. 108 сообщается, что в одном дукате 4,6 г. золота. Так что ходка в Америку была совершена не напрасно — благородный идальго добавил к своему имуществу 1380 кг. золота. Это больше, чем доля императора при разделе золота Кахамарки. Безнаказанно. Вот что значит быть женатым на сестре жены императорского секретаря.

Второй интересный момент здесь вот какой. О каких таких дукатах идёт речь на протяжении всего повествования? В Испании никогда не чеканилась золотая монета с таким названием. Испанские золотые назывались эскудо и дублон (двойной эскудо — 6,8 г.). Тогда какие же деньги за своё золото получали на родине возвратившиеся живыми конкистадоры? Очевидно (Автор ничего об этом не пишет), это были венецианские цехины, флорентийские флорины, португальские крузадо, французские экю и т. д. Дукатами сначала назывались именно золотые монеты Венеции, но постепенно это название закрепилось во всей Европе, как синоним золотой монеты. Но даже и после такого экскурса в историю чеканки золотых монет, вопрос (о каких дукатах говорится в книге Кофмана?) остаётся открытым, т.к. вышеупомянутый дукат-синоним содержал не 4,6 а всего 3,5 г. золота. Возможно, у Кофмана речь идёт об эскудо (3,4 г. золота), а 4,6 г. очень похоже на ошибку. И крайне неприятное впечатление производит, когда видишь, что тебя откровенно держат за лоха, подсовывая потолочные цифры. На стр. 904 вдруг оказывается, что 15 тысяч мараведи равны 23-м дукатам. Но читатель уже давно знает (стр. 108), что в одном дукате 375 мараведи. Ну и зачем же так?

Отзыв заканчивается на хорошей ноте, почему бы постскриптум не закончить на ещё лучшей т. е. такой, которая когда-нибудь принесёт реальную пользу? Поэтому вновь открываю тему, которую закрыл (и напрасно) в основной части отзыва. На стр. 545 есть строка «Отбывавшему в Испанию Гонсало были устроены пышные проводы...». В книге, рассказывающей о судьбах конкистадоров, неважно хорошие они люди или плохие, ни в коем случае нельзя путать их имена. Поэтому моё пожелание — в следующем издании заменить в приведённой фразе Гонсало на Эрнандо даже если это ошибка не переводчика хроники, а самого хрониста Педро Писарро, в чём я очень сильно сомневаюсь, т. к. последний приходился Эрнандо и Гонсало Писарро двоюродным братом.

В конце последней главы есть изображение памятника конкистадору. Это действительно памятник Гараю, как гласит подпись, но в тексте говорится, что это «мощная конная статуя». Рискну высказать предположение, по моему, вполне правдоподобное, что конь конкистадора пасётся где-то поблизости.

И ещё неплохо было бы сделать следующее — занести в алфавитный указатель хрониста, секретаря Франсиско Писарро Педро Санчо де ла Оса, тогда его легче будет при надобности разыскать в книге.

Вместо ноты получился аккорд, надеюсь, он тоже будет услышан.

«Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека.»

М. Булгаков «Мастер и Маргарита».

Не будучи поклонником Симона Петлюры, я всё-таки хочу начать эти свои беглые и поверхностные заметки о романе «Белая гвардия» с поистине петлюровской шпильки в адрес его Автора. Несколько цитат:

гл. 6 — «бррынь-брр-рынь» — так звенит звонок при открывании двери в магазин;

гл. 8 — «...бух... бу-бу-бу...» — это стреляют пушки;

гл. 8 — «Ти-у... пи-у... слухаю! еи-у... ти-у...» — это телефоны и реплика телефониста;

гл. 8 — «Фью... ах! Ах, тах, тах!» — «засвистал и защёлкал весёлым соловьём всадник у прапора.»

гл. 8 — «Арррррррррррррррррр-па-па-па-па-па! Па! Па! Па! рррррррррррррррррррр!!» — звук пулемётов полковника Болботуна, полк которого вступает в Город;

гл. 9 — «Др-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р...» и через три строки «Дррррр...Ти...Ти...ти...ти...» — тоже пулемёты, но с обоих сторон (перестрелка), «жидкая трескотня пачками» передана с помощью чёрточек;*

гл. 10 — «Вра... вра... вра... вра... вра... вра... вра...» — «кипуче забарабанил пулемёт на Печерске».

Спрашивается, зачем всё это звуковое сопровождение в стиле Джона Адамса или Эдисона Денисова? Почему-то об этой стилистической особенности романа нет ни слова в «Булгаковской энциклопедии» в статье «Язык и стиль». Вроде бы и литература совсем не детская, там эти изыски ещё можно было бы с горем пополам оправдать. Хорошо, что Льву Толстому не пришло в голову воспользоваться таким приёмом для усиления эффекта присутствия читателя в описываемых им сражениях. Да, читатель за полвека, прошедших со времени появления «Войны и мира», сильно измельчал, но дозволительно ли писателю идти к своему читателю таким странным путём, т. е. опускаясь до его уровня? И как соотнести эти упражнения с известным публичным высказыванием писателя: «После Толстого нельзя жить и работать в литературе так, словно не было никакого Толстого...То, что было явление Льва Николаевича Толстого, обязывает каждого русского писателя после Толстого, независимо от размеров его таланта, быть беспощадно строгим к себе. И к другим.»

Приведённые примеры иллюстрируют существенное различие между стилями Булгакова и Толстого, но есть и пример сходства, причём в отрицательном смысле. Я имею в виду постоянное навязчивое упоминание цвета волос Елены Турбиной**. Снова несколько цитат, такие заявления надо доказывать. «Елена раздвинула портьеру, и в чёрном просвете показалась её рыжеватая голова.» «Елена рыжеватая сразу постарела и подурнела» (здесь эпитет «рыжеватая» особенно неуместен). «Как Лиза «Пиковой Дамы», рыжеватая Елена, свесив руки на колени, сидела на приготовленной кровати в капоте.» «...без чего не может существовать ни в коем случае даже такой блестящий брак между красивой, рыжей, золотой Еленой и генерального штаба карьеристом...» (отсутствие слова «рыжей» нисколько не повредило бы этой фразе). «...он подошёл к важной рыжеватой Елене, и при этом глаза его беспокойно бегали.» «Анюта ... и Елена, растрёпанная, рыжая, подымали Турбина и снимали с него ... рубаху...». «Елена не раз превращалась в чёрного и лишнего Лариосика ... и вновь возвращаясь в рыжую Елену, бегала пальцами где-то возле лба...». «Седьмая — себе. Еленка рыжая и Николка. Кончено. Будут мучить. Погоны вырежут. Седьмая себе.» (даже спасаясь от погони и готовясь к смерти, Алексей вспоминает, что сестра рыжая!). Очевидно, что у Булгакова были веские основания, чтобы так и не прийти никогда к окончательному выводу о том, какой же всё-таки роман у него получился — сильный или слабый***. А он попросту противоречивый, местами сильный, местами слабый. Вот же сильнейшая сцена, возможно, самая лучшая в романе — молитва Елены за брата, причём на пианино лежат ноты каватины Валентина «Я за сестру тебя молю». Это и не молитва вовсе, а просто просьба не отнимать у неё, потерявшей только что мать и брошенной мужем, ещё и брата. Елена мысленно произносит речь, которую можно уподобить защитительной речи адвоката. Она просит Богоматерь умолить Сына, чтобы сотворил чудо, и ссылается на смягчающие обстоятельства: «Слишком много горя сразу...», «Посмотри, что делается кругом.», «Может быть, мы люди и плохие, но за что же так карать-то?», «Идут твои дни, твой праздник...». И умиравший, не оставивший никакой надежды тройке очень опытных врачей (Булгаков сам врач, видел умирающих от тифа, и даёт описание больного Алексея именно, как находящегося почти в состоянии предсмертной агонии), брат ожил как раз в тот момент, когда Елене показалось «что губы на лике, окаймлённом золотой косынкой, расклеились, а глаза стали такие невиданные, что страх и пьяная радость разорвали ей сердце.»**** Этот эпизод романа в сущности прекрасная агитация за веру, за силу молитвы, в каких бы выражениях она ни произносилась. Это и не удивительно, ведь написаны эти строки внуком священника и сыном профессора духовной Академии.

В романе много и других замечательно нарисованных эпизодов. Это, например, бегство Алексея от петлюровцев и его чудесное спасение Юлией Рейсс (в том числе то место, где Юлия провожает Турбина в туалет); это и визит Най-Турса к генералу за валенками для своих юнкеров, и сцена ограбления Василисы, и ещё многое другое, и среди этого другого особое место занимает приём доктором Турбиным сифилитика в пальто на козьем меху (это некто Русаков, сын библиотекаря) — Автор с помощью нескольких намёков не оставляет у читателя никаких сомнений в том, что это был сам Иисус Христос (но что-то подозрительно сильно смахивает этот тип и на Коровьева, хотя как такое возможно?), которому захотелось поближе узнать того, кого он недавно практически вытащил из могилы. А если это не так, то зачем вообще нужен этот эпизод, не имеющий никакой связи как с темой так и с героями романа? Впрочем, может быть, я преувеличиваю, и это просто пародия на некоторых современных Булгакову представителей загнивающих литературных направлений, этакая прелюдия к Массолиту.

Теперь несколько слов на тему слона из мухи. Всего одно слово, а сколько за ним всего просматривается! Слово это — имя, а имя — Явдоха. Девушка, явившаяся Василисе, как небесное видение, прекрасная, как Аврора с картины Бугро. Это украинский аналог русской Евдокии. В России она звалась бы Дуняшей. Не почувствовать контраст невозможно, и свидетельствует он о глубинной ментально-эстетической разобщённости так называемых «братских» народов. Эта вот разобщённость, давно замеченная врагами России, сейчас используется на всю катушку, на раскрутку которой понадобилось всего лишь 5 млрд. долларов и... несколько коробок печенья. Мог ли не чувствовать этого Михаил Афанасьевич? Случайно ли дал он своей красавице имя больше подходящее дочери дракона? Разумеется, я отдаю себе отчёт в том, что с точки зрения моих оппонентов для дракона больше подошло бы имя Евдокия. Тут и поспорить можно, но только оставаясь в рамках приличий, и, конечно же, не следует рыть окопы и открывать огонь.

Ещё несколько совсем уж мелких замечаний. Мне был очень интересен быт героев романа, их повседневная жизнь. Неплохо было бы встретить в магазине книгу «Повседневная жизнь киевлян в 1918 году», но такая книга пока не написана. Из булгаковского романа мы можем узнать, что Турбины живут в семикомнатной квартире и у них отличная библиотека. В общем, средний класс. Чем питаются, Автор не сообщает (очень кратко приводится только то, чем Ванда угощает Карася, и это впечатляет, есть даже шустовский коньяк*****), но зато называются некоторые напитки — это немецкое белое вино и водка, причём водки столько, что Мышлаевский (очень даже не дурак выпить, а, скорее, наоборот — дурак) советует смачивать ей щётку при вытирании пыли. Кстати, с этой неординарной личностью связано интересное обстоятельство, а именно то, что в портрете Воланда (на минутку прошу перейти в другой роман Булгакова) отсутствует описание его носа — важнейшей части лица этого господина, особенно если вспомнить о занимаемой им высокой должности. А нос Воланда невозможно представить без горбинки, пусть не такой внушительной, как у герцога Урбинского с портрета работы Пьеро делла Франческа, но достаточно заметной. Такой, например, какую имеет нос Мышлаевского. Если учесть, что у Виктора Викторовича глаза тех же цветов, что и у Воланда (у Мышлаевского зелёный глаз правый, у Воланда — левый), то полное отсутствие носа в портрете Воланда получает естественное объяснение — слишком заметное сходство Мышлаевского с дьяволом было бы творческим просчётом.

Вернусь к напиткам. Не брезгует белая гвардия и кофейком. Но, если считать этих офицеров обычными с точки зрения физиологии людьми, то кофе в Городе какой-то странный, что однозначно вытекает из следующей сценки: «Всё кончено! О, как я измучен... — полковник Щёткин удалился в альков и там уснул после чашки чёрного кофе, изготовленного руками золотистой блондинки.» Кофе, как снотворное??

По мере чтения романа замечаешь, что Автор совсем ничего не говорит о причинах революции, за исключением общего утверждения о наличии в обществе классового антагонизма. Но, всё-таки не совсем ничего, правда, доходит это не сразу. Где живёт у Турбиных горничная Анюта? Сказано коротко и прямо: «Мышлаевский, оголив себя до пояса в заветной комнате Анюты за кухней, где за занавеской стояла колонка и ванна, выпустил себе на шею и спину и голову струю ледяной воды...». Хозяева и гости, стало быть, принимают ванну в комнате горничной. Слава Б-гу, за занавеской. Вот ещё одна правдивая сценка — когда Лариосик складной кроватью защемил Николке руку, Николка, освободившись «молча кинулся в кухню, и там Анюта пустила ему на руку, по его распоряжению, струю холодной воды из крана.» Даже и тут без служанки не обойтись, хотя можно было открыть кран другой не повреждённой рукой. Ну сколько же могло продолжаться это давно отменённое крепостное право?

Закончу загадками, которые не сумел разгадать. И Елене, и Николке точно известно (разговор об этом приведён без недомолвок и письмо Коля читал), что телеграмму в 63 слова отправила лариосикова мама на имя Елены. Почему же, когда эта телеграмма, путешествовавшая больше недели (от Житомира), наконец, доставлена, Елена извиняется перед Ларионом за то, что начала её читать? А Николка чуть позже думает, что телеграмму отправил сам Лариосик. У меня нет никаких предположений о причине этой отдающей несколько водевилем путаницы, вполне, впрочем, безобидной. Очевидно только то, что эти нестыковки допущены Автором сознательно, слишком уж много места уделено этой телеграмме.

Из области орфографии — в романе очень странно выглядит глагол «бачить» в повелительном наклонении — «бач». Пример: «Бач! Бач! Сам Петлюра...Бач, Иван...». В романе много украинских слов, написанных по русски, вопросов это не вызывает. Кроме глагола «бач». На каком языке напечатано в тексте это слово без мягкого знака, который должен в нём стоять в обоих языках? Возможно, в 20-х годах мягкий знак в повелительном наклонении не был предусмотрен правилами, но почему и сейчас так пишут?

Ещё одна загадка. «Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут.» Тальберг бежал... и был прав, что не стал ждать, когда за ним придут, как это делали сотни тысяч самых разных людей в двадцатых, тридцатых, сороковых годах — те самые сотни тысяч, додремавшие до того, что за ними «крысьей побежкой» пришли и превратили их в мучеников, нашедших свой конец кто в Бутове, кто в Левашове, кто в Колымском и в других подобных краях. Это для вас ваш абажур священен, а приходящим «крысьей побежкой» незваным гостям плевать и на вас и на ваши священные абажуры. Большего вздора, чем этот булгаковский призыв, похожий на обращение удава к сообществу кроликов, мне в литературе не встречалось. О чём думал человек, написавший этот бред? Не стыдно ли ему, дожившему до весны сорокового года, было впоследствии за эти слова? В наше время, в другой стране, эти слова можно понять иначе, но я пишу не о нашем времени.

И всё-таки, несмотря на все очевидные минусы, роман оставляет неизгладимое впечатление и никогда не будет забыт. Автор ещё не вошёл в полную силу, он в творческом поиске, который вскоре приведёт к созданию одного из величайших произведений русской и мировой литературы — роману «Мастер и Маргарита».

*) В первой р-последовательности 18 букв, во второй 20, в третьей 12, в четвёртой 5. Почему именно столько, не больше и не меньше? Как Булгаков определял, где нужно остановиться? Насколько это было для него важно? Чертовщина какая-то!

**) С её фамилией не всё ясно. В середине декабря 1918 года она Тальберг, а через полтора месяца приходит письмо из Варшавы, откуда читатель узнаёт, что они развелись. Так что неизвестно, какая у неё теперь фамилия. Да и когда они успели развестись, если в Киеве всё это время были петлюровцы, а муж был в Варшаве (и даже нашёл там новую жену)? Может быть, это результат неудачного сокращения Автором своего романа?

***) См. статью «Белая гвардия» в «Булгаковской энциклопедии».

****) Красивая формулировка, вот только вместо слов «пьяная радость» лучше бы прозвучал «восторг».

*****) Главный приз на всемирной выставке в Париже в 1900 году.

Книга, начинающаяся с точного указания возраста ГГ (в первой же фразе (!) — «Мне пятьдесят девять лет.»), внушает читателю уверенность, что это неспроста и что Автор внимательно относится и к другим подобным датам. Неспроста по той очевидной любому причине, что действие в начале романа происходит в сентябре 1938 года, когда до юбилея (60 лет) Сталина остаётся около года и трёх месяцев. Сразу же приходишь к почти очевидному выводу — ГГ и Коба одногодки. Вероятнее всего, ГГ не был в Петрограде в октябре 1917-го и поэтому не оказался среди расстрелянного большинства делегатов 17 съезда партии. Отношения ГГ и Сталина, ГГ и Лаврентия (этот, хотя и на 20 лет моложе, но Кобе самая надёжная опора) таким образом в достаточной степени проясняются. В семье ГГ положение более сложное. Читатель очень быстро (на 8-й странице) узнаёт, что его сыну Сергею* 25 лет, т. е. он появился на свет либо в 1912-м, либо в 1913 году. Так что Маша-Марыля ему не родная мать и дед (её отец) тоже не родной. А что Серёже 25, так это правда, он просто довольно быстро стал капитаном из-за недавно устроенной Вождём генеральной чистки Армии, поэтому тут Автору тоже можно верить.

Ладно, с возрастом разобраться как будто удалось, но вот как быть с некоторыми странными мыслями, которые Автор то вкладывает в уста ГГ, то высказывает от себя. Например, вот это: «Добуржуазная культура — единственная основа постбуржуазной культуры.» Это ГГ произносит среди своих, доверяя сыну, который не мог же привести в дом глупую девчонку. И этим бредом заканчивает свой в общем довольно умный монолог за чайным столом. А вот что приходит в голову ГГ во время его беседы со Сталиным. «Может, в Заполярье зацветут олеандры и народ сам собой потянется к Таймыру, в Коми, на Ямал и Колыму, чтобы зашибить большую деньгу и, радикально решая пресловутый квартирный вопрос, прямо по месту работы выстроить просторные семейные коттеджи у тёплых вод лазурного Ледовитого океана...». Но как может такой умный (эверестоподобно умный, по мнению девочки Нади) человек предполагать, что на лазурном берегу среди олеандров можно будет «зашибить большую деньгу»? Это уж точно не мысль ГГ, просто Автор забыл кое-что вычеркнуть из рукописи, перед сдачей её в набор.

Есть в книге и целая большая интермедия, совершенно невозможная в описываемое Автором время. Это застолье у Надиного отца. То, что этот т. н. учёный изрекает в присутствии людей, которых он видит впервые, гораздо более нереально, чем монологи ГГ в присутствии его дочери. Такие вещи тогда мог бы произносить вслух разве что клинический идиот, каковым этот профессор отнюдь не является, если судить по отрывкам из его биографии. А ещё — в квартиру к приятелю Сталина НКВД не могло бы приехать в 4 утра, имея, к тому же, совершенно не срочное задание, доставить на допрос его сына, задание элементарно решаемое с помощью телефона в нормальное время суток. Ночами приезжали не за этим.

