Продолжение линии Мерлина, у которого на новозанятом престоле Хаоса хватает своих проблем. Здесь вновь мы сталкиваемся с Зазеркальем, с потоком абсурда и каскадом весёлых фантасмагорических образов, на которые, к сожалению, был беден Хаос в рамках оригинального цикла. Рассказ, конечно, бедноват, в плане истории и фабулы, но уже больше напоминает отдельную законченную историю, пропитанную авторской иронией, будто бы постоянно напоминая, что это всё не всерьёз. Есть здесь, конечно, намёки на продолжение хаоситских интриг, и будущей борьбе Мерлина, возможно, и со своими единорожичьими родственниками, но они так и остались зарисовками на будущее.

Последняя, видимо, встреча с Мерлином... Собственно, я никогда к нему не привязывался.

Зарисовка о судьбе Фракир пооригинальнее, хотя бы потому, что мы видим происходящее, простите за каламбур, снизу, пусть даже происходящее отдаёт какой-то буффонадой. Иногда даже возникает чувство, будто нам подсунули сценарии для юмористических скетчей по мотивам вместо «Amber». Ни Фракир, ни старая подруга наша Флора, ни — опять внезапно появившийся! — Люк явно не воспринимаю всерьёз ничего из происходящего, просто любопытствуя и прикалываясь по ходу сюжета. «Что-то затевается... с морем крови, громами и гибелью всех нас — А, как всегда,»... Снова зарисовка, намекающая на грядущие грандиозные события, но на этот раз, по крайней мере, сдобренная не натужным юмором. Видимо, не мог уже Желязны продолжать этот давно надоевший цикл всерьёз...

Зеркальный коридор, зеркальный коридор... К несчастью, возвращение Корвина в Амбер происходит не в высоком, поэтическом мире первой пенталогии, а продолжает стиль ёрнической и, местами, откровенно дурацкой второй. Откровенная идиотичность происходящего начинает раздражать ещё в начале, когда благородный принц, как ни в чём не бывало, подьезжает к замку, преспокойно входит через поварскую, и, незамеченный, бродит по коридорам, пока не натыкается на совершенно неуместного здесь Люка-Ринальдо, бок о бок с которым соглашается пройти по самой загадочной локации Амбера после Огненного Пути, да ещё и с мечом на боку. Сцены в Коридоре мы уже имели удовольствие наблюдать, на подходе к Хаосу с огненными призраками встречался и Мерлин, здесь сцены встречи с уже умершими персонажами глубоко вторичны. «Теперь в игру вступил сам замок...»... И что? Грозное лицо, загадочная улыбка, и всё, снова тизер-трейлер к тому, чего никогда не будет.

Автофанфик, продолжающий не слишком удачные традиции романов о Мерлине.

Текстовой тизер-трейлер третьей пенталогии о Янтарном королевстве — освобождённый Мерлином милорд Корвин, наш старый друг, скачет себе мирно в родной замок, и — внезапно! — встречает двух творцов Вселенной, своих ближайших родственников, которые ведут между собой Очень Важную Беседу, где уделяют существенное внимание к его скромной персоне...

Отрывок-зарисовка, что-то вроде короткого пролога, но уж точно не рассказ, в нём нет... ничего. И диалог, который ведут между собой Дворкин и Сухай, совершенно бессодержателен, и единственное, что понимает наш герой — нужно спешить, а зачем — непонятно.

Как отрывок будущего романа — не знаю, неясно, как часть серии, но отдельно стоящая — полный ноль. Кризис серии об Амбере продолжается...

Еретики, еретики... А где же правая вера, по отношению к которой можно быть еретиком?

Читать этот роман было на порядок сложнее, чем предыдущие, но не в силу его перегруженности философскими дискурсами, а в силу его структуры. Когда я был подростком, я уничижительно говорил себе, что не понимаю до конца замысла автора, и то, что меня смущает в тексте, просто результат моей необразованности. Но сейчас я понимаю другое: этот роман просто неудачно написан. У Фрэнка проснулся вечный бич стареющих писателей — огромное количество диалогов. «God-Emperor...» тоже был ими насыщен до предела, но они представляли из себя содержательные философские диспуты, не платоновские, конечно, но не лишённые интереса. Здесь всё по иному. По форме он похож на «Dune Messiah», но по структуре — на «Children of Dune», с его жутковатой затянутостью.

Во что превратилась бывшая Империя через полторы тысячи лет после гибели Червя? С одной стороны, мы видим совсем немного, мир распадается на ряд камерных композиций (Гамму, бывшая Гьеди Прайм, Тлейлакс, Ракис, бледная тень Дюны, на которой есть остатки сиетча Табр, но нет ни следа Сарьира и прочих памятных нам мест), сама же огромная вселенная, заселённая рассеянным человечеством, остаётся для нас чем-то далёким и смутным. Золотой Путь побледнел и истончился, мы плохо видим его составные части, и слабо понимаем, куда идёт человечество. Меланжи теперь, благодаря генной инженерии Тлейлаксу, завались, люди живут по три-четыре столетия, навигационные машины Икса съедают автономию Гильдии на перелёты,и ограничения в количестве добываемой Пряности — теперь во Вселенной нет силы, контролирующей источник власти, а люди потихоньку выходят на принципиально новый уровень развития своих способностей. А Бене Гессерит всё те же.

Собственно, это роман о них, старых добрых ведьмах гессеритках. И не важно, что они называются также Достопочтенными Матронами. Они продолжают свои генетические эксперименты, они раз за разом возрождают Дункана Айдахо для своей программы, выводят из рода Атрейдесов новую породу сверхчеловека, чтобы закрепить за собой тихое и мягкое управление дальнейшим развитием в мире, лишённом чётко оформленной власти. Достопочтенные Матроны, бегущие с другого края Вселенной от неведомой пока опасности, предпочитают более грубые и прямые методы контроля, многие из которых основаны на сексуальном экстазе. Правда, сомнительно, что этого достаточно для тех масштабных завоеваний, который они совершили в Старой империи, но это только часть проблем, которые встречают нас в этом тексте.

У пятого романа есть странная, необъяснимая для меня особенность — почти все важные события в нём происходят либо походя, либо за кадром. Смерть центральных персонажей, битвы и сражения, гибель целых планет, вторжения и перевороты — всё это проходит мимо нас, как бы между прочим, мы даже толком не понимаем всех ключевых событий, которые потрясают бывшее пространство Империи с нашествием «людей из Рассеяния». Мы прощаемся навсегда с Ракисом-Дюной, и с трудом понимаем это, понимаем, что противники наших героев захватили всю обозримую часть Вселенной, и обладают огромной властью, объяснение которой мы можем только вообразить, поскольку автор не пояснил нам, откуда она взялась.

В общем, Герберт как-то очень странно выстроил свой роман, будто бы стараясь затуманить и сюжет, и заложенные в него смыслы, как будто ему не хватает формулировок для дальнейшего развития своих идей. Золотой Путь уже не тропа для выживания человечества, а его оковы, с помощью которых Муад’диб и Лето II не предсказывали, а творили будущее. Кажется, автор запутался сам: черви Ракиса должны были погибнуть, чтобы рассеянные жемчужины разума Тирана не сковывали человечество (каким образом?), но Шаи-хулуда нужно размножить на планете Капитула (в эпоху ранней Империи Атрейдесов это вроде бы было невозможно?), и новая Дюна уже не станет почему-то вместилищем разума Бога-императора. Я один не понимаю логику, или мне, как и раньше, просто не хватает соображалки и образованности, чтобы понять всю глубину глубин?

В итоге мы получаем очень странный роман, самый слабый из всей серии о роде Атрейдесов. Вопросы, которые поднимает Герберт, настолько сложны и масштабны, что ему уже не хватает изобразительных средств, чтобы перевести их в текст, мастерство уже начинает подводить писателя. Повторить подвиг, и создать философский роман, наподобие «God Emperor of Dune», он уже не смог осуществить, не вышло высокой трагедии в стиле «Dune Messiah», авантюрно-приключенческое начало оригинальной «Dune» тоже в прошлом. Посмотрим, какое впечатление произведёт последний (к сожалению) роман...

...Вот уж не думал, что гоббсовский Левиафан получит настолько буквальное воплощение...

В прошлом «God Emperor of Dune» был моей любимой книгой в серии, когда я впервые прочитал её в 16 лет, то был в восторге от её масштабности и глубины, потом, уже после 20, эмоций было не меньше. Сейчас, конечно, я отношусь к этому роману более критически, и вижу его существенные огрехи — несколько отрешённый стиль повествования, излишне камерный сюжет, отсутствие чувства масштабности проекта Лето II: всё это негативно сказывается на восприятии романа, который вновь вернулся в формат, по факту, пьесы, высокой трагедии о падении Титана. Главное, почему написан этот роман — для выражения концепции Золотого Пути, которую создал Фрэнк Герберт, пытаясь объяснить сущность махдината Пауля Муад'диба. Человечество должно выжить, выйти из гомеостаза и скакнуть на новую ступень развития, идти вперёд и развиваться. Но каков метод? С первого взгляда, этот метод — сплошное противоречие.

