облако тэгов
“Самовары” товарища Сталина
Инвалидов войны, лишившихся всех конечностей, по приказу “вождя народов” сгноили на островах
2 сентября — дата окончания Второй мировой войны. 66 лет назад человечество окончательно отпраздновало победу над фашизмом и... забыло своих победителей. Не всех, конечно, и далеко не везде. А именно в стране-победительнице и именно тех, кто отдал все, что имел, за Родину, за Победу, за Сталина. Все, включая руки и ноги.
Тысячи тех, кто вышел с полей сражений полными или почти полными инвалидами, цинично прозвали “самоварами” за отсутствие конечностей и сослали в многочисленные монастыри, дабы не портили своим убожеством светлый праздник миллионов. До сих пор неизвестно, сколько живых человеческих обрубков погибло в таких ссылках, их имена не рассекречены до сих пор.
Репортер “МК” провел собственное расследование одной из самых страшных и постыдных тайн ХХ века.
фото: ИТАР-ТАСС
“Инвалид” — понятно. “Самовар” — тоже понятно. Однако сочетание этих двух слов кажется какой-то бессмыслицей. А между тем речь идет об одной из самых страшных, самых потаенных трагедий минувшей большой войны. О трагедии, растянувшейся для сотен несчастных на долгие годы.
“Самоварами” цинично, но очень точно называли в послевоенной стране тяжело изувеченных взрывами и осколками людей — инвалидов, у которых не было ни рук, ни ног. Судьба этих “обрубков войны” до сих пор остается “за кадром”, а многие из них так и числятся без вести пропавшими.
..Я их видел на Валааме лишь издали, вскользь. В убогом поселковом магазинчике продавщица буркнула заезжим туристам: «Закрываю, — надо на „большую землю“ ехать за товаром. А то для этих уже ничего не осталось», — и кивнула в сторону каких-то непонятных «укороченных» людей, копошившихся в тени под деревом на другой стороне проулка. Безногие? Нет сомнений. Но у некоторых, кажется, даже вместо рук — культяшки. Подойти поближе, поговорить помешало чувство ложного стыда (или вины?), и все-таки неожиданная встреча эта подтолкнула к «изучению вопроса».
Вот тут и выяснилось, что остров на Ладоге, знаменитый своим монастырским комплексом, имеет еще одну, отнюдь не рекламируемую «достопримечательность»: здесь много лет расположен интернат для инвалидов. Кое-какие подробности существования этого спецзаведения нам рассказал мужичок, у которого мы покупали картошку и лук. От него-то и довелось впервые услышать страшное определение: «люди-самовары».
— А как же по-другому назвать, — ведь при туловище-то один «крантик» остался! Еще когда Сталин был, их начали сюда привозить — из Ленинграда, других крупных городов. Большинство калек — бывшие военные, увечья на фронте получили, у многих ордена, медали... В общем, заслуженные люди, но в таком виде стали никому не нужные. Выживали, побираясь на улицах, на рынках, у кинотеатров. Но, как говорят, сам Иосиф Виссарионович приказал эту публику ущербную увезти с глаз долой, спрятать подальше, чтобы городского вида не портили. Для такого дела Валаам — лучше не придумаешь.
Сколько тут их перебывало, не знаю. В поселке нашем живут бабки, которые почти все эти годы в интернате обслугой проработали, от них слышал, что порой под тысячу человек числилось. Безрукие, на костылях... Но самое страшное — «самовары»... Абсолютно беспомощные. Надо кормить с ложечки, одевать-раздевать, на ведерко, которое взамен горшка приспособлено, сажать регулярно. А если их тут не один десяток, за всеми-то разве уследишь? Само собой, кто-то, на ведерке этом не удержавшись, на пол свалится, а кто-то и вовсе по нужде докричаться до няньки не успеет... Вот и получается: «самовары», в собственном дерьме перепачканные, запах по комнатам — соответствующий...
