КРАСНЫЙ ТИГР (Nowa Fantastyka 197 (290) 11 2006). Часть 4

(КОГДА ИДЕТ МЕТЕОРИТНЫЙ ДОЖДЬ… — окончание)

Время и место, или Планеты, ракетопланы, дикая Африка и блюдце “Хортекс”

Произведения НФ для молодежи построены по тем же лекалам, которые приняты в фантастике для взрослых читателей. Действие разворачивается в определенном или неопределенном будущем. Иногда авторы указывают довольно точные даты – события, описанные в романе «Покорители просторов» Леонарда Жицкого-Малаховского (Leonard Życki-Małachowski “Zdobywcy przestworzy”, 1937), случаются в 2000 году,

а действие рассказа «Между Землей и Луной» Ванды Гродзеньской (Wanda Grodzieńska “Między Ziemią I Księżycem”, ”Płomyk”, 4/1935) происходит в 1955 году. Однако чаще всего это какое-то не определенное ближе будущее – Ион Согго и его компания попадают на механопланету Землю в 862 году ранней космической эры (причем начало эры не уточнено). Легче в случае встречи с космитами, которые помогают осовременить историю. У Низюрского все происходит здесь и сейчас, в поздней ПНР, а в повести «Губка и летающие тарелки» Станислава Пагачевского (Stanisław Pagaczewski “Gąbka I łatające talerze”) герои переносятся на 1200 лет в прошлое, то есть в 1978 год, современный для читателей и космитов с привлекательными именами Явокс, Силюкс и Кастроль.

Однако стаффаж НФ не обязательно означал путешествия в космос. В междувоенную эпоху внимание сосредотачивалось на достижениях авиации и аэронавтики («Самолеты! Это и в самом деле величайший триумф человека, его победа над воздушным океаном, а благодаря этому и над всем земным шаром!»), а затем стали мечтать о межпланетных путешествиях – как правило, на Луну – совершаемых на ракетопланах, каких-то транспортных средствах нового типа или крейсерах, бороздящих внеземные просторы. Однако когда полет на Луну обрел черты реальности, цель перенесли в другие регионы Солнечной системы (см. Петецкий и его мания относительно Ганимеда) и даже еще далее (Брошкевич, не вспоминая уже о Леме). Иногда случалось, что корабль забирал пассажиров на межгалактическую экскурсию вопреки их желанию, как это было в «Звезде Барнарда» Эдмунда Низюрского (Edmund Niziurski “Gwiazda Barnarda”, 1989), где Ромек Питуцкий посещает планету Уур,

или в «Соле с северного неба» Богдана Петецкого (Bohdan Petecki “Sola z nieba północnego”, 1977).

Иногда вместо космического корабля – земного или инопланетного – появлялся автомобиль, в котором герои отправлялись в путешествие по континентам («Большая, побольше и самая большая»). Здесь следует также заметить, что со времен романа Сенкевича «В пустыне и в пуще» авторы молодежных произведений с особым почтением относились к Африке – кроме Мацека, короля воздушного пространства и каннибалов, также Мирека из «Покорителей просторов» избрали властелином пигмеев. Тридцатью годами позже о польских колониальных мечтаниях уже не вспоминали – Грошек и Ика попросту спасают пассажиров самолета, разбившегося среди пустынных песков.

Антагонисты и протагонисты, или Друзья в масле и космические воры       

Поначалу в литературе для молодежи было отчетливо заметно традиционное амбивалентное отношение к умным машинам, столь характерное для всей научной фантастики. Значит, с одной стороны восхищались роботами и электронными мозгами, а с другой – видели в них угрозу человеческому существованию и доискивались демонических сил, укрытых в стальных корпусах. Однако с течением времени представители искусственного интеллекта становились все более обыденными, пока в конце концов не заняли место верных и умных животных – друзей юных героев. Таким компаньоном-опекуном, способным вытащить человека из самых жутких неприятностей (не щадя при этом ни software, ни hardware) является Трушек, робот Ирека из романа «Бал на Пяти Лунах» Богдана Петецкого (Bohdan Petecki “Bal na Pięciu Księżycach”, 1981).

