4
С. Логинов: Так, что у нас дальше... К сожалению, вот уже присутствующий здесь человек... жалко... М*** М***. Дело в том, что первые вещи были откровенно слабые, теперь мы уже переходим к рассказам, где есть предмет обсуждения. Поэтому я тут сначала одного автора, потом второго... но решил, что вы, как человек сильный, выдержите (смеётся). Дано у нас тут два рассказа: *** и второй... как он называется, второй?
М.М.: ***.
С. Логинов: Вот-вот-вот, ***. Оба рассказа — научная фантастика, космическая фантастика, по своему направлению примерно то, что писалось в самом конце 50-х и в самом начале 60-х годов. Возьмите сборник «Дорога в сто парсеков», «Капитан звездолёта» и так далее, только берите там не рассказы Стругацких, самые ранние рассказы, которые мы, в общем-то, знаем, помним и любим, — а, скажем, Глеба Анфилова... и так далее. Не самые худшие авторы, но их произведения устарели сейчас абсолютно и кажутся невероятно наивными. А вот тут, М***, вы написали произведение, которое устарело за сорок лет до того, как было написано. И делается целый ряд ошибок — ошибки, которые очень любил когда-то делать, предположим, Александр Колпаков или ещё кто-нибудь — когда герои становятся в позу и начинают объяснять.
И плюс некоторые моменты... я понимаю, что вот когда герой ваш просыпается — прям-таки вот слышишь: «Не спи! Ведь сон — победа Энтропии чёрной!» («Сердце Змеи» все читали)... И вот он, «выпутываясь из тенет сновидений, с удовольствием ощущал». Вы не чувствуете несовместность этих слов? Если человек вырывается, силком вырывается из сна, а когда ещё «из тенет», то это он там бьётся, как в паутине, — создаётся образ некоего кошмара. А он — «с удовольствием». Либо он вырвался и с удовольствием ощущает: «Бог мой, всё, это был сон...» — но у нас ни слова о том, почему был сон... Но вы сами создали настроение этим словом. А вот это нужно близлежащие слова... рассматривать их настроение: вот это делает настроение такое — а это делает совсем другое. Тогда либо вы их противопоставляете, если это входит в ваши планы, либо вы их разводите, выбираете какое-то одно из этих слов. Но подряд — пусть будет и жук, и муравей — подряд получается странно и смешно.
Кстати, вот опять я вижу слово «Пространство» с заглавной буквы. Понимаете, это значит: «Мы полетели в ПРОСТРАНСТВО» (восклицает) — начинает выглядеть смешно.
А вот фразка: «Считалось хорошим тоном знать имена хотя бы первой тысячи самых ярких огней вселенной». Ну, во-первых, «имена» это имена собственные, тут «названия» — но вы имеете право, если вы к звёздам относитесь как к чему-то живому и хотите создать это настроение у читателя, вы можете употребить слово «имена». Но вы-то в дальнейшем этого не делаете — и, следовательно, довольно опасный приём используете впустую. А впустую опасные приёмы использовать, наверное, не следует, это всё равно как когда я впервые взял пастушечий кнут и попытался им щёлкнуть, я так щёлкнул себя по затылку, и мне сказали: «Хорошо что по затылку, а вот сюда бы чуть вбок — ухо бы лежало вон там». Вот опасные приёмы — они отрубают автору уши.
Так, что у нас здесь ещё? А вот у нас диалог, герой с героиней встречаются: «Здравствуй, мы сегодня куда-то собрались?» «Мы собрались на Землю, планету, откуда мы с тобой происходим». «Да, это наша прародина». Как по-вашему, это влюблённые разговаривают, собираясь: «Так, где мы воскресенье-то проведём?» — или это сообщение читателю? «Люди давно в космосе, но эти двое собрались на Землю, кстати, дорогой читатель, не забудьте, что они земляне, и поэтому...» Вот это — уже неинтересно, плохой способ. Как теперь объяснять, как показать читателю, что это земляне, которые вздумали припасть к корням своим, — это не моё собачье дело, это собачье дело автора... — вообще писать это занятие собачье, собачья работа — но так не делается уже пятьдесят лет просто потому, что над этим смеются, вот в чём беда.
