Александра Голубева (Альфина). Катастеризм. – М.: Эксмо, 2020 (по факту – 2019). (Номинировал Егор Михайлов)
Ирина Епифанова:
Я (и не я первая наверняка) в своё время пыталась вывести для себя формулу успешного произведения. Это когда автору есть что сказать и есть как. В «Катастеризме», мне показалось, автор нащупывает для себя это «что», с «как» пока есть проблемы.
Текст неровный. Начинается с бытовушных трюизмов: «Запах есть у каждой квартиры – кроме, конечно, твоей собственной, ведь собственный запах человек не ощущает.
И однажды наступает странный момент, когда впервые замечаешь, чем пахнет квартира твоих родителей». Потом вдруг обретает эмоциональный накал, когда автор описывает, с какой болезненной отчётливостью Даня замечает внезапно старение родителей. Вот эта линия Дани и его родителей — она единственная живая в книге.
Всё остальное напоминает скорее визионерски-футурологический трактат. Все персонажи (за исключением задействованных в уже упомянутых сценах между Даней и его родителями) служат исключительно рупорами для автора, для описания придуманного им мира. Отсюда огромные, напоминающие лекции монологи таксистов, сотрудников корпораций и т. п. с пересказом того, как всё тут устроено. Из-за этого эффекта беседы персонажей зачастую нежизнеподобны, а вот в описанные технологии недалёкого будущего вполне верится.
Концовка резкая и внезапная, после которой пытаешься прокрутить текстовый файл дальше, мол, что, и это всё, ради этого всё затевалось, этим всё и завершилось, как будто на полуслове?
В итоге текст похож скорее не на роман в жанре социальной фантастики/антиутопии, а на доклад о сумме технологий ближайшего будущего с элементами художественности.
При этом, повторюсь, есть отдельные яркие и пронзительные сцены. И я вполне понимаю, почему коллеги издали этот текст и почему выдвинули на премию — пока автор подаёт надежды и очень хочется увидеть, что из этого получится.
Ух, какой серьезный автор у этой книги. Ну, то есть – серьезная. Даже забабахала в конце «благодарности», как у «больших» (то есть – западных) писателей в последние годы принято. И эпиграф аж из самого Грега Игана! Только вот преизбыток серьезности не пошел на пользу самому тексту, который сейчас выглядит как набор слабо беллетризованных лекций о весьма сомнительных вопросах из современной биологии, психологии и науки о человеческом мышлении.
Конечно, принцип «обучать, развлекая», никто не отменял, но в данном случае «развлечения»-то не получается. Перекос в сторону обучения, то есть рассказ о научных гипотезах и теориях, которые еще надо доказать, сильно «смазывает» чисто литературную основу повести. От этого не кажется занятным даже весьма хитрое композиционное построение текста. Стремление продемонстрировать читателю, что перед нами «очень научная фантастика», привело к засушиванию текста и схематизму в психологии персонажей. А жаль. При большей легкости и хорошей несерьезности у Александры «Альфины» Голубевой могла бы получиться не просто добротная (как сейчас), а очень яркая вещь.
И, кстати, художник обложки действительно на высоте. Вот ему-то точно можно ставить «десять из десяти».
«…Существует риск впасть в “сальгаризм”. Герои Сальгари бегут по лесу, спасаясь от погони, и налетают на корень баобаба. Тут повествователь откладывает в сторону сюжет и начинает ботаническую лекцию о баобабе. Теперь это воспринимается нами с какой-то нежностью, как недостаток милого человека. Но делать так всё-таки не следовало»[1].
Умберто Эко, комментарии к книге «Имя Розы»
Это прекрасная книга хорошего автора и, безусловно, достойна какой-нибудь премии. Например, будь она рассказом, то стала бы идеальным победителем на дорогой премии «Будущее», и вообще она заслуживает всех премий, включая и эту.
И вообще достойна многого.
Название связано с превращением античных героев в созвездия (метафорой бессмертия там служат плеяды-голубки, количество которых не убывает), но главный вопрос, в чём сюжет? А вот в чём: в романе есть две сюжетные линии. Одна состоит из приключений молодого человека, родителей которого продавец полосатых палоче… (зачёркнуто) коробейник развёл на восемьдесят тысяч с каким-то медицинским фуфлометром. Вторая линия связана с нищебродом Тульиным (я такой старый, что эта неэстетичная фамилия ассоциируется у меня с Тульевым, а это, если кто из старичков не помнит, персонаж бесконечных советских фильмов про шпионов, начинавшихся с «Ошибки резидента»). Тульин нанялся в контору по обработке BigData. Молодой человек подслушивает по радио беседы о бессмертии (некий белок встраивается в теломеры), а Тульину фигачат данные напрямую в мозг. Молодой человек Даня скармливает экспериментальной Конторе Бессмертия своих собственных родителей (эксперимент не удался, их сжирает рак), а небогатый человек Тульин понимает, что его контора похожа на сову, потому что не то, чем она кажется.
Моё мнение автору должно быть интересно примерно так же, как человеку, играющему в компьютерную игру, интересно мнение мертвеца, который валяется в развалинах. Важно, есть ли у него аптечка и оружие, — а нет — это просто груда пикселей.