Мальчик получил его в подарок от отца на день рождения (как, допустим, щенка). Трушек должен следить, чтобы во время горного похода своевольный герой не свалился куда-нибудь в трещину или нечто подобное. Робот обладает не только дружеским уменьшительным именем, но также добродушной и симпатичной внешностью. «На лестнице появилось нечто в виде (…) расширяющегося вверх конуса, увенчанного круглой головкой с двумя зелеными лампочками. Это странное существо двигалось, ступая тремя удивительными ножками – тонкими, с телескопически соединенными членами, завершающимися множеством коротких, на шарнирах, пальцев». Похож на Трушека и Робик из романа «Эти из Десятой Тысячи» Ежи Брошкевича (Jerzy Broszkiewucz “Ci z Dziesiątego Tysiąca”, 1962), награжденный медалью за заслуги и обладающий каверзным чувством юмора.

Благодаря таким помощникам герои с легкостью противостоят всем угрозам: и метеоритным дождям, и ворам, похищающим фантоматические объекты и угоняющим ракеты, шпионам вражеских государств, охотящимся на тайные технологии, и строптивым космическим кораблям, улетающим не в том направлении, в котором им улетать следовало. Однако это инопланетяне были всегда наиважнейшими противниками, которые, как правило, превращались в друзей. Стоит в этом контексте обратить внимание на произведения Низюрского. В его творчестве иные цивилизации — вовсе не дружественные и коварно желающие колонизировать Землю. Лишь благодаря собственной смекалке герои избежали переубеждения во имя Программы (которое заключалось в принудительном просмотре кинофильмов, показывающих, как замечательно живется на планете Какугриа в отличие от нищенского прозябания на Земле) и обращения в рабство, но вот Ромеку Питуцкому в этом отношении не повезло. Он проиграл в столкновении с эехтонами, и чужаки стерли у него память.

Приключения, или Лунное невезение и холовизорные сериалы

В произведениях для молодых читателей переоценивались обряды перехода во взрослость. Обычно мальчики и девочки принимали участие в каких-либо приключениях и совершали поступки, достойные взрослых людей, чтобы окончательно порвать с детским миром и быть принятыми в мир взрослых. Таким образом литературные произведения для молодежи вписывались в обряд посвящения, но в молодежной НФ, особенно позднего периода, приключение переживалось ради самого приключения. В предвоенных произведениях еще видны попытки объединения описания вступления во взрослую жизнь с детским видением будущего. Мацек, король воздуха, принимает награждение орденами для взрослых, становится полноправным гражданином-патриотом и принимает по-взрослому взвешенное решение о возвращении в школу, объясняя это тем, что ему нужно еще многому научиться. Но уже у Петецкого, Брошкевича и Низюрского герои не хотят взрослеть, а между созреванием и взрослостью завязывается конфликт – приключения являются частью периода взросления, а жизнь взрослого человека – скука смертная. Поэтому Ирек или Бубель после великих приключений обычно возвращаются к обыденной жизни подростка. То есть Великое Приключение – не столько вступление во взрослость, сколько подтверждение важности и легитимизация детства, или намек на то, что не обязательно быть серьезным взрослым, чтобы делать то же, что делает он. Но, с другой стороны, перемены в нравственности и морали сделали свое. С 1960-х годов герои романов и повестей сражаются с первыми любовями, которые обычно в эпилоге увенчиваются несмелыми поцелуями (хотя случались также и несчастливые любови). В историях о вступлении во взрослость центр тяжести был передвинут на пробуждающуюся, но все еще невинную сексуальность.

