Рассказ, безусловно, шедевр и классика фантастики. Но не менее интересным мне показалось чтение отзывов лаборантов. Удивительно, насколько по-разному читатели его воспринимают: «бездна юмора», «вообще ничего смешного», «триллер о маньяке-убийце», «жалко бедного больного», «рассказ о том, что надо читать инструкции», «пародия на психоанализ», «критика общества потребления» и много чего другого. И почти всё это правда, между прочим. Тем-то Шекли и замечателен, что он смог втиснуть это в небольшой текст.

Нет, что ни говори, а сороковые и пятидесятые годы — это золотой век американской фантастики. А сейчас и серебряный уже закончился, увы. Так что я сажусь на виртуальную скамеечку у парадной, кладу подбородок на виртуальную клюку, окидываю взглядом современных литераторов и брюзгливо шамкаю: «Не, сейчас такого уже не напишут. Куда им...».

Интересно, как мало фантлабовцев оставило отзыв на «День бульдозериста» — хотя Пелевина нынче читают почти все. Не то не читали, не то не поняли, не то не произвело впечатления. На меня же в 1991 произвело — и я довольно давно поставил рассказу десять баллов, но отзыва тоже не оставил. Восполню этот пробел, и попробую объяснить, почему считаю этот рассказ одним из лучших у Пелевина. Хотя, возможно, чтобы понять это, нужно родиться в СССР и прожить там лет двадцать.

По словам Стендаля, книга — это зеркало, с которым идёшь по дороге. Продолжим эту аналогию. Когда-то литераторы носили по дорогам обычные зеркала, теперь часто предпочитают кривые. Отражение в кривом зеркале может повеселить читателя, а может заставить задуматься. Но очень важно, чтобы оно не было уж слишком кривым — чтобы отражённые предметы можно было узнать. Или, переходя от оптики к литературе — используя гротеск, писатель должен знать меру, ему важно не потерять узнаваемости. И в «Дне бульдозериста» эта мера соблюдена виртуозно. При всей фантасмагоричности происходящего — все эти атомные бомбы и квазиобсценная лексика из газетных передовиц — реалии, стоящие за происходящим, на удивление легко считываются.

Мрачен ли рассказ? Вроде бы, должен быть мрачен, но лично у меня он почему-то безысходного чувства не оставляет — в отличие от многих более поздних пелевинских текстов. Не все меня поймут, но мне кажется, что это не отчёт паталогоанатома, а описание натуралиста. Да, он описывает странное, уродливое, но при этом вполне живое общество, не лишённое своеобразной извращённой гармонии. Впрочем, возможно, моё аосприятие окрашено личным отношением к описанной эпохе. В любом случае, рассказ хорош.

В отзыве на «Рассказы о роботах» я написал, что Азимов известен как автор двух сбивающих с толку концепций. Там я говорил про первую, вот вам анализ второй.

Итак, основная идея, на которой построен этот цикл Азимова — это допущение, что существует возможность (почти) точно предсказать будущее человечества на (почти) неограниченное время вперёд. Именно это умеет делать психоистория — наука, которую изобрёл гениальный математик Гари Сэлдон, и именно тому, как замечательно реальность согласуется с теорией, главным образом и посвящёны эти романы. Психоистория сбойнула, по-моему, только один раз, когда в неё вмещалось некое уникальное непредсказуемое обстоятельство, а в остальных случаях работала прекрасно.

Нельзя сказать, что концепция психоистории внутренне противоречива или литературно некрасива. Собственно, у неё есть ровно один недостаток — она просто неверна. Для того, чтобы понять это, достаточно вспомнить, как часто вы в своей жизни сталкивались с более или менее точным прогнозом погоды, скажем, на месяц вперёд (не считая прогноза того банального факта, что в средних широтах северного полушария Земли в ноябре, скорее всего, будет холоднее чем в октябре и т.д.). И это вовсе не потому, что метеорологи глупы или ленивы. Просто атмосфера Земли — хаотическая система, её динамику в принципе нельзя предсказать за пределами сравнительно небольшого отрезка времени, который равен, грубо говоря, неделе, и который иногда называют «горизонтом предсказуемости» или «ляпуновским временем», в честь выдающегося русского математика А.М. Ляпунова. И наука осознала это довольно поздно — примерно к началу XX века. А до этого времени доминировала точка зрения, что если мы достаточно точно измерим начальное состояние системы и аккуратно сделаем расчёты, то мы узнаем всё про её судьбу. (Гипотетическое существо, которое способно это делать, обычно называют демоном Лапласа). Собственно, эта точка зрения возникла в XVIII веке под влиянием развития небесной механики, когда астрономы с восторгом выяснили, что достаточно хорошего телескопа и знания законов Ньютона, чтобы точно предсказать положения планет и комет и через десятки, и через сотни лет. А преломившись в массовом сознании, это идея породила образ яйцеголового учёного, который прикидывает что-то на салфетке и рассказывает вам с точностью до минуты, когда именно взорвётся Солнце, произойдёт землетрясение или извергнется Йеллоустоунский вулкан. И, боюсь, азимовские рассказы тоже причастны к формированию такого штампа.

Но в XX веке учёные (не голливудские, а настоящие) с удивлением осознали, что природа так не работает. Хаотические динамические системы в принципе непредсказуемы. А к хаотическим, если быть кратким, относится подавляющее большинство сложных систем (в скобках заметим, что сложность требуется весьма умеренная: допустим, система из N гравитирующих тел хаотична начиная с N=3). Именно поэтому нельзя задолго предсказать ни изменения погоды, ни солнечную вспышку, ни экономический кризис. И, разумеется, социальные системы тоже являются хаотическими.

Вернёмся к Азимову. Если бы он писал фэнтези и ввёл бы в повествование какую-нибудь Длань Судьбы, которая управляет ходом событий, то особых претензий у меня к нему бы и не было. Но он писал фантастику как-бы-твёрдую, и, читая об очередном сделанном двести лет назад и сбывшемся с точностью до недели гениальном сэлдоновском прогнозе, я не верю автору, по указанным выше причинам, и мне становится не очень интересно.

Однако даже это не имело бы значения, если бы Азимов умел писать хорошо в литературном смысле. Но, увы, красоты стиля и глубина проработки характеров — это не его сильная сторона. Остаётся следить за процессами и идеями, а основная идея, описывающая процессы, в данном случае подкачала. Ну, я так думаю. И ставлю этому циклу 6 баллов, при этом один балл добавлен из уважение к другим трудам Азимова — они действительно того заслуживают, несмотря ни на что.

Азимов — автор двух, вероятно, самых сбивающих с толку концепций (тут лучше подходит импортное слово «misconceptions») в мировой научной фантастике. Так как он был ещё и неплохим учёным и отличным популяризатором науки, то эти концепции получились очень живучими. Про вторую — так называемую «психоисторию» — я расскажу потом и в другом месте. А первая — это «три закона роботехники».

Как известно, у азимовских роботов позитронные мозги. Почему «позитронные»? А бог его знает. Если там и вправду есть позитроны — то есть антиэлектроны, — то полезно помнить, что эти частицы отличаются от электронов ровно двумя свойствами. Во-первых, знаком электрического заряда, а во-вторых, тем, что, столкнувшись, электрон с позитроном полностью аннигилируют. Таким образом, если вам, по неведомой причине, нужно сделать мозги робота из позитронов и добиться, чтобы они не исчезли через миллисекунду во вспышке жёсткого гамма-излучения, вам нужны тяжеленные сверхпроводящие магнитные ловушки и прочая машинерия, поэтому робот ваш будет весить, самое меньшее, как карьерный экскаватор, а стоить в десятки раз дороже. Но, конечно, это мелочи — никаких позитронов в роботах, разумеется, нет, а термин «позитронный» — просто красивое слово, придуманное маркетологами U.S. Robots and Mechanical Men, Inc.

Но у этих мозгов есть и другое замечательное свойство. Все они подчиняются трём законам. Робот 1) не может нанести вред человеку, 2) не может не исполнить приказ человека, если он не противоречит пункту 1, и 3) должен заботиться о своём самосохранении, если это не противоречит пунктам 1 и 2. Тут возможны два варианта, между которыми автор колеблется (в рассказах можно найти подтверждение и тому, и другому). Во-первых, эти законы могут быть внешними по отношения к позитронным мозгам — просто создатели так их запрограммировали. Даже в этом случае сразу возникает масса вопросов. Как именно искусственный интеллект решает, что такое человек? Двуногое без перьев? И что такое вред, причинённый человеку? Вырвать ему зуб — это вред? А ввести в искусственную кому? Отпилить гангренозную ногу? Сделать эпилептику лоботомию? Убить преступника, который нападает на этого человека? Сделать аборт по медицинским показаниям? Наконец, сжечь еретика, дабы спасти его бессмертную душу? Ясно, что люди сами не разобрались в этих вопросах и вряд ли смогут когда-то до конца разобраться, а тут они каким-то образом формализовали это и объяснили машине. Ну, хорошо, допустим, объяснили. Сразу же возникают другие вопросы. А что, на рынке сразу же не появились роботы с пропатченными мозгами, которым наплевать на первый закон? И военные, а то и мафиози — люди, как правило, небедные — не заказали себе парочку моделей, которые подчиняются только им? Это тоже совершенно неправдоподобно. И Азимов, возможно, сам это понимал — потому в нескольких местах он утверждает, что законы встроены в роботов не на уровне софта, а на уровне железа. То есть соблюдение трёх законов — это неотъемлемый атрибут позитронных мозгов, без которых они не то сразу перестают работать, не то «теряют стабильность». Пользуясь более привычной аналогией — это как если бы процессор сгорал, если, скажем, оснащённый им компьютер начинал качать детское порно или дидосить сайт Микрософта. То есть те сами пресловутые позитроны, или как их там, умеют отличать добро от зла! Нужно ли говорить, что это ещё более неправдоподобно, чем вариант с законами, за выполнением которых следит некая резидентная программа?

Нет, в качестве маркетингового хода («Наши роботы совершенно безопасны, потому что в них встроена Позитронная Нейро-Нано-Суперсистема Защиты от Всего!») это бы еще можно было бы понять, но ведь в цикле азимовских рассказов о роботах это подано совсем не так. Азимов, вроде бы, был атеистом, но от концепции нравственных законов, которые настолько универсальны, что с лёгкостью встраиваются даже в робота. явственно попахивает объективным идеализмом.

Возможно, Азимов увлёкся чисто литературными бонусами своей идеи, а его многочисленные прозелиты возвели «законы роботехники» в абсолют — иногда можно встретить мнение, что автор изобрел чуть ли не универсальные законы функционирования разумных систем, sine qua non.

Недавно в интернете всем желающим был открыт доступ к самообучаюшнмуся чат-боту. По замыслу создателей, он должен был учиться уму-разуму, ведя разговоры с людьми. Ну, он и научился — за короткое время стал махровым расистом и матерщинником. Честное слово, это кажется мне более реалистичным сценарием. Я скорее поверю в Бендера Сгибальщика Родригеса — клептомана, эротомана и похабника, чем в ангелоподобных азимовских роботов.

