Я уже писал рецензию на «Час Быка», так что данная заметка не столько рецензия, сколько комментарий к довольно большому количеству рецензий, даже хороших, которые упускают очевидное.

Земляне, в далёкую эпоху колонизовавшие Торманс, прибыли не откуда-нибудь, а из Китая — об этом свидетельствуют и китаизированные имена тормансиан и их архитектура и вообще многие детали. Что такое Китай во время написания романа? Это слегка модифицированный маоистский «социализм», который, между прочим, упрекал советских партийных лидеров в «ревизионизме», в предательстве коммунистических, то есть, в рамках представлений китайских коммунистов, сталинских, идеалов. Получается, что Иван Ефремов логически продолжил линию развития сталинского социализма — от СССР времён Иосифа Виссарионовича к Китаю Великого Кормчего, затем к модернизированному маоизму 1969 года и далее — к Тормансу.

Торманс — не капиталистическое общество, все риторические выпады против «империализма» — попытки Ивана Ефремова отвести подозрения советской цензуры в антисоветской идеологии романа, притушить прямую аналогию государственного монополизма Торманса со сталинским идеалом общества. Сам Ефремов, как это всегда было известно и никогда не проговаривалось вслух, был убеждённым сторонником курса Хрущева и потому в брежневские времена, когда поднялась волна реаблитации сталинизма — именно в 1969 году, в момент появления «Часа Быка» — в своём романе резко высказался по этому поводу. Естественно, что роман стал считаться крамольным, полудиссидентским и, после завершения «пятилетки Косыгина», практически изъят из круга чтения.

Нападая на китайских маоистов, Иван Ефремов целил в советских сталинистов, и советские идеологи это почувствовали. «Антикапиталистической пропаганды» в романе нет вовсе. Все реалии Торманса — постсоциалистические. Правители Торманса, по сути, всего лишь отказались от социaльных гарантий для своих граждан, сохранив государственное плановое управление экономикой.

Так что, можно сказать, что роман Ивана Ефремова представляет собой не столько антикапиталистический, сколько антисоциалистический памфлет. Однако, как ни странно, постсоциалистическое псевдосталинистское общество Торманса — идеал современных либертарианцев, типа Юлии Латыниной — всемогущая индустриально-идеологическая корпорация, поглотившая всех своих конкурентов, имеет в своём распоряжении всё население планеты и не чувствует ни малейшей ответственности за тех, кого эксплуатирует. Так смыкаются крайности, ультраправые с ультралевыми.

Конечно, памфлетными политическими мотивами эта книга не исчерпывается. Это многослойный философский, даже историософский текст и одновременно увлекательный приключенческий роман.

Стоит ещё раз напомнить, что существуют три разных версии романа «Час Быка». Приключенческий, лаконичный, динамичный вариант 1968 года, идеологически заострённый, увеличенный почти втрое вариант 1969 года и ещё более увеличенная книжная версия 1970, где философская часть расширена, а политическая, памфлетная часть слегка притушена.

Для меня «Таис Афинская» – самое трудночитаемое произведение Ефремова. Если сравнить его с близким по тематике «На краю Ойкумены», то там в целом выдержан хороший баланс между научностью с одной стороны и приключенческой составляющей с другой. А вот в случае с «Таис Афинской» все иначе. Текст перегружен деталями и подробностями, которые непонятны тому, кто не знаком в достаточной степени с историей Древней Греции; кроме того, он изобилует греческими словами, которые никогда не переводились на русский язык по той простой причине, что вещи и понятия, которые ими обозначались, исчезли много веков назад. Кое-какие разъяснения даются в авторском предисловии, кое-какие – в скобках прямо в тексте, но о полном словаре или хотя бы о подстрочных примечаниях (опять-таки в отличие от «На краю Ойкумены») речи не идет. Кстати, само предисловие акцентирует внимание именно на документальном, а не на беллетристическом значении романа: на целых восьми страницах Ефремов подробно пишет, в чем его творение соответствует, а в чем не соответствует исторической правде, на каком материале оно создано, с какой целью и так далее, вплоть до вопросов транскрибирования.

Само собой, автором была предугадана реакция такого неподготовленного читателя, как я: в том же предисловии он отмечает, что если читатель любознателен, то сумеет преодолеть встающие перед ним трудности. Но, видимо, мне все-таки интереса к античности не хватает – тяжеловесность стиля привела к тому, что я не столько читал «Таис Афинскую», сколько «продирался» сквозь текст. Слишком уж много усилий уходило на борьбу с греческими историзмами и попытками понять, что скрывается за намеками на ту или иную сторону античной жизни. Так что следить за собственно сюжетом становилось все труднее и труднее, и для меня он распадается на последовательность статичных картин: Таис в Греции, Таис в Египте, Таис по пути на восток с армией Александра Македонского, Таис поджигает Персеполис и так далее. Каждая такая картина написана ярчайшими красками – например, от сцены уничтожения Персеполиса, своего рода кульминации романа, буквально мурашки по коже. Но вот в единое целое, в общий ряд эти картины не выстраиваются, какими бы яркими они ни были, – это целое в моем восприятии вообще не образуется. Все-таки «Таис Афинская» – слишком уж специфическая вещь, превосходящая в этом смысле даже «Лезвие бритвы».

Собственно содержания и заложенных в него философских и мировоззренческих посылов касаться не буду – об этом хорошо написали авторы некоторых предыдущих отзывов. Не могу не сказать только, что мне понравился открытый финал романа, благодаря которому каждый волен представлять себе дальнейшую судьбу Таис по-своему. По-моему, только так и можно его было завершить – любой другой вариант своей определенностью лишь испортил бы дело.

А мне понравилось как здесь замкнулся круг Случайностей. Если обозначить находку записок капитана Джессельтона событием #1, а пение кейптаунской певицы с такой же фамилией событием #2, то рассказчик выступает здесь в роли нити, связывающей оба события. Вопрос — а можно ли считать события#1 и # 2 связанными?

Предположу что на самом деле все было не так. Евгений Николаевич (по моему, так звали рассказчика по тексту) скорее всего, расслабившись после порции рома, поведал всю эту историю первой попавшейся ему в кафе девушке, а слова песни ему просто привиделись. Отсюда и ее первичное удивление, но потом любопытство берет верх и она направляет ему телеграмму. Замечу, что в телеграмме девушки фамилии нет, что подтверждает мою теорию о том, что на самом деле никакая она не Джессельтон. Зачем все это ему нужно было? Это же очевидно- привлечь своим рассказом внимание к новым экспедициям.

Писать отзыв о книге, которая когда-то в корне изменила мои взгляды на фантастику, мне, пожалуй, будет непросто. Но все-таки попробую – хочется как высказать свое мнение, так и попытаться оспорить некоторые взгляды из многих предыдущих отзывов.

Первое. Считается, что «Туманность Андромеды» – это утопия. Я бы сказал иначе: это чуть ли не первая в фантастической литературе серьезная попытка конструирования общества будущего, построенного по совершенно иным принципам, чем нынешнее. Утопия – это, к примеру, Мир Полудня: везде изобилие, каждый может выстроить себе великолепный дом с подземным музеем, у каждого во дворе персональный звездолет, чтобы любой «структуральнейший лингвист» смог слетать на выходные поохотиться за десяток-другой световых лет… И почти никаких объяснений, как функционирует такое общество, за счет чего и каким образом достигнуто такое положение вещей. А Ефремов подошел к конструированию своего будущего Земли совершенно иначе, описав органы управления и их функции, науку, промышленность, транспорт и образование. А главное, им описан путь к созданию такого общества, начиная с соответствующей нашему времени Эры Разобщенного Мира. Так что это не утопия, это уже вполне себе комплексный научный подход, пусть даже данный в самых общих чертах.

Второе. Говорят, что в «Туманности Андромеды» и общество, и люди обрисованы так, что кажутся бесплотными, невыразительными и неубедительными, да и людей-то в романе немного – постоянно мелькают одни и те же фигуры. На первый взгляд все верно. Однако вспомните, к примеру, Толстого, Бальзака, Гюго или Голсуорси. Все они исписывали толстенные тома только для того, чтобы дать картину жизни своих стран в свое же время. Читателю «Войны и мира» или «Саги о Форсайтах» не надо было объяснять, как стреляют из ружья, для чего нужны деньги, как начинаются войны или зачем люди переезжают в Америку, – но, несмотря на это, получались произведения громадного объема. А теперь представьте, что перед писателем стоит задача описать Землю будущего, когда общество будет иметь совершенно иную основу, чем теперешнее, а люди – мыслить иными категориями, чем мы, но при этом вместить все в объем относительно короткого романа. Само собой, тут придется отказаться от подробностей и ограничиться общими, самыми главными чертами. А в качестве действующих лиц ввести лишь небольшое число самых выдающихся людей этого нового общества, набрасывая их портреты также крупными штрихами и не вдаваясь в детали. Проще говоря, в «Туманности Андромеды» присутствует только необходимое для выполнения авторского замысла, а все несущественное отброшено. Отсюда и мнимые «бесплотность» и «невыразительность».

Третье. Приходилось сталкиваться с мнением, что жить в описанном в «Туманности Андромеды» «стерильном» обществе якобы будет нестерпимо скучно. Подавляющему большинству нас теперешних – да, вероятно. Но не людям будущего, которые по своей натуре не потребители, а творцы. Именно эта разница вкупе со схематичными (см. предыдущий абзац) описаниями делает мир Великого Кольца в восприятии многих читателей романа непонятно-заумно-скучным, а некоторые эпизоды трудными для понимания. Например, сколько непонятных нам недосказанных слов содержат одинокие раздумья Мвена Маса на острове Забвения или ночная беседа Дар Ветра и Веды Конг в степи. А попытаться понять их захочет и сможет далеко не каждый, кто читает «Туманность Андромеды». Тем более что сейчас это труднее, чем в конце пятидесятых, – бывшие тогда на слуху лозунги во многом сродни описанным Ефремовым принципам жизни Эры Великого Кольца, в отличие от идеалов современного общества потребления.

Таковы три моих основных тезиса в защиту «Туманности Андромеды». А общий вывод следующий: написать хорошее и даже отличное фантастическое произведение могут многие, но лишь единицам дано создать нечто, не опирающееся на уже устоявшиеся принципы фантастики, не эксплуатирующее старые идеи, но абсолютно новое, открывающее перед читателями широкую дверь в прекрасное неведомое. А войти ли в эту дверь или пройти мимо, лишь равнодушно заглянув в нее, – это уже решает каждый сам для себя.

Отзыв мой будет, собственно, не о романе в целом, а о чрезвычайно изящном способе связать две его разрозненные части, изобретенном Ефремовым. В самом деле, если египтянина Баурджеда и грека Пандиона разделяют многие века, что может быть более прочным и надежным связующим звеном, чем камень? Зеленый южноафриканский берилл привозит в Египет за две с половиной тысячи лет до нашей эры Баурджед. Полторы тысячи лет спустя камень волею случая попадает к Пандиону, который во время своей «одиссеи» вырезает на нем гемму – миниатюрное изображение. Затем владельцем геммы становится этруск Кави, получивший ее от Пандиона на память. А еще через три тысячи лет берилл с геммой, найденный на Украине во время раскопок какого-то кургана, оказывается в Эрмитаже…

Короткая «ленинградская» вставная глава между «египетской» и «греческой» частями романа представляет нам камень и изображение на нем как загадочное сочетание несовместимых черт, не укладывающееся ни в какие исторические теории. И когда – а такое, по правде говоря, случалось иногда – читать вторую, «греческую» часть становилось скучновато, я вспоминал о странной гемме и продолжал чтение, так как понимал, что рано или поздно дело должно дойти до раскрытия ее тайны.

Есть в «ленинградской» главе и еще пара более тонких нитей, связывающих воедино две ранее написанные различные повести. В ней упоминаются египетские фрески с изображениями странного крупного зверя вроде гигантской гиены, не соответствующими ни одному современному животному. Зверь этот – явно гишу, такой же, как и убитый Пандионом, Кидого и Кави. А упомянутая в той же главе статуя, найденная в развалинах Ахетатона, – это та самая статуя, которую нашел там сначала Пандион, но, не желая отдавать ненавистным хозяевам-египтянам, снова закопал и никому ничего не сказал. Тонкие штрихи – но именно благодаря им роман, составленный из двух написанных ранее разобщенных повестей, становится единым целым. И, как это часто бывает, сумма качественно больше составных частей: объединенное произведение становится намного более масштабным, разом распространяя свое действие на четыре с половиной тысячи лет.

Кстати, где-то мне довелось прочитать, что «ленинградская» глава должна была послужить вступлением к полноценной, большой третьей части – по-видимому, уже относящейся к современности, – но она так и осталась ненаписанной. Жаль!

Не могу понять автора того отзыва, который свел мотив молодого художника и скульптора Пандиона отправиться в небезопасное путешествие к банальному «парню дома не сиделось» (отзыв этот находится не здесь, а относится уже к одноименному объединенному роману 1956 года). А почему не сиделось, автор отзыва, видимо, не догадался себя спросить. Иначе понял бы, что не все так просто за внешним видом «чистого приключенческого развлекалова». Среди повестей и романов Ефремова вообще нет ничего, что можно было бы отнести к этому жанру, – везде так или иначе им поднимаются сложные и не решенные до конца (а то и вовсе нерешенные) вопросы. Главный пример такого произведения – роман «Лезвие бритвы», набитый подобными вопросами под самую завязку. Ну, а здесь? Что за нерешенный вопрос погнал Пандиона прочь из Греции, где у него было как будто все для счастливой жизни?

Поиски красоты и ее законов – вот этот вопрос. У себя дома Пандион не нашел ответа или хотя бы намека на решение и именно поэтому решил поискать его в искусстве соседних стран. Идеалу, который ищет Пандион, в повести противопоставляется Египет, где все фрески, статуи, здания призваны исключительно возвеличивать владык и утверждать непререкаемый диктат государства. Конечно, Ефремов здесь небеспристрастен – его увлечение Древней Грецией заставляет его идеализировать ее искусство, а в египетском, наоборот, подчеркивать только необходимые для его писательского замысла черты. Не случайно Пандион за все время, проведенное в рабстве в Египте, лишь дважды замечает нечто сходное с его собственными представлениями о красоте.

В полной мере вернуться к своим поискам красоты и мыслям об ее воплощении в искусстве Пандиону удается только после освобождения, вдали от ненавистной ему Та-Кем, в Черной Африке. Здесь Ефремов поднимает еще один вопрос – дружбы и взаимопонимания свободных народов, еще не создавших деспотические, замкнутые сами на себя государства. Дорога Пандиона и его спутников к берегу Гвинейского залива через территорию современных Судана, ЦАР и Камеруна сродни путешествию в прошлое, в доисторическое время. Именно поэтому разрозненные племена, которые они встречают на пути, гостеприимны и в целом дружелюбны, в отличие от надменных египтян-рабовладельцев. Возможно, эта картина сильно идеализирована, но, во всяком случае, имеет под собой твердую основу в виде представлений автора о неизбежном стремлении людей к дружбе и пониманию. А была бы повесть «чистым приключенческим развлекаловом», она бы изобиловала битвами с ужасными людоедами или с любителями кровавых жертвоприношений под предводительством злобных колдунов. Здесь же людоеды упоминаются в тексте раз или два, но Пандион и его друзья по воле автора с ними не встречаются. Единственная серьезная битва, которую они выдерживают, – с неким страшным зверем, названным «гишу». Что это за зверь, Ефремов не уточнил, а жаль. Есть предположения, что под этим названием он описал крупного хищника эндрюсарха, который, согласно научным данным, вымер тридцать с лишним миллионов лет назад. Что ж, в художественной литературе можно и воскресить древнее ископаемое. Еще остается непонятным, кто такие были «сыны ветра», на чьем корабле Пандион вернулся на родину, – финикийцы?..

Вот такое получилось «приключенческое развлекалово оттого, что парню дома не сиделось». Есть над чем подумать, правда?

Что для нас Древний Египет, как мы его себе представляем? Да в общем-то никак: для нас это в первую очередь лишь мертвое собрание пирамид, развалин, статуй, мумий и непонятных письмен. Я сам отвечу еще резче, как человек, которому стойкое отвращение к истории древнего мира было привито в школьном возрасте усилиями безнадежно тупой и унылой «исторички»: мне весь этот Древний Египет абсолютно до лампочки. Точнее, ответил бы так раньше. Теперь же благодаря Ивану Антоновичу Ефремову и «Путешествию Баурджеда» ответ будет иным: и о Древнем Египте можно написать интересно, представить его совершенно живой страной, а не рядом статичных монументальных картин; населенным не царственными мумиями, а обычными людьми – от фараона до последнего раба. Четыре с половиной тысячи лет, отделяющие нас от времен Четвертой династии, при чтении попросту исчезают. Это и есть самый главный смысл и достижение писателя, которые я вижу в «Путешествии Баурджеда».