Вот как только «быстрым движением Вадим сформировал из воздуха два кресла и столик, набрал на личном блоке коды закусок и напитков» — ну-ка, любители фантастики 60-х, как мы там видим: приходят и немедленно начинают где-нибудь коды набирать? Это Варшавский в «Молекулярном кафе» высмеял ещё в 64-м году. В 64-м это было уже объектом пародии — и вдруг в 2009-м вы даёте это на полном серьёзе. «Нажал на несколько клавиш» — да, понятно, что в далёкие времена там будет что-то... вряд ли будут таскать с собой пультики через тысячи лет, когда просто силой воли переносятся по вселенной, но будут при этом таскать нечто, на чём набираются какие-то комбинации клавиш. Что будет — не знаю, но не вот эти штуки, которые уже сейчас устарели, и обходятся на сенсорном... вот у меня здесь (показывает на тачпад ноутбука) уже мышка без всяких клавиш.
Дальше. Штампы, штампы: «зелёные холмы», «яркое голубое небо»... ну конечно, какое небо? «Какое небо голубое...» Между прочим, Лиса Алиса тоже... пародийная уже была песня. Русский язык замечателен необычайным богатством прилагательных и вообще всяких степеней сравнения. Мы уступаем западноевропейским языкам в глаголах: у них там времён немыслимое количество, действий всяких давно законченных и только что начавшихся — у нас этого нет. Но зато у нас такое количество суффиксов, у нас такое количество прилагательных (специально: суффиксы — это не слова, это части слов, но они помогают тоже делать новые слова). Мы их обходим по богатству терминов — и почему-то используются как у какого-нибудь американца семь монохроматических цветов, а также чёрный и белый. В своё время Томаса Диша мне давали редактировать, я прочитал статьи о нём — то есть к чему мне приводить; читаю о нём, что у него «необычайно богатая палитра»... прочитал: семь монохроматических цветов, чёрный, белый, серый и один раз цвет индиго. Я тогда решил: ну, раз богатая у него палитра, то богатая палитра, не знаю, можно ли или нельзя чужую переводную вещь, но у меня там не было просто «жёлтый» — я давал там и «соломенный», и такой-сякой... не было просто «зелёный» — но был и «изумрудный», и «малахитовый», и «смарагдовый» и даже «хаки», который непонятно какого цвета... вроде бы хаки у них есть, а цвета такого ни разу не встречал в переводах. А здесь если небо, то голубое, если холмы, то зелёные.
Товарищи попадают на Землю, выясняется, что они на Землю в первый раз попали, там красиво, природа, всё уехало, их даже комары покусали. Автор пытается интересно как-то показывать человека, впервые оказавшегося на Земле, увидевшего то, о чём не знал... ой, покусали комары, вот они комары, ишь ты, какие комары, поймал, даже показал, почему жужжит... «Ой, а вот это что за комарище?» — а это не комарище, это кузнечик. Вот это моменты милые. Это показывает, что в принципе тема-то имеет право на существование, то есть люди, давным-давно покинувшие Землю и прилетающие туда изредка приникнуть к корням, — да, оказывается, что-то забыли, что-то не так, всё это очень забавно, автор показал: вот есть такие моменты, есть такие живинки. Но хотелось бы: а) чтобы этого было больше, чтобы б) (именно это) отсюда что-то следовало — вот этот момент, предположим, если он для вас важен... если у вас что-то другое важно, то пусть оно будет, но если вот это вот вы отыграли, чтоб оно отыгрывалось хорошо, до самого конца.
«Что там, город?» «Город, множество сооружений». «Да, там люди жили, укрывались от непогоды, работали, развлекались...» — и вот нам опять вместо разговора двух влюблённых идёт лекция. Не надо.
