Во-первых, она сквозная, дырка эта. То есть ее видно безоружным глазом, ее можно обойти, ее можно обнести колючей проволокой и вывесить устрашающие арлеты. В нее даже можно плюнуть, выразив таким образом свое презрение к мировой константе. Весьма, кстати, способствует поднятию тонуса. И повышению статуса в глазах близлежащих женщин.

Во-вторых, она понятная. Её не страшно. Упасть — это не провалиться, очень важный нюанс! Шел, упал, очнулся — где? Да где-нибудь конкретно, в отличие от вышеупомянутой воронки, которая ЗАСАСЫВАЕТ, причем неизвестно куда. Хорошо если в дожитие, а если закрутит и размотает по векам?

Так что сомнительная эта теория, насчет фугаса. Тем более и американцы — вполне адекватные люди. Не в пример диким евросамураям, которые нас убили в Читауне, посекли катанами в лапшу, да так, что потом до самого Икрутонга мы себя по кусочкам собирали. По ногтю, по косточке, по члену. Не надеясь на теплый прием у таких же, в общем-то, куцеглазых кореяк.

Не любят нас люди. Потому что они — люди, а мы — какая-то гиль. Нищедухи и скорбноглавы. Смотреть на нас противно, жить с нами невозможно. И убить нельзя. В смысле, насовсем. За это нас не любят еще сильнее.

Еще рассказывают… Кто? Да много их, сказителей. Баюнов с баянами. В любой урле – каждый третий. Любимое занятие: врать. Любимая тема: кто виноват. Врут и верят, и спорят истово, страстно, наотмашь спорят – до пены изо рта и дыма из ушей. А уж как пересекутся две урлы на одном витке… сама хронь вибрирует от врак стенка на стенку, бессмысленных, беспощадных и бескорыстных: не истины ради, но спору для.

А с другой стороны, именно из этих врак и складывается наше бытие, вечных псяр, слепых к прошлому, глухих к грамоте, быдла без памяти, скрученного в спираль и размазанного по стенам неизбывной хрони. Что нам еще остается? Только пить, врать и искать мифическую «эту страну».

Генетический амнезин – еще одна популярная врака. Эзотерические забобоны про пархатый доширак. Дескать, средства МАСсовой инфорМАЦии. И глаза при этом навыкате, и зловещая хрипотца в гландах: сами видите, КТО и ЧЕМ! Слов «масоны» и «маца» никто не произносит вслух, но подразумевает. Подразумевает, совершенно не зная об этих пресловутых ни черта, не видя, не слыша, не встречаясь лично, даже не ведая смысла (что не удивительно для среднестатистических быдляка или быдлячки). Но, тем не менее, сии слова мистическим образом торкают и тревожат, а сам обряд криптологического горлобесия – неизменно провоцирует вибрацию душевных фибр.

Томится душа-то, вот и трепещет. Жаждет чего-то. И не только водки.

Ходим сквозь, смотрим мимо. Ищем «эту страну». Почему она «эта», а не «та», никто не знает, даже сколько-нибудь складных врак на эту тему нет. Бредем по кругу, всасывает из варяг и выплевывает сразу в немцы: майн либер Питер, маркграф Новой Неметчины, правящий по ярлыку Великого Монгола Всея Дальнего и Белыя и Черныя Востока, литовщина промеж ржачи посполитой – странные страны, смутные. И явно не «эти».

Бывает, встреваем в события, хронь заносит в междоусобицу. Вот под Куртцком было дело: брань германцев с некими дикарями, насилующими невинных немок и массово дезертирующими с поля вышеозначенной брани. Обросшие железным волосом, эти обезьяны, конечно, проиграли. Не помогли даже спецдружины убийц, блюдущие тыл. И главарь ихний – людоед и маньяк – от злобы пообгрыз усы и утопился в Мозгва-реке. С тех пор о них ни слуху, ни духу, сгинули, как и не существовали вовсе, а цивилизованный германец окончательно утвердился в Евразии.

Люди живут в красивых городах, едят вкусную пищу и спят друг с другом в чистых постелях. А мы живем в межвременной слякоти, жрем из случайных помоек и не спим вообще. Не говоря уже о «друге с другом», этот апогей человечности и кульминация цивилизации нам просто не уразуметь. Не духу откровение.