В эпоху перед Джихадом Муад'диба человечество находилось в рамках Империи Коррино, обладающую определённым равновесным балансом, своего рода замкнутой экосистемой, пребывающей в тысячелетнем гомеостазе, и приходящей потихоньку в состояние упадка и гибели. Необходимо было вывести общество из этого состояния — и в этом главная цель Империума Бога-императора. На первый взгляд, способы выживания человечества кажутся весьма сомнительными... и на второй тоже.

Самое интересное в «Золотом Пути» — как бы ты внимательно не читал книги Фрэнка Герберта, ты всё одно не найдёшь его чётких контуров. Конечно, «Дао, которое можно выразить словами, не есть Дао», однако заявка на определённую философскую концепцию, не много не мало, спасения человечества, должно иметь определённые контуры, поскольку воплощалась в конкретных действиях и решениях Бога-Императора. Три с половиной тысячи лет жестокой тирании. Всё логично: коммуникацию между планетами обеспечивает меланжа, она же поддерживает существование Бене Гессерит, единственным источником Пряности во Вселенной является тело Червя, которое носит Лето II. Обладая жизненно важным богатством, Бог-император носил в себе абсолютную власть, закупорив человечество на отдельных планетах, запрещая обучение ментатов, трансформировав культуру и религию под себя, загнав общество в ещё больший, казалось бы, гомеостаз, практически лишив его движения, и развития — и ничего никому не объяснив толком. Избавить человечество от застоя, загнав его в ещё больший застой, освободить от зависимости машинного разума и Пряности, полностью поставив в зависимости от самого себя и своей воли? Есть ли в этом логика? Лето подарил человечеству мир, но даровал ли он ему процветание? Как говорит нам пришелец из прошлого, знающий другие времена, вечный спутник Атрейдесов — нет, люди в Империи Червя не счастливы. Это своего рода пытка покоем. И сам Червь радостно подтверждает слова своего вечного спутника, что его правление — упадок.

Главная идея — столь же любопытна, сколь и спорна — накормить человечество стабильностью и «фараонством» до такой степени, что они никогда не будут искать сильной власти и спокойного стойла, навсегда отвергнут идею «societas constituto». Тысячелетняя тирания как средство уничтожения тирании? Как философская концепция — красиво и интересно, как историческая реальность социальности — такое... На протяжении долгих столетий нужно так давить на человечество, чтобы не подавить в нём желание развития, чтобы насильственный гомеостаз оставался не стабильной экосистемой, где человек может спокойно существовать, а триггером, пробуждающим его творческое начало, стремление к справедливости и свободе. Почему Лето бесконечно возрождал давным-давно покойного Дункана Айдахо, не только же из сентиментальных соображений? Айдахо — воплощение чувства собственного достоинства, человек, который всегда стремится к справедливости, и знает цену свободе. Грубо говоря, старый командир Атрейдесов возрождался для того, чтобы восстать против Тирана, поскольку не восстать против него было невозможно, рано или поздно такому человеку, стремящемуся к идеалу, неизбежно хотелось уничтожить Червя, поскольку его власть была вопиюще несправедлива, и абсолютно подавляюща — так Лето, видимо, определял, что ползёт в верном направлении. Лето в своих «Похищенных записках» говорит о соблазне монархии, правительства и бюрократии — люди делегируют им полномочия управлять собой, и в этом есть своё рациональное зерно: оно отвечает стремлению человека к упорядоченности, позволяет быстро осуществлять необходимые для управления решения. Но оно неизбежно скатывается в тиранию, и сама форма власти всегда доминирует над её содержанием, чему, как предполагается, и служил антидотом «Золотой Путь».

Можно понять, что было замыслом Бога-императора: после его гибели на время, вероятно, пару-тройку столетий, прекратилась выработка меланжи, и человечество прекратило коммуницировать — «Рассеяние». Каждая планета стала автономной, и, стартовав с определённого уровня развития, пошла своим путём, и человечество, пережив жёсткую централизацию (насколько это возможно при таком количестве Пряности и, следовательно, крайне редких полётах Гильдии), стало «ячеистым», каждая планета приобрела свой вектор развития, и в будущее устремилось не единое, сжатое в кулак общество, а целый пучок «многообразий», обеспечивая человечеству нелинейный путь развития, полный изменчивых и пластичных форм. Метафора сжатой пружины, которая резко распрямляется, и выстреливает вперёд, вполне уместна. Жизнь — это воля к творению, и отныне человечество в своей многообразности постоянно меняется, порождая новые формы, и выходя на новые, самые необычные уровни развития. Тирания — прививка обаяния внешней власти, против соблазна иерархизации и жёсткого структурирования по армейскому типу, против подавления творческого начала, в более широком смысле — против «Порядка» во имя синергического многообразия. Против консерватизма с его вечным стремлением к фальшивым «добрым старым временам», против идей унифицированного равенства с их стремлением к распределяющему началу. Против любых форм ограниченности.

Конечно, это очень спорный набор идей, он красив и строен с точки зрения абстрактной философии, но с точки зрения конкретной социальной реальности — можно поспорить. Конечно, в наши смутные времена идея накормить общество до отвала мировоззренческими химерами, вроде «Величия» или «Особого Пути» не выглядит такой уж нелепой. Но только если воспринимать человечество как абстрактную социальную целостность, как ту же экосистему, которая живёт по естественным природным законам, и если в качестве задачи поставить цель вырвать общество из плена социального биоценоза, то почему бы и нет?

Но общество всё таки сложнее, чем экосистема, точнее, сложнее принципы её функционирования, поскольку здесь, помимо законов органического развития, существуют ещё факторы разума, коллективной памяти, эволюции идей, и так далее, и так далее. Поэтому, можно ли уподобить человеческое развитие в качестве сжатой пружины? Для этого нужна была концепция «феодального оптимума», который мы видели в «Dune», в качестве ловушки для человечества, идея конечного застоя, из которого должно было вырваться человеческое сообщество, ответом на который и был «Золотой Путь». Но поможет ли человечеству насильственный застой, или он, напротив, загонит его в ещё большую стагнацию, превратится в механическую привычку воспроизведения собственного упадка? Большой вопрос, который автор, и его Бог-император стремится всячески избегать.

Как бы то ни было, «God Emperor of Dune» — философская фантастика, причём высшей пробы, и равных ему произведений в мировой фантастике не так много. Она порождает вопросы и пытается дать на них ответы, спор с Фрэнком Гербертом — как философская дискуссия с умнейшим собеседником, сам процесс которой доставляет неимоверное наслаждение участникам его.

«В школе я простой ученик, но стоит мне зайти в Интернет...» (Лурк-фольклор).

Эрнест Клайн старше меня на 16 лет, он вырос в бурные и яркие восьмидесятые, где провёл детство у игрового автомата, в кинотеатре, с кассетным магнитофоном на плече, и бесконечно любил культуру, которая его окружает. Я вырос в девяностые, взрослел в двухтысячные, и детство у нас было разное. У меня нет геймерской жилки, но, на излёте тысячелетия я зацепил всеобщее помешательство «Dendy», у двоюродного брата была приставка, и я игрался в «Super Mario» (до сих пор помню эту навязчивую мелодию), «Battle City», «Contra», «Double Dragon», «Chip'n Dale»... Это была редкость, слава Богу, моя мечта иметь приставу не сбылась, иначе пропал бы я в ней, как цуцик. Примерно как мистер Холлидэй. За компьютер я уселся только в 2004 г., это уже была «Diablo II», «Heroes IV», «Disciples III», «Half Life 2». Я человек другой эпохи, ретрогейминг меня никогда не привлекал (от игр старше «Syberia» или «Max Payne» меня воротит), но, что ещё более важно — я так и не стал гиком. Я не знал наизусть «Terminator 2», не мог с закрытыми глазами пройти «Тетрис», за исключением «Enigma» или «Era», я не могу соотнести музыкальные треки с конкретным альбомом. Поэтому, да, на меня может накатить волна ностальгии, но создать цельный образ ушедшей эпохи из её артефактов я не смогу. Я — не гик, типичный «ламер», но сказать, что испытываю от этого какие-то экзистенциальные кризисы, не могу. Но людям, искренне увлечённым, я всегда симпатизировал, и поэтому встретил эту книгу без отторжения.

Такой роман, как «Ready Player One», можно написать только один раз в жизни, потому что он посвящён искренней и чистой любви — любви к своей юности. Эрнест Клайн — тот самый гик, который жил в мире игровых автоматов, культового кино, рок-музыки и электроники. Кому нужны все эти знания, память о многочасовых игровых марафонах, повторение наизусть диалогов из третьей серии первого сезона «Star Trek», знание длины всех треков дебютного альбома «Rush» 1974 года? И автор находит выход — он создаёт вселенную, где эти знания являются не только преходящей памятью горстки неопрятных фанатов, а прикладным инструментом, целью жизни, целой наукой. «OASIS» — рай для гиков и хикки, где они могут, не покидая квартиры, проживать целые жизни так, как им вздумается, как они мечтают. Им подарен целый виртуальный мир, в котором они могут на равных бороться с могущественной и злобной корпорацией, заработать кучу денег, найти свою любовь — всё это не только без отрыва от своего образа жизни, но и благодаря ему! Воистину, для этих ребят виртуальная жизнь куда более реальна, чем, реал, эта книга — настоящий гимн людям, живущим в совершенно атомарном и разрозненном интернет-мире, в котором люди часто теряют связь со всем окружающим, и только собственное «Я» играет какую-то роль.