Поэтому я сосредоточусь на себе. Для меня это очень интересный опыт не-литературы, вернее, литературы, вернувшейся в состояние до экспериментов со стилем. В ту далёкую пору художественное произведение строилось на чистой наррации. На своём постоялом дворе какой-нибудь Гостинник слушал Морехода, невесть каким образом свалившегося ему на голову. И этот Мореход, довольно заунывно, кстати, начинал ему рассказывать про далёкие города и страны. Потом литература стала думать, как манипулировать читателем на уровне фразы, как стукнуть его по голове метафорой, каким образом управлять его эмоциями. А тогда, в том далёком негигиеничном прошлом, сама картина утопии и нормированного благосостояния вызывала эти самые эмоции. Так, на совсем уже примитивном уровне, завораживает несчастного задрота перечисление вооружения, калибры и дальность, масса и габариты.
Каждый герой выбегает на сцену и тут же начинает вещать, как органчик на ножках, ничуть не стесняясь тем, как нелепо он выглядит, тем, что у него нет мотивации, тем, что речи его длинны. Они все объясняют мироздание, пересказывают неизвестные и известные психологические опыты, рассказывают как, что и почему устроено вокруг нас.
В простоте души там никто и рта не раскроет.
Это то, что называется инфодамп. В реальной жизни от такого бормочущего человека нужно держаться подальше, он, поди, шизофреник.
Но здесь герои произносят интересные, не побоюсь этих слов — дискуссионные вещи, а то, что они сами сделаны из картона, да Бог с вами, сейчас в романах героев лепят из куда более неприятных материалов.
Это такой Лёха Андреев 2.0. Ну, в том, конечно, смысле, что это то поколение, что идёт за ним, но пользуется схожими приёмами и создаёт аналогичные проблемы для читающего.
Виктор Олегович Пелевин был довольно хитрым человеком и, чтобы не быть похожим на всё это, придумал обвешивать довольно простой сюжет развёрнутыми метафорами на тему смысла жизни.
Но вот автор «Катастеризма» — человек умный, и в эти игры играться не стал. В тех случаях, когда он вспоминает о метафорах, так лучше бы этого не делал, ибо из этого получаются обороты типа «Скуластое мамино лицо подёрнулось задумчивостью». Нет, нет, дорогой автор, так не надо. Вот автор пишет: «В случае аварии аутентичная непальская фенечка, которую плела из радужных ниток Вика, впечаталась бы ей аккурат в череп. Автопилот, конечно, снижал вероятность аварии до смешной, но в других-то машинах живые водители ещё попадались…» — мне кажется, что это (как и многое другое) явный дефект редактуры. За рулём сидит живой водитель, а машину ведёт автопилот (ок), водитель вяжет, пассажир смотрит и думает, что произойдёт в случае аварии (ок), и понимает, что вероятность аварии исчезающе мала (ок). Но что значит «но в других-то машинах живые водители ещё попадались…» Загадка. То есть посыл автора в том, что при наличии автопилотов в машины сажают фальшивых водителей, потому что так (якобы) пассажирам будет приятнее. Я понимаю, какая футурология за этим стоит, какой парадокс автор хочет нам предъявить, но, вот беда, она неочевидна. Это вроде услуги в такси с автопилотом: «давайте мы к вам будем сажать водителя, который вам врубит «Радио Шансон» и будет нудеть над ухом длинными разговорами». Нет, ну может быть, однако ж, массовый успех этой услуги, мягко говоря, не очевиден. И получается что-то типа телефона с мигающей лампочкой вместо звонка для глухих. (смайл)
Но тут я одёрнул себя, потому что рецензент оказывается в положении человека из давнего фантастического романа моего детства «…Теперь представьте, что на каком-то древнем заводе замена механического привода станков на электрический произошла не за годы, а сразу — за одну ночь, — продолжал Кривошеин. — Что подумает хозяин завода, придя утром в цех? Естественно, что кто-то спёр паровик, трансмиссионный вал, ремни и шкивы. Чтобы понять, что случилась не кража, а технический переворот, ему надо знать физику, электротехнику, электродинамику…» Перед нами другая литература, в которой отсутствуют требования прошлой. Это всё равно, как искусствовед стал бы уличать комикс в нарушении пропорций человеческого тела. Или критик — бурчать, что Масяня (1980 г.р.) плохо нарисована — ну что это за дурацкие ручки с ножками. Нет, это работает по-другому и судится по другим законам.
И да, тут повсеместный «пелевин» с его героями, объясняющими друг другу, куда собирается повернуть человечество, следуя абсурдным желаниям. Но один Пелевин уже есть, и, гарцуя на своей лошади, кричит, что Боливар не снесёт двоих. Но я вовсе не пеняю автору примером таких объясняющих диалогов, а просто пытаюсь понять, как работает такой метод описания действительности.
Но вот что мне кажется — у этой литературы есть свои, вполне новые горизонты. Можно без сюжета, можно без мотивации, без всего — череда сентенций «об умном» всё равно завораживает, и следующие поколения будут потреблять какую-то новую литературу, в каких-то новых горизонтах. Но ещё лучше бы рассказать о неподдельном знании того, в чём старые глупые фантасты понимают мало (но постоянно порываются про это писать) — внутренности игрового мира. Ave, Alfina, morituri te salutant.
С чем мы и поздравляем автора.
[1] Эко Умберто. Заметки на полях «Имени розы» / Пер. с ит. Е. А. Костюкович (1988). — СПб: 2005. С. 123.