Мы ползаем по хронотопи, а люди летают к звездам! Ну, летали раньше. Ну, не к звездам, а на Луну. Потом передумали, и не нам с поганым рылом иметь мнение на сей счет. Неисповедимы высшие помыслы людей. Надо полагать, богатейшая духовность позволяет им, не отрывая мягкий зад от пуфика, воспарять в горние выси – куда там межзвездные перелеты!

Кстати, отсюда имеет быть очередная врака. Смурная, однако забавная.

Время не вовне, но внутри. В любой вменяемой голове есть орган времени. Посредник между раньше и сейчас, соизмеряющий прошлое с настоящим. Мозг тут не при чем, он лишь переводит метаформу и сверхидею – во внятные низкоуровневые единицы отсчета: секунды, минуты, чудные мгновенья, часы расплаты, критические дни и прочие эвфемизмы.

Но если голова невменяемая, то и орган в ней начинает сбоить. И тогда его нужно либо лечить, либо (что эффективней) ампутировать, не дожидаясь.

Когда люди еще летали к звездам на Луну, они летали не все. Зачем всем? А кто тогда будет маркетинг маркетить или петь шлягеры, тряся силиконовым бюстом? Летали специальные летуны. Их всяко тренировали, иногда – с особым цинизмом. Например, блокировка восприятия: затыкали уши, нос, рот и погружали в большую банку с соляным раствором, чтобы висел там до полного бесчувствия. Глаза, наверное, выкалывали. Могли и завязать, но так эффективней.

Человек через час сходил с ума. Через три — необратимо умирал.

Но умирал не потому, что ему там скучно было, в банке этой, а потому, что у него отказывал внутренний таймер, тот самый орган времени. И вот, когда половину подопытных летунов сгоряча закопали в землю и приступили к научному анализу и медицинским диагнозам, потребовалось взять кой-какие анализы с тел, допустим, мазок силизистой или мочи чуток, кинулись выкапывать, а там – тю-тю – пусто в гробах.

Нет органа – нет времени. И если применить это в массовых масштабах на отдельно взятой недужной нации, то результаты будут поистине фантастическими! Не просто перекрыть кислород и сенсоры, но засверлить душу и память, как больной зуб, целенаправленно вычищая лишнее. Отменить прошлое, переписать историю. Не надо ни хронобомб, ни жидомасонов. Достаточно лишь замкнуть вход на выход, закольцевать горькое настоящее безумного народа, не имеющего спасительной панацеи Future In The Past.

Как можно найти мнимую страну?

Как можно найти то, чего нет и никогда не было? Никак.

И быдло уходит в хронь безвозвратно.

Всё просто.

***

Есть еще одна врака, последняя. С ней не спорят, слушают молча, но пьют сверх обычного раза в два.

Ноль времени, его смерть – хроноль. Тут следует понимать разницу между абсолютным нулем и нулем ОКОНЧАТЕЛЬНЫМ. Даже не понимать – предвкушать, чуять своим локальным органом.

Архетип окончательного нуля реализован во множестве образов и метафор: пятиногий черный пес с нецензурным погонялом, схлопывание универсума в битый пиксел, разномастные кони с соответствующими всадниками, а также «Срок активации вселенной истек. Возможно, вы стали жертвой подделки бытия…». Это понятно. Непонятно, где, как и когда.

Там, в гипнотической глубине, ниже низа, на дне бездны, в точке схождения хрони время прекращает течение своё. Прерывается связь, обнуляется мир. И мы – быдло — идем туда. Это наша миссия и наше проклятие, что, в общем-то, одно и то же.

Вечность конечна, и кто-то должен ее закончить. Взять на себя и закрыть тему

Но, хотя внизу окончательный ноль и ничего нет — там все-равно что-то есть…

Порою, в серые ночи, лишенные дыхания, когда ветшает семантика мироздания и смыслы обрушиваются внутрь самих себя – из пучин хрони слышен странный звук. То ли стон, то ли плач, то ли пение.

Он резонирует, расширяется, обретает хрустальную завершенность и, пронзив временную хлябь, – взлетает.

