Филип Дик был очень талантливый и добрый. Но очень мягкий и слабовольный. И любил иногда позволить себе лишнего. С одной стороны понятно — расслабляться как-то надо. Особенно после его романов. От чтения-то его книг отдыхать надо, а уж от написания — и говорить нечего. И ладно бы стопочку-другую пропустил — и баюшки. Только вот если ему «в нос попадало», то он «слетал с катушек» и употреблял до тех пор пока не упадёт, или пока не повяжут. А уж если глаз зальёт, то начинало ему мерещиться чёрт-те что. И, вдобавок, буен во хмелю бывал, ох буен...
И вот однажды, на какой-то фантастической тусовке познакомили Фила с Фрицем Лейбером. Ну, казалось бы — что такого? Просто представили друг другу коллег-фантастов. Ан нет — зациклился Дик на имени нового знакомца. И так-то к немцам большой любви не испытывал, а тут на тебе — настоящий живой Фриц. Ну и начал Дик Лейбера доставать. И «Шпрехен зи дойч?», и «Гутен таг!». И допытывался на чьей стороне во Вторую мировую воевал, и о родственниках в Германии справлялся.
А уж после того, как Фил подкараулил Лейбера при выходе из туалета и «Хенде хох!» ему в ухо проорал, хозяева тихо и вежливо попросили Дика покинуть мероприятие. Ну, Фил, естественно, ни в какую. Но фантасты ведь ребята крепкие, скрутили собрата по перу и на лужайку перед домиком переместили. Дик только и успел крикнуть на прощание Лейберу «Гитлер капут!»
Лейбер уже немолод был, расстроился. Хозяева вечеринки его еле-еле валерианкой отпоили.
Ну а обиженный антифашист Филип Дик отправился по знакомым жаловаться на несправедливость и насилие. Он по пьянке любил друзей навестить даже и без повода, а тут-то как раз повод немаловажный нарисовался. А стемнело уже, люди добрые спать готовятся.
Ну Дику-то всё равно который час на дворе. Стучится к Азимову. Ну а тот, увидев поддатого Фила на крыльце, даже и разговаривать долго не стал, знал уже чем всё обернуться может, —
— Всё нормально, — говорит, — баиньки, баиньки пора, коллега.
И дверь запер.
Дик к Желязны ринулся. А тот, помня про вдохновение и вовсе прикинулся, что его дома нет.
И такая же неудача постигла Дика и у Кларка, и у Хэтберта, и у Саймака (этот после рыбалки вообще от Фила, как от огня шарахался). Короче везде, куда бы Дик ни ткнулся в тот вечер получал он от ворот поворот. Знали, знали коллеги Дика нетрезвого, и никто с ним не хотел связываться, когда он в таком состоянии.
Да. Ну в конце концов антифашист Дик понял, что пожаловаться сегодня никому не удастся. Решил добавить, пошёл в бар, взял полпинты виски. И за стаканчиком, путём несложных умозаключений пришёл к выводу, что все-все его знакомые на стороне этого Фрица и немцев, сочувствуют поверженной Германии и вообще — тайные нацисты. А посмотрев посторонам, догадался, что у всех посетителей пивнушки, с внутренней стороны воротника нацистские партийные значки пришпилены. И только бармен на демократа истинного похож.
Сам даже обалдел от такого открытия. Перепугался, и по-быстрому виски допив удалился из гитлеровского гнезда.
По улице идёт и всех встречных предупреждает, —
— Нацисты в городе! Фашизм голову поднимает! Мы все под колпаком у Мюллера!
Народ от него, конечно, шарахается. А один особо нервный товарищ в полицию местную позвонил — общественный порядок, мол, вопиющим образом нарушается. Примите, мол, меры, а то честным трудящимся по улице спокойно не пройти.
Копы быстренько среагировали. Патрульная машинка примчалась почти сразу. Двое к Дику подходят, —
— Пройдёмте, мистер...
А у Дика-то одни немцы в голове, да ещё и темно на улице. А мужики в чёрном, ну не иначе — ГЕСТАПО. И тут-то до конца уверился Филип, что Америку Германия оккупировала.
Заорал что-то про права человека, про стопроцентного американца... А копы в Штатах люди простые, книжек не читают, писателей в лицо не знают — ну и успокоили демократа нетрезвого дубинкой. И в участок отвезли. Там Дик в обезьяннике до утра проспался. Очухался, отрывочно вспомнил как накануне чудил. Башка трещит — и от выпитого, и от полицейского «успокоителя».
Ну, протокол, конечно, составили. Дик штраф уплатил немалый. Домой пошёл.
Друзей, знакомых (кого вспомнил) обзвонил — повинился в дурном поведении. А те уж привыкли к такому Дику — простили, конечно. Узнал телефон Лейбера. Хоть и стыдно было, а пришлось объясняться и снова прощения просить. Фриц отходчив был — обещал не сердиться. Но пожурил, конечно, Дика по-отечески.
А Филипа бред, про нацистов в Штатах, вдохновил. Ну и написал он по мотивам этой пьянки «Человек в высоком замке». И во время работы над книгой ни капли в рот не брал, только кофе и чай.
Роман большой успех имел. Да и по сей день люди читают...
цитировать
свернуть ветку
.