Особенную роль играют, на мой взгляд, вкрапленные в авторский текст фразы из подлинных египетских документов. Они позволяют легче понять тех людей, образ их мыслей, снимают всякую таинственность, обычно скрытую за непонятным иероглифическим письмом и тысячами прошедших лет. Тут, кстати, уместно вспомнить иронический рассказ Гирина из «Лезвия бритвы» о находке целой библиотеки папирусов, сплошь заполненных жалобами и кляузами. Жаль, что одна-две жалобы из этого числа не попали в «Путешествие Баурджеда» – тогда получилось бы еще живее.

При всем этом дает о себе знать время написания повести. Передача исторических событий с точки зрения классовой борьбы неизбежно привела к некоторому сгущению красок. Например, строительство пирамид, как теперь известно, вовсе не приводило в упадок экономику всей страны: фараоны все же были не настолько глупы, чтобы рубить сук, на котором сидели сами. И вряд ли более или менее зажиточные люди вроде Уахенеба и его друзей то и дело заводили между собой разговоры о произволе чиновников и о возможности бунта. С другой стороны, без надежной основы, какой является исторический материализм, вряд ли удалось бы выдержать стиль и логику повествования. Ефремов здесь прошел как раз «по лезвию бритвы», сумев избежать превращения своей повести как в скучный наукообразный пересказ событий, так и в аляповатую «развесистую клюкву» о древнеегипетской жизни.

Ну, а о главном содержании – собственно путешествии Баурджеда – пусть судит каждый сам. Я только, как картограф по специальности, добавлю: очень жаль, что повесть не сопровождается картой с обозначением как маршрута экспедиции, так и всех других мест, упомянутых в тексте. Только при взгляде на такую карту можно в полной мере осознать, как далеко вышла экспедиция египтян за пределы известного им крошечного мирка, и в полной мере оценить ее подвиг.

Хотя «Сердце Змеи» принято объединять в творчестве И. А. Ефремова в единый цикл с «Туманностью Андромеды» и «Часом Быка», я воспринимаю его прежде всего как своего рода продолжение «Звездных кораблей». Только это продолжение – не сюжетное, а идейно-смысловое: в основу не связанных между собой произведений положены и логически развиты одни и те же предпосылки. Выводы о возможном внешнем облике разумных существ, сделанные экипажем звездолета «Теллур», в целом повторяют то, о чем говорили палеонтологи Шатров и Давыдов: непременная антропоморфность и сходный с нашим образ мышления. И хотя «Теллур» встретил в космосе совсем не тех, кто оставил свои следы на Земле семьдесят миллионов лет назад, эти умозаключения точно так же, как и в «Звездных кораблях», оказались совершенно правильными.

Однако «Сердце Змеи» – это не только повторение, но и дальнейшее развитие тезисов, выдвинутых в «Звездных кораблях». Та повесть завершается фразой о том, что покорение космоса под силу только обществу, находящемуся на высшей, бесклассовой, всепланетной ступени развития. В «Сердце Змеи» эта мысль получает продолжение: экипаж «Теллура» приходит к выводу, что непременная принадлежность к высшей общественной формации может означать только взаимопонимание и дружбу между вышедшими в космос цивилизациями, но ни в коем случае не вражду. На связанном с этим критическом разборе рассказа Мюррея Лейнстера «Первый контакт» останавливаться не буду, он и так здесь уже упомянут не раз.

Мне кажется, впрочем, что Ефремов, справедливо критикуя ошибки Лейнстера, сам также не идеален в описании экспедиции на «Теллуре». Складывается впечатление, будто он неосознанно заранее подчиняет конструкцию звездолета и его груз целям контакта. Задачей экспедиции было исследование звезды редкого типа; высадка на планеты и встреча с другими звездолетами не планировались. Тогда для чего на «Теллуре» находились запасы дерева и химикатов, зачем надо было брать с собой коллекции земных минералов? Более того, звездолет снабжен приспособлениями, которые кажутся нарочно придуманными на случай встречи с чужими кораблями: боковыми упорами, сигнальными прожекторами, устройствами для «проверки на антивещество»… Впрочем, именно благодаря этим приспособлениям первая встреча двух цивилизаций прошла наилучшим образом. Чужие оказались именно такими, какими их себе и представляли люди Земли, несмотря на огромную разницу в биохимии. Совершенно права была биолог «Теллура» Афра Деви, утверждая: «Мыслящее существо из другого мира, если оно достигло космоса, также высоко совершенно, универсально, то есть прекрасно! Никаких мыслящих чудовищ, человеко-грибов, людей-осьминогов не должно быть! <…> Только низшие формы жизни очень разнообразны; чем выше, тем они более похожи друг на друга».

Что ж, пока что парадокс Ферми по-прежнему остается парадоксом, и никто не знает, когда и каким образом он будет разрешен. И до той поры куда разумнее принять точку зрения Афры (то есть самого Ефремова), хорошо аргументированную еще в «Звездных кораблях», чем читать ничем не обоснованные многочисленные сочинения о жестоких чудовищах-завоевателях с иных планет.

Этот рассказ, один из поздних в творчестве Ефремова, напоминает мне «Юрту Ворона» при всей их внешней несхожести: те же солидный объем, нелинейность сюжета, хорошо проработанные образы главных героев и несколько сложных вопросов в основе. Один из этих вопросов – сохранение быта и традиций кочевых племен Сахары под наступлением европейской цивилизации. Принять ее для кочевников-туарегов значит утратить свою самобытность, ослабнуть и раствориться среди других народов; отвергнуть – оказаться на обочине истории и опять-таки исчезнуть. А руку помощи, в представлении Ефремова, туарегам может протянуть в первую очередь Советский Союз – и Тирессуэн, один из двух главных героев, отправляется туда. Вначале столь искусственное сочетание – гость из Сахары в заснеженном Ленинграде – попросту изумляет. Под столь надуманный поворот сюжета автор своевременно подводит историческое обоснование – русских путешественников А. В. Елисеева и В. И. Немировича-Данченко, посещавших Северную Африку семьюдесятью годами ранее (то есть в 1880-х гг.) и упомянутых в тексте как Эль-Иссей-Эф и Немирдан. Благодаря им туареги якобы узнали о мудром северном народе, и вот теперь девушка Афанеор, помнящая старые рассказы о гостях из России, просит Тирессуэна: «Поезжай в страну русских, посмотри этот народ, расскажи нам, есть ли правда в легенде об Эль-Иссей-Эфе!»

Впрочем, опасаться туарегам за свое будущее, как выясняется, приходится даже не из-за исчезновения их традиционного уклада жизни, а прежде всего из-за готовящихся в Сахаре французских ядерных испытаний. Это еще один исторический факт (причем Ефремов указал, что Франция произведет их именно на юге Алжира, более чем за год до первого испытания в феврале 1960 года), и именно он определяет вторую направленность произведения – антивоенную. Здесь «Афанеор, дочь Ахархеллена» перекликается с написанным примерно десятью годами ранее другим рассказом Ефремова – «Адское пламя». Но, в отличие от него, здесь антивоенная направленность передана куда тоньше, в почти поэтических выражениях, в которых Тирессуэн рассказывает Афанеор о будущей угрозе. Авторский вывод закономерен: при поддержке множества сторонников мира в разных странах, даже в самой Франции, сахарские кочевники поднимутся на борьбу с колонизаторами. Собственно говоря, на момент написания рассказа война за независимость шла в Алжире уже пятый год, и догадаться об ее исходе было несложно. Три года спустя Алжир действительно стал независимым государством, хотя избежать продолжения ядерных испытаний ему не удалось даже после этого.

В целом жизнь туарегов и их стремление к свободе показаны здесь в сильно поэтизированном и идеализированном виде по сравнению с реальностью. Но ведь это не историческое исследование и не документальный репортаж, а художественная литература, и подходить к ней надо с другой меркой. Натянутость русско-сахарской линии сюжета, конечно, никуда не исчезает даже при таком подходе, несмотря ни на какие легенды и исторические факты. Впрочем, в конце пятидесятых она определенно воспринималась читателями совершенно иначе. А в остальном «Афанеор, дочь Ахархеллена» – замечательное произведение, которое можно с удовольствием перечитывать не один раз.

Две недели назад ушла из жизни Таисия Ефремова, жена и муза Ивана Антоновича Ефремова. Я не был знаком с нею лично или по переписке, вообще ни с кем из их круга, но я могу с уверенностью утверждать, что именно книги Ефремова оказали на меня определяющее влияние. Считаю себя его верным последователем. И когда её не стало, я решил, что должен отложить на время весь огромный список книг к прочтению и немедленно перечитать «Таис Афинскую», роман, посвящённый ей. И перечитал — должно быть, впервые с советских времён.

И знаете, я потрясён. Так уже не пишут. С таким тщанием. С такой любовью — к миру, героям, идеям — и вне всякого цинизма, без отстранённости, свойственной нынешней эпохе. И с таким пристрастием! Ефремов очень любит эллинов и смотрит на всё их глазами, транслирует читателю исключительно эллинский взгляд на мир. А египтян не любит и не понимает, опасается и презирает, точь в точь как эллины эпохи Александра Македонского! У него египтяне делают ужасные вещи, им совершенно не свойственные. Например, приносят человеческие жертвы своим «звероголовым» богам. Богатейшая история и культура Египта получают в устах героев Ефремова совсем уж невероятные, недостоверные толкования. И сами герои в них верят!

Но это не минус, а огромный плюс романа. «Таис Афинская» — помимо прочего, блистательная реконструкция эпохи, нравов и героев, которые волею судеб опосредуют наш взгляд на всю историю Древнего мира. На тех же египтян мы до сих пор глядим глазами греков. И даже не Солона с Геродотом, учёных мужей, которые, по их собственному признанию, были «дети по сравнению с египтянами», а вот этих новоявленных покорителей Ойкумены, недавних варваров, пришедших на земли Египта с Александром и завладевших ими, сменив персов, предыдущих завоевателей. А потом туда придут римляне, суровые, практичные люди, они понимали ещё меньше эллинов, а главное, и не пытались. А после римлян — арабы, которые и вовсе ничего не понимали. Только теперь, уже в XXI веке, мы начинаем что-то понимать, когда нам удаётся посмотреть на мир глазами самих древних египтян. Иван Ефремов жил в другое время, у него такой возможности не было.

Поэтому лучшее, чему могут научить его книги: идти своим путём, в ногу с своей эпохой, может, чуть-чуть забегая вперёд. Как шёл сам Ефремова. И как шли его герои. Не пытаться копировать своих великих учителей, не подражать им, а наоборот, превосходить, предлагать читателям собственные идеи и альтернативы, проработанные с таким же тщанием. Чтобы у читателей всегда был выбор.

Хорошо пишет Иван Антонович — рассказ об открытии первого месторождения алмазов в нашей стране настолько реалистичен, настолько правдоподобен, что если не знать настоящую дату этого события, вполне можно поверить, что автор разворачивает перед нами страницы того, что произошло на самом деле. В действительности же это всего лишь настоящая твёрдая научная фантастика, описывающая то, что случилось в Советском Союзе только через десять лет после публикации рассказа.

Но, отдавая дань таланту научного предвидения Ефремова, не надо забывать и о литературной стороне произведения. И здесь мы опять наблюдаем то, что свойственно практически всем рассказам автора — его умении писать интересно о самых простых, самых обыденных вещах. Казалось бы, ну что такого интересного можно рассказать о геологической экспедиции — идут себе мужики, собирают камни, иногда молотком по встречным скалам стучат :). А вот у Ефремова опять получилось написать об этом так, что от текста произведения невозможно оторваться....

«Юрта Ворона» – последнее в творчестве Ефремова произведение о геологах-первооткрывателях (позже, в «Лезвии бритвы», геологическая тема тоже будет затронута, но там она будет лишь одной из многих). И очень заметно, что писал «Юрту Ворона» уже совсем другой Ефремов – не начинающий автор «Пяти румбов», а известный писатель, за плечами которого уже были и «Туманность Андромеды», и «На краю Ойкумены», и «Звездные корабли». Объем рассказа заметно больше, чем у ранних произведений, сюжет его драматичнее и сложнее, а любая из трех вставных историй сама по себе могла бы в сороковые годы сойти за отдельное произведение для первых ефремовских сборников. Красочнее и тщательнее выписаны персонажи – в них профессиональное уже не так подавляет личность, как это не раз можно заметить в ранних рассказах. Впрочем, они точно так же по-ефремовски идеализированны и зачастую говорят штампованными фразами-лозунгами. Например, водитель Валя рассказывает геологу Александрову о народных университетах в таких словах: «Решило наше государство важнейшее дело: чтобы каждый мог получить знания, какие хочет, по собственному желанию и вкусу… Это дело громадное, и тяга у народа к тому, чтобы искусство, книги, науку понимать, несказанная». Ну чем не готовая газетная передовица? Ничем не уступают ей и нравоучения старика Фомина в адрес молодого радиста, который после нескольких «сеансов» подобных бесед вдруг резко перевоспитался. Фомин высказывает действительно хорошие и верные мысли, не потерявшие актуальности и сейчас, но с точки зрения современного читателя дидактическая составляющая рассказа все же выписана чересчур прямолинейно, и это не идет ему на пользу.

А теперь, собственно, о главной теме – открытии Александрова. Здесь вопрос поставлен в сложном морально-этическом ключе: имеет ли право покалеченный Александров рисковать собой ради туманной перспективы открытия богатого месторождения свинцовых руд? Прямого ответа Ефремов не дает. По-своему права и Валя, считающая, что, даже оставшись полупарализованным, Александров не может считать себя никчемной обузой для своих родственников и друзей и идти на риск, не посоветовавшись с ними. Прав и лесник-тувинец, в целом не одобряющий опасную затею геолога, но тем не менее согласный помочь ему. Наконец, прав и сам Александров, который стремится ценой любого риска и огромных усилий хотя бы ненадолго вернуться к привычной ему полнокровной жизни исследователя. Не смирившись со своей травмой, он, по сути, идет на перевале гроз ва-банк: либо гибель, либо исцеление душевной раны, возвращение сознания собственной нужности для дела. Ну, а итог его поисков на перевале Хюндустыйн-Эг

– это выигрыш такого размера, о котором он не мог и мечтать.

Соглашусь с авторами предыдущих отзывов: это не столько художественное произведение, сколько статичное описание реально существующих картин и рассуждения о законах искусства и художественном предвидении, стилизованные под фантастический рассказ. Стоит ли тогда его читать, а если да, то зачем? Позволю себе изложить свою точку зрения.

При чтении произведений о мире Великого Кольца («Туманность Андромеды», «Час Быка», «Сердце Змеи») мы видим очень мало иных планет: непосредственно – только планету железной звезды и Торманс; на экранах звездолетов или приемных станций Кольца сколько-нибудь подробно – Зирду, Эпсилон Тукана, планеты-близнецы зеленого солнца, планету фторной цивилизации… вот, пожалуй, и все. В среднем – по два чужих мира на произведение. Маловато для грандиозных масштабов, которыми оперирует Ефремов в мире Великого Кольца! А «Пять картин» дают нам возможность хотя бы немного расширить этот скудный набор. Ну, а тем, кто считает, что описанный Ефремовым мир Великого Кольца слишком рационален, холоден и неуютен, живые краски картин и эмоции тех, кто рассматривает их, дадут понять, что это не так.

После прочтения этого рассказа в голове возник только один вопрос: зачем? На антивоенную тему, о борьбе за мир, об американских «ястребах» тогда, в конце сороковых и начале пятидесятых, у нас писали все, кому не лень, – так зачем же понадобилось еще и Ефремову? Ведь явно же не его тема, не его сюжет и не его техника (не зря же он потом откровенно признал, что описанная им ракета и система ее наведения безнадежно устарели в сравнении с реальностью). Само собой разумеется, что и сам рассказ, и высказанные в нем мысли автора вполне искренни – не такой он был человек, чтобы кривить душой и фальшивить в своих произведениях. Но при этом напрашивается мысль, что «Адское пламя» он написал в основном «для галочки», только чтобы показать, что как писатель он не выходит из общего русла. А так он вряд ли когда-либо взялся бы за злободневные политические темы. Правда, потом Ефремов еще вернется к антивоенной тематике в рассказе «Афанеор, дочь Ахархеллена», но там она будет намного гармоничнее вплетена в сюжет и не станет доминировать над ним.