И встает над хронью сокровенный град, непостижимый, неизъяснимый и несуразный: с белокаменными стенами, златоверхими церквами, с честными монастырями, с княженецкими узорчатыми теремами, с боярскими каменными палатами, с рубленными из кондового, негниющего леса домами. Двенадцать врат – как двенадцать жемчужин, в сравнении с которыми любой бриллиант – лишь жалкий страз китайского разлива. Брусчатка мостовых из благородного металла, подобного прозрачному стеклу. А стены внешние украшены камнями, у каждой – камень свой: сапфир, смарагд, топаз, вирилл и япис, и хризолит, и хризопрас и гиацинт, и сердолик и сардоникс, и халкидон. Кресты из золота и звезды из рубина. И птицы слов, что суть стихи и песни, вздымающие сердце на дыбы. И руны огненных реклам про спи спокойно, заплатив налоги. И боль, и стёб, и сон, и явь. Рыдает на забрале проститутка и ратники лежат на амбразурах. И храма нет, в нем пляшут феминистки, свободные от совести. Но агнец – небесный, не земной – взывает к людям: придите, верные!

Мираж плывет над миром облаками колокольного звона. И людям становится неуютно в их чистых постелях. Смущаются умы, души покрываются рябью.

А потом видение опадает и все возвращается на круги.

В том числе и мы.

Если у тебя заболел организм — ты будешь его лечить, так? Вольешь туда микстур, закинешь таблеток. Укол сделаешь.

А если душа больна совестью? Душу-то не уколешь. Лечить — нечего.

Есть болезнь, но нет больного органа, вот в чем подвох!

Можно даже сдохнуть. Запросто. Если вовремя не вставить на место души какой-нибудь понятный протез. Акриловый или, допустим, из силикона: с упругой текстурой и гладкой поверхностью. Такая "душа" практична, долговечна, ее легко мыть и чистить. А главное — она ничем не болеет!

Таким образом, обеспечив надежную прокладку между организмом и совестью, ты блокируешь этический вирус и обретаешь свободу. И не просто свободу, но свободу от!

А с совестью можно легко договориться. Если уметь, конечно.

Или обратиться к специалисту. Ко мне, например. Есть передовые технологии… но! Без предоплаты могу только намекнуть и слегка обозначить.

Так называемые «добрые дела». Скажу сразу: штука крайне невыгодная в плане профита и капитализации, поэтому ты ничего продавать не будешь, а будешь заниматься эффективным маркетингом с совестью – благими намерениями, они на нее действуют, как стакан белой или доза дури.

Итак, посади дерево. Или нет, лучше кустик травы. Такой – сугубо лечебной, от нервов. Да, точно!

(А ты молодец, соображаешь!)

Или вырасти сына. Нет, лучше пекинеса. Им удобно ботинки чистить.

В общем, заряди совести что-нибудь благое. Чтоб она, в свою очередь, откатила тебе бонус понтов и кредит ЧСВ. А сам можешь и дальше реализовывать свою свободу от. См. выше: протокол о намерениях, не более.

Но тут есть один хитрый нюанс: внутренний договор с совестью – это твердая оферта. Отказ от выполнения договора является обманом доверившейся стороны. Обман доверившейся стороны – преступление, наказуемое не по УК, а по понятиям. У тебя одни понятия, у совести – другие: происходит конфликт интересов, понятий, когнитивов и диссонансов. И, как следствие, внутренняя тюрьма, отличающаяся от ада только тем, то тюрьма — это ад при жизни, а ад — это тюрьма после смерти.

И что делать? Все просто: объявить совесть юридически недееспособной. То есть «заказать» ее адвокату. Можно и насовсем ее успокоить. То есть «заказать» другому специалисту.

В любом случае нужен профи.

Обращайся, если что.

Котов его фамилия. Да, Котов.

А имени не знаю, его все Котом звали. Креативный алкаш и патологический бабник. Со второго курса меда его поперли. Незаслуженно, ясное дело. Во всяком случае, так полагали многочисленные поклонницы его разнообразных талантов вообще и скандальной инсталляции в частности. О ней – чуть подробней, дабы обозначить интригу.

Интродукция: 8 марта, ископаемый ампир актового зала, торжественная часть. Комплименты мэтров и реверансы мэтресс. Пыльный запах скуки. Бравые студиозусы массово томятся чреслами в креслах. Юные медички томятся рядом и распространяют феромоны.

Явление первое: те же и сюрприз. Кот появляется из-за кулис, толкая перед собой стандартную дюралевую каталку для реанимационных пациентов. Морда у Кота сияет, глаза совершенно трезвые, каталка многозначительно задрапирована парчовой шторой.

