В 2010 году помимо дувидовской сюиты иллюстраций к «Пиковой даме» был опубликован ещё один цикл иллюстраций (тоже посмертный). Бывало такое уже с «Пиковой дамой» — в один год два иллюстрированных издания — в 1969 году (Поляков и Епифанов). Пятьдесят лет назад оба издания можно было купить и сравнить. В 2010 году вторая книга, которую сегодня посмотрим, вообще в магазинах не всплывала. И сейчас она очень редко появляется на Алибе. Несколько месяцев висело два экземпляра за тыщу, потом один экземпляр кто-то купил, ну и я второй экземпляр скорее взял. Вот он.
Художник известный — Ю.Игнатьев — был у нас с «Евгением Онегиным» два раза (тут и тут).
Год издания поздний. Поэтому даю собственное библиографическое описание по образцу каталога-справочника.
Пиковая дама. — М.: Палеограф, 2010. — 76 с.; 19,5 см.
ИГНАТЬЕВ Ю.: цв. наклейка на переплёте, иллюстрированные форзацы, 23 тонированных ил. (из них 13 страничных).
Тираж 500 экз.
На Фантлабе книга не представлена.
Для «Онегина» конца пятидесятых сюита Игнатьева оказалась знаковой. Картинки к «Пиковой даме» вроде бы тоже создавались в то время, раз частично демонстрировались «на знаменитой выставке 30-летия МОСХа в 1962 году». Опубликованы полностью были только один раз спустя много лет в нашем редком издании.
Большинство картинок, конечно, тщательно отделаны (из тех, наверное, что выставлялись). Но всё же, как кажется, иллюстрации к «Пиковой даме» не были доработаны именно как цикл: заметна диспропорция в распределении иллюстраций по темам (некоторые очень подробно отражены, другие — вскользь). Вероятно, художник затормозился на стадии выбора вариантов и охладел к самой идее сюиты. Это производит грустное впечатление. Дело не в том, что сюита не была отшлифована (часто издают работы, прерванные смертью художника), а в том, что она была заброшена Игнатьевым.
Ну и редакторы посмертного издания оказались не на высоте. Вот две концовки.
Видно, что художник пробовал, как лучше умершую графиню изобразить в концовке к Третьей главе: с Германном или без Германна. Редактор не стал выбирать. Это ещё ничего — из этого могло бы получиться нечто оригинальное. Умершая графиня в кресле с Германном — это, конечно, конец Третьей главы, там и последняя фраза на это указывает: «Германн увидел, что она умерла». А графиня без Германна подошла бы к концовке четвёртой главы: Германн сбежал из дома, а мёртвая графиня осталась одна. А редактор не в те главы рисунки всунул и получилось совершенно нелепо (особенно учитывая, что текст непосредственно над картинкой всё выдаёт).
Вот какой-то набросок (возможно, к эпиграфу), который сунули в книгу вне всякого контекста.
Так-то я с удовольствием рассматриваю наброски и варианты, но, видимо, наброски хороши, когда они прилагаются к завершённому произведению как дополнение.
На переплёте маленькая картинка (вручную вклеенная) сделана в стиле русского авангарда: у Германна глаз в виде значка масти пик. Но это случайность — внутри традиционная манера, очень спокойная. Эх, жалко!
Пушкин присутствует среди своих героев — это, вроде бы, вторично даже для шестидесятых годов. Но он помещён в самой первой сцене при завязке повести. Слушает рассказ Томского — а потом домой прибежит и сразу запишет. Так что внедрение Пушкина у художника получилось свеженьким. А уж сама картинка по технике — прелесть, глаз радуется.
Вот только эта же картинка помещена редактором не только к первой главе, но и к последней! Ладно, если просто пустоту надо было занять (даже какая-то концепция есть — повесть у Пушкина зеркальная, можно это подчеркнуть прямолинейно). Но ведь, наверняка, не на ту иконку ткнули, а оригинальная иллюстрация, которая полагалась к последней главе, теперь навек для нас пропала. Вот такие выкрутасы очень обидны.
Пройдёмся по узловым точкам. Содержание цикла традиционное, техника — вроде бы не гравюры, но кое-где штриховка как на ксилографиях. Видимо, это какой-то посыл. Если это первая половина 1960-х, когда ещё не были созданы сюиты Епифанова и Полякова, то тогда, возможно, это поклон в сторону ксилографий Кравченко (ещё не были опубликованы, но могли быть известны профессионалам).
Тема подробно развита: такое множество рисунков о XVIII веке было, пожалуй, только у Бенуа. Молодой графине посвящён разворот на форзаце, страничная иллюстрация и концовка всей книги. Рисунки на форзацах по манере отличаются от основного корпуса — и тоже напоминают монохромные картинки Бенуа.
Концовка, на которой отображение в зеркале дамы XVIII столетия. В прибалтийской «Пиковой даме» тоже мотивы зеркал в связи с графиней имеются. Это потому что зеркала связаны с мистикой?
И бродит, и караулит. Игнатьев эту тему отработал шаг за шагом.
На удивление мирная сцена, без уродств.
Рисунок с форзаца. Пистолет должен быть — он в игре теней и света затерялся.
Прекрасная по композиции и по настроению картинка. Причём сделанная в лучших традициях — многие послевоенные художники эту сцену игнорировали, а я, оказывается, соскучился по уютной комнатушке Лизы с полукруглым окном.
Эта иллюстрация очень хороша. Одна из лучших во всём огромном иллюстрированном «пиководамье». Хорошо получился контраст жёсткого чёрного силуэта Германна и аморфных очертаний белого призрака.
Вот как в юношеском цикле к «Онегину» Игнатьев не стал рисовать Евгения на коленях перед Татьяной (чтобы не быть банальным), так и здесь он не стал рисовать Германна за карточным столом. Нашёл драматизм в другой сцене.
