| |
| Статья написана 4 марта 2022 г. 11:33 |
О том, как вместе с Уралом трое его сыновей – Яик, рожденный дочерью падишаха Катила, Нугуш – от Гулистан и Идель, чьей матерью была Хумай, а также сын Шульгена и Айхылу – Хакмар – прибыли на Уральские горы; как они стали верными спутниками великого батыра и одолели жестоких врагов; о том, как сошлись в единоборстве Урал с Шульгеном.
Много лет неустанно Урал воевал
И во множестве дивов Урал убивал.
Много гор появилось из тел супостатов,
Меч булатный небесным огнем полыхал.
Дети, что родились много весен назад,
Когда начал он эту войну, говорят,
Уже сами коней боевых оседлали,
Вслед за ним поскакали они, говорят.
Первый: «Я – твой сын, что коня в восемь лет оседлал. Много стран я объездил, людей повидал. Моя мать – дочь Катила. Сейчас расскажу я О себе и о том, как тебя разыскал. Кровь увидеть случилось мне в месте одном, Эта кровь даже в землю уйти целиком Не могла, даже птицы, ее не клевали. Дома матери я рассказал обо всем. Ничего мне тогда не ответила мать, Тайну крови не стала она открывать. Удивлен и растерян, я – как ни пытался – Не сумел этой тайны причину понять. Долго странствовал после по разным краям, Тайну крови у каждого спрашивал я – Уклонялись они от прямого ответа, Лишь одно говорили, жалея меня: Твой отец воплощеньем Тенгри был для нас, Всех от участи страшной однажды он спас. Честь его сохраним в своих душах навеки, Память матери так же священна для нас. От отца своего появился на свет, Грудью матери вскормлен, заботой согрет. Им – родное дитя, а для нас – дорогое. Мы не можем открыть тебе этот секрет. Уважая отца, мы молчать поклялись, Тайну матери мы сохранить поклялись. Пусть сама перескажет историю эту – С уважением к слову ее отнесись». И на этом пришлось мне вернуться домой. Снова к матери я обратился с мольбой. Ничего не сказала она, промолчала, Несмотря на обиды и слезы рекой. Приготовив постель, уложила в кровать И, подумав, что сплю, вдруг заплакала мать: «Как ушел мой Урал – так исчез безвозвратно, Сыну время настало коня оседлать. Он родился таким же, каким и отец, Рос бесстрашным, как будто бы с парой сердец . Кровь отца моего до сих пор не впиталась – Он узнал и с покоем расстался вконец. Как же мне удержаться и не рассказать? Расскажу – так уедет Урала искать. В одиночестве горьком, оплакав обоих, Буду я во дворце свои дни коротать» На рассвете я вновь вокруг крови кружил: «Знать, отец мой тебя в этом месте пролил. С ним на битву вы вышли и пали в итоге, Когда он в эти гиблые земли ступил. Потому ли с тех пор ты не можешь остыть, Воронье не спешит грязной крови испить? Потому ли ты в землю с тех пор не впиталась, Что батыру случилось расправу вершить?» Не успел я слова эти с ветром послать, Как кровавое озеро стало вскипать И горячая капля на камень упала – Вот о чем от нее довелось мне узнать: «Мы – Катил-падишаха четыре раба – Бились против Урала. Жестоко судьба Наказала за это и мы превратились В кровь злодейскую – втуне пропала мольба. И с тех пор даже в землю она не уйдет, Солнца луч избегает ее, не берет. Стаи воронов выпить ее умоляем – Улетают они, лишь завидев ее. Ты к Уралу, отцу своему поезжай И от нас, безутешных, привет передай, Пусть отыщет он способ в батыров достойных Снова нас превратить, а пока же – прощай!» Я вернулся и матери все рассказал, Когда эту запретную тайну узнал; У горы созвала она воронов стаю, И один из них вскоре куда-то пропал. Через несколько дней прилетел он назад – С полным клювом воды прилетел, говорят. В кровь велела она ему выплюнуть воду – Воскресила батыров она, говорят. Четырем тем батырам сказала она: «На Катил-падишахе позор и вина! От него униженья терпели и муки – И за это ему отплатите сполна! Если правду считаете долгом своим, А Урала считаете другом своим, Тем, кто зло в своем сердце взрастил – не жалея, Отвечайте же праведным гневом своим! Вместе с сыном идите Урала искать, Мой привет поспешите ему передать!» – После слов этих четверо вырыли яму, Чтобы всех до единого смерти предать. На подмогу позвал я их вместе с собой, Осознав наконец, кто отец мой родной. Я – Яик – сын Урала-батыра, рожденный Для того, чтобы в битву пойти за тобой!» Второй: «Моя мать – Гулистан. Шесть мне было, когда В наших землях случилась большая беда: Змей с Шульгеном явились, страну разорили – Люди в страхе дома покидали тогда». Когда мать не могла уже на ноги встать, Когда стала от горя она увядать, О тебе вспоминая – тут змеи напали, Одному мне пришлось против них воевать. Стариков и детей на плоты посадил, Сам же с дивами жуткими в битву вступил. Пусть считали меня они слабым ребенком – До единого всех на куски изрубил. Видя, что отстоял я страну от врага, Что в бездонной пучине не сгинул пока Ни один из людей – вышел против ребенка Сам Заркум – его встретил я с саблей в руках. Был ребенок ничуть не слабее его, Не боялся ребенок ударов его – Бился с ним как батыр. Обессилевший, пал он – Вместе с ним и могучие дивы его. Не считаясь с тяжелой болезнью своей, Моя мать поспешила ко мне поскорей. Заливаясь слезами, она прошептала: «Я тебе благодарна от всех матерей! Мой Нугуш – от Урала-батыра рожден. Как отец, благороден и столь же силен! На тулпара садись и скачи на подмогу, И да будет твой путь на успех обречен!» Третий: «Моя мать от Самрау и Кояш рождена. В небеса ежедневно взлетает она. О любимом Урале тоскуя и плача, Сон отринув, тайком причитает она. «Мой Урал, где твои затерялись следы? Я горюю – об этом не ведаешь ты. Дивы с джиннами землю вокруг затопили – Против них в одиночку сражаешься ты. Как бездонное море ты переплывешь, Как усталому сердцу надежду вернешь, Дивов, жадных до крови, и прочих злодеев – Как один одолеешь ты и перебьешь?» А потом посмотрела она на меня И сказала: «Ах, если бы сесть на коня Смог бы сын мой, родившись немного пораньше, Став Уралу опорой, утешить меня…» Так меня убаюкать пыталась она, За ребенка меня принимала она – Лишь беззвучно рыдая, в слезах причитала, Только тайны своей не открыла она. Поздно ночью, когда приготовились спать, Кто-то в дверь нашу яростно начал стучать. Разлетелась она: див огромный ворвался, Вознамерился матушку смерти предать. «Не тому ли, кто нашу страну погубил, Камень в скалы метнув, нас огнем опалил, Ты возлюбленной будешь, Хумай? Не тому ли, Кто в подарок коня и булат получил? Твою голову я сей же час отрублю, Вдоволь крови горячей сегодня попью! Тело брошу в огонь, а к ногам же Урала – Твою голову, горе ему причиню!» Так сказал и набросился бешеный див, Но увидев меня, на мгновенье застыл: «Не батыр ли дитя, от Урала рожденный?» Мать, немея от страха, стояла без сил. Я же слабым ребенком себя не считал – Без раздумий на дива-злодея напал. Из одной головы жарким пламенем бил он, Из другой ядовитые струи пускал. То один, то другой, не щадя, нападал. Изловчившись, я все же его оседлал. Без дубинки – одними лишь только руками Горло дива коварного крепко сжимал. Кровь из пасти чудовища стала хлестать: Изнемог, на ногах не сумел устоять. Я ударил еще раз – он рухнул, как горы, Весь дворец начал кровью своей заполнять. Мать – по пояс в крови – мне воды подала: «От батыра тебя я на свет родила! Стал батыром подобно отцу мой сыночек – Счастья большего я и желать не могла! Хоть и телом ребенку подобен еще, Хоть и сердцем горяч ты и молод еще, Но теперь возмужал – разыщи же Урала, Ты ему на подмогу успеешь еще!» С тем в дорогу меня и отправила мать, Чтобы в битве батыру соратником стать. Я – Идель, сын Хумай и Урала, что прибыл Чтобы вместе с тобою теперь воевать». Четвертый: «Моя мать – Айхылу, а отец мой – Шульген, Что когда-то попал в черной зависти плен. Стал враждебен добру, много крови пролил он – Нечестивое сердце не ждет перемен. Мать себя обрекла на беду и позор: Пожелтело лицо, затуманился взор. И однажды, не в силах стерпеть униженья, Откровенный со мной начала разговор: Я дитя, что когда-то Луной рождена. Мглу ночную собой озаряла она. Когда див меня замуж отдал за Шульгена, От печали тотчас потускнела она. Навсегда с того дня изменилась лицом – Появились родимые пятна на нем, Меркнет свет, моего устыдившись позора – Только солнце теперь обнимает ее. И отец мой великий позор испытал, Ведь любимую дочь за злодея отдал. Видно, горем объятый, дворец он покинул, Скрылся с глаз и бесследно куда-то пропал. Оседлай же, сынок, Харысая-коня И Уралу привет передай от меня. За Иделем скачи, будь Хакмаром-батыром И отца разыщи!» — наставляла меня. Всех батыров внимательно слушал Урал И отцовскую гордость за них испытал, Как росли они – будто своими глазами Увидал он и с радостью в битву помчал. Впятером против дивов пошли, говорят. Все батыры друг другу под стать, говорят. Месяц бились ли, год ли – случилось однажды Самого Кахкаху победить, говорят. Вспенив море, барахтался он, говорят, И кричал, и вопил, и гремел, говорят. Из кусков его тела еще одну гору После боя сложили они, говорят. Море то разделила гора, говорят. Растерялся, опешил Шульген, говорят. Всех оставшихся дивов к себе подозвал он. Начал новую битву Урал, говорят. В час, когда на земле каждый камень дрожал, Когда в небе сильнейший огонь бушевал, Когда волны морские, разлившись, кипели – В жаркой схватке схлестнулись Шульген и Урал. И сражались они меж собой, говорят, Не жалели друг друга они, говорят: Посох был у Шульгена, а меч – у Урала, Небеса раскололись тогда, говорят. На Урала Шульген нападал, говорят, Пламя посох его извергал, говорят, Но ударил Урал безо всякого страха, Что есть силы, и посох разбил, говорят. Море озером стало тогда, говорят, Дивы разом ослабли тогда, говорят. Акбузат и батыры, пощады не зная, Их к ответу призвали тогда, говорят. А Урал, изловчившись, Шульгена схватил. Перед ним устоять больше не было сил. И не выдержал он, повалился на землю – Тут, мечом замахнувшись, Хакмар подскочил. Но удар нанести не позволил Урал, Всех людей к месту битвы кровавой собрал – Там Шульген перед всеми предстал, побежденный, И такие слова от него услыхал: «С детства зерна коварства в душе прорастил, Из ракушки ты крови когда-то испил, Не послушав отца, от добра отвернулся, Перед злом преклонившись, себя погубил. Море крови своими руками пролил, Жег огнем и водой беспощадно топил Эту землю, а дивов друзьями считая, Стал врагом для людей и о чести забыл. Злоба вместо тулпара теперь у тебя, Сердце каменным стало в груди у тебя, Молоко материнское в яд превратилось И отцовское слово – ничто для тебя. Ты коня выбирал – я его уступил, Выбрал девушку – я и ее уступил, Даже посох волшебный я отдал однажды, Верным другом тебе и попутчиком был. Ты же жаждал всю землю в крови утопить, Лжи поверив, невинных в воде утопить. Дивам ты подчинился, о славе мечтая, Но увы – лишь злодеем случилось прослыть. Из красавиц сосватал одну за тебя, Расхвалил, чтоб она полюбила тебя. У родителей словно жемчужину сердца Вырвал я, отдавая ее за тебя. Ты же данного слова, увы, не сдержал, Против дивов со мною пойти не желал, Твердь земную, что ровной раскинулась гладью, Словно язвами, шрамами ты покрывал. Победило добро – ты увидел теперь? Всех сильней человек – ты увидел теперь? Туши дивов поверженных станут горами, У существ Кахкахи ног не будет теперь. Если, землю целуя, мне клятву не дашь, Перед всеми склонившись, мне слово не дашь – Уничтожу тебя безо всякой пощады Прямо здесь, если вновь свою совесть предашь. Словно камень, я в сторону гор запущу Твою голову, тело в муку обращу, Мотыльковую душу твою, не жалея, Я в туманную дымку тогда обращу. На горе Ямантау я оставлю тебя. Там никто не найдет, не помянет тебя – Лишь для гадов ползучих да птиц кровожадных На скале одинокой оставлю тебя. Неподвижно Уралу внимал, говорят; Смерть почуяв свою, задрожал, говорят, Старший брат и такие слова, заикаясь, Перед всеми тогда произнес, говорят: Шульген: «Это озеро создал своим колдовством – В нем лицо я омою, прощаясь со злом, Чтобы больше вовек не нарушить обычай – Будет помнить земля и о брате твоем! Буду дружбой людскою теперь дорожить, Чтобы верой и правдой народу служить; Мать свою и отца, наконец, повидаю – Этим славу себе постараюсь добыть». Урал: «Кровью ты умывался не раз и не два – Не отмоет ее никакая вода. Сердце жаждало крови – уже не смягчится, Не отыщет дороги к добру никогда. Другом люди уже не признают тебя, Сердце – проклятый камень – в груди у тебя. Не оттает оно, едкий яд источая, Даже капельки жалости нет у тебя. Если хочешь и вправду людей полюбить, Если славным батыром желаешь прослыть, Стань врагом для противников рода людского – Кровью дивов лицо постарайся омыть. На людей вместе с ними ты в битву ходил, Понапрасну немало ты крови пролил, Доброту за позор принимая, злодейство Почему-то за славу принять поспешил. От гордыни твоей непомерной теперь В слабом теле душа, словно загнанный зверь. Почерневшая кровь пусть о прошлом напомнит, Пусть страданием сердце наполнит теперь. Эта скверная кровь, что по венам течет, Пусть иссохнет и прежний свой цвет обретет – Лишь тогда человеком ты вновь обернешься, Лишь тогда тебя снова признает народ». Так Шульгена Урал вразумлял, говорят, Дав понять, что не будет дороги назад. Вновь взмолился Шульген, ни на что не надеясь, И такие слова произнес, говорят: Шульген: «Когда лев, на котором я ехал верхом, Спотыкался, я дважды его кулаком Приложил – кровь на теле его показалась, В пыль у ног моих он повалился ничком. Когда в третий он раз оступиться посмел, Обернувшись, с мольбой на меня посмотрел И поклялся, что больше такого не будет – В третий раз я ударить его не сумел. Как тот лев и Шульген – оступившийся брат, Что сбивался с пути уже дважды подряд. В третий раз против дивов пойду я войною, Смыв позор, перед вами предстать буду рад». Урал: «Тем, кто имя свое может с грязью смешать, В жизни света надежды уже не видать. Тем, в чьих душах таится коварная злоба, Даже днем будет мраком глаза затмевать. Ночь была для людей, словно день для тебя. Убивая, ты славы искал для себя, Дивов, людям враждебных, назвал ты друзьями, Но не думал, что кара настигнет тебя. И в ночи воссияла Луна для людей И заря вслед за ней занялась для людей – Ты все это увидел своими глазами: Для тебя этот день черной ночи черней! Море дивов теперь обернулось землей, Азрака-падишах стал скалистой горой, От злодея и девушки чистой родился Сын Хакмар – позавидовать может любой! И мужчины, кого жрали змеи твои, И красавицы радость свою обрели. Сам увидев, поверишь – не будет победы, Если злобой наполнены мысли твои. Если ты наконец-то все это поймешь И коварство отринув, к добру повернешь, Если льва, что споткнулся, примером признаешь, Мою руку еще раз по-братски пожмешь. Ради памяти матери я буду ждать, Ради чести отца я добра буду ждать, Эту просьбу твою я еще раз исполню – Напоследок готов я тебя испытать». Примечания: Храбрых и отважных людей башкиры называют людьми с двойным сердцем. Кояш (баш.) – Солнце. Смыв позор – в оригинале фраза звучит как «вымою черное лицо».