Как следствие всего вышесказанного, «Адское пламя» идеологически разительно отличается от более ранних произведений Ефремова. Там американцы и англичане неизменно предстают перед читателем союзниками и друзьями, а здесь (всего-то четырьмя годами позже) Америка – уже средоточие мирового зла. Вот разве что англичане представлены еще хоть сколько-нибудь положительными, кому не по душе военные приготовления и ядерные испытания. Зато не забыты расизм, политические заключенные, избиения и погромы – в общем, весь стандартный набор времен «холодной войны». Я не утверждаю, что на эти темы не следовало писать, а если писать, то в каком ключе, – это совсем другой вопрос. Я считаю только, что не стоило браться за них именно писателю, ученому и мыслителю Ивану Антоновичу Ефремову – ведь те его произведения, которые мы теперь считаем лучшими, созданы на совсем иной основе, а «Адское пламя» к числу его творческих удач отнести очень затруднительно.

Очередное обращение Ефремова к близкой и хорошо знакомой ему теме подвига геологов-первооткрывателей. Только здесь, в отличие, к примеру, от «Алмазной трубы», этот подвиг не растянут во времени, а сжат в одно мощное короткое усилие. Соответственно выбран и противник: не бескрайняя тайга, через которую приходится пробиваться неделями, а одна-единственная неприступная скала в предгорьях Тянь-Шаня. Здесь все решается в считанные часы: если победа – то с напряжением всех сил, если поражение – то почти наверняка гибель.

Преодоление себя, переход за грань собственных возможностей ради достижения цели и есть лейтмотив всего действия. Но только вот воспринимается «Белый Рог» не совсем так, как должен был бы по замыслу автора, и происходит это в основном из-за образа Веры Борисовны. Ефремов явно замыслил ее как вдохновительницу, зовущую на подвиг и придающую силы… но у меня она вызывает чуть ли не отвращение. Ей, поглощенной своими мечтами о героях с их сверхзадачами, явно не было дела до того, что своими словами она отправила геолога Усольцева почти на верную смерть. И если бы Усольцев погиб, то, думается мне, она отнеслась бы к этому спокойно. Ну, был слабый человек – и нет слабого человека, и что с того, раз он даже на «маленькую горушку» не сумел взобраться, «какой жалкий конец»! Однако геолог, пытаясь покорить Белый Рог, сумел уцелеть и достиг цели – и только тогда равнодушная любительница книг о героях соизволила взглянуть на него новыми глазами.

Ну, а что может теперь сделать Усольцев? Ведь для него восхождение на Белый Рог стало своего рода поворотным пунктом в жизни, и он спустился вниз уже иным человеком. Возможно, теперь ему хватит силы воли, чтобы больше никогда не обменяться с Верой Борисовной ни единым словом. Пусть о найденном на вершине скалы золотом мече из старинной легенды и оставшемся на его месте геологическом молотке Усольцева ей расскажет кто-нибудь другой.

Редкий случай среди ранних ефремовских рассказов: во-первых, обращение к военной тематике и, во-вторых, без какой-либо фантастической составляющей. Ничего необычного в нем не происходит. «Последний марсель» – это просто рассказ о хороших, стойких и мужественных людях:

Именно так я в первую очередь понимаю «Последний марсель». Понимаю также, что Ефремовым в него был заложен несколько иной смысл – он заключается прежде всего в той «проповеди» о русском характере, которую произносит английский офицер в конце рассказа. Но вот она-то, на мой взгляд, немного неестественна и пафосна и потому слегка портит впечатление. А чем хуже норвежцы-рыбаки, которые, рискуя собой, выручили в беде советских моряков и пожертвовали ради них неплохим судном? Или тот же английский офицер, Кеттеринг, который сам смотрит на людей объективно и не боится, когда надо, признать, что они, англичане, морская нация, – порой отнюдь не пуп земли? За что я ценю творчество Ефремова – так это во многом как раз за то, что откровенные мерзавцы и подонки в нем почти не встречаются, они требовались автору лишь в роли противников и как своего рода философский антитезис, а отнюдь не как самоцель («Не выношу гнильцы, привлекающей любителей дичи с тухлятинкой, заплесневелого сыра, порченых людей и некрасивых поступков»). В основном же в произведениях Ефремова присутствуют «глубоко прочувствованная природа, красивые женщины и доблестные мужчины», пусть даже порой чрезмерно идеализированные. Обычно в связи с этим принято вспоминать «Туманность Андромеды» и тамошних персонажей, иногда «Лезвие бритвы» (откуда и взяты приведенные выше цитаты) – там мерзавцев, правда, хватает, но положительных персонажей, как всегда у Ефремова, намного больше. Но вот оказывается, что скромный и почти забытый рассказ военных лет в этом смысле можно поставить с ними на равных.

Небольшой минус, ради объективности: обилие морских терминов затрудняет чтение – точнее, даже не чтение, а представление и осмысление прочитанного. Без обращения к справочным данным о парусном вооружении судов совершенно невозможно представить себе, с какими трудностями столкнулись шесть моряков с затонувшего парохода, под парусами ходившие разве что давным-давно в мореходном училище. Может быть, при будущих переизданиях рассказа стоит снабжать его рисунком парусного вооружения и такелажа бригантины со всеми необходимыми подписями и примечаниями?

Для меня эта книга была в детстве и остаётся сейчас настоящей одой Человеческой Красоте. Красоте мысли, красоте исканий, красоте духа, красоте творчества, красоте тела, красоте чувств, красоте эмоций, красоте бесконечного познания. Радостной красоте ищущей и преданной Делу души.

В книге получили воплощение самые смелые мечты человека, певца (пока ещё не разочаровавшегося) совсем недалекого от нас времени, населенного наивными, и, наверно, в большинстве своём, счастливыми людьми верящими в светлое будущее Человека, покорившего Землю и покоряющего Космос. Столь преданной, чистой веры в Человека я давненько не встречала произведениях и практически перестала наблюдать в жизни. А вы верите в Человека? Риторический вопрос...

Это, пожалуй, один из самых слабых и маловразумительных рассказов Ефремова. Чем дальше читаешь, тем больше диву даешься: да что же за люди такие в этом рассказе, чем они вообще думают? Советский пароход «Коминтерн» столкнулся в океане с дрейфующим под поверхностью воды и не тонущим благодаря грузу пробки в трюмах почти неповрежденным судном восемнадцатого века. Моряки «Коминтерна», вместо того чтобы постараться как-нибудь поаккуратнее высвободить форштевень и винт своего парохода, а затем попытаться спасти и привести в порт уникальную находку, после поверхностного обследования недолго думая взрывают ее. Найденная на судне рукопись капитана Джессельтона так и остается нерасшифрованной – старший помощник, от лица которого ведется рассказ, несмотря на сенсационное содержание того отрывка, что удалось прочитать, не делает ни единой попытки связаться со специалистами, которые помогли бы прочитать остальное. Так он и держит эту рукопись у себя безо всякого толку, хотя Джессельтон прямо писал: «Не берегите моей тайны, как это сделал я».

Какие еще нелогичности и несообразности лезут в глаза? Кейптаунская певица Энн, узнав от советского моряка, что у него есть загадочный документ, написанный рукой ее предка, не проявляет к нему ни малейшего интереса, хотя наверняка понимает, что моряк ее не обманывает. А когда она вскоре одумывается и посылает ему записку: «Нам нужно увидеться, обязательно разыщите меня», – забывает указать в ней свой адрес. (Правда, моряк проводил ее до дома, но это не значит, что он сможет найти этот дом снова, да и письмо без адреса не отправишь.) А в конце рассказа профессор-геохимик, узнав о загадочной «живой воде» из глубин океана, лишь тяжело вздыхает: да кто же будет снаряжать экспедицию на поиски такой воды только на основании одной-единственной старой рукописи? Ну хорошо, отдельную экспедицию – нет, но попытку добыть «живую воду» вполне можно было включить в программу какой-нибудь другой экспедиции, а то и просто предпринять с борта обыкновенного грузового судна, которое будет проходить через указанный Джессельтоном район. Конец рассказа неопределен и пессимистичен, и, судя по всему, дело так и кончилось ничем. Кстати, любопытно, что Ефремов в своих последующих, куда более известных произведениях склонялся к мысли, что сохранившиеся древние формы существования материи должны отличаться «первобытной, космической злобой к жизни», а тут оказывается, что вначале он придерживался прямо противоположной точки зрения.

Проще говоря, после прочтения «Встречи над Тускаророй» создается впечатление, будто все действующие лица – какие-то сомнамбулы: вроде бы и ходят, и что-то делают, и слова говорят какие-то, и даже вполне членораздельные, но все это – совершенно бесцельно. Так что если уж читать, то только «до кучи», чтобы не оставлять пробелов при знакомстве с творчеством Ефремова.

Сначала о хорошем. В последнем романе Ефремов возродил своё умение видеть мир удивительным, ярким, прекрасным и страшным одновременно. Это умение произвело огромное впечатление в ранней дилогии, а потом куда-то делось. Персонажи здесь получились самыми интересными во всём творчестве писателя. У каждого свой характер и своя голова на плечах. И, прежде всего, идеи. В «Таис Афинской» Ефремов решил проследить зарождение в античности тех самых идей, которые он уже высказывал в «Лезвии бритвы», отчасти и в других книгах. Пожалуй, если бы не всемирная известность автора, в печать они могли бы и не попасть. Слишком уж демонстративное несоответствие истмату. Чтение этих страниц захватывает, даже если не соглашаться ни с одним из высказанных тезисов.

Теперь о плохом. Идеи автора, как обычно, единственно правильны. Кто просто не согласен, ещё ладно, но кто исповедует противоположные идеи, тот заведомый дурак и негодяй. Аристотель не только законченный мерзавец, но и абсолютная, полнейшая бездарность. Это Аристотель. Зато Лисипп, о котором не известно ничего достоверного, гениален во всём, включая гадательную магию.

То же касается цивилизаций. Одни автору симпатичны — индийская, критская, с оговорками эллинская, другие неприятны — египетская, переднеазиатская, иранская, китайская. Он признаёт, что каждый народ имеет свои достижения. Но если цивилизация руководствуется неверной философией, то все её достижения пойдут прахом, если не хуже.

Теперь о самом плохом. Ефремов принимает традиционную версию поджога Персепольского дворца, изложенную античными историками. Таис на пиру призвала сжечь дворец, сопроводив это развёрнутым идеологическим обоснованием, Александр послушался и спалил заодно весь город. Вот это идеологическое обоснование варварства и есть самое отвратительное. Судя по тому, что сохранилось от дворца, он был одним из величайших творений античной архитектуры, вровень с Парфеноном, храмом Артемиды Эфесской, вавилонской Эсагилой. Если его сжечь по пьяни, по злобе, по глупости, это, конечно, очень плохо, но, если его уничтожить из идеологических соображений, это по-настоящему отвратительно.

Утешает то, что на самом деле Таис вряд ли виновна в случившемся. Неизвестно, что конкретно она сказала в тот вечер, и удалось ли ей перекричать пирующих. В любом случае Александр бы её не послушал. Он в принципе никогда не следовал никаким советам. Сам всё решил, сам поджёг, а потом понял, что натворил, и повелел придворным историкам сочинить пристойную по тем временам версию. Они и сочинили.

«Озеро Горных Духов» среди многочисленных рассказов И. А. Ефремова был прочитан мной далеко не первым, и поэтому я заранее знал, что вся жуть и чертовщина, творящаяся на берегу таинственного озера, получит в конце концов вполне материальное и рациональное объяснение. Однако должен признать, что именно при чтении «Озера Горных Духов» мне вдруг захотелось – и такого больше не было ни с одним из «Рассказов о необыкновенном», – чтобы тайна озера хотя бы отчасти так и осталась тайной, а не была бы сведена к

Слишком уж сильно диссонирует будоражащее до щекотки и мурашек по коже описание озера и странных явлений на его берегу со слишком простым, будничным и невыразительным завершением рассказа. Тут, по-моему, было бы уместно либо понизить степень жути и таинственности на первых страницах, либо как-нибудь смягчить финал, сделать его… ну, менее «народно-хозяйственным», что ли, оставить в нем хотя бы некоторую долю романтики и простора для воображения, которыми полны первые страницы. В других ефремовских рассказах, построенных по подобной схеме, этот контраст не столь силен – соответственно и ощущение диссонанса и некоторого разочарования не возникает.

О реальной основе рассказа – художнике и его картине – писать не буду, это все уже отлично разобрано в предыдущих отзывах. Добавлю только,

В общем, среди ранних произведений Ефремова «Озеро Горных Духов» стоит прочитать непременно, но только не самым первым, а после знакомства с тремя-четырьмя другими рассказами. Тогда, как я уже написал выше, вы заранее будете знать, что в конце все разъяснится, и не будете слишком сильно разочарованы, что объяснение это окажется таким простым.

«Туманность Андромеды» — вообще не развлекательная литература. Несмотря на то, что перед нами одно из знаковых произведений советской фантастики, которое почти целиком сосредоточено на космических путешествиях, научном прогрессе и контактах с инопланетными формами жизни, немаловажную часть здесь занимают философская и социальная составляющие.

Далекое светлое будущее. Люди активно осваивают космос и двигают науку вперед. Основное действие разворачивается среди звезд и на Земле. В первом случае читатель наблюдает за космической экспедицией, экипаж которой оказывается в опасной близости от неизвестной ранее звезды и предпринимает вынужденную посадку на одну из планет в системе этой самой звезды. Там люди обнаруживают пропавший без вести корабль одной из предыдущих экспедиций и звездолет пришельцев. Тем временем на Земле проводятся исследования нуль-пространства, раскопки древних захоронений, любовные перипетии… И все это на фоне утопичного будущего, где человек активно борется с рутиной, занимаясь творчеством, любимым делом, заботясь о ближних, и поступая по совести.

И звучит это все очень здорово и интересно, тем более, что Ефремов поднимает целый пласт философских и социальных тем, о которых долго и обстоятельно рассуждает, но… Роман написан очень, очень тяжеловесным слогом. Неподготовленного читателя он способен вогнать в сон уже на двадцатой странице. Неудивительно, что сейчас о «Туманности Андромеды» стали уже подзабывать, далеко не каждый современный любитель фантастики, привыкший к совершенно иному нарративу, будет тратить время на книгу, которая не только не развлекает, но еще и заставляет прикладывать значительные умственные усилия при прочтении.

Хорошая, умная фантастика, подходить к которой стоит только хорошо подготовленным. Как минимум морально.

Мне кажется, что рассказ построен на слишком большом количестве слишком удачных совпадений. Ученый, мечтающий отыскать загадочное «дерево жизни» из средневековых легенд, случайно, по приглашению коллеги, идет в театр. Там коллега опять-таки случайно встречает своего старого друга, а этот друг, оказывается, только что вернулся из Америки, где умудрился безошибочно попасть туда, где имел возможность наблюдать странные свойства какого-то дерева, в точности совпадающие по описанию с тем самым «деревом жизни». Наверняка ведь можно было бы свести профессора Кондрашева и летчика Сергиевского каким-нибудь более рациональным и простым способом, не прибегая к цепочке столь маловероятных случайностей.

При чтении бросаются в глаза слова: «…примеры беззаветного мужества исполнителей и мудрой дальновидности руководства». Считаю их еще одним минусом – Ефремову подобные пассажи, как правило, были не свойственны. Одно дело – писать о поисках месторождений ртути или алмазов в контексте их необходимости для экономики страны и совсем другое – о «дальновидности руководства». Да и что это был за груз такой, что при всей его сверхважности для доставки достаточно было всего одного самолета? Естественно, автору этот таинственный груз нужен был лишь как предлог, чтобы отправить Сергиевского в Америку, так что уточнениями он себя не стал утруждать. А вот читателю ничего не остается, как только теряться в догадках.

Наконец, когда Ефремов пишет о геологии, палеонтологии, организации и быте разнообразных экспедиций, это у него получается как нельзя лучше. Но вот читать написанное им здесь об авиации невозможно без удивления: как такое может быть? Во-первых, просто поражает описание самолета, на котором Сергиевский совершил перелет в Америку: «Спереди фюзеляж заканчивался сплошным металлическим конусом, в верхней части перерезанным застекленной полосой». Как-то сильно напоминает детский рисунок, я сам так самолеты в детстве рисовал. Да еще и винты зачем-то упрятали в кольцевые щитки. Во-вторых, как мог самолет, сломав при аварийной посадке немало деревьев, настолько избежать повреждений, что потом смог взлететь? В-третьих, навигационные приборы и рация были разбиты при атаке немецких истребителей – так как же, если экипаж и смог поднять самолет в воздух, ему удалось без навигации и связи улететь обратно за океан? В общем, тут чем дальше в лес, тем больше дров… Даже если это дрова из эйзенгартии.

