11. Очередной фрагмент литературного обзора Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz, опубликованный на стр. 71—72, носит название:
«Молодой человек с горячим темпераментом (…) задорный, драчун, бретер, резал словно бритвой своим неслыханно острым пером, которого все боялись, обольщал, несмотря на свою неказистую внешность, женщин одну за другой, резался в карты, пил мало, однако появлялся много где, поскольку был центром притяжения на всех приемах, много зарабатывал, всегда великолепно одевался, всегда был очень элегантным и, по сути дела, имел прекрасные манеры». К описанию Ирены Кшивицкой следует добавить, что этот человек был символом и культовой фигурой предвоенной литературной жизни, и кроме того, что был писателем, поэтом и критиком одновременно, он открыто заигрывал с фантастикой.
Обожал Уэллса. Не любил Хаксли. Написал две книги, которые являются одними из самых выдающихся довоенных футурологических романов. О ком идет речь? Об Антонии Слонимском.
В 2123 году мы можем смело сказать, что для нас нет тайн в мире дематериализации
Творчество Герберта Уэллса в значительной степени повлияло на всю фантастическую деятельность Слонимского. Скамандерит соглашался с большинством взглядов английского писателя и очень высоко ценил его произведения: «Великий (…) Уэллс обладает абсолютным воображением подобно тому, как встречаются люди, обладающие абсолютным слухом» — писал он. Можно смело сказать, что над Вислой Слонимский был самым страстным фэном Уэллса. Он считал его прямо-таки недооцененным спасителем человечества: «Выступая недавно по английскому радио, великий Г.Дж. Уэллс дал пару разумных инструкций по упорядочиванию общественной жизни». Слонимский, иронично относившийся к окружающему миру, даже говорил об Уэллсе, как о премьер-министре мира или хотя бы Европы. «Международное правительство, во главе которого должен стать Г.Дж. Уэллс, имело бы еще много прекрасных задач для решения». Однако он прежде всего видел в нем лауреата Нобелевской премии, и это в двух категориях: литературной и мира. «Можно сказать, что сам статут этой премии задумывался с мыслью о Г.Дж. Уэллсе».
Поэтому нет ничего удивительно в том, что «Торпеда времени» (“Torpeda czasu”, 1923) – первый фантастический роман Слонимского, был вдохновлен творчеством Уэллса. Ибо автор использовал в нем сюжет путешествия во времени – из будущего в прошлое.
Четверо путешественников из 2123 года: профессор Панктон, конструктор титульной торпеды, его дочь Хэйдни, историк Толн и непредусмотренный программой путешествия журналист Херси – отправляются в наполеоновскую эпоху, чтобы «прервать огромную цепь преступлений и упадка, тянущуюся со времен Наполеона через европейскую войну и последовавшие американо-европейские войны вплоть до последней войны Востока с Западом, и облагородить определенные карты в истории цивилизации». Однако из-за ошибки в расчетах они попадают не в 1795 год, когда обезвреживание Наполеона казалось самым простым и легким предприятием, а в следующий год. Из-за ряда осложнений путешественники во времени оказываются вынужденными все более глубоко вмешиваться в течение истории с помощью как техники (используя боевые отравляющие газы, взрывчатые вещества и “электромонические волны”), так и политики – профессор Панктон из положения политического советника переходит в положение фактически нового диктатора.
Экспедиция терпит крах, а фантастический костюм романа прикрывает элементы философской притчи и служит презентации взглядов автора: «Творения человеческого гения лишь в руках справедливых и мудрых <людей> приносят благословенные плоды». Ибо Слонимский, как и Уэллс, не верил в осчастливливание человечества путем цивилизационного прогресса и навязывания новых общественных форм; считал более важным самоусовершенствование человека и углубление его знаний.
Правда спустя много лет автор назвал свой роман «незрелой шалостью», однако его оценка кажется несправедливой – читаемая ныне «Торпеда времени» устарела в гораздо меньшей степени, чем другие романы из чулана. Кроме того, как писали критики, стоит эту книгу «читать также ради нескольких фрагментов, окутанных чарами характерной для Слонимского нежности, и ради прекраснейшего образа Хэйдни, самой славной из героинь фантастических романов».
Того и гляди на наши головы свалятся воины той античной эпохи
Решительный антитоталитаризм и пацифизм Слонимского, хорошо заметный в «Торпеде времени», еще более выразительно проявился в его романе «Два конца света» (“Dwa końce świata”, 1937).
Безумец Ретлих, владелец земельных наделов в округе Рубен, хочет ликвидировать человечество с помощью Голубых Огней: «Через три дня, считая с нынешнего, то есть 30 июня, точно в 6 часов я нажму некую металлическую кнопку, кнопочку, кнопюшечку в моей мастерской – и вы все перестанете существовать. (…) Как только часы пробьют 6 часов, все люди во всем мире должны взметнуть правую ногу вверх и заорать: “Гип, гип, Ретлих”. А потом сдохнуть». Предлогом для геноцида выбран отказ английской издательской фирмы напечатать сборник сатирических стихов Ретлиха «Словарный позорный столб» и его же поэмы прозой «Бледно-зеленые». Однако Ретлих планирует отнюдь не просто месть – на руинах старой цивилизации должна вырасти новая цивилизация, «вытащенная из болота мистики, искусства, юмора и всевозможных растлевающих психику миазмов». Поскольку нордическая раса заражена юмором, его выбор падает на лапландцев. Однако, благодаря случайности, избежать гибели удается еще нескольким людям. Один из них – продавец книжного магазина Хенрик Швальба, который ненароком уснул в сарае, а проснулся уже в опустошенной Варшаве, оснащенный лишь романами Пруста, «Куклой» Пруса и пачкой сигарет “Chesterfield”, лежащими в сумке. Бродя по городу, этот Робинзон натыкается на своего Пятницу по фамилии Хомяк. Это типчик родом прямиком из Веха («Чтоб мне сдохнуть, живой человек, боже ж ты мой, мать твою так, да откуда ж ты тут взялся, фраерок?»).