|
| | |
| Статья написана 2 марта 2022 г. 13:34 |
О том, как Шульген попытался с помощью волшебного посоха вызвать наводнение и погубить народ, потом вместе с Заркумом бежал в страну дивов Азраки-падишаха; как Урал изрубил на куски Азраку и его дивов и из их трупов сотворил горы.
Возвратилась Хумай во дворец, говорят,
В подземелье спустилась она, говорят,
Знак недобрый почудился в этом Шульгену –
Вдруг Заркум все расскажет о нем, говорят.
Так и эдак прикидывать стал и гадать,
Как бы посох у брата волшебный отнять,
Все водой затопив, уничтожить, разрушить
И, Хумай захватив, к Азраке убежать.
А Уралу такое он стал говорить: Как и ты, мол, хочу себе славу добыть. «Я страну Азраки завоюю!» – сказал он, Посох брата на время просил одолжить. «Лучше вместе с тобою на дивов пойдем, Сокрушим мы злодеев с тобою вдвоем!» – Предлагает Шульгену Урал, но напрасно: Даже слушать не стал старший брат о таком. И отдал ему посох Урал, говорят, И исполнил Шульген, что хотел, говорят: Никому не сказав, по земле он ударил И водой затопил все вокруг, говорят. А Заркум увидал это все, говорят, Обернулся он рыбой большой, говорят, И Хумай подошедшую вмиг проглотил он, Ночью день обернулся тогда, говорят. Понял этот сигнал Акбузат, говорят, Следом в бурный поток он нырнул, говорят. Помутнела вода, закипела, а после Стало ясно – исчезла Хумай, говорят. И тогда Акбузат весь поток перекрыл, К отступленью Заркуму пути перекрыл, Отпустил тот Хумай, и ушел незаметно, С головою зарывшись в податливый ил. И вернулась к Уралу Хумай, говорят, Тайну брата открыла ему, говорят. Понял он, что врагом старший брат оказался, Что не будет Шульгену дороги назад. Высох вскоре тот бурный поток, говорят: Не хватило у посоха сил, говорят, Устоять против мощи коня Акбузата – Отступили Шульген и Заркум, говорят. К Азраке-падишаху пришли, говорят, Рассказали ему обо всем, говорят. Опечалился тот, Кахкахе и Шульгену Повелел он возглавить войска , говорят. Чтобы птицы по небу летать не могли, По земле чтобы люди ходить не могли, Повелел затопить он всю землю водою, В небесах негасимый огонь разожгли. Исстрадавшись, к Уралу пришли, говорят, Птицы, звери и люди с мольбой, говорят, И не дрогнул батыр перед этой бедою – Против дивов войною пошел, говорят. Месяц с ними Урал воевал, говорят, Год их туши нещадно кромсал, говорят. Люди сделали лодки – в воде не погибли, От огня свои земли спасли, говорят. Так их много погибло тогда, говорят, Что сложилась гора из их тел, говорят. Там же, где Акбузат проходил через море, Из пучины земля поднялась, говорят. По дороге, что он проложил, говорят, Люди вслед за Уралом пошли, говорят. Днем и ночью сражался батыр, и однажды С Азракой он схлестнулся в бою, говорят. И мечи в жаркой битве скрестили они, И сражались, и в ярости бились они. Гром гремел и вода под ногами вскипала – Словно дикие звери, рубились они. Силу духа Урал не терял, говорят, И сразил он мечом Азраку, говорят. Бездыханный упал, и земля содрогнулась – Так возникла гора Ямантау , говорят. А Урал все скакал и скакал, говорят, По дороге моря рассекал, говорят. Горы встали преградой стихии безбрежной – Люди так избежали беды, говорят. Примечания: Ямантау (баш.) «Плохая, злая гора».
|
| | |
| Статья написана 9 февраля 2022 г. 14:22 |
О том, как Самрау-падишах согласился отдать Уралу Хумай, Акбузата и булатный меч; как Урал встретился с Шульгеном и узнал, что его брат оказался человеком со злым умыслом; как на майдане, который созвала Хумай, Шульген опозорился, а Урал восхитил людей.
Во дворце у Самрау-падишаха Урал
Так недолгое время в гостях пребывал,
И, в какой-то из дней, на рассвете проснувшись,
Для беседы негромко Хумай подозвал.
Урал:
«Помнишь – я мальчуганом тогда еще был –
Мой отец на охоте тебя изловил.
Нож точил, принимая тебя за добычу,
И на шею тугую петлю наложил?
