Все мы как-то вот всё привыкли мерить линейкой с тремя делениями. Не будем и сегодня менять традиции, тем более и Бог это любит.
Первое, но не самое главное:
«Фант», как тематическая страница, появилась задолго до 1983 года, который упомянут в вашей статье «Игра в «Фант» (№ 15, 2014) как повод к пропущенному юбилею. Страница «Фант» в «МД» начала выходить в середине 1960-х годов. Точнее – 18 июня 1966 года. Очень бы хотелось ввернуть: «впервые в СССР!» Но, по моим же не проверенным сведениям, первенство все же принадлежит студенческой газете Московского государственного университета. Подчеркну лишь! В университетской газете, а не краевой молодёжной! Чувствуете разницу! Ну да ладно.
Есть и ещё небольшие дополнения к «пропущенному юбилею». Дата рождения Хабаровского городского клуба любителей фантастики «Фант», то есть клуба «живого общения», 13 марта 1976 года. Место рождения – редакция газеты "МД". Выходит, многие юбилейные даты пропущены... и даже полувековую (!) со дня публикации первой в Советском Союзе рецензии на первое опубликованное произведение Аркадия Стругацкого (в соавторстве с Львом Петровым) повесть «Пепел Бикини». Смотри подшивку «МД» за 1956 год от 21 ноября... Слышу возражения, мол, что за датки-юбилятки... Соглашусь, но с оговоркой! Поэтому переходим на второе деление.
Второе, более значительное:
Редакция «МД» в 1976 году «родила» приз «Фант», который целую пятилетку был первым и единственным призом в нашей великой державе, вручаемый за лучшее фантастическое произведение года! Реально первый приз выглядел так – 30-сантиметровая деревянная скульптура под названием «Через тернии – к звёздам». Некое символическое изображение стремления человека к познанию. Его автором был учебный мастер мастерской чеканки Пединститута Борис Глазков. Призы (разные по форме и способу изготовления) читателей «МД» и КЛФ «Фант» в разные годы получили Стругацкие (дважды), Ольга Ларионова, Кир Булычев, Владислав Крапивин.
После принятия решения на уровне руководства Союза писателей СССР в Москве о вручении общероссийской (тогда РСФСР) приза и премии «Аэлита» (апрель 1981 года), приз «Фант» прекратил своё существование.
Мавр сделал своё дело... и "передал" эстафету «Аэлите» "Уральского следопыта". Впрочем, как любили говорить Стругацкие: "Это уже другая история".
Третий — заключительный этап моей оценки вклада «МД» в русскую, и не побоюсь сказать, мировую фантастику. От клуба «Фант», как круги по воде, распространилось клубное движение по всему Дальнему Востоку — Чукотка, Камчатка, Сахалин, Владивосток... Родилось объединение клубов любителей фантастики «Дальневосточное Кольцо». Этим «Кольцом» были организованы и проведены фестивали и научно-практические конференции (сейчас это называют конвентами) в Хабаровске, Южно-Сахалинске и Владивостоке... Родились и совершенно необычные (СССР ещё «стоял» на ногах) объединения поклонников жанра — клуб любителей эротической фантастики, выпускавший фэнзин (любительский журнал) «Лаборатория ЛЭФ» и клуб «КТК» («Килгор Траут Клаб») – для поклонников творчества Курта Воннегута. В нём, по их внутреннему уставу и общеизвестной заповеди «Больше трёх не собираться!», одновременно могло состоять только три члена. Перечислю их поимённо: переводчик Григорий Бланков, журналист Юрий Шмаков и... почётный член, удостоенный этим званием за проявленное свободомыслие, эстрадная певица Алла Пугачёва (это сейчас Аллу Борисовну величают Примадонной или Королевой). Третий член «КТК» до этой публикации вряд ли даже слышал об этом клубе… Но без Воннегута и Неё не существовал бы «Килгор Траут Клаб». По секрету – в середине 1980-х Григорий Бланков привёз из очередной командировки в Японию миниатюрную видеокамеру и приставку к ней… Т-с-ссс. Таких штучек в СССР мало у кого водилось. С первого ряда балкона Музкомедии, накрыв камеру носовым платком, Григорий снял концерт Аллы Борисовны… Т-ссс! Никому! Алла Борисовна, и это было записано на видеокамеру, обращалась в зал с предупреждением: «Во время концерта запрещаю пользоваться фотоаппаратами».
«Я не нарушал запрета Аллы Борисовны, — пожимал плечами Григорий, — я ведь «снимал», а не «фотографировал». Заседания «КТК» непременно начинались с просмотра этого концерта… Т-ссс. Молчок! Я вам ничего не говорил.
И последнее. Мне нечего было бы вам предъявить ни в первом, ни в последующих случаях, если бы не посетил нашу планету человек по имени Юрий Шмаков. В газете «Молодой дальневосточник» он начал работать в 1971 году. Был собкорром по Дальнему Востоку газет «Пионерская правда» (1979–1985) и «Учительская газета» (1985–1989).
В начале 1990-х Юрием Шмаковым было подготовлено и выпущено в Хабаровске пятитомное собрание сочинений Дж. Р. Толкина в переводе В.А. Маториной. Как пятитомник автора "Властелина" — впервые на русском! (некоторые утверждают: "Одновременно с переводом третьего тома в "Северо-Западе". Пусть «одновременно» – с нас дальневосточников ведь не убудет). Тем не менее, Юрий Дмитриевич Шмаков в 1993 году за это деяние был принят в члены Английского Толкинского общества (The Tolkien Society). Издание породило на Дальнем Востоке и в Сибири мощное движение толкинистов, волны которого распространились на запад. Во всесоюзных «Хоббитских игрищах» 1991 года в Красноярске образ Гендальфа, одного из центральных персонажей легендариума Толкина, воплощал наш человек из города Амурска — Павел Ваулин...
