Основная цель данной статьи — дать возможность увидеть в высоком разрешении издательские марки, прикреплённые в мелкомасштабных изображениях в статьях Госиздат РСФСР, ГИХЛ, Гослитиздат.
===============
— Государственное издательство РСФСР, 1921 год. Три варианта одной марки.
==============
— Государственное издательство, Петроград, 1922 г.
==============
— ГИЗ (Государственное издательство), Москва, 1924 г. Фрагмент обложки.
==============
— ОГИЗ (Объединенное государственное издательство), 1931 г. Композиция эмблемы и начертание букв слегка изменились по сравнению с маркой 1924 г.
Все вышеприведённые иллюстрации — с сайта Е.В.Комиссарова Славянские книжные коллекции.
==============
==============
Дополнение:
— Марка Ленинградского отделения Государственного издательства.
==============
— Гос.издаты союзных республик также имели свои собственные марки:
Марка Украинского гос. издательства (Харьков, 1921).
=====
Марка Грузинского гос. издательства.
=====
Марка Узбекского гос. издательства.
=====
Имели марку и такие региональные издательства как, например, Крымское гос. издательство.
=====
Плакат ГИЗа 1925 года: Маяковский В.В., Степанова В. "Запомните Гиз! Марка эта — источник знания и света!"
Некоторое время назад наткнулся я в сети на имя очередного прочно ныне забытого русского писателя с воистину трагической судьбой. Ну а когда, пробегая по диагонали статью о его творчестве, я наткнулся на такую фразу: "Примечательной особенностью повестей Буткова является наличие в них элементов фантастики, что связывало их, с одной стороны, с традициями Гоголя, а с другой — сближало с произведениями Достоевского..." — грешно было не внести на Фантлаб его произведения и попытаться открыть его библиографию... Ан, нет((( Как говаривалось во времена СССР "есть мнение", что фактически "элементы фантастики" ещё не есть "фантастическое в творчестве" — и посему библиографии придётся ждать Фикшенбаба.
Ну, внесённые художественные произведения (их всего-то пара десятков) тем не менее — можно найти расширенным поиском, а биографию и ФвТА — выложу пока здесь. Пусть будет. Авось дождётся Фикшенлаба...
Итак:
Бутков Яков Петрович [1820, Саратовская губерния – 28.11(10.12).1856, СПб.] — родился в мещанской семье, по воспоминаниям А.П.Милюкова (и это практически единственный в достаточной мере достоверный источник сведений о Буткове) "...не получил почти никакого образования и принадлежал к числу тех русских самородков, которые почти без всякого учения воспитывались и развивались на одном только чтении".
В 1840 году пешком и на попутных добрался до столицы и поселился в знаменитых «петербургских углах», начал изредка публиковаться как писатель «натуральной школы». Вскоре ему удалось обратить на себя внимание своим дарованием редактора-издателя журнала «Отечественные записки» А.А.Краевского, который начал печатать Буткова в своëм журнале. Началом широкой писательской известности Я.Буткова стала первая значительная книга — сборник «Петербургские вершины» (1845—1846 годы). Основной темой его произведений была борьба маленького человека с материальной нуждой, быт мелкого чиновничества и столичной бедноты. Обычное место действия его рассказов — плохенькие трактиры, купеческие конторы, канцелярии, где мелкие служащие дрожат перед начальством.
При объявленном очередном рекрутском наборе — Я.Бутков, как непривилегированный, должен был пойти в солдаты, но Краевский счëл выгодным освободить его от солдатчины и купил для него рекрутскую квитанцию со встречным обязательством Буткова выплачивать долг из гонорара за статьи в «Отечественные записки» и печататься только в них. Свидетельство В.Г.Белинского уточняет, что Краевский выкупил Буткова от службы в солдатах не на свои деньги. В письме В.П.Боткину он писал так: «Краевский оказал ему важную услугу: на деньги Общества посетителей бедных он выкупил его от мещанского общества и тем избавил от рекрутства. Таким образом, помогши ему чужими деньгами, он решился заставить его расплатиться с собою с лихвою, завалил его работою, — и бедняк уже не раз приходил к Некрасову жаловаться на жёлтого паука, высасывающего из него кровь». Таким образом, пользуясь «зависимым» положением Я.П.Буткова, редактор «Отечественных записок» стал его настоящим журнальным эксплуататором, взвалив на него большое количество срочной обязательной работы, которую он при этом крайне скромно оплачивал.