Конечно, периодически автор спохватывается, и начинает фальшиво и нудно нам доказывать, что реальный мир намного лучше, чем виртуальный, но, положа руку на сердце — разве это так? С каким отвращением здесь описывается реальный мир — штабеля трейлеров, кучи мусора, пластиковые тапки в корпоративных капсулах-муравейниках, снег с грязью — что это такое по сравнению с яркими красками «OASIS», где ты можешь быть кем угодно, летать на звездолёте, сражаться на Пелленорских полях, сесть за штурвал «Серенити» — вы издеваетесь? Если виртуал даёт такой объём возможностей, зачем нужно вообще из него выходить?

Если главный посыл у меня вызывает массу вопросов, то ко всему остальному у меня минимум претензий — роман представляет из себя симпатичную и милую безделку, которая держится на незамысловатом сюжете-квесте и любви — той самой любви к увлечениям своей юности, о которой я писал выше. Надо сказать, у автора получилось — когда я встречал в книге отсылки на музыкальные треки, я немедленно их включал, я читал об играх, в которые режется доблестный Парсифаль, с полпинка узнавал образы из хорошо знакомых и любимых мною фильмов — в этом наши вкусы совпадают. Клайн старался оживить мир своих юношеских увлечений — и отчасти ему это удалось. Войти дважды в одну реку нельзя, и мне кажется, что продолжение этой истории в любом случае обречено на неудачу, потому что этому миру просто некуда расти, признаться в любви по настоящему можно только один раз. Можно пихать кучу отсылок, закрутить новый сюжет, но это будет неизбежно вторично, поэтому Клайн и не смог повторить свой успех.

Если подумать, то в романе есть одна грустная нотка, которую, возможно, Клайн и не задумывал — «само написалось». Почему Холлидэй-Анорак вообще создал «Охоту за Яйцом»? Это ведь крик бесконечно одинокого человека, который всего лишь хотел, чтобы люди его поняли, увидели его внутренний мир, огонь, горевший в его душе. Он создал мир из частей, которые бесконечно любил, и мечтал отыскать человека, который делил бы с ним эту любовь. Именно это, мне кажется, и есть главный эмоциональный стержень «Ready Player One».

Написать комментарий к третьему роману серии оказалось очень непросто, ему присущ целый пучок проблем, которые раздражающе заслоняют собой аналитическую составляющую, искажая её восприятие. Прежде всего, само собой, это изрядная затянутость романа, чего отродясь не водилось за более ранними текстами, и его монотонная однообразность. Монотонность, помимо негативного воздействия на сюжет (что не так важно), размывает и идейную составляющую, которая должна прямым ходом вести к «God Emperor of Dune», идее «Золотого пути» и Крализека, метафорического воплощения Апокалипсиса как суммы угроз человечеству в далёком будущем.

Кроме того, в «Children of Dune» заложено определённое диалектическое противоречие, которое Герберт пытается синтезировать в следующем романе, который представляет собой философскую фантастику высшей пробы. Подумаем:

Почему Пауль Муад'Диб отказался от метаморфоза в Червя, и отринул махдинат над своей Империей? Он вкусил власти над Вселенной, миллиарды людей зависели от его решений и эдиктов, и он отказался от всего этого, уйдя в Пустыню. Прошло всего лишь 12 лет с основания его державы, и она уже превратилась в подобие машины, отчуждаясь от человечества и его развития, и он видел в её будущем лишь застой и тиранию. Человечество нужно было освободить от пут, в которые она попала под властью дома Коррино и Великих Домов, а позже — Атрейдесов и Квизарата. Империя сковывает мёртвой хваткой социальное, и тормозит его тягу к жизни. Его сестра Алия, одержимая духом самого отвратительного продукта селекционной программы, барона Харконнена, воплощала в себе все пороки тирании и автократии. Невозможно контролировать движение Жизни — а там, где это удаётся, процессы быстро выходят из повиновения, а управляемые элементы приходят в упадок и стагнацию, меняясь до неузнаваемости — так случилось с Дюной, которая, с воплощением мечты фрименов-«лиетанистов», перестаёт быть сама собой. Власть всегда стремится к упрощению и торможению, чтобы управлять, ей необходимо загнать общество в рамки прогнозируемых и константных закономерностей. К чему это ведёт? К тому, что власти, как ни парадоксально, невыгодно, чтобы общество развивалось. Стремление к развитию, прогресс, творчество, Расцвет социальной жизни и развитие опасны для власти.

Но вот у нас есть фигура Лето II, девятилетнего существа, состоящего из спрессованной памяти своих предков, эдакое «коллективное человечество» в одном теле, опыт многих тысячелетий. Чтобы принять на себя «Золотой путь», необходимо изначально не быть человеком как таковым, не познать детства, дружбы, любви, по крайней мере, непосредственно, быть отчуждённому от социального, от слишком человеческого. Что будущий Господь Лето и делает, обеспечивая себе очень долгую жизнь, и закладывая основу своей будущей абсолютной власти. Его отец бросает в лицо Червя обвинение, что он принесёт человечеству сон и застой, и сын соглашается с этим. Но, говорит Лето, это будет человечеству уроком...

Объём романа большой, но объяснение этого противоречию не входит в планы Фрэнка Герберта. Это прерогатива следующего романа. Пока что Золотой Путь является абстракцией. Империя должна умереть — для куда более масштабной державы, в которой царит абсолютная власть Левиафана. Почему залогом будущей цепи свободных изменений, освобождения от пут тирании и ограничения является ещё большая диктатура, чьё всевластие продлится долгие столетия? Это ужасало Муад'Диба, ужасает и нас, сирых. Каков план Фрэнка Герберта и его альтер-эго? Будем постигать...

...В 778 году завершилась не слишком удачная осада Сарагосы, и будущий император Карл, отступая через Ронсевальское ущелье за Пиренеи, оставил там арьергард своего войска во главе с бретанским маркграфом (интересная территория, так и не попавшая полностью под юрисдикцию франкского Imperium) Хруотландом, который попал в засаду, устроенную союзниками Омеййадов басками, и был убит со своими воинами. Краткий эпизод в истории, так и оставшийся бы лишь строкой из сочинения Эйнхарда, если бы не безвестный автор, скорее всего, XI века (французский Боян, поэт Турольд), который воспел подвиг храброго рыцаря Роланда, и его соратников, епископа Турпена и графа Оливье, величие короля Карла и подлость Ганелона... Краткий эпизод воин первого императора Запада превратился в величественную историю храбрости, стойкости и христианского смирения, в которой есть место и безудержной радости, и надрывной печали, и ребяческой, порой наивной и кровавой, удали, и высокой рыцарской морали, весьма специфичной для нас. Это уже не диковатая архаика «Беовульфа» или «Битвы при Мэлдоне», это наследие латинской культуры, дышащее Вергилием, дальнее эхо ушедшей античности. Французская героическая поэзия является особым культурным явлением, явившемся на стыке разных миров, порождённое рыцарскими идеалами и реалиями того времени, требовавшем стойкости в борьбе с экспансией ислама.

«Каролингский эпос» быстро уходит из французской культуры, уступая место «Артуриане», однако он успел породить целую череду памятников, которые, быть может, в выстрепенности и слоге уступят рыцарским романам «Бретонской» эпохи, однако выиграют перед ними в силе высказывания. Они создаются на живом нерве эпохи — в «Песне о Роланде», при всей неправдоподобности происходящего, чувствуется ярость борьбы против исламской экспансии, и образы рыцарей короля Карла не имеют ничего общего с классическим образом крестоносца — покорителя Иерусалима и борца за Святой Крест, это защитники прежде всего свой страны, своей отчизны и своего сюзерена, истинные сыны только нарождающейся Франции. «Песнь о Роланде» хороша не тем, что показывает нам иллюстрацию эпохи Карла Великого — она здесь больше служит фоном — но она очень хорошо показывает дух времени, тот самый дух, который породил Крестовые походы. Сарацины, достойны презрения, ведь они попирают истинную веру, и желают навязать свою неправду добрым христианам — здесь не место благородным воинам ислама, коим представлялся книжникам-крестоносцам тот же Салах-Ад-Дин. Они достойны презрения — но это не значит, что они не могут исправится, они склоняют голову перед Карлом, и боятся его, их доблесть не сравниться со смелостью сынов Франции — но они отважные воины, и сломить их может только отвага истинных рыцарей. Господь — на стороне Карла, он может даже остановить ход Солнца ради его победы, но конечная цель — не уничтожение сарацин, а их крещение, расширение границ христианского мира.