«Такие вот дела», сказал бы Куртец, так называли промеж себя члены «КТК» американского писателя Курта Воннегута.
Дела, между прочим, добрые!
Виктор Буря, член клубов любителей фантастики «Фант» (Хабаровск) и «Апекс» (Комсомольск-на-Амуре)
В качестве комментария к фотографии, опубликованной в этом номере "Молодого дальневосточика".
Авторство фото — К. Гаренских. Фотография "Кир Булычев с призом "Фант" в другом ракурсе с другого негатива той же плёнки (снимок кадрирован: без Ю. Шмакова) впервые опубликована в заметке "Приз "Фант" вручен!" — "Молодой дальневосточник" 6 января 1980 г. (№ 5), с. 2-3.
Фрагмент статьи Ю. Шмакова: Вампитер нашего карраса. Хабаровскому клубу любителей фантастики «Фант» – 20 лет".
"Юрий Шмаков ...Помню, вручал я приз Киру Булычёву, сели мы за какой-то столик чуть ли не посредине какого-то коридора в институте, где Игорь Всеволодович Можейко работал, и он, то есть Кир Булычёв, хватал всех проходящих сотрудников за руки и говорил: «Вот ты тут ходишь, а мне ребята из Хабаровска приз привезли! Из Хабаровска!!!».
В 1979 году Кир Булычёв встретится с нашей фэншей Олей Гюбиевой в Кракове, на 5-м Общепольском конвенте, и снова поразится: «Деточка! Ты из Хабаровска?!» Но сначала в 1978-м в Польшу слетал-съездил Володя Рябунский на 4-й Конвент, в Лодзь.
Владимир Рябунский: «Всё было очень здорово, празднично. Дискуссии, просмотры фильмов, вечеринки. Мне целых трёх переводчиц дали, поскольку ждали хотя бы трёх советских фэнов, а я был единственным».
Три гостя из СССР приехали на следующий конвент в Краков: москвичи Кир Булычёв и Белла Клюева, и наша «деточка» Оля – ещё школьница. Но праздника не получилось: в Польше уже заявила о себе «Солидарность», которую активно поддерживал Союз студентов – организатор конвентов".
Источник: Юрий Шмаков // «Молодой дальневосточник» (Хабаровск), – 1996. – № 11, 16–23 марта. С. 6.
Прошёл год без Юрия Дмитриевича Шмакова (материал был написан в 2009 году – в годовщину смерти Ю.Д. Шмакова). Теперь все года будут без него.
Мы были знакомы, и как мне казалось, подружились… Почему «казалось»? Прочтёте написанное – поймете. Мы познакомились в 1977 или 1978 году через посредника – Александра Громыко, который, будучи студентом железнодорожного вуза в Хабаровске, посещал клуб любителей фантастики «Фант», а после распределения в Комсомольск-на-Амуре привёз идею Шмакова о создании нового КЛФ в Городе Юности.
КЛФ «Фант» был задуман коллегами Юрия Дмитриевича, молодыми журналистами, приехавшими в Хабаровск с Урала, но выстроен и выведен на всесоюзную орбиту – Шмаковым. Сначала клуб существовал как газетная страничка в молодежке, а потом стал «живым» – встречи, общение… Это было в середине 1970-х годов. Я в то время работал «начальником лозунгового хозяйства», если проще и понятнее – художником-оформителем в управлении Комсомольского отделения Дальневосточной железной дороги. Сотрудничал с «Молодым дальневосточником», рисовал карикатуры, комиксы. А когда создали в Комсомольске клуб любителей фантастики «Апекс», общение с фэнами из «Фанта» стало теснее.
Вместе организовали и провели фестиваль фантастики (1983), семинар НФ писателей, создали «Дальневосточное кольцо КЛФ» – Владивосток, Сахалин, Камчатка. В 1990 году Юрий Дмитриевич пригласил меня на работу в новое хабаровское издательство «Амур», чтобы выпускать вместе с ним Альманах фантастики для детей и взрослых «Мир чудес», издавать фантастические книги, написанные детьми и взрослыми... Впрочем, пусть об этом расскажут другие участники тех событий.
Из интервью переводчицы произведений Дж. Р.Р. Толкина Валерии Александровны Маториной (В.А.М.). 2003 год:
Вопрос: Как Вам удалось найти издателей?
Ответ: Я их не искала. Переводила для друзей и для себя. События складывались, связывались, развивались будто сами собой… Председатель Горловского клуба любителей фантастики Виктор Черник* получил письмо от товарища по «Аэлите» Юрия Шмакова: в Хабаровске родилось новое издательство «Амур», хотят начать с хорошей книги... Шмаков попросил рукопись... сообщили мне, и произошло чудо... Но, и у печатников бывают проблемы, мы это в шутку называли «козни Сарумана». Даже пожар в издательстве был. Поднятый по звонку в три часа ночи редактор бежал через весь Хабаровск, приговаривая, как молитву: «Рукописи не горят, рукописи не горят...» Разложенный на столах оригинал-макет, к счастью, уцелел, его лишь засыпало пеплом. Сгорела соседняя комната. Мне прислали на память об этом эскиз обложки в туши с сильным запахом гари. «Амурское» пятикнижие в мягких обложках выходило с 1990 по 1992 год. Я была счастлива. Хабаровчанам удалось сделать все, что они тогда могли, остальное от них не зависело. Набирали на линотипе, латинского шрифта не было, были проблемы с бумагой и типографиями. Приложения пришлось сократить, словарь исключить. Работать с редакторами я не могла из-за расстояния и плохой почтовой связи (компьютерами в то время так широко не пользовались). Во всем этом есть еще одно чудо – нас связала крепкая дружба, и без... моего «первопечатника» Шмакова из Хабаровска... я себя уже не мыслю, хоть мы и реже теперь пишем друг другу».