То ли страхом великим объята была, То ли вправду умела и раньше могла Говорить – рассказала о средстве от Смерти, О Живом Роднике разговор завела. Чтобы Смерть отыскать, чтоб злодейку убить, Чтобы землю водой родниковой омыть, С братом вышли мы в путь: он поехал налево, Мне – по правой дороге пришлось поспешить. Помня слово твое, я бродил много лет, Помня слово твое, видел множество бед, Много радостей видел, и вот наконец-то Во дворце падишаха заботой согрет. Поделился с тобою я думой своей – Ты сестру поручила найти поскорей И награду тогда обещала за это. Я ее отыскал. Чем ответишь теперь?» И Хумай этой речи вняла, говорят, И к Самрау-падишаху пошла, говорят, Обо всем рассказала ему по порядку И отец ей ответил тогда, говорят. Самрау-падишах: «Если любишь Урала и замуж пойдешь, В этом мире ты в радости с ним проживешь. Сын твой будет батыром, подобно Уралу – Материнское счастье ты с ним обретешь. На богатом пиру всех людей угости И Шульгена из плена в тот день отпусти – Ради славного имени младшего брата Преступленья его, если можешь, прости». И прислушалась к слову отца, говорят, Отпустила Шульгена Хумай, говорят, Весь народ собрала и во славу Урала Щедро всех угостила она, говорят. Все же, в чувствах батыра она, говорят, Сомневалась, не зная о них, говорят, И поэтому верного ей Акбузата Отдавать воздержалась она, говорят. В час, когда повстречались Шульген и Урал, Каждый радости в сердце своем не скрывал. Обо всем, что случилось за время разлуки, Не скрывая, Шульгену поведал Урал. Шульген: «Может так в целом мире прославиться он, Надо всеми людьми, надо мной вознесен. Преисполнится гордости имя Урала Я ничтожеством буду тогда, а не он…» Так, от зависти сердцем кипел, говорят, Ничего он ему не открыл, говорят; Полный злобы коварной и мыслей недобрых, Погубить он Урала решил, говорят. На рассвете увидел Урал, говорят: Черной туче подобно сидит старший брат, И Хумай, чья душа истомилась в сомненьях, Присмотрелась к обоим тогда, говорят. Урал: «Неотступно, как тень, за батыром идет Не один только лев день и ночь напролет – Испытания жизни его поджидают, Мимо них по пути ни один не пройдет. Но на свете не встретится силы такой, Чтобы встать перед ним неприступной стеной. Кто батыром назвался, едва ли уступит – Против пламени станет он бурной водой. Не жалея себя, ради жизней других Теплым светом надежды в лишеньях любых Станет тот, кто батыром достойным зовется, Никогда не покажет страданий своих. Тот батыр, кто без лестницы в небо взойдет, Тот, кто недра земли без ключа отомкнет. Все, что добрый подаст ему – будет водою, Что недобрый подаст – кровью в землю уйдет». То с одним, то с другим говорила Хумай, О поступках и мыслях спросила Хумай. Доброту его сердца почувствовав сердцем, Всей душой привязалась к Уралу Хумай. Оттого, что Шульген всюду мрачный ходил, Червячок подозрений ее изводил, И поэтому братьев она разделила И не смог он исполнить того, что решил. Опасалась Шульгена Хумай, говорят, Ведь Урал мог проспать до пяти дней подряд, Но однажды им встретиться все же случилось И открылся Уралу Шульген, говорят. Шульген: «Много стран повидал по дороге сюда, Стал батыром, пока добирался сюда, И теперь – на земле падишаха Самрау. Что задумал ты, брат мой, добравшись сюда? На Самрау-падишаха войною пойдем, Акбузата-коня у него отберем! Если будет в руках у нас посох волшебный, Всю страну подчиним мы с тобою вдвоем! Уничтожить я все эти земли хочу, Силой дочь его старшую в плен захвачу, О родстве нашем помня, коня оседлаю – Как и ты, я прославиться тоже хочу!» Урал: «Никому из людей не вредили они, Капли крови людской не пролили они, Человека врагом для себя не считая, Много лет с ним в согласии жили они. В царство дивов пойдем мы с тобою вдвоем, До единого всех мы с тобой перебьем, Людям всем, что томятся в темницах глубоких, Отперев все запоры, свободу вернем! Если девушка любит, то в жены возьмешь, Акбузата подарит – его заберешь, А злодеями быть не пристало батырам, Неужели ты кровь понапрасну прольешь? Азраку мы с тобою должны победить, Род людской родниковой водой окропить, Чтобы больше они не бежали от Смерти, Без страданий и горя могли бы прожить». Призадумался крепко Шульген, говорят, Так и эдак прикидывал он, говорят, И однажды в покоях Хумай появился – О любви ей поведал своей, говорят. Шульген: «В жизни нам по делам воздается за все» – Ты сказала однажды, и сердце мое Вновь открыто для дружбы без помыслов черных – Жажда крови покинула сердце мое. Я на родине славным батыром прослыл, Сердце дружбой и битвой свое закалил. Если хочешь, тебе свою тайну открою – То, о чем даже думать себе запретил. С нетерпеньем и страстью тебя буду ждать, Ну а если ответа мне ясного дать Ты не сможешь, отвергнув мое предложенье, Я иной буду вынужден способ искать. С того дня, как вошел во дворец за тобой, Очарован твоей красотой неземной. Ты же вовсе тогда на меня не взглянула, Или страх перед прошлым довлел над тобой? Может быть, ты решила меня испытать, Чтоб в плену по улыбке твоей тосковать, Или, может быть, после тебе полюбился – Мне за это Уралу спасибо сказать? И как только я снова увидел тебя, Вмиг обида былая забылась моя! Нет на свете красавицы больше подобной, Век ищи – не найдется второй, говорят. Если хочешь – навеки останусь с тобой, Если любишь – заботливой станешь женой. Воспротивишься если в ответ на признанье – Совершив, что задумал, отправлюсь домой». Не открыла секрета Хумай, говорят, Воздержалась ответить ему, говорят, Что уже полюбила всем сердцем Урала, Не призналась Шульгену Хумай, говорят. Хумай: «Мысли тайные правильно я поняла И к решенью такому, подумав, пришла: На майдане большом я тебя испытаю – Там увижу и славу твою, и дела. Белый конь, что в подарок мне матерью дан – Только кликну, и явится он на майдан. Если вправду в тебе он признает батыра – Будет рядом с тобою везде и всегда. Если сам ты сумеешь коня оседлать, Меч булатный сумеешь из ножен достать – Без сомнений отдам я тебе Акбузата И отца попрошу тотчас свадьбу сыграть». Так ему отвечала Хумай, говорят, И Шульген согласился на то, говорят. На майдане она позвала Акбузата И пришел он по слову ее, говорят. Гром гремел, возвещая о нем, говорят, Буря вдруг поднялась на земле, говорят, Все живое от ужаса затрепетало, Когда с неба кометой слетел Акбузат. Он послушно к Хумай подошел, говорят, Поклонился хозяйке своей, говорят, И, впервые увидев таким Акбузата, Весь майдан был безмерным восторгом объят. На спине Акбузата лежало седло, Меч алмазный подвешен был к луке его, Удила золотые негромко звенели – Диво дивное с неба на землю сошло. Шилу уши подобны его, говорят, Как у девушки, грива его, говорят, Волосок к волоску, развевалась по ветру, Как у кречета, грудь у него, говорят. Ноздри – как башкунак у него, говорят, Шея – словно змея у него, говорят, Зубы – словно чесночные дольки; глаза же, Словно заячьи, медью блестят, говорят. Не поскачет он – птицей взлетит над землей, Только облако пыли взметнув за собой. Каждый, кто его встретит – замрет в изумленье, Вот таким оказался тот конь непростой. Потрепала Акбуза Хумай, говорят, И такие сказала слова, говорят: «Славно жил ты на небе, как звезды, мерцая, Всех батыров ты сбросил с себя, говорят. Тех батыров, в ком не было крови людской, Не признал ты, владеть не позволил собой. Тем батырам, что я для тебя выбирала, Ты узды не давал, чтобы ринуться в бой. Сам же ты седока по себе не искал, Для хозяйки батыра найти не желал. Эти двое пришли, ожидая того лишь, Чтобы ты одного из них другом назвал. То ли удаль батыров проверить рискнешь, То ли по красоте выбирать предпочтешь – Кто из этих двоих Акбузата достоин И кого из них мужем моим