Поэма написана удивительно цельно, она обладает крепким внутренним единством, и каждое событие, едва ли не каждое слово цепляется друг за друга. Если бы не предательства Ганелона, не было бы Ронсеваля, если бы не упрямство Роланда, не было бы гибели его отряда от рук мавров Марсилия, если бы его упрямство не было бы подточено Оливье, Карл бы не появился в ущелье, и не отомстил бы за его смерть.

Поэма внутренне едина, её мир закольцован, прост и ясен. Карл отомстил за Роланда, Ганелон разорван лошадьми, королева мавров приняла крещение — история завершена и закольцована, все концы сведены. Жаль ли нам Роланда и его соратников? В какой то степени, да, ведь погибают доблестные воины, но в тоже время нас должно посещать осознание величественности их конца. Тот, кто готов убить другого, должен сам уметь встретить свой конец, и понимать, что смерть от меча может грозить не только противнику, но и ему самому. Героическая поэма — всегда миф, но миф не имеющий иномировой природы, это миф чисто человеческий, урок любому, кто его воспримет.

Этот роман напоминает мне больше пьесу, и по формату сильно отличается от оригинальной «Dune»: минимум декораций, минимум действия, больше диалоговые мизансцены, неспешные размышления, погружение во мрак и статику. После долгожданного Джихада и пришествия Махди вселенная погрузилась в зловещую тишину, и замерла в попытке осознания своего пути в грядущее, как сказал Лето II, священная война была порождена вспышкой безумия. Квисатц Хадерах явлен в мир, будущее теперь определено, главное — порядок и твёрдая власть, штурвал Империи теперь в твёрдых руках надёжного рулевого... Ой ли?

Теперь я понимаю, насколько отважен Фрэнк Герберт, который решил развивать не сюжет, а фабулу, помня, что научная фантастика — не самоцель, но литературный приём, метод. У первого романа был чёткий приключенческий сюжет, вполне вписывающийся в каноны авантюрных поделок о злобных тиранах и отважных, благородных повстанцах. Но Герберт понимал, что лукавить нельзя, и империя Муад'диба не принесла счастья и процветания галактике, которая десять лет пылала огнём той страшной войны, которой было беременно застоявшееся человечество.

Империя создана, церковь Муад'диба, Квизарат, ею правит, Император доминирует над Великими Домами, КООАМ, Бене Гессерит, Гильдией... Что происходит в дальнейшем?

Что происходит и с тем, кого называли Паулем Атрейдесом, сначала — рано повзрослевшим подростком без детства, которого с колыбели готовили к власти, и впоследствии пустынным вождём, ворвавшимся на песчаных червях в Арракин, снеся правящий императорский дом с престола. Но теперь он — император, император Муад'диб, живой мессия, собственно говоря, и не человек вовсе, а лишь его образ. Статус и миссия должны возвеличить, но, напротив, они лишь ограничивают его во всём — он не имеет право думать так, как чувствует, и говорить так, как думает. Люди видят в нём деспота и тирана — и ему приходится им быть, воплощая в себе миссию «основания колонны» Империи, которая теряет смысл своего существования после завершившегося Джихада. Чтобы теократия жила, нужно насаждать веру, чтобы насаждать веру, необходимо упрощать реальность и её восприятие, иначе управлять станет невозможно.

Новосозданная теократическая Империя быстро вписалась в классические стандарты авторитарной государственности, взяв от своих тысячелетних предшественников всё самое «лучшее». Герберт велосипед не изобретает, его Квизарат быстро становится обыкновенной бюрократией. За что боролся Батлерианский Джихад? За освобождение человечества от машинного разума, точнее, от костылей, которые расслабляют и отупляют разум человеческий, заставляя его быстрее совершенствоваться и развиваться в самых разных направлениях. Но что из себя представляет бюрократия? Бюрократия — это мир вторичный, это набор симулякров, который быстро заслоняет собой практику управления, ради которой она и была создана. Практика — это реальные люди и текущие, повседневные проблемы, бюрократия — сила обезличенная, и имеет дело она с обезличенным миром делопроизводства, отчётности, статистики. Имперская бюрократия в любом случае лишена подвижности, и, когда она отрывается от реальности, и уходит во внутренний, вторичный мир, она от природы не способна быть эффективной.

Но своё дело она успела сделать — Джихад произошёл, и Арракис постепенно перестаёт быть Дюной, как и мечтал Лиет-Кинес, но мечты воплощённые несут совсем не тот облик, что иллюзорные. Фримены мечтали о рае на своей земле — но этот рай убивает фрименов, их стиль жизни, их суть, обилие воды иссушает их. Пришествие Махди, прозревающего будущее, лишило людей грядущего, поэтому люди перешагнули через свои принципы, и даже старая гвардия федайкинов выступает против былого кумира... Муад'диб должен быть низвержен.

Уничтожить человека-функцию, человека-симулякра можно, если пробить щит должного, и снова пробудить человечность. Почему Тлейлаксу подарили Паулю гхола его старого друга, погибшего во имя его воды? Не только для того, чтобы сделать предложение, от которого он не может отказаться, отнюдь. Они рассчитали всё верно, и автору удалось это грамотно и лаконично это подать — император должен был снова стать Паулем Атрейдесом, не пламенем Джихада, а обычным, земным человеком, что и разрушит основание его тиранического правления.

С одной стороны — это история падения титана — трагическая, истинно шекспировская, и очень печальная. Но с другой стороны — это торжество Человека над Образом. Пауль уходит в пустыню, он остаётся сам собой, а закостеневший образ Муад'диба оживает, становится подвижным и изменчивым, поскольку принадлежит отныне всем и никому, то, что эфемерно, всегда гибче и целостнее, чем конкретно воплощённое. Квисатц Хадерах видит пред очами Золотой Путь, но вступить на него, и повести за собой всё человечество должно совсем иное существо.

Красивая история. Горькая, печальная, искренняя. И совсем другая.

Арракис... Дюна... Планета пустынь...

На фоне классической научной фантастики «Dune» выглядит каким-то экзотическим цветком, поскольку, строго говоря, научной фантастикой она является постольку поскольку. Конечно, Азимов уже написал свою «Foundation», можно, я думаю, найти и другие аналоги космического эпоса в литературе, однако найти что-то подобное всё же сложно, ей можно лишь подражать, да и то лишь самому поверхностному слою.

Тот, кто читает её впервые, да и просто рядовые любители фантастической литературы, видят барочную роскошь квази-феодального мира Империи далёкого будущего, эстетику Великих Домов, пафосную гигантоманию космических аристократов, рассеянную мощь повстанцев-фрименов, борьбу за ценнейший энерго-ресурс во Вселенной, что неизбежно находит аналогии с днём и вчерашним, и нынешним. Оставим на совести Фрэнка утверждение, что феодализм суть одна из естественных форм организации общества, с учётом его весьма специфического представления о феодализме и, особенно, о перенесении его в эпоху «плеска звёздных морей», и примем это за условности миропостроения. Складывается впечатление, что аристократические дома — своего рода селекционные проекты, в рамках которых реализуются определённые родовые черты, пусть даже и достаточно стереотипные — так, Атрейдесы представляют собой воплощение благородства и верности, вместе с упрямством и жестокостью, Харконнены — змеиная хитрость, тонкий ум и глубокая порочность вкупе с полной неспособностью к эмпатии. Отчасти этим можно объяснить изначальную «ходульность» образов аристократии, но это, скорее, больше не слишком удачный литературный приём, нежели изначальная задумка.

Сюжетная шелуха, все эти «планы внутри планов внутри планов» имеют второстепенное и не основное значение — то, чего не понял Джордж Мартин (или, скорее, его поклонники), тупик которого связан именно с тем, что конфликты на Вестеросе не имеют внутреннего содержания, и сюжет существует только ради сюжета. Грош цена была бы роману Герберта, если бы он концентрировался на борьбе благородного изгнанника — Атрейдеса против гнусного барона Харконнена — быть может, изначально так и было, эдакое «космическое фэнтези», в стиле «Les Rois maudits» Мориса Дрюона, но борьба аристократических родов постепенно стала условностью, а пустынная планета перестала быть просто фоном для приключений Лоуренса Аравийского in future. В обратном случае это был бы увлекательный приключенческий роман в оригинальном сеттинге, с набором штампов и ходульных героев.

На первый план вышла, как ни странно, тема развития человечества, и возможности его прогнозирования. Проходят тысячелетия, человек выходит в космос, рассеяние и контакт с глубинами непознаваемой Вселенной придали новый импульс духовным практикам, вера в науку оказалась подорвана. Батлерианский Джихад — не вселенская бойня с разумными машинами, как это описывала сладкая парочка Герберта-джуниора и Кевина Андерсона, а сознательная, воистину священная схватка с искусственным интеллектом, постепенное освобождение человечества от технологических костылей прошедшей эпохи. Устранение из человеческой жизни машин заставило полагаться только на собственные силы, и это ускорило развитие Homo Sapiens, пусть даже эти изменения, на первый взгляд, и не слишком очевидны. Герберт вытраивал свою философию эволюции на основе психотехнических практик религиозного мистицизма, и психологических тренингов относительно недавно зародившегося психоанализа. Ментаты усовершенствовали мнемонические и вычислительные способности мозга, Бене Гессерит совершенствовали контроль за телом и обменом веществ, развивая параллельно психотехнические практики контроля за разумом, Великие Дома развивают и совершенствуют боевые навыки своих бойцов — Щит Хольцмана делает бессмысленным существование огнестрельного оружия, вновь введя в практику благородный ближний бой, оттачивание собственного мастерства в схватке с противником грудь на грудь, нож к ножу. Это мир, в котором до предела и совершенства развивают данные от природы навыки человеческого существа, и следующий качественный скачок вида уже назрел, и его развитие пытается направить в нужное русло мягкие, но суровые руки Бене Гессерит.