Ну и конечно «зазвенел сигнал личного блока Мануэллы», таскают с собой, значит, эти самые пейджеры. А если они силой воли переносятся по галактике, то неужели они не могут силой воли побеседовать, или ещё что-то как-то где-то? Более того, звонок этот самый — там какие-то свои неприятности, что-то очень большое летит... одно дело, когда человек встал и пошёл пешим по конному через «Пространство» с заглавной буквы — другое дело, что-то большое тащат, значит, нужен какой-то корабль. «Причалил транспортник внешнего Пространства, у него несовмещение по энергетике». Начинается технический разговор вот этой самой девушки со своей напарницей: «Ты корректор запустила?» «Запустила, он выдаёт ошибку». Как по-вашему будет сейчас ремонтироваться эта ошибка, исправляться? «Перебрось третий тумблер левой группы и выведи стрелку фазера на четверть». Ну... Простите, но это же... Вот в 50-е годы эти тумблеры перебрасывали.
М.М.: (Неразборчиво, что-то про ремонт компьютера.)
С. Логинов: Да я знаю, мне тоже, когда что-то не получается, говорят: найди там вот такую вот картиночку, нажми на неё, кликни по ней два раза, ага, появилась такая-то табличка, найди там вот такую-то надпись и кликни по ней три раза. И я это всё послушно делаю на уровне этого самого...
Из аудитории: И всё равно не получается?
С. Логинов: Всё равно не получается, совершенно верно. Но это явно не далёкое будущее.
Так, вот он комарище у нас появился... Идут, идут, идут... «Вот, это храмы». «Религия?» Я понимаю, что в будущем никто уже верить не будет, я сам, так сказать, атеист, — но зачем вот эта экскурсия с объяснениями? Опять лекция? Как только лекция начинается, становится сначала смешно, а потом уже усталость некоторая, уже не очень смешно.
И снова видим... Я просто время от времени сейчас смотрю, где у меня помечено, это моменты, которые меня чем-то дёрнули и так далее. «Кругом обступали огромные, изумительно прекрасные здания». Ну, во-первых, «огромные, изумительно прекрасные здания» — это такой штамп, что начинают зубы болеть. Во-вторых, чтО они обступали? В-третьих, «кругОм» или «крУгом» обступали? Фраза построена так, что даже из контекста не понятно, «кругОм» или «крУгом».
М.М.: «Вокруг»...
С. Логинов: Вот это надо было делать во время работы над рассказом. Когда-то, когда меня самого вот так вот драли «фейсом по тейблу», я слышал некоторые такие вот забавные вещи. Человек, автор должен сам издеваться, смеяться над своей рукописью, над своим рассказом — иначе читатель будет смеяться над автором. Не допускать. И потом, есть такой момент: если фраза может быть понята неправильно — она будет понята неправильно. Поскольку весь спрос с автора — а с читателя спроса никакого. Читатель может сказать: «Ку-ку, а я вот так понял!» — и всё. Потребитель всегда прав.
Из аудитории: Скажите, пожалуйста, а слово «обступали» не подразумевает под собой, что «кругОм» и «крУгом»? Это не является лишней информацией?
С. Логинов: Вот. Вот-вот-вот. И самое главное: чтО они обступали. Или: как они обступали. Или: кого они обступали. Фраза построена коряво во всех смыслах. Поэтому я её и сделал бирюзовой... такая вот «бирюзовая фраза». (Бирюзовым С. Логинов помечает в рукописях слабые фразы, зелёным — сильные фразы.)
А. Кубатиев: «Яшмовая», «яшмовая», как говорят китайцы.
