Общеизвестно, что если в октябрьскую ночь со вторника на среду в дом зашла дождевая кошка — год будет счастливым. Но что делать, если в этом году кошкиного дождя не было? И в прошлом году тоже... Да и собаки из города не выводятся...

Когда исчез свет и перестали работать сливные бачки, выяснилось, что мир давно уже поделен на босов, хомов и вентов. Ну, встречаются еще хачи, потрохи и единицы.

Кому нужна справедливость, если и так всем неплохо? И богатым и не очень, и трудягам и аристократам, и нищим и бродягам? Поэтому здесь обманщиков могут обмануть только такие же плуты. И если при этом исполнится заветное желание хоть одного простого человека, можно считать, что на свете есть счастье.

Кто-то творит миры, а кто-то их рушит. Но если творение это всегда вдумчивый, кропотливый процесс, то апокалипсис можно принести как максимально кроваво и болезненно, даже для его искусственных, обитателей, так и аккуратно. Совершенно не заметно для этого ответвления вселенной.

Лёля Абрикосова пытается помочь Пете купить смартфон, вместо кнопочной «Нокиа», но тот предпочитает сбежать, чтобы обсудить с Андреем и Федей, кто мог украсть у него альбом с фотографиями во время вечеринки. В итоге, Лубоцкий звонит Шергину-старшему, и представляется отцом Безносова.

Тридцать лет назад Нью-Йорк переживал бум живописи. Вокруг художников тогда крутились большие деньги. И вот, сегодня один из них, умный и талантливый, снял фильм про другого. Просто гения. Компания на премьеру собралась по нынешним временам странная. По тем, минувшим, самая для богемы обычная. И про каждого есть, что рассказать. Тем более, мне.

Это война. Война на уничтожение. Они – против всех. Шансов… шансов не много. Поэтому надо использовать любой. В том числе, опыт Великой Отечественной по использованию групп, костяком которых станут спортсмены экстра-класса.

Все эксперименты с погружениями в чужое сознание запрещены международной конвенцией. Только потому, что любой «ныряльщик» рано или поздно не «всплывает» – теряет свою аутентичность, становясь предельно урезанной копией того, в чей мир погрузился…

Совершенствуясь, я почему-то начал терять в искренности. Тиражи моих эмофильмов росли, критики — рукоплескали. Но я чувствовал, что появившаяся уверенность в собственном таланте, ни что иное, как начало конца. Остается вспомнить свою программистскую работу, и нарушить всего один запрет...

На сцену выходит Эрика, Шергин-старший ищет свою дочь, вспоминает школьные годы и попадает неизвестно куда.

Может ли робот забрать детей, для воспитания которых он был куплен еще до того, как был принят закон об освобождении роботов?

Во вселенной нет безопасных планет. Помните об этом. Помните, и подумайте, все ли безоблачно вокруг вас?..

Не будет ядерного апокалипсиса. Не будет столкновения с кометой. Не будет экологической катастрофы. Люди просто уйдут.

Можно ли лингвистические фобии лечить методом «клин клином»? Можно. Но это опасно.

В методичке Службы Безопасности все изложено подробно. Что смоет первой волной Прилива, что не переживет вторую, когда Технический комплекс превратится в Убежище… Что может быть страшнее потока лавы с одной стороны и страшной волны с другой, смывающих хрупкие человеческие селения?

Вот, к примеру, вы жареные мухоморы любите? А поганки с солью (без соли невкусно)? Вот! А я люблю. Во всяком случае, так мне пану пришлось сказать… Кто ж знал, что он под это дело гостей соберет? Эх, и что меня сюда понесло? По ту сторону двух сосен?..

В Гринпойнте, Бруклин, куда я приехал совсем недавно, поляков было очень мало. Но он, несмотря на родной язык, выглядел чуждым даже в этой стране чужаков. Тем не менее, он спросил: «Хочешь зарабатывать по два двадцать пять в день?». В порту я зарабатывал куда меньше, но…

Слухи о том, что она ведьма, ходили упорные, хотя сама Аглая еще в шестнадцать лет себе пообещала – никогда ей ее станет! Но наступил двадцать один год, возраст второй и последней инициации, и оказалось, что за здорово живешь отказаться от дара и от предназначения нельзя. Но теперь уже мало просто согласиться принять волховской дар. Теперь за него придется еще и побороться.

Он давно не интересовался миром, из которого ушел, поняв, что его вера здесь никому не нужна. Мимо него прошла оптимизация поселений, новая гендерная политика, новое отношение к семье… Когда отец Палладий умер, оплакивал его только леший…

«Теперь нет неверных, – сощурив глаза, произнес Шахмарданов, которого мы выслеживали неделю, и все-таки выследили и взяли. – Мы все братья, одна Земля… Убьем их всех. Убьем, а потом… потом посмотрим».