Итак, человечество находится на пороге нового витка развития. Как быть?

Отсюда и взялась концепция Квисатц Хадерах — того, кого назвали «Спрямляющим Путь» — результат многовековой генетической программы Сестринства, имеющий исключительно прикладное значение. Бене Гессерит проектировали социальную инженерию, и существо, способное видеть различные варианты будущего, и выбирать из разных вариантов событий наиболее приемлемый (для чего требуются навыки ментата) был необходим для дальнейшего выстраивания гладкого пути развития человечества, позволившего мягко обходить стороной наиболее болезненные точки бифуркации. Попытка идеальной коррекции будущего... Но социальность — слишком сложная структура для проектирования, и мог ли сам факт наличия Квисатц Хадераха определить дальнейшее развитие?мы читаем главы романа, и, что самое главное — эпиграфы к ним, и понимаем, что будущий Муад'диб — всё же не есть Пауль Атрейдес, это образ, сконструированный пером, который держит в руках сестра Бене Гессерит, чьё появление было подготовлено ими же, и влияние которого они вновь стараются взять в свои руки. Борьба Жизни и Системы? Вероятно.

Здесь есть определённая связь с экологией и развитием социального. По всей видимости, Герберт делает знак равенства между экосистемами и синергетической вероятностью в рамках человеческого общества, но тут в его тексте возникает определённое противоречие. Когда Лиет-Кинес рассуждает об изменении экосистемы Арракиса, он имеет дело с константными категориями замкнутой структуры, которая, при всех своих сложностях, имеет повторяющуюся физическую природу, цикличность которой является залогом её существования, и терраформирование Арракиса вполне возможно, путём цепочки запланированных изменений и целенаправленного усилия. Социальное является куда более сложной системой, причём, если мы будем судить по философии самого Герберта, который усматривает в развитии человечества более глубокие, подсознательные структуры, то и куда менее предсказуемой, поскольку вероятности развития множатся в силу куда более широкой базы возможностей системы порождать новые формы и сущности. Больше всего в «Dune» удивляют ментаты, которые именно по этой причине терпят поражение за поражением, поскольку анализирут факты и цифры вне их контекста, который оказывается куда сложнее любых условных теоретических моделей.

Или Герберт наоборот, разводит эти понятия? Квисатц Хадерах в совершенно иной точке приложения изменил будущее проекта «Империя», и запустил новую цепочку перемен под названием «Джихад», объединив человечество под шапкой веры в святого императора Пауля Муад'диба, предсказателя и творца будущего, собравшего общество сапиенсов перед броском в будущее... в какое будущее? Пока — кровавое и жестокое, но что говорит нам грядущий Золотой Путь? Ответ — в следующих книгах.

Умница Герберт развивал в дальнейших своих текстах именно концептуальную составляющую «Dune», а не его сюжетную фабулу, и это стало залогом разочарования многих фанатов борьбы благородных Атрейдесов и коварных Харконненов. Однако именно это стало залогом будущего для романа как философской фантастики, своего рода литературного трактата об эволюции человечества, что в научной фантастике всё же встречается не так часто. Но всё же, должен сказать, Фрэнк Герберт слишком глубоко выстроил свою концепцию, но как писатель, пытающийся облечь её в слова, он не слишком хорошо справляется со своей задачей, её слишком много для текста, который он старался сделать не только умным, но и увлекательным. Не стоит винить автора, он просто попытался сказать всё разом, и все огрехи покрываются многочисленными достоинствами.

Итак, я прочитал последний (!) роман Ле Гуин, мой путь по её мирам окончательно завершён.

Через пять дней — наш общий день рождения, я поздравляю Вас, мой литературный спутник жизни... Я закрыл «Lavinia», и хотел бы поговорить с Вами о нём. Когда-то, будучи студентом, я со смешанными чувствами увидел, что вышел Ваш новый роман, и он стал для меня сюрпризом — он был о Гомеровской эпохе, времени, куда мы с Вами никогда не путешествовали, но которую я только что постигал как студент, с которой у меня были связаны светлые и романтические минуты начала научного поиска. Я знал: придёт день, и мы снова встретимся с Вами, но уже в долине Тибра, но опасался: я не верил, что Вы сможете создать исторический роман, тем более на излёте своих дней.

Ваша задумка прекрасна. У романа двойное дно, и Вы совершенно правы, когда печалитесь о малой известности «Энеиды» по сравнению с эпосом Гомера, который десятки раз переводился только на английский язык, Публий Вергилий Марон, видимо, больше осел в памяти людей как проводник фра Алигьери за вратами без надежды. Великий поэт, конструируя свой художественный миф, сплетающий Вечный Город с наследием античной Греции, витал в небесях, тогда как Вы, дорогая Урсула, решились спуститься на землю Благословенного Лация, и взглянуть на Большую Историю глазами маленьких людей. Лавиния почти не появляется на страницах «Энеиды», однако именно её Вы выбрали своим голосом, рассказывающим свою историю, показывающим свою судьбу, и судьбу «малых сих», которые не были оживлены поэтическими строками.

Каково второе дно? Вы говорите голосом самой Лавинии, однако понимаете, что не сможете говорить с нами голосом женщины, живущей три тысячелетия назад, и помещаете её в пространство литературного мифа. Ваша героиня осознаёт, что она — героиня поэмы, её ведёт сам Вергилий, и её положение вне времени во многом спасают Вас от ловушки историзма, переводя «Lavinia» в металитературное пространство, позволяющее ей общаться с нами на равных.

Прекрасно задумано, и я чувствую, что этот роман написан на всплеске вдохновения, Вами двигала глубокая любовь к этой загадочной женщине, о которой мы знаем так мало, если, конечно, предположить, что она и вправду была. О чём Вы стремились написать? О мире, для которого Большой Эпос служит лишь фоном, мир маленьких городков, пашенных угодий и пастбищ, мир царей, работающих плотниками наравне с рабами, жриц, ткущих полотно вместе с рабынями. Эней пришёл, и внёс зерно перемен в будущее этой земли, и лишь ведомая Поэтом Лавиния знает, что на семи холмах через тысячу лет взлетят в небо колонны Форума. Но что такое троянцы для этого мира? Эпизод в течении их жизни, да и в жизни Лавинии тоже, пусть даже эпизод и важный. Была война, жестокая и страшная, блестели мечи, сверкали медноострые копья, гибли люди — но люди всё так же жили, рождались и старели, как и прежде. Но, исподволь, этот мир менялся, отвергались старые обычаи, появлялись новые, и течение жизни неизбежно побеждает любую заскорузлость и старость.

Но должен сказать, что это — не увлекательный роман. Это роман-иллюстрация, роман-фон к поэме Вергилия, попытка показать, что великие исторические события заслоняют за собой обычных людей, часто — губят их. Но, простите, дорогая Урсула — он написан так, что его не хочется взять в руки снова, и снова обратиться к судьбе Лавинии, дочери царя Латина. В нём нет красоты, поэзии, нет подлинных эмоций — лишь Ваш глубокий интеллект писателя. Я рад, что прочитал эту книгу, но она не встанет на полку с близкими моему сердцу томами о волшебнике Геде и огромном и печальном ожерелье планет Экумены.

Прошло три года, и я всё же дочитываю последний роман трилогии о Западном побережье, постепенно закрывая для себя творчество одного из своих любимых писателей. В первых двух романах не было ничего принципиального нового, но в них был определённый, слегка отстранённый стиль, лаконичность изложения, и мягкая форма подачи, которая свойственна поздним вещам Ле Гуин, уровень которых был очень разным. Но и просто приключенческими или бытописательными романами они не были — это были рассказы о поиске своего места в жизни, о наслаждении встречи с другими мирами и разумами, который даёт устная речь и записанное слово, наконец, о магистральной теме нашего автора — о понимании и диалоге, которые могут объединить очень разных людей. Первый роман был сделан вполне на уровне её ранних романов, второй чуть хуже, но не слишком. И вот, чем же Ле Гуин завершает трилогию?

Сначала, когда я только принялся читать «Powers», подумал, что этот роман написан исключительно по договору с издательством, и это бы объяснило его вымученность — но потом стало ясно, что у него есть чёткая концепция. Юный раб вживается в рамки и маски разных обществ, и раз за разом эти маски отбрасывает, стремясь к своему месту в мире — эдакое «социо-культурное фэнтези», где описываются богатство различных мировоззренческих концептов — всё таки дочка Альфреда Крёбера. Для трактата, впрочем, ему не хватает чёткости мысли, для романа же...