Бедный, забитый, застенчивый от природы, Бутков считал себя в кабале у издателя и относился к нему, как и ко всякому другому начальству, с подобострастным почтением... Современники отмечали в нём излишнюю робость, замкнутость и мнительность — А.П.Милюков в своей книге «Литературные встречи и знакомства» писал: Я спросил, отчего он как будто стесняется чем-то в редакции? Бутков, прежде, чем отвечать, оглянулся назад, точно хотел увериться, не подслушивает ли нас кто-нибудь, и сказал: «Нельзя… начальство-с. — Какое начальство? — Литературные генералы… Маленьким людям надо это помнить. — Что за пустяки! А со мной-то отчего же вы там не говорите? — При начальстве неловко-с. Я мелкота. — Полноте: разве вы не такой же литератор, да ещё даровитее многих. — Что тут даровитость! Я ведь кабальный. — С чего вы это взяли? — Верно-с. — Зачем же вы туда ходите, если вам неприятно? — Нельзя не являться: к непочтению и строптивости нрава отнесут. Могут гневаться-с.»
Из за своей поразительной материальной бедности — Бутков вел замкнутый образ жизни, с людьми сходился трудно и друзей среди собратьев по перу у него не было, хотя иногда он бывал в кругу литераторов, связанных с кружком М.В.Буташевича-Петрашевского. Близкие отношения поддерживал только с Ф.М.Достоевским, который относился к нему с трогательным вниманием. После разгрома кружка петрашевцев и ареста Достоевского в 1849 году Бутков пережил глубокое душевное потрясение. Он прекратил всякие отношения с литературными кругами и перестал печататься. И только незадолго до смерти была опубликована его повесть "Степная идиллия", посвященная жизни провинции.
Около 15 лет Бутков прожил в Санкт-Петербурге — в нужде, порой голодая, ходил в поношенном платье; а затем, не дожив и до тридцати пяти лет, — заболел и в 1856 году, всеми забытый, скончался от чахотки в больнице св. Марии Магдалины. Узнав о его смерти, Ф.М.Достоевский, изобразивший Буткова в образе Васи Шумкова в повести «Слабое сердце» (1848), а также в «Двойнике» (господин Голядкин), «Дядюшкином сне» и романе «Униженные и оскорблённые», писал из Сибири брату: «Друг мой, как мне жаль бедного Буткова! И так умереть! Да что же вы-то глядели, что дали ему умереть в больнице! Как это грустно!»
Фантастическое в творчестве автора:
Традиционно Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева (1848) в фантастиковедении называют повестью гротескно-фантастической, но надо сказать, что в сегодняшнем понимании — фантастики в повести почти и нет; да и странно было бы ждать чисто (для нас сегодняшних) фантастический рассказ из 1848 года. Скорее это сатирическая повесть в абсурдно-мистическом стиле, свойственному 12-тью годами ранее появившейся повести Н.В.Гоголя «Нос». Только в этой повести фигурирует не Нос «в шитом золотом мундире, шляпе статского советника и при шпаге», который впоследствии «был перехвачен по дороге в Ригу с фальшивым паспортом», а загадочная для петербуржцев карета, несколько суток подряд путешествующая «с визитами» по Невскому проспекту, всё больше и больше по мере повествования вызывающая ассоциацию с Летучем Голландцем.
Вполне в русле мистической чертовщины воспринимается начало повести, когда её герою, Нестору Залетаеву, жителю «каморки у Каменного моста», за смехотворный «свой кровный полтинник» на благодетельной лотерее-аллегри в Дворянском собрании достаётся в выигрыш «карета на горизонтальных рессорах, работы мастера Иохима, ценою в тысячу двести рублей серебром». Всё это происходит при навязчиво-посредническом участии некоей (совершенно собранию не свойственной) мелко-невзрачной личности, вызывающей явную ассоциацию с невысокого ранга чёртом-на-побегушках.