Виктор Буря: Пятикнижие "Властелин Колец" под редакцией Юрия Шмакова разлетелось по всей нашей тогда еще советской стране. Заинтересовались им и на родине автора – Англии. Потому что это было первое русское издание полного перевода Летописей. Благодаря рекомендациям сына Джона Р.Р. Толкина Кристофера, который, к тому же, организовал сбор средств оплату годового членского взноса, а это несколько десятков фунтов стерлингов, Юрий Шмаков был принят в члены английского Толкиновского общества. Однажды я держал в руках эту элегантную именную карточку члена английского общества имени профессора Дж. Р.Р. Толкина.
Юрий Шмаков. Фрагмент очерка «Рандеву с Чёртом», ж-л «Родное Приамурье» (Хабаровск), № 3, 2006 год:
«...На Сукпай мы пошли вшестером – на двух плотах. Каждый поворот открывал что-то новое: синий от елей склон хребта, красная от ягод роща рябин, сверкающий водопад... Мы ещё пытались сопротивляться – остановившись на ночёвку где-нибудь на косе, сварив уху и нажарив хариусов и ленков, орали у костра песни про «перекаты да перекаты, послать бы их по адресу» или там «ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету», и было весело, но потом...
На третий день мы увидели Скалу. Она возвышалась на правом берегу и была совсем не такой, как другие. Потому что в ней была Дверь. Отшлифованная, словно черное зеркало, с черной буквой «М» над красным арочным окоемом. И шутить насчёт «Метро» или «М» и «Ж» как-то не хотелось. Может быть, «Мория»?
...На вопрос анкеты о любимом писателе я обычно отвечал так: «У меня их несколько, в том числе – Джон Рональд Роэл Толкин». Впервые я прочел «Властелина Колец» лет пятнадцать назад. Это сейчас «Властелина» знают все – фильм посмотрели, книги в любом книжном магазине можно купить. А тогда о Толкине и «Властелине» в нашей стране знал лишь узкий круг любителей фантастики. Но по клубам любителей фантастики ходили самопальные переводы. Вот такая папка с машинописными листами и мне в руки попала. И «Властелин» сразил меня наповал. Я считаю, что это великая книга. Лучшая из написанных в XX веке. Она обладает удивительной приложимостью к нашей личной реальности. И Сукпай подтвердил это.
Вот цитата из «Братства Кольца». «...За мертвой водой высились огромные отвесные утёсы. Никаких ворот в них не было. Фродо не увидел даже трещин. Гладкие стены еще отсвечивали в закатном солнце.
– Это Морийская Стена, – сказал Гэндальф. – Некогда в ней открывались Ворота, которые назывались Эльфийскими... Гэндальф подошёл к стене вплотную и стал водить по гладкому камню, беззвучно шевеля губами.
Потом отступил и обратился к спутникам:
– Смотрите.
Вверху, там, куда Гэндальф едва дотягивался пальцами, выгнулась арка с прихотливыми эльфийскими рунами.
– Что здесь написано? – спросил Фродо.
Это древнеэльфийский язык. «Ворота Дарина Повелителя Мории. Говори друг войди». Ясно, что эти двери открывает заклинание».
Читатели «Властелина» знают, что нужно сказать одно слово – «друг». Мы это слово тоже произнесли, но Дверь, понятно, не открылась. Может быть, надо было не по-эльфийски и не по-русски заклинать, а по-удэгейски, поскольку Сукпай со всеми его тайнами – удэгейская река ...Мы простились со Скалой и пошли вниз с ощущением, что прикоснулись к какой-то тайне.
Толкин предупреждал: «Вопросы задавать опасно, ибо ворота могут захлопнуться, а ключи пропадут»…
Виктор Буря: Сказать, что беда пришла нежданно, нельзя. Когда мы увидели, что на пути наших плотов у крутого поворота реки замаячили перекаты, то приняли решение подстраховаться. Резко свернули к берегу, вытащили из воды плоты. Долли, шустрая рыжая кокерша Шмакова, лишившись привязи и обретя свободу, тут же начала нарезать круги по берегу. Она – седьмой член сплава на плотах по Сукпаю, вечно тормозила процесс отплытия. Только отчалим, она прыгает в воду, и плывет к берегу. Или, еще хуже, вытворяет тоже самое, когда мы на скорости лихо минуем, почти касаясь берега, какой-нибудь поворот… Отсюда – вынужденные остановки, пешие возвращения…
Было начало второй половины солнечного, не по-осеннему теплого дня. Километраж сплава заканчивался, если укладывать его во временные рамки – часа через три, от силы – четыре. Как-то не умно было отворачиваться от гостеприимного радушия удачной осени. И мы, приближаясь пешком к месту переката, решили так – преодолеем, сделаем привал с ночевкой. Одну, из двух оставшихся, прикончим вечерком у костра, вторую – завтра в поселке на квартире у одного «весьма и весьма интересного человека». Именно так представил своего знакомца в поселке Сукпай Шмаков. Понятно, что одной для такой встречи не хватит, но, поселок – не тайга, купить можно...