Кто-то удачно подметил, что эмоции автора и его героев будто-бы доходят до нас через толстый слой ваты. Очень точно подмечено! В первом романе чувствовались горечь и радость юного Оррека, тихое буйство его молодости, второй одарил нас светом жажды познания и теплом взаимопонимания. Третий встретил нас удивительным равнодушием, как будто уставший старчский голос пытается нам поведать воспоминания давно ушедших дней, потерявшие чёткость и яркость красок. Чем всегда была славна Ле Гуин? Она как никто могла создать чувство Иного — иного мира, иной культуры, иного разума, и давала нам надежду на понимание этого Другого. Однако здесь всё по другому, и мы видим лишь бледное отражение некой реальности, которая состоит из обрывков, фрагментов идей, образов и и замыслов, которые мы встречали во всём творчестве Ле Гуин, идя с ней плечом к плечу почти полвека её творчества. Непривычно, что другие общества, куда как близкие и знакомые нам, уж куда ближе чем гермафродиты планеты Гетен или чародеи острова Рок, настолько чужды нам и далеки от нас. Их отделяет пелена авторского равнодушия и безэмоциональности, толща неудобоваримого текста, в котором даже нет блеяния коз, который чувствовался на острове Гонт в «Tehanu».

Это первый роман Ле Гуин, с которым у меня связана только одна мысль — «когда же ты закончишься».

Возможно, весь роман написан ради одной единственной сцены, когда Оррек, Мемер и Гэв соединяются друг с другом в одной комнате. Однако история первых двух никак не продолжается, и история третьего оставляет после себя слишком много белых пятен, слишком многое он отбрасывает в этой дороге домой, оставляя позади целый мир нерешённых проблем, тупиковых встреч и оставленных людей, с которыми читатель уже не встретится никогда. Роман заканчивается, в общем-то, ничем, и это ещё один его огромный минус.

Равнодушный, очень скучный, велеречивый, абсолютно вторичный и бледный роман, самый худший из всего, что я читал у Урсулы Ле Гуин.

Этим романом, по всей видимости, Уэйс и Хикмэн хотели завершить историю героев основной трилогии, поубивать часть из них, и вывести из забвения другую, в частности, не могут оставить в покое они и своего любимого Рейстлина. Но со времён написания «Dragonlance Chronicles» прошло 10 лет (и столько же лет назад я их читал), и воды утекло много. Чем брала основная трилогия? Она была идеальным воплощением всех абсолютно шаблонов жанра «фэнтези», это и есть то самое «эльфогномское» чтиво, от которого морщатся высоколобые любители Мартина и Джордана, и в этом его главное обаяние. Уэйс и Хикмэн не стесняются своей шаблонности, характеры героев полностью выстроены по канонам ролевой игры, да и само повествование несёт в себе явный отпечаток игрового начала. Но это было легко, весело и задорно, плюс соавторы грамотно примешивали разные ингредиенты — от практически саспенсных моментов до банальных истреблений главных героев.

Что не так с этим романом? Прежде всего, неправильный подбор героев. Соавторы выводили в одном из своих циклов рассказов детишек своих героев, и решили вывести их на первый план. Но они уже не являются типажами, а характеры наши авторы писать, оказываются не умеют, и они все безликие — от юного мага Палина до девицы-маугли из диких лесов. Другая проблема- сюжет, ну здесь всё совсем нехорошо, и с этим трудно что-либо поделать. Базовая трилогия радовала потоком приключений, и чувством масштаба происходящего, новый роман встречает нас потоком однообразных диалогов (Перумов! Вот где ты учился!), бряканьем посуды в кухонном шкафу и абсолютно никакущим, бледным описанием едва ли не апокалиптических событий большой войны и завоевания, жуткости и масштабности которого ты не чувствуешь абсолютно и совсем.

Впрочем, на фоне других романов серии «Dragonlance», «Dragons of Summer Flame» смотрится даже неплохо, так как отдельные толковые фрагменты и эпизоды всё же присутствуют, да и Герои Копья, тот же любимчик публики Рейстлин, смотрятся совсем недурно. Но — на голову ниже основной трилогии, которая, по мне так, остаётся единственным читабельным циклом во всей этой немаленькой саге.

«The Circle of the World» я читал 10 лет назад, причём. что для меня совсем не характерно, ни до, ни после, я прочитал подряд 4 книги, а потом, с интервалом по полгода, ещё две, после чего оставил этот мир. Я быстро увлёкся Джо Аберкромби, но увлечение также быстро и прошло. Я никогда не перечитывал этот цикл, новая трилогия прошла мимо меня, и этот автор быстро скрылся на задних рядах моих книжных полок. Конечно, я обращался к другим его романам, в частности, к «половинчатой» трилогии, но они уже немного другие, я давно уже не бывал в этом мире, и не могу сказать, чтобы меня сжирала тоска по нему. Хорошо написано, ладно скроено, неглупо подано — но не хватает всё же этому циклу некой фундаментальности, чтобы стать большой классикой. Но это не помешало мне взять в руки сборник «Sharp Ends», чтобы немножко понастальгировать, и померить сапогами просторы земного колечка...

Сборник оставил после себя двоякое впечатление, всё же рассказ — сложный жанр, требующий особого мастерства. Из позитивного можно отметить, что они сваяны профессионально, стиль выдержан, автор не даёт нам заскучать по ходу чтения. Сюжеты, конечно, довольно однообразны, но увлекательны — не отнять.

Основная проблема «Sharp Ends» заключается в его несамостоятельности. Ни один рассказ не является самодостаточным, в той или иной степени они представляют из себя зарисовки, примыкающие к какому-то из шести романов двух трилогий, чем-то дополняют их сюжеты, кое-где меняют ракурс обзора, но самостоятельной ценности они не имеют, мало того, большая часть из них необязательна для расширения и углубления мира, персонажей или событий. К слову, рассказы о воровке и бой-бабе, по большей части, не слишком удачны, и не вызывают у нас особого интереса.

Отсюда и вторая проблема — «Sharp Ends» больше похож на фанатскую трибьют-антологию, но никак не авторский сборник. Такие истории обычно пишутся на всяких литературных конкурсах, или оседают на фан-сайтах в глубинах Паутины, однако их писал сам автор, и остаётся только удивляться, что Аберкромби будто бы побаивался делать решительные и значимые дополнения к своему миру, делая их максимально пресными.

Как я уже говорил, рассказ — жанр очень непростой, Аберкромби же начинал сразу в романной форме, и начинал довольно валко. Он изначально вострил своё перо под большую эпическую сагу, и, по крайней мере пока, не справляется с короткой формой. Эти истории меня позабавили, развлекли, но увлечь меня они не смогли. Это неплохой образчик мифотворчества, но имеющий исключительно прикладной характер.

...Когда я был подростком, мне больше по нраву был «Воин Великой Тьмы», однако и «Гибель богов» не была парией — судя по тому, как потрёпан томик с моей полки, я частенько брал его в руки, и читал, то с одного места, то с другого... Вместе с Хединым и его учеником Хагеном мы шли на приступ столицы королевства Видрира, а Старый Хрофт принимал на себя пламя Огненосной Чаши, и я долго тогда по справочникам искал нож-крюк Гудмунда.

И всё потому, что «Гибель богов» — это бешеный, невероятный драйв, для шестиста страниц плотного текста количество событий и экшна просто зашкаливает, и Перумов не даёт нам ни секунды продохнуть. В какой-то степени это апофеоз его как миротворца, сюда он запихал, по моему, вообще всё, что только приходило в его буйную молодую голову в те годы, количество сущностей, сил, разновидностей магии зашкаливает. Именно этим и славен был наш друг Ник — его Хьёрвард так богато заселён, что кажется живым, размах и масштаб поражал воображение, обилие кричащих красок, невиданных пейзажей, красочных магических поединков и схваток грудь на грудь заставляло до предела выкручивать свою способность визуализировать происходящее на страницах.

Сейчас, когда минуло уже четверть века, конечно, ты видишь, насколько небрежно написан этот роман. Слова из песни не выкинешь. Что Хедин, что Ракот, что Хаген, все они кажутся импульсивными подростками, и, несмотря на продуманность чародейских поединков, сам великий План кажется примитивным и жалким наброском, причём донельзя авантюрным, в нём слишком много «если». Причём, Молодые боги не проявляют себя по ходу повествования никак, эти существа с невероятными возможностями просто наблюдают за тем, как рушатся их собственные устои, даже в тот момент, когда чародеи и Древний Бог приблизились в самое сердце их владений.

Что у Перумова не удаётся, и никогда не удавалось — говорить от лица сильных мира его. Истинные Маги, живущие тысячелетия, Боги, иные сильномогучие сущности — и это их голоса? Голоса опыта тысячелетий? Это всегда удивляло. Знаете, где Владыка Тьмы Ракот выглядит наиболее убедительно? В том же «Воине Великой Тьмы», где он присутствует за окоёмом сюжета, в виде незримой силы за гранью мира, и сложно поверить, что этот импульсивный молодец мог быть главой множества миров, одной из главных сил Упорядоченного. Никогда автор не мог вложить в них убедительности, и это стало главным бичом его последующих книг, где в образы пресловутых «Новых богов» не было ни капли веры, а приключения их «Подмастерий» ужасно утомляли.

