Юрий Бондарев «Берег»

Сегодня исполняется сто лет со дня рождения нашего замечательного классика, великого русского человека — Юрия Васильевича Бондарева. Уж казалось бы юбилей из юбилеев, но ни праздничных торжеств, ни вала просветительских и поминальных телепередач, ни иных государственных знаков внимания.

Вместо того, чтобы возводить очи горе, я лучше внесу скромный вклад в увековечивание памяти (Интернет помнит все!) и попробую показать ,почему она так важна для нас и сейчас, и — уверен — в будущем.

Роман «Берег», который я дочитал четыре дня назад, как раз в преддверии юбилея, настолько масштабное и великолепное произведение, что достойно отдельных монографий, или хотя бы сборников статей от наиболее опытных критиков. Но мы ведь «ленивы и не любопытны», как замечено еще двести лет назад, так что даже обзорных книг по творчеству Бондарева в демократической России не выходило. А писать о книгах такого калибра очень тяжко. Поэтому решил свой отзыв разделить на отдельные фракции.

Художественное. Так о своей прозе писал Лев Николаевич Толстой. Это имя — первое, что приходит на ум в возникающей по мере чтения цепочке ассоциаций. Ибо в «Береге» Бондарев создал свою «Войну и мир». Ни много ни мало. Раньше он эти темы поднимал по отдельности, с некоторым, понятно, пересечением. Но тут темы связаны и находятся в неразрывном единстве. Начинается роман с описания светской жизни высшей элиты сразу двух стран (советские деятели культуры и представители крупного бизнеса Западной Германии), а затем мы погружаемся во фронтовые будни конца Великой Отечественной войны. И хотя в книге описываются первые дни мая 1945 года, но и для батальных сцен там осталось много места. Собственно, они центральные в романе. И все это написано на высшем уровне вообще возможностей русской прозы. Более живого, сложного, ярко индивидуального, строго выразительного и емкого языка трудно себе и представить. Каждая деталь, сцена, диалог самим строем речи вызывают у читателя предельную концентрацию внимания. Ты не можешь скользить расслабленно по странице глазами, а буквально вгрызаешься в текст, как в вязкую землю окопа. От некоторых сцен так перехватывает дыхание, что приходится отложить книгу и пройтись по комнате, просто чтобы отдышаться и прийти в себя. Большей вовлеченности читателя в текст, кажется, невозможно и добиться.

Бондарев взял на вооружение не только пластику, обстоятельность и многозначность толстовской прозы. Высших достижений русская литература всегда добивалась путем синтеза сразу нескольких художественных техник. Так, великая проза 19 века возникла на синтезе резкого реализма Пушкина и социального гротеска Гоголя. Юрий Бондарев в своем романе смог синтезировать художественные достижения как минимум четырех великих классиков.

Сражение артиллерийских взводов лейтенантов Княжко и Никитина с немецкими самоходками — это, конечно, Толстой. Но вот сжигание денег в камине и разговор с чертом (в смысле, с немецким журналистом) — достоевщина чистой воды. Мало того, сама композиция романа о первой любви, обрамленная прологом и эпилогом «много лет спустя» — излюбленный ход Ивана Сергеевича Тургенева. Есть в первой части большая вставная новелла о том, как молодой прозаик Никитин отмечает свой первый гонорар и едва не погибает в драке с уличными хулиганами в самом центре Москвы. Антон Павлович Чехов тут сквозит из каждой строки. Только не Чехов историй о мятущейся душе интеллигента, а Чехов «Убийства» и «Рассказа неизвестного человека». Тоже был «жестокий талант».

При этом Бондарев ни секунды не является рабом-эпигоном, научившемся «снимать» удачные творческие ходы подлинных мастеров. Все находки прошлого он связывает в единую художественную стратегию, транслируя ее с помощью собственных слов и идей. Сам становится вершиной, рядом с другими вершинами. (Чтобы не быть голословным. Из роман в роман у Бондарева проходит пара офицеров. Первый — это подлинный человек войны, для него это главное дело жизни, другой — человек мысли, попавший на войну по обстоятельствам, но при необходимости сражающийся с доблестью льва и яростью тигра. Прямо как князь Андрей в 1805 году и Пьер Безухов на батарее Раевского из «Войны и мира». У Бондарева в «Горячем снег» это Дроздовский и Кузнецов. А в «Береге» это лейтенант Княжко и лейтенант Никитин. Но новация — и очень существенная — в том, что Княжко сам воспитал себя для дела войны, а Никитин не потомственный аристократ, случайно оказавшийся в бою, а рефлексирующий интеллигент из самой толщи народа, для которого война стала временным но центральным событием, потому что таков его долг Родине. Герои Толстого находят своих преемников на совершенно новом этапе истории России, в новом обществе и с другими идеалами).