Екатерина Писарева:
Хорошая научная фантастика с социальным уклоном. Автор профессионально умеет держать внимание читателя и давить на нужные рычаги для переключения эмоций – это большой плюс после всех тех текстов-номинантов, что я уже успела прочитать.
История о мире будущего, нейронного программирования и борьбы со старением превращается в рассказ о людях, о детях и родителях, о течении времени и страхе перед смертью. Это фантастическая повесть (киберпанк-роман?) оказывается очень настоящей, человечной и неожиданно душевной.
Этот роман получил высокую оценку на Фантлабе, и потому я приступила к чтению с завышенными ожиданиями. К сожалению, это сыграло не в пользу текста.
Ну а теперь по порядку. Начнем с названия. Лео Каганов в своем скетче «Как назвать свою книгу» когда-то советовал, помимо всего прочего «…назвать книгу каким-нибудь одним, но очень умным словом» (https://lleo.me/arhive/other/nazvania.shtml). Лично я против ничего не имею, сама отметилась. Но вот собственно с текстом несколько сложнее.
Толстому хватило одной вводной фразы, чтобы начать историю Анны Карениной. Тут длинное вяловатое рассуждение о запахах в своей и чужой квартире – оно потом сработает, что хорошо, но читатель этого еще не знает, и пропускает многословный зачин, как обычно пропускают описания погоды. А ведь там вколочен хороший гвоздик всей картины.
Все мы знаем истории, как близких (обычно стариков) облапошивали хитрые жулики. Начать с такой истории – безотказный, дерущий душу прием, что-то вроде знаменитого мема «прасабачку» (такое и правда бывает, хотя обычно старика удается остановить, когда он бежит домой за заначкой). Старенькая мама верит всяким разводкам и покупает в долг дорогущие неработающие биодобавки. Тоже бывает. Ну а теперь вот что: герою чуть больше тридцати, папа сошелся с мамой, когда она была папиной студенткой, то есть сейчас (или в ближайшем будущем) старушке-матери около 60-и (папа старше лет на десять-пятнадцать, ну ладно). Правда, странно, что папа-геолог вышел в магазин с накопительной картой (не с каким-нибудь пенсионерским «Миром») и тут же снял с нее 80 тыс.на неведомую панацею. Разве что в России уже чудовищная инфляция. Но если это маленькие деньги, с чего бы так горячиться герою?
Далее герой, сам, что очень важно, рекламщик, пытающийся вычислить мерзавца, который так развел папу на целых 80 тыс., (дальше почему-то 60) написавший заявление в полицию, просматривающий записи с камер наблюдения, то есть тратящий свое и чужое время на то, чтобы разоблачить псевдонаучные фейки, не задумываясь сдаст маму-папу на опыты, пусть ради их же блага.
Вторая линия посвящена попыткам создания «живой нейросети» из «маленьких людей». Напрягает то, что все ее герои очень разговорчивы; начальник проекта и ее ассистент то и дело читают этим своим нанятым работникам научно-популярные лекции в стиле профессора Пеночкина и пионера Васи. Понятно, что автору нужно держать читателя в курсе, но это очень старый прием, к тому же проекты, о которых рассказывают друг другу и читателю взаимозаменяемые лекторы, у всех на слуху. Теломераза, китайская комната, General awareness test, ошибка выжившего и апофения – ну да, ну да… Популяризация актуальных идей посредством внутреннего монолога героев, лекций-вставок или диалогов – прием, как я уже писала, не новый, и находится в противоречии с этими самыми идеями; новая реальность требует и нового художественного подхода. В общем и целом вся эта популяризация второго порядка, поскольку материал, вычитанный из научно-популярных же источников, видимо, в том наивном соображении, что темный читатель ничего такого не читал, производит впечатление наполнителя – если выжать сюжет досуха, окажется, что мы имеем дело с крепкой повестью листа на два.
Понятно, что две линии должны сойтись в одной точке, они и сходятся в неожиданном, что очень хорошо, сюжетном твисте. Понятно, что контора, вроде занимающаяся прогнозом преступлений, на самом деле занимается совсем другим. Понятно, что Даня окажется таким же лопушком, как и его папа. Приятно, что все крючечки в первой линии находят соответствующую петельку во второй – и наоборот. Но в общем, это к сожалению, тот случай, когда обилие «разговоров» тексту скорее вредит (бывает, что нет, но не в этом случае) – с этими идеями все знакомы, а вот люди автору пока не то чтобы удаются. Ну и концовка несколько скороговоркой, словно автору не хватило дыхания, энергии – как и всему тексту – на одной «сабачке» далеко не уедешь.
Что хорошо – всякие мелочи, детали и приметы «нового времени»; герой-неудачник, сидя в такси, одновременно участвует в платном интернет-опросе, чтобы окупить поездку, бахилы не надеваются, а напыляются (ну, это, кажется, уже все отметили), ну и так далее. Ну, наконец, образ страны третьего мира, на гражданах которой первый мир обкатывает свои технологии (условно) катастеризма, и которая сама готова отдавать этих своих граждан «на опыты» сомнительным людям, скорее точен, чем фантастичен.
Вообще в этом году в списке немало сай-фая, опирающегося на социо-гуманитаристику. Это, по-моему, хорошо. Но это не лучший его образец, скажем так.