Некоторое время спустя к ним присоединяются юная цыганка Зина и сбежавшие от похитивших их рубенитов (то есть подчиненных Ретлиха) профессор Панкхерст и его ассистентка мисс Уолкер. Тем временем оказалось, что группа рубенитов взбунтовалась против своего вождя и сбежала в Варшаву, где установила свои порядки, заключающиеся помимо прочего в разрушении старых мостов и наведении новых. Там же свершается кульминационное столкновение техники и силы. Когда Ретлих, облаченный в тогу и с лавровым венком не голове, атакует бунтовщиков, декламируя им современную танка, их предводитель ударом палицей повергает его наземь. «Великая и кровавая комедия Ретлиха завершилась. Новый Ной погиб от руки нового Хама», а Швальба, покинутый товарищами по несчастью, присоединившимися к празднующим победу лапландцам, остается в разрушенном городе вместе со своими книжками и произведениями искусства.
Эта гротескная антиутопия была также полемикой с романом «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, самой известной в то время НФ-антиутопией. У Хаксли техника является тормозом духовного развития человечества, и в то же время это мрачное предвидение будущего скрывает в себе утопическое видение возврата к природе как лекарству для человеческого духа. В новом дивном мире «дикие» люди сохраняют в себе то, что наиболее человеческое: восприимчивость к красоте, потребность творения, моральные принципы и т.п., в то время как мир материального благосостояния, достигнутого благодаря высокоразвитой технике, ведет к жизни в кажущемся блаженстве, оплаченном умственным застоем и отмиранием чувств. Слонимский остро критиковал произведение Хаксли на страницах газеты “Wiadomości Literackie” и расширил эту критику, написав роман «Два конца света», в котором высказался против как чрезмерного развития технологической цивилизации, так и концепции возвращения к природе. Он считал, что миру угрожают прежде всего люди, а не техника. Если современная техника и руководство программой возвращения к природе будут отданы в руки безумцев, то это в обеих случаях приведет к катастрофе. Но даже тогда, когда «естественные люди» освободятся из-под их власти, они будут не более чем массой глупцов, способной прежде всего на деструктивные действия. Слонимский как бы говорит: идея всегда опаснее технологии, а цивилизация – подвергнутая натиску индивидуума (диктатора) или масс – распадается. Люди, по мнению Слонимского, всегда будут совершать эти ошибки.
В 1950 году дело не дошло до апокалипсиса – таковой случился раньше. Критики Слонимского, атаковавшие его за нереалистическое, по их мнению, видение уничтожения человечества неким безумцем, страдавшим от комплекса неполноценности, а также за своеобразную рекламу различных уголков Варшавы, которые посещает Швальба в ходе своих блужданий по польской столице (таких как парикмахерский салон Улиньского на Мазовецкой или магазин с чемоданами Неймана на Беляньской улице), ошибались. «Два конца света» читается сегодня как яркий реалистический образ Варшавы, которой фактически уже нет.
Это был молниеносный результат применения газов, вызывающих галлюцинации
В своей любовной интриге с фантастикой Слонимский не ограничивал себя, разумеется, написанием романов. Скамандерит был ведь весьма известным и читаемым журналистом. Его «Еженедельная хроника», публиковавшаяся на страницах газеты “Wiadomości Literackie”, была наполнена раздумьями как над будущим человечества, новыми изобретениями, так и над страницами новейших литературных произведений научной фантастики.
Если добавить к этому хлесткий и язвительный язык автора, то можно смело назвать Слонимского основателем современной жанровой журналистики. Разумеется, как ярый поклонник Уэллса, он уделял очень много внимания как его творчеству, так и внелитературной деятельности. Собственно, только с позиции публицистической деятельности и видно, сколь фанатичным был культ, в который возвел Слонимский своего идола. Если мы заглянем в именной указатель книжного издания «Еженедельной хроники», то без особого удивления обнаружим, что фамилия Уэллса появляется в нем чаще всех остальных. Описывая различные проблемы, с которыми встречаются человечество и литература, он часто призывал себе на помощь своего английского духовного отца. В отношении к другим важным для фантастики лицам он не был столь же безкритичным.
В истории запечатлелась его спорная в общем-то оценка знаменитого фильма «Метрополис» Фрица Ланга. Слонимский считал это фильм исключительно дрянным. «Давно уже не демонстрировался столь же глупый фильм, и кажется невероятным, что такой сценарий мог найти режиссера. Не объясняет этого факта даже то, что господин Ланг – супруг сценаристки: он мог ведь развестись с женой, мог ее пристрелить – все было бы лучше, чем то, что он сделал».
В романах Антония Слонимского – несмотря на ярко выраженный и очевидный контекст той эпохи – современный читатель все еще находит что-то для себя. Благодаря острому языку, юмору, но также метким и все еще актуальным диагнозам, содержащимся в его фантастическом творчестве, оно не ушло еще в прошлое, хотя коммунистическая цензура поместила его имя в свой индекс. К счастью, ей не удалось стереть имя писателя из памяти поляков и его романы все еще переиздаются.