Расписание дня даже для инвалидов-ампутантов предусматривало прогулку на свежем воздухе. По словам рассказчика-аборигена, сперва медперсонал грузил валаамских «самоваров» на обычные дощатые носилки, тащил на лужайку перед домом и там перекладывал «гулять» на расстеленный брезент или сено. А потом подоспело чье-то изобретение: интернат обзавелся большими плетеными корзинами, в них санитарки сажали калек (порой даже по двое) и несли во двор. В этих корзинах люди-обрубки и сидели часами (иногда их подвешивали к толстым нижним ветвям деревьев, на манер этаких огромных гнезд), дышали свежим воздухом. Но порою воздух на северном острове под вечер становился уж слишком свеж, а няньки, занятые другими делами, никак не реагировали на призывы своих подопечных о помощи. Случалось, и вовсе забывали на ночь снять какое-нибудь из «гнезд» и вернуть их обитателей в жилые помещения, тогда дело вполне могло кончиться даже смертью от переохлаждения.
— Многим из калек по 20, по 25 лет было, когда война их «пообтесала», однако сейчас тут всего десятка полтора безруких-безногих осталось. Встретиться с ними в интернате вряд ли удастся: туда посторонних не пускают, но некоторые инвалиды сами выбираются за ворота. Чаще других встречаю «на воле» Санька. Он бывший танкист, горел в своей «коробочке», от рук все-таки часть уцелела — почти до локтей. При помощи этих культяпок приспособился кое-как переползать. Вы можете его увидеть возле сельмага, хотя... Сейчас там водка кончилась, так что, пока нового запаса не привезут, танкисту эта лавочка ни к чему...
...Об уведенном и услышанном на Валааме напомнила неожиданно попавшая в руки книжка — «Валаамская тетрадь» Евгения Кузнецова, поработавшего когда-то экскурсоводом на острове. На страницах «Тетради» обнаружились новые «штрихи к портрету» валаамского специнтерната:
«...Обворовывали их все кому не лень. Дело доходило до того, что на обед в столовую многие ходили с пол-литровыми стеклянными банками (для супа). Мисок алюминиевых не хватало! Я видел это своими глазами... А когда мы с ребятами, получив зарплату, приходили в поселок и покупали бутылок десять водки и ящик пива, что тут начиналось! На колясках, „каталках“ (доска с четырьмя шарикоподшипниковыми „колесами“, порой такими досками служили даже старые иконы! — Ред.), на костылях радостно спешили они на поляну у Знаменской часовни... И начинался пир... А с каким упорством, с какой жаждой праздника (все, что отвлекало от беспросветной повседневности, и было праздником) они „поспешали“ к туристическому причалу за шесть километров от поселка. Посмотреть на красивых, сытых, нарядных людей...
...Показать богадельню эту туристам во всей ее „красе“ было тогда совершенно невозможно. Категорически воспрещалось не только водить туда группы, но даже и указывать дорогу. За это строжайше карали изгнанием с работы и даже разборками в КГБ...»
Всесоюзная зачистка
«...Неотъемлемой частью картины повседневной жизни советских городов были инвалиды, просящие милостыню на вокзалах, рынках, перед кинотеатрами и в других общественных местах или агрессивно попрошайничающие и пытающиеся при помощи разных мелких нелегальных махинаций свести концы с концами...» — отметил один из тех, кто много поездил по послевоенному Союзу.
Объяснение такому «половодью маргиналов» дать легко: кто-то из инвалидов занимался попрошайничеством для поддержания семейного бюджета, а многие вовсе не захотели возвращаться в свои семьи, чтобы не стать обузой для близких, и предпочитали оставаться без вести пропавшими, влача жалкое существование уличных нищих.
Однако это оказалось чревато «социальными осложнениями» на государственном уровне. Руководители страны, которая одолела фашизм, стыдилась своих воинов-победителей, потерявших парадный вид, и готовы были ради соблюдения внешней благопристойности упечь обездоленных людей в настоящие резервации.