Евгений Лесин:
В принципе, написано автором все правильно: «Наверное, будущее так и наступает: на голову». И чуть далее: «Будущее одно на всех. Дуб – дерево, а будущее – обычное». Только это «чуть» растягивается на целый роман, полный лирических отступлений, рассуждений, размышлений. А ведь надо бы, как говорится, либо статья-эссе, либо жанровая повесть. Но нет – все гонятся за объемом, всем подавай премию «Большая книга» и экранизацию.
А что тут экранизировать? Обычная советская сатира и постсоветская антиутопия. Если убрать «фантастический элемент» и рассуждения вообще будет не так плохо. Почти Прилепин. Ну, лучше, конечно, литература будет, а не Прилепин.
А вот вам, чтоб не скучали в ожидании отложенного из-за зловредного ковида вручения «Новых горизонтов-2020», отзывы жюри премии. Будем выкладывать по подборке в день.
Алексей Музычкин. Легко любить тех, кто уходит… // Новый мир. — 2019. — № 3. (Номинировал Андрей Василевский)
Это прекрасная книга, и удивительно, что она не номинирована на прочие премии — на «Большую книгу» или там на какую-то премию имени Пятигорского за философский роман (такая премия была, но не помню, куда она делась).
Читатель наш мало подготовлен к такому чтению. Поэтому сначала автор в предисловии говорит о необходимости комментирования, а затем (в конце) объясняет смысл каждого из рассказов: вот «имажизм в комбинации с феноменологией», а вот это у меня «рассказ, обыгрывающий идеи экзистенциализма, но и полемизирующий с ними, размышляющий о концепции свободы в этом учении. Привычные оппозиции: добро — зло, свобода — несвобода, творчество — конформизм, воля — безволие размываются, разум-безумие в рассказе метафизически перетекают друг в друга, то расходятся, то сходятся, то меняются местами, то сливаются вместе». Ну и тому подобное далее.
Торопливый рецензент мог бы и ограничиться этими комментариями, но, заглянув в текст, обнаруживаешь очень интересный феномен.
Перед нами действительно чрезвычайно сложная структура текста типа «задрожал и погас в воздухе финальный аккорд», «словно кто-то делал порез на чистом теле, и кровь медленно появлялась из раны, доказывая, что именно густое гадкое содержимое сознания есть его потаенная суть», «в расстегнутой до пупа английской сорочке с запонками в виде массивных луковиц из литого серебра, болтающимися на разверзнутых, словно раны, рукавах». Закат описывается так: «Огромный апельсин падал в воду, замирая каждый миг бесконечно над дрожащим шелком красного цвета».
Верный заветам Шкловского, я пытаюсь понять, как это сделано, и, собственно, как делается философская проза на сложных щах.
Во-первых, это простой сюжет, действие может и не развиваться, но любое предложение оснащается избыточными деталями, от которых всякий ловец бабочек перевернётся в гробу.
Во-вторых, это причудливость (профессор Шмараков запретил мне при анализе, как он говорит «каждого самородка, лепящего три эпитета на существительное, вспоминать слово “барочный”»).
В-третьих, это намёк на начитанность, всё это: «тогда так Венера, что голос Креусы, жены Энея, становится пеньем соловья, и тихо поет Креуса Энею». Нечто античное, нечто европейское, венское кружево, лондонский туман, какой-нибудь немец наклонится и заговорит об экзистенции, даже нет, лучше — цумбайшпиль, бушует глаукома, чума, холера унд туберкулезен, он защищался шварце папиросен, его влекли цыгане или мавры, потом он был помазан в бакалавры. В общем, в этой книге сделано буквально всё, для того, чтобы простой читатель пыл поражён нецветущей сложностью и остолбенел. Всё серьёзно — от запятой до перечисления на полстраницы.
Читать это, конечно, решительно невозможно.
В «Мышеловке на меху», прекрасной книге Сирилла Норкотта Паркинсона, что является частью знаменитых «Законов Паркинсона», есть такое место: «Люди, склонные воспринимать себя слишком уж всерьёз, в результате смеются сами над собой. Об одном знаменитом дипломате рассказывают, что у него был свой опыт обращения с молодыми коллегами, имевшими обыкновение входить к нему в кабинет со слишком уж важным видом. Когда кто-либо из них направлялся к выходу, великий человек говорил: “Помните правило номер шесть”. На это неизменно следовал ответ: “Да, сэр. Непременно, сэр”. В дверях молодой сотрудник останавливался и спрашивал: “Простите, сэр. В чем заключается правило номер шесть?”
Дальнейшая беседа протекала таким образом:
— Правило номер шесть гласит: не принимайте себя чересчур всерьез.
— Да, сэр. Благодарю вас, сэр. А каковы остальные правила?
— Остальных нет» [1].
И да, тут повсеместный «пелевин» с экспериментами над абсурдом, колдунами и чекистами, торшером Мафусаила и прочим абсурдом. Но один Пелевин уже есть, и, гарцуя на своей лошади, кричит, что Боливар не снесёт двоих. Но я вовсе не пеняю автору, что причудливое не должно быть напыщенно-скучным, а просто пытаюсь понять, как работает такой метод описания действительности.
Но вот что мне кажется — у этой литературы есть свои, вполне новые горизонты. Эта серьёзность, которая кажется потешной, находит спрос, и это очень правильно.
С чем мы и поздравляем автора.