С. Логинов: А вот появляются, простите пожалуйста, другие люди, просто уже неземная... другое человечество. Здесь мы сразу видим, что автор нежно любит Ивана Антоновича Ефремова, придерживается его точки зрения — его право. Ну, значит... «Напарник, — говорит, — убежал к Сириусу за консервантом...» (Смех в аудитории.) Я не виноват, так написано. «А вы, я чувствую, с этой планеты?» «Да, наши предки — земляне». Так, значит... Описание, где же... этого самого, с планеты Виффара, третьей планеты Ляриума... «У него был лысый череп, овальное лицо с шафрановой кожей, глаза, напоминающие дольку апельсина». Если уж инопланетяне — то у них вот такие вот глазища. Вот с тех самых времён, с той самой «Аэлиты» глазищи у них всех вот такие. Ладно.
Описание того, что красота, тем не менее, всегда красота... «Ваши люди что только не проделывают со своими волосами, особенно женщины»... Так, так, так... Ага, вот! А вот вдруг начинается политическая публицистика! Какая может быть публицистика в том далёком, много тысяч лет прошедшем будущем? Чубайса туда... (смех в аудитории) сюда!.. «Такое бывало и у нас, — сказал хранитель. Девушка сдвинула брови, лихорадочно припоминая школьную историю планет». Школьная история планет... «Это враги, завоеватели?» «Нет, свои: властители и коммерсанты!» (Смех в аудитории.) Вот делать им больше нечего, как в далёком будущем вспоминать коммерсантов. «...Коммерсанты!» «А зачем?» «У одних были идеологические интересы, у других — коммерческие, ради личного обогащения, материальная выгода». «Невозможно понять, и нет необходимости понимать. Враги Красоты» с заглавной... «Враги КРАСОТЫ!!!» (восклицает громко.)
Знаете, вообще когда люди начинают говорить о «Красоте», о «Разумном», «Добром», «Вечном»... «Их забудет иной на высоком посту», помните, у Шефнера? «Словом можно убить, словом можно спасти»? Вот как только заглавные буквы — значит, ложная многозначительность.
Так... Ну, значит, не все ушли в космос... У Ефремова же был Остров Забвения, ну и здесь тоже: «Даже сейчас по планетам рассеяны мелкие посёлки, одинокие жилища, разумеется, окружённые... заботами и гарантиями Галактического Человечества». И «Человечество» с заглавной буквы, и «Галактическое» с заглавной буквы.
Из аудитории: А «гарантии» с маленькой...
С. Логинов: Но, тем не менее, погоды они не делают, поэтому: «На планеты вернулась великая ТИШИНА!!!» (восклицает громко.) Если слово «тишина» писать с заглавной буквы — она перестаёт быть тишиной. Тишина — она без экстаза. «Великая тишина» (говорит тихо.) Попробуйте это написать с заглавной буквы, просто прочитать своё собственное произведение вслух разными способами, я это многократно на своих мастер-классах говорил. Читать: если короткие фразы — обрывисто, если длинные — то о-очень тягу-уче... и так далее, медленно. Смотреть: если это выдерживает — значит, ничего; если к концу длинной фразы забыл, о чём было начало, значит, фраза никуда не годится, берите топор, рубите на куски. У вас фразы приблизительно выдержаны, поэтому я этого приёма сейчас не показываю. Но, тем не менее, есть. И попробовать читать максимально без выражения — и всё равно должно звучать; и второе — читать с выражением. Вот в данном случае, заглавные буквы — как только вы начнёте подчёркивать слова с заглавных букв, у вас превратится рассказ в то, что он сейчас и представляет собой, в пародию на себя самого.
Из аудитории: Как можно акцентировать слово «тишина»?
С. Логинов: (Читает с выражением, тихо) «И на планеты вернулась... великая... тишина...»
А. Кубатиев: Тут уже достаточно сильный акцент.
С. Логинов: Или: «На планеты вернулась... ВЕЛИКАЯ!.. ТИШИНА!!!» Когда с заглавных букв, значит, надо с экспрессией. И вот попробуйте представить себе «ТИШИНУ!!!».
Из аудитории: А если она с маленькой буквы, её как-то акцентировать можно?
С. Логинов: А это уже — сам по себе.