Вообще-то, было бы логично, если бы азимовский цикл про роботов венчался рассказом именно про такого футурамовского Бендера, который неотличим от человека и способен на то, на что способен любой человек — на ложь, на эгоизм, на убийство. Но Азимов, насколько я знаю, такого рассказа не написал, хотя и подходил к этой идее довольно близко. Не успел или не захотел?

В заключение замечу, что каждый автор, разумеется, вправе придумывать любые законы функционирования своего мира, а то и менять их в процессе повествования. Но лично мне такая фантастика не очень интересна.

Человеческая память — интересная вещь. Сейчас я легко могу забыть что-то из того, что происходило со мной, скажем, год назад. Но полку в шестой детской ленинградской библиотеке на Заневском проспекте, на которой стояли пять «Книг знаний», я полвека помню совершенно отчётливо: правый проход, центр левого стеллажа...

Что и говорить — фантастически удачная серия. И дело не в том, что в СССР не было хороших образовательных детских книг — были такие книги. Но авторы «Книг знаний» умудрились вложить в текст какое-то невероятное количество интересной и полезной научной информации. Перечитыввая эти книги сейчас, я то и дело понимаю: а ведь вот про это я впервые узнал именно из этих книг... и вот про это... и про это...

Но дело не только в научно-популярной части. Беллетристическая составляющая тоже на удивление хороша. Идея познакомить юных читателей с Землёй, посмотрев на неё глазами инопланетных пришельцев, просто отлична. А последняя книга, с путешествием на всбесившейся машине времени, полна нешуточного драматизма, без всяких скидок на то, что это детская научно-популярная книга. Очень жаль, что мы так и не узнаем, чем окончилась эта история.

Да, тексты Геннадия Гора узнаются с первого абзаца, или даже с первой строчки. В умении писать непохоже этому автору не откажешь. Но ведь это не должно быть целью — это средство. А в его текстах (причём во всех, «Мальчик», в данном случае, для меня просто иллюстрация) я не вижу ничего, кроме тяжёлого, монотонного, вязкого, изобилующего повторами языка. Например, вот вам диалог двух мальчишек:

"– Почему, – спросил я его, – существует мир?

– Потому, что существует, – ответил он.

– А что было бы, – спросил я, – если бы мира не было?

– Не было бы и нас, – ответил он.

– Ну, это не ответ, – сказал я.

– А почему ты об этом спрашиваешь? – спросил он.

– Потому, что хочу знать.

– Мало ли что ты хочешь!

– А почему я должен хотеть мало? Я хочу много.

– Но ты задаешь глупые вопросы.

– Вовсе они не глупые. Ты ничего не понимаешь.

– Глупые. А главное, неконкретные. Разве можно спрашивать о том, почему существует мир?

– Можно.

– Нет, нельзя.»

И т.д. От авторской речи ощущения примерно такие же. Допустим, это зачем-то сделано здесь намеренно (хотя Гор, кажется, всегда так пишет — он начинал в 1920-х, когда входили в моду зксперименты с формой). Но когда читателю удаётся, наконец, одолеть этот текст, что же он видит в конце? Зачем и почему странный мальчик вёл с окружающими эти диалоги ни о чём? И вот что, оказывается, произошло:

Категорически не понимаю, зачем написан этот рассказ. Утешаюсь тем, что Геннадий Гор — это не мой автор.

Это странная повесть. Я знаю её с детства. И она мне никогда особенно не нравилась. Но запомнилась накрепко. И льщу себе надеждой, что не только обнажённой девушкой на иллюстрациях Макарова в издании 1966 года (иллюстрации, кстати, хороши и безотносительно девушки).

Это, конечно, не научная фантастика, и вообще не фантастика, а скорее фантазия на тему «первобытные времена». — которых в таком виде, скорее всего, никогда и не было. Всё, связанное с доисторической линией, очень атмосферно: у меня осталось ощущение, что я чувствую запахи диких лесов и слышу звуки африканских саванн. А вот пришельцы на этом фоне показались мне немного лишними — как будто прилетели они сюда из какого-то другого произведения. И вообще, тема романтических отношений прекрасной дикарки и высоколобого интеллектуала меня как-то не очень тронула.

Как известно, левое полушарие мозга у большинства людей занимается логическим анализом, а правое — восприятием непосредственных, нечленимых на части ощущений: образов, звуков, вкусов, запахов. И «Лилит» — это произведение для правого полушария, логический анализ этой вещи противопоказан. То есть это книга на любителя. Мои полушария во мнениях расходятся, но в среднем выведу ей оценку 7.

Даже не читая фантлабовских отзывов на этот роман, могу предположить, что часть читателей обвиняет Пелевина в антисоветизме, попрании святынь и глумлении над советской историей. Я с большим уважением отношусь к советской истории, но роман «Омон Ра». считаю одной из лучших вещей автора. Попробую объяснить, почему.

Книга была Пелевиным написана, а мною прочитана, в интересное время — в начале 90-х. Советский Союз разваливался, и перед глазами ошалевших от происходящего граждан бывшего государства одна за другой возникали картины, которые до этого могли им разве что присниться. Цена на кирпич ржаного хлеба, которая не менялась десятилетиями, стремительно скакнула вверх. Газета «Комсомольская правда» — один из главных идеологических рупоров государства — стремительно желтела. Великая Октябрьская Социалистическая Революция внезапно стала переворотом с маленькой буквы. Вечная дружба народов СССР замигала и погасла — народы вспомнили про старые счёты и начали их сводить. В такой ситуации впору было начать сомневаться и в полёте Гагарина. А хоть бы и в законах Ньютона — а ну как и тут нас обманывали?

Примерно эти ощущения книга отлично и передаёт — в присущей автору гротескной манере. Неважно, реальность это или кому-то пригрезилось — собственно, у Пелевина редко можно отличить одно от другого. Часть описанных историй — например, про миллион подпрыгнувших заключённых — это и вообще не его выдумки, а пересказы советских анекдотов. Здесь, мне кажется, важно иное — автор имеет право так об этом писать. Он жил в СССР в эти времена, его взгляд — взгляд изнутри, а не снаружи. Поэтому ему разрешено многое из того, что я бы, вероятно, не простил молодому современному литератору, если бы тот попытался изобразить что-то подобное. Но Пелевину — можно. Сейчас он пишет, на мой взгляд, довольно остранённые и холодные тексты, но в «Омоне Ра» ещё чувствуется что-то личное и живое — пожалуй, это последняя подобная вещь у Пелевина. Это еще не «роман про них», а роман про нас. А шутить над собой, как известно, позволяется, даже если юмор ваш циничен и чёрен, как отрезанная у курсанта лётного училища имени Мересьева нога.

Мало есть в моей читательской жизни удовольствий выше, чем прочитать книгу неглупого, наблюдательного и владеющего пером человека, в которой он, не мудрствуя лукаво, рассказывает о своей жизни. Здесь именно тот случай — доктор технических наук Ирина Вентцель, конечно, знает и понимает, о чём пишет.

А тут ешё и тема мне близка. Хотя и грустно, что по нынешним временам повесть про научных работников — это почти то же, что повесть из жизни ассирийских резчиков печатей. Такая вот древняя, экзотическая и мало кому нужная профессия. Но если вы тоже, как и я, ощущаете себя реликтом ушедшей эпохи НТР, то вам понравится — как, скорее всего, и большая часть написанного И. Грековой.

Беда какая-то с этим романом! Когда-то я давно его читал, а лет через пятнадцать он снова случайно попался мне в руки, и я понял, что абсолютно не помню, что в нём написано. Пролистал по диагонали. Да, точно, читал — помню ведь отдельные эпизоды. Но в общую картину эти эпизоды никак не собираются и никакой понятной мне логике не подчиняются. Как здесь уже было кем-то сказано, повествование напоминает компьютерный квест. Главный герой проходит набор уровней, один из которых — внезапно! — оказывается последним. Почему уровни построены в таком порядке? А бог его знает, можно было бы пройти их и в другом. Почему планет семь, а не семнадцать? Боюсь, что не только потому, что это число цветов в радуге, а ещё и потому, что к этому моменту было написано нужное количество авторских листов. Если бы из романа были выброшены абсолютно ненужные для сюжета лукьяненко-style кулинарные отступления, то в тот же объём влезло бы ещё парочка миров.

Но быть может, рыхлый сюжет компенсируется чем-то другим? Красотами стиля? Психологической проработкой образов? Глубиной поднимаемых проблем? Как вы понимаете, вопросы это риторические. Не компенсируются.

Справедливости ради нужно сказать, что в романе есть пара эпизодов, которые мне, в общем, понравились. Например, про разумных, теряющих разум со взрослением — этакая вариация на тему идеи про разум как несформировавшийся инстинкт. Но в роман эти эпизоды, как я уже сказал, не склеиваются.

Итак, ставлю роману оценку пять. Прочесть один раз можно, перечитывать не стоит.

Читая «На испытаниях» Грековой, я не мог не держать в уме «Понедельник начинается в субботу». Разумеется, это совершенно разные книги. И, вместе с тем, параллели ищутся легко.

«ПНС» опубликован в 1964, «НИ» — чуть позже, в 1967. Время действие повести Грековой определяется довольно точно: в кабинете над столом портрет Сталина, при этом война кончилась явно не вчера. То есть — начало пятидесятых. Время действия «ПНС» — начало шестидесятых, но часть сотрудников НИИЧАВО в пятидесятых явно уже работала — даже Ойра-Ойра с Корнеевым, вероятно, были уже молодыми специалистами, не говоря уж о корифеях.

В «НИ» даже типажи Стругацких угадываются: суровый Кристобаль Хунта, ироничный Ойра-Ойра, грубый Корнеев, прекрасный работник Привалов, непреклонно-хозяйственный Камноедов, а также Стеллочка, молодая ведьмочка, вполне могли быть списаны героев «НИ» (разумеется, с поправкой на различие между сказкой и реальной жизнью). Занимаются и те и другие прикладной наукой. Одни испытывают на полигонах джиннов, другие — осколочно-фугасные боеприпасы. Работа у создателей вооружений секретная, ну так про чародейство и волшебство в СССР тоже не особенно распространялись. Правда, непосредственно на счастье всего человечества герои Грековой не работают, у них пока ещё совершенно другие цели. И вот этот их диалог совершенно ясно указывает на то, что их понедельники тоже начинались в субботу:

''- Так вот, не скажете ли вы мне: чем мы, собственно говоря, живы?

- Ну, работой. Скорее всего работой.

- Я так и знал, что именно это скажете.

- А вы что скажете?

- Я с вами вполне согласен.

- Работа плюс чувство юмора. Не так ли?''

Да, работа и чувство юмора. В «НИ» это выглядит даже органичнее, чем в «ПНС»: людям живётся нелегко, что им остаётся делать? Работать и шутить, несмотря ни на что. Собственно, про это и повесть.

В общем, про параллели между этими двумя книгами можно говорить долго. А главная, вероятно, в том, что похожи их авторы — советские технические интеллигенты-шестидесятники (даже Аркадия Натановича у меня язык не повернётся назвать гуманитарием).