В итоге сказать о книге что-то хорошее можно было бы при условии изъятия из неё совершенно ненужных, за уши притянутых, артефактов из будущего типа телевизоров, калькуляторов, какой-то гудящей в связи с аварией стратостата сети, МКАДа (никак нельзя было обойтись без него !) ..., но тогда это была бы совсем другая книга, полезная для тех, кто интересуется соотношением политики и морали, и конкретно трудностями тогдашних, да и нынешних, международных отношений. Лично я из этой книги ничего для себя интересного и нового не извлёк, кроме замечательного эпизода из биографии Утёсова. Это было неприятным сюрпризом для меня и, если это правда (несвоевременная поездка в Испанию и её последствия), то становится понятным, почему Википедия так старательно обходит в статье о нём период после выхода фильма «Весёлые ребята».**

Интересные мысли высказаны Автором о значении песен тридцатых годов, о том, почему они так долго живут, не теряя популярности. Но хотелось бы знать, согласен ли он с тем, «что к концу 30-х годов в Советском Союзе была выстроена «великая песенная стена», за которой не только томились, но и десятками тысяч погибали заключённые.» (Лев Мархасёв «ХХ век в лёгком жанре»; кстати, в этой очень информационно насыщенной книге нет ни слова о заграничных гастролях Утёсова, если не считать одной короткой фразы: «Утёсова за границу не выпускали».) Если судить по письму секретаря крайкома Карнаухова (а такие карнауховы сидели во всех краях), то, думаю, против «великой песенной стены» Рыбаков возражать не станет.

Что до рекомендаций, то людям старших поколений, родившимся в первой половине 20-го века, этот роман ничего не даст, а тем, кто помоложе может дать не совсем верное (а многие сказали бы, что и совсем не верное, особенно, если читали исследование Д. Рейфилда «Сталин и его подручные») представление о Сталине и некоторых его сподвижниках. Правда, сам текст хорош, талантлив, но, как сказал бы Арсений Тарковский, «только этого мало».

*) Предполагаю, что хорошо изучивший описываемое время Автор, назвал своего героя Сергеем в честь лётчика Сергея Кожухарова, роль которого в фильме 1939 года «Истребители» сыграл Марк Бернес.

**) С этой поездкой Утёсова в романе тоже не всё гладко. Автор пишет, что певец «дал несколько концертов. И не где-нибудь, а в Тэруеле, где буквально ещё руины дымились и не все трупы были опознаны и похоронены после многомесячной Теруэльской бойни.» (обратите внимание, как в этой одной фразе написано дважды название города, я цитирую точно по книге, стр. 211). Поступок Утёсова обсуждается на Политбюро в апреле 1939 года т. е. более чем через год после окончания этой самой бойни. Получается, что Утёсов там выступал весной 1938 года, что же тогда обсуждать через год? Но Автор при этом сообщает, что за все три года войны артист в Испании ни разу не был. Если когда-нибудь мне станет точно известно, что Рыбаков написал об Утёсове то, чего не было, я поменяю свою оценку романа на единицу...Ну, надеюсь, Вячеслав достаточно напуган:)

В отзыве на «Цвет её глаз» я выражал сожаление по поводу того, что начинаю своё знакомство с циклом с его 4-й части. Не прошло и месяца, как выяснилось, что «Цвет её глаз» — это первая книга другого цикла. Это кажется мне далеко не бесспорным, но даёт возможность оценить весь этот якобы другой цикл, состоящий из двух романов.

И, опять таки, это, на мой взгляд, преждевременно ввиду очевидной незаконченности цикла, который называется «Приключения Элли». Но будет ли он закончен? Пожалуй, не стоит ждать у моря погоды.

Итак, почему незаконченность цикла очевидна? А это следует, коротко говоря, из так ни разу и не выстрелившего пулемёта, который вместе с запасом патронов девочки таскают с собой до конца второй части. Пулемёт, как та висящая на стене винтовка, всю дорогу мозолит глаза, но так и продолжает «висеть», молча нарушая законы жанра. В ролевых играх тоже так не бывает, и это означает, что в отзыве на «Цвет её глаз» от 5. 10. 2017 присутствует непоправимый промах (там ещё нет пулемёта, но две части цикла нужно воспринимать, как целое; как раз чего-то подобного я и опасался, но, кажется, в эту ловушку не попал), а отзыв попросту пущен под откос. Ведь и наличие «мужетёлок» это не провал, а достоинство цикла, ставящее его в один ряд* с десятками не самых плохих кинобоевиков, в которых играют этих самых тёлок прославленные звёзды Голливуда**. Кстати, по «Приключениям Элли» можно было бы снять отличный фильм, эти две книги легко можно переделать в киносценарий. Но я отвлёкся.

Требуются также некоторые разъяснения по сути задачи, поставленной Герцогом лучшему разыскнику Азовского союза Вайту. Кто та одна из девочек, которую нужно будет ликвидировать? Элли и Тина отпадают, как самые ценные кадры. Очень красивая и талантливая Ханна или бывшая воспитательница Альбина? А за что? Исходя из всего содержания двух романов, ликвидация любой из девочек — глупость. Стало быть, Автор задумал что-то непредсказуемое, он это умеет. Наконец, судьба иммунного кота Фиделя тоже не безразлична многим читателям.

Несколько конкретных замечаний по роману «Шесть дней свободы». По мере чтения всё более очевидным становится, что Автор несколько переборщил с условиями выживания в созданном им мире. Выжить вне хорошо защищённого стаба в нём невозможно, и рейдеры с не стреляющим автоматом, болтающиеся по ландшафтам, в которых как рыба в воде чувствуют себя монстры из фиолетовой и красной части шкалы заражения/развития, скорее доказывают это утверждение, чем опровергают его. Существование таких групп, будь они бандиты или солдаты — не имеет значения, неверистично (не могу упустить случай и не использовать это приглянувшееся мне лемовское словечко). Ещё одно доказательство невозможности выживания в Улье — перед появлением высшего заражённого у девочек появляется спасительный велосипед. Столь дикое везение не может быть постоянным (а строго говоря его вообще быть не может) при том, что там не выживают даже вооружённые до зубов люди с полными продуктов внедорожниками. Спасает своих героев только сам Автор и ничто иное.

Но всё это можно простить из-за огромного эмоционального напряжения, создаваемого манерой повествования, напряжения скрытого за удивительно чёткими и внешне спокойными рассуждениями Элли, необыкновенной дочери этого страшного мира, ни при каких обстоятельствах не теряющей самообладания. Вполне реальной представляется мне наглядная реализация одного из пунктов классификатора — «становление/взросление», но не героя, а читателя, т. е. девочки 12-ти — 15-ти лет, да, почти уверен, и мальчика тоже. Именно этим людям хотелось бы порекомендовать в хорошие знакомые современную и сильно повзрослевшую Элли из Страны Чудес, похожую на свою давнюю предшественницу одной очень существенной чертой — постоянной готовностью помогать своим друзьям, в последнюю очередь думая о собственной безопасности.

*) Почему я считаю возможным ставить книгу и кино в один ряд? Это индивидуальное свойство читателя. Для меня чтение книги, подобной этим двум романам, сопоставимо с просмотром фильма. И чем более качественным он кажется, тем лучше книга. В связи с этим должен отметить ещё одно крупное достоинство цикла — очень хорошие «ясно видимые» пейзажи. О портретах и говорить не стоит, они выше всяких похвал.

**) Приведу три примера — Милла Йовович, Шарлиз Терон, Ума Турман. Чтобы представить, какой станет Элли через два-три года, а Ханна через четыре-пять, можно посмотреть на Шарлиз Терон в роли Эон Флакс в одноимённом фантастическом фильме.

«Из всех современных писателей я почитываю, впрочем, иногда одного Мопассана. — Лысевич открыл глаза. — Хороший писатель, превосходный писатель! — Лысевич задвигался на диване. — Удивительный художник! Страшный, чудовищный, сверхъестественный художник! — Лысевич встал с дивана и поднял кверху правую руку. — Мопассан! — сказал он в восторге. — Милая, читайте Мопассана! Одна страница его даст вам больше, чем все богатства земли! Что ни строка, то новый горизонт.»

А. П. Чехов «Бабье царство»

Речь в моём очерке пойдёт конечно о главном герое созданной Мопассаном энциклопедии парижской жизни под названием «Милый друг». Ну и немного о самой этой жизни, проходящей в том Париже, который мы знаем по картинам Ренуара, Моне, Кайботта и других импрессионистов.*

Жорж Дюруа человек целеустремлённый, он из тех, кто не сдаётся и идёт по избранному пути до конца. Без сомнения эта черта его характера сформировалась в крестьянском детстве и укрепилась за годы армейской службы. И это — главное. А то, что на пути к вершинам он пользуется услугами женщин, которым он нравится, так чего же тут плохого? Все так или иначе используют то, чем наделила их природа. Кроме того, для Жоржа цель оправдывает не все средства, а только находящиеся в пределах современных ему нравственных норм. Только однажды он выходит за эти пределы, совершив огромную глупость — вступив в любовную связь с добродетельной женой своего патрона, что, как минимум, было связано с риском в два счёта остаться у разбитого корыта. Он такой же как другие, а в чём-то и лучше многих. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать описание общества на аллее для верховой езды за Триумфальной аркой. Между прочим, Форестье тоже публикует за своей подписью статьи, написанные под диктовку жены.

Уже в самом начале романа читатель узнаёт о том, что Жорж любит детей, ему очень быстро удаётся расположить к себе дочку г-жи де Марель Лорину, девочку примерно семи-восьми лет**, до этого относившуюся к мужчинам весьма сдержанно. К широчайшей картине нравов парижского среднего класса здесь добавлен Автором очень любопытный штрих — за столом в гостях у Форестье Жорж, ухаживая за Лориной, не только подаёт ей кушанья, но и не забывает подливать вина (мать Лорины сидит по другую сторону от Жоржа). Жорж и сам кое в чём ребёнок не старше Лорины — увидев свою статью в газете, он ведёт себя совершенно по детски, как будто забыв о том, что написана-то статья другим человеком.

Как только Жорж стал получать приличное жалование, он сразу же стал оплачивать снятую Клотильдой квартиру из своего кармана. На поведение альфонса это не похоже. Он посылает родителям в деревню довольно большие деньги, отца и мать он любит и не забывает. Достойно он себя ведёт, что естественно, и с теми, от кого зависит, не пресмыкаясь перед ними. Вот интересный пример его выдержки. «Он знал себя: как только перед ним поставят кружку с пивом, он мигом осушит её до дна.» Но когда Форестье угощает его пивом и сам выпивает свою кружку залпом, Жорж, наоборот, отхлёбывает «понемножку, наслаждаясь, смакуя, словно это был редкостный, драгоценный напиток.» Но это мелочь, хотя и немаловажная. Гораздо больше говорит о характере Жоржа то, что не имея даже диплома бакалавра (дважды провалил экзамен) и будучи не в состоянии поначалу связать двух слов на бумаге, он менее, чем за два месяца, превратился в высококлассного репортёра, «отточив на хронике своё перо». И сделал он это без помощи женщин (первая статья не в счёт, Мадлена всего лишь оказала небольшую для неё услугу приятелю мужа), в это время у него никого не было кроме Рашель. Разумеется, этого было мало, чтобы стать настоящим журналистом, например, политическим обозревателем, но и в то, что Жоржу удалось совершить за столь короткий срок, поверить трудно. Мне сначала показалось, что здесь автор допустил слишком большое преувеличение. Проделать такую огромную работу (Мопассан подробно перечисляет действия Жоржа в течение этих двух месяцев) мог только очень талантливый, очень способный человек, а Жорж ведь по мнению автора бездарен. На самом деле, как станет понятно из дальнейшего, произошло нечто иное.

Автор пытается заставить читателя поверить в эту метаморфозу, но факты вещь упрямая и говорят они об обратном. После окончания колледжа Жорж прослужил в армии пять лет, из которых два года разбойничал в Алжире в звании унтер-офицера. Ни культуры, ни знаний (кроме очень специфических) этот «курс» ему не добавил, скорее наоборот. Париж — город особенный, жизнь там имеет мало общего с провинциальной, Жорж совсем не знает этого города*** и если бы судьба не бросила ему спасательный круг в виде встречи с сослуживцем, он бы стал берейтором, поставив тем самым жирный крест на своей карьере. Язык у него подвешен хорошо и ум, как заметил его будущий тесть г-н Вальтер, «бесспорно оригинальный». Но научиться выражать свои мысли на бумаге (да ещё делать это так, чтобы интересно было читать) за два месяца, не имея до этого никакой практики, невозможно. Тут ничего не изменилось за сто тридцать лет, и сейчас, читая различные опусы в интернете, легко заметить, что люди, не умевшие писать восемь-десять лет назад, пребывают в той же несгибаемой позиции и сегодня. Научиться интересно и грамотно высказываться на бумаге/экране нельзя без постоянных упражнений, начинающихся сразу после окончания начальной школы, а также без непрерывной литературной учёбы. Попросту говоря, надо много читать, а что читал Жорж Дюруа в Алжире кроме писем из дома, газет и уставов?

Все эти соображения заставляют с недоверием отнестись к следующим словам автора: «В короткий срок из него вышел замечательный репортёр ... настоящий клад для газеты, как отзывался о нём разбиравшийся в сотрудниках старик Вальтер.» Как же так, ведь Дюруа человек малокультурный и бесталанный?

Выпутаться из этих противоречий отчасти помог ответ писателя критикам «Милого друга» (письмо в редакцию газеты «Жиль Блас»). Мопассан пишет: «Он не обладает никакими талантами. Успеха он достигает только благодаря женщинам. Но, может быть, он хотя бы становится журналистом? Нет. Он проходит в газете через все специальности, не останавливаясь ни на одной по той причине, что он восходит к фортуне, не задерживаясь на ступеньках.» Здесь Мопассан слегка лукавит, и это ясно уже из начальных глав романа. Кроме похвал г-на Вальтера состоялось ещё и назначение Жоржа заведующим отделом хроники по инициативе супруги босса, но причиной этого содействия был очень тонкий и ироничный монолог Жоржа в её салоне, когда на их будущую близость не было и намёка. И проработал он в этой должности более полутора лет, что не так уж и мало. Стал ли он журналистом? Не стал, считает Мопассан. И опять его утверждение опровергается текстом романа. Мадлена становится женой Жоржа и начинает диктовать ему политические статьи. Здесь не обойтись без цитаты. «Мадлена прислонилась к камину и, закурив папиросу, начала рассказывать новости, затем поделилась своими соображениями и наметила план задуманной статьи. Он внимательно слушал её, а сам в это время делал заметки. Когда же она кончила, он высказал свою точку зрения на этот вопрос, углубил его и выдвинул свой план, но уже не одной статьи, а целой кампании против нынешнего министерства. Это нападение должно было быть только началом. Мадлену так заинтересовали широкие возможности, открывшиеся перед ней в замыслах Жоржа, что она даже перестала курить.»

В итоге статья получилась очень удачной, причём Жорж не только записывал слова жены, но и сам иногда вставлял по несколько строк, применяя приёмы, которыми овладел, «шлифуя свои заметки для хроники». В дальнейшем Жорж пишет самостоятельно не только относительно простые статьи о налогах, но и по заданию министра иностранных дел политические статьи, требующие высокого мастерства. Больше того, растёт его влияние в политических кругах.

Итак, ясно, как божий день, что вопреки желанию автора Жорж Дюруа неплохим журналистом всё-таки стал и именно поэтому так быстро пошла вверх его карьера, в которой женщины стали играть роль локомотива намного позже начала его работы в газете. Более длительное сотрудничество с таким замечательным учителем, как Мадлена, обязательно превратило бы Жоржа в выдающегося журналиста, но он слишком быстро вырос до редактора газеты, оказавшись таким образом на том месте, которое в наибольшей степени соответствовало его способностям. Способностям и как журналиста, и как беспринципного негодяя.

Моей целью было показать, что Жорж Дюруа не кажется в романе, во первых, такой сволочью (он обычный человек, не страшнее огромного количества своих современников), какой старается представить его автор, и, во вторых, выглядит значительно более квалифицированным, профессиональным специалистом в своём деле, чем, опять таки, хотелось бы автору. Иначе говоря Мопассан не смог изобразить невозможное — человека, не обладающего «никакими талантами» и при этом делающего блестящую карьеру «только благодаря женщинам». Ни первое, ни второе из текста романа не вытекает. Гениальный писатель не справился с поставленной самому себе задачей изобразить неправду. Да, получился у него негодяй, но вполне умеренного размаха, среднего по тем временам, и да, не выдающийся журналист, но профессионал высокого уровня. И достичь этого уровня так быстро мог лишь человек, обладающий выдающимися способностями. Трудно не согласиться с одним из рецензентов-современников Мопассана, высказавшим предположение, что в будущем такой человек, как Жорж Дюруа, мог бы оказаться даже и на посту президента республики.

Вывод из всего написанного парадоксальный. В этом произведении герой переиграл автора, оказавшись лучше, чем был задуман. Я не могу вспомнить ни одного подобного случая во всей известной мне мировой литературе.

В заключение предлагаю каверзный вопрос моим читателям-мужчинам. Вам тридцать лет. У Вас красивая и умная изменяющая вам жена, особой любви к которой вы никогда не испытывали. Детей у вас нет. В один прекрасный день вы узнаёте, что в вас влюблена прекрасная девушка лет от роду примерно шестнадцати-семнадцати, за которой даётся приданое порядка 20-и миллионов франков (это семь с половиной миллионов рублей золотом) и отец которой, ваш начальник и работодатель, прекрасно к вам относится и высоко ценит ваши профессиональные качества. А ещё (удивительная деталь, которую невозможно не отметить, блестящая ирония Мопассана) — эта девушка находит сходство между вашим лицом и лицом идущего по воде Христа, что, конечно, в данной ситуации второстепенно, но на определённые размышления наводит. Ваши действия?

*) В романе встречаются прекрасные парижские (и не только) зарисовки, читая которые невозможно не посмотреть ещё раз «Бар в «Фоли-Бержер» Мане; «После завтрака», «В ложе парижской оперы», «Бал в Мулен де ла Галетт» Ренуара; «Вокзал Сен-Лазар» Моне; «Парижская улица в дождливый день» Кайботта и вообще на некоторое время не уйти в мир импрессионистов. Но, будет ещё лучше, если вы посмотрите работы Жана Беро, который не был импрессионистом и работ которого вообще нет в России, но который любил Париж не меньше, чем они. Его картины дают наиболее точное, близкое к фотографическому, представление о той обстановке, в которой существовали герои Мопассана.

**) Возраст Лорины Автор не сообщает, но можно предположить, сколько ей лет, по её поведению и исходя из того, что она ещё не ходит в школу, мать называет её крошкой, её можно посадить на колени и легко поднять до потолка (то и другое проделывает Жорж).

