Владимир Набоков «Ланс»

Блестящий рассказ. Простота и даже очевидность темы отлично гармонируют со сложностью структуры повествования и удивительной красоты стилем.

Набоков начитался фантастических журналов. Ему как человеку считавшему, что литература – это всегда «фантастика», всегда выдумка и «сказка», какой бы она не пыталась быть реалистичной, видимо, особенно забавным казалось такое жанровое самоограничение. Конечно, он не отказал себе в удовольствии и немного прошелся по фантастическим штампам своего времени (курьезным ныне), впрочем, его обобщения до сих пор актуальны. И вот что получается, когда Набоков пишет «фантастику».

Ланс (Ланселот) отправляется в космос к какой-то неизвестной планете. Его престарелые родители мистер и миссис Боке переживают и ждут своего сына. Сын возвращается, упоминает о гибели в путешествии своего друга и коллеги, говорит, что скоро улетает назад. Все. Это ведь литература, и язык, стиль, структура текста тут куда важнее истории.

Фактически, способ «рассказывания» в данном случае важнее самого рассказа. Повествование ведется от некого третьего лица, некого неизвестного и классического наратора, с другой стороны, «Ланса» рассказывает двоюродный дед мистера Боке, который представляет будущее и своего потомка, с третьей стороны, в рассказе явно прослеживается и сам мистер Боке, который смотрит в прошлое и размышляет о путешествии своего сына в терминах сказочной героики рыцарских романов. Набоков организовал повествование из прошлого и из будущего и с некоей точки метаописания, из которой и видно, что “the future is but the obsolete in reverse” (Будущее – это прошлое, видимое с другого конца). Причем, – и это самое классное и самое сложное, – повествование не переходит от одного рассказчика к другому, а как бы «перетекает» без четких границ, иногда оно вроде как находится в руках сразу у всех троих.

Мистер Боке – медиевист, специалист по средневековому роману (и сын у него Ланселот), и поэтому приключения Ланса на другой планете в его представлении пронизаны образами из Кретьена де Труа и Мэлори. Супруги не могут увидеть, определить опасности, поджидающие их сына, поэтому они у них связываются с привычными страхами за Ланса, который увлекается альпинизмом, и представляются в виде страшных для них слов: “great glacier”, “schrundr”, “avalanche” (гигантский глетчер, шрундр (а тут, видимо, родители не до конца расслышали, что сказал им сын и просто представили это угрожающее слово), лавина). Набоков так и передает эмоции Боке – через очень сложное сплетение деталей, намеков, многослойных образов (так опасности для сына представляются еще и виде ледяного готического (медиевист же) собора, на который он взбирается). Очень подробно описаны домашние шиншиллы Ланса (подробней, чем он сам), которых он оставляет родителям, и забота об этих зверьках еще больше подчеркивает страдания «пьяного от горя» (drunk with grief) отца. То есть никаких заламываний рук и воя, никаких тыканий пальцем автора на эмоции его героев, Набоков изящно сплетает очень тонкую структуру и организует ее в «тройной» временной проекции.

Такая вот она – «фантастика» от Набокова.

Очень красивый рассказ.