Первые массовые акции, когда искалеченных ветеранов забирали в интернаты чуть ли не с городских улиц, прошли в конце 1940-х. Современник писал: «...Однажды я, как всегда, пришел на Бессарабку и еще не доходя услышал странную тревожную тишину.... Я сначала не понял, в чем дело, и только потом заметил — на Бессарабке не было ни одного инвалида! Шепотом мне сказали, что ночью органы провели облаву, собрали всех киевских инвалидов и эшелонами отправили их на Соловки. Без вины, без суда и следствия. Чтобы они своим видом не „смущали“ граждан...»
Хрущев в кардинальном решении «инвалидного вопроса» даже превзошел своего предшественника. Именно в начале его «царствования» появился этот документ:
«Доклад МВД СССР в Президиум ЦК КПСС о мерах по предупреждению и ликвидации нищенства. 20.02.1954 Секретно.
МВД СССР докладывает, что, несмотря на принимаемые меры, в крупных городах и промышленных центрах страны все еще продолжает иметь место такое нетерпимое явление, как нищенство. За время действия Указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. „О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами“ органами милиции... было задержано нищих: во 2-м полугодии 1951 г. — 107 766 человек, в 1952 г. — 156 817 человек, в 1953 г. — 182 342 человека... Среди задержанных нищих инвалиды войны и труда составляют 70%...
Борьба с нищенством затрудняется... тем, что многие нищенствующие отказываются от направления их в дома инвалидов... самовольно оставляют их и продолжают нищенствовать... В связи с этим было бы целесообразно принять дополнительные меры по предупреждению и ликвидации нищенства. МВД СССР считает необходимым предусмотреть следующие мероприятия:
...3. Для предотвращения самовольных уходов из домов инвалидов и престарелых лиц, не желающих проживать там, и лишения их возможности заниматься попрошайничеством, часть существующих домов инвалидов и престарелых преобразовать в дома закрытого типа с особым режимом...
Министр МВД С. Круглов.»
Сколько их, «самоваров»? Согласно данным статистического сборника «Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил», во время Великой Отечественной демобилизовано 2 576 000 инвалидов, в том числе 450 000 одноруких или одноногих. Не будет преувеличением предположить, что значительная часть из их числа лишились обеих рук, обоих ног, а то и всех конечностей. Значит, речь идет о 100–200 тысячах советских солдат, которых фактически обрекли на жизнь в суровых условиях неволи — как зэков! — лишь за то, что в бою с врагом их не убило, а «всего лишь» искалечило!
Упомянутый уже валаамский специнтернат (часто его называли «дом инвалидов войны и труда») был образован в постройках бывшего монастыря в 1948 г. Формально — по указу Верховного Совета Карело-Финской ССР, хотя в действительности наверняка по распоряжению «из Москвы». Поначалу беспомощным валаамовским «новоселам» приходилось несладко. Даже электричество появилось в интернате лишь несколько лет спустя. Что уж говорить о нормальном отоплении не приспособленных под больничные нужды старых монастырских построек! Понадобилось время, чтобы обеспечить инвалидам мало-мальски комфортное житье. Из сотен привезенных на остров калек некоторые умерли в первые же месяцы пребывания в интернатовском «раю».
«...Недавно боевые мужики —
кому печаль поведают обрубки?
И что сказать сумеют языки,
когда ни ноги не в строю, ни руки?
...Да, Валаам — вторые Соловки.
Они страданий столько повидали! —
Здесь мигом вымирали старики,
которым тридцать стукнуло едва ли...»
(Протоиерей Андрей Логвинов)
В тот период появились и другие подобные «заведения». Все они располагались в отдаленных, скрытых от глаз людских местах, чаще всего в заброшенных монастырях — Кирилло-Белозерском, Александро-Свирском, Горицком...
Не так давно вышла книга известного театрального художника Эдуарда Кочергина, которому довелось в послевоенные годы, еще будучи мальчишкой, поколесить по стране в поисках матери. Автор рассказывает в том числе и о «самоварах», привезенных в Горицкий специнтернат.