[1] Паркинсон С. Н. Мышеловка на меху. Пер. А. Графова, И. Гюббенет // Паркинсон С. Н. Законы Паркинсона. — М.: Прогресс, 1989. С. 302-303.
Евгений Лесин:
Перед нами сборник рассказов. С авторскими комментариями. «Комментарии к рассказам, — объясняет автор, — меня попросил написать один мой товарищ. Я сказал ему, что, на мой взгляд, новый сборник имеет больше ценности философской, чем художественной. Он же в ответ попросил эту ценность ему прояснить».
Лучше, конечно, начинать читать именно с комментариев. Потому что тогда и рассказы читать необязательно. Судите сами: «Имажизм в комбинации с феноменологией. Перекличка настроения героя с внешней средой, формирование феноменов вне героя его настроением». Или: «Еще один рассказ о цене истинной свободы — а также о том, что структуралистские оппозиции языка заставляют людей давать дискретные оценки феноменам — добра и зла, свободы и несвободы, красоты и уродства, любви и ненависти… В конце рассказа знак на блюде. Это знак того, что мы ничего не знаем о том мире, в котором живем, — и не узнаем, пока не решимся обрести свободу (которая вовсе не есть «благо» или «благость» в нашем обычном понимании)».
Или вот: «Рассказ о бессилии языка выразить реальность. Неизменная победа интенции (желания жить вечно, эгоизма) над попыткой сказать правду. Жестокий конфликт в психике писателя, попытка его убедить себя в полезности своей деятельности и своих сочинений для других, отчаяние в конце. Кашель как метафора раздирающей его необходимости сказать правду». Господи, метафору-то зачем разъяснять? Какая ж тогда перед нами метафора? Похоже, автор любит подолгу растолковывать суть анекдотов.
Единственный комментарий после которого хочется читать рассказ: «Постмодернистская шутка на тему «Леди Макбет Мценского уезда» Н. С. Лескова».
Сами рассказы, впрочем, не столь ужасающи, как кажется после чтения комментариев. Хотя ценность художественная этих рассказов, мне кажется, равна их ценности философской. Что касается «постмодернистской шутки на тему «Леди Макбет Мценского уезда» Н. С. Лескова», то – о чудо! – рассказ-то вполне приличный, даже можно сказать хороший.
Вообще-то участвовать в номинационном списке с целым сборником рассказов – неспортивно. В подборке текстов ведь всегда можно найти что-то интересное и занимательное, проигнорировав скучное и «чужое». А вот если автор изначально облажался в «большом» произведении, то читатель ему этой промашки не простит и книгу с легкостью забросит в дальний угол. Так что, А. Музычкин пошел по пути, дающему ему некоторую фору по сравнению с другими участниками номинационного списка «Новых горизонтов». Надеюсь, ненамеренно.
Другое дело, что и в этом сборнике с «новизной горизонтов» получилось не слишком хорошо. К фантастике большая часть рассказов имеет отношение «по касательной». Это такой вполне типичный постмодернизм. Кому-то вполне могло бы и «зайти», если бы не один момент – постмодернистские конструкты в своем привычном варианте все-таки предполагают самоиронию и юмор. Юмор автора для меня лично оказался каким-то слишком «перпендикулярным». Не оценил я его. И даже почти не нашел.
А насчет самоиронии совсем туго. Писать в предисловии к сборнику, что «главное, чего я во многих рассказах добивался, это появления у читателя некоего трансцендентного чувства через смущение его разума», это «слишком толсто, чтобы быть тонким». Звериная серьезность сквозит и в комментариях к рассказам, при том, что автор далеко не Борхес и не Кафка. А ведь там А. Музычкин «на голубом глазу» утверждает, что ведет «полемику с Ибсеном», «полемику с экзистенциализмом». Очень хорошо, может быть, и ведет. Только орать об этом в комментариях – значит, заранее провоцировать читателя на то, что он всерьез такую полемику не воспримет. Вообще комментарии, в которых якобы разжевывается «подтекст текста», совсем не то, чего ждут от подобных сопроводительных миниатюр в сборниках. Читающему интересно знать другое: в каких условиях, под влиянием чего в личной жизни и почему конкретно писателю пришла в голову тема того или иного рассказа. А уж в отсылках и аллюзиях и сами разберемся, без подсказок…
Но еще раз подчеркну – в сборнике каждый может раскопать для себя что-то любопытное. И пусть меня лично большая часть произведений оставила равнодушным, рассказ «Сокровище» запал в память. А это максимум того, чего можно требовать от короткого текста.
И тем не менее, автору все же либо надо стать «поближе к народу» и пояснее шутить, либо наконец вспомнить, что постмодернизм – это игра. А не проповедь банальных истин.
Екатерина Писарева:
«Легко любить тех, кто уходит» – это сборник, состоящий из 19 разных рассказов: о свободе и несвободе, о добре и зле, о принятии решений, о человеческой памяти. И все бы было не так интересно, если бы не авторский подстрочник, автокомментарий, данный в конце сборника. Вот он – самое любопытное здесь.
Автор подходит к делу серьезно – он подробно рассказывает читателям, как же следует понимать его тексты, через призму чего смотреть, какие языковые средства были использованы и чью философию он заложил в основу того или иного рассказа. «Имажинизм в комбинации с феноменологией», «буддийский апокриф», «победа интенции над попыткой сказать правду»… Как учили нас на творческих семинарах в Литинституте – тексты должны сами говорить за себя. Авторский комментарий в этом случае – либо признание собственного бессилия, либо неуверенность в умственных мощностях читателя. И то и другое – варианты не очень.