Название рассказа кажется мне не слишком удачным, даже, если угодно, притянутым за уши. Понятно, что атолл Факаофо фигурирует в нем как символ победы человека над морем. Это, конечно, хорошо, вот только никакого отношения к основному сюжету этот атолл не имеет. Впрочем, первоначальное название, «Телевизор капитана Ганешина», было еще хуже (вам тоже представляется здесь толстый обленившийся капитан, который валяется в своей каюте на диване и смотрит по телевизору всякую муть?). Кстати, идея подводного телевидения в отечественной фантастике не принадлежит Ефремову – первым, насколько я знаю, ее выдвинул Александр Беляев в своем романе «Чудесное око», написанном в 1935 году, за девять лет до появления «Атолла Факаофо».

«Атолл Факаофо» – произведение весьма необычное для Ефремова: обычно у него действие разворачивается постепенно, размеренно, без спешки и напряжения, а здесь оно должно вместиться в двенадцать часов, которые смогут продержаться два человека в затонувшей батисфере. Неумолимый ход времени постоянно подчеркивается обратным отсчетом. Может быть, я и неправ, но это все передано как-то неуклюже – возможно, спокойный и холодноватый ефремовский стиль в принципе не годится для нагнетания напряжения при острой динамике действия, им попросту невозможно хорошо описывать подобные ситуации. Кажется, что оставшееся время в рассказе словно бы не течет непрерывно струйкой песка в песочных часах, а грузно обваливается этакими булыжниками: бум – двенадцать часов, бум – десять часов, бум – четыре часа… Гораздо лучше – просто и без излишней помпезности, но так, что берет за душу, – передан момент победы – вот для этого простые слова и скупые фразы подошли как нельзя лучше.

Жаль, что к теме неизвестного глубоководного животного, затронутой в самом начале, автор так и не вернулся. Начало ведь получилось очень интригующим, и было бы оправданно под конец хотя бы частично приоткрыть эту тайну. Снова возникает не раз испытанное при чтении других ранних рассказов Ефремова чувство, что они были задуманы как нечто большее, но так и остались своего рода набросками ненаписанных повестей – отсюда и оборванные сюжетные линии, и невнятные окончания, и некая схематичность действия и персонажей.

Замечательный пример строго научного прогноза, оформленного в виде литературного произведения. Блестящие предсказания в истории мировой фантастики – случай в общем-то не такой уж и редкий, но здесь будущее открытие сибирских алмазов расписано во всех подробностях: геологическое строение местности, описание пород, методика гравиметрической съемки, классификация найденных алмазов – одним словом, всё. Такой рассказ, с прочным научным обоснованием необходимости поисков алмазов на Среднесибирском плоскогорье, мог написать только ученый-геолог. Разумеется, неизбежная цена этого – обилие научных монологов, как это часто бывает у Ефремова. Впрочем, здесь они не кажутся столь надуманными и выспренными, как, например, в «Лезвии бритвы», и вписаны в повествование более или менее естественно. Да и бытовые подробности жизни экспедиции (описанные Ефремовым по собственным воспоминаниям, хотя в реальности он поисками алмазов не занимался) здесь не подавляют собой основное содержание, в отличие, например, от «Олгой-хорхоя» или «Гольца Подлунного», а опять-таки вполне органично переплетены с ним в единое целое.

Вот разве что финальная сцена поклона профессора Ивашенцева телеграмме может показаться на первый взгляд чересчур искусственной и драматической… однако если попытаться поставить себя на место профессора, то, пожалуй, такой телеграмме действительно стоит поклониться.

1929 год. Два человека, обследуя старые заброшенные медные рудники,

1859 год. Один из работников тех же медных рудников, из крепостных,

По отдельности, пожалуй, особенно увлекательных рассказов из этих двух историй не вышло бы. Однако все меняется, если объединить их да еще передавать каждую своим языком: первую – холодноватым, размеренным, вдобавок насыщенным профессиональными терминами языком инженера Канина, вторую – красочным, простым, слегка архаичным говором старого горного мастера Поленова. Это как раз тот случай, когда количество переходит в качество – из двух не слишком занимательных сюжетов получается один, воспринимаемый как насыщенный и неизбитый. При этом фантастического и необъяснимого в нем нет ровным счетом ничего – любитель современного макулатурного чтива, польстившийся на название, будет разочарован, не найдя в заброшенных рудниках ни крыс-мутантов, ни коварных ловушек, сооруженных далекими предками, ни даже самого завалящего привидения. Старые подземные ходы совершенно пусты и тихи, и даже кадка для воды и нож, оставленные там семьдесят лет назад, до сих пор лежат на своих местах. Да и путь под землей не отмечен никакими эпизодами героизма и самопожертвования – два человека час за часом просто идут, а иногда и ползут по узким ходам. Скучно, скажет читатель. А по-моему, как раз нет. Здесь, например, при внимательном прочтении уже можно разглядеть те нити, которые тянутся к написанным намного позже «На краю Ойкумены» и «Лезвию бритвы», – соединение различных эпох через предметы, фигурирующие в действии, и мысль о скрытых и не используемых нами возможностях человека. Даже если я выдаю здесь желаемое за действительное, «Путями старых горняков» в любом случае остается одним из лучших ранних произведений Ефремова.

Самый известный из ранних рассказов Ефремова, но, по-моему, далеко не самый удачный. По замыслу, содержанию и стилю он сильно напоминает куда менее известный «Голец Подлунный». В обоих случаях действие происходит во время экспедиции в дикие и безлюдные места и в обоих случаях очень много места отводится описаниям походного быта и снаряжения, для сюжета в целом не так уж и важным, а собственно главное случается только в самом конце. Если конкретнее, то здесь из шестнадцати страниц текста встреча со страшными червяками занимает только четыре, а затем рассказ как-то внезапно заканчивается. Трудно отделаться от ощущения, что «Олгой-хорхой» был задуман как нечто более длинное и основательное, может быть, даже как небольшая повесть, но по каким-то причинам так и остался неоконченным. Последние два абзаца кажутся приписанными наспех позже ради хоть какого-нибудь завершения действия, чтобы можно было опубликовать уже написанное. Такой скомканный финал – еще общая черта с «Гольцом Подлунным».

Несмотря на все это, «Олгой-хорхой», безусловно, заслуживает прочтения. Ефремов стал, кажется, первым, кто ввел легенду об олгой-хорхое в художественную литературу, так что этот рассказ – своего рода классика криптозоологического жанра.

У Ефремова был талант — даже казалось бы всякую «чертовщину» объяснить при помощи вполне научного подхода, и неважно, что этот «научный подход» в действительности пока остаётся фантастикой.

Скажу ещё, что в сущности все его произведения это этакий советский лубок, где всё хорошо, красиво, понятно, а если не понятно — то легко объяснимо.

Взять хоть «Туманность Андромеды» и цикл о Великом Кольце, хоть рассказы о Великой Отечественной, хоть о мирном времени или Древнем мире — везде тепло, уютно и все здоровы и счастливы, а если не сразу, то под конец повествования обязательно, и если кого и ранило, то не сильно, и только в руку — как в данном рассказе.

Меня же в этом рассказе удивил даже не рецепт размягчения слоновой кости (я так честно говоря и не интересовался, существует ли такая технология на сегодняшний день, увы, очень далёк от этой отрасли), и даже не удивился «памяти предков», а единственное что меня поразило — это что врач (!) во время войны (!!) (это когда вермахт стоял под Москвой) решил с утра не идти сразу на работу (!!!), а пройтись по своим делам, то бишь зайти в гости к раненому лейтенанту.

Ну что тут сказать?)

Лишь одно — советская (лубочная) фантастика!

И я не говорю, что это плохо!

Если «Эллинский секрет» действительно является тем зерном, из которого два десятка лет спустя выросла одна из сюжетных линий «Лезвия бритвы» – а именно связанная с «памятью поколений», – то нельзя не отметить, что здесь эта тема раскрыта даже ярче и увлекательнее, чем в известном романе. В «Лезвии бритвы» сибиряку Селезневу достались от предков в основном общие картины жизни каменного века, обширные и красочные, но не сообщающие ничего нового. Здесь же

Провести параллель с «Лезвием бритвы» можно и в теме понимания красоты как высшей целесообразности, пусть даже этому здесь придается явно второстепенное значение. Тем не менее, по-моему, стоит прочитать «Эллинский секрет» перед тем, как браться за «Лезвие бритвы», – так понять непростой «программный» роман Ефремова будет заметно проще.

При чтении возникает еще мысль: судя по всему, профессор Файнциммер был человеком тихим и скромным, почему же он тогда так обходится с беднягой Леонтьевым? То и дело прерывает его на полуслове, разговаривает с ним грубовато-фамильярно… Не раскрытый до конца какой-то замысел автора или просто случайность?

А в целом, на мой взгляд, – один из лучших ранних рассказов Ефремова. В очередной раз убедился в его замечательном умении строить свои сюжеты на рациональных объяснениях на первый взгляд непонятных и даже пугающих явлений так, что эти объяснения оказываются интереснее и увлекательнее пустой таинственности. Странно, что «Эллинский секрет» на протяжении двадцати с лишним лет не публиковали именно потому, что в нем якобы много мистики. Как раз наоборот!

Из всех ранних ефремовских рассказов этот, пожалуй, мне нравится больше всего. Но чем именно, ответить конкретно затрудняюсь. Получается в точности как в самом рассказе, когда майор-артиллерист, временно ставший археологом, вместе со своими новыми коллегами ломает голову над тем, что такого особенного в развалинах древней обсерватории в сухой степи, отчего люди чувствуют там себя лучше, чем где бы то ни было. В конце концов майор, по основной специальности геолог, все-таки находит разгадку – она, как всегда у Ефремова, вполне материальна, хотя и окутана поначалу атмосферой таинственности. А вот как найти разгадку мне? Перечитываю «Обсерваторию Нур-и-Дешт» – и приходит ощущение, будто сам оказался в тех развалинах словно бы бесконечно далеко от всего остального мира, дышу жарким степным воздухом, слушаю тишину и чувствую себя спокойным, счастливым и уверенным в светлом будущем.

И, конечно, прочитать «Обсерваторию Нур-и-Дешт» стоит хотя бы ради одной последней фразы. Она достойна занять место среди лучшего, что было когда-либо написано Ефремовым.

Сформулировать свое мнение о «Лезвии бритвы» оказалось делом непростым, так как непроста и сама книга. Тут ранее был такой отзыв: «беллетризованный философский трактат». Более коротко и емко выразиться просто невозможно. Слишком уж многое постарался вместить Ефремов в одну-единственную книгу – фактически все свои взгляды на науку, общество, искусство, философию и так далее. Разве только положение о непременной антропоморфности разумных существ осталось «за кадром», да и то, наверное, лишь потому, что его никаким боком к развитию действия прикрутить не удалось. И без того ради выражения всех своих взглядов Ефремову пришлось построить сюжет сразу на четырех фантастических допущениях. В предисловии он пишет, что их три, а мне кажется, что все-таки четыре: таинственные серые камни, гипнотические способности отдельных людей, «память поколений» и флот Александра Македонского, затонувший у берегов Южной Африки. И все это пришлось увязывать между собой ради придания «философскому трактату» хоть какой-нибудь цельности. Это оправдывается автором в первых строках пролога утверждением, что неизвестные нам пока закономерности жизни, которые мы по неведению называем судьбой, неизбежно сводят вместе разных людей, столкнувшихся с одной и той же загадкой. Но убедительно изобразить эти закономерности все-таки не удалось – вместо них получилось просто слишком большое число слишком невероятных совпадений. В самом деле, основная часть романа состоит сразу из четырех не связанных или очень слабо связанных между собой сюжетных линий: Гирин и Сима в Москве, Ивернев в Ленинграде, компания итальянцев в Неаполе, а потом в Южной Африке, Даярам и Тиллоттама в Индии, – а в конце почти все перечисленные персонажи собираются вместе, чудесным образом при самых разных обстоятельствах почти одновременно съехавшись в Индию. Затем за короткий срок они все успевают перезнакомиться между собой, проникнуться взаимным доверием и поведать друг другу все свои секреты – слишком натянуто даже для художественной литературы.

Подзаголовок к «Лезвию бритвы» гласит: «Роман приключений». Ефремов в предисловии добавляет: «в хаггардовском вкусе». Вот уж чем-чем, а «романом приключений» его никак не назовешь, и «хаггардовский вкус» здесь нисколько не ощущается. И если кто-нибудь рассчитывает «проглотить» книгу за пару-тройку вечеров в качестве развлечения, как романы Хаггарда об Аллане Квотермейне, я такого оптимиста вынужден жестоко разочаровать. «Лезвие бритвы» придется читать долго, обстоятельно, неторопливо, время от времени откладывая книгу в сторону и размышляя о прочитанном, причем даже если намерения размышлять в начале чтения вовсе не было. Роман буквально провоцирует вступать с автором в мысленную полемику, обдумывать его аргументы, находить свои, соглашаться или не соглашаться и, только достигнув определенного порядка в мыслях, читать дальше. Так что это не «роман приключений», а, скорее, «роман раздумий».

Раздумий, по-моему, даже чересчур много. Та черта ефремовских персонажей, о которой я уже упомянул в своем отзыве на повесть «Звездные корабли», – вдруг ни с того ни с сего читать монологи на различные научные или философские темы, – здесь развита порой до абсурда. В целом это понятно: от лица героев говорит сам писатель, вкладывая в их речь все свое мировоззрение, и естественно, что хочется высказать как можно больше. Но тут, пожалуй, он уже хватил через край. В «Звездных кораблях» ученые монологи все-таки не заслоняют от нас личности Шатрова и Давыдова, а вот в «Лезвии бритвы» время от времени попросту подавляются персонажи как таковые – читаешь и представляешь себе не человека, а его речи. Получается прямо как у Урсулы Ле Гуин в «Земноморье»: «Дракон и его речь суть одно и то же». Но если у Ле Гуин примат слова над материей – важный постулат созданного ею мира, то у Ефремова в «Лезвии бритвы» доминирование ученых и красивых слов над теми, кто их произносит, становится какой-то насмешкой над вполне материальными персонажами, действующими в нашем опять-таки материальном мире. Примеры? Историк Бехоев, который запоминается не столько своей причастностью к тайне серых камней, сколько высокоморальными рассуждениями о порче государственного имущества малолетними хулиганами; некая бывшая балерина, появляющаяся в романе один-единственный раз, но при этом читающая в гостях у Андреевых целую лекцию об эротике и порнографии; да и сам геолог Андреев во второй главе при встрече с Гириным вместо нормального приветствия вдруг начинает жаловаться на отсутствие условий для хранения геологических образцов. Ну будет ли так вести себя обыкновенный человек при встрече со своим старым другом, которого не видел несколько лет?! Сильно сомневаюсь…

Однако не стоит воспринимать все написанное выше исключительно как недостаток. Ефремов в предисловиях как 1963, так и 1972 года прямо пишет, что сознательно пошел на нарушение канонов художественной литературы и на перегруженность фактами и лекциями, а потому называет «Лезвие бритвы» «экспериментальным романом». Ну, а с «экспериментального» и спрос особый. Так что примем возвышенные монологи как данность, неотъемлемый элемент и не будем сильно жаловаться на них. Но настораживает еще вот что: кажется, последовательный материалист Ефремов здесь балансирует на грани соскальзывания в болото разнообразной мистики. Я не знаток индийской религии и мифологии, так что тут воздержусь от оценок, что просто мифология, а что уже мистика. Но вот когда на полном серьезе упоминаются люди, «видящие» кончиками пальцев, или «система кёнрак», это уже дело другое. Точнее, тогда-то ко всему этому относились всерьез, и Ефремов вполне мог тоже поддаться энтузиазму и не подойти к новостям подобного рода с должной критической оценкой. Вот и вышло, что Розу Кулешову вскоре разоблачили, корейцы свою «систему кёнрак» как «открыли», так быстренько и «закрыли», а в «Лезвии бритвы» все это шарлатанство так и осталось в качестве серьезных аргументов писателя-материалиста. На общем фоне, а особенно после прочтения финальной главы, в которой Гирин обсуждает индийскую философию со строго материалистической точки зрения, эти мутные пятна выглядят неприятным контрастом. Их уже «экспериментом» не оправдаешь.