Для сегодняшнего читателя наверное надо разъяснить, что для читателя тех лет — само присутствие безработного конторского писца в Дворянском собрании уже было достаточно абсурдно, ну а участие его за «свой кровный полтинник» в проводимой там благодетельной лотерее-аллегри – вообще фантастически-смехотворно. Но этот сюжетный ход — демоническое искушение маленького человека «локальным» богатством, вступающим в диссонанс со всем остальным его уровнем как достатка, так и психологии – дал автору возможность отправить своего (совершенно рядового для того времени) героя в совершенно нереально-абсурдное путешествие по Невскому проспекту.
Примечание к биографии:
По творчеству Я.П.Буткова в советское время защищены две кандидатских диссертации:
— Э.Г.Багирова Яков Бутков. Жизнь и творчество (МГПИ им.Ленина, 1957)
— И.С.Чистова Творчество Я.П.Буткова и литературное движение 1840-х годов (ЛГУ им.А.А.Жданова, 1974)
Помятуя о неравнодушии Фантлаба ко всякого рода голосованиям (почти по Виталию Бианки) "Чей нос лучше", — осмелюсь выложить ссылку на издателя, озаботившегося аналогичным вопросом ещё более чем 120 лет назад и задавшего его в том числе и Льву Николаевичу Толстому. Итак, адресую — Михаил Михайлович Ледерле (список Толстого — см. по активной ссылке).
Анекдоты — штука вообще хорошая, а профессиональные анекдоты — вообще особая статья. Да ещё они обычно являются анекдотами в понимании XIX века когда это могла быть просто занимательная история. В фантлабовской теме "Анекдоты" — что только не собрано, но хочется сделать именно "профессиональный" сегмент. Ну вот, для затравки, подборка анекдотов в которых "принимает участие" знаменитый советский библиофил Николай Павлович Смирнов-Сокольский. Правда, увы, с некоторой цензурой этого не только великого библиофила, но и виртуозно-многоэтажного матерщинника.
«А на *** мне ваша книга?»
Где-то в середине 60-х годов в Москве состоялся, как бы сказали сейчас, гала-концерт, в котором участвовали все эстрадные бонзы тех времен. В частности, в этом концерте принимали участие Николай Павлович Смирнов-Сокольский и Илья Семенович Набатов – оба известнейшие артисты того времени.И вот после концерта Смирнов-Сокольский и Набатов сидели вместе в гримерной, как вдруг открывается дверь, и в гримерную заходит очень элегантно одетый, красивый, стройный интеллигентный молодой человек, подходит к Смирнову-Сокольскому, протягивает ему какую-то книгу и говорит:
— Николай Павлович, вы мой кумир. Можно вас попросить поставить на этой книге ваш автограф?
— Ну разумеется, голубчик, – отвечает Смирнов-Сокольский, берет книгу и видит, что автором книги является не кто иной, как сидящий рядом Набатов. — Позвольте, голубчик, но вот рядом со мной сидит тот человек, который эту книгу написал, Илья Набатов! Пусть он вам ее и подпишет!
Посетитель смотрит на Набатова и произносит:
— А на х* мне его подпись?
Ошалевший Смирнов-Сокольский говорит: – Ну… коли так, то я вам, конечно поставлю свою подпись, но только на МОЕЙ книге!
Посетитель, невозмутимо:
— А на х* мне ваша книга? Поворачивается и уходит.
Говорят, это был единственный случай, когда кому-то удалось загнать в тупик великого Смирнова-Сокольского.
«Попробовал сделать Деникин»
Как-то на коллегии Министерства культуры кто-то из руководства Министерства предложил: “Как вы думаете, есть ли смысл государству содержать раздельно ансамбль донских и ансамбль кубанских казаков? Может быть, было бы лучше объединить эти два коллектива и иметь один хороший ансамбль?” На что Николай Павлович, обращаясь к министру Е. А. Фурцевой, заметил: – Ничего не выйдет, барышня. В 1919 году это уже попробовал сделать Деникин – и ничего у него не вышло.
«Завещание»
У Николая Павловича была уникальная библиотека, которая в то время была оценена государством в 6 миллионов рублей. Е. А. Фурцева сделала Смирнова-Сокольского своим референтом по литературе. В порыве радости он написал завещание, согласно которому дарил государству свою библиотеку. Но вот как-то ему передали, что на каком-то совещании Фурцева не очень лестно отозвалась о нём. Обиженный, он сделал в завещании исправление.