А что же такое – это самое Великое Приключение, усиленно разыскиваемое героем или внезапно стучащееся в его дверь? Репертуар перипетий, случающихся с подростками, кажется неограниченным. К канону относятся полеты на всякого рода транспортных средствах, похищения, поиски сокровищ в виде жизни на другой планете, выручение взрослых из затруднительных положений, спасение космических кораблей от катастроф, побеги из концентрационных и рабочих лагерей, высвобождение из ловушек, борьба с деградацией естественной и искусственной среды обитания человека. Случалось, однако, подросткам также сочинять музыку и ткать инопланетные ткани, играть в сериалах роли, сдавать экзамены и обманывать учителей. Ясное дело, все эти приключения имеют счастливый конец. А может ли бы иначе?

Наставительно-пропагандистский душок, или Что на самом деле кроется в космосе

Следующей схемой, обычно неуклонно размножаемой большинством авторов, была вездесущая наставительность. Славились такие ценности, как отвага, благородство, братство (также межгалактическое) и трудолюбие. Плохие должны были понести кару, хорошие – получить награду, а мир не мог быть иным, чем черно-белым. Романы Петецкого заканчиваются прямо-таки нравоучениями на тему ценности мечтаний и дружбы, а книги Брошкевича – это почитай сплошная великая похвала гармоническому сотрудничеству многих народов и рас во имя лучшего будущего. Помимо жанрового дидактизма, НФ-произведения для молодежи всегда были благодарным участком развития пропаганды. В повестях и романах междувоенной поры пропагандировался пылкий патриотизм, славилась Польша и звучали призывы к борьбе с врагами отчизны. В романе “Телевизор Оркиша/Telewizor Orkisza” Юрек открывает заговор враждебных государств (Митропы и Евразии), которые собираются предательски напасть на Польшу. Он разговаривает с друзьями у подножия памятника юным воинам, павшим в польско-большевистской войне, а ситуативный выбор, что следует ему делать: бороться за счастье отчизны или спасать сестру, похищенную евразийскими шпионами, решается им в соответствии с лозунгом: «Прежде всего Родина, остальное подождет!». Зато в ПНР-овских НФ-произведениях мы находим описания благоденствия и счастья, царящих в космосе, как это предписывается незыблемыми принципами социализма, и хвалу напряженной работе во укрепление этого общественного строя.

Под рупором пропаганды протаскивались детали, которые могли ускользать от внимания юного читателя – например, Ирек получает в подарок от своего кумира, профессора Олега Бодрина, книгу «История завоевания космоса», в которой много места занимают описания первого искусственного спутника, запущенного Советским Союзом, но ни слова не говорится о высадке американских астронавтов на Луну. С другой стороны, это позволяло также использовать возможности эзопова языка для критики реалий социалистического строя, как, например, у Пагачевского, где злодея и преступника Джо Петрушку пугают ужасными пытками, среди которых главное место занимает принудительный просмотр записи концерта лауреатов Сопотского фестиваля («Пощадите! Нельзя же быть столь жестокими!»). И в романах Низюрского хватает аллюзий вроде Дворца субкультуры.

Я поверила в ээхтонов. Смогу ли теперь хоть когда-нибудь уснуть?

Культурные рамки юности неустанно расширяются. Теперь взрослые покупают игрушки не только потому, что них есть дети. И к тому же они читают их книжки и одеваются в стиле kawaii. В Польше к этому добавляется также глубокая ностальгия по прошедшему в ПНР детству, вследствие чего тридцатилетние поляки все чаще тянутся к «тогдашним» книгам, о чем свидетельствует неслабнущая популярность приключений Томека В. и Томаша Н.Н. А содержащийся в них наставительно-пропагандистский заряд придает им сегодня юмора. Похоже на то, что мечтания о Великом Приключении не слабнут с возрастом. Хотя взрослость – действительно скучное состояние, время от времени можно дать похитить себя космитам, чтобы затем лихо с ними разделаться. Тем более, что взрослым легче это сделать, потому что у них в спальне с приходом полуночи никто не выключает свет.