Пожалуй, надо заканчивать. И закончу наполовину пожеланием, наполовину предостережением: прежде чем браться за «Лезвие бритвы», прочтите несколько более ранних произведений Ефремова: от «Эллинского секрета» до «Туманности Андромеды», – где вдобавок уже изложено многое из того, о чем идет речь в обсуждаемом романе. Иначе «Лезвие бритвы» у вас попросту «не пойдет»: мало того, что роман «экспериментальный», так и сам по себе литературный стиль Ефремова придется по вкусу далеко не каждому, как, например, автору предыдущего отзыва, не поскупившемуся на отрицательные эпитеты. А вот подготовленный читатель «Лезвие бритвы», скорее всего, распробует, и ему понравится – как в целом, несмотря ни на что, понравилось и мне.

Написано великолепно и читается на одном дыхании. И даже неважно при этом, насколько достоверны второстепенные факты, эпизоды и персонажи (основные-то, понятно, соответствуют действительности) – я не старался выяснить все до мелочей, да и не хочется что-то… Главное, что клипер предстает перед нами как живой, со всеми своими парусами, такелажем, носовой фигурой и так далее, вплоть до углубления, за многие годы протертого в стойке поручня на мостике коленом капитана. И эту красоту и поныне можно увидеть своими глазами и потрогать своими руками. Что интересно, мне довелось ощутить при этом примерно то же, о чем говорит капитан Лихтанов, завершая свой рассказ. Он сравнивает «Катти Сарк» с гигантским современным пассажирским судном и замечает: «Обветшалый, маленький клипер не показался мне жалким по сравнению с «Гималайей». Больше того, взгляд на «Катти Сарк» будил в душе какую-то бодрую гордость». Я побывал в павильоне «Катти Сарк» в Гринвиче в 2012 году, когда рядом на Темзе некоторое время стоял вертолетоносец британского флота. Из Гринвича обратно в центр Лондона я уезжал по реке и с воды увидел примерно такую же картину, какая описана в рассказе: у причала стоит громоздкая серо-голубая масса современного военного корабля, а неподалеку на берегу торчат мачты маленького чайного клипера позапрошлого века. И я, сухопутный человек, кажется, понял то, о чем говорил старый капитан в рассказе, не только разумом, но и чувствами. А значит, Иван Антонович Ефремов действительно сумел это ощущение «бодрой гордости» в своем произведении передать и донести до нас. И не забудем, что движение за восстановление «Катти Сарк» поднялось в Великобритании вскоре после публикации там первой версии рассказа, где клипер спасают от разрушения и реставрируют вовсе не англичане, а американцы. Сам Иван Антонович отмечал, что, судя по письмам английских читателей, издание там его рассказа сыграло в спасении клипера заметную роль. Так что следует, говоря по совести, быть благодарными ему не только за рассказ, но и за сохранение самой «Катти Сарк» для будущего.

«С наскока» осилить «Дорогу ветров» неподготовленному читателю нелегко, так как текст изобилует научной терминологией – и геологической, и палеонтологической. В конце он, правда, сопровождается словариком, но не станешь же то и дело листать книгу туда-сюда, чтобы прояснить значение непонятного слова. Мне-то еще повезло, так как в голове с первого курса хранятся остатки познаний в геологии и геохронологии, но я легко могу представить себе, каково продираться сквозь текст тому, кто вообще никаких познаний в этих областях не имеет.

Совершенно разительным контрастом на этом фоне выглядят яркие, красочные и даже поэтические описания природы Монголии. Поначалу впечатление довольно странное: как будто читаешь учебник геологии, и вдруг учебник куда-то пропадает, а вместо него появляется картина жаркой каменистой пустыни в мареве раскаленного воздуха или высоких заснеженных гор под завывание ледяного ветра. Потом, конечно, приходит привыкание, и ум легко переключается с «науки» на «лирику» и обратно. К «лирике» можно отнести и бытовые подробности жизни экспедиции, коим уделено немало внимания. Можно только подивиться железному упорству в преодолении самых разных препятствий, от вырубки скелетов динозавров из крепчайшей породы до лечения обожженной руки повара. Ефремов описывает их, но не заостряет на них внимания, ни в коей мере не считая себя и коллег героями. Наоборот, он старается в своем изложении так или иначе скрасить нелегкую походную жизнь и представить ее по возможности в светлых тонах. А какие бытовые детали попадаются порой!! «Начальник отдела драконовых костей», битва с ревущим телеграфным столбом, профессор на прогулке на четвереньках, изгнание злобного ежика в пустыню, обвязанная веревкой кабина полуторки – чтобы пассажир с чемоданом не выпал… Вот уж не ожидал, что порой буду ржать в голос над серьезной, на первый взгляд, книгой! Кто обзывал автора сухарем (помню, попадались мне такие отзывы), пусть почитает «Дорогу ветров» и убедится, что чувство юмора у него было отменное. Поймал себя на мысли, что оно очень похоже на Даррелла: юмор не является самоцелью, а служит легкой «приправой» к основному повествованию. Здесь и вправду есть что «приправлять» – даже Дарреллу, хоть он и поездил изрядно по свету, по-моему, через такой ад проходить все-таки не случалось.

Чего очень не хватает при чтении, так это карты. Очень сложно следить просто по тексту за тем, как перемещалась экспедиция, где располагались основные районы работ, где – места временных выездов, а где – базы и склады; кто, куда и когда поехал отдельно от остальных и где все снова встретились; где у какого грузовика что сломалось и где его чинили… Цветистая монгольская топонимика (а что она цветистая, доказывают аккуратно сделанные переводы на русский после каждого нового названия) совершенно не помогает: после десятка-другого страниц от нее начинает просто рябить в глазах, и все мало-мальски похожие названия совершенно перестают различаться между собой. Да и проку от них немного – найти где-нибудь в атласе или в сетевых картах все эти названия чаще всего совершенно невозможно. Сказывается разница в транскрибировании, а сами названия порой относятся к таким мелким населенным пунктам и урочищам, что их ни на какой карте не отыщешь. В общем, было бы очень здорово, если бы каждый сезон работы экспедиции был по возможности подробно отражен на своей отдельной карте маршрутов.

Кстати, из книги остается непонятным, почему не состоялся задуманный ранее полевой сезон 1950 года. Ефремов отделывается одной фразой: к сожалению, не состоялся, и все тут. В биографии авторства Ереминой и Смирнова читаем: «попросту не разрешили», – что в целом ничуть не проясняет вопрос. Кроме того, в этой биографии наверчено столько всяких небылиц и откровенной чуши, что к ней стоит относиться с большой осторожностью. Может быть, и «попросту не разрешили» тоже не соответствует действительности.

Если вернуться к «Дороге ветров», то очень хорошо заметна ее связь с другими произведениями И. А. Ефремова. Сразу понятно, откуда «растут ноги» у многих персонажей, мест, событий из «Рассказов о необыкновенном». Например, в лице Яна Мартыновича Эглона безошибочно опознается Мартын Мартынович из «Тени минувшего» и даже становится понятно, как могла возникнуть идея о черном смоляном зеркале, в котором осталось изображение тираннозавра, – оказывается, отполированные до зеркального блеска поверхности то и дело попадались экспедиции, разве что с асфальтовой смолой они не имели ничего общего. Хотя «Тень минувшего» была написана еще до экспедиции в Монголию, Ефремов наверняка знал о существовании таких «зеркал скольжения» и раньше – слишком уж похож вымысел в повести на правду из жизни, чтобы это было случайным совпадением.

Теория о скоплениях радиоактивных элементов, которые становятся причиной вулканизма и горообразования (впервые появляющаяся у Ефремова также еще до монгольской экспедиции, в «Звездных кораблях»), здесь тоже упомянута. Кстати, в описании геологической истории юга Монголии снова читаем только о вертикальных передвижениях блоков земной коры, хотя «Дорога ветров» была написана почти на десяток лет позже, чем «Звездные корабли». Помнится, даже в еще более позднем «Лезвии бритвы» Ефремов по-прежнему оставался верным тем же взглядам, от лица одного из персонажей, геолога Андреева, едко характеризуя геотектонику как «остроумное жонглирование словами». Странно, что крупнейший ученый и писатель, всегда отстаивавший идеи развития, движения вперед, отрицавший любую неподвижность и косность, упорно сохранял здесь архаическую точку зрения, хотя в остальном научной смелости и дальновидности ему было не занимать…

Возникает вопрос: когда все-таки лучше читать «Дорогу ветров» – до или после прочтения художественных произведений Ефремова? Однозначного ответа дать не могу. Прочитать до – значит частично убить впоследствии очарование неизведанного, заранее зная, что послужило ему реальным прототипом. Прочитать после – значит сожалеть, что не прочитал раньше, и подсознательно искать в «Дороге ветров» корни всех других ефремовских произведений, чего в действительности нет. Вот такая дилемма.

Одно из тех немногих ефремовских произведений, которые у меня сразу же, как говорится, «не пошли». А когда удалось все-таки осилить «Голец Подлунный» от начала и до конца, впечатление сложилось странное и сумбурное. Вначале идет долгое, обстоятельное, небезынтересное, но, по сути, совершенно не нужное для сюжета описание походного быта экспедиции. И так – на добрых одиннадцать страниц. А настоящее действие начинается только с появлением охотника-якута Кильчегасова и его рассказа о странных костях вблизи новоназванного гольца Подлунный. Затем – быстрое описание похода к месту скопления костей, находка наскальных рисунков и столь же быстрое завершение рассказа. Все это основное действие, ради которого, судя по всему, и был написан «Голец Подлунный», занимает места лишь немного больше, чем «вводная часть», а основной упор при этом сделан на трудности пути в темноте через обледенелое ущелье. Так что на долю финала остается немного, и он настолько же скомкан и невнятен, насколько затянуто и длинно начало. Сделана сенсационная находка – наскальная живопись африканского типа в центре Сибири, – однако что из этого в конце концов вышло и к чему привело открытие, мы так и не узнаем. Повествование обрывается буквально на полпути – как в переносном смысле, так и в буквальном. Потому-то я и употребляю эпитеты «странный» и «сумбурный».

И еще: ну не может такого быть, чтобы якут-проводник, всю жизнь истово веривший в «черта», «хозяина» и других подобных персонажей местных легенд, за сутки вдруг сменил свои взгляды и сам догадался, что за ночное хождение «хозяина» вокруг палатки он принимал топот оленей в отдалении. Достоверности такой метаморфозе ничуть не прибавляет более ранний эпизод, когда разоблачение другого «черта», оказавшегося обыкновенной полярной совой, проводника ни в чем не убедило: мол, сова-то совой, ладно, а черта впереди будет еще много…

Внутренняя противоречивость и логические нестыковки исходного фантастического допущения, положенного в основу рассказа (или это все-таки уже повесть?), становятся заметными сразу, при первом же прочтении. По поводу первой «тени минувшего» Никитин отмечает, что выдержка для появления «фотографии» на натеке смолы должна была быть очень велика и снимок своим существованием обязан лишь тому факту, что динозавры могли часами стоять неподвижно, греясь на солнце. Но во второй «тени» различимы даже гребни пены на морских волнах, а в третьей – выражение «тревожного и мучительного раздумья» на лице доисторического охотника. Человек не рептилия, не смог бы он долго сохранять полную неподвижность, да еще и не меняя выражения лица. Камера-обскура из пещеры или из долины среди скал тоже, прямо скажем, неважная. Ну и так далее. Впрочем, выискивать подобные несоответствия – дело неблагодарное, и думается мне, что Иван Антонович и сам прекрасно понимал слабые места положенного в основу «Тени минувшего» предположения. Для него важно было другое: показать нелегкий путь исследователя, столкнувшегося с чем-то совершенно новым и как будто необъяснимым, – от первого изумления до обстоятельного изложения сделанного открытия в научной статье. И еще показать, что путь этот исследователь прошел не в одиночку, а при помощи многих других людей, которые сами не были учеными, но «доверчиво и бескорыстно, не спрашивая о конечной цели», помогали ему. Тут налицо параллель со многими другими произведениями Ефремова («Звездные корабли», «Юрта Ворона»…) и полная противоположность многочисленным литературным образам гениев-одиночек. Ученый живет не в вакууме, он такой же член общества, как и все, и результаты его труда принадлежат всем – вот, как мне кажется, основная мысль, воплощенная в «Тени минувшего».

При чтении приходит на ум еще вот что. Понятно, что мечта Никитина увидеть воочию облик ископаемого животного – это мечта самого Ефремова, как и любого другого палеонтолога. В своем творчестве Иван Антонович был волен исполнить ее полуфантастическим способом. Но что сказал бы он, узнав о реальных достижениях палеонтологии теперь, через семьдесят с лишним лет? О динозаврах, покрытых перьями, об их гнездах с кладками яиц, о восстановлении окраски ископаемых животных косвенными методами, о математическом моделировании их движений и походки (доказавшем, кстати, что классическая поза тираннозавра с опорой на хвост, воспроизведенная в «Тени минувшего», совершенно не соответствует действительности)? Ведь все это хоть и не столь эффектно, как снимки прошлого, сделанные самой природой, но дает ту же самую информацию, хоть и сложным обходным путем. Была бы тогда написана эта повесть в том виде, в каком мы ее знаем?..

Наконец, попытаюсь внести свой вклад в более или менее точное определение времени действия. Во время подготовки к экспедиции секретарь обкома приезжает к Никитину на черном ЗИЛе с «мощным гудком в три тона». Но по существовавшей «табели о рангах» секретарям обкомов ЗИЛы не полагались. Единственным исключением был самый первый легковой ЗИС – модель 101, которая, в отличие от всех последующих, выпускалась в больших количествах и благодаря этому поступала в гаражи и автобазы не слишком высокого ранга, в том числе и в обкомовские. И трехтоновый звуковой сигнал у нее действительно имелся. Выпуск ЗИС-101 начался в 1937 году и продолжался до начала войны, значит, время действия – последние предвоенные годы (или первые послевоенные – вдруг Ефремов решил немного «заглянуть в будущее»?). Между прочим, марка ЗИЛ («Завод имени Лихачева») появилась только в 1956 году, а «Тень минувшего» была написана задолго до того, еще когда завод назывался ЗИС (то есть «имени Сталина»). Мне довелось прочитать «Тень минувшего» только в сборнике «Сердце Змеи» 1970 года издания, где марка автомобиля, по-видимому, исправлена в духе времени, но вот в первых публикациях у секретаря обкома должен быть именно ЗИС, а не ЗИЛ. Буду благодарен, если кто-нибудь возьмет на себя труд проверить.

Произведение «Час быка» — это продолжение продуманной вселенной Ивана Ефремова, где на первый план, как и должно, выходит идеология и социальное конструирование, и надо понимать, что Иван Ефремов, как и любой разумный ученый, философ и футуролог, видел светлое будущее человечества только коммунистическим, объясняя и дополняя тем самым предметную область «научного коммунизма» диалектикой природы Ф. Энгельса, историческим материализмом К. Маркса, привнося и свои рассуждении об устройстве психики, человеческого быта и сексуального воспитания. Именно из-за своих рассуждений автора о коммунистическом будущем это произведение представляет, можно сказать, научный интерес. Это не памфлет заученных кричалок социалистического толка, а вдумчивое переосмысление диалектического материализма и глубокий анализ конструкции человеческого общества.

Тем самым Ефремов пошел дальше «Туманности Андромеды», столкнув коммунистическое общество будущего с отсталым обществом капитализма, показывая и объясняя на контрасте представленных образов отличия и минусы последних, при этом угадывая, как это случается в научной фантастике не редко, нашу сегодняшнюю действительность, критиковать которую просто необходимо. Так или иначе Ефремов пришел к некоторым очень интересным выводам, не менее интересным терминам, осознать и разобраться в которых крайне важно для понимания всего произведения в целом.

1. Путь в Инферно. Прибыв на планету Торманс, где возникло капиталистическое государство, земляне постепенно осознают царящую обстановку. Находясь на орбите и проведя анализ всех зрительных и радиочастотных спектров, они приходят к выводу, что на планете диктатура олигархии: общество находится под гнетом правящей верхушки, полностью подверженное их эксплуатации, лишенное практически всех прав и свобод. При этом кроме дискриминации классовой (буржуазия и пролетариат) общество еще и искусственно разделено на «долгожителей» и «мало живущих» («джи» и «кжи»), а в самом обществе существует культ смерти — особая философия, закрепляющая в головах якобы нормы подобной дискриминации. Разобраться в смысле подобной классовости несложно. Кжи — это пролетариат, исполняющий самый тяжелый труд, лишенный любой социальной защиты от государства — как только человек из класса «кжи» выходит из строя, от него избавляются, при этом закончив полный цикл его эксплуатации. Джи — это искусственная интеллигенция, которых выгоднее оставлять в живых дольше, как правило это гегемоны, которые сидят на местах и контролируют исполнение власти олигархов, либо ученые, занятые важной работой, полезной для кошельков буржуазии. Лично мне все это кое что напоминает, не в таких сгущающихся красках, но все же.