***) Уровень знания Парижа у него не может быть выше того, который необходим для ориентирования (где что находится и как туда добраться). В связи с этим один эпизод из романа меня просто поразил. Это разговор с незнакомцем в церкви Трините. Этот господин интересуется временем постройки храма. «Право, не знаю, — ответил Дюруа, — думаю, лет двадцать-двадцать пять тому назад. Впрочем, я в первый раз в этой церкви.» Церковь Трините (Троицы) строилась между 1861 и 1867 годами, т. е. Жорж даёт верный ответ (!). У меня нет комментариев, кроме одного — это настоящий комплимент Автора своему герою, так ответить мог далеко не каждый коренной парижанин.

PS. В виде постскриптума добавлю кое что, не имеющее непосредственного отношения к основной теме. Надеюсь, это будет интересно для многих поклонников Мопассана.

Начну с показавшегося мне очень странным эффекта сжатия временнОго промежутка. Жорж приходит к Клотильде де Марель в половине третьего и долго ждёт в гостиной, потом они долго и о многом (это очевидно из контекста) разговаривают, потом появляется маленькая Лорина и с ней тоже Жорж разговаривает «ласково и в то же время серьёзно» и начинает прощаться, когда часы бьют три. Если бы четыре, то поверить можно было бы, хотя и с трудом, но в полчаса вся эта сцена не вмещается, если только её участники не говорят непрерывно и одновременно.

Есть одно непонятное место в романе. В газетной заметке о дуэли Жоржа и оклеветавшего его журналиста сообщается, что противники обменялись двумя выстрелами. На дуэлях иногда стреляют не по одному разу (правила бывают разными). Жорж не понимает, почему двумя (он выстрелил один раз), а специалист по этим делам Риваль объяснить не может или не хочет. Почему-то и автор и комментатор тоже хранят молчание по этому поводу. Возможно, это объясняется тем, что среди собратьев Жоржа по перу люди, не умеющие излагать свои мысли на бумаге, не такое уж редкое явление.

И последнее. По поводу сделанного в одном из отзывов открытия, что якобы Мопассаном выведена формула современного (!) успеха «постель + еврей + честолюбие». Если речь идёт об успехе Жоржа Дюруа и о его честолюбии (а о чьём же ещё?), то еврей в романе всего один и это отнюдь не Дюруа, а Вальтер, который в романе не имеет к теме честолюбия почти никакого отношения, к теме постели никакого вообще, а помощь с его стороны Жоржу заключается в том, что он прислушивается к рекомендациям других людей. Так как же быть с формулой? Где доказательства? Вот ведь к каким казусам может привести сочетание невнимательного чтения с такой некрасивой чертой, как антисемитизм. Надо всё-таки придерживаться рамок приличия, даже и при некоторой читательской рассеянности.

«Мёртв я; мёртвый — навоз, и земля состоит из навоза / Если ж земля — божество, сам я не мёртвый, но бог.» Эта оригинальная эпиграмма в переводе Ф. Петровского, принадлежащая перу Эпихарма, идейного предшественника Омара Хайяма, связывает воедино божественное, человеческое и сами понимаете какое начало и поэтому имеет непосредственное отношение к одному из самых трудных деяний великого сына Зевса. Это единственный подвиг, совершая который Гераклу не пришлось никого убивать, не пришлось никого ловить и похищать, а пришлось просто очень энергично вкалывать на земляных работах в течение всего светового дня и ещё некоторое время при свете факелов без перерыва на обед. Как ни странно, работодатель Геракла Эврисфей этот подвиг Гераклу не засчитал, поскольку царь Элиды Авгий Геракла нанял за плату (десятую часть скота Авгия). Очевидно, Эврисфей оплачиваемые подвиги таковыми не признавал, а правосудие (т. е. боги Олимпа) эту точку зрения разделяло. Все подготовительные работы Гераклу помог провести его племянник, друг и возница Иолай*. В итоге могучим потоком двух рек многолетний слой навоза был вынесен в Средиземное море, освободив от этого источника заразы (его было слишком много) не только конюшни, коровники и овчарни царя, но и нижележащие пастбища, за что Гераклу были благодарны все жители Элиды от мала до велика. Кроме подлого царя Авгия. Десятину он Гераклу не отдал, возможно его наглость основывалась на том, что он был сыном не то Гелиоса, не то самого Посейдона. Очевидно, царь запамятовал, чьим сыном был обманутый им герой, и через несколько лет был жестоко, но справедливо им наказан. Гераклу достались все богатства этого недальновидного глупца.

И самое интересное произошло именно тогда, несколькими годами позже самого подвига, когда Геракл убил Авгия в сражении, отомстив ему за вероломство. В ознаменование этой победы Геракл учредил Олимпийские игры**, и они «проводились с тех пор каждые четыре года на священной равнине, обсаженной самим Гераклом оливами, посвящёнными богине Афине-Палладе». Находилась ли эта равнина на освобождённой от дерьма территории, доподлинно неизвестно. Правда, из географических соображений, да и по некоторым другим признакам всё-таки весьма вероятно, что это были именно те самые земли (другой свободной, плодородной и достаточно обширной территории там просто не существует). Неудивительно поэтому, что истоки Олимпийского движения, как принято считать, связаны с превосходящим всякое воображение количеством навоза самого различного происхождения. А уж происхождение организации, скрывающейся под аббревиатурой WADA, определённо связано именно с этим источником. Сразу же был создан ОбщеДревнеГреческий Олимпийский Комитет, впоследствии преобразованный в МОК. Почётным председателем этого первого комитета естественно стал сам Геракл***. Существует легенда, согласно которой в первой Олимпиаде принял участие инкогнито отец Геракла Зевс, и борцовский поединок между отцом и сыном закончился вничью.

Внимательно читайте древнегреческие мифы, они очень тесно связаны с современной жизнью и многое помогают объяснить и правильно понять.

*) Иолай вообще много помогал своему великому дяде, но после Лернейской гидры Геракл уже не видел смысла в такой помощи. Дело в том, что, хотя с Лернейской гидрой Геракл едва ли справился бы без помощи Иолая, этим тут же воспользовался хитрый Эврисфей, не засчитав Гераклу этот подвиг. При подготовке к чистке конюшен Авгия Геракл в виде исключения договорился с Эврисфеем об участии Иолая, т. к. эта подготовка не считалась за подвиг. Но Эврисфею это было по барабану, он уже знал, как перехитрить Геракла другим способом.

**) Согласно всем источникам, Геракл учредил Игры в честь Зевса, но это была простая формальность или общепринятый стандарт, ну как же — такое событие и без Верховного? Но мы-то понимаем, что учредить эти Игры можно было бы в любое время, и Геракл таким образом действительно отметил свою победу; ему просто не пришло в голову, что в сознании будущих поколений учреждение Игр окажется связанным с уничтожением авгиевых запасов навоза.

***) Нижеследующий небольшой комментарий взят мной из энциклопедического труда Роберта Грейвса «Мифы Древней Греции».

Геракл был не чужд спорту и раньше. Однажды, как раз непосредственно перед очисткой конюшен, он даже участвовал в своеобразном троеборье, соревнуясь с неким Лепреем. Соревновались они в метании диска, питье воды вёдрами и поедании быка. В первый и последний раз в жизни Геракл проиграл в одном из соревнований — Лепрей съел быка раньше Геракла, который вообще-то всегда был в еде неприхотлив и ел примерно столько же, сколько самый голодный бедняк. Лепрей же был по всей вероятности не только обжорой, но и дураком, поскольку после своего выигрыша вызвал Геракла на поединок и был, разумеется, сразу же наказан за самоуверенность. Геракл убил нахала своей знаменитой дубиной.

PS. Мой совет тем, кто пожелает оставить свой голос в классификаторе. В разделе «общие характеристики» не стоило бы отмечать пункт «с использованием мифологии», как это сделали почти все. Книга Куна в целом и отдельные её части это изложение мифологии, там кроме мифологии ничего нет. Мифология с использованием мифологии — характеристика, мягко говоря, неудачная.

Посвящается фиалке Элеоноре, которой пока только половина двенадцатого.

Книгу эту купил из-за обложки. Показалась удачной идея издательства использовать в оформлении переплёта именно эту работу О. Юдина. Мгновенно соображаешь, что изображена погоня, а кто за кем гонится сообщают слова выше картины. Крупный шрифт соответствует крупной фигуре преследователя, шрифтом поменьше написано, кто спасается бегством. Остроумный замысел, и Аля Холодова, не важно, существует она на самом деле или её придумали, девушка действительно очень красивая. А дело её — труба, что следует однозначно из изображённого здесь же предмета, на который чудовище опустило свою бегущую правую конечность.

Девушку на обложке (соавтора Артёма) зовут Аля, и немного странно, что такое же имя носит воспитательница Цветника по кличке Ворона. Возможно, впрочем, что Аля Холодова не Альбина (как Ворона), а Алевтина, но так или иначе, это имя нравится Автору не меньше, чем вызывающее известные ассоциации имя Элли (Элеонора? В книге, кстати упомянута мельком Страна Чудес). Мне тоже очень нравятся эти имена.

Ну, и не только имена. Придуманный Автором мир очень похож на Головачёвский веер миров, в котором пошёл в разнос какой-то сложный механизм, представляющийся мне гигантским компьютером, управляющим связями между лепестками веера. Идёт нескончаемая череда сбоев при передаче данных от оперативной памяти (миры веера) к долговременной (улей — это колоссального объёма винчестер) и обратно. Похоже на хаотическую работу дешифратора адресов. Никакими разумными действиями какого угодно божественного начала происходящее объяснить невозможно. Но и хаос этот имеет некие труднообъяснимые закономерности, в частности, отсутствие загрузок на территорию Западной Конфедерации военизированных кластеров при том, что на территорию нолдов прилетает даже оружие массового уничтожения.

От книги очень ощутимо веет обстановкой, в которой проходит повседневная жизнь родного города Автора — Донецка.* Вот, например, Дания (это имя, а не государство) рассказывает девочкам, что такое «Град» и как она научилась по звукам выстрелов или разрывов определять, чем стреляют и из чего. Пример ещё более красноречивый — снятый с постамента танк (известный эпизод обороны ДНР), пушку которого так и не довели до ума. Очень интересен и святой Георгий на телевизионной заставке, убивающий дракона (развитого заражённого) прикладом. В сочетании с остросатирическим изображением олицетворений этого святого, т. е. высшего руководства Азовского Союза, эта картинка с телеэкрана говорит, как мне показалось, о некоей неоднозначности политической позиции Автора. Возможно, наиболее адекватным выражением этой позиции (или её отсутствия) может послужить знаменитое шекспировское «Чума на оба ваших дома!». Даже фразы типа такого, например, универсального правила — «здесь ... непросто выживать, и ещё труднее доказывать всем этим недоумкам, что выживать надо сообща, а не хватая друг дружку за глотки» — не говорят о каких либо авторских симпатиях или отсутствии таковых.

Текст удачно имитирует женскую манеру повествования — несколько излишнее многословие с повторами, переходящее местами в занудство**, к счастью, умеренное — манера, свойственная прозе Маргарет Митчелл***, как уже было замечено одним из рецензентов. Возможно, поэтому кое-кто подумал, что книга написана практически целиком только одним из соавторов.

Автор очень логично строит сюжет и последующие события естественным образом вытекают из предыдущих за исключением одного предельно напряжённого момента, когда Элли убегает от Дзена, зная, что ей в спину нацелена его страшная винтовка. В такие моменты эта удивительная семнадцатилетняя девушка мыслит особенно чётко и безошибочно. Так было во всех предшествующих эпизодах. Но тут она ошибается фатально и вместо того, чтобы скрываясь за первым рядом машин, отползти подальше в сторону, она выпрямилась и рванулась ко второму ряду машин, до которого по воле Автора оказалось нереальное количество шагов — целых десять (!), чего не бывает нигде и никогда. На любой дороге максимум два шага. Ну и конечно, как только выпрямилась после переката через капот, тут же и получила в спину бронебойную крупнокалиберную пулю. Не будь этой очевидной авторской хитрости, сюжет следующей книги цикла был бы совершенно другим. Таких «финтов ушами» на очень динамичном фоне читатели практически никогда не замечают, и это можно простить и читателям и Автору. Книга, к которой у меня почти полностью отсутствуют существенные претензии, очень большая редкость на моём весьма извилистом читательском пути. Поэтому я рад, что наткнулся на неё (на этот раз абсолютно случайно как уже упоминал обложка привлекла умеют же черти если захотят) и не меньше рад тому, что уже скоро буду держать в руках её продолжение.

Итак, не придавая какого либо значения второстепенным вещам — политической позиции****(вообще-то не всегда она второстепенна, но в этом случае мне так кажется), наличию или отсутствию соавтора, стоит эту книгу (да весь S-Т-I-К-S) прочитать, и не только из уважения к живущему во фронтовом городе Автору.

*) Именно по этой причине я в классификаторе написал время действия 21-й век. Кластеры в Улей прилетают из триллионов миров, при этом на той Земле, где родились некоторые герои романа, век точно 21-й.

**) Этот же упрёк можно адресовать и крутому полковнику Лазарю, но его понять очень легко. Такому человеку страшно тяжело общаться с ненавидящей его фотомодельной внешности девчонкой, да ещё и в весьма специфических условиях. Я хоть и не полковник спецназа, но представить себя на его месте, мне было нетрудно, опираясь на небольшой опыт похожего контакта.

***) Вот только Элли это просто Рэтт Батлер в юбке, и при этом многими чертами характера и манерой мышления парадоксально похожа на Скарлетт. Та и другая — то, что называется «настоящие женщины».

****) Пожалуй, позиция эта у Автора всё-таки есть. Среди оптимистических нот, которыми заканчивается роман, очень заметна следующая — скоро произойдёт весьма значительное для описываемой части Улья событие, — Скрипач нанесёт ракетный удар по местному Пентагону и сравняет его с землёй. Свойственная мне проницательность :) заставляет меня видеть в этом...ну, как говорится, сказка — ложь, да в ней добрым молодцам урок...заставляет видеть в этом некий намёк, учитывая то гнусное дело, за которое кое-кого собирается наказать таким способом Западная Конфедерация.

PS. Думаю, правы те, кто считает, что начинать путешествие по миру Улья не следовало бы с четвёртой части. Но всё же решил об этой книге написать в виде эксперимента, а потом посмотреть, насколько все эти соображения попадут в русло всего цикла; надеюсь, что этот шар не вылетит за борт.

Рассказ написан в манере отточенно-лаконичной, каждое предложение как будто предназначено для отливки в бронзе, и это произведение искусства слегка залакировано прозрачным детективным покрытием — читателю предлагается догадаться, кто же убийца, по одному единственному слову. Мне кажется, что перевод достоин оригинала, т. к. производит именно такое впечатление, что это не просто реализм, а реализм плюс магия сверкающих, как то плавные, то быстрые взмахи ножа, фраз. Эта магия слов, возносящая сюжет на неподобающую для него высоту, и есть главное достоинство рассказа. Ведь всё волшебство употребляется Автором ради того, чтобы изобразить сцены, взятые скорее из жизни животных, чем людей. Эротическое танго милонга, служащее идеальным прикрытием для истинных целей танцующих, не так открыто, как в фильме «Дикая орхидея» (там фламенко, но суть та же), но близко к этому. Это очень красивая музыка (которая, к сожалению, не слышна при чтении, но я специально послушал) — единственное отличие сюжета Борхеса от брачных игр в мире животных*. Далее — несостоявшийся бой самцов. Вешающаяся на шею более храброму** из них самка. Убийство, после которого та же самка переходит к победителю. Причём, для неё не имеет значения, что честный поединок, в котором у юного самца не было бы ни единого шанса, так и не состоялся. Кажется, что это одна из замечательных киноновелл Николая Николаевича Дроздова в исполнении человеческой театральной труппы. Только актёры не носят шкур и вооружены более совершенным оружием, чем рога, клыки и когти. А конец такой, как в жизни и случается чаще всего — единственный мужчина становится покойником, а стая шакалов заметает следы.

*) Присутствующая в виде цокота конских копыт полиция, не в счёт.

**) В рассказе «История Росендо Хуареса» Борхес находит оправдания человеку, уклонившемуся от боя. Может быть, после получения писем от оскорбившихся читателей. Оправдания эти мне показались не очень убедительными.

«Но что страннее, что непонятнее всего, это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно... нет, нет, совсем не понимаю. Во первых, пользы отечеству решительно никакой, во вторых... но и во вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это...»

Н. В. Гоголь «Нос»

Мысль о том, каково это — оказаться без ушей — промелькнула в русской литературе ещё в 1836 году. Коллежский асессор, называющий себя майором, Платон Кузьмич Ковалёв в отчаянии прикидывает, что хуже — оказаться без носа или без ушей, — и приходит к мысли, что «без ушей — скверно, однако ж всё сноснее», чем без носа.

Герой рассказа г-жи Любомирской лейтенант Бруну де Соуза Диаш наверняка не знаком с малоизвестной на Западе повестью Гоголя, поскольку, обнаружив пропажу ушей, обращается к жене с дичайшим вопросом: «Тереза, ты не видела моих ушей?». Если бы он читал Гоголя, то сразу вспомнил бы, что, проснувшись утром и не обнаружив у себя носа, майор Ковалёв не стал задавать дурацких вопросов слуге Ивану, только что подавшему в постель майору сначала зеркало, а потом и воду, а сразу оделся и «полетел» (так у Гоголя) к обер-полицмейстеру, т. е. немедленно начал принимать какие-то меры. Решительный человек был майор Ковалёв. Лейтенант же первым делом орёт на жену, а потом долго утешает её. Да, да, не она его утешает, она ещё ничего не заметила, а он её. Возможно, идея рассказа в том и заключается, что лейтенант так любит свою жену, «которая всё всегда делала наперекор мужу», что даже отставляет несколько в сторону свою трагедию, увидя женины слёзы. Но не мелковат ли такой поворот сюжета для интересной, фантастической, в духе Гоголя, завязки? У Гоголя полноценная детективно-мистическая история. Нос оказывается запечённым в хлеб (не только тараканы встречались тогда в хлебопекарной продукции) и, будучи выброшен в Неву, каким-то чудом в тот же день попадает в руки полиции при посадке в дилижанс, отправляющийся в Ригу.

Рассказ португальской писательницы кончается ровно на том месте, где повесть Гоголя только начинается. А сколько интересного могло бы приключиться с двумя начавшими самостоятельную жизнь ушами! Они могли бы, например, прикидываться сиамскими близнецами..., да мало ли чего ещё, какие фортели они могли бы выкинуть, но, может быть, мистика Лиссабона принципиально другая (сильна примесь колониального происхождения?), и она сильно отличается от мистики Петербурга?