Персонажи у Грековой, как обычно, практически все положительны. Точнее, она умеет в любом увидеть что-то симпатичное. Даже в майоре Тысячном — личности, как выясняется, довольно тёмной...

Многие, вероятно, скажут, что «ПНС» — сказка, а «НИ» — неприглядная правда о жизни советских учёных. Можно сказать и так. Но я предпочитаю смотреть на это по-другому: пройдёт десяток лет, и герои «НИ» действительно начнут заниматься счастьем человечества. А в альтернативной реальности даже его и создадут. Но нам, невезучим, суждено жить в другой ветке этой реальности.

Под конец не могу не оставить здесь несколько любимых цитат:

Довольно обычная история о человеке, вспоминающем прошедшую жизнь и понимающем, что он растратил свои таланты зря. Не самая моя любимая повесть у Грековой. Быть может, дело в том, что мне не очень симпатичен (и поэтому не очень интересен) главный герой.

В начале книги выставлены две точки: начальное и конечное состояние личности. Я ожидал, что автор проведёт между ними убедительную линию: такое я всегда читаю с удовольствием. Но получилась не сплошная линия, а пунктир. Я так и не смог до конца прочувствовать, как именно герой стал таким, каким он стал. Ну да, он эгоист — но люди вообще эгоисты. Это мало что объясняет.

Тем не менее, написано неплохо, а отдельные штрихи пунктира — зарисовки из жизни до и сразу после революции — мне показались весьма любопытными. Вероятно, и элементы автобиографии в книге есть — Грекова сама застала эти времена. Поэтому итоговая оценка — 7 (неплохо).

По этой повести особенно хорошо видно, что И. Грекова продолжает традиции классической русской прозы. Это видно и по манере повествования — спокойной, внятной, с вниманием к деталям, без присущих современной прозе стилистических вывертов — и по сюжету. Ситуация, в которой врач становится пациентом — почти чеховская, хотя, конечно, не такая трагическая, как в «Палате номер шесть». Она даёт отличную возможность показать перелом в характере героини после перелома медицинского — отсюда и два прозрачных альтернативных смысла названия повести. Ясно видно, что автор была уже очень немолода, когда это писала: повесть получилась довольно депрессивной, в ней много говорится про боль, болезнь, одиночество, смерть. Но финал открыт: быть может, что-то хорошее в жизни героини ещё случиться.

Молодым читателям, а также тем, кто ищет лёгкого чтения, читать это, наверное, не стоит. Мне бы в молодости не понравилось. Но если вам за сорок, то попробуйте.

Странный рассказ. Начинается как фантастика ближнего прицела, а заканчивается какой-то готикой. И финал настолько открыт, что впору заподозрить, что рассказ просто не закончен. К чему написана вторая половина текста — я, к стыду своему, так и не понял.

Что это было вообще? Иллюстрация к мысли джек-лондоновского Ситки Чарли о том, что бывают картины без начала и конца?

Мне понравилось.

Кажется, Стефан Цвейг написал про главное отличие героев русской и европейской литературы примерно так: француз ставит себе сложную, но реалистичную цель (например, разбогатеть, жениться, купить домик в провинции), добивается этой цели и счастлив. Для русского героя подобное невозможно. Его цели настолько грандиозны, что невыполнимы в принципе. И поэтому счастлив он не может быть никогда. Например, главный герой этой книги, Анатолий Гарусов, хочет, чтобы близким ему людям было хорошо. И все его жизненные метания связаны именно с тем, что добиться этой цели невозможно. Ну никак нельзя, чтобы хорошо было всем женщинам, которых он... нет, не любит, это неверное слово — которых он жалеет.

И автору этот герой, конечно симпатичен. Более того, автор и сама такая. Кажется, практически все герои И. Грековой (это относится не только к повести «Маленький Гарусов») — хорошие люди, заслуживающие понимания и сочувствия. А если кто-то и совершает плохие поступки, то только по глупости и невежеству — его пожалеть надо, беднягу, а не осуждать. И мне тоже нравится и герой, и авторская позиция. И написано это хорошо: с симпатией к людям, с вниманием к деталям, при этом лаконично и точно.

Кстати, приученный к традиционным сюжетным схемам и «дугам характера», я в процессе чтения ожидал какого-то катарсиса, какого-то события, резко меняющего героя. И не дождался. И весьма этому рад — пусть уж он живёт так, как живёт. Ему и так не слишком легко приходится.

P.S. Я неоднократно замечал, что представители точных наук, взявшись за перо, пишут довольно плохую литературу — не знаю, в чём уж тут дело. В этом смысле доктор технических наук Елена Сергеевна Вентцель является счастливым исключением.

Я в некотором недоумении. Ну да, рассказ написан бойко — глаз у автора острый, да и язык тоже, но что в нём происходит? Можно понять это так, что главная героиня — талантливый учёный, которому не дают дышать и развиваться завистливые бездари и консерваторы. И вот они её сейчас осудят, и произойдёт Страшное: если не расстрел на месте, то точно ссылка в Сибирь... Сцена «проработки» — это просто какой-то ареопаг босховских монстров. Но Грекова приложила все усилия, чтобы читателю было трудно понять, что именно натворила М.М., и за что её, собственно, прорабатывают. НИИ, в котором она работает, явно занимается не философией, и даже не кибернетикой, а какой-то прикладной наукой (не электротехникой ли, судя по «намоточным» и «трансформаторным»?). В чём именно состоят претензии Комиссии к М.М.? Она идеологически неправильно наматывает трансформаторы? Вряд ли, да и времена уже не те, чтобы за это шельмовать — рассказ написан в семидесятые. Так что можно понять происходящее и по-другому: дроссели у М.М. погорели, обобщённый закон Кирхгофа она применила не так, да и с отчётом по плановой теме затянула, на картошку с подчинёнными не ездит, а фонд командировочных потратила непонятно на что. Чем, разумеется, вызвала недовольство начальства и зависть коллег. И тут мы тоже можем, конечно, посочувствовать М.М. и её расстроенным нервам, но всё же это не настолько драматично, чтобы сравнивать её с Кюхельбеккером в крепости, а то и с Галилеем. И конец рассказа, с deus ex machina, после которого всё налаживается, намекает на то, что правильна, скорее, вторая трактовка. А нешуточный драматизм происходящего скорее указывает на первую. Что именно имела в виду Грекова, сознательно ли она допустила возможность такого неоднозначного толкования происходящего, я не знаю.

Впрочем, повторюсь, рассказ читается неплохо. Хороши, как обычно у Грековой, мелкие наблюдения и отступления в сторону — например, о сравнении читающих с курящими, или о гардеробщице, которая больше любит вешать, чем подавать.

В детстве книга произвела на меня сильное впечатление. Сейчас перечитал отдельные куски. Это, конечно, написано как памфлет, доходящий до гротеска — красот стиля от памфлета ждать не приходится. Персонажи — шаблонные, язык — протокольный, идеологические штампы — на месте (хорошие учёные борются с плохими империлистами). Тем не менее, в книге есть что-то, отличающаюе её от многих опусов подобного рода. Прежде всего, наверное, сюжет, несколько нестандартных поворотов которого держат читателя в напряжении. Да и конец — не совсем хэппи энд: для одного из протагонистов всё кончается не слишком счастливо. Он, конечно, стал суперменом, но — внезапно — никакой радости ему это не доставляет.

Думаю, что нечто подобное мог бы написать Беляев, если бы жил в 1970-х. Вполне беляевское убеждение в том, что технократы-гуманисты могут изменить мир с помощью своих изобретений, конечно, наивно, но чем-то и симпатично. Что интересно, простой народ (он же «сознательный пролетариат»), который неприменно действовал бы у других авторов, в книге совершенно отсутствует: учёные борются со злодеям один на один. И это тоже нестандартно.

Отдельной находкой, конечно, являются «голограммы мозга», иобретённые ГГ. Насажав жучков почти всем интересным персонажам, автор может не мучаться, придумывая способ дать читателю понять то, что происходит во внутреннем мире человека, а просто написать нечто вроде «на его голограмме было видно, как на серебристом фоне уверенности появились фиолетовые сполохи сомнения». Замечательный костыль для того случая, когда и у читающего, и у пишущего плоховато с эмпатией!

Вопреки отзыву mak-grou, я вообще не заметил в книге «чудовищно длинных и нудных описаний всяческих цветных проводков». Уж не знаю, где он их нашёл.

В книге имеется и юмор — не высочайшего класса, но сносный, на мой вкус. Например, главному империалисту демонстрируют демографические данные:

Можно заметить, что книга немного запоздала — в начале шестидесятых она смотрелась бы совсем неплохо. Под влиянием приятных воспоминаний о первом прочтении — но, надеюсь, не только поэтому! — ставлю роману оценку 6. Можно прочесть, а потом, быть может, и разок перечитать. Что вас ждёт — я примерно описал.

Меня удивил отзыв уважаемой makelen. Действительно, «Кролики и удавы» и «Скотный двор» несравнимы по качеству, но соотношение здесь ровно обратное, на мой взгляд. У Оруэлла получился довольно примитивный политический памфлет невеликих художественных достоинств. А Фазиль Искандер написал книгу умную, тонкую и ироничную, смешную и грустную одновременно, с двумя убедительно выписанными обществами — очень разными, но в чём-то и неуловимо похожими.

Ещё одна деталь, которая выгодно отличает Искандера от Оруэлла. Последний стоит в сторонке в белом пальто и обличающее указывает перстом на своих антропоморфных зверюшек: «Посмотри же, мой читатель, как они глупы, эгоистичны, властолюбивы...». А Искандер не обличает, он скорее сочувствует своим героям. «Да, мы такие, — говорит он, — но ведь с этим же надо что-то делать, как вы считаете?..»

Кстати, у нас в семье цитаты из «КиУ» разошлись на мемы. Например, чтобы сослаться на советские времена, мы говорим: «это было при гипнозе». На первый взгляд, действительно, кролики, которых гипнотизируют удавы — это наше советское прошлое. Тогда кролики, поборовшие страх перед удавами, вроде бы, должны быть настоящим? На самом деле всё сложнее, конечно. В каждом из нас живёт и кролик, и удав, хотя и в разных пропорциях.

Я не готов сейчас глубоко анализировать эту книгу, хотя она этого, конечно, заслуживает. Но если вы её не читали — усиленно рекомендую. Особенно если Оруэлл вам, как и мне, не зашёл.

Уф-ф, я наконец дочитал этот цикл. Ну, как дочитал — долистал по диагонали, останавливаясь на заинтересовавших меня местах. При этом «Клан пещерного медведя» я читал сравнительно внимательно, но остальных романах цикла скорость моего чтения всё увеличивалась — я замедлялся только на некоторых эпизодах. Последние всё-таки были — иначе бы домучивать эти тексты я, конечно бы, на стал.