Кот, минуя впавший в ступор президиум, выдвигается на авансцену, вздымает руки, как поп-мессия, и говорит: «Милые женщины!». Ну и так далее: лучшей половине – с восторгом и обожанием – скромный цветочек на вечную память.

После чего, сдернув парчу, являет миру свой сюрприз.

Знаете выражение «хрен на блюде»? Умножьте минимум на тридцать. Нет, не блюдо, хотя оно тоже присутствовало, причем, диаметром не меньше полуметра. Но концептуальным элементом инсталляции было не оно, а как раз тот самый «скромный цветочек» – ромашка. Или даже астра, пожалуй. С лепестками из мужских половых органов всех мастей и размеров: от коротенькой тычинки до апокрифического стебля, вознесшего голливудскую принцессу в страну немытых великанов.

Зал взвыл.

Ректор вскочил, раскрывая рот в каком-то медицинском проклятии, и судорожным движением смахнул бюст Гиппократа. Медички пали ниц (без симптомов обморока, кстати). И воцарился ад.

В общем, шутка удалась.

Собственно, никто особо не был уязвлен «в левую пятку души». Народ закаленный, циничный, тем более – профессура. Органы оказались парафиновыми муляжами, так что криминал сразу отпал. Но Кот сам виноват: уперся рогом на последующих разборках и стал нести креативную ахинею про сексуальную сверхзадачу бытия и золотое сечение в паху хомы сапиенсовича. Этой сверхзадачей он так достал наших суровых гуру скальпеля и клизмы, что они применили высшую меру: «Врач сказал, в морг, значит – в морг!». И выперли Кота вместе с его сечением. А завкафедрой хирургии – мама Фая, перед которой трепетали даже самые отъявленные раздолбаи и оторвяжники – ткнула наборным мундштуком и припечатала: «Кот да Винчи!»

***

Прозвище прилипло насмерть, но не ярлыком, а модным лейблом.

Кот да Винчи и не думал унывать, поступил заочно в Репинское на монументалиста, оброс приличествующими художнику патлами с вандейковской бородкой и основал виртуальную тусу «маскотов» – художников альтернативно-изобразительной ориентации. Туса называлась не иначе как «Общество Пифагорейского Пентакла» и лого имела соответствующее: витрувианский кот, распятый на вентиляторе.

Но! Суровая правда жизни. И не просто жизни – а жизни где?

В общежитии медицинского института живут будущие врачи. А вот альтернативные монументалисты там не живут. Поэтому, чтобы не вылететь из общаги, Кот подрядился ночным сторожем в анатомичку. В морг, значит, в морг!..

А что? И прописка, и зарплата. И юные маскошечки в восторге от свиданий в таком готишном антураже.

Спирт опять же.

***

Теперь пару слов об истоках вдохновения. То самое «из какого сора…»

Тут всё мутно: души-то нет – медицинский факт (д-р. мед. наук, проф. О. С. Б. М. Бендер-Бей). А что есть? Есть тело.

Женское тело – очень вдохновляющая вещь!

А что если и тела нет? Если очередная авангардистка оказалась строгих правил? Или зубная… пардон, стоматологическая фея не прельстилась романтикой морозильной камеры?

Остается только спирт.

Оставим без ответа вопрос, как ушлый Кот проник в святая святых – потаенный сейф, пусть в этой принципиально реалистичной истории (основанной на, все совпадения случайны!) будет хоть что-то мистическое. Зафиксируем факт: отринутый монументалист припал к истоку и уже к полуночи достиг той стадии просветления, когда форма и содержание сливаются воедино и выпиваются залпом, а свет истины висит прямо над головой пятидесятиватной вифлеемской звездой без плафона. Совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки плюс сто грамм, чтоб не промазать.

Но сей последний шаг нельзя было сделать в одиночку. Вдохновение требовало аудитории.

Кот согнал встык два секционных стола. Расставил табуретки.

И стал таскать тела из морозилок…

***

Пропустим ночное таинство – и сразу пойдем вместе с группой робких первокурсников на свое первое вскрытие. Нетвердыми шагами вслед за профессором, щедро раздающим ободряющие афоризмы: «Не так страшен труп, как его инфаркт» и «Без команды не блевать!»

И вот, прямиком из ласкового теплого утра, все входят в стерильный полумрак анатомички. Профессор тянется включить свет, но рука его спотыкается и застывает, парализованная. Студенты обоих полов синхронно вываливают глаза, после чего они торчат за пределами лиц на тонких вибрирующих нервах врастопырку.