Когда Николай Павлович умер, то в тот же день пришли из Библиотеки имени Ленина забирать книги, имея на руках завещание. Жена умершего сказала:
— Вы узнали о смерти моего мужа и сразу же пришли забирать его библиотеку. У вас есть завещание, но перед смертью он внес некоторые коррективы. Не будете ли вы любезны с ними ознакомиться?
Те взяли завещание, а там крупно, красным карандашом было написано: «... им в рот, а не библиотеку!»
«Лично служила на почте ямщиком !»
Смирнов-Сокольский конферировал концерт в Колонном зале. Подходит он к Руслановой и спрашивает, что она будет петь. “Когда я на почте служил ямщиком”, басит та в ответ. Смирнов-Сокольский тут же ей дружески советует: “Лидия Андреевна, ну зачем вам мужские песни петь? Бросьте вы это!..” Великая Русланова таких разговоров не любила и высказалась в том смысле, что всякий объявляла будет тут ей еще советы давать, иди на сцену и делай свое дело, как велено! “Хорошо”, сказал Смирнов-Сокольский, вышел на сцену и громогласно провозгласил: “А сейчас! Лидия Андреевна Русланова! Споет нам о том! Как еще до Великой Октябрьской Социалистической революции! Она ЛИЧНО! Служила на почте ЯМЩИКОМ!”
«Яков Флиер забыл дома скрипку.»
Талантливейший артист эстрады, крупный библиофил, автор замечательных работ о книгах, Николай Павлович Смирнов-Сокольский, выступая в роли конферансье, находил выход из любого положения. На одном из концертов Смирнов-Сокольский спутал пианиста Якова Флиера со скрипачом Самуилом Фурером и объявил публике: “Сейчас выступит скрипач Флиер”. Флиер, понятно, запротестовал. Тогда Николай Павлович вышел на сцену и произнес: “Прошу меня извинить, уважаемые товарищи. Дело в том, что Яков Флиер забыл скрипку дома и поэтому будет играть на рояле. А это еще трудней”. (есть аналогичный вариант про Л.Оборина)
«Зачем вы мешаете водку с пивом?»
Подвыпивший зритель в зале своими репликами всё время мешал выступающим артистам и конферансье Смирнову-Сокольскому. Потеряв терпение, Смирнов-Сокольский сказал:
— Гражданин, вы мешаете!
— Кому мешаю? Вам?
— Да не мне! Зачем вы мешаете водку с пивом?
Сконфуженный бузотёр под смех зрительного зала быстро ретировался.
«Ты уже давно заслужил право хвалить…»
В театре эстрады шёл просмотр новых номеров. Молодые актёры трепетали перед новым председателем жюри Смирновым-Сокольским. Зато присутствие Утёсова успокаивало выступающих. Они всегда надеялись на его поддержку. Один из молодых актёров показал интересный, но недоработанный номер. Ждали, что скажет Сокольский. Вдруг раздался голос Утёсова:
— Коля, – сказал он, – не надо ругать. Ты уже давно заслужил право хвалить…
А ты надень первое издание “Путешествия из Петербурга в Москву”!
Жена Николая Павловича, артистка Софа Резниковская, все время жаловалась: “Ну, Коля! Меня опять позвали выступать в Кремль, там опять все будут в бриллиантах, одна я как сирота…”
На что он ей как-то заметил:
— А ты надень первое издание “Путешествия из Петербурга в Москву”! Поверь мне, дороже этого ничего нет!
«Зато как враг…»
О себе он говорил: “Как друг я дерьмо, зато как враг… в этом деле у меня надо брать шестимесячные курсы .
===============
... Приглашаю всех фантлабовцев по мере сил пополнять эту "копилку" в комментариях)))
Какая же всё-таки у Фантлаба замечательно наполненная База! И как неправы те, кто считает, что Фантлаб должен быть замкнут на фантастике и только на фантастике! Да есть ли вообще большие писатели, которые не отдали дань фантастике/мистике/сказке? Если и есть — значит просто им что-то помешало (или помешали) раскрыть свой талант!
Вот и сегодня я совершенно случайно, возясь со страницей издательства Физкультура и спорт наткнулся на книгу, которую я перечитывал более десятка раз, а уж куски из неё зачитывал в слух — вообще немерено сколько.