назовешь?» Акбузат: «Красота седоку моему не под стать. Если буря и грозы начнут грохотать, Если черные тучи нагрянут внезапно, Не смогу я его на себе удержать. Если я поскачу, будет ветер такой – Даже рыба не сможет проплыть под водой, Море вспенится и закипит, завывая, Даже горы тогда обернутся мукой. Посмотрите же – у золотого седла Меч булатный сияет подобьем крыла. Никакому огню тот клинок не расплавить, Даже если весь мир будет выжжен дотла. Не смогу я достойным батыром считать Человека, что камень не сможет поднять И взметнуть к небесам в семь десятков батманов – Так желаю я силу его испытать. Тот, кто камень взметнув, не сумеет поймать, На трех пальцах не сможет его удержать – Никогда в пламя битвы на мне не поскачет, Никогда не сумеет меня оседлать». Все, кто слышал слова Акбузата-коня, У подножья горы собрались, говорят. В семь десятков батманов нашли они камень, Сдвинуть с места решили его, говорят. Месяц тщетно толкали его, говорят, Год кряхтели, толкали его, говорят – Никому не поддался, не сдвинулся с места. Наконец, перестали они, говорят. Посмотрела тогда на Шульгена Хумай И кивнула ему: «Подними и бросай!» Тот ощупал его, что есть силы напрягся, Но поднять не сумел его, как ни толкай. И старался, и пыжился он, говорят, Месяц с камнем возился, и год, говорят, Но не смог преуспеть: как стоял – по колено От натуги он в землю ушел, говорят. От усталости еле дыша, говорят, Отошел он от камня того, говорят, И тогда на Урала Хумай посмотрела И велела ему подойти, говорят. Рассердило Урала тогда, говорят, Что у всех на глазах опозорился брат. Он ударил по камню, и тот покатился, А потом в небеса запустил, говорят. Камень, словно стрела полетел, говорят. Скрылся с глаз – все смотрели за ним, говорят. Было утро, и полдень настал, а под вечер В небе грохот послышался вдруг, говорят. Горьким плачем от страха зашелся народ, Опасаясь, что камень их всех разобьет. Умоляли Урала спасти их от смерти, И спросил он тогда: «Азрака где живет?» На лету он его подхватил, говорят, И в страну Азраки зашвырнул, говорят. Зашумели в толпе, стали строить догадки, Где же камень теперь упадет, говорят. Поклонился Уралу тогда Акбузат: «Покориться такому батыру я рад!» Сам Самрау-падишах подал руку Уралу И при всех его зятем назвал, говорят. И созвали народ всей страны, говорят, Свадьбу там же сыграли они, говорят, А Уралу воздали великую славу И батыром страны нарекли, говорят. И за всем этим молча Шульген наблюдал, Видел он, как Урал уваженье снискал, И не в силах стерпеть униженья такого, Черной злости пожар его сердце объял. Брата старшего младший жалел, говорят, Он об этом Хумай рассказал, говорят, И решили они за Шульгена сосватать Айхылу, и Самрау дал добро, говорят. И еще раз собрали народ, говорят, Чтобы свадьбу вторую сыграть, говорят, И когда уже праздник был в самом разгаре, Вдруг земля задрожала вокруг, говорят. Испугались, встревожились все, говорят, Небеса полыхнули огнем, говорят. Оказалось, что падал, стеная и плача, Сверху черный огромный клубок, говорят. И Урал тот клубок подхватил, говорят, И на землю его опустил, говорят: То была Айхылу, что домой возвращалась – Присмотревшись, узнали ее, говорят. Айхылу: «Я видала, как камень закинул Урал В небеса, как его он обратно поймал, Как забросил в страну Азраки-падишаха, Как огонь от него облака доставал. Тот ужасный огонь охватил и меня, От него потеряла сознание я, А очнувшись, домой поспешила вернуться, Испытанья такого не вынесла я…» Услыхав тот рассказ Айхылу, говорят, Удивился Самрау-падишах, говорят, Что наделали шуму на землях всех дивов – Он такому исходу был рад, говорят. Тут и понял Шульген, наконец, говорят, И смекнул он, что лгал Азрака, говорят, Выдавая за дочь ту красавицу прежде, И решился пойти на обман, говорят. Рассказал, будто в плен он попал, говорят, Рассказал, как из плена бежал, говорят. И в душе у Хумай зародилось сомненье, Айхылу же поверила лжи, говорят. Счастлив был лишь Самрау-падишах, говорят, И восторга в душе не скрывал, говорят, Что обеих отдал дочерей за батыров, Что опорой страны сделал их, говорят. Примечания: Башкунак (баш.) – сосуд, изготовленный из кожи головы жеребенка. Батман – мера веса в 4 пуда (64 кг). 70 батманов = 4 480 кг.
|
| | |
| Статья написана 26 января 2022 г. 16:01 |
О том, как Урал явился во дворец Хумай, чтобы узнать о роднике Живой Воды и, выполнив для этого условие Хумай, освободил ее младшую сестру Айхылу из плена.
Тут вбежала служанка одна, говорят,
О батыре каком-то сказать, говорят.
То Урал был – Хумай его сразу признала,
Но себя не раскрыла при нем, говорят.
А Урал так и вовсе Хумай не узнал.
Ее голос, как звон серебра зазвучал,
Ее косы казались волной водопада,
Тонкий стан, словно лист на ветру, трепетал.
А игривые тонкие брови вразлет Спорят разве что только с улыбкой ее. Обжигающий взгляд черных глаз сквозь ресницы Даже черствое сердце без боя возьмет. Словно с давним знакомым она, говорят, Разговор начала, а Урал, говорят, На нее засмотревшись, застыл бессловесно, О Хумай и подумать не мог, говорят. Так недолго стояла Хумай, говорят – Во дворец пригласила его, говорят, И Урал рассказал обо всем по порядку: Где бывал и чего повидал, говорят. Обращаясь к Уралу, сказала Хумай: «Облик твой выдает, что оставил ты край Отчий свой далеко. Для чего же приехал В нашу сторону – с целью какой, отвечай?» Урал: «Хоть и молод еще я, но знаю пять стран: В первой, как ты и видишь, родился я сам, Две из них пересек в ходе странствий, в двух прочих Я еще не бывал – вот таков был мой план. Где бы ни побывал я, кого ни узнал, Всюду если один себя шахом считал, То другой перед ним преклонялся из страха, Сильный слабых безжалостно кровь проливал. Есть на свете, я знаю, злодейка одна, Глазу может быть вовсе она не видна, Говорят, перед ней устоять невозможно – Убивать не устанет она никогда. Для охоты не нужен ей лев, говорят, Не преследует зверя она, говорят. К достижению цели идет в одиночку – Ей не нужен ни спутник, ни друг, говорят. И повсюду злодейку ту Смертью зовут, И боятся, и слезы горючие льют. Всех на свете хочу я от Смерти избавить – Отыщу и убью ее там или тут. На охоте узнал я от птицы одной, Что попалась мне в руки когда-то живой, Еще в детстве, что есть одно средство от Смерти, Чтобы не было власти у ней над землей». Хумай: «Если хочешь бессмертие ты обрести, Чтобы больше не встретить ее на пути, С давних пор существует добро в этом мире – Только им можно Смерти удар нанести. Если хочешь о Смерти не знать никогда, В землю если не хочешь уйти никогда, Есть родник на земле падишаха всех дивов – Говорят, в нем живая струится вода. Если хочешь ты воду живую достать, Если хочешь, чтоб стала тебе помогать, Сам ты должен избрать себе путь, и до цели Сам ты должен дорогу во тьме отыскать. Если птицу отыщешь одну по пути: Ту, которой и в нашей стране не найти, Ту, которой никто и не видел доселе – Помогу я к успеху в итоге прийти». Урал: «Из далеких краев я добрался сюда, Я и зло и добро по пути увидал. Для того, чтобы землю от Смерти избавить И покой принести я добрался сюда. Птицу ту, если просишь, тебе отыщу, Твою помощь за это взамен получу. На условие это своим отвечаю И об этом сейчас я поведать хочу: Воза нет у меня, чтоб богатства грузить, Нет любимой, чтоб ей украшенья дарить; Кроме как о добре, больше не о чем думать, Кроме Смерти самой, не с кем счеты сводить. Если можешь – подарком меня одари И надежды людей оправдать помоги – Против Смерти пойти и ее уничтожив, Счастье в душах людских поселить помоги. Чтоб, не ведая страха он бросился в бой, Когда Смерть на пути моем встанет стеной, Чтобы, слез не страшась, стал мне спутником верным – Вот о чем попрошу