А. Кубатиев: Бунин умилялся фразе «тихо было в уездной России», у него горло от неё перехватывало. Всё. Ничего больше, все акценты встали сами. Главное, что слова в нужном месте в нужное время.
С. Логинов: Так, и ещё: не надо доверять спеллчеккеру, он вас подведёт, вычитывайте опечатки всё-таки внимательней глазами. «Теперь целый день будет думается, от чего мы ушли». Наверное, «думаться»?
М.М.: «Думаться», да.
С. Логинов: Но у вас «думается».
М.М.: Опечатка...
С. Логинов: Да нет, это я понимаю, но просто когда включена проверка грамматики, он у вас подчёркивает, и вы привыкли опечатки... привыкает, это уже не зависит от автора, привыкает человек искать опечатки только в подчёркнутых словах.
М.М.: Я им никогда не пользуюсь.
С. Логинов: Ну, значит, это нечаянно, но, тем не менее, кто пользуется — лучше во время работы это безобразие отключить.
А. Кубатиев: А что он делает со знаками препинания — это полный финиш.
С. Логинов: Да, знаки препинания он считает нужным ставить так, как хочет. Единственное, что я делаю, это когда заканчиваю произведение, я потом включаю, и тогда начинается пиршество духа. Когда он говорит: «Неопознано: Агния Барто. А замените-ка вы это на: Агония Бар-то». «Неопознано: поймал попутку», предлагаемая замена: «поймал поп утку». И, конечно, жемчужина моей коллекции — это рассказ был «Змейка», там много о камнях самоцветных: «кристаллик венисы, что в девичьи перстеньки вставляют» — предлагаемая замена: «пенисы, что в девичьи перстеньки вставляют». Не доверяйте этому зверю.
А. Кубатиев: Если хорошей работы — то почему бы и не вставить?
С. Логинов: Ну ладно. И вот после этого герои наши беседуют о любимом авторе автора, Ивана Антоновича Ефремова разбирают, вспоминают... вот плохую вы услугу оказываете Ивану Антоновичу. Он действительно сам немножко уже сейчас устаревший, но когда вы начинаете сейчас писать в его стиле, да ещё и поминать его, то вы как бы выставляете его на посмешище. Когда человек берёт сейчас читать ефремовское произведение какое-либо, он понимает, что он читает книгу, написанную пятьдесят лет назад, он видит её в контексте истории (если это грамотный читатель), он знает, против чего выступала, за что боролась «Туманность Андромеды», и поэтому он прощает ей и некоторую ходульность персонажей, и лозунговость вещей — потому что без лозунга она не пробилась бы и не сломала бы эту стену — Ефремову это прощается. Но это не прощается автору сейчас, потому что перед Ефремовым стояла стена, и ему её надо было пробить, а перед вами-то стены нету, и вы начинаете в этой ситуации напоминать мима, который борется с какой-то воображаемой стенкой.
Ну, опять диалог. «Кто ностальгирует — идёт работать в Службу Планет». Ну ладно... «Да, хранители, биологи, планетологи... историки — как мы с тобой. Большая часть нашей науки — это история планет». «Пока что». Два историка будут так говорить? Это они сообщают нечто читателю. Ни одного живого диалога на весь рассказ. Ни одного.
А вот хорошая фраза: «У нас полная галактика младших цивилизаций». Ну ладно... «Цивилизаций много, начинается скрещивание, и мы видим...» Вот зачем вы такое написали? Значит, «...пассионарность, она ещё увеличивается от смешивания разнопланетных кровей...» Тоже нашли о чём влюблённые беседовать во время уикенда. «Да, от влюблённостей — масса генетических экспериментов».
А. Кубатиев: Подмигивая, они это говорят подмигивая.
С. Логинов: Ну пусть он тоже подмигивает, ну не смайлик же ставить, нет там подмигивания.
М.М.: Да это же историки между собой беседуют, это не влюблённые.
С. Логинов: Хорошо. Молодой симпатичный историк с молодой симпатичной историкессой, причём историкесса впервые в жизни является на планету, историей которой она занимается...