Какие же выводы можно из всего этого извлечь? Ну, первое, это, конечно, то, что представитель португальской царицы полей супротив нашего кавказского майора-асессора всё равно, что плотник супротив столяра, ведь из начальных строк рассказа можно, не особо напрягая воображение, заключить, что уши свои этот горе-пехотинец банальнейшим образом пропил. А второй, главный, вывод, — раз уж Автор из России и пишет по-русски, — таков: далеко не все наши писатели вышли не то что из гоголевской «Шинели», но даже и до выхода из гоголевского носа не дотягивают. Достаточно иногда намёка на классику в современной литературе и сразу становится ясно, кому выходить на подиум, а кому лучше скромно постоять за кулисами.

Человек, «который всё свободное время посвящает мечтам и книгам», проводит долгие часы, лёжа на подоконнике в неудобной позе, глядя на звёзды из глубины своего двора-колодца. И так месяц за месяцем, год за годом «проходила его жизнь, пока однажды его сознание не раскрылось для таких потрясающих картин, какие не дано узреть обычному человеческому глазу». Тело его «так и застыло на подоконнике», но его душа (этого слова нет в переводе В. Дорогокупли, но что тогда унеслось на волнах «запредельных сфер»?) достигла миров, озарённых «неведомыми людям солнцами», о которых он мечтал. Но увидел он почему-то очень мало, Автор называет только дельфинов и нимф. Большего ему не показали (проделки бога Азатота или кого-то ещё из этой компании?) и не нашли ничего лучше, чем предоставить ему возможность провести «долгие счастливые века спящим на залитом солнцем зелёном берегу под благоухание цветущих лотосов и алых гиацинтов». Но разве об этом он мечтал? Спать и видеть красивые сны можно и дома. Намёком на то, что в действительности случилось с героем рассказа, может послужить замечание Автора, что «зрелище однообразных стен и окон способно свести с ума...». «Потрясающих картин» сознание могло и не выдержать. Может быть и так, но, вероятно, этот отрывок нужно воспринимать именно, как отрывок или заготовку, хотя и некая завершённость тут чувствуется. Или же этот сон не вечен и, проспав некоторое количество тысячелетий, этот человек (душа его) всё-таки увидит гораздо больше? Но в таком случае, произведение в целом, будучи законченным, должно было бы описывать путешествие души, а не тела, оставшегося на подоконнике и отправленного в ближайший морг. Жаль, что от этого интересного замысла осталось так мало.

Автору рассказа 20 лет. В этом возрасте он уже мог иметь представление о таких основополагающих для любого производства вещах, как инструктаж по технике безопасности, допуск к самостоятельному управлению (самостоятельной работе), мера ответственности начальника за действия подчинённых. Я познакомился с этим частично ещё в школе, проходя практику на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Что знал об этих вещах Азимов, как вообще обстоит дело в этой области в США сейчас и как обстояло 80 лет назад — всё это мне неизвестно. Могу только предполагать, что со всеми этими делами там имеет место некоторое отставание от нас, иначе их баллистические ракеты не нуждались бы в двигателях российского производства, а полёты на Луну не пришлось бы снимать в павильонах Голливуда. При чтении анализируемого здесь рассказа первое, что приходит в голову — то, что два астронавта чудом не погибли от холода. Ртуть замерзает при -39 градусах С. В рассказе это произошло в последний день полёта по наиболее опасному участку траектории. А если бы ещё три-четыре дня защитное поле не выключалось? Начальник по кличке Старая Кислятина в этом случае должен был бы с треском вылететь с работы, поскольку он не предложил своим подчинённым под роспись ознакомиться с инструкцией по эксплуатации только что установленного оборудования, переложив тем самым ответственность на них. Как сказали бы наши российские (и советские) следователи, у экипажа этой почтовой ракеты не было соответствующего допуска, и будь они (экипаж) даже и самые распрофессиональные профессионалы, виноват... кто? Правильно, начальник. Ну, а с них уже не спросишь, с их промороженных трупов, шляпы, конечно, но ведь предупреждать же надо.

В предыдущих отзывах есть некоторые совершенно поразительные замечания, которые кажутся написанными американскими профессионалами. Это, например, утверждение, что настоящий профессионал «осторожен и не станет ввязываться в сомнительные предприятия». Всё как раз наоборот, только настоящий профессионал возьмётся за испытание нового самолёта (вертолёта, парашюта и т. п.), нового антивируса (вируса), нового скафандра или защитного костюма пожарника, за сложную хирургическую операцию и т. п. то есть за любое дело с негарантированно благополучным исходом*. Даже очень простое (как может показаться) дело может обернуться крупными неприятностями, если что-то сделать не так или не с нужным качеством. Под простым делом я здесь имею в виду пайки проводов внутри фюзеляжа боевого самолёта-бомбардировщика, но мне приходилось заниматься и намного более сложными вещами, как, например, подготовкой целой эскадрильи к ракетным стрельбам. Часто приходилось ввязываться в такие вот «сомнительные предприятия» и единственное, что я мог сделать — это быть максимально осторожным**.

В рассказе начальник очень хорошо смеётся в финале, потому что он смеётся последним, и Автор как будто бы на его стороне (а так ли это?), и пострадавшие астронавты выглядят в глазах читателя ослами, и чувствуют они себя ослами, и заняться им больше нечем, кроме выяснения того, кто же из них осёл в меньшей степени, а кто в большей. Подозрительный какой-то финал. Так может быть моё предположение насчёт их отставания от нас не лишено смысла, а главный Осёл в рассказе присутствует незримо в виде целой Системы Ослов? Систему надо менять?! Нет, сомневаюсь, чтобы такое пришло в голову двадцатилетнему преподавателю биохимии.

*) Профессионализм боевых действий российских войск в Сирии сомнений не вызывает ни у кого. Так же, как и то, что не было никаких гарантий положительного завершения этой операции, когда она начиналась.

Пример из фантастики. Разговор Быкова с Юрковским в гостинице космопорта Мирза-Чарле. Это у всех есть, поэтому цитировать не буду. Отличается ли представление Стругацких о профессионализме от изложенного выше?

**) Осторожность — категория очень широкая. Техника безопасности это по сути и есть совокупность конкретно сформулированных правил осторожного поведения на каждом рабочем месте, или, совсем коротко — ТБ есть концентрированное выражение осторожности. И она же вместе с тем является единственным средством борьбы с психологическими заморочками отдельных индивидуумов. Заморочки Азимов изобразил неплохо, но на естественный вопрос «что делать?» ответа не дал.

Почти единогласный читательский приговор циклу — народ устал. Но читает, уж больно колоритные личности эти члены Андреевского братства! Интересно, на что ещё они способны, на какие подвиги*. Но, устал и Автор, и это особенно заметно в двухтомнике «Ловите конский топот». Конечно, с качеством фантастики (не особенно высоким, пример — появление Удолина в Африке) и с эрудицией** (как всегда на высоте) всё по прежнему и об этом я написал недавно в отзыве на предыдущий роман цикла. А вот ухудшение связности повествования становится заметнее, раньше я не замечал явных ляпов, а в этом двухтомнике, причём почти сплошь во втором томе их уже столько, что мне показалось уместным посвятить им отдельную заметку. Что я и делаю.

На стр. 52/2 Автор рассуждает о важной проблеме экономии горючего: «В цистернах «Валгаллы» его пока достаточно, и всё же...Неизвестно, как обстановка сложится. Если уж совсем туго придётся, дубликатор для пополнения запасов можно и включить на полчаса, но это в самом крайнем случае...». Но уже через 10 страниц выясняется, что всё беспокойство не имеет под собой никаких оснований: «Чтобы добиться бесконечной автономности, Воронцов придумал и потребовал от Антона с Левашовым установить в топливных цистернах самостоятельные контуры дубликаторов. При выработке половины солярки от простейших, как в бачке унитаза, поплавков срабатывало контактное реле. И мгновенно происходило удвоение наличного горючего «до верхней пробки.». При этом время работы дубликаторов не превышало секунды. И чего стоят все рассуждения десятью страницами раньше?

Теперь по поводу омоложения нескольких человек перед экспедицией в Южную Африку. Таких оказалось пятеро: Новиков, Шульгин, Левашов и Ирина с Ларисой. Сильвия и Наталья отказались. «Всем остальным процедура смены возраста и внешности не предлагалась.» (стр. 49/2). На стр. 255/2 Кирсанов говорит, что ему тридцать шесть лет, но владелец «Ватергюсса» уверен, что ему не более тридцати, хотя «слишком жёсткий взгляд» и ощущаемая в нём «непонятная, превосходящая обычную сила воли» вызывают у собеседника «душевный дискомфорт». Впечатление такое, что Автор забыл про омоложение не для всех, подарив молодость вопреки плану Новикова ещё одному человеку. Новиков хоть и альтер эго Автора, но всё же так делать нельзя.

С тем же Павлом Кирсановым (по документам он Сэйпир) происходит случай для жандармского полковника совершенно невозможный. В качестве задатка за фрахт грузового парохода он выкладывает хозяину судна всю требуемую сумму. Хозяин заломил десять тысяч фунтов, «сжав в кармане кулак на счастье». «Не торгуясь, Сэйпир тут же выложил на стол задаток, целую тысячу новенькими, хрустящими десятифунтовиками.» (стр. 260/2).

Ещё одна мелкая несуразица с Кирсановым (не везёт этому персонажу) — в ходе обсуждения ситуации с дуггурами после просмотра фильма полковник дважды после выступления садится в кресло, хотя ни разу из него не поднимался, выступал сидя, как и все остальные, находящиеся в кинозале (стр. 305, 311).

Если считать совсем уже за мелочи упоминание Автором актёра Шона О`Коннори (не принятое у нас написание) и ни на чём не основанное утверждение, что «бальзаковский возраст» это именно и только 35 лет, то остаётся последнее (больше не заметил). Шульгин и Удолин взяли языка. На стр. 469/2 профессор говорит: «Он не может связаться ни с кем из своих, входы и выходы я обрубил, поэтому вся информация идёт ко мне. [...] Молчать в нашем понимании они не умеют.» А через совсем небольшой промежуток времени, произнеся слова «в их же интересах сидеть тихо и не высовываться», и, обращаясь уже к пленному дуггуру, говорит: «Так своим и передай. Передал? Тогда поехали...». Крайне неосторожно было со стороны профессора разблокировать выходы, т. е. позволять дуггуру что-либо передавать своим. Чем это может быть чревато, он и Саша только что испытали буквально на собственной шкуре.

Можно ли считать плюсом романа реконструкцию англо-бурской войны? Думаю, нельзя. Подразделение Басманова, практически выигравшее сражение на суше, и крейсер «Изумруд», способный справиться с целым флотом начала 20-го века, а вместе с «Валгаллой» и со всеми флотами земного шара вместе взятыми, делают этот спектакль не интересным. Добавив сюда робота, способного справиться с английским уланским полком, приходишь к выводу, что военные эпизоды из Гражданской и Отечественной войн нельзя даже рядом поставить с описанными в этой книге. Что интересного в сражении шпаны из выпускного класса с детским садом?

Ну что же? «Скоро полночь»? Посмотрим.

*) Саша Шульгин не единственный ли герой советской и российской фантастики, умудрившийся съездить по морде инопланетянину, представителю цивилизации, намного опередившей земную?

**) В романе либо цитируются многие современные и не очень отечественные и западные авторы, либо просто упоминаются их фамилии. Это непременные Лем и Николай Гумилёв, которому Звягинцев придумал в России другой реальности счастливую судьбу, а также Гоголь, Стивен Кинг, Александр Блок, Урсула ле Гуин, Честертон, Киплинг и т. д.

PS. За сведения о войне между Парагваем и Боливией Василию Звягинцеву моя отдельная благодарность. Об этой войне я вообще ничего не знал, а сейчас уже из других источников знаю о существовании Аллеи Героев в Асунсьоне и даже о подвиге капитана Бориса Касьянова, 16 февраля 1933 г. закрывшего собой амбразуру пулемётного дота. Кажется, только русские способны на такое.

Этому сонету я даю высшую оценку только в его английском варианте, но не в том, с которого делаются переводы, а в том, который напечатан в издании 1609 года. Адекватный перевод этого (как и многих других) сонета невозможен в принципе из-за часто встречающейся в нём игры слов. Кроме того этот сонет входит в число (весьма значительное) тех, которые подверглись наиболее серьёзному искажению в ходе работы т. н. текстологов. Об этой работе довольно подробно пишет С. Степанов в своих комментариях к сонетам в его собственном переводе (напечатаны в издательстве «Амфора» в 2003 и 2008 годах). К сожалению, книги С. Степанова и даже, что ещё более удивительно, И. Гилилова, отсутствуют в библиографии* работ о Шекспире, имеющейся на сайте.

К сказанному Степановым о текстологах я бы добавил следующие соображения. Это ведь не просто люди с улицы, это дипломированные учёные-шекспироведы (Степанов так их и называет), но при этом не имеющие ни капли поэтического воображения, люди, которых нельзя подпускать к Шекспиру (и вообще к поэзии) на пушечный выстрел, а им удалось подобраться на винтовочный и они не без удовольствия расстреливают Великого Барда. Почему не без удовольствия? Потому, что они — высшая каста — в глубине души презирают этого актёришку (а все они стратфордианцы по определению), человека из низших слоёв общества, который вдруг оказался таким талантливым, что стал величайшим поэтом не только Британии, но и всего мира. И это вызывает у этих недалёких людей обыкновенную досаду.**

Хорошо, что в России нашлись шекспироведы, достойные предмета исследования. Сергей Степанов, математик и знаток английского языка (подозреваю, что знаток более основательный, чем те самые текстологи) совершил чудо, определив порядок написания и адресацию сонетов***, что привело к интереснейшим следствиям и позволило либо разгадать, либо сделать правдоподобные предположения относительно очень большого количества непонятных мест и слов в сонетах. Если уж работа Гилилова вызвала массу возражений (часто весьма неквалифицированных) и просто ругани, то какое же потрясение основ (а, проще выражаясь, кресел и кафедр) должно было вызвать открытие Степанова?! У меня есть основания предполагать, что работа Степанова на Западе замалчивается. Но вернёмся к нашим ба..., прошу прощения — к сонетам, а не к текстологам, как вы, наверняка, подумали.

Конечно, нужно читать книгу Степанова. Я приведу здесь только один пример из неё. В комментарии к сонету №144 Степановым убедительно положен конец т. н. «смуглой леди». Слово WOMEN в 4-й строке Степанов считает (и успешно это доказывает) компаундом, состоящим из слов WO и MEN, где первое слово означает лошадиную команду «Тпру!». Получается, что WOMEN из сонета это тпрукающий мужчина (!). Из текстологических издевательств над этим сонетом стоит отметить такие финты, как, например, слово DEVIL (дьявол, строка 7), вставленное текстологами вместо слова DIUEL (оно в издании 1609 г.), произведённое от латинского DIUM (небо); и ещё один — в строке 6 в первоисточнике написано from my fight****, а в исправленном текстологами варианте — FROM MY SIDE, что можно перевести, как «из моего края», или «с моей точки зрения». В сонете речь идёт о ком-то, кто подобно чёрной туче, прячет небо, причём под небом и под тучей понимаются конкретные люди.

И таких моментов в сонетах полным полно. В том-то и состоит главная причина всех трудностей, что Авторы сонетов Роджер Мэннерс и Елизавета Сидни, а именно она согласно гипотезе Степанова написала сонет №144, намного (лет на триста) опередили своё время в мастерстве и манере стихосложения. Так писать начали в Англии только в 19 веке. Можно лишь пожалеть, что Льюис Кэрролл, человек с замечательной фантазией, тоже, как и Степанов, поэт и математик, не был шекспироведом. Он уж точно мог бы сдвинуть шекспировский вопрос с мёртвой точки, но тогда для этого ещё не пришло время.

*) Библиография сразу вызывает некоторое недоумение из-за количества приведённых в ней названий — их всего шесть (!). Всего шесть работ о творчестве Шекспира (одна из них — роман) из сотен выбрано некими специалистами. Похоже, что работа по составлению этой библиографии просто заброшена, как не представляющая интереса.

**) На эту тему (современное шекспироведение) Азимовым написан великолепный микрорассказ «Великий бард».

***) И это было сделано очень красивым и весьма нетривиальным для нашего времени методом, который им подробно описан в книге, вышедшей в 2003г. В издании 2008 г. этого математико-поэтического раздела нет.

****) fight — многозначное слово, здесь может означать «бой», «драка», «спор».

PS. Не очень интересно читать такой текст, если нет рядом ни оригинала, ни перевода. Поэтому, собравшись с духом, я решил представить здесь хотя бы переводы, которые не у каждого под рукой (предполагаю, что у большинства читателей есть сонеты в переводе С. Маршака). Оригинал можно найти в книге Степанова и в книге «Уильям Шекспир. Сонеты.» Изд-во Ивана Лимбаха, СПб, 2010.

1. Перевод Александра Финкеля

Два духа, две любви всегда со мной —

Отчаянье и утешенье рядом:

Мужчина, светлый видом и душой,

И женщина с тяжёлым, мрачным взглядом.

Чтобы меня низвергнуть в ад скорей,

Она со мною друга разлучает,

Манит его порочностью своей

И херувима в беса превращает.

Стал бесом он иль нет — не знаю я...

Наверно, стал, и нет ему возврата.

Покинут я; они теперь друзья,

И ангел мой в тенетах супостата.

Но не поверю я в победу зла,

Пока не будет он сожжён до тла.

2. Перевод Валентина Германа

Люблю двух разом — на восторг и горе!

Два лика на меня в ночи глядят.

И мой любимый — ангел, свет во взоре!

Любовница же — ведьма, в коей ад...

Стремясь меня низвергнуть в страсти пекло,

Она сперва другого подожжёт:

Чтоб горнее сияние поблекло,

Утопит чистоту средь нечистот...

А я дрожу: не стал бы ангел бесом!

И не пойму никак, сходя с ума,

Уступит он иль выстоит, повеса?

Ведь ангелов порой прельщает тьма.

Я ж слеп, пока любимою рукой

Не стянет ангел в ад меня с собой!..

3. Перевод Анатолия Либермана

Люблю двоих я в радости и в горе,

Сражаясь в одиночку против двух.

Есть светлый ангел с добротой во взоре

И чёрный искуситель, злобный дух.

Чтобы завлечь в свой ад, мой женский дьявол

Хотел бы радость у меня отнять

И ангела белейшего заставил

Не чистоту, а чувственность познать.

И что же, ангел этот к ней приклеен?

Не видно мне, но чем не шутит чёрт!

Я думаю в отчаянье, что в ней он

И каждый похотью другого горд.

Так будет грызть сомненье мне нутро,

Пока злодейство не спалит добро.

4. Перевод Сергея Степанова

Мне две любви даны к добру и к худу.

Два ангела сведут меня с ума:

Мужчина, светел облик чей повсюду,

И женщина, чей облик всюду — тьма.

Творя мне ад, мой жено-ангел чёрный

Другого искушает красотой,

Преследуя своей гоньбой позорной,

Чтоб в беса превратился мой святой.

Пока я не имею верной вести,

Насколько белый ангел виноват,

Но оба далеко и оба вместе —

Похоже, ангел ангела свёл в ад.

Но мнительность не властна надо мной,

Пока не сжёг хорошего дурной.