«...Василий Петроградский был устроен в особый дом инвалидов в бывшем женском Вознесенском монастыре в Горицах, что на реке Шексне... В бывший женский монастырь со всего Северо-Запада свезены были полные обрубки войны, то есть люди, лишенные абсолютно рук и ног, называемые в народе „самоварами“. Так вот, он со своей певческой страстью и способностями из этих остатков людей создал хор — хор „самоваров“ — и в этом обрел свой смысл жизни... Летом дважды в день здоровые вологодские бабы выносили на зелено-бурых одеялах своих подопечных на „прогулку“ за стены монастыря, раскладывая их на заросшей травою и кустами грудине круто спускавшегося к Шексне берега... Самым верхним клали запевалу — Пузырька, затем — высокие голоса, ниже — баритоны, а ближе к реке — басы... Вечером, когда у пристани внизу пришвартовывались и отчаливали московские, питерские и другие трехпалубные пароходы с пассажирами на борту, „самовары“ под руководством Василия Петроградского давали концерт... Очень скоро молва о чудесном хоре „самоваров“ из Гориц облетела всю Мариинскую систему...»
А ведь кого-то из покалеченных войной солдат искали — их матери, жены, сестры. Немало женщин в послевоенную пору писали запросы в дома инвалидов, а то и сами приезжали: «Нет ли у вас моего?» Но удачи были редкими. Некоторые калеки сознательно отказывались объявляться перед родственниками, даже скрывали настоящее имя: так сильно не хотелось показывать близким людям свое уродство, беспомощность, которыми наградила война.
В итоге эти люди оказались «вне исторической памяти». И до сих пор узнать правду о тех, кто коротал век в специнтернатах для ветеранов войны, пытаются в основном лишь отдельные энтузиасты. Один из них — московский историк-генеалог Виталий Семенов.
Забвение по закону
— В 2003 г. удалось организовать экспедицию на Валаам. Записали воспоминания старушек, которые когда-то работали в специнтернате, — рассказывает Виталий Викторович. — Позднее мне довелось поработать с архивами валаамского дома инвалидов, вывезенными после его перевода в 1984-м оттуда в карельский поселок Вырица. В результате документально подтвердилась смерть на Валааме около 50 ветеранов Великой Отечественной, но это далеко не полный список. (Хотя надо сказать, что рассказы о якобы очень высокой смертности среди обитателей интерната не подтверждаются.) Нашлись данные о количестве «контингента» на острове. Скажем, в январе 1952-го здесь находился 901 инвалид, в декабре того же года — 876 инвалидов, в 1955-м их количество возросло до 975 человек, а потом начало постепенно снижаться — 812, 670, 624... К декабрю 1971 г. по документам значится 574 инвалида...
Сейчас внимание Виталия Семенова переключилось на историю другого специнтерната — того, что располагался в старинном Горицком монастыре на Шексне.
— Туда массово отправляли ветеранов Великой Отечественной в основном из Ленинграда и Ленинградской области. В 1948 г. их насчитывалось по документам 747 человек. Как и в случае с Валаамом, я решил найти списки Горицкого монастыря. Выяснилось, что этот дом инвалидов в 1972 г. переехал в Череповец. Бумаги Горицкого интерната частично хранятся там, а частично — в архиве департамента социального обеспечения Вологодской области.
Поначалу сотрудники этого учреждения вроде бы пошли мне навстречу и даже помогли установить полтора десятка имен воинов, прошедших через Горицкий интернат, а также подсказали, что такое же спецзаведение существовало в другом месте на Вологодчине — в Андоге. Однако потом начальником департамента был наложен запрет на дальнейшие исследования: мол, согласно закону о персональных данных, без согласия наследников умерших выдавать сведения о них запрещено, так как это нарушает гражданские права этих людей. То есть нужно каким-то невероятным путем (может, с помощью экстрасенса?!) сначала найти наследников неизвестного мне человека, а потом уже выяснять его имя-фамилию! Логики тут нет, и в реальности получается, что восстанавливать память о тех, кто пропал, закопан в безымянных могилах, усилиями частного лица нельзя. Конечно, такими проблемами, по идее, должны заниматься местные власти, но они до поры до времени никакой активности не проявляли. Лишь после нескольких моих резких писем на имя главы области ситуация, похоже, изменилась к лучшему. В конце июля я получил официальное письмо, в котором сообщается, что по распоряжению вологодского губернатора «создана рабочая группа... по увековечению памяти военнослужащих, получивших увечья на фронтах Великой Отечественной войны, которые проживали, умерли и похоронены на территории Вологодской области».