Отсюда и возникает «инферно» — положение безвыходности, застоя, порочности. Общество не меняется в угоду железной руки правящей буржуазии, из-за разделенности общество находится в положении внутренней конфронтации: кжи ненавидят джи за то, что те поддерживают и повторяют эксплуататорские методы, джи презирают кжи за то, что те по своей сути совершенно безграмотны и лишены тех самых привилегий, за которые их якобы стоило бы уважать. Тем самым общественное сознание подавлено, сопротивлению взяться неоткуда, некому вести ту самую классовую борьбу с буржуазией, так как существуют еще и подклассы, которые накрепко по отдельности задавлены аппаратом угнетения.

Рассуждая об инферно, Ефремов обращается к диалектике природы, прослеживая путь становления человека из инферно, намекая на то, что только сознание способно вырвать мыслящее существо из этого порочного круга, иначе никогда не возникла бы цивилизация. Тем самым автор указывает на главное противоречие олигархического аппарата власти: увеличивая и закрепляя инферно, вы становитесь противником развития цивилизации, из которого оно когда-то выбралось и сумело создать хоть какое-то благо.

2. Стрела Аримана. Высадившись на планету и вступив в переговоры с государством, экипаж «Темное пламя» попадает под прямое действие инферно. Углубляясь в жизнь этого общества, в его историю, быт и технологии, земляне буквально подвергают свою жизнь опасности, хотя, казалось бы, государство Торманса пошло им на встречу, сделав индивидуальные визы и индульгенции. Группа героев разделяется, чтобы исследовать разные области общественного устройства этой планеты, тем самым неся самые нелепые потери. Все дело в том, что общество, каким искусственным путем не было бы разделено, все равно начинает идти по пути определенной закономерности.

Отсюда следует «Закон стрелы Аримана» — это тенденция умножения горя, при которой в обществе преобладает саморазрушение и деградация, увеличивающееся с геометрической прогрессией. Такая закономерность возникает как следствие неблагополучия общественной жизни, человеческих отношений, а так же всепоглощающей лжи, на которой держится мнимая государственная идеология. Другими словами Стела Аримана — это коэффициент неблагополучия любого капиталистического государства, который увеличивается с ростом эксплуатации общества, а так же с ростом самого частного капитала, которым владеет правящая буржуазия. Причем проводя параллели с реальностью, приходишь к выводу, что этот коэффициент можно высчитать в любом современном государстве, где-то он ниже, а где-то выше.

3. Ложь, как основа истории. Занимаясь исследованиями, земляне понимают, что общество явно не знает собственной истории, а все, что выглядит, как исторический факт, — по сути ложь, которая играет на руку правящей элите. Государство внушило людям ложь о том, что они потомки некой цивилизации с «белых звезд», разорвав все связи с реальными предками, которыми являются представители земной цивилизации. Так или иначе Фай Родис (руководитель земной экспедиции) получает доступ к тайной личной библиотеке правителя Чойо Чагаса, где узнает множество фактов из истории Земли, сохранившихся и перенесенных с родной планеты, причем тех, которые послужили для формирования мировоззрения Чойо Чагаса (а значит и всей правящей буржуазии) самым негативным мотиватором. Дело в том, что эти факты олицетворяют самые мрачные дикие времена становления земной цивилизации: периоды войн и катастроф — того самого человеческого инферно, из которого люди коммунистического будущего сумели выбраться. Но для понимая общей картины и правильного анализа этих фактов необходима историческая оценка, охватывающая весь процесс изменения общественных формаций и формирования вектора развития благополучия. Другими словами нужны инструменты исторического материализма (когда-то изложенного Марксом и Энгельсом), которых у олигархической элиты, наследником которых и стал Чойо Чагас, не было. Тем самым автор делает вывод о том, как ложь, возникшая из-за некорректного понимания и осознания собственной истории, может влиять на развитие общества. И данный аспект мне тоже кое-что напоминает (привет всем декоммунизаторам).

4. Культура, как способ деградации. Пребывая в быту общества тормансиан земляне многое узнают и об их культурном наполнении. Вся популярная культура: фильмы, книги, песни — является по сути результатом деградации общественного сознания, а так же способом для её дальнейшей прогрессии. Фильмы в основном демонстрируют этакий образ геройства, основанный на насилии, внешнем превосходстве, хитрости и богатстве (привет всем фанатам рэмбо и марвел). Скульптуры, картины и памятники либо вовсе отсутствуют, либо служат для дешевого декора, а без должных средств защиты становятся жертвами вандализма. Но самое страшное, что любой элемент искусства или творчества — это заранее согласованный с государством памфлет, который исключает любую критику власти. От того в культуре взаимоотношений между людьми так же происходит не меньшая деградация. Люди жестки, похотливы и грубы. Причем культ этакого эротизма, основанный на пошлости и запретном вожделении, приобретает самую высокую популярность во всех аспектах культурной жизни.

На контрасте искаженного восприятия тормансианами культурного базиса Ефремов раскрывает главное, на мой взгляд, его предназначение: искусство и творчество должны являться для людей мотиватором для созидания и блага, не умножать инферно, а наоборот бороться с ним не только через внешнее созерцание гармонии и красоты, но и с помощью внутренних смыслов отражения человеческого бытия.

5. Наука, как инструмент для закрепления инферно. В научной среде, как ни странно, существует прогресс, но такой, который не идет на благо остальному обществу. У общества есть довольно здравые представления о математике, физике, химии, космическом пространстве в конце концов. С помощью научной мысли ученые оказываются способны даже для противодействия технологиям землян. Но вместо блага, с помощью науки создаются технологии гипноза, пыток и контроля людей.

Таким образом, автор дает понять, что не имея идеологических основ социалистических принципов, наука оказывается практически бесполезной для общества, а с развитием идеологии олигархии скорее вредной. Тем самым Ефремов вводит еще один тезис «Порог Синед Роба» — концепция, при которой цивилизация с низким морально-этическим уровнем, не способна на межзвездную экспансию, так как технологии, которые она развивает, оказываются вредными для её собственного общества и являются угрозой для самоистребления.

6. Путь из инферно. Земляне формулируют цель экспедиции: помочь обществу Торманса найти выход из инферно, поэтому начинают действовать в образовательных целях, а именно снабжать определенные активные группы агитационными материалами, в основном фильмами о Земле будущего. При этом не идет речи о насильственном свержении власти или протекции со стороны сил Земли. Главное — это помощь, наставление, совет, а действия должны совершать сами люди. Причем государственный переворот не имеет смысла без понимания социалистических принципов, иначе на смену несправедливому эксплуататорскому режиму придет точно такой же. Люди должны быть теоретически подкованы и мотивированы, должны стереть между друг другом эту мнимую искусственно начертанную грань. Не должно быть никаких кжи и джи — есть только люди, объединенные против несправедливости буржуазии. Посему к силам сопротивления начинают стягиваться разного рода радикалы и маргиналы, мечтающие обратить ситуацию в свою пользу, которые так же получают в свой адрес тонну критики и наставлений. Тем неменее земляне оставляют для тормансиан этакую технологию «свой-чужой», которая способна анализировать личность человека на психологическом уровне, призванную помочь в деле революции. Самой же революции по сути не происходит, к концу романа на фоне трагических событий автор оставляет для нее множество предпосылок и надежд.

В итоге, на мой взгляд, у Ефремова получилось в полной мере отразить на бумаге самую железную критику капитализма. На контрасте угаданных тенденций и механизмов подобной олигархической власти автор приводит базовое переосмысление диалектического материализма, с помощью которого разрушает все основы для оправдания подобных эксплуататорских режимов. Целью и проблематикой романа в рамках художественной литературы остается спор с авторами антиутопий, преукрашающих и романтизирующих подобные идеи. Ефремов копнул еще глубже, в суть подобной романтики, вскрыв тем самым её не самое лицеприятное нутро.

Мне «Звездные корабли» видятся прежде всего продолжением и дальнейшим развитием «Рассказов о необыкновенном». Почти все «Рассказы...» построены по одной схеме: некое фантастическое или полуфантастическое явление в обыденной, повседневной жизни и исследователь, ищущий разгадку этого явления. Здесь таких фантастических допущений уже два: посещение Земли в далеком прошлом разумными существами из другой звездной системы и гипотеза о поднятии гор под действием энергии радиоактивного распада тяжелых элементов в земной коре. Исследователей, соответственно, тоже двое: биолог Шатров пытается умозрительно воссоздать облик пришельцев, геолог и палеонтолог Давыдов, опираясь на свои теории относительно механизмов горообразования, ищет следы их пребывания на Земле. Да и объем повести тоже приблизительно вдвое больше среднего ефремовского рассказа. В общем, всего вдвойне. Но количество переходит здесь уже в качество, «необыкновенное» впервые выходит за пределы Земли — таким образом, «Звездные корабли» можно считать своего рода мостиком между «Рассказами о необыкновенном» и «Туманностью Андромеды» как в пространстве, так и во времени. Особенно ясно это чувствуется в последних строках повести. И думается мне, что, попади Давыдов в Эру Великого Кольца, он легко освоился бы там и без труда нашел бы общий язык, к примеру, с Дар Ветром (с которым у него много общего в характере, разве что люди будущего не курили и не ругались «черными словами») или с Ведой Конг (благодаря общности интересов, направленных на системное изучение прошлого — неважно, в истории ли, в палеонтологии ли). А увлекающийся, импульсивный Шатров обнаружил бы подобных себе ученых в лице Рен Боза или Мвен Маса. Так не на страницах ли «Звездных кораблей» начали закладываться черты тех персонажей, которые предстанут в законченном виде перед читателями только десяток лет спустя?

Кстати, не соглашусь с теми, кто в своих отзывах написал, что герои повести неестественны и «деревянны». Мне, наоборот, они представляются совершенно живыми людьми — ведь очень много мелочей, характеризующих их, рассеяно в разных местах текста, надо просто собрать их воедино, и тогда живо проявятся в воображении и массивная фигура Давыдова с его папиросой и «излюбленным чертом», и худой, сутуловатый, с блестящими глазами, немного нервный Шатров...

Также в противоположность одному из предыдущих отзывов, мне все эпизоды кажутся четко выстроенными в логическую последовательность сюжета, обусловленными им, и ни один не вычеркнешь из действия. В самом деле, даже вроды бы совершенно лишний эпизод с цунами на Гавайских островах здесь необходим — ведь именно он дает Давыдову импульс к размышлениям о причинах землетрясений, а эти размышления в конце концов приводят его к пониманию, где и как следует искать следы «небесных бестий» Шатрова. Да и поездка Шатрова к Бельскому тоже хорошо укладывается в ход событий — как еще поглощенный рутинными заботами «кабинетный схимник», как он сам себя называет, может нагляднее представить себе миллионы лет и миллиарды километров, в которые уводит его открытие Тао Ли? Не зря же он на самой первой странице говорит себе: «Только не бояться!» Вот, чтобы не бояться смотреть в лицо Вселенной, и едет Шатров в обсерваторию.

Вообще говоря, умение Ефремова создавать безупречные логические построения и выстраивать на их основе сюжеты произведений неизменно восхищает меня. И даже заключительный эпизод с найденным изображением звездного пришельца при таком восприятии не кажется чрезмерно натянутым и искусственным, как здесь писали, а является совершенно логичным и даже необходимым. Если уж автор развивает перед читателем мысль о том, что разумное существо должно быть с неизбежностью подобно человеку, то надо в конце продемонстрировать доказательство этого — иначе все повиснет в воздухе, сюжет останется незавершенным. Пусть даже ради такого финала и придется вводить в действие «прозрачный, неизвестный нам, необычайно стойкий состав», который смог семьдесят миллионов лет противостоять разрушающему действию горных пород, но потом за пять минут поддался простому полировальному порошку в руках Шатрова. Небольшая плата за достойное, полное гордости и уверенности в торжестве разума завершение повести!

И все-таки есть в «Звездных кораблях» отдельные моменты, которые не то чтобы раздражают, но несколько коробят. Это, во-первых, отличительный признак ефремовских героев: вставать в любой обстановке в позу и с ученым видом разражаться ни с того ни с сего целой лекцией на ту или иную тему. Вот Давыдов читает Шатрову такую лекцию о планетах Солнечной системы, хотя при этом не сообщает в целом ничего нового, такие-то факты его ученый друг должен был и без того прекрасно знать. Вот опять-таки Давыдов пространно и запутанно повествует своим аспирантам о ценности палеонтологии в сравнении с ядерной физикой. Понимаю, что этот эпизод, как и гавайский, является одним из ключевых в ходе размышлений Давыдова, но все-таки можно было бы оформить его как-нибудь короче и живее, не столь занудливо. Во-вторых, вчитайтесь повнимательнее: везде в тексте идет речь только о вертикальных движениях земной коры и нигде — о горизонтальных. Понятно, что тогда, в сороковые годы, тектоника плит еще толком не оформилась, оставаясь в основном умозрительной гипотезой. Но с точки зрения современного читателя все эти бесконечные поднятия-опускания, о которых то и дело рассуждают Давыдов и его коллеги, выглядят как-то уж чересчур странно и даже назойливо. В-третьих, действие повести охватывает два с половиной года, но описаны события так, как будто все случилось очень быстро. Один эпизод сменяет другой мгновенно, без промежутков, а разбросанные в тексте кое-где явные указания на прошедшее с того или иного события время скорее сбивают с толку и заставляют недоумевать: неужели так много времени прошло и чем же занимались оба профессора все это время? — чем помогают читателю верно сориентироваться. Может, и прав автор того отзыва, где «Звездные корабли» названы заготовкой, не более чем набросками для ненаписанного романа...

Но в целом — замечательная книга, одна из тех, без которых я не мыслю себя как читателя. Это же я могу сказать и о подавляющем большинстве произведений Ивана Антоновича Ефремова.

Этот роман как-то порекомендовали в теме про фантастику. Я решил его прочитать.

- Начнем с того, что фантастики тут нет.

- Книга очень нудная и скучная.

- Автор показал, что совершенно не может писать, т.к. вместо того, что бы показать какую-нибудь идею или мысль, он засовывает в произведение каких нибудь лекторов, которые нудно и скучно озвучивают эти идеи в разговорах.

- Чуть ли не все герои постоянно смолят папиросы. Видно сам автор не мог без этого жить...

- Роман проигрывает практически любому известному зарубежному приключенческому роману ХХ века.

- Помню как сейчас, что первые 200 стр. в романе ничего не происходит. А вам читать еще 500 стр...

P.S.

Я обожал большие романы, но после этого, мне впервые в жизни захотелось разрубить его топором. Т.к. почти 700 страниц пустоты и сколько времени потрачено на эту пустышку, меня очень разозлили. Лучше прочитать какой нибудь учебник, научный труд, я уже не говорю о шедеврах фантастики, чем потратить свое время на эту унылую, бестолковую (не ждите здесь ничего умного) тягомотину. Цена которой — грош.

Что бы мне написать о «Туманности Андромеды» что тут ещё не писали?

Одни в восторге, других тошнит, но все пишут о том, что написано — я же напротив, напишу пару пунктиков того, чего на мой сугубо субъективный взгляд не достает, ну а следом напишу о том, что ввело меня в ступор.

А. Было бы неплохо, если бы более тщательно была прописано флора и фауна планеты Железной Звезды.

Б. Хотелось бы узнать поподробнее о гибели экипажа «Паруса» и собственно о спиралодиске из другой галактики.

В. Я бы (и не только я) ой как обрадовался если бы развалинам на Плутоне уделили хотя бы главу (этакий привет Лавкрафту, хотя не думаю что тогда в СССР о нём знали).

Почему Ефремов не потратил на это хотя бы по странице — теперь уже никто не узнает...

Ну а теперь о странном —

1. Космос в «Туманности» осваивается крайне скверно — на других планетах даже не колонии, а просто базы.

К звездам летают штучные экспедиции раз в несколько десятков лет, при этом на Земле при подготовке полёта идёт тотальная экономия энергии.

Спутники пронумерованы, из чего следует что и искусственных спутников у Земли мало.

2. Сами космические корабли «прямого луча» летают крайне сомнительной траекторией по прямой, чуть в сторону от какого-нибудь метеорита — и экипаж начинает тошнить и выворачивать наизнанку от рвоты. От больших объектов не застрахованы (тупо не успевают облететь), в книге это написано прямым текстом.

3. Вообще непонятно и очень странно, почему звездные экспедиции стартуют с Земли, при этом на добрый десяток лет приводят почву вокруг в полную негодность. Не дешевле и не выгодней бы было стартовать с того же Тритона, например? И почва на Земле цела, и затрат меньше на сам старт... Не понимаю.