«Прибыльное дельце» (у меня перевод Жаворонкова) рассказ гениально простой. В способности человека выбирать будущее исходя из единственного критерия — прибыли — нет ничего фантастического. И таких людей громадное количество. Уж не большинство ли? В нашем мире власть во многих странах принадлежит именно таким «порождениям крокодилов», людям с кругозором и интересами Эдны Бетесон, смотрящим на всё через специальные очки, где вместо стёкол вставлены доллары. Они и управляют развитием цивилизации, сидя на ящиках с золотом и пересчитывая его время от времени, как пушкинский скупой рыцарь. И, как сказано в рассказе, «живыми они нас не выпустят» (почти точная цитата), так и не поняв до конца, что у нас и у них он будет один и тот же.

Жаль, что мальчик так и остался брошенным в ста метрах от цели, недостижимой для него, как и для всех остальных. Может быть, он вернётся домой и снова будет приставать к бабушке с дурацкими вопросами. Но почему Автор не вернулся к нему? Забыл? Вряд ли. Тревожное ощущение оставляют работники службы по ремонту дорог, похожие на военных. На Земле во всех странах эти люди носят яркую, заметную издалека форму, никак не цвета хаки. Дело в том, что в момент пересечения грузовиком Эдны временнОй границы между прошлым и будущим, ребёнок мог выпасть в какое угодно время, совершенно не обязательно в своё.

Сначала рассказ оставляет впечатление почти шедевра, и только после второго прочтения с основательными паузами для раздумий становится ясно, что можно обойтись и без слова «почти». Начну с не самой главной, но интересной детали сюжета — детские игрушки для Земли производятся на Ганимеде и спутнике (не сказано, на каком) Урана. Это очевидная и, кажется, совершенно безобидная, без подтекста (ну, а вдруг он всё-таки есть? посмотрим...), шутка. Что может против Земли какой-то Ганимед, или ещё более суровые спутники Урана, полностью зависящие от метрополии, если цена изготовленных там игрушек (плюс доставка) окажется на пару порядков выше тех же изделий, произведённых на Земле? Сделав это, не такое уж необходимое замечание, перейду к тому, о чём, собственно, и написан рассказ.

Вот такое любопытное наблюдение, касающееся иерархии должностей в Бюро Стандартизации Импорта (БСИ). Руководитель группы испытателей игрушек Пинарио человек, безусловно, умный. Инструкции к играм он, хотя и не всегда, но читает. Испытав на себе «Ковбойский костюм древней эпохи Американского Запада», он и сам не покалечился и своего непосредственного начальника Уайзмена избавил от неприятностей. Уайзмен заметно глупее. Ребёнок в его голове сидит где-то совсем близко к коре больших полушарий, и что бы с ним произошло при испытании ковбойского костюма, не окажись рядом Пинарио, представить себе не очень трудно. Когда Уайзмен произносит свой короткий монолог, анализируя военную игру с точки зрения статистики (как ему кажется) вопреки очевидному ходу игры, становится ясно, что в игре он ничего не понимает* и несёт свою ахинею, скорее всего, в расчёте на присутствующего тут же Фоулера. Этот — начальник Уайзмена — человек уже совершенно не соответствующий своему уровню (находящийся явно выше своего потолка) и просто опасный. Идея Уайзмена, обладающего неплохой фантазией, о том, что игрушка «Штурм Крепости» может быть крайне неприятным сюрпризом (его поддерживает Пинарио**), вызывает совершенно неадекватную реакцию Фоулера. Число солдат в ускоряющемся темпе уменьшается, игра приближается к предполагаемой непоправимой развязке, но на предложение Уайзмена вызвать эксперта-сапёра из министерства обороны Фоулер отвечает: «Сперва доиграем». Играют они в «Сделку» (тоже продукт ганимедской промышленности), разновидность (даже аналог) известной на Земле очень длительной игры «Монополия», доигрывать можно довольно долго, но начальник принял решение и поэтому эксперт появляется только в последний момент. Это двуногое без перьев из министерства обороны действует так оригинально, что кажется сбежавшим пациентом дурдома. Пытаясь перекусить провод кусачками с не изолированными ручками, он хватается за корпус крепости. Хорошо, что испытатель Пинарио и здесь оказывается на высоте.

Все эти люди никакая не фантастика, здесь сатирически изображено реальное положение дел, а именно — всем управляют тупые бюрократы, часто принимающие на работу ещё больших дебилов. Такие же тупицы на Ганимеде пишут инструкции для игр. В инструкции по «Штурму...» нет ничего о правилах игры, есть только список голосовых команд, которыми играющий ребёнок может руководить солдатами, благодаря чему у него сложится впечатление, что он на самом деле руководил штурмом. Игра действительно психотерапевтическая (это Уайзмен в инструкции нашёл), способствующая самоутверждению маленького будущего командира, и люди это поняли после первого испытательного прогона. Только придурок Уайзмен приписывает ганимедцам ход мысли, на который способен лишь такой же тип, как он сам, и собирается продолжать наблюдение за игрой, очевидно, бесполезное; но он упрям и будет сидеть до посинения (и испытателей заставит), изображая служебное рвение перед Фоулером. В инструкции по Ковбойскому костюму, который есть не что иное, как очень совершенный узкодиапазонный фантомат, лохи с Ганимеда забыли написать, что играющий должен быть зафиксирован в специальном кресле. Эту инструкцию можно дописать и разрешить эксплуатацию игрушки лицензированным игровым центрам.

Инструкция к «Сделке» написана каким-то совсем уж тупым деятелем. Сразу приходит в голову такая пара игр, как шашки и поддавки. Умных ходов в шашках всегда один, максимум два. В поддавках умные ходы это почти все остальные возможные. Соотношение «Монополии» и «Сделки» ровно такое же. «Монополия» развивает стратегическое и тактическое мышление в экономике, «Сделка» практически не требует мозгов и напоминает обыкновенный шопинг, когда на вопрос, зачем купил? (купила), следует ответ — чтобы было.

В конце рассказа, когда, прочитавшие инструкцию дети обнаруживают, что «разбогатевший» отец-то проиграл (!), становится ясно, что, поиграв немного в поддавки, дети бросят это бесполезное занятие и не будут принимать во внимание дурацкое правило, которым только и отличаются две игры. Ну и взрослые, конечно, объяснят. Так что, никакой «подставки (так в тексте)***, предназначенной отвлечь наше внимание» от «настоящих событий», которые «происходят где-то в другом месте», здесь нет. Есть только бюрократы и другие люди, занимающие чужие места в жизни, люди разной степени тупости и воображения, безразлично, на Земле они живут или это ганимедцы**** земного происхождения.

Паноптикум земных управленцев эффектно завершает «выигрывающий» в «Сделке» коммерческий директор (!) сети нью-йоркских магазинов для детей Джо Хоук, ворующий сам у себя новые игрушки. «У нас их тысячи — успокоил Хоук [жену]. — Всё битком набито. Никто не заметит».

*) Солдаты, постепенно проникают в крепость, и, чем больше их оказывается внутри, тем сильнее они мешают обороне. Когда все атакующие внутри, оборона крепости считается полностью парализованной и она переходит в руки нападавшей стороны. Этого нет в тексте рассказа, но я так представляю эту игру.

**) Идея Уайзмена совершеннейший бред (зачем это было бы нужно ганимедцам?), Пинарио просто считает не лишним перестраховаться.

***) Обычно в подобных случаях употребляется слово подстава.

****) Не в этом ли соль шутки, с которой я начал? Там сидят люди, желающие торговать игрушками на Земле. Очевидно, основы их экономического мышления заложены долгими упражнениями на «Сделке».

Пролог.

Может ли отзыв быть длиннее произведения, на которое он написан? В случае микрорассказа и, тем более, афоризма, конечно может. Но в некоторых, конкретных, случаях отзыв может иметь вид смайлика — того, где оскаленные зубы занимают половину лица.

Несмотря на то, что сие произведение уже получило достойный его отклик (там два достоинства — первое, разумеется, краткость, а второе, ещё более очевидное, это односторонние кавычки, что является большой редкостью), я всё-таки осмелюсь представить на суд читателей плоды собственных поисков (или происков — зависит от точки зрения).

Отзыв.

Вставлять в отзывы смайлики я пока не научился, а если бы умел, то начал бы этот отзыв с упомянутой в предисловии улыбки. Почему бы нет, Автор ведь соизволил пошутить...Приведу слова Лема из «Фантастики и футурологии». «Фэнтези отличается от мира сказки и мифа тем, что её механизм не обязательно детерминистский. Подобной свободой авторы, правда, не всегда пользуются, так как не занимаются, как мы здесь, проблемами общеонтологического характера. Поэтому иногда трудно провести грань между фэнтези, сказкой и научной фантастикой, особенно когда на первый план выступают объединяющие их элементы: необычность, антиверистичность описанных событий и т. п.» Кроме этого Лем определяет соотношение между сказкой и фэнтези с точки зрения теории игр...много, короче говоря, интересного он сообщает по этой теме. А ведь многие читатели, благодаря пану Святославу, так и останутся в своём понимании фэнтези страшно далёкими от истин, которые раскрывает перед ними пан Станислав. И это очень досадно. По моему, афоризм Логинова («Если силы зла озлились, а силы добра раздобрели — жди новый роман.») плох и как афоризм (такая игра слов не делает его остроумным), и как шутка (юмор тут тоже слабоват). Да и непонятно, кто и от кого должен ждать новый роман. Например, если «кто» — читатели, тогда надо было написать «ждите» (или «жди, читатель»). Или слово «жди» обращено Автором к самому себе и романа он будет ждать от себя? Не менее интересно и то, что здесь понимается под словом «раздобреть». Если по словарю — это значит «растолстеть», и тогда анализируемый афоризм становится слишком уж трудным для восприятия. Растолстевшим силам добра станет сложнее бороться с силами зла? А может быть Автор написал «раздобрели» в смысле «подобрели», продемонстрировав обыкновенную небрежность в обращении с таким чувствительным предметом, как русский язык? Для профессионального писателя прокол серьёзный. Вот ведь незадача — такая короткая фраза и столько вопросов. Ума не приложу, чьей сестрой можно назвать подобную краткость? Итак, окончательный вывод — афтар отжог невдачно. Стало быть не зря мудрейший Роман Эмильевич Арбитман назвал его в 2002 году «покровителем сверхмалой формы графомании». Припечатал, однако.

Эпилог.

В свой отзыв я включил анализируемое произведение полностью (отзыв примерно в 50 раз длиннее — личный рекорд? и скрытая шутка, если кто не понял). Автор мог бы опубликовать эту свою неполную строчку хотя бы с небольшим комментарием. О чем он думал, когда включал её в сборник? Может быть, о том, что беспощадное отношение к собственному творчеству — это хорошая черта творца? Тут я с ним согласился бы, но мне, будь я на его месте, всё равно было бы немного стыдно.

Блестящий рассказ с не встречавшейся мне пока сюжетной находкой. Автор придумал высокоразвитую негуманоидную цивилизацию, существующую в виде шкур некоего очень тупого марсианского животного. Эти разумные шкуры не только дают носителям что-то похожее на бессмертие (слово cover можно перевести и как `обёртка`, `крышка переплёта`, `чехол` или `футляр`, и как `убежище`), но, пользуясь малейшей возможностью, пропагандируют своё мировоззрение и словом и делом. Ещё более интересная и неожиданная мысль Автора — это удивительное сходство между двумя решительно во всём различающимися формами жизни, шкурной и человеческой. Сходство единственное, но очень важное и многообещающее — это почти одинаковое чувство юмора.

Совершенно правы те, кто в классификаторе отметил опцию «контакт».

Удивляет перевод названия рассказа с точностью до наоборот. Как минимум, должно быть «Не по обложке», а, скорее всего, краткость английского языка сыграла здесь с кем-то злую шутку. По русски название должно быть длиннее, и, чтобы соответствовать содержанию рассказа, оно могло бы иметь вид «Не судите о книге по крышке переплёта», что, конечно, слишком громоздко и должно быть, с умом разумеется, сокращено.

Мой вариант — «Не судите по обложке».

В 1993 году Роман Арбитман написал о романе Звягинцева «Одиссей покидает Итаку» следующее: «Пока фантаст воевал, сюжет стопорился, динамика исчезала, инопланетяне скучали, а читатель 90-х принимался быстрее перелистывать страницы, ибо «вся правда без прикрас», да ещё в фантастико-приключенческом романе, раздражала своей неуместностью.» (статья «Василий З. и конец советской фантастики»). С этим я, тот самый читатель 90-х, категорически не согласен. «Одиссей...» прочитал я тогда залпом, найдя в романе очень толково изложенную правду без прикрас, совершенно не мешавшую динамике сюжета, и, не найдя в нём скучающих инопланетян. В «Скорпионе...» правды без прикрас гораздо больше, ибо она (правда) и есть главная тема романа, динамики никак не меньше, а инопланетяне не только не скучают, но и воюют, причём на стороне хороших парней против плохих (в том числе других инопланетян). Действие в романе происходит в основном на Земле — в России и в Испании (с короткими экскурсами в Германию и Великобританию).* Любимый герой Автора Александр Шульгин, пользуясь сверхъестественными способностями, которыми его наделяют некие непредставимо могущественные обитатели Вселенной (в романе они называются Игроками), осуществляет задуманный Автором альтернативный исторический процесс. Автор хорошо разобрался в политической и военной мозаике тридцатых-сороковых годов 20 века и столь же хорошо продемонстрировал, что значит извлекать из истории уроки. Эрудиция** и литературное мастерство Звягинцева настолько высоки, что комариные укусы некоторых критиков в виде, например, зубоскальства по поводу поручика Семецкого, играют против этих Culicidae Nematocera, свидетельствуя только о том, что им по существу не в чем упрекнуть Автора, да и вообще нечего сказать.*** Автор, кстати, довольно часто подпускает читателям различного рода шпильки, разбрасывая их равномерно по всему циклу. Мне, например, понравилось имя начальника Антона, — этого пожилого форзейля зовут Бандар-Бегаван, и найти это словосочетание в почти таком же написании очень легко...не буду говорить, где — предоставляю любознательным читателям самостоятельно попробовать поймать Автора за руку :). Впрочем, сейчас с помощью интернета это раз плюнуть, а я в своё время разгадал этот ребус, без чьих либо подсказок. Но главным такого рода развлечением Звягинцева является подбрасывание читателю множества цитат, при этом молча подразумевается, что ему (читателю) интересно будет установить источник.

В романе часто упоминаются известные фантасты и их произведения, которые в молодости читали герои. Это Лем, Азимов, Шекли, Андерсон, Стругацкие, Ефремов...кажется я никого не забыл. Это тоже не понравилось Арбитману (Звягинцев разбросал эти цитаты и аллюзии по всему циклу), и тоже зря, т. к. для героев цикла, людей, хоть и намного превосходящих по интеллекту современный им средний уровень, но всё же советских людей, выросших на книгах отцов-основателей («значит нужные книги ты в детстве читал») и вдруг оказавшихся в водовороте фантастической действительности, эти параллели выглядят вполне естественно. Стоит только представить, что подобное происходит с тобой и вокруг тебя, как становится понятна полная их (параллелей) уместность. И, что совсем хорошо, цитируются в книге не только фантасты, нашлось место и Пушкину, и Маяковскому, и даже одному из самых остроумных людей в мире Станиславу Ежи Лецу.

Жанр альтернативной истории вообще, на мой взгляд, в фантастике самый сложный и Звягинцев прекрасно с ним справляется, но, и это единственная моя к нему претензия, не стоило бы так сильно затягивать повествование. Чтение этой серии грозит перерасти в наркотического типа зависимость т. к. Автор беззастенчиво пользуется тем, что читателям очень часто жаль расставаться с полюбившимися ему героями.

В заключение вернусь к соотношению в романе фантастики и правды. Собственной фантастике Автор дал исчерпывающую характеристику в 5-й главе 2-го тома «Скорпиона...». А именно — читатель, желающий понять основные идеи, на которых держится весь цикл, столкнётся с теми же трудностями, с которыми столкнулся бы носитель неприспособленного языка при попытке «перевести на эскимосский впечатления бедуина от самума в Сахаре». Причём, это касается не только тех чудес, которые творят Шульгин, Антон и Замок, но и фантастики, скажем так, более традиционной. Примером здесь может послужить эпизод из биографии адмирала Маркина — он «один из первых на Земле пилотов-самоучек, выведший в межгалактическое пространство хроноквантовый звездолёт, а, проще говоря, обыкновенную подводную лодку типа «Барс», на которой заменили реактор на странную, но перспективную конструкцию.» ****Этого достаточно, чтобы понять, что фантастика для Автора «Скорпиона...» дело десятое, а главное — это его «курс лекций по экспериментальной истории», т. е. то, что Арбитман когда-то назвал правдой без прикрас. И какой же вывод можно сделать из тех страниц романа, ради которых он, собственно говоря, и написан? Вывод простой и всем известный — история не допускает сослагательного наклонения, что и подтверждается в раскрытии главной темы романа — изменённой истории Гражданской войны в Испании (при соответствующей подготовке внутриполитической обстановки в СССР). Придать событиям ход, описанный в романе, может только человек, знающий будущее в другой реальности и способный вести себя как гений, значительно опередивший своё время. Вот таким скромным гением и прикидывается Александр Шульгин, действующий в романе в облике Григория Шестакова. Но разбор только что состоявшейся шахматной партии в матче за звание чемпиона мира дело безусловно полезное, а творчество Василия Звягинцева как раз и есть аналог такого исследования.

*) Участники голосования в классификаторе отправили героев ещё и в Азию, кто в центральную, кто в Среднюю, кто на Ближний Восток. О Ближнем Востоке в прочитанных мной частях цикла, кажется, нигде кроме начальных страниц «Дырки для ордена», не упоминается. В других частях есть Новая Зеландия и Южная Африка, Азии же, по моему, вообще нет, хотя тут я могу и ошибаться. Да и не могу судить обо всём этом бесконечном, как лента Мёбиуса, цикле. Могу предположить, что Средняя Азия появилась в классификациях тех посетителей, которые прочитали название и вспомнили, где обитает упомянутый в нём страшный зверь.

Многие (из немногих, к сожалению) определили возраст читателя, как любой. Тут вопросов нет, поскольку сейчас появилось множество очень умных детишек, недавно научившихся читать, которые с большим интересом прочтут о жизни и работе в конце 30-х годов товарища Сталина и других членов Политбюро, о работе и заботах наших славных чекистов в эти же годы, а также о внешней политике СССР, Германии и Англии. Надо только не забыть перед тем, как дать эту книгу почитать ребёнку, вырвать из неё несколько страниц, где описывается встреча Шульгина/Шестакова с очень соскучившейся по нему женой Зоей. Описывается не по детски живо и натуралистично, хотя, разумеется, в рамках приличий. Что же касается довольно подробного описания первой ночи Игоря Ростокина и княжны Елены, то тут я затрудняюсь с рекомендацией — оставить эти страницы для читателей ЛЮБОГО возраста, или нет. Ребёнок может не знать слово «суккуб», ну так объясните, что может быть проще...