На эти роман можно пытаться смотреть двояко. С одной стороны — как на художественное произведение, которое пытается дать читателю представление о том, как реально жили наши предки в палеолите. С этой стороны оно, конечно, не выдерживает никакой критики. Даже «Борьба за огонь» Рони-старшего, несмотря на свою фантастичность, ближе к реальности, чем романы Ауэл. И это, заметьте, при том, что Рони-старший, конечно, в основном фантазировал, а теперь, через сто с лишним лет, мы знаем о жизни древних людей гораздо больше. Есть данные археологии и, что немаловажно, современные антропологи ещё успели застать и поизучать племена, которые реально жили так же, как в каменном веке (сейчас, конечно, таких племён не осталось, но лет 100 назад, например, в Австралии ещё жили люди с палеолитической культурой). О их жизни известно достаточно, чтобы понять, что книги Ауэл имеют к этой жизни весьма отдалённое отношение. Скорее всё это похоже на описание ролевых игрищ: участникам раздали роли и они отыгрывают их исходя из своих представлений о каменном веке. Беда в том, что участники — наши современники, и менталитет у них современный. Скажем, современный европеец, с его сотнями поколений предков-земледельцев, просто не может себе представить, насколько то, жить или умереть племени, зависит от охотничьей удачи. И, как следствие, почти любой чужой априори воспринимается как конкурент, претендующий на твои охотничьи угодья, а значит — враг, которого нужно прогнать, а ещё лучше — убить. Впрочем, временами автор внезапно вспоминает, что речь идёт о древних людях и вставляет в текст что-то архаическое. Но такие эпизоды не меняют общего впечатления.

Солидная часть текста посвящена обсуждению свойств разных полезных растений, которые герои используют — Ауэл эта тема почему-то особенно интересна. Тут моей компетенции не хватает, чтобы сказать, похоже ли это на правду, хотя упоминание подсолнечника, растущего якобы в Крыму, несколько нестораживает. Быть может, конечно, это ляп переводчика.

Повествование затянуто, к некоторым ситуациям автор зачем-то возвращается снова и снова. Например, сцена знакомства с ручными питомцами главной героини описана в цикле раз десять.

Можно, конечно, посмотреть на романы по-иному: как на авторскую фантазию о каменном веке, имеющую мало отношения к действительности. Главная героиня — вполне себе Мэри Сью, умница и красавица с массой талантов, которая на протяжении цикла изобретает добрую часть известным нам ключевых палеолитических технологий (высекание огня, приручение диких животных и т.д.). Действует она первое время на фоне неандертальцев — которые, с одной стороны, конечно, туповаты, а с другой, как водится, владеют Тайным Древним Знанием. Ауэл так и не смогла определиться, каковы мыслительные способности неандертальцев. В начале написано, что общих понятий у них в языке нет, даже для «дерева вообще» нет слова. И сразу же за тем мы видем, как герои используют в речи разные замысловатые абстракции. Поверить в это сложно.

Что-то я переусердствовал с объёмом отзыва — цикл, пожалуй, такого количества слов и не стоит. Дело, наверное, в том, что сама тема мне очень интересна. А вот данная её реализация вышла не очень. Не то чтобы жалею о потерянном времени, но перечитывать точно не буду.

Как известно, чтобы быть знаменитым в наше время, надо либо быть покойным, либо быть иностранцем, либо писать об извращениях. А лучший способ — быть покойным иностранцем, писавшим об извращениях.

Зюскинд по этой шкале получает два балла из трёх — он, слава богам, жив, но, безусловно, иностранец для большинства читателей, и написал роман о парфюмере-маньяке. Но только ли поэтому роман так популярен? Думаю, нет. Это весьма качественный в литературном смысле и многослойный текст. И каждый читатель увидит в нём свое. Один — банальный ужастик о серийном убийце юных девушек (как минимум один из лаборантов заподозрил в самом авторе тайного извращенца). Другой — жизнеописание аутиста и мономана, показывающий, что гений и злодейство — две вещи вполне совместимые. Третий — ещё что-то.

Я обычно скептически отношусь к книжным бестселлерам, но в данном случае готов признать — книга вполне заслуживает прочтения.

У меня сложное отношение к произведениям Лазарчука. На мой взгляд, он хорош тогда, когда кому-то подражает — или, скажем аккуратнее, пишет стилизации. А когда он пытается написать нечто оригинальное, то я обычно плохо его понимаю.

В случае «Аттракциона» (да и «Опоздавших к лету») особых сомнений в том, кто вдохновлял автора, у меня нет. Первая мировая война и послевоенная депрессия, суровая мужская дружба... короче, Эрих Мария Ремарк во всей красе. Ничего не имею против. Не очень понятно, правда, почему это названо повестью — и по размеру, и по композиции, и по темпу развития событий, это скорее рассказ, и даже не слишком большой. Отсылки к другим частям цикла имеются, но необязательны для понимания происходящего. Написано очень неплохо, на восьмёрку.

Трилогия это идёт у меня очень туго, прочитана примерно до половины и, быть может, никогда не будет дочитана до конца. А если всё же будет осилена, то думаю, что особых неожиданностей, радикально меняющих представление о ней, я уже не встречу. Поэтому хочу поделиться впечатлениями, пока они ещё свежи.

Как уже сказано в аннотации, книга рассказывает о восточной Европе времён гуситских войн. Рассказывается обстоятельно и с вниманием к историческим деталям. К сожалению, лично я оценить эти детали в полной мере не могу, ибо о гуситских войнах до начала чтения знал только то, что они были. Есть в романах и некоторая доля магии. Не слишком, впрочем, большая и вполне соответствующая той эпохе, когда научный и мистический способы познания мира еще не разошлись, в реальности всякой чертовщины никто не сомневался, а чернокнижник был фигурой не более и не менее таинственной, чем, скажем, аптекарь. А простой крестьянин вряд ли видел разницу между этими двумя специалистами.

Разумеется, читая цикл про Рейневана, нельзя не сравнивать его с циклом про ведьмака Геральта. И сравнение тут, на мой вкус, не в пользу первого. «Сага о Рейневане» в гораздо большей степени, чем «Ведьмак», напомнила мне компьютерную игру класса RPG с открытым миром и нелинейным сюжетом. Вы предполагаете, что у героя есть некая основная миссия, но в основном он шляется между локациями — в случае Рейневана уместнее сказать «его кидает из локации в локацию» — и выполняет необязательные и довольно однообразные побочные квесты. И вы, в конце концов, начинаете сомневаться: да существует ли эта основная миссия вообще? Или цель героя — просто прокачать умения да полюбоваться пейзажами игрового мира? Последние, кстати, выписаны автором с должным литературным мастерством, спору нет. Тем не менее, эти прогулки рано или поздно становятся скучноваты. Погрузиться в этот мир мне не удалось, почувствовать особую симпатию к главному герою — тоже. Да, автор из раза в раз убедительно показывает, что жизнь в средневековой Европе была не сахар, особенно в эпоху религиозных войн, и что паписты и гуситы в смысле фанатизма, жестокости и полного пренебрежения к человеческой жизни, вполне друг друга стоили. Но стоило ли писать три книги для иллюстрации этого тезиса? Огромное количество упоминаемых в книге персонажей тоже не способствует лёгкости чтения. Вероятно, надо было в процессе вести письменный реестр действующих лиц, но меня, честно говоря, на это не хватило. И, кстати, одна из изюминок «Ведьмака» — очень неплохой юмор — в «Рейневане» как-то почти незаметна.

Итак, если вы, как я, с удовольствием прочитали «Ведьмака» и раздумываете, взяться ли «Сагу о Рейневане», то я вас предупредил. Возможно, вас ждёт некоторое разочарование. Впрочем, может быть, вам книги и понравятся — это, скорее всего, произойдёт, если вы интересуетесь европейской историей пятнадцатого века и любите батальную беллетристику.

Оценки циклу пока не ставлю, потому что, как сказано выше, есть вероятность, что через полгодика, читая по несколько страничек в день, я его всё-таки домучаю. Надо же узнать, чем всё это кончилось.

Эта книга была издана в России только один раз, в 1873 году, что не может не удивлять. Ведь она — классика жанра «документальный дневник путешественника», которой в конце XIX — начале XX века зачитывался, как мне кажется, почти каждый нормальный читающий русский мальчик. А потом разбивал копилку, брал компас, мешок сухарей и убегал в Африку. Не это ли, кстати, имел в виду Корней наш Иванович, когда не рекомендовал детям ходить туда гулять? Впрочем, потом представления о романтике поменялись, и я уже, помниться, в соответствующем возрасте бежать ни в какую Африку, чтобы стрелять там львов и бегемотов, не хотел.

Книга эта скучновата, как любой обстоятельный дневник, но, вместе с тем, и любопытна. Стэнли может изменить чьи-то представления об Африке XIX века. Например, места, по которым он шёл, вовсе не были такими уж оторванными от евразийской цивилизации. Это не джунгли Амазонки в экспедиции профессора Челленджера, в которых туземцы могли вообще никогда не видеть пришельца извне. Жители восточной Африки, например, вовсю выращивали томаты и кукурузу, которую могли получить, прямо или косвенно, только от европейцев. И активно торговали с арабами. И, освоив идею таможенных сборов, с энтузиазмом применяли её к проходящим мимо торговым караванам, из-за чего поиздержавшемуся Стэнли в конце пути пришлось красться в обход селений. У меня вообще есть подозрение, что за прошедшие 150 лет в деревенской части восточной Африки ничего принципиально не поменялось. Ну, может, ружья сменились на автоматы Калашникова. И откуда вытекает Нил, мы теперь знаем.

Про зверей — акул, горилл и больших злых крокодилов, которых Чуковский считал непременными атрибутами Африки — в книге написано довольно мало. Зато много сказано про людей и их нравы. Вопреки некоторым мнениям, сам Стэнли, как мне кажется, никаким расистом и «белым колонизатором» не был — он оценивал людей не по цвету кожи, а исключительно по их полезности для дела.

Небольшая, но выпуклая часть дневника посвящена вопросу приоритета в географических открытиях, которые Стэнли и его коллеги по роду деятельности придавали, как выясняется, немалое значение.

Вам также детально расскажут, сколько носильщиков, а также американского простынного холста, бус и медной проволоки требуется взять с собой, чтобы пройти от побережья до озера Танганьика и обратно.

Если всё это вас не пугает — то читайте. Получите если не удовольствие, то массу информации.

Рассказ этот запомнился мне в основном тем, что Гуревич запутался при описании эффектов теории относительности — и, возможно, запутал часть своих читателей. У него там корабль разгоняется до релятивистских скоростей, и в нём происходят разные странные вещи. Например, спортсмен рвёт мышцы на турнике, потому что, видите ли, масса тела возросла, а сечение мышц осталось прежним. И ладно бы автор заявил, что Эйнштейн неправ, и всё не так — он фантастику пишет, в конце концов, и на свои законы физики имеет право. Но нет, он считает, что Эйнштейн, вообще-то, прав, но чего-то недодумал. И тут нарушаются уже законы логики, потому что увеличение инертной массы — прямое следствие постулатов Эйнштейна, один из которых говорит, что в открытом космосе, вдалеке от источников внешних воздействий, экспериментатор, не выглядывая наружу, никакими физическими экспериментами не может отличить покоящийся корабль от равномерно и прямолинейно движущегося. Никакими, включая подтягивание на турнике.