Первый плот, прижавшись почти к берегу, обошел завал, изогнулся на полуметровом водопаде, на секунду пропал из видимости, скользнул за поворот реки и исчез за деревьями, унося с собою восторженные крики команды. Теперь настала наша очередь. Уселись по местам. Еще раз проговорили, кто что делает. Шмаков – капитан плота, управляет рулевым веслом, мы по бортам, вновь привязанная к плоту Долли, выглядывает между болотных сапог хозяина. Вошли в основной поток воды, скорость движения плота заметно стала возрастать... И нас начало крутить... Капитан командует: «Табань! Вправо! Стоп! Влево!..» Сам веслом рулевым пособляет нам… Но, поздно…
Наш плот налетел на притопленный ствол огромной сосны в завале, остатки ветвей которой вода успела превратить в наконечники копий. Лишившись воздуха, плот тут же опрокинулся... Первое, что я осознал – моих сил не хватит выбраться на ствол, а висеть по плечи в воде спиной к бурному потоку тоже долго не смогу... Поднырнул под ствол... Почувствовал коленями подводные камни... Выбрался на берег... Обернулся... Плота на сосне нет… Вижу напарника: «Где Юра? Где плот?» Отвечает: «Плот сорвало и унесло по течению...».
Бежим за поворот реки, продираясь сквозь кусты... На противоположном берегу, метрах в ста, видим сплавщиков с удачливого плота. Кричим им: «Юру не видели?» Они, не отзываясь нам, вдруг, рванули за уносящимся по реке бесформенным оранжево-красным комом... Мы ринулись параллельным курсом… Далеко бежать не дал нам коренной берег реки – уперлись в скалу. Ринулись в воду, сбиваемые течением перебрались на противоположный берег. И побежали, соревнуясь с течением реки... Через несколько минут, изрядно запыхавшись, видим спину одного из наших... Догоняем... Обернулся… Это же Юра Шмаков! Слава тебе Господи! Он еле передвигается в залитых водой болотниках, но, цепляясь за ветки, спотыкаясь о большие валуны, продолжает двигаться за унесенным течением плотом. Слышим, казнит себя: «Зачем я тебя привязал!? Ты бы сама бы выплыла!..» Потом...
Потом Юра попросил нас оставить его одного. Взял на руки бездыханную Долли, завернутую в куртку хозяина, и пошёл к лесу.
Мы, уже впятером, с промокшими рюкзаками и с лохмотьями плота двинулись к уцелевшему плавсредству. Развели костёр. Разобрали рюкзаки, развесили одежду, расстелили для просушки промокшую палатку, раскрыли упаковки искупавшиеся пачки сигарет, повытряхивали воду из фотоаппаратов...
Уже смеркалось, когда пришёл Юра. Его колотило. А он, извиняясь, попросил: «Мои промокли. У кого есть сигаретка…»
Пока одни меняли ему одежду на сухую, надевали сухие свитера и рубашки, закутывали в куртки; другие установили сухую палатку, сгоношили обед, достали бутылку водки, открыли консервы, нарезали хлеб... Чтобы скорее согреться, предложили Юре выпить сразу целый стакан, и, затем, лечь спать.
Выпили молча, не чокаясь. Протянули Юре закуску. Отмахнувшись от неё рукой, закурил. Вторую бутылку разлили поровну. И опять Юра закусывал сигаретой. Разговора не получалось…
– Есть рубль? – этот вопрос Юра задал мне.
– Зачем? – не понял я. Почти ночь, берег таёжной реки, до посёлка часа три спускаться на плоту. Переспросил его: – Тебе сейчас надо?
– Да.
Я разыскал на ветках сохнущую куртку, там были карманы с замками, в них деньги, ключи от дома.
– Вот, – протянул ему комок сырых денег.
– А рубля нет?
Еще раз вернулся к куртке. Выгреб монеты из кармана, в свете пламени разложил их на ладони, хотел пересыпать Юре, но, вижу – не удержит. Руки не слушались его. Перехватил настороженный взгляд парней на Юру. Они только сейчас стали прислушиваться к нашему разговору. Да, захмелел, но ведь не пьяный… Наверное, из-за Долли…
– Мне нужен только один рубль, – слегка выделив из фразы слово «один», сказал Юра и нагнулся к костру за головешкой. Сверкнувшие капельки воды, будем думать, что именно воды с невысохших волос, превращались в пар у кончика сигареты, тыкавшегося в огненную головешку. Прикурив, Юра выпрямился. Не выпуская сигареты изо рта, сооружая из дыма занавеску для лица, повернулся ко мне. На его бледном лице терялась белизна трясущейся в губах сигареты.
– Один, так один. – Я вложил ему в ладонь монету.
Он кивнул, теперь, мол, всё правильно, и, слегка пошатываясь, пошёл к реке.
– Юра! – в унисон загудели у костра, – Ты куда! Темно уже!