я. Найдется такой?» Хумай: «Подарю я тебе Акбузата-коня – Не утонет в воде, не боится огня, Даже ветру не даст за собою угнаться, Если будешь достоин – признает тебя. Он ударит – гора рассыпается в прах, Он поскачет и море у всех на глазах Расступается, дно обнажив на мгновенье. Другом будет тебе и в бою и в делах. Он – рожденный и выросший на небесах. Не найдется подобного в наших краях. И за тысячу лет не попался он дивам, Что за ним посылал Азрака-падишах. Акбузата-коня подарила мне мать Для того, чтоб батыру могла передать Лишь тому, кого сердцем своим полюбила, Чтобы был мой избранник подарку по стать. Меч булатный я тоже тебе отдаю – Ржа не будет знакома его острию. Против вод, если хочешь, он станет водою, Против пламени будет подобен огню. Джиннов, дивов и прочих страшит, словно Смерть, Разгоняет он их, словно стадо овец. Ничему перед ним устоять невозможно – Вот чем я одарю тебя, смелый юнец!» И Урал согласился на то, говорят, Птицу ту отыскать слово дал, говорят, Погостил во дворце падишаха Самрау, Но Хумай не открылась ему, говорят. И о том не сказала ему, говорят, Что Шульген во дворце, а о том, говорят, Что он заперт надежно в подвале глубоком, Он и вовсе подумать не мог, говорят. На рассвете проснулся Урал, говорят, И, с Хумай попрощавшись, ушел, говорят. Чтобы птицу скорее найти и вернуться, Посох свой он в коня превратил, говорят. Много дней он с коня не сходил, говорят, И приехал на место одно, говорят: В окружении гор – только хищные птицы, Человека не знали они, говорят. Скалы были здесь, словно верблюжьи горбы, Выше туч уходила вершина горы. Дивы с джиннами здесь отродясь не бывали – Ни дороги сюда не нашлось, ни тропы. Заприметил вершину одну, говорят, И, взобравшись наверх, осмотрел, говорят: Вдалеке словно звездочка, что-то мерцало, И решил он поближе взглянуть, говорят. Он красивое озеро там увидал: Серебром вместо камня его берега Были устланы, жемчугом воды блистали; Птицу дивную в озере том увидал. Незаметно он к ней подошел, говорят, Присмотрелся поближе он к ней, говорят. «Видно, это та самая дивная птица!» – Так подумал Урал про нее, говорят. Улетать и не думала та, говорят, Без боязни к нему подплыла, говорят, Но Урал, всех обычаев местных не зная, Птицу ту за крыло ухватил, говорят. Опечалилась птица тогда, говорят, И Уралу сказала тогда, говорят: «О егет мой, постой! Див ли, джинн ли ты будешь?» Подивился на это Урал, говорят. Изумился, но виду не подал Урал, От нее человечьи слова услыхав. Птицу тоже расспрашивать стал понемногу, Когда дивное озеро то миновал. «Если птица ты будешь – какая?» – спросил. – «Если ты человек – то откуда?» – спросил. – «Кем ты будешь и здесь почему оказалась?» – Обо всем рассказать он ее попросил. Призадумалась птица тогда, говорят, На Урала взглянула она, говорят. «Ты меня отпусти и одно лишь мгновенье Не смотри» – отвечала она, говорят. Так и эдак прикинул Урал, говорят, Жезлу он приказал своему, говорят: «Если вдруг улетит она – соколом станешь, Если в воду нырнет – щукой стань!» – говорят. Сам же он, как просила она, говорят, Поступил и ее отпустил, говорят. Миг спустя, открывая глаза, вместо птицы Он красавицу вдруг увидал, говорят. Красоту не опишешь в словах, говорят: Бьет без промаха взгляд озорной, говорят, Ее волосы, словно цветы, колыхались На ветру, ниспадая волной, говорят. Красавица: «Ах, егет, как ты здесь очутился, скажи? Что заставило здесь находиться, скажи? Человека мне видеть еще не случалось В этом месте. Зачем ты явился, скажи? Рыбой плавать в воде я когда-то могла, Словно звезды, сиять я когда-то могла, Ветер мысли мои, словно тучи развеял – От тебя одного я уйти не могла… Дома я баловницей когда-то слыла, Беззаботно в любви и достатке жила. Див похитил меня – от него я недавно Убежала и так это место нашла. Муж мой тоже батыром однажды прослыл, Да вот только недолго со мною прожил: Неожиданно сгинув, назад не вернулся, Тенью вечной тоски мое сердце накрыл. Я к отцу не рискнула вернуться домой, Опасаясь, что дивы нагрянут с войной На страну мою – птицей тогда обернулась И сюда прилетев, повстречалась с тобой». И такие слова услыхав, говорят, Тайну девушки этой узнав, говорят, И Урал ей открыться решил, умолчав лишь, Для кого он ту птицу искал, говорят. «Знать, судьбой оказался удачи лишен, Если нужную птицу и здесь не нашел» – Так ответив, решил он отправиться дальше, Пусть и был его путь и далек и тяжел. Красавица: «О егет мой, скажу я такие слова: Мой отец, что во многих местах побывал – Для тебя он желанную птицу отыщет, Здесь же в деле своем преуспеешь едва. Имя мне – Айхылу, мой отец – падишах, Мать – Луна, что царит по ночам в небесах. От коварного дива прошу я защиты И тогда все, что хочешь, отдаст падишах. Если равной себе ты меня назовешь, Если нашу страну ты своей назовешь, Я готова с тобою вернуться обратно – Там и дом и очаг ты со мной обретешь». Урал: «Ах, красавица, дар твой я вряд ли приму, Не пойду посмотреть на твою я страну. Если в девушку ты обернулась нарочно, Если птица и вправду – с собою возьму. Во дворце (только мне лишь известно о нем) Не спеша ты поведаешь мне обо всем И тогда, если хочешь – останешься птицей, Если хочешь – красавицей будешь при нем. Если кто-то посмеет тебя унижать, Невниманьем посмеет тебя обижать – За тебя заступлюсь, что желаешь – исполню И родные края помогу отыскать». Согласилась с Уралом она, говорят, Доброту его слов приняла, говорят, Птицей вновь обернувшись, вспорхнула на посох И отправилась с ним во дворец, говорят. Даже глазом моргнуть не успели они – До дворцовых ворот долетели они. Сей же час к ним навстречу все девушки вышли, Айхылу горячо обнимали они. Удивился такому Урал, говорят, И тогда Айхылу, скинув птичий наряд, Отдала его некой дворцовой служанке, А сама обратилась к нему, говорят: Айхылу: «Ах, егет, проходи же со мной во дворец – Здесь подруги мои, и сестра, и отец! Как же долго сюда я мечтала вернуться – Ты желанье исполнил мое, наконец!» Хумай: «Оказался батыром ты, славный егет, Ни помех, ни препятствий которому нет. Птицу эту нашел и вернул мне обратно Из коварного дива проклятых тенет». И Урал, не таясь, обо всем рассказал: «Где нашел ее – дивов и змей не встречал, На обратном пути никого не заметил И каких-либо трудностей не испытал. Как, скажи, ты узнать и увидеть смогла, Что меня в тех краях эта птица ждала – Недоступное место, найдя, затаилась Та, кого ты сестрою сейчас назвала?» Тут уже и Хумай удивленья полна. Айхылу, не скрывая, спросила она: «Как случилось, что див не заметил побега, Как на озере горном тебя не догнал?» И тогда Айхылу поняла, говорят, Что не знает Хумай, как дела обстоят: О побеге своем и о встрече с Уралом По порядку поведала ей, говорят. Услыхала все это Хумай, говорят, От Урала не стала таить, говорят, Что с тех пор его знает, как в сети попала, И отца своего позвала, говорят. И пришел к ней Самрау-падишах, говорят, С Айхылу поздоровался он, говорят, Слез своих не скрывая, однако, подробно Обо всем расспросил он ее, говорят. Не таясь, обо всем рассказала она, Об Урале отцу рассказала она. Понял все падишах и сказал напоследок, Что история тайной остаться должна. Самрау-падишах: «Если дивы узнают – развяжут войну, Нападут и захватят всю нашу страну. Айхылу от скитаний и странствий устала, Много бед претерпела в ужасном плену. Душу ей исцелит только матери свет – Пусть на небо отправится в гости к Луне, С ней немного побудет, а после – вернется» – Заключил он, закончив на этом совет. Отдохнула она во дворце, говорят. Через несколько дней привели, говорят, Падишах и Хумай к ней коня Харысая И к Луне проводили ее, говорят. Примечания: Егет (баш.) – юноша, молодой человек.