В принципе, не мне судить почему, как и зачем Ефремов написал так, а не иначе, потому что всё написанное давно и безвозвратно устарело.

Но я не думаю, что эту книгу не будут читать и через сто лет.

Будут, и будут с удовольствием, вот только сократят текст не меньше, чем наполовину.

Как делают это сейчас с книгами (особенно с фантастикой) столетней давности.

Спасибо что потратили время на чтение моего комментария.

Сначала о плохом. В романе господствует единственно правильная точка зрения. Главы слабо связаны между собой. Сам порядок, утвердившийся на Тормансе, недостаточно продуман. Общество, на 75-80% состоящее из детей-сирот, не продержится и 10 лет. Герои трудноразличимы. Их беседы сводятся к изложению своей точки зрения на проблему, не всегда актуальную в данный момент. Этим они занимаются даже в критических ситуациях. Но при этом никто из прочитавших роман не усомнится — это книга из золотого фонда фантастики. Прежде всего за счёт высказанных здесь идей, не устаревших и сегодня. И, в не меньшей мере, благодаря картине двух миров.

Цивилизация Торманса явно выросла из китайского социализма эпохи Мао. Самой тоталитарной формы социализма из существовавших во времена автора. Китайские корни этой культуры Ефремов подчёркивает даже там, где в этом нет необходимости. Проблема в том, что информации о Китае тех лет у автора было недостаточно. Пришлось заполнять пробелы заимствованиями из более знакомых культур, советской и американской. Самыми неприятными особенностями той и другой. Читатели Ефремова, в свою очередь, сравнивали прочитанное со своей собственной жизнью, и многое казалось знакомым. Начальству, разумеется, это не нравилось. «Час Быка» почти не издавали. Вопреки легенде, его выдавали в библиотеках и при Брежневе, и при Андропове, но очереди за ним стояли громадные.

Мир коммунистической Земли выглядит полной противоположностью Тормансу. А если присмотреться? Жители Земли абсолютно нетерпимы ко всему, что хоть немного не совпадает с их моделью развития. Любое упоминание о порядках на Тормансе или в прошлом самой Земли вызывает у них всплеск негативных эмоций. Даже на Тормансе есть люди, способные спокойно оценить чужую модель развития, а для землян это исключено. В результате они не замечают сходства. И там, и тут разрушение семьи, культ эвтаназии, никем не избираемые руководящие советы, контроль над уровнем осчастливливания, мощные системы психологической, информационной и генетической настройки, от которых не ускользнёт ни один подданный на Тормансе и ни один гражданин свободной Земли. Если не затрагивать вопросы гуманности и эффективности управления, можно заметить одно принципиальное различие. Система Торманса построена в интересах меньшинства, система коммунистической Земли — в интересах большинства. Разница действительно огромная. Но, может быть, интересы большинства были уже отрегулированы с помощью систем психологической и информационной настройки.

Кажется, сегодня не так уж важен конфликт либерального и нелиберального коммунизма. Оба не без греха, и оба потерпели поражение, по крайней мере, временное. Теперь мы видим конфликт либерального и нелиберального капитализма. Оба не менее агрессивны, не менее нетерпимы к чужому мнению, так же охотно используют психологические и информационные настройки и оба, на этот раз оба, защищают интересы меньшинства. Кажется, «Час Быка» — действительно книга на все времена.

Как по лезвии бритвы, пройду я по своим впечатлениям. В общем и целом, моё мнение перекликается с тем отзывом, где про лимон: горд собой, что отважился на это дело, изменило мою сущность к лучшему, но не могу сказать — понравилось.

Начну с хорошего: богатый, красивый и по-учёному точный язык и одни из лучших описаний природы и ландшафта, которые я встречал в литературе: перед глазами буквально проплывали картинки, причём даже из Индии, куда не ступала моя нога в этой жизни. Собственно, именно они для меня были самой интересной частью книги, что приятно удивило, поскольку описания я обычно читаю по диагонали, а тут — понравилось. Большим сюрпризом для меня была также озвучка многих интересных идей по поводу связи души и тела в книге советского фантаста, а также множество разных метких замечаний по поводу общественного строя и религии.

Несмотря на прекрасный стиль, книга шла очень тяжело. Я не нашёл ни капли юмора, аллегорий или символики. Весь сюжет примерно таков: серьёзные дяди (и тёти) занимаются серьёзными делами: вынашивают великие, революционные идеи (Гирин); поправляют свои финансовые дела грабежом в чужой стране (итальянская часть), не ставя ни одного вопроса о морали своих действий; рискуют жизнью из-за модели для статуи (Даярам), поскольку она...хм, собственно, в не таком уж плохом положении, если учесть, что альтернатива ему — бордель или смерть. Всё надрывно, натянуто, почти как по Достоевскому.

Герои романа — весьма неприятные личности, включая «положительных», пожалуй, за исключением Даярама. В самый топ метит Гирин. Не понимаю тех, кто видит в нём идеал мужчины, учёного или просто хорошего человека. Одинокий (нет друзей, с женой развёлся), желчный (у него гениальные идеи, а лаб да грант не дают!), жизненная философия построенная на подавлении чувств. Правда, они всё равно пробивают свой путь через секс — встречу с не менее одинокой и не слишком (для меня) симатичной женщиной. Его манера преподносить свои мысли, особенно полно раскрытая в заключительных монологах напоминает мне мой любимый анекдот:

Этнограф сидит напротив шамана и думает: «Бедный, невежественный дикарь! Неужели он правда считает, что в мире духов действительно существует такой же Енисей, такая же тайга и такие же олени? Вот примитивная какая религия!»

Шаман сидит напротив этнографа и думает: «Вот блин, как же мне объяснить этому доброму, но бедному и невежественному дикарю, что сакральный топос отличается от профанного субстанциально, а не экзистенциально? О! Скажу-ка я ему, что в мире духов существует такой же Енисей, такая же тайга и такие же олени — авось хоть что-то поймет».

От Гирина плавно перейду к общим заключениям об идейном содержании, поскольку именно его устами глаголет истина — судя по всему, автора. Согласен, что довольно детальный разбор йоги и психофизиологии в советской книге 60-х годов впечатляет, и меня тоже. Я долго занимался цигуном, китайской традиционной медициной, победил ряд хронических болезней, сейчас, к примеру, меня заинтересовала техника Александра и целительные возможности звука. Берусь оценить размышления Гирина и Ефремова в роли «квалифицированного начинающего». Так вот, половину из них я просто не понял и мне приходит на ум афоризм, высказанный по поводу А. Дугина — «половина его мыслей настолько непонятна, что должна быть правдой». Вторая половина, по поводу лезвия бритвы, показалась мне размышлениями на тему «шо занадто, то не здраво» — необходимость поддерживать душевное и телесное равновесие, бывать на природе, но и отъедаться в городе, то сё. Многие из них противоречат друг другу (пример: первобытные люди то здоровые и совершенные, то недокормленные дохляки).

Индийская часть, по-моему, великолепна, идеями, сюжетом и описаниями! Герои мне понравились куда больше, особенно Витеркананда и Даярам и их отношения. Они расписаны красочно, открывают совершенно удивительную, во многом забытую сегодня сторону жизни — истинную поддержку старших и мудрых. Описания гор — просто блеск, нет слов! Духовные практики — тоже неплохо. Сам имею опыт темноты и он описан поверхностно, но довольно точно, кроме последующего самоистязания Даярама по поводу того, какой он-де был тупой. Так не бывает, если тебя ведёт настоящий учитель. Раздражает, однако, что именно индийцы, которые вложили больше всего усилий и риска в благородные цели, прошли через тяжелейшие испытания, в итоге

Даярам мне был очень симпатичен и показался единственным живым персонажем среди всех действующих лиц — он учится, сомневается, делает ошибки и снова встаёт. Он силён, но не всемогущ, тёплый, дружеский (единственный из всех, кто по-настоящему верит другим и полагается на них), настоящий искатель истины. Жаль, что его история не получила продолжения...ну, или что вся книга не была про него, интересно, каким путём пошёл бы он дальше. Также отмечу, что в индийской части для меня были самые интересные рассуждения и диалоги — о культурах и влиянии американского образа жизни, причём без панегирик коммунистическому будущему. По-моему, они очень точные и пророческие, удивительно, что автор смог предвидеть столько лет назад.

В общем, поставлю среднюю отметку исходя из оценки отдельных частей: индийская часть 8/10 (кому интересны идей по поводу йоги и т.д. — ей можно и обойтись, по-моему), итальянская 5/10, первая советская 2/10, последня...ну, 5/10, интрига и встреча героев закручена неплохо. В среднем 5 баллов. Добавлю 1 за язык — таких описаний я пока не встречал больше нигде, разве что у Хуана Рульфо.

Эта книга — не просто знаковая, культовая и прочая супер-пупер великая в рамках восторженных оценок многочисленных фанатов. Эта Книга — мастодонтальная Веха в истории Культуры человечества (да, полностью согласен с предыдущими отзывами, сравнимая с такими гигантами, как «Роза Мира» и «Пирамида»).

В самом названии — суть текста, которая многократно, в разных смысловых плоскостях — рассматривается, оценивается, анализируется в самом тексте. В нашем Мире — всегда и везде — Истина практически неуловима и недостижима, она всегда — «...на лезвии бритвы...», а слева и справа от Неё — «...с обеих сторон — две темные глубины...».

Только — в отличие от своих «равновеликих аналогов» — в этом тексте Ефремова оный подход гипертрофирован, с массой примеров из сонма областей. Чтобы читатель и не думал даже забыть об этом, отвлечься на нечто малозначимое, вторичное или несущественное.

Именно так и надобно «...вколачивать в мозги системообразующие философские принципы...», подобно некоему коллоквиуму, зачету, обширнейшей практике преддипломной. После которой, собственно, и начинается взрослая жизнь, и где оный Диплом — это система личностных базовых основ, определяющих отношение этой Личности к этой Жизни

Хоть и много отзывов на классику Ефремова, но вставлю свои пять копеек. Про «На краю Ойкумены» узнал в 70-х. Сие произведение читал в свое время,но из-за закрученности вначале ,связанное с именами и отсутствием карты, в какую сторону направился главный герой,в памяти не отложилось. Сейчас все встало на свои места. Читая произведение,первым делом, прослеживается классическая борьба в Древнем Египте,что видимо,символизирует коммунистов. У классических фантастов -это нормально,иначе худ.совет не пройдешь. Во второй части «Путешествия»- реальные приключения по Нилу и выходу в море. Ойкумена — освоенная человечеством часть мира. Немного знаком с историей, единственно,непонятно, то что в эпоху расцвета фараонов Четвертой династии ,им уже был знаком мир за территорией своей страны.А в книге, посылается экспедиционный корпус для познания, что там на краю Ойкумены.В целом, книга бы стала отличным дополнением к учебнику по «Истории Древнего мира».

Честно говоря, не понимаю исключительно восторженных отзывов на эту книгу. Роман -- чистое приключенческое развлекалово: молодому парню не сиделось на месте, и из своей родной Древней Греции он неожиданно переносится в глубины Черной Африки, причем на бумаге это занимает буквально пару страниц. Написано довольно контурно и незамысловато с литературной точки зрения. Я, конечно, не историк, но, как мне показалось, заметил множество мелких исторических нестыковок. Да и в логике я вижу проблемы, учитывая какие жестокие времена тогда были.

В целом, ничего захватывающего я в романе не заметил; наверное, его нужно читать только в подростковом возрасте.

Кажется, столько интересных произведений не читала даже в школе. Может потому, что мы практически не проходили научную фантастику? Недавно я зачитывалась Беляевым. А сейчас — в восторге от Ивана Ефремова.

Ефремов не просто писатель-фантаст, но ещё и учёный-палеонтолог. Поэтому, его сборник рассказов «Звёздные корабли» будет интересен и взрослым, и детям. Экспедиции, находки, открытия, необычные природные явления, у которых есть логичные научные объяснения, — захватят маленьких читателей с первых страниц. А тем, кому уже за, также будет интересно, поскольку рассказы насыщены как философскими рассуждениями, так и различными теориями и научными фактами.

Чем мне запомнился сборник:

«Звёздные корабли». Найден череп динозавра, насквозь пробитый неизвестным оружием. А это значит, что древнего ящера убили те, кто не родились на земле, а пришельцы из другого мира.

«Тень минувшего». Раскопки кладбища динозавров, в ходе которых происходит странное явление — в горной долине с озерком окаменевшей смолы возникает призрак тиранозавра.

«Озеро горных духов». Алтай — место редкостной красоты. Он таит в себе множество тайн. За то, чтобы насладиться красотой Дены-Дерь придётся расплачиваться жизнью с Горными Духами.

«Юрта ворона». Геолог Александров со сломанной спиной отправляется в место, где часто бушуют грозы. Его цель — выяснить, что притягивает молнии. В ходе своей маленькой экспедиции ему удаётся найти поверхностные залежи свинцовых руд. Но этот рассказ не только о научных явлениях, а ещё и о силе духа, воле к жизни и… феминизме. Здоровом таком, в самом хорошем смысле слова феминизме. Как всё-таки красиво и правильно главный герой называет профессию своей жены. Геологиня.

В сборник также вошли рассказы «Олгой-Хорхой», «Алмазная труба», «Голец Подлунный», «Белый Рог».

...А я бы из всей книги выделил всего несколько страниц, из девятой главы («Школа третьего цикла»). Это беседа Веды Конг с учениками о структуре системы управления развитым обществом. Один ретивый любитель поисков главного звена со смешным именем Оль все допытывался у неё — кто же или что же в системе управления являет собой ту важнейшую составляющую, которую и можно будет в итоге именовать «главной».

Веда нарисовала реальный процесс управления, показав, как бы сказали сегодня, «стяжки и противовесы», вычленив — подобно структуре мозга — центры возбуждения и торможения. И задала вопрос. Приведу цитатку, для наглядности:

«... Что же главное в таком устройстве общества? — обратилась она к любителю начальников.

Тот смущенно молчал, но первый юноша поспешил на выручку.

- Движение вперёд! — храбро объявил он...».

Я помню свои детские впечатления от этой мысли, которая меня буквально поразила своей простотой и одновременно своей вселенской мудростью. Помимо космических кораблей, передач Великого Кольца, чудес медицины и прочих технологических изысков поражало больше всего в этой книге именно вот такое отношение героев к жизни, к их самоидентификации в этой жизни, к их уверенности в том, что они все — все вместе — и есть эта самая жизнь. Которая будет именно такой, какой они хотят ее видеть.

...А горько — знаете, что? Что сегодня яйцеголовые клерки из кембриджей и гарвардов носятся со своей «новейшей» теорией децентрализованного управления («Team of teams»), преподнося ее чуть ли не как откровение божье. Вот они — клерки эти — книжку точно не читали. И мыслят себя самыми умными на свете, хотя цена их «уму» — копейка в базарный день.

Не уподобляйся, уважаемый потенциальный читатель.

Прочти

Книг, одинаково приемлемых для всех — не существует в природе. Даже общепризнанные шедевры — при ближайшем рассмотрении — демонстрируют склонность читательской аудитории «выпячивать» в рамках более-менее равномерных восторгов нечто своё, индивидуальное. Сие справедливо как для боллитры, так и для фантастики. И причина тут простая — многофакторность события «нравится / НЕ нравится»: нет такой «хитрой магической штучки», которая одна — самим фактом своего существования — определяет наличие или отсутствие читательских пристрастий.

Точная и скрупулезная, профессиональная оценка — предполагает анализ 81 параметра, для обобщенной качественной оценки — достаточно рассмотреть стандартную литТриаду: «Тема + Идея + Антураж». Упомянутые уже выше общепризнанные шедевры — это такие книги, в которых есть гармония внутри литТриады, то бишь все три обязательных элемента представлены весомо и на адекватном качественном уровне. Бездарные же тексты — напротив — будут демонстрировать отсутствие какого-либо элемента (или даже нескольких), либо — их непропорционально низкий уровень (объём). Например: тупая стрелялка — бродилка с претензией на боевик будет означать, что элемент «Идея» отсутствует, а элемент «Антураж» — представлен в объеме, на порядок меньшем, чем элемент «Тема».

А вот более тонкая оценка — на уровне принятия решения «нравится / НЕ нравится»- как раз-таки полностью исключает наличие некой фиксированной шкалы предпочтений. Даже если предположить, что в рамках одного параметра возможно наличие всего трёх уровней оценки относительного объема (от 1 до 3), то получим целых 27 градаций итоговых «составов смеси». При этом соотношение уровней конструкции «Тема + Идея + Антураж» по формуле «231» — это ближе к Стругацким, а «213» — уже ближе к Головачеву.