– Я сейчас. Я сам. Я быстро…
…Шли годы. При встречах, я никогда не заговаривал с Юрием Дмитриевичем про тот сплав. Даже когда попадалась на глаза фотография, из тех, что всегда в большом количестве висели у него над рабочим столом; на ней они были вместе с кокершей Долли. А тот рубль… ну и что? Люди, прощаясь навсегда, тоже бросают в могилу монеты…
А ведь, ничегошеньки я не понял тогда. Да и вообще не знал, оказывается, я Юру... Так, знакомцем хабаровским был у него… Впрочем, прочтите рассказ Юрия Шмакова, написанный и опубликованный еще в 1973 году, за три десятка лет до случая на Сукпае. Совсем недавно я и сам прочёл его вновь (читал же все «Фанты» когда-то!). И сделал грустное открытие для себя. Знаком был с Юрием двадцать с лишним лет, из них совместно трудились пять лет, а понял что не знал его, прожив без него всего лишь год. Все эти хаджикоки и феди, леди из техасов, титипули, хельдигарды и хабаровские хоббиты в полном составе – это ведь лучики Юриной души, удары его сердца, шаги его жизни, а не какая-то профессиональная обязанность... Не по должности он щедро делился открытием новых миров, своими свежими ощущениями… Но! это очень важно, реально его щедрая доброта доставалось только тем, у кого в сердце уже поселился, пусть пока маленький, тёплый комочек очень чувствительный к слову «ДРУГ»…
Юрий ШМАКОВ
ЭХ ТЫ, ФЕДЯ!
Рассказ с преувеличениями
В школу Федя бежал вприпрыжку, и весёлое рыжее солнце провожало его до дверей. Сел Федя на своё место рядом с Колягой – ни врагом, ни другом, сказал:
– А я вчера ракету построил.
– А мне отец велик обещал, – похвалился в ответ Коляга. – Это тебе не ракета. Велик! Настоящий!
И на всякий случай хлопнул Федю линейкой по макушке.
Тут учительница вошла, Алевтина Павловна, стала диктанты раздавать. И этот хорошо написал, и тот, и Самохин, если постарается, может же написать, и Петрова, чувствуется, поработала.
Федина тетрадка – самая нижняя. Значит, ругать его будут.
– Один Сергеев меня огорчает, – Алевтина Павловна даже головой покачала и губы поджала, так Сергеев её огорчил. – Ошибка на ошибке, почерк как курица лапой. Может, ты учиться не хочешь, Сергеев? Так и скажи.
А Сергеев – это Федя. Молчит Федя. Разве можно такое сказать? Нельзя, никак нельзя.
– Эх, Сергеев, Сергеев, – вздохнула Алевтина Павловна. – Садись уж. С тобой говорить как об стенку горохом...
Дождался Федя звонка, в раздевалку скорее, в уголке затаился, а как затихло всюду, пальтишко натянул и за дверь...
Солнышка нет уже, не дождалось. Зато стоит во дворе шестиклассник Скипа, урок прогуливает, скучает. Хотел Федя обойти Скипу – да не обойдёшь. Федя влево – Скипа влево. Федя вправо – и Скипа вправо. Улыбается Скипа.
– Встань, – говорит, – передо мной как лист перед травой.
Встал Федя.
– Как звать? – спросил Скипа и щёлкнул Федю по носу.
– Федя, – ответил Федя.
– Федя? – Скипины брови удивлённо полезли вверх. Стукнул Скипа по фединому портфелю, выпал наземь портфель из слабых фединых рук. Зафутболил его Скипа далеко-далеко: в лужу упал портфель, поплыли по ней синие тетрадки льдинками.
Засмеялся Скипа, крутанул Федю за нос, – эх ты, Фе-едя! – и пошёл за угол курить. Веселее стало Скипе урок прогуливать. Федя тетрадки собрал, грязные, мокрые, по улице поплёлся. Холодно Феде и грустно, и нос болит.
Возле булочной к Феде собака пристала, маленькая и рыжая. То ли печальная, то ли весёлая – не поймёшь. Хвостом виляет, а глаза жалобные. Обрадовался Федя собаке. И имя сразу придумалось – Лёшка. У подъезда оставил Лёшку, домой пошёл. Никогда бы в такую рань не вернулся, да надо покормить Лёшку.
Дома мать заругалась сразу – почему рано, опять из школы сбежал... Двойку, небось, получил, где дневник? А тетрадки? Это что у тебя за тетрадки, что за наказание… Ну всё, кончилось моё терпение, всё отцу расскажу, он тебе пропишет, всё равно по-человечески не понимаешь, назло делаешь... Куда пошёл?
– На двор.
– Никаких дворов! Вот деньги возьми, сходи за хлебом и чаем, чай грузинский спроси и не шляйся нигде, а потом будешь дома сидеть, учить, и в кого ты такой, уроки не учишь, дома не помогаешь!
«Помогаю», – подумал Федя, но спорить не стал: Лёшка внизу дожидается.
Вышел во двор – нет Лёшки. Одна маленькая Люська сама с собой в мячик играет.
– Не видела тут собаку рыжую?
– Видела, – отвечает Люська. Мячик её тум-тум об асфальт. – Её дяденька вон туда понёс. А она плакала.
Пулей помчался Федя туда, куда Люська показала. Так и есть – стоит собачий фургон, и дядька возле него курит. В сапогах, в ватнике, бородатый, и кепка на самые глаза надвинута. К такому и подойти страшно. Подошёл Федя.
– Дяденька, вы собаку поймали рыжую такую, а она моя.
Посмотрел дядька на Федю из-под кепки – обмер Федя.
Какая там собака, сейчас он и Федю в ящик. И не убежишь – ноги отнялись.
– Дя-а-денька... рыжая такая... Лёшка...
– Они у меня все рыжые... хры-хры-хры... – страшно засмеялся дядька, посмотрел на сумку (отберёт сейчас!) и спросил:
– Рупь есть?