А еще я бы порекомендовала автору подумать над названием сборника – нынешнее настраивает читателя на сентиментальный лад, а не на философские поиски. И да, любить тех, кто уходит, – совсем не легко.
Ирина Епифанова:
Сборник рассказов (по большей части очень коротких), довольно разных сюжетно, впрочем, как мне показалось, к фантастике из них имеют отношение разве что пара. Но, вероятно, на номинатора они произвели столь сильное впечатление, что он не мог не выдвинуть, и я его во многом понимаю. Это правда очень качественная современная проза.
Рассказы импрессионистские. Буквально парой штрихов автору удаётся создать настроение. При этом есть в них что-то солипсическое, кажется, что каждый из них — часть какой-то внутренней работы, внутреннего монолога автора, изначально не предназначенных, чтобы попасть на обозрение окружающих. Возможно, автор это чувствует, поэтому вдогонку старается прокомментировать, пояснить, что именно он хотел сказать и как это должно восприниматься. Как ни странно, тексты от этого выглядят ещё «беззащитнее», а читатель может по-детски отмахнуться: «Да я и сам, без ваших объяснений, разберусь, я сам волен трактовать это так, как мне вздумается».
Сборник рассказов постоянного автора «Нового мира». Рассказы в экзистенциальном ключе разыгрывают ту или иную ситуацию, иногда бытовую, иногда драматическую, иногда фантасмагорическую, автор не ограничивает себя ни локацией, ни временем и охотно демонстрирует восхищенному читателю обильный культурный багаж… Это разновидность европейской литературы, причем вполне почтенной традиции — иногда с обращением к «русской экзотике». Это очень литературная литература, и дело даже не в том, что «новых горизонтов» тут нет – хотя лично я и усматриваю в текстах элемент стилизации и даже некоторой манерности, дай бог нашим фантастам так писать. Дело в том, что в прямом смысле фантастикой это не является. Сверхзадача тут явно другая. Премия «Новые горизонты» нацелена на поиск и поощрение текстов несколько иного плана, а наличие «подвижной реальности» еще, как мы знаем, не означает «фантастики».
Дисклеймер: отзывы я писал ещё до объявления результатов и снятия анонимности, так что извиняйте, если что) Я просто не успевал их причесать от состояния черновика до внятного вида. Хотел не выкладывать, но мне сказали, что всё же лучше поздно, чем никогда.
Итак, кратенько и зубодробительно субъективно. Поехали.
Love is
Этот рассказ – из тех, где всё будет плохо, просто чтоб всё было плохо, а если в таком тексте имеется положительный персонаж, то он будет с изъяном. Убогий, юродивый, не от мира сего, например; а в данном случае – инвалид.
По крайней мере, я встречал достаточно текстов, устроенных таким вот образом, чтобы начать складывать их в отдельную воображаемую папку.
Лежит на этом тексте тень одноногой собачки, неявная такая, но лежит. В стремлении создать драму авторы иногда перегибают палку
Дело в том, что мне вообще, как читателю, не за кого переживать в этом тексте. Куча неприятных и довольно типичных, а потому неинтересных, личностей. Ну плохо у них там всё, ну и ладно.
А может, завтра?
Это тот тип рассказов, которые маскируются под научную фантастику, ни в коей мере ей не являясь. Антураж – это, конечно, хорошо, инопланетная холодина, аварийная ситуация, скафандры, полевая экстренная медицина… Сам люблю.
Но – по факту тут просто мужик по какой-то причине переместился в кристалл или около того, а потом стал энергией и поселился в вездеходе жены. Если убрать отсюда фантастические слова и заменить их фэнтезийными – ничего не поменяется же.
Не то чтоб антуражная фантастика – это плохо, но рассказ сам по себе не вызывает ни капли доверия. Он как пластмассовые декорации недорогого старого сериала – вроде как пытается создать нужное ощущение, а не может.
Андроид Рублёв
Ну да, вот пафос в конце по контрасту с мелко-бытовушным началом – это не тот контраст, который я хотел бы видеть. Мне не нравятся оба цвета в этой палитре, я бы так сказал.
Но мне нравится сама идея и проблематика рассказа. Искуственное создание, считающее себя человеком – такое бывало уже не раз. А вот человек, полагающий себя андроидом – это любопытно. Хотя опять же, герой носит отпечаток ущербности. Тренд такой, что ли.
Ну и спасибо что никаких кристаллов и зеркал прямым текстом. Хороший подход к теме.
Во всю стену
Тема-то тут раскрыта прямо в лоб, прямее некуда, но всё равно изящно – когда буквальность доведена до того уровня, что это срабатывает.
Но есть у этого рассказа определённая проблема, как по мне. Вот присуща всему этому липковатая бытовушность, а так же точечное давление на жалость, когда всё плохо просто чтоб всё было плохо, чтоб накал страстей вышел посильнее. Как пример конкретно в этогм тексте: если выгнали из института – то сразу на панель, естесно, иначе драмы не будет.