Но — «Гибель богов» сыграла свою роль. Это невероятное по своей плотности и динамике произведение, и подобных фэнтези-боевиков немного, а молодецкая наивность Перумова, наоборот, сыграла роману на пользу, он кажется искренним, мы прямо чувствуем, что фантазия и драйв молодого автора с задором выплёскивается на бумагу. Эта «непричёсанность» делает текст живым, автор ещё не стал «профессионалом», и пишет так, как ему видится и чувствуется. По сути, на творческом заряде этого романа базируется всё последующее творчество Перумова после 2000 года, особенно когда речь касается линии Хедина, которая сохранила с «Гибелью богов» единую манеру повествования, но утратила творческое начало, драйв и фантазию. Образом Хедина и Ракота автор загнал себя в ловушку, из которой так и не выбрался.

В конечном счёте могу сказать, что «Гибель богов» — очередной привет из детства, свидетель моего взросления. Здравствуй и прощай, добрый друг моего детства...

Весьма удачный приквел, вот его-то и не хватало в общей канве первой трилогии. В основных книгах Логен Девятипалый представляет собой душевного и во всех отношениях недурного парня, который, правда, впадает в берсерково неистовство в определённые моменты боя. Но северяне относились к нему так, будто бы ожидали от него подвоха, и просто впаданием в кратковременное безумие это было не объяснить. А вот теперь всё встало на свои места. У нашего добродушного варвара есть вторая личность — жестокий и непредсказуемый садист, но при этом — вполне рассудочный и хитрый. Именно поэтому Логен был свержен с трона Короля Севера, поскольку его бывшие соратники видели, что королевский стол сделал с бывшим миротворцем Бетодом (кстати, рассказ добавляет красок и его образу).

Наверное, единственный рассказ, который имеет важное значение для мифологии «The Circle of the World».

Как-то я не разделяю восторгов по поводу этого текста, вновь затянутого, нелепого и какого-то неуклюжего. Авантюрный и закрученный сюжет имеется, и снова у нас ассоциации с ранним Гаем Ричи, однако в этом повествовании не хватает куража и драйва. Его могли бы дать наши дамочки, но они делают ровно всё тоже самое, что и при первом своём появлении, практически не меняясь никак. Обычно Аберкромби раскрашивает своих персонажей, Шев и Джарва выглядят какими-то чрезмерно статичными на протяжении всех рассказов, меняется только фон.

Так что, с моей точки зрения, снова неудача.

Презабавнейшая вещица, что-то в стиле «Жизни Каструччо Кастракани» от Макиавелли, панегирик благородному и отважному сиру Никомо Коске, старому скоту и мяснику. Тут уже развивается тема «Red Country», тема сращивания выдающегося человека с мифом о нём, а порой — его созданием. Такие примеры, разумеется нам известны, и вот один из них — Никомо Коска создаёт миф о том, кем он, вероятно, всегда хотел быть, но никогда не мог — благородном защитнике обездоленных и слабых, бьющийся за правое дело. В данном случае — шутка, но шутка меткая, и в тему.

Сладкая парочка, воровка и воительница, начинают утомлять сразу после передозировки, длинные тексты им не идут. Впрочем, если бы автор придумал им хороший захватывающий сюжет, может и получилось что-нибудь приличное. Но не здесь. Рассказ без предыстории, начала, и, собственно, конца — отрывок неизвестной нам двойной биографии двух «корешиц», которые, внезапно, попадают впросак... И снова, в который уже раз, повторяется сюжет со злыми жрицами из неведомого храма.

Последней каплей становится сама воровка Шев — некогда ловкая, аккуратная и достаточно циничная дева верит в искреннюю и чистую любовь другой воровки — приятно, конечно, что люди сохраняют веру в добро и человечность, но в данном случае это смотрится уж как-то совсем странно.

Единственный пока неудачный рассказ.

Зарисовка, сбежавшая к нам из романа «The Heroes», которая посвящена маленьким и большим людям на войне. Повествование полностью находится в орбите своей большой планеты, тема всё та же — равнодушная жестокость войны, которая стирает и уничтожает всё вокруг себя, убивая человеческие жизни, достоинства, и саму человечность. В центре повествования, разумеется, наш старый, несчастный друг полковник Горст, один из тех, кто является винтиком на службе бездушной кровавой бойни, и который ничего не может сделать, чтобы остановить маховик смерти.

Недурная зарисовка из истории большой, бессмысленной битвы.

Эта короткая история берёт напряжением и драйвом, духом вестерна — ну, как в детстве, когда ты напряжённо наблюдаешь за показанными крупным кадром сапогами, и клацающими по деревянному полу шпорами. Эффектно, жёстко, хлёстко, всё по делу — лаконичный рассказ, в котором нет ни одного лишнего слова — в этом плане автор большой молодец.

Наверное, первый рассказ в сборнике, который можно читать в отрыве от остального цикла.

Снова не рассказ, а просто маленькие зарисовки на тему холодной мести Монцы Меркатто, точнее, шлейфу, который за ней тянется. Задумка, кстати, мне понравилась — рядом с великими, эпическими событиями всегда существуют маленькие и незаметные люди, которые просто живут, заботятся о себе и своих близких. Отважный героичный герой еле бросает взгляд на мёртвого статиста на краю зрения, а ведь предполагается, что он был настоящей, живой и богатой эмоциями личностью...

Аберкромби попытался расширить и оживить свой мир, в этом плане — хорошо.

Вот этот рассказ действительно напитан вполне себе годным юморком, черноватым, конечно, но от этого не менее годным. Аберкромби, видимо, совсем не равнодушен к фигуре безвременно им угроханного Вирруна (он же Жужело) из Блая, и, видимо, заранее предопределил встречу на мосту с двумя незадачливыми, непонятно зачем нужными воровками на мосту. Хоть миротворец из автора неважный, он берёт другим — создаёт харизматичных персонажей, сталкивает их друг с другом, и смотрит, что получится. Чисто технически, комедия положений, только с выпущенными кишками, но Бог с ним — больно уж обстановка нынче суровая.

Безделка, но занимательная.

В этом рассказе, пожалуй, самое главное — нравственный стержень верховного жреца, который, не колеблясь, отдал свою жизнь, чтобы жили другие. Аберкромби любит поиграть на человеческой низости и пороках, однако в этом случае, несмотря на специфическое название, он возвёл в величие человеческое достоинство и благородство. Теперь каждый выживший получит шанс, и что из это выйдет, мы узнаем, попав на просторы «Red Country». Даже в аду человеческая душа может выжить, и победить.

Снова зарисовка, но на этот раз, чуть более яркая.

Очередная коротенькая зарисовка из жизни фемининных низов «Хеймкринглы», воровки и громилы соответственно, которые не могут не впутываться в неприятности. Эдакая чёрная комедия положений, действительно, напоминающая раннего Гая Ричи, готовая короткометражка почти. Налицо драки в стиле кунг-фу (?), прибитые к столу ладони местного мафиози, тёмное прошлое боевитой героини и бегство (позорное?) из очередного злачного города.

Почему-то мне вспомнились Даргер и Довесок, не в пользу наших девчат сравнение. Ну ладно, слишком многого хочу.

Эту компашку я помню по «The Heroes», который является одним из его лучших романов... насколько я помню, эта группа под кромлехом Героев и сложила свои буйны головы, но не буду врать, не помню. Но колоритные ребята, не отнять, колоритны они и здесь, где им дают задание (дурацкое), добыть в деревне хорошо охраняемый артефакт... то, не знаю что, в общем. И, вот, команда бандитов, безо всякого плана, но с «перьями», идёт к месту назначения...

Ещё одна зарисовка, в которой присутствуют не слишком яркие диалоги, которые компенсируются отменной «боёвкой». Самостоятельная ценность, как водится, нулевая, в качестве отдельного рассказа интереса не представляет. Помимо стандартного набора «кровь-кишки», этюд сдобрен здоровой иронией, что его и спасает, в большой степени.

Вроде-бы отдельная история, но какая-то невыразительная. Написано с иронией, не отнять, но настоящего юмора тут немного, и он сосредоточен в самом конце. Так-то всё стандартно — трущобы, забегаловки, воры, бандиты, да хоть в «Mistborn» ближайшего соратника нашего автора, Сандерсона, воровской мир описан очень схоже. Главных героев нам скорее просто представляют, нежели ставят их в какую-то ситуацию, мы должны лишь понять, что это за характеры,и на кой они тут нужны. Забавно, но посмотрим, что будет дальше с этими двумя полуграциями. В целом, не могу сказать, что их образы хоть сколько-то нибудь цепляющи.

Спустя много лет возвращаюсь в мир «The Circle of the World». И вот передо мной — Занд дан Глокта, ещё не инквизитор.