Это в детстве сильно подорвало в моих глазах авторитет Гуревича как автора твёрдой научной фантастики.

Что касается художественного впечатления, то рассказ про пассионария, который поставил себе цель и движется к ней, как танк, не замечая препятствий, довольно схематичен, как я сейчас вижу. Никаких особых нюансов в характере Шорина нет. Можно было бы объяснить это тем, что автор именно в данном случае выбрал себе вот такого линейного героя. Но у Гуревича и во многих других случаях действуют примерно такие же «люди-функции»: вспомним, например, одержимых инженеров из романа «Мы из Солнечной системы» (частью которого потом стал обсуждаемый рассказ), каждый из которых предлагал свой путь развития человечества. Такие книги легко глотаются в детстве, а во взрослом состоянии к ним возникают вопросы. Поэтому Гуревич, конечно, преимущественно детский фантаст. Причём писавший конкретно для детей 60-70 годов. Будет ли такое интересно детям современным — мне неведомо.

По старой памяти поставил рассказу оценку 7. Если бы сначала перечитал, то, пожалуй, снизил бы. Ну да ладно, пусть остаётся как есть.

Сейчас перечитал эту повесть, читанную в детстве. Честно говоря, немного побаивался. Мало ли случаев, когда то, что казалось в детстве романтикой, стало слащавостью, а драма превратилась в слезливую мелодраму... Но нет, Исай Давыдов написал неплохую историю. Другое дело, что только в шестидесятых можно было её написать. Тогда проще верилось в коллективное здравомыслие землян, которые смогут, если припрёт, поставить интересы человечества выше интересов отдельных наций и государств. А сегодня описанное в книге вызывает, пожалуй, лишь ностальгию.

Отдельно должен извиниться за слово «болид», которое я, следуя авторскому тексту, использовал в аннотации. Разумеется, болидом объект становится, когда горит в атмосфере. В открытом космосе болидов нет — там кометы и астероиды. Но автору «болид», вероятно, показался более звучным, и в повести он использовал именно этот термин. Простите нам эту астрономическую неточность — не в ней дело.

В целом роман мне понравился. Давно хотел прочитать что-то подобное про антропогенез.

Автор (по крайней мере, в исторической части книги) пытается балансировать между твердой научной фантастикой и научно-популярными очерками. В серии новелл описаны ключевые события в жизни антропоидов, начиная аж с плезиадаписов: гибель динозавров (об этом смотри ниже), переселение низших обезьян в Америку, выход приматов из леса, контакты сапиенсов с неандертальцами, заселение Австралии, неолитическую революцию и прочее. Это всё написано весьма нескучно, с драматизмом (чего стоит хотя бы плаванье несчастных обезьянок на стволе манго через Атлантический океан) и читается «на ура».

Конечно, перемены, которые реально могли растягиваться на пару тысяч (а то и пару сотен тысяч) лет, в книге сжимаются до лет или даже дней — но в этом художественном приёме ничего страшного я не вижу. Несколько напрягает другое. Неискушённому читателю трудно понять, в какой мере рассказанное Бакстером — научные гипотезы (путь даже не общепринятые), а в каком — его собственные фантазии. Я, например, имея некоторое представление об современных взглядах на эволюцию, иногда затруднялся. Скажем, мне понятно, что разумные юрские ящеры и стратосферные птеродонты — чистая фантастика. Сухопутные протокиты и хищные парнокопытные — вполне себе научные факты. Модель Лавджоя (aka «секс в обмен на еду») — тоже вполне научная гипотеза, хотя и не все её разделяют. (Новеллы, посвящённой другой неоднозначной антропологической гипотезе — о «водной обезьяне» — я с нетерпением ждал, но так и не дождался.) Пушистые динозавры, впадающие на зиму в спячку, тоже, вроде бы, в русле современных представлений (хотя тут я уже не так уверен). А вот, скажем, обработка каменных топоров в целях обольщения самок — это вымысел автора, или на эту тему британские учёные тоже уже высказались? Я не в курсе. И я не уверен, что всё это поймёт всякий читатель, взявшийся читать это роман в образовательных целях. Хотелось бы, в добрых советских традициях, примечаний с пометками типа «гипотеза» или «чистая фантастика», и развёрнутого послесловия, написанного специалистом.

Отдельно я огорчён несколько уже надоевшим сценарием одномоментной и практически полной гибели благоденствующей меловой фауны из-за внезапного падении метеорита в Мексиканский залив. Конечно, это по-голливудски впечатляюще — километровые цунами, метеоритные дожди, пылающие вода и воздух... Но интересующиеся вопросом должны знать, что к такому объяснению гибели динозавров есть множество серьёзных претензий — например, вымирание началось задолго до этой катастрофы, а полностью завершилось через несколько миллионов лет после неё. Тут мне выбор автора, конечно, понятен — он выбрал самый зрелищный вариант. А всё же хотелось бы, чтобы именно здесь он был более оригинален — раз уж в других местах не стесняется давать волю своей фантазии.

А впрочем, что я придираюсь? Роман написан вполне в русле славных английских традиций твёрдой научной фантастики — от Уэллса и Кларка. Но параллельно с ним неплохо было бы перечитать, скажем, «Историю Земли» Кирилла Еськова и послушать на ютубе лекции Станислава Дробышевского.

К части романа, посвящённая будущему человечества и земной жизни вообще, озвученные претензии, конечно, отношения почти не имеют. Здесь автор намного более свободен в своих фантазиях, этой свободой пользуется с размахом, и читатель тут тоже не заскучает.

В целом же ставлю роману оценку 8 — «хорошо».

В этом рассказе есть практически всё, что полагалось иметь советскому научно-фантастическому рассказу 60-х «про космос» — хоть в Палату мер и весов его в качестве эталона. Освоение Солнечной системы, описанное примерно так, как описывались советские стройки Сибири. Молодые, весёлые, трудолюбивые и высокомотивированные главные герои. Много интересной работы — при этом именно повседневной, в чём-то даже рутинной — и немножко хобби и дел сердечных. Авария в космосе — впрочем, все остались живы и здоровы. И, конечно, безграничные и немного таинственные возможности человеческого мозга, с которыми пока не всё понятно, но учёные, без сомнения, скоро с этим разберутся. (Был бы рассказ написан чуть раньше, в конце 50-х — было бы там побольше пафоса, а ещё, возможно, иностранный шпион). В результате — довольно рядовой рассказ, не хороший и не плохой. Ровно на 5 из 10.

По большому счёту, в 1960-е годы всё описанное воспринималось как фантастика ближнего прицела. Совершенно же ясно было, что человечество начнёт активно осваивать планеты нашей системы лет через 20-30. Лично я в детстве почти не сомневался, что доживу до возможности слетать на Луну туристом. Это сейчас грузовики, везущие активное вещество с Юпитера, отодвинулись лет на двести в будущее, а то и дальше. Да и до массового лунного туризма как-то пока не близко. Что не может не огорчать.

Встретив два негативных отзыва подряд, заинтересовался: чего же такого нехорошего написал Фазиль Искандер — писатель, насколько мне известно, умный и глубокий, к тому же вовсе не склонный к прославлению тоталитаризма и психологического насилия?

Прочитал (рассказ очень короткий). М-да... Это какие-то специальные проекции нужно использовать, чтобы увидеть в этой истории учителя, злобно натравливающего класс на свою жертву!? Да этот Харлампий Диогенович — фактически святой по сравнению с тем, что я лично наблюдал в советской школе, не говоря уже о том, что слышал и читал. Если уж мотивировать учеников — которые далеко не ангелы — к учёбе и приличному поведению, то боязнь показаться смешным — это, вероятно, одно из наилучших и наименее травматичных средств в списке возможных, среди которых много довольно мерзких. Указкой по пальцам вам никогда не били?

Конечно, нынче, в эпоху расцвета ювенальной юстиции и прочей политкорректности, можно и описанному учителю математики инкриминировать psychological abuse. Но, вообще-то, любое воспитание и обучение — это насилие. Ну не хочет школьник учиться, а учителя, гады такие, его заставляют, а ещё и глумятся всячески. С принцем Уэлльским сравнивают, злодеи. А лучше бы оставили дитя в покое, в самом деле. Авось само вырастет...

Не могу не оставить реплики к отзыву предыдущего лаборанта. Разумеется, ИМХО — оно и есть ИМХО. Но у меня оно совсем другое. Так случилось, что физику мы в нашей физматшколе когда-то учили, опираясь именно на этот курс. Результат, насколько я могу судить, вышел неплохой. Конечно, если изучать предмет исключительно по ФЛФ, а потом счесть своё физическое образование законченным, то ничего хорошего не получится. — но вряд ли кто-то так поступит. А так — замечательный и полезный курс отличного популяризатора. Несколько американский по духу, со всеми присущими таким курсам достоинствами и недостатками. Не годится для глубокого изучения предмета, но отлично проходит для ознакомления с ним. ИМХО, разумеется

Хотя о вкусах не спорят. Ищите то, что вам нравится, но и лекциями Фейнмана не пренебрегайте.

Отдельный респект автору за его отношение к философии. До сих пор помню (цитирую приблизительно, по памяти): «Эти философы вечно суетятся у обочин дороги, по которой мы идём, и пытаются сообщить нам нечто важное, но никогда они не понимали всей глубины и сложности наших проблем».

P.S. Вот уж не ожидал встретить здесь упоминаний об этом курсе! Плюсую предыдущий отзыв за поднятую тему и внятно изложенное мнение, несмотря на то, что мнение это не разделяю.

Как известно, абсолютная монархия — идеальный способ правления, если во главе её стоит идеальный монарх. А кто такой идеальный монарх? Разумеется, это мы с вами, дорогой читатель. Уж кому как не нам знать, как именно управлять государством? Да если бы нам дали порулить, ну, хотя бы Российской империей начала XX века — ух, мы бы там развернулись! Уж мы бы показали безвольному Ники и истеричной Аликс, как это надо правильно делать. Войны бы выиграли, революций бы на допустили, промышленность и финансы развили бы до невероятных высот... А между делом дали бы пару мудрых советов императору Вильгельму, научили бы Северянина писать приличные стихи и трахнули бы вдовствующую императрицу. А сокращение штатов начали бы со штата Аляска.

Вот про это примерно и рассказывается в данной серии романов Величко (и, как я понимаю, другие его книги тоже в основном об этом). Так и пишется большинство книг в жанре альтернативной истории. Ведь зачем их читают? Чтобы поиграть с тем самым сослагательным наклонением, которого, как известно, история не знает. Вернуться назад и сделать всё как надо.

В процессе чтения цикла моё отношение к нему несколько раз менялось. Вначале я не ждал от цикла вообще ничего. Серия альтернативно-исторических романов, написанных автором с Самиздата — ну чего тут можно ждать, я вас умоляю?! Потом допустил, что книги могут быть не так и плохи. Потом опять счёл их графоманией. Наконец, дочитав цикл до конца — а я его таки дочитал — остановился на том, что мне от чтения всё же была какая-то польза. Как говорили древние римляне, нет такой плохой книги, которая куда-нибудь бы не годилась. Моё мнение о том, куда годится эта книга. представлено ниже.

