...Ну и чтоб участники 4-й фантЛабораторной не скучали, пока оргкомитет подсчитывает итоги второго тура, выкладываю разбор одного из рассказов с прошлого конкурса.
13
А. Балабуха: Следующий рассказ — «Память — глаза мои». Кто-нибудь его помнит из вас?
Из аудитории: Да.
А. Балабуха: И?
Из аудитории: Я не очень в курсе объёмов, но если бы его сделать в два раза короче, выкинуть бесконечные все эти листики... вспоминает и в фас, и в профиль, и по диагонали... Мне понравилась идея, мне местами было искренне интересно. Но эти бесконечные воспоминания — они очень одинаковые, очень плоские, очень банальные и очень замусоленные. Выкинуть — будет лучше.
Б. Богданов: А в чём там идея?
А. Балабуха: Так, интересно...
Б. Богданов: Я спрашиваю.
А. Балабуха: Нет, я говорю: интересный, грамотно поставленный вопрос.
Из аудитории: Ну, я это воспринимала как стандартную идею про степень, когда человек остаётся человеком, то есть что с ним можно сделать, чтобы... То есть от него ничего не осталось, его нельзя опознать как человека, но он там есть.
А. Петров: Чем нужно минимально обладать, чтобы продолжать оставаться человеком.
А. Балабуха: В своё время Лем решил эту проблему в рассказе «Ящики профессора Конкорана», если вы помните.
Из аудитории: Да. Там был один ящик, у которого были свои... эти самые...
А. Балабуха: Где все они спокойно жили, проживали свои жизни, тоже там вспоминали и так далее... В принципе, эта проблема — она уже рассматривалась, и рассматривалась неоднократно, просто Лем был одним из первых, кто это сделал.
Из аудитории: Ну, у Лема это всё-таки то, что называется, simulation argument. Это такая стандартная тема про то, можем ли мы отличить, настоящие мы или же...
А. Балабуха: Нет, нет, это не совсем так. Это, извините, вам не тест Тьюринга, это не проблема различения реального и виртуального, там другое. Там есть очень показательная фраза: «и вы можете сказать, что это не человек?» — вот это ключевая фраза у Лема.
Из аудитории: У меня сильно аукалась та фраза, что-то там... «это мой любимый сумасшедший, который считает, что он живёт в ящике» — на этом чётко возникала мысль, что собственно пишущий мог с таким же успехом жить в ящике тоже.
А. Балабуха: Так, ладно.
Б. Богданов: Во всяком случае, мне рассказ как комплекс не понравился совершенно, по-моему, поставил самую меньшую оценку в полуфинале. Мне он показался очень сумбурным.
А. Балабуха: Сумбурным — да.
Б. Богданов: И перегруженным непонятно чем. И там с логикой проблемы... Не воспринял я текст.
А. Балабуха: Так. Хорошо. (...) (Обращаясь к А. Петрову.) Саш, вы?
А. Петров: Я воздержусь, потому что этот рассказ я тоже читал по диагонали.
А. Балабуха: Тогда я себе позволю, судари мои. Опять же, начнём сперва сверху. Конечно, то, как это написано по-русски — это весьма печально. Я уж не говорю о том, что просто сделано дико неряшливо совершенно. Когда человек, извините, использует слово, не зная, как оно пишется, и говорит о «пространственно-временных континИУмах»...
А. Петров: Ну, «пространственно-временные континИУмы» — они выходят и в бумагу... (...)
А. Балабуха: Но я же не виноват, что кто-то пишет «корова» через «ять». (...) Извините, потому что это безграмотность просто. Когда фразочки идут: «общение длилось долго» — ну, извините... «Он объяснял нам об изменении наших»... «в более необходимые органы наших» — и это всё в две строчки. Местоимения по всем правилам — вот то, о чём я всегда говорю любому автору начинающему, а потом уже не говорю, а просто перестаю брать в руки — что личные местоимения — враг писателя. Особенно притяжательные. Это в английском допустимо и даже необходимо грамматически, но в русском это просто-напросто недопустимо и отдаёт дерьмовой калькой перевода.
Дальше. Это описание, как японец делает себе харакири, извините... «пока не напоролся брюхом на кромку острого», после этого «представляю, что ему стоило отвинтить болты и пригнуть угол упругого листа». Ну, прошу прощения, если он это сознательно делал — он не «напоролся», потому что «напоролся» — это случайность. А здесь он нанизал себя, он нанизался сам, да, это его собственное решение. А «напоролся» — это совершенно другое.
А. Петров: «Упал. Очнулся. Гипс».
А. Балабуха: Чутья к слову у автора как-то не просматривается. Это первое.
С. Удалин: Автор нанизывает читателю своё мнение. (Смех в аудитории.)
А. Балабуха: Правда, вот что у него есть, у этого автора, зато — он визуалист, он хорошо видит описываемую картинку. Он её хреново описывает, но чувствуется, что он её видит, он видит, в каких монстров они превращаются. Он видит, действительно, каждую фасеточку глаза стрекозы и так далее, зримость этого — вот то, что меня привлекло и заставляет считать этого автора (при условии, что он будет вкалывать как последний сукин сын) небезнадёжным.
А. Петров: Но это уже другой рассказ.
С. Удалин: Не понял, что ты имеешь...
А. Балабуха: Ну там есть просто название рассказа «Небезнадёжен!».
С. Удалин: Я как раз о нём и не понимаю, что в этом рассказе нашли люди.
А. Петров: Алкоголика нашли очень душевного такого, человеческого.
(...)
А. Балабуха: Да, вот, кстати, ещё, завершая разговор о языке. Когда я читаю «замотали в многозвёздный флаг» — ну простите, когда две, да ещё таких, согласных идут подряд в начале слова, то после предлога требуется огласовка.
(Окончание следует.)
цитировать
свернуть ветку