Тут где-то явно пробегала та же одноногая собачка, что проскакивала тенью в «Лав из». Кажется, будто авторы боятся, что не смогу вызвать у читателя нужных эмоций, если не выкрутят ручку настроек посильнее. А такие перегибы выглядят именно как попытки вышибить слезу. При том что в жизни творится полно всякой жести, но вот ощущение некоей авторской нарочитости не покидает. Возможно, я не прав.
Возвращение
Вот снова я думал, что придётся ругаться: грязь, мелкость, липкость, бытовуха, явно подчёркнутая тупость и мерзость бытия. Клички эти дурацкие.
Но нет, рассказ закладывает очень плавную, жутковатую дугу, в нём внезапно обнаруживается и интрига, и тайна, и даже отблеск эпика, и прекрасный финал, без лишних пояснений, но расставляющий нужные точки.
Атмосфера удалась. Текст вызывает картинки в голове; этот лес где деревья растут друг сквозь друга – честное слово, было б больше свободного времени, я б его нарисовал.
Но – клички я бы поменял на какие-то более рандомные. Вся эта нарочитая насекомость снижает уровень. Как будто из пальца высосано. А этому рассказу такое не идёт. Рассказ клёвый.
Всем, кто слышит
Честно сказать, осилил текст я не с первого раза – дочитал до эротического пассажа о проломленных рёбрах, взоржал и закрыл. Ну правда, ну как так-то. Bad Sex in Fiction Award по вам плачет.
Но когда я вернулся к тексту, оказалось, что рассказ очень классный, сплав социальной фантастики, космофантастики и лавкрафтианства, при чём очень взвешенный и тщательно выстроенный. Конечно, интрига с тем, где находится зонд, раскрывается заранее, но вот финал я предугадать не смог. И здесь шикарнейший подход к теме – и оригинальный, и интересный, и фантастичный. Лучший на конкурсе. Только на любовных сценах немного побаивался читать, и после первой взгляд цеплялся за всякое вроде «гибкая, как молодая змея» (ну старая змея тоже вроде неплохо гнётся).
Вот можно же без кристаллов, без юродивых, без нагнетания слезовыжимательности, без псевдонаучной лабуды. Спасибо, получил искреннее удовольствие.
Карго-культ
Чёрт, ну шикарная же тема, и идея отражения через неё раскрыта небанально, но вот сам рассказ… Можно было придумать тысячу офигенных мелочей, можно было прописать потрясный мир и ярких персонажей, и острые конфликты, тема же — непаханное поле. Но рассказ получается очень условный, несмелый и довольно пластилиновый. Он несколько расползается и местами кажется совсем неживым. Внезапно одна из причин конфликта культистов и «богов» — золото, хотя ведь ну какую оно может иметь ценность для людей, у которых есть космический корабль? Непростительные агнисы и таурусы, во имя всех богов, нельзя просто маскировать овец и быков сомнительными словами, где проглядывают вполне земные корни! Вы фантастику пишете или что? Откуда такая нерешительность, разве не интересно придумать мир самому?
Понятно, что в рассказах с классной идеей можно инопланетность показать очень условно, как иногда делал Шекли и прочие ребята Золотого века, но ведь здесь не уровень Шекли (он, кстати, писал о инопланетном карго-культе в рассказе «Ритуал», например). Тут мы имеем море не самых интересных подробностей и событий при отсутствии такой уж яркой идеи. Увы, абсолютно любая статья про обычный, наш, земной карго-культ куда интереснее и экзотичнее этого рассказа. А ведь могло бы быть хорошо.
Катись, яблочко наливное...
Ну тут мне особо нечего сказать, по-своему приятная сказка ни о чём, которую я забуду уже завтра.
Марево теней
Хм. Это рассказ, у которого, по-моему, сбит фокус на целевую аудиторию. Идея об убийце подзадержавшихся воображамых друзей – очень хороша. Но для детского рассказа текст неизобретательно кровавый и тускло-мрачный, да и не слишком интересный. Жуть тут какая-то бытовушная: тот ножом, этот ножом. Для взрослого – он слишком беззубый. Парадокс.
Опять же, если главный герой — ребёнок, то призма детского восприятия не удалась. Он всё время кажется несколько отсталым – такой контраст даёт взрослый стиль изложения и детские поступки. Например, спрашивать у соседей, не здесь ли живёт неведомая девочка, называя её именами, которые сам же и придумал. Мальчик, ты в порядке вообще? По взросло оформленному внутреннему монологу казалось, что да, а тут внезапно вдруг нет. Сложно понять, сколько пацану лет, нету ощущения детскости фокала, как, например, когда читаешь Веркина.
Звать придуманную подругу разными клеевыми именами – хорошая фишка. Но в принципе рассказ безликий, как сам охотник за воображаемыми друзьями. А ведь такой классный персонаж обязан быть поярче. Увы, этот триллер на минималках — мимо меня.
Паладины
Хорошая штука, но только вот опять – золото. Странно, а чего было не выжечь всю планету орбитальными бомбардировками и выгрести эту руду, если она так нужна. Ну и кроме прочего – не легче ли добывать золото в космосе как-то иначе, чем затратной многолетней планетарной войной? Дело в том что золота полно и в необитаемых мирах. Один какой-нибудь астероид вроде Психеи 16 обрушил бы весь рынок золота и иных металлов. Вообще не вижу причины гоняться за золотом, которое в эпоху описываемых технологий явно утратит свою ценность. Вот поэтому в «Сокровищах Громовой луны» Гамильтона сокровищем выступает несуществующий и ненаучный, но интересный металл, и там веришь, что герои поставили на кон всё ради него. Ну представьте, если б в фильме «Аватар» люди на Пандору вторглись бы за золотом. И так дукрацковатое кино выглядело бы ещё глупее.