Посреди кафельного безмолвия стоит длинный стол со скудной трапезой. За столом сидят трупы и пьют спирт из разномастных стаканов. И не просто пьют, но с какой-то подспудной целью, пытаясь обозначить некую сверхзадачу своими окоченелыми членами тела, многозначительно вывернутыми и подвешенными на викриловых нитях, неотвратимо сходящихся в руку центрального покойника, откинувшегося на несуществующую спинку табуретки и застывшего в такой противоестественной позе. И вся эта жуть подсвечивается снизу двумя рефлекторами Минина.

Надо отдать должное вергилию группы: он не дрогнул. Не кабинетная крыса, но практикующий хирург, прошедший крым, рым и горячие точки, мэтр видывал виды и умел отделять мух от котлет, а яичники – от кишок.

Взбодрив сомлевших студентов (кого – энергичным словом, кого – специальным медицинским жестом по морде лица), профессор решительно направляется в сторону сияющего бактерицидным светом безобразия, по пути засучивая рукава халата на своих волосатых лапах. Ведомые тянутся вослед, тихонько подвывая.

И тут одно за другим, не давая времени сообразить, что к чему, происходят два события.

Первое.

Центральный труп встает из-за стола и хватает себя обеими руками за голову. При этом нити натягиваются, ломая перспективу, и даже не ломая, но – переводя ее в иной ракурс; присные мертвецы тоже изменяют позы, и всем вдруг на какой-то миг становится ясен истинный замысел великого флорентийца. Моментальный прокол сути, который, естественно, никто не запомнил и не воспроизвел после на очных ставках и прочих профилактически-протокольных мероприятиях.

Второе.

Восставший из (за), поднимает веки, делает глотательное движение (две студентки теряют сознание) и говорит замогильным голосом:

– Эх, пивка бы!..

Половина группы с деревянным стуком падает в обморок, вторая половина, дрожа телами, хватается за стены.

Тут важно отметить вот что: если б похмельный инсталлятор пал в ноги мэтру, раскаялся и повинился, то у этой истории был бы другой конец – менее интересный, хотя и более понятный. Но получилось так, как получилось. Своим «пивком» наглый председатель «Общества Пифагорейского Пентакла» окончательно вывел профессора из состояния академического дзена.

– Вон! – бешенным голосом кричит профессор. И добавляет несколько терминов из высшего матерного.

Воскресший монументалист выкатывается в указанном направлении, где и пропадает навсегда.

Возникает техническая пауза, необходимая для приведения чувств в порядок и подготовки к дальнейшему развитию сюжета.

Профессор обозревает окрестный сюр и, беря ситуацию под контроль, отдает недвусмысленную команду:

– Уберите трупы.

И добавляет, чуть подумав:

– Скомандуйте дать залп.

Последнюю фразу студенты нового поколения не понимают, полагая, что профессор слегка не в себе. И вполне возможно, с ними согласна значительная часть читателей. Увы.

Но тут в провисшую фабулу входят новые действующие лица. Или нет, не лица, а органы. И не просто действующие, но – компетентные. Государевы люди, в общем.

– Всем оставаться на местах.

И сразу вопрос:

– Профессор, что здесь происходит?

– Ничего не происходит, – спокойно отвечает профессор. – Уже все произошло.

– Тогда объясните, где наши два огнестрела, одно ножевое и асфиксия?

– Какая именно асфиксия? – профессор начинает понимать, что сюжет опять вильнул и потек в неизвестном направлении.

– А вот эта, например, – и государевы органы предлагают найти странгуляционный след на шее одного из персонажей инсталляции – с особо отвратной рожей. В руке сего персонажа многозначительно зажата пластиковая «Виза».

Профессор осматривает тело и констатирует:

– Шея чистая, следов удушения нет.

– А ведь они были, следы, – укоризненно говорят органы и подтверждают это соответствующей фотографией. – Равно как и проникающее в печень (еще фотография). Это в морге, прошу проследовать.

Консилиум перемещается в соседнее помещение и там продолжает выяснять «что происходит». Возбужденные студенты подпрыгивают и предвкушают. Профессор украдкой показывает им хирургический кулак, размером с кувалду, стараясь сделать это так, чтобы органы не приняли его на свой счет.