|
| | |
| Статья написана 10 января 2022 г. 17:33 |
О том, как падишах дивов Азрака хитростью захватил Шульгена и отправил его в страну падишаха Самрау с коварным замыслом, а Хумай заточила Шульгена в подземелье дворца.
Тут настала пора оглянуться назад –
Как же там у Шульгена дела обстоят?
Он направо свернул и, проехав немного,
Старика одного повстречал, говорят.
Обо всем он ему рассказал, говорят,
Что искал он в далеких краях, говорят.
Рассказал и о том, кто ему повстречался,
А старик, не таясь, отвечал, говорят.
Старик: «Тот старик, что уже повстречался тебе, Младшим братом по крови приходится мне. Даже если сейчас в это трудно поверить – Родились мы когда-то в одной стороне. А теперь он ослаб, сединою покрыт, Тело – кожа да кости, хрустит и скрипит. На меня посмотри: если младшим его я Назову, ты подумаешь – бредит старик! Расскажу, не скрывая, какой тут секрет: Стар ли, мал ли ты – в этом различия нет. Все мы словно родные по крови друг другу – Так уж издавна принято в нашей стране. Поклялись мы не грабить и не убивать, Капли крови на родине не проливать, Не утаивать то, что добыто совместно, Не делить, в землю лишнее не зарывать. Право сильного выше других не считать И сирот обездоленных не обижать, Если дочь родилась – матерей не позорить, И детей ее в воды реки не кидать. Но от этих обычаев брат отступил: Всех, кто был послабее – злодейски убил. Смерти стал лучшим другом, и ей помогая, Всю страну без пощады в крови утопил. Потому и прогнали его из страны, Где мы были однажды на свет рождены И теперь обречен он на горе и муку Смерти вечной печатью великой вины». Понял это Шульген, расспросил, говорят, Как проехать, страну повидать, говорят, Разузнать все о ней, и старик откровенно, Не таясь, объяснил ему все, говорят. Месяц ехал Шульген, ехал год, говорят, Много рек миновал он и гор, говорят. Засыпал там, где ночь застигала в дороге, И добрался до озера он, говорят. Берега камышами его заросли И кувшинки раскинули листья свои, Словно дерево тика, в воде безмятежной Пышным цветом на озере том расцвели. Видел уток, лебедушек, диких гусей, Щуки плавали прямо среди пескарей – Без опаски резвились и птицы, и рыбы, Не считая друг друга добычей своей. И со льва своего соскочил, говорят, Вырвал волос из гривы его, говорят. Сделать петлю решил он, и в поисках палки Для петли к ивняку подошел, говорят. В ивняке соловья углядел, говорят. Ястреб тут же на ветке сидел, говорят, Рядом с певчими – прочие хищные птицы, Но никто нападать не хотел, говорят. А на склоне горы увидал, говорят, Лис, баранов, волков и овец, говорят. Вместе все собрались безо всякого страха, И никто никого не пожрал, говорят. Но с охотой не стал он спешить, говорят, К падишаху решил он пойти, говорят – Разузнать все дворцовые тайны, а дичи На обратном пути настрелять, говорят. Сев на льва, во дворец поспешает Шульген; По дороге Заркума встречает Шульген; Азраки-падишаха тот сыном назвался И на эту уловку попался Шульген. А Заркум к Азраке проводить обещал, Одарить его щедрой рукой обещал, И воды обещал из Источника Жизни, Все что хочет – с собой унести обещал. И отправились вместе они, говорят, И по многим дорогам прошли, говорят, И однажды увидели черное нечто От земли и до самых небес, говорят. И горой бы назвали – кипит, говорят, И назвали бы тучей – гудит, говорят. Удивился Шульген, повернулся к Заркуму: «Что за диво такое?» – спросил, говорят. Заркум: «Чернота, что собой небеса достает – Азраки-падишаха дворец стережет. Среди дивов отца самым главным зовется, Нас заметив, он лично навстречу идет». На дороге велел подождать, говорят. Первым к диву направился он, говорят: «Ты меня и того, кто явился со мною, Во дворец отведи!» – попросил, говорят. Азраке сообщили о том, говорят, Понял хитрость Заркума злодей, говорят, Повелел двух коней оседлать для батыров, Повелел их с почетом встречать, говорят. Так оставил Шульгена Заркум, говорят, Во дворец без него он пошел, говорят, С Азракой-падишахом по правую руку Он отца своего увидал, говорят. Разговор был у них меж собой, говорят, И решали они, как им быть, говорят. Как Урала им со свету сжить, размышляли – Даже дивы-сынчи были там, говорят. Старый див-сынчи: «Падишах мой! Как только родился Урал, Каждый див, что по небу в тот час пролетал, Услыхав его плач, камнем рухнул на землю, Испугавшись того, что родился Урал. Ты и дивов, и джиннов к нему посылал, Чтоб его уничтожить, но выжил Урал: Лишь в упор посмотрел на пришедших, и ужас Перед взглядом его им сердца разорвал. А когда он из дома ушел, говорят, И приблизился к нашим краям, говорят, То от мысли, что воду возьмет из Живого Родника – тот под землю едва не ушел, говорят». Падишах мой, теперь надо выход искать, Или новое горе нагрянет опять. Нужен нам человек – у Самрау-падишаха Акбузата -коня чтобы смог он отнять». Азрака: «Акбузата себе чтобы заполучить, Оседлав, дикий норов его укротить, Дивов я семерых посылал безуспешно – Не сумели его ни поймать, ни убить. И загнать попытались его, говорят, И ласкать попытались его, говорят – Не признал Акбузат и не вышел навстречу, Как ловить не пытались его, говорят. И не вынесли дивы такого стыда, И домой не вернулись уже никогда, И созвездием стали, по небу скитаясь, И позор этот дивам не смыть никогда. Чтобы горечь душевную как-то унять, Я другого коня у Самрау отнять Возжелал непременно, но вот незадача: Неудачей мой план обернулся опять У Самрау есть дочь, что Луной рождена – Я похитил ее и томится она В подземельях дворца, но подарок отцовский – Рыжий конь – до сих пор неподвластен он нам». Если где-нибудь мы человека найдем, То награду любую ему подберем, Если к сердцу Хумай он дорогу отыщет И вернется с конем и булатным мечом. Если сердце батыра во зло обернем – Все дела в свою пользу тотчас обернем! От людей нам неведомы будут гоненья, Если только Урала-злодея убьем!» И тогда о Шульгене Заркум рассказал, Об