...сегодня исполняется восемь лет, как его нет.
А сердцу всё не верится.
Всё думается — смерти нет.
Есть. И есть разлука.
Но память жива. И пока она жива — жив и тот, о ком помнят.
Ниже выложена статья Б. Дубина ( к сожалению, ныне уже покойного...) об Анатолии Михайловиче; мало кто смог бы сказать лучше, по моему глубокому убеждению.
______________________________________________________ ______________
ПОЭЗИЯ БЫЛА ЕГО СУТЬЮ.
Второй день повторяю за поэтом: «Ты значил все в моей судьбе…».
Но не хочу сейчас говорить о своей потере и вообще о чем бы то ни было личном – и не только потому, что слишком больно.
Дело в ином.
Мы были знакомы с Анатолием Гелескулом больше 40 лет, дружили, не раз вместе работали, и все же я всегда чувствовал рядом присутствие чего-то значительно большего, чем человек, даже такой близкий. Он как бы не весь был тут, со мной, с нами (а Гелескул любил и умел дружить своих друзей).
Не знаю, как это передать, выходит очень коряво и приблизительно, но попробую.
Он был, скажем так, духом поэзии, на время принявшим земной облик: казалось, в любую секунду он может вдруг улетучиться.
К ошеломляющему счастью оказаться рядом с ним всегда примешивались удивление и тревога: становилось как-то не по себе, что ли, не могу назвать это по-другому.
В ариэлевском начале и складе все дело. Поэтому Анатолий Гелескул не просто переводил только то, что глубоко знал и беззаветно любил, – он писал стихи.
И как могло быть иначе?
Он, думаю, не умел иначе, поэзия была самой его сутью, способом существования, формой жизни – в мире, замечу, мало напоминающем жизнь и совсем не похожем на поэзию.
Я видел, как легко, по-моцартовски он работает.
Но редакторы помнят, как долго Гелескул тянул даже с самой небольшой подборкой стихов, крошечной врезкой к ним, которые правил то здесь, то там до последней минуты.
Он был абсолютно узнаваем в каждой строке, но при этом постоянно менялся, почему, кстати, и перерабатывал сделанное при любой новой публикации.
При первом нашем знакомстве он отмахнулся от Бодлера, которого я пробовал тогда переводить («Учите испанский, польский – вот где поэзия») – через 30 с лишним лет он перевел бодлеровское «Прибытие на Киферу», и как!
То же самое было с Норвидом, с Чеславом Милошем: он должен был прийти и пришел к ним, очень нескоро, сам.
Никакие звонкие имена его не убеждали, и он никогда не думал о том, чтобы «представить» того или иного «великого поэта», «значительное явление» и т. п.
Просветительства в нем не было ни на йоту – он был, рискну сказать, романтиком, в голову приходят Жуковский, Гёльдерлин…
Романтиков, вплоть до самых поздних (Рильке, Лесьмяна, Пессоа, Лорки, Галчинского), он, кажется, только и переводил.
Этот общепризнанный «кунктатор» сделал, даже по количеству, поразительно много – две недавно вышедшие объемистые книги избранного далеко, далеко не вмещают всего им переведенного, а есть ведь еще переведенная проза и драматургия, есть эссе, написанные им самим.
Но дело, как всегда в жизни, конечно, не в количестве, а в масштабе.
Воплощенный поэт, Гелескул поднял переводческое дело на невероятную высоту, стал эпонимом нашего ремесла.
Думаю, каждый из читающих стихи хранит в уме как самое дорогое не один и не два десятка вещей, созданных Анатолием Гелескулом.
Так было, так есть, так будет – и лучше не бывает.
Светлая память!
Б. Дубин. «КоммерсантЪ» от 28.11.2011
______________________________________________________ _
Анатолий Михайлович Гелескул.
Восемь лет.
Любим и помним.
цитировать
свернуть ветку
