Хорхе Луис Борхес «Абрамовиц»

это небыкновенное произведение Борхес посвятил другу, польскому поэту, писателю и юристу Морису Абрамовичу, с которым он познакомился в 1914 году во время учёбы в Женевском колледже. Юный Морис был ярым поклонником Артюра Рембо, и это незамедлило отразится в первых публикациях Борхеса. Хорхе и Морис оставались дружны многие годы, в 1944 году писатель делает Мориса одним из действующих лиц в книге «Три версии предательства Иуды». В свою последню в жизни книгу Los conjurados Борхес включает это, посвещённое другу обращение-некролог.

Я читала 2 переводных варианта этого произведения, один повергнул меня в недоумение, другой был подобен элегии Гомера, поэтому рекомендую 2-й вариант из четырехтомника серии Millenium, издательство «Амфора».

Произведение слишком коротко для каких-либо других коментарий к техту, однако замечу чтобы текст был более понятен, что таинственный Улисс о котором упомянуто дважды и в обоих переводах, никто иной как Одиссей — на испанском Ulises, англ. Ulysses. «...Сонмы теней» — это всё население царства Аида, «пивших из ямы перед Одиссеем...» — в Одиссеи Гомера :

[25] Яму глубокую, в локоть один шириной и длиною,

Три совершил возлияния мертвым, мной призванным вместе:

Первое смесью медвяной, второе вином благовонным,

Третье водой и, мукою ячменною все пересыпав,

Дал обещанье безжизненно-веющим теням усопших:

[30] В дом возвратяся, корову, тельцов не имевшую, в жертву

Им принести и в зажженный костер драгоценностей много

Бросить; Тиресия ж более прочих уважить, особо

Черного, лучшего в стаде барана ему посвятивши.

Дав обещанье такое и сделав воззвание к мертвым,

[35] Сам я барана и овцу над ямой глубокой зарезал;

Черная кровь полилася в нее, и слетелись толпою

Души усопших, из темныя бездны Эреба поднявшись:

Души невест, малоопытных юношей, опытных старцев,

Дев молодых, о утрате недолгия жизни скорбящих,

[40] Бранных мужей, медноострым копьем пораженных смертельно

В битве и брони, обрызганной кровью, еще не сложивших.

Все они, вылетев вместе бесчисленным роем из ямы,

Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным.

Кликнув товарищей, им повелел я с овцы и с барана,

[45] Острой зарезанных медью, лежавших в крови перед нами,

Кожу содрать и, огню их предавши, призвать громогласно

Грозного бога Аида и страшную с ним Персефону.

Сам же я меч обнажил изощренный и с ним перед ямой

Сел, чтоб мешать приближаться безжизненным теням усопших

[50] К крови, пока мне ответа на даст вопрошенный Тиресий.