– Есть, дяденька, есть! – Федя рубль из кармана выдернул и ноги ожили. Вот!
Исчез рубль, со скрежетом почесал дядька бородатую щёку.
– Как же я тебе искать её буду?
Приоткрыл крышку, а там – стон и плач собачьи, тоска и горе смертное в блестящих глазах, стало Федино сердце огромным, под горло поступило, ни вздохнуть, ни закричать, ни заплакать...
Пусть будет сто рублей, молил Федя, пусть рубль в сто рублей превратится, сделайте так, неведомо кого просил, – слушаться буду, ракету отдам, сделайте так, сделайте!!!
Да кто же сделает! Не бывает чудес на свете! Никогда рубль сторублёвкой не обернётся... А душегуб тем временем пошарил во тьме и лае. Лёшку вытащил – эта, что ли?
Кивнул Федя, получил из рук палача помилованного Лёшку, лизнул его Лёшка в лицо, и сердце упало и сделалось маленьким-маленьким, и зарыдал Федя, и пошёл прочь от собачьей неволи. Шёл он по двору, по лужам и грязи, уткнувшись в тёплую Лёшкину шерсть, поднялся по лестнице, открыл скрипучую чердачную дверь, влез в ракету, задраил люк, Лёшку на коленях устроил и нажал кнопку старта... Через слуховое окно в тёмное небо умчалась ракета, рассыпая миллионы огненных брызг, унося солнечно-рыжий смех в бесконечную звёздную даль, в просторы Великого Космоса.
Конечно, чудес на свете не бывает, и никому не превратить рубль в сто, но летать на ракетах маленькие могут не хуже взрослых. Тем более что Федя построил НАСТОЯЩУЮ ракету...
Опубликовано:
1. Буря В. СКАЖИ СЛОВО «ДРУГ»... // «Хабаровский экспресс», 2009, № 4, 21-28 янв. С. 1, 23.
2. Буря В. СКАЖИ СЛОВО «ДРУГ»... Произведение входит в: — Журнал «Печатный двор. Дальний Восток России №9 2009» См.: http://fantlab.ru/work472463
Оргкомитет Первого дальневосточного фестиваля фантастики. Слева направо: Алексей Турлов, Владимир Тихомиров, Виктор Буря, Юрий Шмаков (председатель), Анатолий Тачков, Владимир Передков (отвернулся от объектива). 1987 год. Из архива В. Бури. Публикуется впервые
Юрий Шмаков. В коллаже использована иллюстрация А. Бутеева к «Властелину Колец» Дж. Р.Р. Толкина. Из архива В. Бури. Публикуется впервые
Юрий Шмаков у «Ворот Мории» — скала на реке Сукпай.
Координатор (Ю. Шмаков) и Фантовед (В. Буря) с персонажами альманаха Дракошей, Инопланетяниным и Кокершой. Рисунок-заставка В. Бури из альманаха «Мир чудес», 1991 год
*У горловского КЛФ «Контакт» было три координатора, председатель был только на время проверок 1984-го года. Но некоторые члены клуба и официальные лица предпочитали употребление слова «председатель. Прим. vchernik
<…> Вначале было слово – страничка для любителей фантастики в «Молодом дальневосточнике» под названием «Фант». Мы печатали там собственные рассказы и переводы, статьи о писателях-фантастах, комиксы. Компания уже была, но ещё не осознавала себя «каррасом» – пока не случилась встреча с Писателем.
...В 1974 [1975 — visto] году в Хабаровск на какую-то там декаду советской литературы приехала очередная окололитературная бригада, а в её составе – Аркадий Стругацкий! Мы в редакции зачитывались книгами АБС и упустить свой шанс просто не могли! И вот меня и моего товарища уполномочили пригласить Стругацкого в «МД» [«Молодой дальневосточник»] на чашечку чая. Но сначала мы сложили имевшиеся в наличии рублишки, вручили их двум легконогим репортёрам, усадили их у телефона – ждать звонка. А я, значит, если А.С. согласится к нам прийти, должен выведать у него, какие напитки он предпочитает, и сказать по телефону кодовое слово: чай или кофе. Ну, а дальше уже дело гонцов.
И вот мы в гостинице «Дальний Восток». А.С. и его друг Марат [правильно — Мариан] сидят у себя в номере и беседуют – наверное, о судьбах советской фантастики или о проблеме контактов с внеземными цивилизациями. На приглашение наше А.С. охотно отозвался, и пока он надевал свитер, я тихо спросил у Марата: «А что предпочитает Аркадий Натанович – водку или коньяк?». «Всё», – ответил Марат. Надо ли говорить, что к нашему приходу сдвинутые столы были аккуратно застелены свежими «эмдэшками», и всё, что полагалось, на них стояло.
Мы просидели в прокуренном кабинете часов шесть и говорили обо всём, что нас по-настоящему волновало, и тогда я услышал от него слова, запомнившиеся навсегда: «Думайте, ребятки, сами, я не отвечу на ваши вопросы». Тогда, после разговора с А.С., «ответы» как-то и не нужны стали. Подобное чувство через несколько лет испытал и наш «фантовец» Владимир Рябунский, которого московские фэны сводили на посиделки с А.С. в «писательский» ресторан...
Ну, а потом было дело. Мы дали в молодёжке объявление об открытии клуба... не ведая, что творим. И сотворили каррас.