Идеи романа. Лет десять назад, когда нескончаемый мировой экономический кризис превратился в перманентный кризис политический, разрешившийся теперь войной, я пришел к выводу, что эпоха начала 1970-х годов стала «осевым временем» для последующих пятидесяти лет мировой истории. Реакция государственных институтов по всей планете на «молодежную революцию» 1968 года, начавшаяся уже в следующем, 1969-м, году, привела к созданию нового миропорядка, который теперь на наших глазах в крови и жестоких мучениях издыхает. Тут тебе и позорное для США завершение войны во Вьетнаме, и глобальный энергетический кризис, и подготовка Хельсинских соглашений по международной безопасности, и начало периода конвергенции между соцлагерем и странами капиталистического блока. И все это одновременно. И именно в эти годы Юрий Бондарев пишет свой «Берег».

Все темы и проблемы эпохи писатель выразил прямо и открытым текстом. Мы эти вопросы сейчас закрываем, и будем еще закрывать, как минимум, ближайшие десять лет, поэтому четко сформулировать для себя еще раз не мешает. Точнее, остро необходимо. А Бондарев их максимально четко проговаривает (он прямо сказал, что дело писателя — проблему выявить и четко очертить, а не давать готовые ответы и непрошенные советы ,что он и делал).

Противостояние России и Запада. Какие точки опоры есть в русском народе и кто его враги. Какую цену за войну и за мир мы должны будем заплатить (и обязательно заплатим!) как нация и каждый из нас по отдельности.

И все это преподносится не как декларация, а в острейшем конфликте как с прямыми противниками из представителей западногерманского общества, так и в идейных столкновениях с казалось бы своими. С людьми, вместе с которыми ты каждый день жизнью рисковал под ураганным огнем противника. Юрий Бондарев показывает, что за идеи гуманизма, патриотизма и справедливости было и будет жизнями и судьбами миллионов заплачено.

(Если кто роман не читал, но читает мои скромные тезисы, не подумайте, что Бондарев какое-то партсобрание описывает в романной форме. Не того калибра он художник. Напротив, книга в основном описывает — особенно в современной части — сцены из «сладкой жизни»: походы по кабакам, стриптизбарам и проституткам. Приключения двух советских писателей в порнокинотеатре — такого вы от советской литературы обычно не ожидаете. И как писатель из этой клоаки вырулил на самые важные и жизненно сущностные вопросы эпохи — это и есть великое искусство прозы!)

Вопросы духовности. Как ни странно, это верность идеалам юности. Почти пятидесятилетний писатель Вадим Никитин вспоминает себя, двадцатилетнего лейтенанта Никитина, и вопрошает: все наши жертвы, наша борьба — это все было правильно, было не напрасно? И похоже именно тогда Юрий Бондарев для себя все решил окончательно, и следующие почти полвека жизни, на самых страшных виражах нашей истории от своих принципов не отступался. То, что он в 1970-м году понял, что главным рубежом будет верность, честь и предательство, показывает его как глубокого мыслителя. Многие из его ровесников и младше вообще так ничего до гробовой доски и не поняли. Да еще и воспитали два поколения некрепких умом обывателей.

Тут — чтобы высветить проблематику — в пору рассказать об основной ошибке Бондарева, судя по роману. Он думал, что главными врагами современного ему общества, главную опасность для страны представляют рвачи и лакеи из приемных Высоких Кабинетов. Тут все сошлось в образе сержанта Меженина, шантажиста и мародера, которого Никитин едва не пристрелил за проявленные трусость и подлость. А также завистники и карьеристы из второго эшелона отечественной элиты, которым бог таланта не дал, а амбиции тянут их на первые места. Таков писатель и спутник Никитина в Западной Германии Платон Самсонов (имя-то какое издевательское — богатырь на глиняных ногах и с гнилой душонкой). Юрий Бондарев в это верил, потому что иначе бы по-другому и написал. Предельная честность — это была всегда его главная черта таланта.

Автору «Берега» и в голову не могло прийти, что предателями и разрушителями государства станут люди из самого высшего эшелона власти, а также верхушка культурной элиты Советского Союза, удостоенная самых высоких государственных наград и умасленная всеми возможными благами. Все идеалы юности были ими попраны и раздавлены. В 1988 году они их предали, а в 1993 году продали, дружно поддержав фашистский путч Бориса Ельцина. А люди типа Вадима Никитина были победой Запада просто на просто убиты, даже в прямом смысле. Осенью 1991 года покончила с собой Юлия Друнина, осенью 1993 года совершил суицид Вячеслав Кондратьев.