При этом соотношение, которое является наиболее предпочтительным «здесь и. сейчас» для конкретного читателя — это величина переменная, в определенных пределах: зависит от настроения, от объема и качества прочитанного ранее и т.п. Поэтому, братья и сестры, оценка будет не только «разной для разных читателей», но и «разной для одного и того же читателя, но в разное время». То бишь — мы ВСЕ ПРАВЫ, а «спорить» по этому поводу — как минимум — эээ..., не очень правильно. БЕЗ ФИКСАЦИИ ПРЕДПОЧТЕНИЙ.

«Час Быка» примерно соответствует формуле смеси «321». На русский язык это переводится как «максимально детально прорисованная реальность с умеренной идейной нагрузкой при ограниченном уровне фантДопущений и прочих антуражных элементов». Фактически — это почти аналитический отчёт. Почти. Но — литературно обработанный и строго структурированный в рамках системы идеологических постулатов. Вот МНЕ такие книжки — очень нравятся. Потому что — просто — «формула смеси» совпала с «формулой предпочтений». Не более того.

ВЫВОД: ежели у тебя, уважаемый потенциальный читатель, сходная «формула предпочтений» (в данный момент времени), то — книжка понравится, ежели нет, то — НЕ понравится.

Но — в любом случае — это не будет означать, что книжка — плохая, или — наоборот — хорошая. Это — вообще — никак не связанные события

Книга «Туманность Андромеды» — это книга времени. Определённого времени. Написанная человеком этого времени и для людей этого времени. По крайней мере, именно таковы мои впечатления от данной работы Ивана Ефремова, соседствующие с пониманием, что я — точно не человек того времени, в рамках которого и для которого написана эта книга.

Пробуя понять, почему так со мной взаимодействует «Туманность Андромеды», я всё время натыкаюсь на противоречия, говорящие сугубо об положительных сторонах данного Крепкого, именно с большой буквы, научно-фантастического романа. Во-первых, это огромный ум автора. Иван Антонович Ефремов — человек науки, притом без преувеличения. Говорить об его навыках, его образовании, его научной деятельности и так далее в отзыве и от себя смысла не вижу — посмотрите ту же Википедию. С такими людьми, ввиду их масштабного жизненного опыта и огромного научного познания, вести спор, будучи хоть сколь-нибудь менее образованным, очень трудно. Диалог — куда легче и познавательней. Но у меня в голове рождался лишь спор. Который я проигрывал и по прочим причинам. То есть, во-вторых: безапелляционное построение мира. Мир Ивана Антоновича — идеалистическое место далекого-далекого будущего. Это место победившего социализма, гуманизма и труда. Это место, в котором если кто-то жить не хочет, то он просто не понимает этот мир. Ибо это, взаправду, прелестнейшее место, где человек занят тем, чем он хочет, где он развивается психологически и физически так, как угодно ему, где нет болезней и недугов, где нет проблем с экологией, а единственная вера — вера в прекрасное будущее, которое взращивается на почве столь же прекрасного настоящего. Это утопия. Настолько идеальная, в рамках измышлений Лейбница, что человеку, выросшему в рамках измышлений Шопенгауэра просто плохо от неё становится... Я — этот человек. Но я же и понимаю, насколько это прекрасное место. И от этого диссонанса ещё хуже. Однако — этот диссонанс не единственный. Ибо, в-третьих, дальновидность автора и реализм повествования — паттерны, с которыми настолько качественно работают нынче редко. Ввиду великого, без преувеличения, ума, Ефремов являл читателю картину логически развитого будущего. Далёкого, но правдоподобного и прекрасного. Это формировало веру в то, что происходит на страницах, а уже это — эмпатию. Так получалось проникнуться миром, проникнуться всем тем, что в нём происходит. И ещё больше возжелать узреть, хотя бы краем глаза, эти утопические картины в живую. Но и тут я встречался с врагом моим на поприще данного романа — диссонансом: если так углублён я в рассказ, почему мне так скучно читать...

И я всё же смог ответить. Ответить не на всё, но на многое, что явило моё сдержанное отношение к книге. Ответы оказались, как я и ожидал, во многом субъективными. Но они всё-таки есть. И хочется сказать, что если вы принимаете и вам нравится всё, что изложено выше, то прочтите «Туманность Андромеды». “Западный” уклон фантастики, с безрадостным будущим, с утопией в дырах от людского невежества и людской порочности, с красивым космосом будущего и уродливым, всё ещё, человечеством будущего — это обыденность, которую иногда надо разбавлять вот, чем-то таким. Попробуйте. Для остальных... Хотелось бы продолжить диалог на тему этого романа, но уже не столь предметный.

Итак. Я опробовал, как советовал выше... И теперь, думаю, вновь надолго вернусь к тому самому “заподному” уклону фантастики. Почему? Потому что он живее. Его проблематика ближе, она разнообразней и многогранней. Его мир куда менее совершенный, и потому куда более доверительный. Его настрой куда более чётче отражает современную ситуацию на мировой арене, и потому он атмосферней. Он более завораживает и приковывает взгляд, внимание. Его сюжеты куда менее раздроблены, они чётки и не разрываются на множество частей. Они перетекают в эти части, задают разные вопросы на основе куда более понятных проблем и идей. Он плавнее и концентрированней в удержании внимания читателя. Он опирается на общество многоидейное. На общество что капиталистическое, что социалистическое, что на симбиотические варианты. Этот уклон — многосторонен и редко выдерживает пропагандистскую риторику (я понимаю, что произведение И. Ефремова таковым также не является, но в некоторых моментах критики капиталистического общества и его ценностей такое чувство создаётся). Этот уклон — для человека, выросшего на многоидейной трактовке реальности, на ценностях современного мира. Да, эти ценности в некотором роде могут быть извращённы, но мораль и человечность никто не отменял. И эти ценности часть — общества, даже капиталистического.

Сюжет романа не ясен. Он расплывчатый и служит чем-то сторонним, не привлекающим. В его рамках не удаётся сопереживать героям и их целям, в первую очередь потому, что цели не ясны и антагонистических сил не видно. Зачастую противопоставлением силам главных лиц ставится природа, внешние обстоятельства и вопросы совести. Но уже с первых страниц за этим прекращаешь наблюдать с интересом: рисуя идеальный мир, Иван Антонович рисует идеальных людей, которые не подвластны проблемам. Они их преодолевают шутя, невзначай и быстро выходя победителями из тех или иных схваток. Лично я не могу сопереживать подобным персонажам и вовлекаться в подобные истории. Кажется, что этот бисер из различных микроэлементов призваны выстроить не глобальный сюжет, а просто явить из себя обрамление для показывания картины мира. Именно мир хочет показать автор, и на него он делает наибольший акцент. Но вот только даже бы Легендариум профессора Толкина был бы скучен, не будь в нём прописанного и чёткого конфликта.

Являя общество где каждый равен пред каждым, Иван Ефремов вместе с тем рассказывает о одарённых личностях, также выявляя их из общей массы. Так а не это ли есть разделение? То есть всё-таки общество неоднородно? Люди способны размышлять разными величинами и масштабами. Так не это – зерно в почве пререканий и споров. Это сейчас – попытки выискивать ошибки создателя фантастического мира, я понимаю. Но не могу без этого… Очень странно и занимательно, что ровно таким же я занимался в условиях оценки “1984” Джорджа Оруэлла. Ну да ладно, лучше здесь отступлю.

О другом. Иван Ефремов выстраивает свой мир на идеях идеального коммунизма. Человек признаёт равенство себя пред всеми. В таком идеальном обществе взаправду жить было бы одно счастье. И жить в нём было бы возможно в рамках вселенной Ефремова — в ней подчинены психопатические протуберанцы человека касательно своего несовершенства, побеждены болезни тела и ума, депрессии и глубокая хандра — пережиток далёкого прошлого. Но для человека сегодняшнего мир с таким социальным климатом — небылица. Я не отрицаю, я даже, более того, всей душой желаю, чтобы в будущем для человека эта книга по своей обрисовке мира будущего становилась всё более близкой и понятной. Так и выстроится этот прекрасный мир. Но сегодня — это всё столь для меня неживое, столь пластмассовое, что я не могу презрительно не фыркнуть, читая очередные бравады на тему того, сколь изящно тела того-то того-то человека и сколько прекрасный он и жнец, и чтец, и на дуде игрец. Понимаете, моя проблема восприятия и вовлечения зиждется не только на зависти, эфемерной и безосновательной, если смотреть глубже, но всё-таки имеющей место быть, но и на том, что Иван Антонович в некоторых моментах переусердствует со своим выстраиванием идеального мира и общества. Например — фрагменты с упоминанием об массовом уничтожении тигров, акул и прочих «вредных животных», моменты с упоминанием полного, масштабного перестраивания Земли ради удобства проживания и прочего. В такие моменты всегда хочется узнать у людей, занимающихся подобным: «Вы, ребята, в микроклимат флоры и фауны своей поступью всепоглощающего коммунизма столь благонравно с чистой совестью ступаете?». Но даже толком и не ясно, есть ли у этих вымуштрованных людей совесть... Однако, не об этом. О другом: исчезающие виды млекопитающих, насекомых, беспозвоночных и позвоночных — это сегодня уже огромная проблема. Все они — это часть огромной системы, что была выращена миллиардами лет эволюции. А тут люди, за несколько тысячелетий, берут и множество сторон этих необъятных процессов стирают в угоду своих измышлений об их «правильности» или «неправильности». Довод касательно опасности для человека — верен. Но человек-разумный, перестроивший климатический зоны, озеленивший пустыни и иные планеты, разве он не способен соорудить ограниченные от своего существа саванны и леса, где этим видам будет комфортно. Разве природа живых организмов и микроорганизмов — не есть также огромный пласт для развития научного познания, за которое ратует общество Ивана Антоновича? Я не смог понять этот момент и некоторые, единичные, стоит признать, моменты данной книги. И по этим поводам также данный роман отпугнул меня, как ценителя фантастики в целом и человека, что ищет извечно нечто новое в рамках этого, и прочих, жанра в частности.

Мир Иван Ефремова — это мир, где быстр человек, но не информация. Иван Антонович в данном плане сильно ошибся в своих предположениях о развитии. Сегодня информация, её мобильность уже опережают то, что демонстрирует «Туманность Андромеды». Более того, иногда очень интересно пофантазировать о том, как бы посмотрели люди, верившие в непоколебимость коммунистического строя, на 91-ый год и современный мир. Что уж говорить, что сам современный человек, более-менее разумеющий, что происходит вокруг, без слёз на этот мир не взглянет. Но дело тут не в этом. Дело в том, что сам Иван Ефремов в одном из фрагментов книги винит человека нашего времени, его «западные» убеждения из-за того, что он думал, будто его ценности — ценности извечные и неоспоримые. Что его природа мира — неизменна на черте времени. Однако сама книга занимается тем же, только уже с «не западной» стороны политических прений 50-ых годов 20-го века.

Я человек, старающийся не придерживаться какой-либо идеологии. Мне нравятся идеи что социализма, что капитализма, что анархизма. Но везде — лишь их часть. Почти нигде — мера исполнения. Человечество не идеально. Это правда. Выстраивать идеал следует в симбиозе разных мировоззренческих позиций, а не пытаться на основе одной идеи вырастить нечто вечное и прекрасное. «С миру да по нитке», как говорится. Но я ни в коем случае не хочу даже пытаться оспорить авторитет и познания Ивана Ефремова — не дорос, да и вряд ли дорасту. Потому всё вышеизложенное, по крайней мере, последняя половина, — сугубо личностные измышления, призванные проанализировать, лично для себя, и оправдать, пред прочими, мою оценку данной бесспорно великой для советской и мировой фантастики книгу.

Под конец хочется лишь отметить, что через месяц после смерти писателя, КГБ СССР провело обыск в его квартире ввиду подозрения, что писатель со своей женой занимался разведкой в угоду Британского правительства... Комментировать я это не хочу, просто ещё раз хочу для себя отметить, сколь разительно отличны идеи и мысли сего прекрасного писателя, и реальность. Но надежда ведь не умерла ещё. Она и не умрёт, пока жива память о великом, о красивом и достойном. И это также то, о чём ведёт диалог «Туманность Андромеды».

Об этой книге можно говорить много и много спорить, так как написана была в эпоху литературы соцреализма. Но и эпоха не сумела сломать глобализм произведения и талант писателя.

Хочу только об одной стороне романа поразмышлять. Благо, что смотрел и фильм и всё это перед глазами как наяву.

А эта одна сторона -люди будущего в изображении автора романа и режиссера фильма : их физический облик -красивые , здоровые!!, умные. Просто зависть берет.

У меня есть редкая возможность -сидя в авто пару часов и ничего не делая, наблюдать за проходящими по оживленной улице людьми. Нашими современниками разных поколений.

Какая резкая разница между прохожими и персонажами романа -фильма. Красивых и здоровых людей очень мало — все с какими -то дефектами. Очень много некрасивых людей- думаешь — как это они своё личное счастье находят в жизни. Какой-то резкий диссонанс.

И задаешь вопрос — не смотря на все идеологии -когда же люди превратятся в цивилизацию? Красивую, умную, привлекательную.

Талант Ефремова в том, что он сумел эту цивилизацию показать вот с этой привлекательной стороны. А вы там далее думайте, как этого достичь и возможно ли это просто сделать.

Являясь большим поклонником литературного творчества И. Ефремова, я в той или иной степени ценю и люблю все его произведения, регулярно возвращаюсь к ним и нахожу для себя что-то новое… Но «Час быка» был и остается для меня чем-то совершенно особенным, магнетическим… Я не могу бесстрастно рассуждать об этом произведении, потому что раз за разом перечитывая эту книгу сначала в 19 лет, потом в 25, и буквально несколько дней назад – в 31 год, я каждый раз попадал под ее непередаваемое «темное» обаяние.

Я намеренно не хочу сейчас затрагивать темы политических и социальных подтекстов в данном романе, т.к. это на мой взгляд только загоняет произведение в рамки и мешает взглянуть на него с других сторон. А я не сомневаюсь, что Ефремов подсознательно писал его именно в день будущий — всем нам. И сегодня, спустя 50 лет, оно так же актуально, как и в то время!

В этом произведении столько недосягаемой красоты, благородства духа, холодного, драматического шарма и какой-то неуловимой сексуальной заряженности, что незаметно погружаешься в эту атмосферу целиком... И, помимо своей воли, подобно владыке Чойо Чагасу или печальному Таэлю, начинаешь «влюбляться» в прекрасный образ Фай Родис, сопереживать главным героям, страдать и радоваться вместе с ними…

Лично для меня – эта книга о том, что иногда вмешательство бывает оправдано, даже если понимание этого придет не сразу… Но вмешательство тонкое, деликатное, на личностном уровне, когда ты твердо уверен в том, что доводов «за» гораздо больше, чем доводов «против», когда ты знаешь ради кого идешь на риск, и готов взять на себя полную ответственность за все его последствия…

Эта книга о том, что человек способен на многое, если сможет взять под контроль свои чувства и эмоции, не давая им власти над собой, но всегда сохраняя трепетное отношение к жизни, чувство доброго и прекрасного…

P.S. Мечтаю когда-нибудь увидеть достойную экранизацию.

По караванным путям Северной Гоби.

Прочитав заметки Ивана Ефремова, я словно побывала в трехлетней послевоенной палеонтологической экспедиции и виртуально приняла участие в раскопках на «кладбище костей драконов». Читая «Дорогу ветров», понимаешь, сколь непроста и тяжела работа исследователя в полевых условиях. Несмотря на то, что повествованием охвачен большой временной период, чувствуется, что автор выбрал наиболее яркие моменты из экспедиционной жизни, спрятав огромный пласт информации, который мог показаться скучным рядовому читателю.

В произведении удачно чередуются художественные выразительные описания пейзажей с научными выкладками. Гоби играет яркими красками и оказывается не такой уж и пустынной. Весьма интересны образные описания древних животных. Вообще книга содержит массу сведений геологических, палеонтологических, так что в некотором роде она рассказывает не только о путешествии по караванному пути Дороги ветров, но и позволяет совершить прыжок в далекое прошлое. Кроме того, Ефремов создает портретную галерею людей, работавших вместе с ним в пустынных гобийских районах Монголии, причем он уделяет внимание не только ученым, но и проводникам-монголам, обслуживающему персоналу. Чувствуется, что автор из тех людей, кто горит на работе, он любит свое дело и пытается поделиться своим видением мира с читателем.

Не могу сказать, что книга далась мне легко, пришлось параллельно шерстить интернет на предмет информации, касающейся геологии и палеонтологии, палеозоологии, но до чего же было интересно этим заниматься.

И да, мне все же удалось услышать обещанный автором «шелест дереса на большой караванной тропе».