обмане своем все ему рассказал, Одобренье снискав Азраки-падишаха, И Шульген перед ними тотчас же предстал. И когда во дворец он вошел, говорят, Азрака его рядом с собой, говорят, Усадил и, назвав своим сыном Заркума, Кахкаху младшим братом назвал, говорят. Словно гостя большого его угощал, И богатство Шульгену свое показал. Всех красавиц дворцовых созвал и любую В жены выбрать ему Азрака обещал. И одна была краше другой, говорят, Так, что глаз было не оторвать, говорят. Среди прочих она выделялась особо – Айхылу очарован он был, говорят. Среди белых камней словно жемчуг, была, Среди звездочек лунным сияньем была, Томной родинкой, что на щеке у красавиц И цветком среди трав на полянке была. Глаз не мог отвести от нее, говорят, У Заркума о ней расспросил, говорят. Тот его обманул и, назвавшись ей братом, Зятем сделать своим обещал, говорят. Медом лести Шульгена Заркум утешал, А потом Азраке обо всем рассказал. Тот велел на высокой горе собираться Дивам всем, а к себе Айхылу подозвал. И в укромное место отвел, говорят, Строго-настрого ей наказал, говорят, Умолчать жениху о своем похищенье, Из дворца запретил выходить, говорят. Свадьбу славную справили им, говорят, Стал красавице мужем Шульген, говорят. Айхылу всей душою его полюбила, А Шульген о делах позабыл, говорят. Как-то раз Азрака-падишах, говорят, Звал Заркума с Шульгеном к себе, говорят, И о том, как Хумай завладеть с Акбузатом, Речь коварную начал вести, говорят. Азрака: «Тот, кто сможет Акбуза-коня оседлать, Меч булатный кто сможет в руках удержать – В целом мире прославится главным батыром, Всех заставит он головы в страхе склонять!» Так Шульгену он все объяснял, говорят, И наградой его соблазнял, говорят. Войско дивов ему обещал на подмогу И в успехе его уверял, говорят. И Шульген согласился на то, говорят, Захотел он Хумай овладеть, говорят, Сговорившись с Заркумом, на дива взобрался И к Самрау-падишаху пошел, говорят. Вмиг (и глазом моргнуть не успели они) В нужном месте вдвоем очутились они, И на землю сойдя, обсуждая план действий, Вот какой разговор меж собой повели. Заркум: «Вон за этой горой есть страна, говорят, Аждаха-Кахкаха правит ей, говорят. У того падишаха есть посох волшебный – Он огнем и водой может стать, говорят. В тех краях появился батыр, говорят, Посох этот волшебный украл, говорят, Всю страну захватил и, назвавшись Уралом, Падишахом он сделался сам, говорят». Так Шульгену Заркум рассказал, говорят, И узнав, что Урал жив-здоров, говорят, Хоть и рад был, но зависть его обуяла, Что во всем обойдет его брат, говорят. Заркум и Шульген: «И когда мы вдвоем Акбузата найдем, Меч булатный Самрау-падишаха найдем, Перед нами никто устоять не посмеет И Урала батыра со свету сживем!» Заркум о Шульгене: «Акбузата с Хумай он себе заберет, Меч булатный он тоже себе заберет… Стать сильнее меня я ему не позволю, А иначе и нас он за горло возьмет. Но пока буду вместе с Шульгеном шагать, Постараюсь на силу его испытать, А Урала убью и за все поквитаюсь, Посох в руки отца возвращая опять». Так до цели добрались они, говорят, На дворец посмотрели они, говорят. Стаю птиц, словно белое облако в небе, Перед ним увидали они, говорят. Вот одна заприметила их, говорят, От других отлетела она, говорят, Тайный знак подала – разлетелись все птицы, Не успели и глазом моргнуть, говорят. К ней Шульген и Заркум подошли, говорят, О Хумай разговор повели, говорят. Отвечала им птица, что нет ее дома, Не открыла им правду она, говорят. А еще через миг, сбросив птичий наряд, Превратились в красавиц они, говорят, И Шульген, в восхищенном застыв изумленье, Онемел от такой красоты, говорят. Выделялась среди тех красавиц одна: Среди звезд воссиявшая, словно луна – Все вокруг: и дворец, и подружек, и землю Красотою своей озаряла она. «Видно, это Хумай», – вдруг подумалось им, Но не выдали девушки видом своим Ни тревоги, ни прочих каких подозрений – Словно это и вовсе неведомо им. Та, что краше всех птиц в этой стае была, Та, что имя свое так и не назвала, Словно матка большого пчелиного роя, Выступая вперед, разговор начала. Хумай: «Много стран исходили вы с края в конец, О Хумай услыхав, к ней пришли наконец. Подождите ее, она скоро прибудет, А пока – проходите скорей во дворец!» И открыла им двери она, говорят, Пригласила их жестом пройти, говорят, Утаила лишь имя свое перед ними, И они не спросили о нем, говорят. И прошли эти двое за ней, говорят, Словно гости высокие, сев, говорят, На почетное место, Хумай ожидая… Вдруг туманом окутало все, говорят. В тот же миг и Шульген, и Заркум, говорят, Чувств лишились, уснув крепким сном, говорят. Гул прошел, под ногами земля расступилась, Будто в яму упали они, говорят. Заметались они в темноте, говорят, Ужас их обуял в темноте, говорят. Растерялся Шульген, а Заркум же, не медля, Снова облик змеиный обрел, говорят. А Хумай догадалась о том, говорят, Яму эту водой затопить, говорят, Приказала – Заркум тогда крысой Водяной обернуться успел, говорят. Хумай – Шульгену: «Когда в темную бездну летели вдвоем, Не зашлось ли от ужаса сердце твое? Помнишь, нож наточил на меня ты однажды – И за это в могилу спустился живьем. Ты за все мои слезы получишь ответ. За страданья людские и множество бед, Что успел причинить – ни словам, ни поступкам, Даже мыслям твоим оправдания нет. И пока, жажде крови своей вопреки, Смерти, злу и порокам своим вопреки, Не смягчишься душой – оставайся в темнице, Пусть тоска разрывает тебя на куски! До тех пор тебе вновь человеком не стать, Что способен достойных друзей выбирать, Что в народе оставит лишь добрую память О себе, и всех змеев врагами считать!» Примечания: Сынчи – отгадывающий чужие мысли. Акбузат (Акбуз, Бузат) – волшебный крылатый конь. Етеган (баш.) – созвездие Большой Медведицы. Аждаха – мифическое существо, змея, прожившая 100–500 лет. Змея, прожившая более 1000 лет, становится юхой-оборотнем.
|
|
|
облако тэгов
