Виктор Ерофеев «Русские цветы зла»

№66. Где же кружка? Сердцу будет веселей.

На днях я прочитал антологию рассказов «Русские цветы зла». Сначала (для этого поста) я хотел сделать рейтинг прочитанного. Вот этот рассказ — хороший, а этот — плохой, этому — такое место, тому — другое. Здесь автор не дотянул, а там — переборщил... Ну, и тому подобные игры в литературного критика. Но потом до меня дошло: это же антология, солянка, сборник. А значит, здесь априори не может быть лучшего или худшего произведения, — они все разные, да, но объединены темой зла в человеческой душе, раскрывая её с разных сторон. Да и критик из меня — как из говна конфета.

Составителем «Русских цветов зла» выступил писатель Виктор Ерофеев. Сделал он это в далёком 2004-м году, когда я ещё даже пива не пробовал (до пива мне оставалась пара лет). Как вы понимаете, в отношении живых писателей сборник уже устарел (они прокачали литературные навыки и успели натворить много новых вещей). Потому сегодня антологию можно рассматривать и как занятный литературный артефакт середины нулевых, и (что самое главное) как хорошее исследование «цветов зла» внутри любого из нас.

Ближе к сути. В книге вы найдёте пару десятков рассказов от пары десятков авторов: от Варлама Шаламова и Виктора Астафьева до Владимира Сорокина и Виктора Пелевина. Но там есть ещё и Юрий Мамлеев, и Сергей Довлатов, и Эдуард Лимонов, и многие другие. Также отмечу, что каждое из произведений антологии интересно по-своему, но далеко не каждое вам понравится. Потому, если вы будете читать «Русские цветы зла», обратите внимание на вступительную статью Виктора Ерофеева: там подробно и профессионально разбираются авторы и их произведения, даются необходимые пояснения и наводки.

Я же хотел бы только обратить ваше внимание на два текста, которые мне запомнились больше всего.

Во-первых, Юрий Мамлеев и его «Тетрадь индивидуалиста». Цитата для понимания:

«Жалеют кого-нибудь оттого, что у него чего-нибудь нет: денег, ума или женщины. Но я выл не о такой жалости; тёплой, безумной, сексуально-маразматической жалости к своему чистому, обречённому «я», к своему дрожащему, погибельному бытию, такому родному и такому заброшенному перед лицом непонятного мира — такой неистовой, патологической жалости просил я; но деревца одиноко молчали в ответ, собаки лаяли и разбегались, а нищие крестились и шарахались в сторону... И я понял, что эту жалость я могу получить только от самого себя и что из этой жалости должно возникнуть что-то великое...»

Мамлеева я впервые прочитал ещё в юности: это были его незабвенные «Шатуны». Потом я изредка читал у Юрия Витальевича короткую форму, а последние пару лет мамлеевщина меня привлекает всё больше. Почему? Да чёрт его знает. Может, потому, что тексты Мамлеева наполнены какой-то метафизической безысходностью и ужасом? Причём это не пугалки для скучающих домохозяек, а самые что ни на есть исследования глубин человека в художественной форме. Тем и интересны, собственно.

«Тетрадь индивидуалиста» — одно из лучших таких исследований, что я читал в короткой форме. Однако именно для этого автора оно несколько однотипно (верней, однотемно). На протяжении пары десятков страниц читателю дают погрузиться в мир законченного эгоиста без имени и биографии, — проза Мамлеева в принципе посвящена подобным персонажам. Автор от первого лица передаёт эгоистические размышления о жизни, смерти, любви, обществе и прочем. Так как тетрадь с записками ведёт эгоист, неудивительно, что поначалу он ожидает от внешнего мира восторга, но расстраивается, узнав, что большому миру в целом наплевать на большого эгоиста:

«Весь мир должен припасть к моим галошам, а не существовать сам по себе», — выл я истерическими мыслями, лаская свою душу. (...) Почему все не замечают, как я велик?», — злобно взвизгнул я один раз в подушку».

Всё глубже погружаясь в свои локальные, солипсические миры, эгоист теряет все социальные связи и окончательно опускается на дно общества. В принципе, на дно его тянуло изначально, просто он этого не очень понимал и оттого пытался балансировать в приличном мире, живя более-менее как все. Но в итоге он стал одиноким кладбищенским бродягой и пугалом, которое пьянствует в «полустоловой, полупивной», а потом ждёт очередного «покойничка», чтобы сопроводить его и заглянуть в лицо, пытаясь разгадать неразгадываемую тайну смерти.

Этот жутковатый рассказ Юрия Мамлеева напоминает мне роман «Наоборот» Ж.-К. Гюисманса. Безымянный эгоист Мамлеева так же, как герцог Жан дез Эссент, бежит от большого и угрюмого мира, от реальной смерти и жестокости в уютные миры своей изощрённой фантазии. Но мамлеевского эгоиста, как и герцога-декадента, всё равно ожидает неизбежный и трагичный финал. А смерти-то эгоист боится больше всего остального, потому и мечется как уж на сковородке...

Если вы читали «Смерть Ивана Ильича» Льва Толстого, вы поймёте ужас и тоску мамлеевского персонажа.

Во-вторых, Виктор Астафьев: «Людочка». Цитата для понимания:

«Людочка родилась в небольшой угасающей деревеньке под названием Вычуган. Мать её была колхозницей, отец — колхозником. Отец от ранней угнетающей работы и давнего, закоренелого пьянства был хилогруд, тщедушен, суетлив и туповат. Мать боялась, чтоб дитя её не родилось дураком, постаралась зачать его в редкий от мужних пьянок перерыв, но всё же девочка была ушиблена нездоровой плотью отца и родилась слабенькой, болезненной и плаксивой.