**) То, что Автор знаком с мемуарами Попеля (и вообще с историей ВОВ и Второй мировой), совсем не удивительно, но он хорошо знает историю Гражданской войны в Испании, историю Гражданской войны в России, историю Первой Мировой войны, в том числе её малоизвестные страницы, в частности осаду и взятие Эрзерума войсками генерала Юденича...и т. д.

***) Не менее прискорбно также то, что эти люди по видимому всерьёз убеждены в том, что написанное ими является отзывом и 10 баллов за него ими заработаны честно.

****) Примерно такого же достоинства и инопланетные фантастические артефакты, в частности аггротехнические — блок-универсал «портсигар» и браслет-гомеостат, о которых в следующем романе «Ловите конский топот» сообщаются дополнительные выходящие далеко за грань фантастики сведения.

Второе (через много лет) прочтение это статьи Лема заставило меня мысленно а потом и письменно подвести итог собственным размышлениям на эту тему. Я не астрофизик и основаны мои предположения конечно не на расчётах, а на некотором имеющемся у меня представлении о теории вероятности, которую нам читали в институте в довольно приличном объёме. И это представление немедленно приводит к заключению о том, что мы во Вселенной не одиноки. Противоположная ситуация кажется мне невероятной вплоть до невозможности*. Стоит только посмотреть на снимки далёких и не очень звёздных систем, снимки, полученные астрономами с помощью таких аппаратов, как Хаббл и ему подобные. Мироздание прекрасно выглядит, и мысль о том, что любоваться им нам приходится в одиночестве, кажется дикой. В таком, примерно, разрезе многие уже высказывались до меня, но, как говорили древние римляне, — да погибнут те, кто раньше нас сказал то, что говорим мы. Конечно, всё дело в ограниченных сроках жизни цивилизаций, об этом говорит Лем в своей статье, и причины этих ограничений сразу же становятся ясны при разглядывании вышеупомянутых фотографий. Но даже и тем, кому пока везёт как нам, мешают невообразимые расстояния, исключающие общение даже с теми, кто существует где-то одновременно с нами.

Но надежда всегда есть. И если мы, как цивилизация, хотим найти в Космосе кого-то ещё, есть смысл руководствоваться простейшей идеей — во Вселенной надо жить долго.

Чаще смотрите на звёзды! И будьте уверены — оттуда смотрят на вас.

*) Мне совершенно точно известно, кто ещё думает так же. И не просто думает, но и убедительно доказывает это во второй главе своей книги «Скрытая реальность: Параллельные миры и глубинные законы космоса». Этот человек известен российскому читателю довольно давно и зовут его Брайан Грин.

Один из неудачных, по моему, рассказов Мастера, поскольку кроме очень простых ассоциаций типа известной библейской заповеди или не менее популярной поговорки (поспешишь — людей насмешишь), ничего толкового в голову не приходит. Но и это было бы для такого короткого произведения неплохо, если бы не удивительно примитивное представление о работе компьютера, а заодно и о способностях старого программиста и инженера Бренмейера. Человек, который собрал огромную базу данных о звёздах, не мог не предусмотреть в программе её обработки вариант, когда исследуемой звезды в базе не окажется. Он же не всю Галактику занёс в память машины, а только звёзды четырёх спектральных классов. Поэтому концовка рассказа кажется неубедительной. В реальности компьютер сообщит о неудачном поиске и предложит направление и расстояние для нового скачка — т. е. в точности то, что и нужно штурману от машины в таком случае. Дальнейшее не представляет проблемы для опытного пилота Трента.

Прекрасный отзыв на этот рассказ дал А. Стругацкий в 1963 году. О его Авторе там сказано следующее: «Это очень большой и известный фантаст, и он, вне всяких сомнений, прочно стоит в первой десятке американских фантастов. Но это автор с причудами... — может написать отличные вещи и тут же опубликовать какую-нибудь дрянь, соблазнившись сюжетным или научным трюком. Переводчик, плохо понимающий фантастику, но хорошо знающий, что Азимова «берут», может представить самые скверные его вещи.»

Аркадий Натанович не рекомендовал рассказ к публикации «ни под каким видом».

Не хотелось тратить время на отзыв, т. к. рассказ отзыва просто не заслуживает, но, с другой стороны, из уважения к Азимову и его поклонникам, неправильно было бы оставлять столь низкую оценку без объяснений.

Вполне возможно, что составители сборников «Воины» и «Смертельно опасны» своим выбором оказали Блоку медвежью услугу. Оба отобранных рассказа могут не понравиться очень и очень многим читателям. О путанице, произошедшей с выбором места публикации этих рассказов, я уже писал в отзыве на «Чистый лист». Так кто в рассказе «Я знаю, как их выбирать» смертельно опасен? Вообще-то сборник посвящён представительницам слабого пола. Выходит, эта изощрённо убитая сексуальным маньяком красотка и есть одна из смертельно опасных героинь сборника. А если рассказ попал не в тот сборник, то кто здесь воин? Уж не этот ли здоровенный бык, который говорит о своей жертве: «Не уверен, правда, что могу записать эту на свой счёт, потому что будет сложно доказать, что именно я её выбрал.» Счёт у него немалый; если судить по очень натуралистическому описанию завершающей фазы преступления, он делает нечто подобное довольно регулярно. Так что он только в постели «воин», а из воображаемой им драки можно сделать лишь тот вывод, что, конечно, подраться он не дурак, но что он сможет сделать с противником, владеющим хоть каким-нибудь стилем восточных единоборств или с боксёром среднего уровня, т. е. с воином в настоящем смысле этого слова?

Возможно, составители сборника (так же, как автор аннотации к рассказу) решили, что убитая женщина замышляла убийство мужа и искала исполнителя. Но она не говорила этого. Во всяком случае, он её не слушал. Об этом Автор устами своего героя говорит прямо: «И теперь лучше смотреть, не слушая. Это было так, словно я не мог слышать её, даже если захотел бы; всё, что я мог слышать — это её голос в своей голове, говорящий мне то, о чём она думает.» Ну и, разумеется, он услышал в своей голове то, что хотел, как и любой маньяк.

Один момент в рассказе неясен. Почему эта горилла до сих пор на свободе, а не на электрическом стуле? Ведь масса народу видела преступника и жертву вместе. Автор либо сознательно не превратил рассказ в детектив, сместив акцент в сторону психологии маньяка и истории её формирования, либо рассказ является заготовкой для более развёрнутого произведения, которое, как мне кажется, произвело бы на читателей более благоприятное впечатление.

Моё внимание в этой повести привлекли, главным образом, две фигуры. Вторая из них появляется в своём истинном облике далеко не сразу и к ней я вернусь позже. Первая же — это командующий шонгайрийским флотом Тхикайр, который, размышляя, иногда машинально теребит хвост своей шестипалой рукой, а в знак согласия, как это принято у его народа, шевелит ушами. Невозможно не видеть, что эта повесть американца Вебера относится к весьма многочисленному разряду предупреждений, но здесь предупреждение даже двойное. С одной стороны в современном мире (а действие в повести происходит буквально в наши дни) таких тхикайров вполне достаточно. Это именно они трясут пробирками с белым порошком на Совбезе или же демонстрируют пробитые неизвестно чем куски железа на каком-нибудь там Совете Европы, а не так уж давно по историческим меркам один из них приказал сбросить атомные бомбы на японские города. Есть ещё тот, по чьему распоряжению был сбит наш самолёт в Сирии, и другой, разбомбивший недавно Белград. Имя им легион, на мнение Гегемонии (в повести так называется ООН) им глубоко наплевать и для них не имеет значения, что объекты, по которым они собираются нанести удар, располагаются иногда «докучливо» (так в тексте!) далеко от их родины. Автор повести, которая построена на безупречном психологическом фундаменте, недвусмысленно даёт понять, что ответ будет иметь максимально возможную эффективность. Зная это, наши тхикайры пока сидят относительно тихо, спрятав клыки и прижав уши. Правда, от них вони в среднем тем больше, чем ниже занимаемая ими должность, что, конечно, не есть хорошо, но мириться с этим можно. С другой стороны, повесть предупреждает о том, что надо быть начеку, поэтому она предельно пессимистична. У Автора нет ни малейших сомнений, что, сорвавшись с цепи, такие командующие не остановятся ни перед чем, даже перед уничтожением человечества, которому будет некоторое время предшествовать прекрасно изображённая в повести партизанская война.

И, наконец, вторая фигура, второй из нескольких (по моему, их трое) ГГ повести, — это, разумеется, Мирча Бесараб он же Влад Дракула. Он же нелюдь и в то же время единственный людь, оказавшийся в состоянии спасти цивилизацию, вернее то, что от неё осталось. Вебер писатель опытный и не может не знать, что такое рояль в кустах, бог из машины, скелет в шкафу и т.п. Но что-то же он должен был сделать, какой-то сюжетный ход, чтобы всем стало ясно, что дело швах, человеки получили шахматной доской по кумполу ещё до начала партии, что надеяться в такой ситуации можно только на чудо. Использовать способ, применённый Уэллсом в «Войне миров» в наше время, время универсальных биологических защит, невозможно. Приходится обращаться за помощью к персонажу другого литературного мира. Думаю, что, вернувшись из похода против шонгайрийцев, отомстив им за всё, Мирча возглавит на возрождающейся Земле всепланетное Министерство по Чрезвычайным Ситуациям.

PS. Если посмотреть на эту повесть просто как на обыкновенную твёрдую фантастику, то, пожалуй, это хорошо, что следов инженерной деятельности сверхцивилизаций в Космосе пока не обнаружено. Не хотелось бы появления на околоземной орбите гостей, обогнавших нас в техническом смысле лет на двести-триста, да ещё и с хвостами.

Рассказ не попал в антологию «Смертельно опасны» по той причине, что составители почему-то не захотели включить в предшествующий сборник («Воины») второе произведения Блока, или же элементарно перепутали рассказы. Рассказ «Я знаю, как их выбирать», должен был оказаться в сборнике «Воины», а «Чистый лист», естественно, должен был войти в сборник «Смертельно опасны». То, что отец называет свою дочку Кэтрин воином, это просто случайность, такая его добавка к их игре. Если рассматривать рассказ, как психологический триллер, то это произведение мастера. Доказать, почему это так, не очень трудно, но ломиться в открытую дверь я не буду. Скажу только, что происходящее между отцом и дочерью в рассказе это не совращение в общепринятом смысле, как многие думают. Инцест — не такое уж редкое явление даже и в наши дни, не говоря уже о прошлых эпохах, но то, что описано в рассказе — редкое исключение. К сожалению, это настоящая любовь, которая бывает очень и очень разной, многоликой. Отец любил свою доченьку, и обращался с ней так, что сумел заменить ей весь мир и она полюбила его так же сильно. Будущее представлялось ей «чем-то вроде сказки, какие рассказывают малышам: про Санта-Клауса, про зубную фею и тому подобное.» Из рассказа это всё, по моему, ясно, как божий день. Почему «к сожалению»? Вспомним «Лолиту» (ну как тут её не вспомнить!). Сходство между отцом Кит и Гумбертом в том, что обоих тянет к нимфеткам, хотя неизвестно, осознаёт ли это герой рассказа так же, как герой романа Набокова, которому не пришлось, как отцу Кит, тратить массу времени на достижение своей мечты («... я полагал, что пройдут месяцы, если не годы, прежде чем я посмею открыться маленькой Долрес Гейз...»). В итоге у Набокова кончается всё плохо, но не настолько, потому что Гумберт не бросает её так, как это сделал отец Кит, — неожиданно и окончательно. И этот удар Кэтрин, которой ещё не исполнилось и восемнадцати, перенести не в силах. Что поделаешь, не читал этот человек «Маленького принца», а если и читал, то, очевидно, ни черта не усвоил. Её мир обрушился, и, оставшись в одиночестве, почти буквально «голой среди волков» (в её искажённом представлении о мире), она превращается в равнодушного и страшного мстителя. Это трагедия, основанная на жизненных реалиях. И она производила бы ещё более сильное впечатление, если бы Автор чуточку тщательнее продумал детективную составляющую рассказа. Возвращаясь к «Лолите», напомню, как сложно было Набокову найти возможность для настоящего сближения своих героев. Надо же было устроить так, чтобы мать Лолиты погибла в ДТП. А в рассказе «Он приходил к ней каждую ночь месяцами», и мать ничего не знала, ни разу не зайдя в спальню к тринадцатилетней дочке, ни разу не поинтересовавшись, где же это пропадает муж по полночи, как минимум. Это, разумеется, невозможно. А как дочери удалось ввести в заблуждение полицию, заставив её поверить, что отец застрелился, вставив дуло пистолета себе в рот? Это полная чушь, разве что он открыл рот от изумления и ужаса при виде трупа жены, а дочка воспользовалась этим моментом. Но и это чушь. Тогда как? Да никак, не до мелочей было Автору. В результате читатель может и усомниться в том, что Лоуренс Блок* — «один из королей современного детектива», да ещё и «гранд-мастер Союза американских писателей-детективистов» (или «Гроссмейстер детективных авторов Америки», как, не заботясь о грамотности, написали комментаторы сборника «Смертельно опасны».)

*) В сборнике «Смертельно опасны» он представлен, как Лоренс Блок.

Суть рассказа в предельно кратком изложении такова. В результате преступлений религиозного фанатика, имевшего высокое воинское звание, человечество получило очень хитрого врага, действующего методом, гарантированно приводящим к победе. Человеку, занимающему важнейший пост в государстве подсовывают необыкновенную любовницу, играя на его склонности к экзотике. После достаточно длительного общения, она занимает его место в правительстве, а он с радикально изменённой внешностью и без документов только и может, что рассказывать свою невероятную историю случайным собутыльникам.* Его не убивают по очень простой причине — он, хороший, в сущности, человек и вызывает у своей любимой (подосланного агента) чувство, похожее на ответную любовь. Поэтому — пусть болтает, всё равно никто не поверит, да и не настолько он здоров, чтобы долго протянуть. Кроме того, он не подозревает, кем на самом деле является человек, занимающий в настоящий момент его бывший пост (пост канцлера).

Впрямую текст рассказа не содержит почти ничего из того, что я только что изложил. Просто по другому мне не удалось сформулировать вывод, на который меня натолкнуло сопоставление двух маленьких отрывков из него, которые я намеренно не цитирую. Ведь рассказ, кроме того, что это фантастика-предупреждение о необходимости гуманного отношения к любому народу даже очень сильно отличающемуся от людей, содержит ещё и хорошо замаскированную детективную составляющую, разгадывая которую читатель может получить дополнительное удовольствие.

Отдельный интересный вопрос — зачем нужен здесь второй лейтенант Трейси Бельманор? Мне кажется, что он и его возлюбленная Мерседес ещё встретятся, и тогда услышанная лейтенантом история может дойти до императора. Так что враг не сумел предусмотреть всего, и у человечества появляется слабый проблеск надежды.

*) Две последние фразы могли бы послужить основой аннотации к рассказу вместо той абсолютно никуда не годной, что присутствует на этой странице.

Эта небольшая историческая повесть, в которой много динамики (иногда несколько бестолковой, чему причиной вполне может быть не соответствующий качеству оригинала перевод), и масса хорошо написанных диалогов, — запомнится надолго, как первое знакомство с творчеством Дианы Гэблдон. Несмотря на существенные недостатки, о которых в основном и пойдёт речь, повесть увлекательна и держит читателя в напряжении буквально с первых строк и до самого конца.

Действие происходит на соответствующем истине историческом фоне. Англией правит Георг II, сражение за Квебек (поля Авраама), описываемое на последних страницах, имело место 14 сентября 1759 года и в нём действительно погиб командующий французскими войсками в Северной Америке Луи Жозеф де Монкальм-Гозон, маркиз де Сен-Веран. Очень убедителен образ английского офицера-аристократа лорда Джона Грея. Это человек порядочный и добрый, умеющий в решительные моменты думать только о деле, полагаясь на судьбу, и обладающий лишь одним «недостатком» с точки зрения «высоконравственного» британского высшего общества — у него нетрадиционная сексуальная ориентация. Случай предоставляет ему возможность побывать на театре боевых действий в Канаде, где его ожидают самые разнообразные приключения, в том числе двухнедельная рыбалка на островах реки Св. Лаврентия и её притоков в обществе индейца с такими же наклонностями. Здесь в двух смыслах в полной мере оправдывается поговорка — рыбак рыбака видит издалека. После этого «отпуска» он участвует в том самом коротком решающем сражении, итогом которого стало через несколько лет (в 1763 году) присоединение Квебека к Британской Империи.

Описание этого сражения могло бы стать одним из неплохих образцов батальной литературы, если бы его автором не была женщина. Здесь необходимо короткое пояснение. Англичане ночью втащили на почти отвесный берег реки 16 пушек с боеприпасами (и ещё 15 осадных орудий, впоследствии не понадобившихся) — труд, достойный суворовских богатырей. Французы утром, имея численный перевес и ничего не зная о замаскированных пушках, спокойно пошли в атаку, не сомневаясь в успехе. И тут по ним был произведён картечный залп с расстояния эффективной стрельбы из мушкетов т. е. с сорока шагов (!). Как раз в этом месте повествование даёт сбой подобный сеющему смерть залпу английских орудий, сбой просто таки самоубийственный. Одновременно с командой «пли!» английская пехота ринулась в атаку на находящихся менее, чем в сорока шагах, французов. «Залп был сокрушительным, земля была устлана телами». Британцам оставалось только добивать оставшихся в живых бегущих в панике солдат противника. В этом месте читатель натыкается на потрясающую фразу: «Британская артиллерия стреляла настолько быстро, насколько можно было перезаряжать пушки». Сразу же приходит в голову вопрос — в кого стреляла эта артиллерия? Конечно же в собственную атакующую пехоту, которая, пробежав эти сорок шагов за несколько секунд, завершала разгром, продлившийся «менее четверти часа». Как можно до такой степени не понимать, что ты пишешь (хочется сказать — несёшь), у меня не укладывается в голове. А ведь это совсем просто — закрой глаза на пару минут и представь перед своим мысленным взором (уж извините за штамп) картину боя. Но куда там, ведь даже намного более простая сцена и та написана с грубой нестыковкой. Это сцена дуэли на первых страницах. В тексте ясно сказано, что Грей хотел выстрелить вверх, но его «рука на миг утратила контакт с его разумом»*, и запястье опустилось. Палец надавил на спуск, и он «еле успел отвести дуло в сторону, и прогремел выстрел». В конце повести читатель с изумлением узнаёт, что «пуля взлетела вверх почти вертикально, а потом поразила мистера Николса сверху [...], не причинив особого вреда.»

Складывается впечатление, что Автор или куда-то торопится (в кассу за гонораром?) или просто плохо соображает. Судя по повести этой же Дианы «Девственники», последний вариант ближе к истине.**

Интересно, что никого из авторов предыдущих отзывов не удивили замеченные мной странности, а вот то обстоятельство, что в повести нет ничего фантастического, почему-то вызывает недоумение. Но этот жанр называется «реализм», и составители предупредили читателя в аннотации, что в антологии представлены авторы, пишущие в разных жанрах.