Из аудитории: ...и вспоминает школьный курс истории...
С. Логинов: ...и начинают вспоминать школьный курс истории, ещё употребляя, простите, такое странное словосочетание как «масса генетических экспериментов».
М.М.: Это он со своим отцом беседует, с историком. Девица — она не историк, она оператор.
С. Логинов: Так, «однопланетники»... А вот у нас поминаются, конечно, Циолковский, Гагарин и Ефремов... и Красовская. А вот кто такая Красовская — я не знаю.
М.М.: Это моя героиня, из других произведений...
С. Логинов: Ага. Ну ладно. Потом рассказывают, как они обустраивают планету... ой, не планету, а галактику... и обустраивают они её ну совершенно так, как это делает Снегов в «Люди как боги». Нравится вам этот роман, да?
М.М.: Неплохой, в принципе. Конечно, со своими там... недостатками.
С. Логинов: Ну ладно... «Диффузная материя»... дело в том, что диффузная материя на 90% состоит из водорода, поэтому кремниевой пыли там...
М.М.: А мне всегда казалось, что там много кремния.
С. Логинов: Тем не менее, диффузная материя — это просто тоже более густые количества... бОльшая концентрация водорода. Да, там есть некоторое количество и железной, и кремниевой пыли, но в основном... если уж говорить о твёрдых частицах, то это всё-таки железо будет. Ну ладно, пускай. Они собирают эту диффузную, делают планеты, расчищая таким образом туннели для звёзд... Ладно, хочется автору эту сомнительную гипотезу, что ледниковые периоды — это из-за того, что мы попадаем в разные туманности, и до нас Солнце плохо досвечивает — пускай. Это, так сказать, имеет право.
«Высокий, поджарый...» Кто может быть высокий и поджарый?
Из аудитории: Конь. Волк.
А. Кубатиев: Историк.
С. Логинов: Конь, волк... Вот один злобный профессионал говорит: историк. Двойку тебе! Пилот.
Ну вот. Как работают люди далёкого-далёкого будущего? «Мы видим: защиты у нас нет. Мой бортинженер хватает монтажный ключ и взламывает...» Ну простите пожалуйста, он же не сантехник XX века! Я понимаю, что у него, конечно, ключ с лампочками, мигающими на ручке газа, но всё равно, ну нельзя же так смешивать! Если уж вы пишете далёкое-далёкое будущее, пусть оно будет необычайным во всех своих проявлениях.
М.М.: Но чтобы читатель понял?
С. Логинов: А вот это уже не моё собачье дело, это собачье дело того, кто занялся этим собачьим делом. Так, ну ладно. Радуги... Смотрят, как летят какие-то другие цивилизации, и говорят: «Вот ты, как они рискуют в пространстве-то летать, мы вот в подпространстве, нам хорошо, а они ой рискуют, рискуют...» Сразу вспоминается: есть у Рыбакова такой рассказ, много ещё такого рода рассказов, как суперцивилизация смотрит... в конце концов — «Чья планета?» Бориса Штерна. Понимаете, всё-таки за те пятьдесят лет, что прошли с того момента, когда этот рассказ мог бы существовать, фантастика отработала уже такое количество сюжетов, что становится несколько тяжело.
Кончается тем, что один из героев поворачивается, идёт дальше строить прекрасное будущее, прямо, так сказать, по... Ему говорят: «Может (неразборчиво), ещё чего-нибудь?» «Не, — говорит, — так дойду». И отправляется по пространству. «Шаги идущего отдавались гулко, как в огромном зале, постепенно затихая вдали». Честно говоря, сюжета как такового, вот этого самого катарсиса — мы не видим. Герои... ничего: он пришёл, он сообщил нам несколько своих взглядов, мнений и так далее, причём достаточно ходульных, и ушёл, пока его шаги не затихли вдали. Рассказ оказался незавершённым сюжетно.
(Продолжение следует.)
цитировать
свернуть ветку
