5. Интервью, которое Анджей Невядовский/Andrzej Newiadowski взял у Анджея Урбаньчика/Andrzej Urbańczyk, называется
НЕТ НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНОГО
(Nie ma rzeczy niemożliwych)
Анджей Невядовский: Анджей, ты известный спортсмен, мореплаватель, любимец публики. Награды, интервью, статьи в газетах и журналах… Расскажи, что чувствует человек, достигший цели своей жизни?
Анджей Урбаньчик: Ну вот -- люди говорят, что Урбаньчик достиг цели своей жизни. Но это неправда, я вовсе ее не достиг, я только шел к некоторым намеченным целям. Я – не успешный человек. Я – тот, который проиграл. Проиграл, да, но проиграл в борьбе.
Анджей Невядовский: Проиграл? Однако…
Анджей Урбаньчик: Я хотел стать астронавтом, межзвездным путешественником – хотел еще тогда, когда не было Гагарина, Гленна, Титова, Терешковой. Переселяясь в Соединенные Штаты, я мечтал о том, что, может быть, стану-таки вот этим вот астронавтом. Шанс был минимальным, но я пытался и не стыжусь этого. А что нынче, что теперь? Конечно, между тем, чем я сейчас занимаюсь, и тем, чем хотел заниматься, есть нечто общее. Яхта должна выйти из Золотых Ворот, из залива Сан-Франциско, в пору прилива, а приливами командует Луна. Яхта должна отправиться в плавание в определенную пору года – как и межзвездный зонд, ведь нельзя такие зонды запускать ежедневно. Я все еще чувствую себя астронавтом. У меня ведь есть солнечные батареи, навигационная спутниковая система, но… я все еще обезьянничаю, прикидываюсь астронавтом, которым так и не стал.
Анджей Невядовский: Но это же не так. Ты ведь участвовал в американских космических программах, проектируя зонды «Viking 1» и «Viking 2»…
Анджей Урбаньчик: Да, это была моя научная фантастика в действительности, научная фантастика в повседневной жизни. Зонды «Viking 1» и «Viking 2», которые полетели на Марс, да там и остались. Я делал для них диоды высокой частоты. Диоды, которые трогал вот этими вот руками, разумеется, в резиновых перчатках. Когда через несколько лет эти диоды или какие-то там другие элементы перестали работать, люди в Хьюстоне плакали как по умершему близкому человеку.
Анджей Невядовский: А вот послушай, Анджей, ты думал когда-нибудь о том, кто же ты на самом деле есть, на что способен, к чему стремишься?
Анджей Урбаньчик: Вот точно такой же вопрос задала мне как-то моя жена – Кристина. Сидели мы, помню, в нашем калифорнийском домишке, смотрели на огонь, плясавший на поленьях в камине, потягивали неплохое вино, и вот она – сорокалетняя тогда -- и спрашивает у меня, которому уже под пятьдесят: «А чего бы ты хотел, Анджей, что бы тебя сделало по-настоящему счастливым, чтобы ты, наконец, утихомирился?» И знаешь, что я ей ответил? «Ох, Кристина, исполнением моих мечтаний была бы, пожалуй, вот такая история. Американцы готовят космический полет: 25 лет в капсуле, направление – к самой что ни на есть окраине нашей Солнечной системы, вероятность успеха 0,1%. Поскольку это серьезное дело, капсула маленькая, астронавту нужно ампутировать обе ноги – ноги ему ни к чему, а сколько кислорода, сколько продовольствия сэкономится. Значит, предложение такое: отрезаем обе ноги и платим 100 миллионов долларов. Я подписываю контракт. И сижу, жду своей очереди. Первым в ракету садится американец: трах-бах-тарарах, нет ракеты, дым ветерком развеяло. Двое следующих по очереди американцев испугались, отказались лететь – вот я уже и первый в очереди. Сажусь, мне везет – улетаю. Четверть века одиночества в космической пустоте. Звезды, тоска, помешательство, безумие. Возвращаюсь. Меня вывозят из капсулы на тележке. «Урбаньчик? Программа EX-37? Ах да, было что-то такое…» И никому до меня дела нет. Мне платят деньги, я покупаю себе домишко над озером и в этом домишке, сидя на тележке, раздумываю над всей этой историей. Итак, у меня есть без малого 100 миллионов долларов. И я могу выполнять собственные планы – космические, научные, социальные. То есть не жрать по 250 бифштексов за завтраком, удовольствоваться сухой булкой с хорошим кофе, а деньги вложить во что-нибудь путное. Ну, или вот хотя бы основать стипендию для гениальных абитуриентов, которые не могут учиться тому, чему учиться хотят, потому что учителя попросту их не понимают. Вот это я и считаю достижением успеха». Так что если ты подумаешь об этих 100 миллионах, о 25 годах одиночества, об ампутированных ногах, о девушке, которая, пока тебя на планете не было, тихо угасла, тогда мое плавание вокруг света покажется тебе чем-то смешным и ты перестанешь говорить об успехе.
Анджей Невядовский: Ну что мы все об успехе да об идеалах… Вот ты скажи, чем ты занимаешься, когда не плаваешь, не работаешь, не испытываешь себя на прочность в трудных, экстремальных ситуациях? Чем ты тогда сам себя радуешь?