Очень спорно и утверждение о том что клоны не стоят ни копейки. Клоны всяко стоят подороже людей, потому что для их производства в любом случае нужно оборудование и сырьё, а люди просто так, бесплатно родятся.
Кроме того, война-то всё равно дело затратное. Хоть кого туда пошли людей, клонов, роботов, – оружие, снабжение, функционирование станции на орбите будет стоить очень немало. Не отобьётся всё это золотом. Если неохота придумывать очередной унобтаниум, может, стоит использовать как цель наживы хоть что-нибудь редкоземельное, а?
В общем, сам обоснуй в этом рассказе уступает интересной идее. Она слишком навороченная для такого банального дела, как отъём денег у инопланетного населения. Тут бы позакрученней сюжетную основу, чтобы сюжет лёг на неё без наятжек.
А, не подумайте, что я ругаю. Рассказ-то хороший. И драма здесь не за уши притянута, а проистекает из особенностей сюжета.
Песня о море
Меня всю дорогу не покидало ощущение, что я это уже читал. Вот равда, не первый и не второй раз мне попадаются рассказы о ребятах, которых тянет к водяному народу. Этот – далеко не самый яркий. Правда, его довольно приятно читать, тут как ни странно хорошо прописаны характеры и узнаваемые детальки, но только вот рассказ почти ни о чём. Опять же, юродивые ущемляемые герои мне немножко, как бы это сказать, поднадоели. Простите мне мой субъективизм.
Хорошей смерти, братья
Какя-то неинтересная вариация каких-то фоновых событий «Пространства» — не могу отделаться от этого ощущения. Политика, проблема отцов и детей, мятежные подростки… Я осилил текст только со второго захода.
Я несколько недопонял – кажется, у них открытое небо над головой? Церера же не способна удержать атмосферу, массы не хватит. Я бы не придирался к этому, если б мне понравилась сама история, но увы.
И вот тут я не соображу: «…говорят, на Палладе за счет вращения сделали гравитацию почти как на Земле. Комендант у них помешан на кофе — наверное, его достало ждать целую вечность, пока эта хрень заварится.»
А какое отношение имеет заваривание кофе к гравитации? Ладно бы там давление ниже было, да, при низком давлении вода закипает раньше, чем нагреется до сотни градусов, и таким кипятком сложно что-нибудь вменяемо заварить. Но гравитация?...
И кроме того. Ускорение вращения обеспечит увеличение центробежной силы, которое ощущалось бы как увеличение силы тяжести, скажем, на тороидальной космической станции. Но если ускорить вращение небесного тела, то ведь центробежные силы, норовящие вытолкнуть вас с поверхности, получат дополнительный импульс, и это будет ощущаться как дополнительное снижение силы тяжести! Если раскрутить Палладу вокруг оси, то для обитателей её поверхности гравитация уменьшится!
Если я кардинально не прав, поправьте меня; но этот рассказ – тоже не НФ. Он только притворяется, прикрываясь горстью астрономических названий.
Хрустальный лабиринт
Опять же, научного в этой фантастике не так уж много, но здесь это не плохо. Неоднозначный герой, интересные детальки, милая моему сердцу атмосфера космического я фронтира, как будто какой-нибудь эпизод космического сериала, который бы я посмотрел. Правда, тот случай, когда тема скорее мешает – ну вот опять приходится записывать кого-то жить в инопланетных кристаллах.
Цветочная ведьма
Так хорош начиналось, ведьмы, инквизиция, интрига. А слилось чуть ли не к ромфанту и закончилось практически ничем.
Не нужно давать героям всемогущества, тогда не будет нужды этак пинками направлять сюжет хоть в какую-нибудь сторону.
Резюмируя, хотел бы отметить некоторые вещи, которые меня беспокоят, так как носят характер тенденции.
Кажется, фантасты осторожничают, бояться цеплять острые темы, скругляют углы, уходят в условности, часто слегка маскируя земной быт квазифантастическими элементами.
Еще отметил какую-то неумелую подачу суровых или жёстких моментов, как будто к беззубым, вообще-то, текстам, как наклейку, лепят обсценную лексику и кровь, словно говоря: «вот, видите, у нас тут всё ого как серьёзно, на самом деле нет, но мы хотим, чтоб вы думали, что да». Возможно, большинство читателей моего отзыва подумают «да о чём он вообще толкует», но я не знаю, как ещё сформулировать это ощущение наносного. Как будто всякие моменты 16+ присобачены просто для галочки. Отвык я от такого в хоррорной тусовке. Там это как-то органичнее умеют, что ли.
Кроме того, заметно желание натаскать в текст побольше слезовыжимательных элементов, наградить героя судьбинушкой потяжче, а ещё лучше – физическими или ментальными увечьями. В итоге просто перестаёшь сопереживать и думаешь «да добейте вы уже его, этого героя. А мне дайте другого».
В завершение – напомню, что любое оценочное суждение субъективно, извините, если кого задел, и спасибо за конкурс и несколько клёвых историй, которые я с удовольствием прочёл.
облако тэгов