Осматривают в морге искомые тела. Проникающее рассосалось. Развороченный живот полностью регенерировал. Сквозное в голову… а нету его. Голова есть, сквозного нет.

– Как вы это прокомментируете, профессор? – вежливо спрашивают люди из экспертизы.

– Очень просто: ошибка. Перепутали ваши бюрократы.

– А отпечатки тоже наши бюрократы перепутали?

– Стоп, – говорит профессор повышенным тоном. – Это легко проверить…

Но он не успевает закончить свою мысль, потому что в подсобке для санитаров что-то громко падает и начинает издавать нецензурные междометия.

***

Консилиум клином врывается в подсобку: впереди озверевший профессор, за ним экспертиза с большими черными пистолетами, и замыкают группу захвата совершенно обезумевшие от восторга студенты.

Итак: кушетка. Под ней лежит распростёртое тело. Оно упало. И лежит, распростертое.

Но живое. Потому что шевелится и пытается встать.

– Ты кто? – грозно вопрошает профессор

– Я Котов, – отвечает тело. И уточняет, специально для людей с пистолетами. – Могу паспорт показать.

Проверили паспорт: действительно Котов.

Все замолкают и смотрят на Кота одну минуту.

Потом вторую минуту.

Потом третью.

Кот, неверно истолковав это молчание, делает прозрачные глаза и спрашивает с кроткой улыбкой страдальца:

– Пивка бы, а?..

Тут разъяренный профессор хватает Кота за грудки и стучит им о стену, сопровождая каждый удар словами страшными и непостижимыми:

– Некромантия эта, знамя и ветром развеваемый стяг, есть вожак глупой толпы, которая постоянно свидетельствует криками о бесчисленных действиях такого искусства; и этим наполнили книги, утверждая, что духи действуют, и без языка говорят, и без органов, без коих говорить невозможно, говорят, и носят тяжелейшие грузы, производят бури и дождь и что люди превращаются в кошек, волков и других зверей, хотя в зверей прежде всего вселяются те, кто подобное утверждает…

Государевы люди встревоженно наблюдают, опасаясь членовредительства.

А какая-то смелая студентка, говорит:

– Профессор, я читала… не в медицинских источниках (тут она честно краснеет)… что зомби (смотрит на Кота, поправляется) то есть восставшие мертвецы не могут иметь паспорт. У них от паспорта корчи и судороги по всему неживому организму. Аллергия.

– Книгу! – кричит профессор, цепляясь за остатки реальности. – Книгу сюда!..

Ну что, принесли книгу. Не заклинаний, конечно, а большую амбарную.

Сверили по описи тела – все на месте. Кот пал в ноги (наконец-то!) и сделал добровольное признание во всем: пил, таскал, устал, упал, заснул. Очнулся – вот. Раскаиваюсь, полностью признаю и обещаю впредь не. А больше ни сном, ни духом. Я Котов, вот паспорт.

С экспертизой тоже уладили. Некоторые из государевых людей оказались бывшими учениками профессора, отошли в угол, поговорили: «Есть фотографии… На фоне ковра и асфальта?.. Маша, ты же умница… Профессор, не давите…» Одним словом, уладили. Не знаю как, мы люди простые, не государевы, и не нашего ума это дело. И глупый вопрос «куда пропал труп?» задавать не надо. Надо смотреть в опись, там все сходится. Большая амбарная книга – это вам не худлит какой-нибудь! Контроль и учет: корова рыжая – одна, трупы в ассортименте – тринадцать…

***

Кот бросил Репинское, поступил в МВТУ, некоторое время потел над созданием шестикрылого махолета, работающего на флогистоне, а потом занялся реконструкцией.

В прошлом году ему удалость воспроизвести самобеглый деревянный танк с педальным приводом и 30-разрядное суммирующее устройства с десятизубыми колесами. Обе реконструкции выглядели очень убедительно, но колеса танка крутились в разные стороны, а зубчатый калькулятор ни черта не считал, зато играл лютневое барокко, от которого у Кота пошла сыпь по всему телу.

После этого Кот разочаровался в жизни как таковой и затворился от мира.

По слухам, живет он принципиально один, ведет аскетический образ жизни, использует исключительно лицензионный софт, а на стене его однокомнатной кельи висит портрет Мастера.

Каждую ночь Кот становится перед ними на колени и молится. Не подозревая, что никакой это не Леонардо, но апостол Фаддей.