Юрий Шмаков. ВАМПИТЕР НАШЕГО КАРРАСА. (Хабаровскому клубу любителей фантастики «Фант» – 20 лет) // «Молодой дальневосточник», – 1996. –16–23 марта (№ 11). – С. 6.
Аркадий Натанович в редакции газеты «Молодой дальневосточник». Хабаровск, 1975 год.
На левом снимке: Александр Урванцев, Мариан Николаевич Ткачёв друг Стругацкого, вьетнамист из МГУ, Аркадий Натанович Стругацкий, Сергей Корниенко, Юрий Лепский, Владимир Ковтун; сидят: Владимир Дубков, Игорь Литвиненко. Поездка А.Н. Стругацкого с М.Н. Ткачёвым по Дальнему Востоку (Хабаровск-Владивосток-Петропавловск-Камчатский) состоялась с 16 ноября по 9 декабря 1975 года. (Фото Ю. Шмакова из архива А. Урванцева).
На правом снимке: те же персонажи за исключением крайнего слева: это Юрий Шмаков. Соответственно авторство фотографии переходит к Александру Урванцеву.
ТЕСТ НА ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ
Заметки о спектакле Хабаровского ТЮЗа «Малыш»
В одной из ранних повестей («Далёкая Радуга», 1963 г.) писатели-фантасты А. и Б. Стругацкие поставили «эксперимент». На маленькой планете, где живут и работают физики Земли, возникает некая Волна, уничтожающая всё на своём пути. Звездолёт для эвакуации только один, герои повести должны решить, кого же спасать – ученых или детей? Позицию «физиков» выражает учёный Ламондуа: «Слишком часто разуму и логике мешает наше чисто эмоциональное «хочу» и «не хочу», «нравится» и «не нравится». Но существует объективный закон, движущий человеческое общество. Он не зависит от наших эмоций. И он гласит: человечество должно познавать...». «Лирик» Горбовский отвечает так: «Товарищ Ламондуа предлагает вам решать. Но, понимаете ли, решать, собственно, нечего. Все уже решено. Ясли и матери с новорождёнными уже на звездолёте. Остальные ребятишки грузятся сейчас».
В споре между Разумом и Чувством победило Чувство, да иначе и быть не могло. Коммунары XXII века, о которых пишут Стругацкие, живут по высоким нравственным принципам, и проблема выбора «ученые или дети» может обсуждаться теоретически, практически же решение всегда будет однозначным – «дети». Разумное должно быть человечным, человечное – разумным, утверждают писатели.
Через восемь лет, на новом витке своего творчества, Стругацкие вернулись к этой проблеме – в «Малыше», сузив круг персонажей до пяти, усложнив задачу выбора.
Четверо землян прилетают на необитаемую (как они полагают) планету и встречаются там с Малышом – сыном погибших звездолётчиков. Выясняется, что спасла и вырастила Малыша фантастическая «свернувшаяся цивилизация», замкнутая на самой себе. Контакт с землянами грозит для этой цивилизации серьёзными потрясениями. Как же быть: искать контакт или немедленно улетать с планеты? И что делать с Малышом?
Таков исходный материал повести «Малыш», послуживший основой для «поэтической драмы» Л. Даниловой, поставленной на сцене Хабаровского ТЮЗа.
Возможны три варианта прочтения театром «Малыша».
История «космического Маугли» – впечатляющая, фантастическая, где опорные точки – загадки: кто такой Малыш, почему он уцелел, кто его спасители? Образы землян в этом варианте будут нести чисто вспомогательные функции: постановка вопросов и поиск ответов на них.
Рассказ о жестко поставленной проблеме выбора – здесь нервом спектакля будет конфликт между Разумом и Чувством, а образ Малыша лишь объект, дающий повод для конфликта, и, наконец, совмещение, сплав обоих вариантов – что, собственно, сделано в повести Стругацких.
Какой бы путь ни избрал режиссёр А. Павленко, центральной фигурой спектакля, безусловно, стал Малыш в исполнении А. Зориной. Вот его первое явление землянам – на фоне безжизненного, «инопланетного» пейзажа (отмечу, кстати, точное и необычное, «фантастическое» оформление художника С. Досекина) двигается маленькая, изломанная фигурка – словно часть этого пейзажа, вдруг ожившая. Зритель ещё не знает, кто это, что будет дальше (если, конечно, он не читал повести Стругацких), но ощущение какого-то трагизма уже входит в него, чтобы не оставлять до конца спектакля.
Альбина Зорина играет Малыша потрясающе достоверно (если можно говорить о достоверности фантастического образа). Рисунок роли настолько сложный, настолько насыщен мгновенными изменениями, что описать все нюансы просто невозможно – это надо видеть. Пластика А. Зориной меняется в зависимости от обстоятельств: вот Малыш вне корабля, и его «нечеловеческие» жесты кажутся естественными, он «дома». В рубке звездолёта Малыш иной, настороженный, готовый к мгновенному бегству. Знакомство с землянами продолжается, Малыш проникается доверием к ним, и движения его становятся более плавными, дающими ощущение, что и здесь – часть его «дома», но миг – и снова Малыш – «чужак»... Даже по отношению к каждому из четырёх землян у Малыша разная форма пластического «общения» – в зависимости от его сиюминутного ощущения «партнёра по контакту».