Позволю себе выложить здесь небольшой ознакомительный фрагмент, чтение которого у любого тур.слётовского костра вызывало всегда такой ржач, что от "засланцев по переманиванию к соседям" — отбою не было. И то, как это описано в моём отзыве — лишь блёклое изображение действительности, ведь просто до "выкупа" порой дело доходило)))
... После завершения похода следует сверить записи каждого из участников. Это позволит устранить мелкие неточности и выстроить полную картину каждого из походных дней. Чтобы не быть голословными, приведем отрывки из соответствующих документов за один наудачу выбранный день.
Из дневника Адмирала:
17 июля 1982 г. Стоянка в 28,5 км выше Жабок.
На небе ни тучки! Поляна большая, сухая, рядом густой смешанный лес. Накануне назначил подъем на 7.00, но, так как был уверен, что дежурный — Завхоз — проспит, встал в 6.14 и набрал хворосту. В 7.00 объявил побудку. Но удалось вытащить из палатки, да и то лишь в 7.32, лишь Кострового. Завхоза разбудить так и не удалось, поэтому в 9.19 пришлось завалить палатку и тащить из-под нее Завхоза, который спал на продуктовом мешке.
На завтрак — перловка и чай. И то и другое — без ничего. Вышли на маршрут в 10.53. В 13.03 стали на обед, хотя прошли всего ничего. И на обед было ничего — та же перловка. Выгнал народ на маршрут в 17.11: (зачеркнуто) тунеядцы крепко (зачеркнуто) спали, а потом еще крепче ругались. Через 98 минут стали канючить по поводу стоянки. Решил с (зачеркнуто) не связываться и дал команду разбирать лагерь. До нормы не добрали 18,5 км. На ужин — перловка с ничем. До каких пор (зачеркнуто)!.
Из дневника Завхоза:
17 июля 1982 г. Стоянка километрах в десяти перед Жабками.
Пасмурно. Поляна маленькая и сырая. Жиденький соснячок. Проснулся первым часов в шесть и до подъема собирал топливо. Адмирала будили всем гуртом. Его превосходительство изволили явить свой лик народу лишь около восьми и тут же осведомились, что будет на завтрак. Выдал Коку половину всего запаса перловки. На маршрут вышли около десяти и махали веслами без перерыва до часу, да так, что прибрежные села мелькали, как частокол. Адмирал велел на села не смотреть и нагонять упущенное. На обед выдал Коку остатки перловки. Кок пытался натравить на меня несознательную и темную массу. Пренебрег. После обеда подремали около часа и снова принялись месить воду. Шли часов до восьми. На ужин выдал Коку перловку и ушел в плавни слушать лягушек. Кок (зачеркнуто) дурно воспитан. А в перловке очень много аминокислот. Да и остальные не лучше, потому что в перловке очень много витамина В, а они не понимают, как он им (зачеркнуто) необходим.
Из дневника Кока:
17 июля 1982 г. Стоянка где-то за Жабками.
Моросит. Поляна вся в лужах. Леса нет. Лозняк. Встал рано и насобирал топлива. Вообще-то дело не мое, но надоел (зачеркнуто) скулеж Кострового. Приготовил завтрак и прокричал побудку. Вылезли из палаток сразу. Публике было предложено: лосось в томате, гречка с тушенкой и кофе по-венски. Поели и сразу забрались в лодки. До обеда работали, как галерники. Отмахали, наверное, полкарты. На обед борщ, жареная рыба и суфле из ягод. После обеда не отдыхали и перли до глубокой ночи. На ужин — шашлык с подливой. На просьбу чем-нибудь скрасить шашлык Завхоз злобно оскалил желтые клыки.
Из дневника Кострового:
17 июля 1982 г. Где стоим — не усек, но болото роскошное.
Сильный дождь. Леса нет. Кустарника нет. Вообще ничего нет. Встал ночью и собирал плавник. Костер разжег с одной спички и на великом энтузиазме. Старался зря, потому что на завтрак была голая перловка. На обед стали тоже в болоте. Костер раскочегарился на камыше. Снова перловка. После обеда шли до вечера, а потом весь вечер до ночи. И, кажется, еще и ночью тоже. Стоянку Адмирал выбрал на дне какого-то озера. К счастью, мелкого. Костер разводил на сфагновом мхе. И снова старался ради перловки. Завхоз... (далее хотя и не зачеркнуто, но ввиду частного интереса опускается).
облако тэгов