Анджей Урбаньчик: Чем себя радую? Ну, наверно, не поездкой за рулем «кадиллака», хотя я могу себе «кадиллак» позволить. Не люблю я большие машины, не люблю роскошь. А вот посидеть за штурвалом самолета… Я летаю на маленькой такой «Cessna 150», это самый дешевый самолет, 25 долларов за час полета, и вот когда я эту «Cessna» поднимаю ввысь около Skraper Peake, возле Montary, и вижу, как передо мной из-за гор выплывает океан – это , поверь мне, нечто. Ну и меня радует то, что я называю «научной фантастикой в действительности, в будничной жизни». Вот, например, противозачаточные таблетки. Раньше детей топили, душили, избавлялись от них, когда они были слабыми, а теперь проблему решают путем гормонального воздействия. Вот эта замена грубого секса на то, что дает человеку наслаждение, является проявлением уважения к другому человеку, обеспечивает интеллектуальный, эротический, сексуальный взлет над прежним страхом возможной беременности – это для меня очень важно. И вот эти вот 40 лет относительного мира и покоя – это тоже фантастика в реальной жизни. То, что, несмотря на разницу в общественно-политическом строе, какие-то ошибки в общении, народы как-то выдержали и, несмотря на дрязги, на взаимное обливание помоями, прожили без войны столько лет – разве это не фантастика? Это ведь тоже нечто невероятное. Ведь раньше войны то и дело развязывались, потому что у «них» плохое правительство, плохая религия, плохой король или потому что от «их» женщин плохо пахнет – надо на «них» напасть. Сейчас мы уже не горим желанием кого-то убивать лишь за то, что он верит во что-то другое, чем верим мы.
Анджей Невядовский: Подожди-ка, вот тут мы как раз коснулись важной темы. Ты говоришь: «Научная фантастика в жизни». А что ты видишь, когда смотришь на мир через призму фантастики? Фантастики, а не реализма – обычного, обыденного реализма, набора фактов, результатов наблюдений, сделанных заметок?
Анджей Урбаньчик: Для меня фантастика – нечто вроде инструмента, элемента деяния. Эйнштейн утверждал, что воображение важнее, чем знание. И, услышанное из его уст, это утверждение обретает, мне кажется, особое значение. Когда инженер проектирует соединение каких-то деталей, он думает над тем, что при этом следует использовать: ну, муфты там, cварку, заклепки, защелки – сравнивает достоинства и недостатки вариантов и прикидывает, во что это обойдется. Вот и я, как этот инженер, хочу проектировать жизнь, имея возможность выбора. И я выбираю, если уж мне придется уйти, не могилку на каком-нибудь кладбище с надписью на памятнике «Покойся с миром» -- в чем, впрочем, нет ничего плохого, -- а единение с Тихим океаном: я соединюсь с океаном в том, что можно назвать физической реинкарнацией, затем возрожусь в виде планктона, затем в рыбах, которые этот планктон съедят, в хлопанье крыльев птиц, выловивших этих рыб, а может, и в улыбке девушки, съевшей эти рыбы на завтрак.
Анджей Невядовский: Красиво сказано. А ты веришь в эволюцию?
Анджей Урбаньчик: Да, я верю в эволюцию, потому что всем, что на свете происходит, мы обязаны эволюции. Любую тиранию можно свергнуть без стрельбы, без проливания крови, без шевеления даже пальцем – лишь силой воли, мощью общества. Я верю в моральную силу человеческого общества. Как-то один подозрительный тип вытащил пистолет, нацелил его мне в грудь и потребовал: «Гони кошелек или выстрелю!» «Ну и стреляй, -- ответил я ему, -- не отдам я тебе свой кошелек, придется тебе самому тащить его из моего кармана». Это пассивное сопротивление. Убей меня, но я не уступлю. И такова и есть дорога моей жизни. Дорога выбора. Обычно человек идет в контору, работает там с 9 до 16, получает повышения по службе, рожает детей, служит обществу и… и ничего плохого в этом нет. Просто я иду другой дорогой. Тот, кто пишет научную фантастику, попадает в регион бесконечных возможностей. Многомерных возможностей. Я могу пронизывать пространство, уноситься и назад, и вперед на миллионы лет, проникать в иные измерения – что я, впрочем, и делаю, разумеется, в доступном мне масштабе.
Анджей Невядовский: Научная фантастика вдохновляет, творит некие поведенческие модели, но ведь часто говорят также, что научная фантастика – это сказка, побег от действительности. А что ты на это скажешь?
Анджей Урбаньчик: Скажу, что это не так. Моя мама, которая была простой крестьянкой, говорила: «Не читайте ему сказок, сказки – вранье, сказки – сплошной обман». Поэтому мне читали научную фантастику. Я вырос на научной фантастике, как другие вырастают на сказках, если, конечно, вообще можно говорить о том, что там было полсотни лет назад, как о научной фантастике.
Анджей Невядовский: Научная фантастика, как приключение разума, игра воображения, раздумье над тем, что возможно и что не возможно?
Анджей Урбаньчик: Ничего невозможного нет, возможно все! Я пишу научную фантастику потому, что это дает мне возможность избавиться от некоторых определенных элементов, реального балласта. Я не могу спроектировать звездолет, способный летать со сверхсветовыми скоростями, но могу описать такой звездолет в своем научно-фантастическом рассказе. Я не могу сделать героем своего документального репортажа человека, который остался на свете один-одинешенек, потому что все другие люди погибли в ядерной катастрофе, а вот героем научной фантастики – пожалуйста. Это такая вот licentia poetica: в фантастике – все правда. А в жизни? Правда – это краюха хлеба. Правда – это восход солнца. Правда – это гранитные осколки. Правда – это любовь, прежде всего физическая, где ты не обманываешься. А ложь – это доктрины. «Бумага все стерпит»,-- как то сказал мне таксист, подвозивший меня к отелю, и в этом утверждении много правды.
(Окончание интервью следует)
цитировать