Но, кроме выразительного и гибкого поведения Малыша в различных внешних ситуациях, А. Зорина решает и более сложную задачу – языком пластики показывает внутреннюю трагедию Малыша, раздирающую его душу двойственность: он полюбил землян, он хочет быть с ними, выйти из круга одиночества, в котором он жил на планете, и он знает, что это невозможно, что, уйдя к землянам, он причинит непоправимый вред спасшей его цивилизации. «Мне плохо, а сейчас ещё хуже. Скажи ему, чтоб он думал скорее. Я разорвусь пополам, если он быстро не придумает. У меня внутри все болит», – заклинает Малыш. Актриса сумела показать и это, почти невозможное – внутреннюю боль Малыша, разрывающую его.
Роль Малыша в исполнении Альбины Зориной – на мой взгляд, одна из интереснейших и впечатляющих актёрских работ нынешнего театрального сезона.
Да, а что же наши земляне? В сравнении с Малышом они, безусловно, проигрывают. Конечно, можно предложить такое объяснение: Малыш – образ фантастический, привлекающий внимание зрителей заложенной в него необычностью. У актёров, играющих космонавтов, просто меньше фактуры для создания ярких сценических образов, это обычные люди в одинаковых форменных, костюмах...
Но, думается, в образах землян для актеров заложена возможность встать «вровень» с Малышом Л. Зориной – если идти в работе над этими образами от характеров, попытаться представить себе (и сыграть!) наших гипотетических потомков из XXII века с их сложной душевной структурой, высокими нравственными качествами, гуманистическими идеалами.
Что же получилось в спектакле? По сути дела, показан конфликт между Геннадием Комовым (я видел его в исполнении Г. Григорьева) а Майей Глумовой (Е. Лыткина). Комов – персонифицированный Разум, он предлагает использовать Малыша в качестве посредника между землянами и аборигенами, не беря в расчёт самого Малыша, его судьбу. То самое: «человечество должно познавать...» Глумова жалеет Малыша и срывает «эксперимент» Комова. Как и в «Далёкой Радуге», побеждает Чувство. Два остальных землянина – командир корабля Вандерхузе (В. Громовиков) и радист Попов (Р. Исьянов), если так можно выразиться, нейтральны: им и Малыша жалко, и доводы Комова об исключительной возможности контакта понятны.
Земляне очень схематичны, для каждого достаточно одного эпитета: юношески непосредственный Попов, добродушный Вандерхузе, эксцентричная Глумова, прямолинейный Комов. Внешние характеристики – но не характеры. Герои отчаянно жестикулируют, мечутся по сцене, решают эту пресловутую проблему выбора, а мы, зрители, ждём очередного появления Малыша...
Я прочёл пьесу Л. Даниловой и увидел, что всё это есть в ней – схемы вместо характеров, отсутствие исторического и социального воображения (право же, трудно согласиться с Л. Даниловой, что наши потомки – коммунары XXII века будут такими примитивными неврастениками). Но ведь, кроме пьесы Л. Даниловой, есть ещё собственно творчество братьев Стругацких, на протяжении тридцати лет последовательно создающих картину будущего. И Комов для писателей – не эпизодическая фигура, как Ламондуа в «Далёкой Радуге», а один из любимых героев, сложный, противоречивый, в чем-то порой опережающий своих коллег, лидер подростков в «Полдне, XXII век», выросший до одного из руководителей объединенного мирового сообщества («Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер»). Какой уж там «фанатик абстрактных идей»! И чувство высокого гуманизма присуще Комову в не меньшей степени, чем остальным землянам, – ведь и на планету Таумата (так она названа в пьесе) Комов и его товарищи прибыли с гуманной целью: подготовить данные о возможности переселения сюда жителей планеты Панты, которым угрожает гибель. Спасение целой расы – и игнорирование судьбы Малыша, который является своеобразной, цивилизацией в единственном числе. Как-то это не совмещается. Малыш оказался между молотом и наковальней? Но человечество – не молот. Оно сделает всё возможное для спасения даже одного ребёнка, использует для этого все фантастические возможности XXII века...
Признаюсь, очень удивил меня финал спектакля (и пьесы). Чувство в лице Майи победило, земляне улетают, оставляя Малыша и аборигенов в покое. Но выход ли это для Малыша? Не будет ли он по-прежнему «разрываться» надвое от мучительной боли и тоски по своим земным собратьям? Не жестоко ли это – бросить его? И как дальше жить землянам – с памятью об оставленном Малыше? И если цель гуманного поступка Майи именно такова, то так ли уж он гуманен?
В повести Стругацких финал иной. Земляне улетают с планеты и остаются на орбите, и каждый день ведёт Стас Попов разговоры по видеосвязи, и даже деда Малыша нашли, и он тоже разговаривает с внуком, а лучшие умы человечества в это время бьются над решением проблемы: как сделать Малыша счастливым?
Но главное – Малыш не одинок. Люди не бросили его. И в этом высокий пафос, сильный нравственный заряд повести Стругацких.
Опустив такой финал, автор пьесы Л. Данилова вольно или невольно сместила критерии, и люди будущего оказались не соответствующими нашим сегодняшним (что уж говорить о XXII веке!) нравственным нормам. Так чему же научат они юных зрителей, к каким вершинам разума и духа позовут?
Однако я не могу назвать спектакль «Малыш» явной неудачей театра юного зрителя, потому что есть Малыш – сыгранный Альбиной Зориной на равном с творчеством Стругацких художественном уровне, говорящий со зрителем о высших человеческих ценностях, без которых нельзя жить человеку ни сегодня, ни в будущем, – о добре, сострадании, любви.
Юрий Шмаков. «Тихоокеанская звезда» (г. Хабаровск), 21 февраля 1986 г. (№ 43).
облако тэгов