*) Дуэль происходит почти сразу же после тяжёлого поражения Грея разрядом электрического угря. Здесь у меня есть сомнения в том, существовало ли в среде богатых бездельников на самом деле такое удивительное развлечение. Не нахожу ответа на вопрос — что в доме английского аристократа могло бы послужить в качестве заземления? Ведь если последний человек в цепочке ни за что подобное не возьмётся, то никакого удара током угорь не нанесёт. В воде это работает, поскольку вода, естественно, заземлена, а в лондонском особняке были ли тогда ну, например, громоотводы? Автор ничего об этом не сообщает, возможно, не придавая значения пустячным деталям и, очевидно, не понимая, что в данном контексте это не пустяк.

**) В конце этой повести два шотландца заступаются в таверне за служанку. Один из них душит насильника-француза, а другой, помогая другу, ухитряется убить эту самую девушку ударом кинжала в сердце. В тексте упоминается окровавленный именно шотландский кинжал. После этого идиотизма следует не меньший — тот, в руке которого был этот кинжал, пытается заставить исповедаться того, который убил француза, сам же от исповеди отказывается.

«Когда в делах — я от веселий прячусь, / Когда дурачиться — дурачусь, / А смешивать два эти ремесла / Есть тьма искусников, я не из их числа.»

Грибоедов «Горе от ума».

Авторство Шекспира не доказано, тем не менее, как убеждённому рэтлендианцу, мне хотелось найти в этой книге аргументы в пользу авторства Роджера Мэннерса. Собственно говоря, уже в панегириках дан ответ — Кориэт в одном из них (у Кирхнера) назван человеком, успешно выполнившим некую дипломатическую миссию в Дании, в другом (Бен Джонсон) прямо упоминается некий Роджер, на месте которого оказался «Правдовещатель Том». Интересно было найти и другие подобные зацепки. Должен признаться, что читать её я начал с середины, с описания Венеции, т.е. с наиболее интересных заметок. И почти сразу в рассказе о лестнице Гигантов наткнулся на следующее: «Наверху лестницу венчают две великолепные статуи. Справа по ходу стоит длиннобородой Нептун на дельфине, выныривающим из под его ноги, а слева Паллада в роскошном шлеме на голове.» [сохраняю не свойственную мне орфографию перевода — mr_logika] (очень похожие статуи украшают также и входной портал Арсенала). К указанию части тела, на которую надет шлем, я ещё вернусь, а сейчас отмечу лишь то, что, во первых, Нептун стоит не на дельфине, а над ним, касаясь его морды левой рукой, во вторых (и это не лезет ни в какие ворота), слева не Паллада, а Марс (!), он почти полностью обнажён и вообразить, что это женская фигура, может разве что инопланетянин. И ни один из четырёх докторов наук, перечисленных на обороте титульного листа, не дал поправку в сноске, как это часто встречается в книге по поводу намного менее крупных неточностей*. Есть в книге одна необъяснимая накладка. Описывая Монетный двор, Автор пишет, что у «первых ворот вас встречают две белокаменные статуи огромных страшных титанов с булавами...». Но от фасада Монетного двора всего несколько шагов до воды, никаких огромных статуй там нет и не могло быть. Вместо того, чтобы исправить эту дезинформацию, коллектив, работавший над переводом, сообщает в сноске, что «это статуи Марса и Нептуна без булав, и изваял их Якопо Сансовино». Эта сноска гораздо лучше смотрелась бы около описания лестницы Гигантов, и каким чудом она попала на другую страницу, одному Б-гу известно. У меня в связи с этим возникло ужасное предположение — уж не перепутали ли уважаемые доктора наук вместе с Автором Монетный двор с Арсеналом?!!

Граф Рэтленд посетил Венецию в 1596 году и, видимо, полагаясь на память, не всегда записывал свои впечатления, а спросить у друзей в 1610-м году постеснялся (ну, ему же казалось, что он правильно помнит), друзья же, сосредоточившиеся на сочинении панегириков, книгу в рукописи прочитать не удосужились (этого нельзя сказать обо всех, судя по такому отрывку из одного панегирика: «Что из того, что ты прошёл полмира? / Хорош ходок, да с трещиною лира! / Прочтя твой труд внимательно и строго, / Поймёт любой: написан он убого.»), либо сами в Венеции не бывали. А учёным комментаторам ведь ничего не стоило по примеру Ийона Тихого произвести осмотр на месте, или, в крайнем случае, воспользовались бы одним из десятков альбомов с видами Венеции...Это мой первый и последний совет этим господам на будущее.

В общем, мне стало ясно, что точности в описаниях от этих путевых заметок ожидать не следует. И вот ещё не столь существенная, но ошибка, не исправленная издателями. Сообщая об установленных на площади Сан Марко колоннах, Автор пишет, что они мраморные и привезены из Константинополя, когда венецианцы вместе с крестоносцами ограбили город (это было в 1204 году). На самом деле они гранитные и привезены из Сирии в 1127 году, задолго до разграбления Константинополя.

Теперь несколько слов о шлеме на голове. Вот две цитаты из «Похвального слова путешествию» Германа Кирхнера (у Гилилова — Киршнер): «...собрать пожитки, натянуть башмаки, надеть прогулочную шляпу на голову и расправить крылья...»; «... прирождённый военный, в шлеме на голове, в латах, и знает, как управляться с мечом...». Эти два указания, как нужно употреблять шляпу и шлем (и здесь шлем) подтверждают, пожалуй, гипотезу о том, кто такой этот Кирхнер — не он ли и есть Томас Кориэт (эта фамилия приведена на сайте неправильно, в книге — Кориэт)?** Этого, разумеется, мало, чтобы что-то доказать, но выглядят такие обороты речи как-то не по-логодедаловски.

Столь же странно читать и вот это: «Когда я вошёл во двор Santo со стороны еврейской улицы, то увидел незабываемое, чтобы не сострить, а именно прекрасную бронзовую статую Гаттамелаты...». Какое слово тут должно стоять вместо «сострить»? Соврать? Тоже не годится. Ну а вот это кто написал: «...я мало что могу сказать об этом прекрасном и красивом городе»? А вот ещё: «Дворец Дожей квадратный, но вытянут в длину больше, чем в ширину.» Это написано гуманистом эпохи Возрождения? На шекспировский этот стиль мало похож, и я знаю, какую характеристику дал бы ему Михаил Зощенко. Это определение бессмертно не в меньшей степени, чем не вызывающие сомнений произведения Шекспира.

Известно, что книги начала 17-го века, издаваемые в Лондоне (про другие центры книгопечатания не знаю), содержали много опечаток (например, издание Сонетов 1609 года). Книга, о которой я сейчас пишу, содержит неимоверное их количество, особенно для такого мемориального издания. Выше я привёл два примера (и могу привести ещё двадцать два), добавлю только такие никогда не встречавшиеся мне орфографические редкости, как Апиллес вместо Апеллес, Эннеида вместо Энеида, нечто ужасное в виде имени короля в творительном падеже — «королём Иаковым» и венец всего этого нагромождения — «...тонкий лингвист и неумный путешественник» (это об авторе одного из панегириков Лоренсе Уитакере; что в оригинале, догадайтесь сами). Короче говоря, не стоило бы в начале 21-го века подходить к изданию книг так, как это делалось 400 лет назад, благо технические возможности для этого появились.

Переводчик С. Макуренкова пишет: «Человек, с которым предстоит путешествовать — милый и приятный собеседник. Он терпим, впечатлителен и милосерден.» В двух последних качествах сомнений нет. Что же касается терпимости... Вот что Автор сообщает о греках: «Мужчины и мальчики носят длинные волосы, как больше никто в Венеции. Мода неподобающая и подходящая только головорезам». Это ещё цветочки. Вот ягодки-выдержки из рассказа Автора о его беседе с раввином в еврейском гетто Венеции. « ... я решился призвать его оставить еврейскую религию и перейти в христианскую веру, вне коей он будет навеки проклят. [...] В конце он был раздражён на меня, ибо я плохо отозвался о несуразностях в их обрядах. [...] ...пока мы обменивались с ним зажигательными речами, вокруг собралась толпа ... евреев. Некоторые стали вести себя вызывающе и угрожать мне, ибо я дерзнул оспорить их религию.» Автор спасся от расправы благодаря двум английским джентльменам, случайно проплывавшим мимо в гондоле. Если это терпимость, то что такое тогда религиозный фанатизм и элементарная глупость? Уже через два года после посещения Венеции Шекспир является автором 12-и пьес, которые кажутся написанными мудрым и знающим жизнь человеком. Удивительно быстрая перемена личности. Неправдоподобно быстрая. К этому можно добавить характеристику, данную Кориэту его другом Ричардом Мартином, «златоустом и превосходным лингвистом», в рекомендательном письме к Послу Британии в Венеции сэру Генри Уоттону. Перевод письма вызывает вопросы, но интересующее меня сейчас место вполне понятно: «Во первых, В ДОРОГЕ ЗАМЕНЯЕТ ПОВОЗКУ***, он лучше, чем голландская телега. Во вторых, он универсальный самозванец. В третьих, среди своих друзей он бесконечен и непреходящ.» Это явная насмешка и гораздо легче совмещается с образом скандалиста из гетто. Действительно похоже на нелепого шутоподобного Кориэта, и совершенно незачем было Макуренковой писать о Кориэте так, как можно написать только о самом Шекспире. Но она-то уверена, что Кориэт это Шекспир. Не рано ли?

Человек, который всё время измеряет шагами и футами городские площади и расстояния то между стенами залов и комнат, то между колоннами, которые ещё и пытается время от времени обнимать, как будто его преследуют летающие змеи, человек, который всё время считает колонны, обрамляющие различные галереи (сосчитать 152 колонны — шутка ли?), — такой человек выглядит довольно смешно. А человек, который, говоря, что желает воздать должное замечательному певцу, не называет его имени, или который, приводя в качестве примеров великих конных памятников статуи Коллеони и Гаттамелаты, не называет имён их создателей****, а, восхищаясь венецианскими дворцами и храмами, не упоминает ни Палладио, ни Санмикели, ни Бона выглядит просто неприлично, и даже не хочется ломиться в открытую дверь, доказывая, почему это так*****. Тут Автор «Дневника...» явно переборщил в своём стремлении выставить себя шутом, если этот Автор в самом деле Шекспир. Не спасает даже его хороший музыкальный вкус.

Так какой же можно сделать вывод? Шекспир — галопом по Европам? Может быть, поверхностность описаний, легковерие и неумение провести границу между шуткой и глупостью объясняется возрастом путешественника (20 лет)? А, готовя записки к изданию через 10 лет, граф махнул на всё рукой — автоэпитафия же, ну что тут мелочиться, пусть остаётся, как было? Илья Гилилов очень убедительно обосновал авторство «Дневника...». Только Рэтленд. Но Илья Менделевич пишет о полном Кориэте, а обсуждаемая здесь книга это только первый том «Дневника...». (Гилилов сообщает, что Кориэт «открыл англичанам многие работы Палладио, первым не только в Англии, но и в Европе обратил внимание на такие его творения, как базилика и ротонда в Виченце.» Гилилов читал дневник в оригинале, в обсуждаемом здесь переводе Кориэт лишь обещает рассказать о Виченце, но обещания не выполняет. Неужели описание Виченцы переводчиком просто опущено?). Да, местами кажется, что Шекспир не мог такое написать, но нужен, во-первых, хороший перевод (этот сделан, похоже, наспех) и, во-вторых, окончание записок Кориэта, в том числе упоминаемая Гилиловым его переписка с европейскими учёными. Вдруг да выяснится когда-нибудь, что всё-таки автор записок Кориэт******, а вся история издания книги и появление панегириков не что иное, как большая шутка принца Генри. Не сохранилось разрешение на выезд Кориэта из Англии? Это ничего не доказывает, как и многое другое в этой головоломке. Подождём второго тома «Дневника...» тогда и продолжим разговор.*******

*) Мне встретилась только одна грубая ошибка, да и то не Автора этих путевых заметок, а Кирхнера (здесь не важно, это одно лицо или нет), которая была исправлена в современной сноске. Это утверждение, что «патриарх Иаков отправился в путешествие, дабы избежать домашнего предательства.» В действительности это было бегство от возможной мести за предательство, совершённое им самим. Возможно ли, чтобы Герман Кирхнер (или тот, кто скрывается за ним), «профессор красноречия и древностей в прославленном Университете г. Марпурга» ТАК знал Ветхий Завет? Ни на какое раблезианство или другого вида розыгрыш читателя это не похоже. Впрочем, как и Паллада вместо Марса.

Приведу ещё один пример того, о чём существует поговорка «врёт, как очевидец». Речь об изображении около входа во дворец Дожей «четырёх албанских аристократов, которые были братьями». Автор рассказывает красивую историю о том, как они умертвили друг друга попарно, и уверяет, что это правда. На самом деле это два античных барельефа из тёмного порфира, изображающие четырёх правителей Римской империи (тетрархов) Диоклетиана, Максимиана, Галерия и Констанция Хлора. Жители Венеции называют эти барельефы «Четыре мавра».

Есть в «Дневнике...» места, которые трудно назвать иначе, как полной ахинеей. Это, например, описание игры в «летающий мяч» (устройство, которым подбрасывается мяч, представляет собой деревянный круг размером во всю руку, да ещё с шипами) в сочетании с приведённой на с. 145, очевидно для пояснения, гравюрой, где у игроков нет никаких кругов, а изображённый крупным планом игрок держит в руке теннисную ракетку (тогда уже играли в теннис, об этом Кориэт упоминает в другом месте «Дневника...»). Ещё пример. «Магистратов всех уровней избирают демократически весьма необычным и странным образом. На возвышении ... устанавливаются три урны ... В боковых урнах находится много серебряных шаров и несколько золотых, в центральной то же самое, но их поменьше. Лица избираются согласно распределению полученных шаров. Вся процедура выглядит очень изысканно...». Это называется описанием процедуры выборов. По моему, дальше ехать просто некуда!

**) Среди панегиристов не было Уильяма Шекспира и этим Шекспир «выдал себя с головой» пишет С. Макуренкова во вступительном слове. Не факт. Граф Рэтленд ко времени издания «Кориэтовых нелепиц» был уже тяжело болен и, может быть, не успел написать панегирик, но более вероятным мне кажется, что ему было просто неловко писать панегирик самому себе и он ограничился текстом под псевдонимом Герман Кирхнер, сочтя это достаточным для конспирации. А то, что панегирик произведению Тома Кориэта написал сам Кориэт, соответствует образу этого человека.

***) Выделенные мной слова даны в тексте на латыни с переводом в сноске.

****) Пара слов в связи с этим более чем странным умолчанием. Не называя в «Дневнике...» Андреа Верроккьо, его Автор лишил себя возможности рассказать своим соотечественникам замечательную историю, связанную с созданием памятника Коллеони, историю, которую в Венеции не знали, может быть, только обитатели городского дна. И ведь Рзтленд побывал в Венеции ровно через 100 лет после официального открытия памятника. Что же это за путешественник, который вместо интереснейшей правды втюхивает читателям заведомую ложь типа легенды об албанских братьях? Не зовут ли его Томасом Кориэтом?

*****) Из великих художников названы лишь Тициан, Тинторетто, Сансовино. Упомянут ещё малоизвестный резчик по дереву Альберт де Брюль. Например, когда он пишет о церкви Иль Реденторе, построенной в ознаменование избавления города от чумы (эпидемия 1576 г.), то даже и здесь не упоминает её автора Андреа Палладио. Ну, а чего ждать от двадцатилетнего оболтуса? Вернее, оболтусов, т. к. Кориэт и Рэтленд практически ровесники. У меня сложилось впечатление, что Автору вообще безразлично, что в Венеции, да и где угодно, кем построено, изваяно и написано на холсте или штукатурке, он просто не разбирается ни в живописи, ни в скульптуре, ни в архитектуре, а все его рассуждения об этих искусствах (а он, если это Рэтленд, магистр искусств) весьма поверхностны.

******) Есть одно существенное соображение в пользу авторства как раз не Кориэта, а Рэтленда. Путаница с Палладой и Марсом это ведь не в насмешку, это действительно ошибка. И её не мог сделать Кориэт, если он путешествовал в 1608 году, т. е. совсем недавно. Значит он таки не был в Италии в это время, а ошибся Рэтленд, со времени поездки которого прошло больше 10-и лет.

Как в таком случае объяснить идиотское поведение Автора в еврейском гетто? Очень просто — весь этот эпизод целиком выдуман. Таким образом кандидатура Рэтленда перевешивает и суд присяжных уже мог бы вынести ему вердикт «виновен», что означало бы «ты Автор этой крайне неаккуратно написанной книги, этой неудачной попытки совмещения несовместимого». Возможно, в каком-нибудь неисследованном архиве найдётся когда-нибудь признание обвиняемого.

*******) Одна из веских причин для ожидания второго тома «Дневника...» такова. На стр. 220 Автор объявляет о намерении рассказать («теперь я расскажу») об оставшихся четырёх городах Италии, которые он посетил. После этого следует очередная нелепица — вместо четырёх перечислено семь городов, в том числе, почему-то, Падуя. А главное не это, а то, что никакого рассказа так и нет! То ли Автор мгновенно забыл о своём обещании, то ли этот рассказ об итальянских городах появится в описании путешествия по Германии, что вполне в духе всей книги, производящей в целом впечатление холодного «душа из града», как выразился Автор, описывая погоду в Венеции «первого июля в пятницу».

PS. Резюме. Приведены интересные аргументы как в пользу авторства Кориэта, так и в пользу авторства Рэтленда, что ни на йоту не приблизило нас к истине. Но наши цели ясны, задачи определены.* За работу, товарищи шекспироведы!

*) Ставилась ли такая, например, задача — поискать в датских архивах, не написала ли чего-нибудь о Шекспире королева Анна, жена Иакова I, своему брату Кристиану IV, датскому королю, которому граф Рэтленд вручал орден Подвязки?

Рассказ среди огромного их количества у Саймака занимает безусловно одно из первых мест. Отчасти потому, что написан он на тему столь животрепещущую, что трудно найти автора-фантаста в ней не отметившегося. О проблемах связанных с бессмертием и отношением к нему людей, получивших от природы этот дар, и остальных простых смертных, среди которых им приходится жить писали Фармер и Андерсон, Хайнлайн и Желязны, Юрий Никитин и...пожалуй, остановлюсь, ибо это перечисление может оказаться непозволительно длинным. Но вот чего я не смог вспомнить, так это того, чтобы бессмертный был одинок всю свою практически бесконечную жизнь. У Андерсона в романе «Челн на миллион лет» этих людей не так уж мало и они находят друг друга. У Желязны в «Хрониках Амбера» все бессмертные принадлежат к одному роду. У Фармера Властители тоже не одиноки и жизнь они ведут очень бурную и полную опасных приключений. То же и у Никитина (Олег). Есть одно исключение — это повесть Фармера «Последний дар времени», но жизнь героя этой повести описывается им самим очень кратко и как он решал свои проблемы, остаётся неизвестным.