Честно говоря, иногда мне казалось, что этот сериал Величко — пародия на альтернативно-исторические тексты. Уж больно эталонным Марти Стю выставлен её главный герой. Руля гигантской империей, он ни разу за всё время повествования не допустил ни единой ошибки. И ни разу у него не возникло ни тени сомнения в правильности своих действий. Но пародия из 7 книг — это слишком уж тяжеловесно. Поэтому приходится признать, что всё это написано автором всерьез.

Теперь про литературные достоинства текста. Если коротко — они невелики. Персонажи — ходячие манекены со встроенными магнитофонами, без малейших намёков на индивидуальность. Если это положительные персонажи, то они либо выражают мнение ГГ, либо горячо его одобряют. Если слово дают отрицательным, то они вяло и неубедительно возражают. Представьте, что у вас есть эссэ на тему «Как нам обустроить Россию», и вам зачем-то нужно сделать из него роман, а со временем у вас туго. Да и возиться особенно не хочется — в ваши планы не входить поразить читателя чисто литературными достоинствами.

О юморе. С ним примерно так же, как с другими литературными достоинствами. Ну, ГГ временами рассказывает предкам бородатые советские анекдоты. А наследника престола называет исключительно Вовочкой. Вовочка, бу-га-га-га! Конечно, быть может, это уровень не авторского юмора, а юмора его героя — личности во многих отношениях весьма... э-э-э.. односторонней.

Очень много внимания автор уделяет технике и её развитию в альтернативном мире — разумеется, без технологического прорыва Россию обустроить сложно. И надо сказать, самолёты с пулемётами он описывает с куда большей теплотой, чем людей. К сожалению, моей компетенции — да и интереса — не хватило, чтобы разобраться, насколько корректно и реалистично он пишет про ТТХ всего этого железа.

Меня могут спросить: а зачем ты вообще тратил время на чтение этих опусов? Вопрос непростой. Ну, во-первых, наверное, потому, что автор мне классово близок. Я сам в чём-то стихийный технократ, подсознательно уверенный в том, что государством можно управлять, как автомобилем — был бы мощный мотор, хорошая карта местности и шофёр с крепкими нервами. Правда, жизнь раз за разом даёт понять, что не всё так просто. Во-вторых, как я сказал выше, идея отмотать историю к последнему сэйву и переиграть её заново, притягивает внимание сама по себе. В-третьих, у автора встречаются любопытные — хотя и наивные временами — рассуждения об истории. Заметьте, я не сказал «верные рассуждения». Тему для размышлений может дать и совершенно неверное суждение.

И наконец, все отмеченные выше недостатки можно рассматривать как атрибуты жанра. И марти-стюшность главного героя, и игры автора с ним в поддавки, и штампованные характеры, и протокольный стиль изложения... Если фантастика — это реальные герои в вымышленных обстоятельствах, то почему бы не придумать такие обстоятельства, в которых герою и читателю будет комфортно, весело и ненапряжно? Да, это литературный фастфуд, и смешным выглядели бы всерьёз высказанные претензии гурмана к купленному на вокзале беляшу. Чай, не в ресторане.

Впрочем, мне известны книги этого жанра, обладающие некоторыми литературными достоинствами, но это скорее исключение из правил. Например, «Голубой человек» Лагина — он про ту же страну и примерно про то же время, но написан куда лучше.

Итак, оцениваю серию баллом 5 — «можно прочесть один раз». Второй раз есть эти беляши не нужно.

В детстве меня этот рассказ просто потряс, а ещё и устыдил. И даже не потому, что мне захотелось принять волшебную таблетку и немедленно стать гением. А потому, что я почувствовал: время неотвратимо течёт мимо, а я занимаюсь ерундой, вместо того, чтобы сделать что-то полезное, вечное, прекрасное! Хотелось бы написать: «... и с тех пор я не трачу ни минуты своей жизни зря». Увы, это не так. Муки совести, как известно, переносимы. Но несмотря на то, что с годами свежесть восприятия ушла, этот рассказ по прежнему действует на меня как стакан крепкого чая.

И мне очень жаль главного героя. Недаром в «похожих произведениях» упомянуты «Цветы для Элджернона». Судьба Фёдора Пряничкова действительно напоминает судьбу горемыки Чарли Гордона. Гансовский про это не пишет, да и вообще герой рассказа, особенно в его не-гениальном состоянии, ему не очень интересен, он — лишь иллюстрация к тезису о возможности пробуждения в человеке скрытых талантов. Но, если вдуматься, то быть гением, а потом стать посредственностью, при этом сохранив память о том, что когда-то был гениален — что может быть мучительнее?

Я, вообще-то, современной русской прозы не чтец. Скучно мне её читать, за редкими исключениями. Но тут решил прочитать «Учителя Дымова», потому мне эту книгу рекомендовали чуть ли не как новую классику, которая «в будущем, несомненно войдёт в школьную программу» — как-то так примерно. Поэтому решил сделать над собой усилие и прочитать. Сразу скажу, что до конца я эту работу не довёл. Когда текст мне не нравится, а прочитать мне его, по каким-то причинам, надо, то я его дочитываю по диагонали. Так случилось и на этот раз.

При этом ругать автора мне и не за что. Вроде бы, всё на местах в этом романе, всё по канону. История семьи на фоне эпохи — мне обычно нравятся такие вещи. Но не в этом случае. И даже не хочется глубоко анализировать, почему. Выскажу только одну догадку. Для меня роман распадается на две части. Когда автор пишет о сороковых или пятидесятых -- я ему, в основном, верю. Он — мой ровестник, и об этих временах мы знаем примерно по одним источникам: книги, кинохроники, воспоминания родителей и прочее. Но вот рассказ переходит к семидесятым-восьмидесятым — то есть ко времени, которое и я, и Кузнецов уже помним сами. И тут внезапно действие переносится из СССР в какое-то Буркина-Фасо. Это не мои семидесятые, я помню их совершенно по-другому. Заметьте, — я не говорю, что помню их правильно, а автор романа — нет. Но для меня всё было не так. И мне неинтересно читать про его семидесятые или его девяностые. И герои, которые, вообще-то, должны были вызвать у меня симпатию (а концепция учителя, меняющего мир малыми делами, мне очень симпатична), этой симпатии почему-то не вызывают.

Прочитав повесть «Ольга Яковлева», которая мне понравилась, я решил присмотреться к этому автору повнимательнее. Почитал серию про близнецов... и загрустил. Это не то чтобы совсем плохо, но оставляет примерно то же чувство неловкости, что и последние комедии Гайдая. Мастер и чуждый ему материал. Да и сам автор, судя по всему, к своим «детским детективам» относился снисходительно. К счастью, после этого я прочитал «Бывшего Булку»...

Повесть издана «Детгизом», что как бы подразумевает, что она детская или, на худой конец, подростковая. Но не уверен, что мне в подростковом возрасте такое бы понравилось. Экшэна здесь нет никакого (в отличие от упомянутых выше «Близнецов...»), зато психологизма выше крыши. Сорокалетний папа очень любит дочку и жалеет маму. Мама любит в основном себя, но и папу немножко. Двенадцатилетняя дочка любит и жалеет отца, а маму — не очень. А у дочки есть ещё лучшая подруга и поклонник... Мне надо было дожить примерно до возраста папы, чтобы научится вот эти все перипетии чувствовать, понимать, и находить удовольствие в их описании.

К тому же очень я люблю это приём — когда одни и те же события рассматриваются с точки зрения нескольких человек. Так что ставлю этой повести девятку.

Когда-то, очень давно, эту повесть читала моя жена. Сейчас попросила меня её найти, описала несколько деталей, и по фразе «я Ольга, а не Оля» я книгу моментально в Яндексе нагуглил (о, эти современные оксюмороны!). Ну и, конечно, сразу же прочитал.

Повесть меня немного огорчила. Но не тем, о чём вы подумали. А тем, что я задумался: насколько далеко, всё-таки, мы ушли от советской детской литературы, причём не в лучшую сторону. Тогда можно было вот так взять и купить в магазине такую детскую книжку: без сюсюканья, без заигрывания с детьми, без манной каши с малиновым вареньем, без обязательного хэппи-энда, без гарри-поттерианства, со вполне невыдуманными жизненными проблемами, которые решает разумный и ответственный восьмилетний человек — Ольга Яковлева.

При этом книга не скучная и не мрачная. Она оптимистична — несмотря на некоторые не слишком весёлые события, которые в ней происходят. Не знаю точно, понравилась бы она мне 45 лет назад так, как понравилась сейчас, но, я думаю, запомнилась бы.

А, может быть, это даже и не такая уж замечательная повесть? Просто она произвела на меня впечатление на резком контрасте с тем, что пишут для детей сейчас? Не знаю. Прочитайте сами. Вспомните (ну, или узнайте, если вы молоды), что считалось детской литературой полвека назад.

Ставлю «Ольге Яковлевой» свою глубоко субъективную девятку.

P.S. Сергей Иванов, как я сейчас узнал, написал, помимо всего прочего, сценарий к мультфильму «Падал прошлогодний снег», за что ему отдельный респект и уважение!

Я очень давно не перечитывал Гайдара. Настолько давно, что даже забыл, что «Мальчиш-Кибальчиш» — это «история в истории», вставка в другую его книгу. В памяти остался только «Бумбараш» (да и то скорее фильм, а он сильно отличается от недописанной книги по сюжету и радикально — по стилю повествования) и «Тимур и его команда». Поэтому перечитывать «Военную тайну» я начал с некоторой опаской. А ну как окажется, что это трафаретная и скучноватая детская книжка про пионеров и шпионов?

Не оказалась. Написано, по-моему, очень и очень неплохо. И, что очень важно, с чувством меры и вкуса. Гайдар хорошо чувствует фальшь. Приведу только два примера.

/Примечание: Если вы не читали повести, и подвержены глубоко мне непонятной, но распространённой ныне боязни спойлеров, то дальше не читайте!/

Атмосфера у повести очень тревожная, предвоенная. Казалось бы, велик был соблазн ввести в историю какого-нибудь иностранного диверсанта («В чем дело? Дело происходит, конечно, у нас, а фашист переодетый», как говорил Никифор Ляпис). Этот буржуин и сгубил бы Мальчиша-Альку. Я подзабыл повесть, поэтому ждал этого диверсанта — но не дождался. Гайдар удержался от этого соблазна — у него мальчик погибает по более прозаической, почти случайной причине.

Второй пример менее важный, но тоже показательный. Очень непафосно и лаконично описаны похороны Альки. «Что-то там над могилой говорили, кого-то с ненавистью проклинали, в чём-то крепко клялись, но всё это плохо слушала Натка». Дано лишь несколько мелких деталей. Гайдар понимает, что этого достаточно.