Значит борьба была напрасна? Конечно, нет! Во-первых, она продолжается и исход ее, мягко говоря, не предрешен. У нас нет другого выхода, кроме Победы, если мы хотим сохранить человечество как самосознание Вселенной (и об этом тоже есть рассуждения в романе!)

Юрий Бондарев всей своей почти столетней жизнью показал — и это его нравственный завет всем нам — что можно быть верным идеям справедливости и добра, блюсти честь с молодости и до гробовой доски, биться открыто и гордо до конца с теми, кто хочет заселить Землю, вместо людей, мраком и ужасом. Он умер в очередной тяжелый для Родины час, завещая нам дорешать главные вопросы, над которыми и сам думал, и в чье разрешение внес весомейший вклад.

П.С. Пару слов о частностях. Чисто по-человечески на меня наибольшее впечатление произвела не трогательная история любви лейтенанта Никитина и юной немочки, а эпизод с гибелью санинструктора Жени в окружении под Житомиром. История настолько душераздирающая, что едва переносимо. А Бондарев не только рассказал ее на высшем художественном уровне, но еще и показал, что для лейтенанта Никитина это был всего лишь один эпизод войны. Да, тяжелый, но их таких много было. Вот как надо антивоенную прозу писать, а не сопли распускать о своих трусливых пожалейках!

Композиция. Читая две первые части, казалось, что она слишком совершенна — вот же странный упрек!)) Все так четко пригнано и слаженно, что создается впечатление не искусности, а искусственности. Но в третьей части книга как роза распускается. Просто поэма в прозе! Поток сознания сочетается с поистине джазовой импровизацией и рифмовкой метафор по принципу смежности. Полная свобода, завораживает, как полет на дельтаплане! Все-таки это одна из лучших книг в истории русской литературы!

ко времени вызода этого романа Бондарев был уже не автором « лейтенантской прозы» , а литературным статусным генералом. Тем удивительней, что он обратился к нервным темам войны, которые замалчивались и мало кому ращрешили бы выпустить роман о них.

Первая и третьи части романа — о поездке алтер его автора в Гамбург со спутником ( пафосным охранителем, которого вполне владеющий немецким персонаж прихватил развеяться за границей за счет приглашающей стороны)- очень плохи. У Бондарева не получился цельным и самобытным Гамбург, описание Риппербана и походов « по клоакам» просто скверно написаны, много страниц уделено беседе с интервьюерам и проч. В этом романе Бондарев явил новый стиль — сильно контрастирующий с стилем ранних романов: изоблующий ветвистыми доинными предлодениями, с водой и пустотой. Ну не Гоголь ни разу, не Флобер, а двинулся от разумного лаконизма куда то в сторону стилистов. Притом , не стилист ни разу.

Вторая часть заслуживала быть изданной в качестве самостоятельного произведения. Это авторская биографическая антивоенная рефлексия о гуманизме на войне и милости к проигравшим. Очевидные факты биографии заставляют вспомнить рассказ Булгакова « Я убил». Булгаков безусловно видел все это, хотел лично убить насильника, но в жизни этого не сделал, а в рассказе сублимировалировал руками персонажа. Бондарев аналогичным обращом руками персонажа выстрелил в насильника-лучшего стрелка своей батареи ( в жизни, безусловно, такого не сделал, да и последствия для персонажа придуманно- хороши).

Тема секса с немками на территории Германии 1945 года — из замалчиваемых- точно для автора предмет рефлексии и стыда. Эмма может сколь угодно говорить про Либен, но ее приход к лейтенанту изначально обусловлен « Nicht soldaten» , о чем она и сказала. Собственно, истории почти всех писавших « лейтенантов» полны такими немками в 1945 году — что у Тодоровского, что у гуманнейшего Никулина. Образ Меженина у Бондарева вышел и сочным и достоверным: это выигравший войну и добравшийся до трофеев солдат, попытки одернуть которого от Никитина малоуспешны. Бондарев выписал херувима, сохранившего все идеалы, и указал, что такие не выживают ( на ум приходит персонаж Дефо в « Взводе»). Белль писал примерно в это время, что когда встречал сослуживцев, да по пьяни начинал совеститься, ему говорили, да забудь уже, быльем поросло. Хороший человек Бондарев в 1975 году напомнил о том, какие свинские и стыдные вещи происходят постоянно на войне. Не забыл и не унес с собой то, участником и очевидцем чего был.