Можно назвать это победой. Хотя очень маленькой, местной. Ведь в послевоенные годы интернаты для содержания солдат-инвалидов существовали едва ли не в каждой области России. Но из них известны лишь несколько.
Вернувшийся из небытия
На могилах инвалидов, умерших в «домах скорби» для ветеранов войны, ставили деревянные столбы с пятиконечными звездами, однако со временем эти «монументы» истлели. А вместе с безымянными холмиками растворились на заброшенных погостах всякие следы, которые могли бы рассказать о судьбах сотен советских солдат, которые так и остались до сей поры в разряде безвестно сгинувших.
— На мой запрос в Вологодский областной департамент соцразвития пришел ответ, что захоронение умерших инвалидов Горицкого интерната «производилось на старом монастырском кладбище», — рассказывает Виталий Семенов. — Мне прислали воспоминания одной из местных жительниц, когда-то работавших в специнтернате. Она упоминает, что покойников было очень много, их даже стали хоронить за пределами общего кладбища.
«Я навсегда запомнил валаамское кладбище. Без надгробий, без имен, только три гнилых, упавших столбика — страшный памятник беспамятства, бессмысленности жизни, отсутствия какой-либо справедливости и платы за подвиг». Это свидетельство человека, побывавшего на Валааме в прежние времена. Однако среди полустертых могил в 1990-е годы появилась одна ухоженная. На обелиске из нержавеющей стали можно прочитать, что здесь похоронен Герой Советского Союза Григорий Волошин. Память о человеке, который умер дважды, а много лет спустя после этого вернулся из небытия.
«Волошин Григорий Андреевич 05.02.1922–16.01.1945. Летчик-истребитель, младший лейтенант. Участник Великой Отечественной войны с 1944 г. Воевал в составе 813 истребительного авиаполка. 16 января 1945 г. в воздушном бою, спасая своего командира, таранил Фокке-Вульф-190 и сам погиб». (Из справочника «Военные летчики».) Однако в действительности похоронка, отправленная семье героя, оказалась обманом — обманом «во благо». В той воздушной «мясорубке» Волошин остался жив, хотя и страшно изуродован. Молодой летчик лишился не только обеих рук и ног, но еще слуха, речи. После долгого лечения в госпиталях беспомощный калека предпочел остаться для близких геройски погибшим в бою. Многие годы он прожил на Валааме практически человеком без имени, а незадолго до смерти оказался «натурой» для художника Геннадия Доброва, сумевшего не только добраться до режимного островного специнтерната, но и сделать серию портретов его обитателей. Картина под названием «Неизвестный» позднее демонстрировалась на одной из выставок, и якобы именно благодаря этому Волошин был волею случая опознан своими близкими.
— Все-таки не могу подтвердить такого факта, — уточнил в разговоре с «МК» нынешний директор природного парка «Валаамский архипелаг» Владимир Высоцкий. — Знаю лишь, что, оставшись без рук и ног, Григорий Андреевич прожил среди других таких же калек на Валааме более четверти века и скончался в 1974 г. Лишь спустя почти 20 лет о судьбе героя узнал его сын — по архивным данным или благодаря увиденной случайно картине Доброва... В 1994-м он приехал на остров, отыскал здесь отцовскую могилу с едва читаемой уже надписью на табличке и поставил новый памятник.
По словам Высоцкого, сейчас выявлены имена уже 54 ветеранов, умерших в валаамском специнтернате. Все они высечены на стеле, установленной недавно на старом Игуменском кладбище.