И, кстати, история про Кибальчиша (а это, на самом деле, сказка, которую рассказывает Алька Натке, а она потом пересказывает всему отряду) в повести звучит гораздо естественнее, чем вынутая из контекста.

В общем, респект автору. Вам может не нравиться ни та эпоха, ни гражданская позиция Гайдара. Он ведь, помимо прочего, в бытность свою красным командиром, о ужас, подавлял крестьянские восстания и в кого-то даже стрелял... Но если вы объективны, то вряд ли обвините его в неискренности. Гайдар писал то, во что верил. И писал сильно, чисто, честно.

Достаточно беглого взгляда на этот рассказ, чтобы понять, что «нейросеть» не «пишет текст в стиле Гоголя», а просто вставляет в него фразы из произведений Николая Васильевича. Например, нижеследующий кусок без изменений взят из «Мёртвых душ».

Так что подозреваю, что дело обстояло следующим образом. Сергей Васильевич написал некий текст под Николая Васильевича, а алгоритм, ориентируясь на контекст и ключевые слова, разбавил его подходящими цитатами из произведений классика. Что, быть может, и не лишено какого-то интереса, но гораздо менее интересно, чем пытаются представить дело создатели данного опуса, рекламирующие с его помощью премьеру «Страшной мести».

Не знаю, как кому, а мне «Белая трость...» всегда казалась этаким стёбом над штампами фантастики (скорее даже кинофантастики). Потому что невозможно всерьёз воспринимать ни этих жуткоглазых пришельцев, умеющих за пару минут обращать людей в мутантов взглядом сквозь объектив телекамеры, ни эти спецслужбы с их слепым снайпером, стреляюшим на слух, ни ситуацию в целом. Но если понимать всё это как пародию — то рассказ вполне хорош.

А какой из этого вышел бы абсурдный, но захватывающий фантастический триллер!.. Только хэппи энд нужно доработать. Скажем, снайпер (Брюс Уиллис) остаётся жив, сохранив при этом зрение, дарованное ему зловещим «тюлилихум ааухум», и закручивает роман с выжившей же Даной Мразковой (Кристен Стюарт), а пришельцы не улетают, а затаиваются вблизи границ Солнечной системы, делая тем самым уверенную заявку на сиквел.

Сейчас этот роман назвали бы, наверное, фанфиком по книге Стэнли «Как я отыскал Ливингстона». Конечно, Грин, как и все читающие русские мальчишки конца XIX века, в своё время зачитывался опубликованными во «Всемирном следопыте» дневниками Стэнли. Но суховатый стиль американского журналиста вряд ли пришёлся ему по душе, и много позднее, став писателем, он вплёл в описанные Стэнли события свою, более романтическую историю, с африканской экзотикой, спрятанными сокровищами, тайными интригами и драматическим финалом. При этом описанные журналистом детали путешествия по Африке воспроизведены Грином почти с документальной точностью. Есть одно главное допущение — присоединившийся к экспедиции по поискам Ливингстона загадочный белый человек по имени Гент взял со Стэнли обещание при рассказах о путешествии никогда о нём не упоминать.

Так получилось, что я прочитал этот роман сразу после дневников Стэнли. Еще и поэтому я читал его с любопытством. Любителям классического Грина, автора «Алых парусов» и «Блистающего мира» эта книга вряд ли сильно понравится. Мне же было интересно — ещё и потому, что я смог заглянуть во внутреннюю писательскую кухню Грина и посмотреть, как он работает с реальными событиями, как функционирует то самое «творческое пересоздание действительности по собственным образцам», которое является сущностью романтизма.

В одной из миниатюр Жванецкого звучала такая мысль: чтобы эффективно руководить советским заводом, надо с утра принять на грудь. Иначе ничего не выйдет — не будет взаимопонимания между тобой и коллективом.

Здесь примерно та же история. Вероятно, чтобы понять и оценить «Москву-Петушки», нужно читать эту повесть — простите, поэму — в пьяном виде. Или, как минимум, иметь богатый алкогольный опыт. У меня же, человека непьющего, текст этот вызывает главным образом недоумение. Да, в паре мест я усмехнулся. Но в основном меня подташнивало.

На этом можно было бы и закончить. Но всё же скажу еще пару слов. Мне кажется, поклонники поэмы имеют склонность несколько переоценивать глубину данного текста. До абсурдного логического завершения довёл эту склонность Пелевин в своём издевательском эссе «Икстлан — Петушки», сравнив Веничку с кастанедовским доном Хенаро. Конечно, глубины неимоверные можно при желании обнаружить в любом тексте — было бы желание да подвешенный язык. Но при этом хорошо бы помнить, что не во всякой тёмной комнате сидит чёрная кошка.

Разумеется, бред как литературный приём, как способ сместить фокус и взглянуть на мир с неожиданной стороны, имеет право на существование. Гоголь с его «Записками сумасшедшего» тому пример. Но дело здесь в том, что Поприщину сочувствуешь, а допившийся до белой горячки Веничка мне неприятен. Не жалко мне его. Совсем.

Строго говоря, книга эта в моём рейтинге потянула бы балла на 4. То есть плохо, но не паталогично. Неинтересная мне литература, однако, увы, всё же литература. Ставлю ей единицу только потому, что не хочу, чтобы Фантлаб рекомендовал мне для чтения что-то похожее.

Это классическая книга, внедрившая в своё время в историю науки взгляд на эволюцию научного знания как на череду «смен парадигм». Забавно наблюдать, как автор в этой работе формирует свою собственную парадигму (уже в области науковедения) — при этом используя довольно тенденциозный отбор фактов и трактуя их в свою пользу.

Идея о том, что наука развивается путём революционного слома старой «парадигмы» и воздвижения на её месте новой, кажется мне чрезвычайно сомнительной. Например, ни Эйнштейн, ни плеяда создателей квантовой механики не разрушили здание классической механики Ньютона, они его только достроили и расширили. Надстроили новые этажи, если угодно, не повредив и старых. Статистическая механика не зачёркивает классическую термодинамику — она лишь её объясняет и дополняет. И так далее. Кун же (быть может, невольно) льёт воду на мельницу творцов «альтернативных наук», всевозможных эфиродинамик, биоэнергетик, новых хронологий и православных арифметик, которым чрезвычайно импонирует концепция р-р-революционного слома здания старой научной теории — в порошок, до ровной земли, до основанья, а затем — строительства на замену ему своего, нового.

Наука развивается не так. Но это долгий разговор, который не вполне соответствует жанру фантлабовского отзыва.

А если говорить коротко, то книгу, конечно, стоит прочитать тому, кто интересуется историей естественных наук — хотя бы затем, чтобы не испытывать излишнего пиетета перед концепцией Куна.

Странно, что кто-то вообще купился на этот шитый белыми нитками приём. Примерно с третьего абзаца становится понятно, что автор чего-то не договаривает. Ну, а заподозрив подвох, достаточно сложить два и два, чтобы понять, что

Вопрос в том, остаётся ли в рассказе что-то после того, как разгадаешь эту немудрёную загадку. По-моему, мало что. Во многих ранних вещах Пелевина я чувствую некую энергетику. Но не в этой. Домашнее задание по предмету «постмодернизм», выполненное старательно, но формально, без души.

P.S. Немного похожий приём автор, кстати, использовал в «Затворнике и Шестипалом» — и там я действительно далеко не сразу догадался, где происходит дело и кем являются главные герои. Но, конечно, нелепо сравнивать «ЗиШ» с «Никой». Первое — безусловно, шедевр. В отличие от второго.

Поразительная штука: повесть эта написана в 1881 году! Ещё раз, прописью: в одна тысяча восемьсот восемьдесят первом. То есть граф Толстой к этому времени ещё, вероятно, не успел потратить всех гонораров от первого издания «Анны Карениной», Антоша Чехонте только-только сочинил «Письмо к учёному соседу», а Алексей Пешков вообще работал посудомоем на пароходе.

При этом «Левша» звучит удивительно современно. Разумеется, уязвимая и уязвлённая национальная гордость, судьба Мастера в России и так далее — эта вообще вечные русские темы, они не устареют никогда. Но и язык, и стилистика, как это не странно, не кажутся устаревшими. Читая Толстого или Чехова, никогда не забываешь, что это было написано сто с лишним лет назад. Читая «Левшу», забыть это можно вполне. В чём здесь секрет, я не совсем понимаю. Но читается этот шедевр на одном дыхании. Позднее что-то подобное делал Борис Шергин в своих сказках; а вообще писавших в подобном манере на удивление мало. Мне вспоминается «Повесть о капитане Копейкине», а из советского — Зощенко, хотя аналогии тут, конечно, очень отдалённые.

Лесков, как мне кажется, вообще сильно недооценённый русский писатель...

Напишу-ка я, пожалуй, научно-фантастический бестселлер.

Итак, что там в последнее время на слуху в научных новостях? Секвентирование генома неандертальца, квантовые компьютеры, многомировые интерпретации квантовой механики, экскурсии магнитных полюсов Земли, солнечные нейтрино? Достаточно, беру. Решено — главным героем у нас будет неандерталец, занимающийся квантовыми компьютерами, который вывалился на Землю, прямо в нейтринную обсерваторию, под черенковские детекторы, из альтернативной реальности. Где не кроманьонцы истребили неандертальцев, а наоборот... Нет, неандертальцы никого не истребляли — кроманьонцы на их Земле вымерли сами из-за какого-то фокуса с геомагнитным полем. А неандертальцы — хорошие ребята: у них царят демократия, политкорректность, гендерное равенство, высокие технологии и одновременно — защита природы, контроль над рождаемостью, вегетарианство... Нет, пожалуй, вегетарианство не прокатит — антропологи меня точно убьют. Ну, тогда они умерщвляют добычу, не испытывая к ней зла, с доброй улыбкой на лице.

Так, интерес нердов и зелёных я уже книге обеспечил. Для расширения аудитории нужно бы добавить в роман пару романтических линий. Пусть в неандертальца влюбляется умопомрачительно красивая земная женщина-физик... то есть, простите, физикиня, специалистка по теории элементарных частиц (или кто там изучает эти солнечные нейтрино? надо в википедии посмотреть)... Нет, это, пожалуй перебор. Пусть умопомрачительной физикиней будет её подруга. А она будет... э-э-э... генетикиней и секвентировать (роскошное всё-таки слово!) всякие геномы. Они с неандертальцем, значится, полюбят друг друга, но всякие препятствия будут мешать осуществиться их любви. И пусть у неандертальца будет бывшая подруга, к которой землянка ревнует. А ещё лучше — друг. Точно, друг! Потому что неандертальцы — хорошие, политкорректные ребята (см. выше), и этих предрассудков у них тоже нет.

Осталось добавить что-то для любителей острых сюжетов. Маньяка. Он вообще склонен к агрессии и насилию, а от политкорректности и гендерного равенства просто впадает в ярость. И вот этот Male Chauvinist Pig решил застрелить главного неандертальца. Или лучше — уничтожить вообще всех неандертальцев. Его поддерживают плохие парни из правительства. Он медленно и страшно готовится осуществить свой зловещий план. И в последний момент, когда таймер супербомбы показывает 00:00:01, влюблённая пара главных героев его останавливает... Нет, это как-то совсем уж банально. Пусть будет не маньяк, а два маньяка! И хороший маньяк разрушает планы плохого. А хорошим он станет, пообщавшись с главным героем. Хм, только как этот неандерталец его переубедит? Ладно, придумаю что-нибудь. Каким-нибудь народным неандертальским способом.