Интерес человека к проблемам бессмертия выразился в том, что он создал бессмертными своих богов в том числе и для того, чтобы посмотреть (это отразилось в мифах), как они будут жить, обладая таким качеством. Но и боги не были одиноки, в любой мифологии их десятки.

Герой рассказа «Грот танцующих оленей» прожил в одиночестве около 22-х тысяч лет, не считая молодости, когда он, скорее всего, был таким же, как все, и имел семью. К тому времени, когда он уже мог бы попытаться начать нормальную жизнь, т. е. стать, например, учёным-историком, что упростило бы его жизнь (тем более, что он не нуждается в деньгах и мог бы покупать новые документы*, когда приходило бы для этого время), он уже начал медленно сходить с ума. Луи всё время кажется, что уже пора уходить, а это — синдром революционера-подпольщика в чистом виде. Очевидно, что он долго не протянет (две-три тысячи лет, не больше), если Бойд не найдёт способа ему помочь. А хочется верить, что найдёт.

Саймак доказал этим рассказом, что бессмертие в одиночестве человеку не по плечу, доказал вообще-то говоря нечто очевидное — человек не Бог. Но сделал он это очень хорошо.

В заключение — ложка неприятной субстанции. Досадно (мягко говоря) бывает, когда в произведении, которое кажется вот-вот попадёт с твой личный список шедевров, обнаруживается вдруг нечто, на мой взгляд, недопустимое для большого Мастера, а именно, элементарный ляп. Я в этот момент почувствовал себя так, как если бы уронил и разбил амфору с вином из Спарты, где долго жил когда-то Луи. «Я ничего не планировал, — говорит Луи — когда оставил в гроте свои вещи. Свирель, конечно, выдавала меня сразу, и я надеялся, что ты, по крайней мере, заинтересуешься. Хотя здесь, у костра, ты ни словом не обмолвился о находке, и я решил, что шанс упущен.» Автор, видимо, забыл, что несколькими страницами раньше, когда Бойд вышел из пещеры с палитрой и свирелью, «на каменном уступе рядом с пещерой никого не было: Луи ушёл по своим делам в деревню...». Ну, т. е. не было никакого разговора у костра после обнаружения Бойдом палитры и свирели. Закончив чтение рассказа, я сравнил свои ощущения с переживаниями той девы из Царского Села, которая в вечной печали сидит около разбитого сосуда, в руке «праздный держа черепок». Это не ошибка переводчика, так ошибиться невозможно, амфору разбил всё-таки Автор и хорошо, что где-то в верхней части и всё содержимое не вытекло, т. е. ляп не настолько грандиозен, но максимальную оценку уже не поставить.

*) В наше время можно купить любой документ, неважно, диплом это или автомобильные права или свидетельство о награждении орденом Почётного легиона.

PS. Рассказ почти не содержит следов работы над ним современных профессионалов книгопечатания. Но как же это — совсем не напортачить? И напечатали таки в одном месте, что баски убили и ограбили рыцарей Карла Великого в 1778 году. Спасибо, что хоть в другом месте дата верная (у меня сборник «Прелесть» ШФ, 2003 г.)

Книга оставила неоднозначное впечатление. С одной стороны почти гениальная космоопера (и была бы ещё ближе к гениальности, если бы чуть поменьше внимания уделялось в ней верблюдам), с другой стороны обидно за Азимова, от цикла которого Кингсбери отошёл значительно дальше допустимого (так далеко, что вышел из него совершенно*), и ещё больше обидно за несчастных терранских сапиенсов, наших потомков, кажущихся в романе недочеловеками. Даже гипердвигатель изобретён не на Терре (Земле), а в неизвестной (сейчас) системе Эты Куминги** какими-то ракообразными негуманоидами, умудрившимися необъяснимым образом породниться с людьми, вероятно, после завоевания ими нашей планеты. Эти завоеватели оставили массу похабных автографов на стенах архитектурных памятников Терры, как это сделали когда-то наполеоновские солдаты в Италии.

Кингсбери не просто вышел далеко за рамки азимовского цикла, мир его романа это альтернативная вселенная. Во-первых, у Азимова в Галактике живёт только одна разумная раса; во вторых, в мире Кингсбери реально существовали R.U.R., придуманный Чапеком и Америндия, придуманная Фармером. Выходит, мир «Психоисторического кризиса» это т.н. вторичный литературный мир по отношению сразу к трём авторам-фантастам.

Приведу ещё одно очень убедительное доказательство альтернативности мира Кингсбери. Дело происходит на Терре в маленьком городке на месте старого Бремена. «...местный учитель танцев даже нарядил своих танцоров в чёрную форму эсэсовских суперменов, на которой красовалась жёлтая пятиконечная звезда норвежского бога Давида, которую все подданные Третьего рейха должны были носить в знак своего расового превосходства.» Здесь всё поставлено с ног на голову, и, думаю, это можно не комментировать.

Всё это ни в коем случае не есть плохо, но, похоже, что написать что-либо достойное Азимова, не выходя из заданных им рамок (психоистория существует только как отрасль математики; Галактика развивается по пути, выбранном Голаном Тревайзом; жизнь на Земле невозможна), в настоящее время не может никто.

В анализируемом романе есть некоторые моменты, делающие его интересным с точки зрения футурологии. Например, кажущееся парадоксальным утверждение Автора, что организация обучения в университетах не изменилась «с тех пор, как первые гомо сапиенсы избрали в джунглях первого профессора.» Каждый, получивший очное высшее образование, по-моему, оценит эту шутку, как содержащую значительную долю правды. В романе упоминаются вскользь такие свидетельства научно-технического прогресса, как фотоцитра — музыкальный инструмент «со струнами из лазерных лучей», карманный генный преобразователь, гарантирующий «необратимое изменение цвета волос или кожи»***, говорящая собака, наконец. Самое главное это, конечно, пам — персональный суперкомпьютер, подключаемый к мозгу через психозонд. Это изобретение изменило жизнь людей не менее радикально, чем начало эксплуатации гиперпривода.

Роман в целом очень серьёзный, поэтому редко встречающиеся проявления авторского юмора очень заметны. Но вот эта шутка показалась мне неудачной — фамилия Шекспир, через 70 тысяч лет звучит как СпирШейкер (?!). Почему пострадавшим оказывается один только Шекспир, а Эдуард Гиббон и Вергилий пребывают в полной сохранности, т. е. их имена звучат так же, как сейчас? Хотя читают этих Великих предков единицы из ста с лишним квадриллионов жителей Галактики, но важно то, что любой, интересующийся историей, может приобрести (если хорошо поищет) всё, что угодно. Это тоже футурологическое предсказание — книги, пусть и не бумажные, но очень похожие на современные, сохраняются как явление культуры даже в таком трудно вообразимом будущем.

Почему Автор вставил в свой роман такой мощный упрёк терранской (т.е. нашей) цивилизации, как упоминание об очень большом количестве находимых на Терре при раскопках черепов с пулевым отверстием в затылке? У меня нет ответа, хотя я и знаю, кто практиковал такой способ массовых расстрелов. Почему тогда, упоминая об эсэсовцах, он говорит только о танцах одетых в эсэсовскую форму артистов, не говоря ни слова о каких либо других «увлечениях» этих древних «воинов»? На этот вопрос у меня тоже ответа нет.

*) Роман написан намного позже заключительной дилогии Азимова, но не содержит никаких следов Геи и гермафродита Фаллом, а чудовище, в которое Автор превратил Дэниела Оливо, назвав его Дэнни-Боссом, это неприкрытое издевательство над всей основной темой творчества Азимова. Остроумная пародия на три закона роботехники (Петуния вводит их в пам Эрона Оузы, превращая его тем самым в своего раба) Азимову, мне кажется, могла бы даже понравиться, несмотря на заявление Эрона, что такое могла придумать только женщина.

**) В романе упоминаются созвездия, которых нет на современном звёздном небе, наблюдаемом с Земли. Это естественно, т. к. Автор пользуется картами Галактики, составленными астрономами столицы Второй Империи; привычными земными терминами (Орион, Персей) на этих картах обозначены целые рукава галактической спирали. Но в Галактике существуют приборы, демонстрирующие карты того звёздного неба, которое можно видеть с любой обитаемой планеты в любой исторический период.

***) Интересно, что изменения необратимы, т. е. в дальнейшем преобразователь уже не поможет. Став чёрным, уже нельзя будет стать снова белым, но можно ли стать голубым или зелёным — неизвестно.

«...Кажется, эта вещица самая отталкивающая из всего, что я до сих пор печатал, правда?»

В Набоков. Из письма М. Алданову. (1941 г.)

Этот фантастический рассказ содержит загадку, разгадать которую полностью едва ли возможно, но почему бы не попробовать... Художник рассказывает своей недавно умершей жене о необыкновенном происшествии случившемся с их общим знакомым, которого зовут Адам Ильич Фальтер. Этому человеку открылась какая-то истина, поставившая его вне человеческого рода и полностью его изменившая. Открылась эта истина ему неожиданно (ничего подобного он и предполагать не мог) и это произвело на него совершенно ошеломляющее воздействие, выразившееся в нечеловеческих воплях, издававшихся им непрерывно в течение, минимум, пяти минут. Даже от описания этих жутких криков мороз идёт по коже, а каково было слышать это находившимся поблизости людям, представить могут разве что врачи родильных домов. Автор никак не объясняет причину этих более чем душераздирающих нечеловеческих звуков, приводя только слова Фальтера, что тому открылась некая истина, «которая заключает в себе объяснение и доказательство всех возможных мысленных утверждений.» Он назвал это «ударом истины» и этот удар доставил ему крайне болезненные ощущения, отсюда и такая реакция. Что это за истина, так и остаётся загадкой. Итальянский психиатр, сумевший недавно выведать эту истину от Фальтера, сразу же умер, как показало вскрытие, от разрыва сердца. Фальтер выразил это проще, сказав, что его собеседник умер от удивления. Но художник, тяжело переживающий смерть жены, решил рискнуть и тоже попробовать узнать эту тайну. Ему это не удалось, т. к. Фальтер не желал повторения недавней истории и не хотел опять беседовать с полицией. В разговоре художника с Фальтером Автор даёт некоторые зацепки, позволяющие если и не сформулировать эту страшную истину точно, то хотя бы получить о ней довольно таки непротиворечивое представление.

При первом взгляде на Фальтера художнику показалось, что из него «вынули душу, но зато удесятерили в нём дух», а в его облике, «в неприятном сытом взгляде, даже в плоских ногах...[...]...чуялась какая-то сосредоточенная сила, и этой силе не было никакого дела до дряблости и явной тленности тела, которым она брезгливо руководила.» Уже здесь почти всё становится ясно, но проследим и за другими намёками Автора. В рассказе молчаливо предполагается, что у человека есть душа. Когда человек умирает, душа, как принято считать, покидает тело с последним выдохом, и в этот момент человек, умерший за мгновение до этого, ничего не чувствует. Можно ли себе представить ощущения живого и вполне здорового человека, душа которого расстаётся с его телом под действием какой-то неведомой силы? По моему представить это невозможно, но с той или иной степенью правдоподобия (а где здесь критерии правдоподобия?) такие попытки в литературе имели место. Изображение этого процесса Набоковым на мой взгляд одно из самых удачных. Итак, душу из Фальтера вынула и выбросила на просторы Вселенной (или попросту в Лимб) некая непредставимо могущественная сила, занявшая своей небольшой частью место этой души. Эта новая сущность (или её часть) сначала ничего не знает о мире, в который попала, и Набоков пишет об этом так, что истина представляется совсем уж лежащей на поверхности повествования. «Это был человек, как бы потерявший всё: уважение к жизни, всякий интерес к деньгам и делам, общепринятые или освящённые традицией чувства, житейские навыки, манеры, решительно всё.» Далее следует очень интересное описание поведения Фальтера, вроде бы и свидетельствующее о ненормальности, но это ненормальность человека набирающегося опыта, изучающего мелкие нюансы окружающей действительности; так ведёт себя годовалый ребёнок.

Что же это за сила? В разговоре с художником Фальтер «среди всякого вранья» и увёрток от ответа «нечаянно проговорился — всего два-три слова, но в них промелькнул краешек истины», прошедший мимо внимания собеседника, который ведь не стенографировал ответы Фальтера и вполне мог забыть этот момент. Но мы-то, читатели, легко можем заглянуть на несколько страниц назад, в то место рассказа, где художник напоминает жене о каком-то писателе, заказавшем ему серию иллюстраций к поэме «Ultima Thule», только что им написанной. Где в тексте первый раз встречается название рассказа, там и надо искать (мальчик-с-пальчик разбросал белые камешки). И находим. Художник напоминает жене, что в то время «ты уже не вставала с постели и не могла говорить, но писала мне цветным мелком на грифельной дощечке смешные вещи вроде того, что больше всего в жизни ты любишь «стихи, полевые цветы и иностранные деньги». Когда Фальтер рассказывает об ударе истиной, у него проскальзывает такая фраза: «Можно верить в поэзию полевого цветка или в силу денег, но ни то ни другое не предполагает веры в гомеопатию или в необходимость истреблять антилоп на островках озера Виктория Ньянджи*». Здесь то, что было написано умершей женщиной, ловко затмевается упоминаниями о таких очень далёких и от того, что она писала, и друг от друга предметах, как гомеопатия и антилопы; это можно назвать заметанием следа или, говоря языком, понятным любому инженеру, уменьшением соотношения сигнал-шум.

Вспомним, кто ещё обладал способностью знать всё, что происходило когда-либо (и даже, что произойдёт!) с любым случайно встреченным прохожим или, например, театральным зрителем и не только с ним, но с кем угодно из его знакомых; кто имел «ключ решительно ко всем дверям и шкатулкам в мире». Это герои завершённого М. Булгаковым в 1940-м году романа «Мастер и Маргарита»**. Каждый может перечитать главу о выступлении группы Воланда в Варьете. Правда, Коровьев и Бегемот умеют и многое другое, их возможности практически безграничны***, поэтому я и утверждаю, что в теле Фальтера находится только часть демонического духа.

Так что же, загадка Набокова разгадана? Похоже на то. Но почему я уверен, что никто не умрёт от удивления, прочитав всё написанное выше? Конечно, не потому, что на фантлабе уже давно никто ничему не удивляется. Просто у меня нет исчерпывающих и убедительных доказательств, а у Фальтера они были. Да и не верю я, как не верил художник из рассказа, в возможность разрыва сердца от удивления.

Некоторые второстепенные моменты в рассказе остались за пределами моего понимания. Какая, например, смысловая нагрузка у факта наличия у Фальтера двух сестёр, одна из которых полузабыта им и умерла где-то в другой стране, а другая ухаживает за «помешанным» братом? Зачем нужна первая из них, не имеющая для сюжета никакого значения? Что означают слова «повар ваш Илья на боку»? Какой-то каламбур? Всё это не нашло отражения в обширных комментариях в конце полного собрания рассказов (издание третье, уточнённое). Дело, вероятно, в том, что этот рассказ не самостоятельный, а глава из романа.

Можно только пожалеть о невозможности стать хотя бы на часок каким-нибудь Азазеллой — сделал бы операцию Пушкину, провёл бы эскадру Рожественского вокруг Цусимского пролива, не допустил бы убийства Столыпина, поговорил бы с Владимиром Владимировичем (даже и не с одним, а с тремя!)...смотришь — и жить стало бы лучше, в смысле веселее. Да только контора Мэнсфилда Эверарда не позволит.

*) Здесь ещё и сознательное запутывание читателя бессмыслицей, т. к. «ньянджи» это название языка одного из африканских народов.

**) Анализируемый рассказ написан в 1940-м году.

***) Как и у известного Набокову джинна, живущего в лампе Аладдина. Нужно только приказать.

На последней странице моего издания (Пушкинский дом, 2000г.) сообщается, что «сборник издан впервые в 1977 г. американским издательством «Ардис». Составлен он двумя эмигрантами Марамзиным* и Лосевым. Среди книг Льва Лосева (настоящая фамилия Лифшиц) есть и книга об Иосифе Бродском, вышедшая в серии «ЖЗЛ». В 1977 г. Лосев работал в «Ардисе» в скромной должности наборщика в типографии и, вполне возможно, лично набирал текст сборника. Это я к тому, что ему был точно известен состав издаваемой «Ардисом» книги. В целом сборник был бы вовсе даже не плохим, если бы не сосуществование в нём двух стихотворений, которые мне кажутся несовместимыми, хотя каждое из них в отдельности вполне на уровне всего творчества Бродского. Первое из них «Памяти Т. Б.» (1968 г.). Это отклик на странную смерть женщины в Финском заливе. «Чаек не спросишь, и тучи скрылись. / Что бы смогли мы увидеть, силясь / глянуть на всё это птичьим взглядом? / Как ты качалась на волнах рядом / с лодкой, не внемля из резким крикам, / лёжа в столь малом и в столь великом / от челнока расстояньи.» В этом реквиеме с философским оттенком поэт обещает погибшей почтить её память необычным образом — «Если сумею живым, здоровым / столько же с этим прожить я словом** / лет, сколько ты прожила на свете, / помни, в Две Тысячи Первом лете, / с риском быть вписанным в святотатцы, / стану просить, чтоб расширить святцы.» Не сумел, пяти лет не дожил. Между прочим, из последних строк следует, что погибшей было 33 года; кто она, я пока не знаю (предполагаю, что Татьяна Бек, но тогда непонятно, почему Бродский говорит о 2001 годе; Татьяне в 1968 г. ещё не было 20-и лет), но это сейчас не важно. А важно то, что в этом же сборнике есть и стихотворение «Император», где легионер стоит «битый час» на страже возле белой двери, «из-за которой слышится журчанье» и на которой красуется «большая золотая буква М». За дверью «Прозрачная, журчащая струя. / Огромный перевёрнутый Верзувий, / над ней нависнув, медлит с изверженьем.» Плохо императору, возможно, перебравшему на пиру, но и в таком состоянии он не может не думать о переживаемых империей трудностях.

Итак, прощание с молодой утопленницей, очевидно, очень хорошей знакомой, и здесь же мучения человека в туалете... Два литератора поместили это под одной обложкой, наверняка с согласия Автора. Ну, Б-г с ним, с Автором, а эти-то двое чем думали? Об эстетических принципах формирования поэтических сборников? О гармонии? Так написали бы предисловие, чтобы не было у читателя сомнений.

*) Об этом человеке очень интересно написал Владимир Соловьёв в «Романе с эпиграфами»:

«...назавтра после дня рождения Володя Марамзин обзванивал чуть ли не всех женщин, бывших у нас в гостях, и предлагал им свои мужские услуги — на этой почве у него был какой-то вывих, род недуга, ему казалось, что все бабы хотят лечь под него немедленно, и его телефонные предложения объяснялись даже не похотью — скорее вежливостью, своеобразным рыцарством.» Дальше ещё интереснее, но лучше прочитать весь роман, да и другие произведения Владимира Исааковича. Они того стоят.

**) Речь идёт о слове «умерла».