Она росла, как вялая, примороженная трава, мало играла, редко пела и улыбалась, в школе не выходила из троечниц, но была молчаливо-старательная и до сплошных двоек не опускалась».

Возможно, вы помните историю про Людочку. Такое сложно забыть. Рассказ про простую деревенскую девушку, пытавшуюся обустроиться в провинциальном городе во времена брежневского застоя, не может не быть трогательным, щемящим и трагичным. Виктор Астафьев, как знаток и мастер «деревенской прозы», среди прочего уместил в «Людочке» важную мысль: человек, лишённый природы и её красоты — не человек вовсе, а так, лишь пародия в лице мерзкого Стрекача (уголовника и насильника, которого только могила исправит).

Недаром важную роль в произведении играет местный парк рабочего посёлка при городке. Через парк кем-то и когда-то проложена забытая огромная труба, в канаву для которой жители бросают всё: от презервативов и покрышек до котят и пивных бутылок. Прекрасный образ человечества, глобально загрязняющего нашу планету, а локально бросающего в кусты у озера банки и салфетки... Отвлёкся я. Вонища от разнокалиберного мусора и трупов котят, щенков и поросят в том парке стоит ужасная. Это уже и не парк даже, а какое-то мерзкое его подобие, злобная человеческая насмешка над природой и вообще над всем чистым, красивым и естественным. Вечерами в парке толкутся, дерутся и портят девок всякие орки и урки:

«В таком посёлке, в таком роскошном месте, как парк Вэпэвэрзэ, само собой, и «нечистые» велись, да все здешнего рода и производства, пили они тут, играли в карты, дрались они тут и резались, иногда насмерть, особенно с городской шпаной, которую не могло не тянуть в фартовое место. Имали они тут девок и однажды чуть было не поймали ту вольнодумную ленинградскую учительницу — убегла, физкультурница».

Какие люди — такая и природа, а какая природа — такие и люди...

Советский писатель верно подметил, что «зачем же история эта, тихо и отдельно ото всего, живёт во мне и жжет моё сердце? Может, всё дело в её удручающей обыденности, в её обезоруживающей простоте?» Именно простота рассказанной истории о судьбе девушки цепляет читателя. Не знаю, как вам, а меня при прочтении «Людочки» постоянно коробит: остаётся такое тоскливое, мерзкое чувство рутинной постыдности нашего бытия. И это чувство прорывается всегда, независимо от внешнего лоска нашей современной жизни.

Казалось бы, и живу я в городе (пусть и провинциальном), и уж двадцать первый век на дворе, и в квартире тепло, и в моём мире всё хорошо (дома тепло, когда снег пошёл), и можно спокойно закрыть глаза и погрузиться в личную суету и мирские тревоги сытого горожанина... Но подобные истории всегда вырывают меня из зоны комфорта, заставляют некоторое время воспринимать мир как-то особенно обострённо. Душа болит после таких рассказов, вот что.

«За шумом счастливых свадеб и успешных сессий,

в город ночами въезжают курительные смеси,

За взрывами цветных салютов, за мудростью тостов,

далеко, на лестничной площадке, не станет подростка».

(с) ГРОТ — Всё хорошо.

И я начинаю вспоминать поселковое детство: как пил я за гаражами какую-то сивуху и курил в контейнере, таясь от всех; как старшие пацаны лет в пять устроили мне «прописку» (а я потом нашёл где-то сигарету и ждал одного, чтобы угостить); как в пять же лет я уже матерился отборным слогом грузчика; как старшая соседская девочка стравливала меня со старшим соседским мальчиком — он дал мне в нос, а я достал ножик, побежал за ним, догнал в его дворе и там оставил ему шрам на щеке; как ударил меня по лицу один дядька, чей газовый пистолет я нашёл на улице и принёс ему, — а он подумал, что я это украл, ударил меня и отвёл стыдить к матери на работу; как носились мы по забытому мрачному недострою, и я налетел головой на стальную балку, а голову мою потом зашивали в деревенской больнице...

И один у меня возникает вопрос после астафьевской «Людочки»: почему мы так неумело и неправильно живём, кто виноват в этом? Неужели мы сами и виноваты, неужели нам так и надо?

Итак, пора закругляться. Напоследок скажу, что я привёл в пример для вас только два текста из антологии, а их там сильно больше. Многих авторов я читал в первый раз (и дальше читать буду явно не всех). Что ж, вкратце отмечу следующие истории про:

— магазинные будни продовольственной бабки («С кошëлочкой»);

— безнадёгу лагерной жизни в СССР («Тифозный карантин»);

— дождливую иронию одинокого журналиста («Компромисс пятый»);

— особенности дружбы с вороватым сидельцем («Любовь тигра»);

— ночной перекус в Нью-Йорке («The night souper»).

Хотел бы отметить ещё, да жутко лень. Надеюсь, вы и так всё примерно поняли.

Отдельно отмечу, что всё упомянутое — художественная литература. А значит, авторы редко бывают объективны, и пишут, чаще всего исходя из своей жизни, опыта, убеждений. Никогда бы не подумал, что придётся объяснять очевидные вещи. Но в последнее время мне попадались люди, которые рады ущемиться по любому поводу, и голова у которых, кажется, существует лишь по принципу «ношу на ней шапку, а ещё я в неё ем». Для них и делаю ремарку.

В общем, рекомендую всем заинтересованным прочитать сборник рассказов «Русские цветы зла». Быть может, вы найдëте пару цветочков внутри себя. А уж что с ними делать — решайте сами.

И пусть всё в мире грустно,

а выхода и нет,

я только рассмеюсь-ка,

как дядюшка Пакет.