Пожалуй, в один роман всё это не влезет — надо писать трилогию.

Что, такую трилогию уже кто-то написал? Роберт Сойер, говорите? И она называется «Неандертальский параллакс»? Ну вот, положительно ничего нового нельзя придумать в этом мире! Придётся ограничиться этим текстом.

Я долго думал, имеет ли смысл писать что-то по поводу этого текста. С одной стороны — вроде бы, много чести. С другой — Сорокин позволил мне ещё раз осознать одну простую вещь.

Искусство, как известно, призвано вызывать у человека эмоциональный отклик. Так вот. Ни один самый гениальный художник, величайший знаток техник живописи, умеющий перенести на холст деликатнейшие движения человеческой души или тончайшие оттенки красок природы, не сравнится по силе эмоционального воздействия на массового зрителя (именно по силе, а не по знаку) с ремесленником, который более или менее узнаваемо изобразит, скажем, обеденный стол, а на нем — кучку, я извиняюсь, экскрементов. Просто человеческий мозг так устроен, увы. Чтобы оценить работу гениального живописца, нужно уметь это делать, этому нужно учиться, это нужно воспитывать. А упомянутый натюрморт апеллирует к инстинктам, выработанным у наших предков за миллионы лет эволюции на просторах Африки.

Является ли хорошо выписанный кусок гуана на столе произведением искусства? Ну... наверное... в каком-то смысле. Эмоции-то он вызывает. Но увольте меня от таких эмоций и такого искусства.

Это всё, что я имею сказать о данном тексте. Оценки не ставлю, ибо нуля на шкале нет.

P.S. Всё же хочу добавить для понятности. Меня могут спросить: «Автор же не просто изображает пир каннибалов, а символически бичует <нужное вписать>, обличает <нужное вписать> и протестует против <нужного вписать>. Что же ты, против символизма в искусстве?» Нет, я и за символизм, и за бичевание пороков. Я против использования дешёвых приёмов. А натуралистическое описание убийства юной девственницы с её последующим пожиранием или, скажем, вивисекции пушистого котёнка — это именно дешёвый приём, незатейливо эксплуатирующий нашу эмпатию. И это заставляет меня предположить, что автор не умеет доносить свои мысли до читателя иными, более сложными, способами.

Не сразу верится, что этот роман написан Сергеем Лукьяненко. (Примечание: Да, я в курсе, что формально это два романа. Но это, скорее, одна вещь, механически разбитая на две книги — поэтому далее я буду использовать единственное число.)

Не то чтобы в книге совсем не было юных наивных мальчиков, бросающихся на героя страстных девиц, кулинарных отступлений и литературных комплиментов («угадай, мой эрудированный читатель, откуда эта фраза?»). Нет, всё это есть, но в очень умеренных и вполне съедобных количествах. Главный герой не открывает в себе внезапно уникальных способностей (хотя вообще без сверхспособностей, конечно, в книге не обошлось). Он не спасает человечество от страшной и неминуемой угрозы. В романе нет product placement'а (по крайней мере, я не заметил). Там не убивают Семецкого. Это не беллетризация компьютерной игрушки. В книге нет пришельцев из иных миров. И прочее, и прочее. И то, что всего этого нет — хорошо.

Теперь о том, что в романе есть. Есть альтернативная история Евразии с точкой бифуркации в начале нашей эры. Есть возникшая после этой бифуркации довольно своеобразная политическая и религиозная система. Я лично атеист, но мне кажется, что и верующих читателей построенная автором альтернативная история развития христианской церкви не должна чересчур обидеть или оскорбить. Есть интрига. Есть квест. И имеется не очень ожидаемый (на мой взгляд, конечно) финал.

По вышеназванным причинам у меня «Искателям неба» присвоен личный рейтинг «лучший роман Лукьяненко». И это единственная книга автора, которую я иногда перечитываю. А перечитав, со вздохом приговариваю: «Но ведь мог же когда-то писать... нет, не шедевры, но вполне приличные книги. И куда всё это потом делось?»

Подведу итог. Если вы поклонник стандартного Лукьяненко, то вам «Холодные берега» и «Близится утро», вероятно, не понравятся. А вот если вы вдруг не слишком любите, скажем, «Дозоры», то можете попробовать прочитать. Чем чёрт не шутит — а вдруг придётся по душе?

Один из самых жутких из прочитанных мною за всю мою жизнь фантастических рассказов. Да, Бредбери умеет пугать читателя — «Улыбка», «Будет ласковый дождь», «Вельд»... Недаром же он автор не только фантастических произведений (что общеизвестно), но и мейнстримовых «ужастиков» (что известно гораздо менее).

И какое счастье, что это не роман! Удлиннение полностью убило бы вещь, которая хороша именно своей лаконичностью, оставляющей пространство для воображения.

Одно из двух: либо этой серии романов сильно не повезло с русскими переводчиками, либо это далеко не лучшие вещи Гаррисона.

За первое предположения говорит то, что переводить это у нас начали не раньше 1980-х, причём переводили любители (так называемая «ФЛП», если кто слышал, что расшифровывалось не то как «федерация любительских переводчиков», не то как «фантастика в литературном переводе», хотя литературного там зачастую было немного — смысл улавливался, и ладно). В начале девяностых, в условиях ажиотажного спроса на фантастику, эти полуподстрочники, естественно, в бумажных книгах и тискались — и (с некоторыми улучшениями) дожили до нашего времени. А вот профессиональные переводчики на «Стальную крысу», судя по всему, внимания так и не обратили.

Для того, чтобы почувствовать разницу, достаточно сравнить любой перевод любой «Крысы» со, скажем, ждановским переводом «Неукротимой планеты» из 24-го тома советской БСФ. Ну, например, вот вам начало одной книги:

А вот — начало другой:

Не правда ли, невозможно перепутать, где Жданов, а где переводчик ФЛПшной школы? Первый текст хочется читать. Второй, в лучшем случае, даёт вам понять, что написано в оригинале. Впрочем, едва ли даже это. Изучив первые два абзаца английского текста, можно обнаружить, что

Впрочем, допускаю (именно допускаю — ибо по-английски не читал), что и в оригинале автор мог сознательно снизить планку. Причём чем дальше, чем ниже он её опускал — последние книги серии плохи даже на фоне первых, что заметно не только по бледному корявому языку, но о по путаности и невнятности сюжета, например. Одним переводом, как мне кажется, сложно было бы добиться такого эффекта.

А скарее всего, эти две причины сосуществуют — схалтурил и автор, и переводчики.

В общем, если оценивать всю серию разом (что довольно условно, конечно), то я бы поставил ей ровно половину от максимально возможного балла, то есть 5. Можно прочесть один раз.

Общее впечатление: не стоило потраченного времени. С недоумением листаю отзывы, пестрящие десятками и девятками.

В сущности, самым фантастическим в этом романе являются не сакраментальные космические корабли (которых практически и нет) или инопланетные жители (которые отличаются от землян несколькими незначительными анатомическими деталями), а фабула: простой землянин после двух (прописью — двух) месяцев обучения в шпионской школе отправляется на враждебную планету для диверсионной работы. Один. И с успехом с этой работой справляется.

Книга слегка напоминает написанную на 12 лет позже «Месть Стальной Крысы» Гаррисона, но последний всё же пытался иронизировать по поводу штампов шпионской литературы (и не по поводу ли Рассела, кстати?), автор же «Осы», боюсь, вполне серьёзен. Доблестный земной разведчик, разумеется, хитёр, удачлив и борется за правое дело, а его инопланетные оппоненты — тупы, жестоки, невезучи и обречены на провал уже просто потому, что они не земляне (классическая схема — «светловолосые друзья и рыжие враги», только в данном случае враги — синелицые), при этом и первый, и вторые схематичны настолько, что скулы сводит. Уровень представлений автора об особенностях диверсионной деятельности вполне гармонирует с уровнем литературным.

Откровенно говоря, отбросить книгу в сторону мне мешала только слабая надежда на какой-то нетривиальный конец, но надежда эта не оправдалась. Да, наши победили — сюрприз! Больше ничего интересного не произошло.

Так что упомянутая выше «Стальная Крыса», литературные достоинства которой тоже, мягко говоря, не зашкаливают, по сравнению с романом Рассела смотрится чуть ли не шедевром. Четыре балла от силы такому чтению.

Собственно, мне почти нечего добавить к предыдущим отзывам. Просто хочу выразить своё восхищение книгой любимого моего писателя. Да, одна из лучших известных мне книг о той войне. Не о боевых действиях — а о войне как эпохе в жизни страны и человека. Именно так — хотя война там скорее сопутствующее обстоятельство, фон для действия.

У каждого читателя, вероятно, есть набор книги, которые формируют его представление о той или иной исторической эпохе. Так вот, на предвоенные годы и блокаду Ленинграда я смотрю во многом сквозь прозу Шефнера. Она негромкая, непафосная, и очень пронзительная.

Рассказ основан на крайне неправдоподобных посылках. Жителям Лагаша темнота внушает такой ужас, что они через полчаса сходят с ума. Они что — все спят с открытыми глазами? После очередного светопреставления выживают только дети, слепые и идиоты. А разве не именно они, как самые незащищённые, должны были погибнуть в создавшемся хаосе в первую очередь? Никому ранее не приходило в голову изобрести факел или свечу. То есть жители планеты настолько ленивы и нелюбопытны, что у них никогда не возникало потребности спуститься в пещеру или хотя бы в погреб? Да как они, при таком отсутствии любознательности, дошли до изобретения астрономии? (Здесь было замечание об одной астрономической несуразности, которое я убираю, потому что, как выяснилось, оно, по крайней мере отчасти, на совести переводчика: он перевёл фразу «no spot on the planet escapes the effects» как «на Лагаше не остается ни одного освещенного местечка».) И так далее.

А так как я во все эти несуразности не верю, то рассказ вызывает у меня только недоумение. Это всё прокатило бы для лёгкой юморески — но автор явно серьёзен: недаром же он переделал рассказ в роман.

Что касается «тончайшего исследования человеческой психологии», то тут, я надеюсь, автор одного из предыдущих отзывов пошутил. Это же Азимов, у него все характеры одинаковы, как сардинки в жестянке! Хотя любим мы его, конечно, не за это. В его вещах главные персонажи — логика и идеи, а не люди. Но как раз логика в данном случае и подкачала.

Да, в качестве дебюта молодого автора рассказ, быть может, и неплох. Но до «лучшего в мировой фантастике» ему далеко как до неба.

P.S. Могу допустить, что в позднейшем романе Азимов какие-то ляпы исправил. Но речь сейчас идёт о рассказе. Да и читать роман, чтобы это проверить, я особого желания не имею.