Сей персонаж изначально был задуман в качестве изувеченного инквизитора с назойливым внутренним голосом собственной совести, и его блестящее кавалерийское прошлое просто подразумевается. Аберкромби решил заполнить этот пробел, и вот, перед нами — блестящий офицер, фехтовальщик и дамский угодник. Мы видим его глазами завистника, и это придаёт интересный окрас будущему палачу и изуверу, наслаждающегося своей властью над людьми, и глубоко их презирающим. Кроме несчастного Коллема Веста, конечно.

В целом, обычная зарисовка, этюд, который хорошо смотрится в канве книжного цикла, особенно если смотреть на толпы обожателей Глокты-фехтовальщика, впоследствии прочного его забывших. Но как отдельный рассказ... Не более, чем придаток.

«Земля без радости»... Да, это Северный Хьёрвард.

Из всех «Летописей...», безусловно, это самый слабый роман (если мы не будем считать нелепые «1000 лет Хрофта»), однако это не значит, что он плох, совсем нет. Просто планка, взятая Перумовым в середине «лихого десятилетия», действительно сравнительно высока. Это именно эпическое фэнтези — не «дарк», как говорят некоторые любители, не хватает угнетённой мрачности, но клевещут и те, кто называет этот роман «неперумовским» — да нет, всё здесь на месте, и обилие схваток, и множественность сюжетных линий, и красоты нездешнего мира (поменьше, чем в других частях).

В центре всего -противостояние некой Орде, неведомо кем насылаемым чудовищам, тиранящим мирных северян, однако этим всё не ограничивается. В то время Перумов умел сплетать воедино множество сюжетных линий, выстраивать масштабную интригу, показывать, как малые события могут воздействовать на весь мир. Орда, Молодые Боги, Новые Боги, Новые Маги, местное эльфийское царство, жители которого прокляты, чародеи острова Брандей — как ни странно, всё это вполне органично смотрится на страницах романа, и каждый сюжетный поворот действительно работает на интригу текущих событий. В кои веки у автора получилось выстроить сквозной сюжет, воплощённый в самых разных линиях, и по дороге почти ничего не потерялось, видно, что автор в отличной писательской форме, и ещё может создавать замкнутые, камерные интриги.

Кроме того, грамотно перекинуты мостики от других романов, особенно, от «Гибели богов», по сути, это продолжение противостояния новых и старых божеств. Тогда ещё Перумов не пришёл к идее «подмастерьев» (как они надоели мне, пока я дочитывал «Фессиаду«!), и «Новые боги» действуют инкогнито. Пожалуй, это единственный роман, где Хедин и Ракот в качестве божеств выглядят убедительно, всё последующее вызывало у меня только оскомину — ну не смог автор потянуть описание будней богов, не смог, не хватило у него силы и фантазии! Здесь же Хедин-Рангвальд аккуратно аккумулирует действующие в пределах Северного Хьёрварда силы, и отправляет их противостоять Орде, грамотно дёргая за ниточки, тем же пытается заниматься и Мерлин-Акциум с Брандея (Губитель, Ялини, Горджелин-Новый маг... десятки их!).

В общем, не слишком поэтичный, но грамотный, законченный и не требующий особого продолжения роман, который вполне можно читать в отрыве от основной сюжетной линии Упорядоченного. Видимо, поэтому у Перумова и не хватило пороху на «Белую кровь рассвета», интрига освобождения Эльтары Эльфранской явно не тянет на романную фабулу... Я так понимаю, что этот сюжет нашёл своё окончание в «ГБ2», но помятуя «шедевриальность» долгожданного романа о Хрофте, могу отнестись к этому только со скепсисом... «Земля без радости» же остаётся сама по себе, и это главная похвала некогда умелому мастеру.

По мере перечитывания «Летописей Хьёрварда» (не брал их в руки лет, наверное, пятнадцать, а то и дольше), решил дать некогда любимому писателю шанс. Это как некогда любимые в детстве места и вкусы: ты вроде понимаешь, что сейчас будет всё по другому, но не можешь удержаться от того, чтобы вновь вспомнить былое. Последнее, что я у автора читал — дурацкую «Эльфийскую стражу», на этом и расплевался с ним на долгие годы. И вот, снова в моих руках томик Перумова, снова Упорядоченное, новый мир, новый конфликт... Оправдались ли мои лучшие ожидания? Гм...

Книги Перумова я всегда начинал с карты. Осматривал её, в детстве перерисовывал в альбом, локализовывал местонахождение героев... Итак, рисованная ручкой карта, море на севере, земля на юге. На одном обрезе — горы («Гнилогорье»), за ними, конечно же, «Загорье», на севере — «Чёрный лес» («Мирквуд», в общем), за ним, что характерно, Тундры. Между ними разбросаны княжества со славянскими названиями (западнославянскими), что должно создавать определённый колорит происходящему. карта бледновата и, скажем прямо, пустовата, что уже наводит на нехорошие предчувствия. Но да Бог с ним, в «Райлеге» карта(ы) была очень проработана и красиво, но сам мир автор раскрыл слабовато, вдруг здесь обратный случай? Идём дальше...

Перумов сделал себе имя на том, что его сюжеты хорошо сочетались с «генератором миров», его воображение творило живые, многообразные и богатые на детали миры — как Хьёрвард, Мельин, Эвиал. В «Земле без радости» повествование кружилось вокруг нашествия Орды — но в книге было много самых разнообразных деталей, линий, ответвлений, был живой мир Северного Хьёрварда, здесь же... Здесь всё концентрируется вокруг вампиров — и главные герои — в нашем случае охотники за нечистью — говорят только о вампирах. Ну что же, о них мы узнаём много, об их физиологии и способах уничтожения, но прочее, боюсь, останется для нас загадкой.

Мы почти ничего не узнаём об окружающем мире, о его истории, силах, его наполняющих, о магии и прочих силах, которые должны его оживлять. Славянский колорит никак себя не проявляет, за исключением названий, есть какая-то Академия со склочными магами, есть алхимики и охотники за вампирами, вскользь упомянуты церковь Спасителя и некая заморская Империя Креста и, собственно, на этом всё.

Когда читал «Охотников», пришёл к неожиданной мысли — ведь всё это чрезвычайно напоминает Пехова! И действительно, общий стиль выдержан в духе привычного стиля «Стража» — небрежно набросанный центральноевропейский антураж, презентация героев-профессионалов, пикировки чародея и его былой возлюбленной, могущественной колдуньи — есть схожесть! Что же, Ник Данилыч решил отказаться от привычного эпоса, и поиграть на делянке своего коллеги? Но Пехов всё же, надо признать, более умел именно в ремесле, почему-то более именитый ветеран из города Далласа более небрежен.

Почему небрежен? У Пехова действие и информация сбалансированы, у Перумова — нет. Несколько боевых сцен очень недурны, видно, что автор ещё умеет «в экшОн», однако остальную часть текста занимают... конечно же, диалоги! Это главный бич позднего Перумова, он набивает огромный объём за счёт бесконечных потоков болтовни, компенсируя, видимо, потерю образности изложения. Но ладно бы диалоги раскрывали нам мир, в котором мы оказались, да нет же — перед нами бесконечное обсуждение вампиров, их физиологии и способов уничтожения. Видно, что автор старался, молодец, не спорю, но он всё закрутил вокруг одной единственной идеи, оставив всё остальное на заднем плане. Тем паче, что вампиры хороши как типажи, но не как персонажи, они тусклы и одномерны, словно герои голливудских хорроров (и тех далеко не всегда), тоже можно сказать и об охотниках и, тем паче, о магах — Вениамин Скорре и его былая подруга больше обсуждают свою личную жизнь и кровососов, и так по кругу, по кругу (не так плохо, как болтология Хедина и Сигрлинн из «ГБ2», больше похоже на диалоги тех же героев Пехова из «Стража»).

В принципе, это не так плохо. Читается легко, местами даже есть неплохая динамика. Но Перумова мы любили не за это, мы ценили юношескую романтичность, размах и фантазию, а не камерные ремесленные истории. С другой стороны, как показывает «ГБ2», свой фирменный стиль мэтр уже не тянет, и попытку создать что-то новое можно только приветствовать. Но... слишком проходной получился роман. Так же, как карта, наскоро вклеенная в книгу — неплохо, но что-то недоделано. Желания узнать, чем закончилась эта история, пока не возникает, поэтому вторую книгу я возьму в руки ещё не скоро...

Наш ответ Муркоку.

«Летописи Хьёрварда» всегда были главной жемчужиной Ника Перумова, его визитной карточкой, именно этой трилогией автор подтвердил, что способен творить не только фанфики, но и свои собственные миры. Мне повезло — я читал эти книги ровно в том возрасте, в котором следовало, и с ними у меня прежде всего связано чувство лютой ностальгии. История некроманта Фесса пришла позже, свои странствия я начал с Халланского королевства, с Хединсея, с Лесного Предела...

«Воин Великой Тьмы», как ни странно, всегда был моим любимым романом в этой трилогии, несмотря на весь драйв «Гибели богов» и многослойности «Земли без радости». Книга об Арьяте и Трогваре, пожалуй, наиболее цельное и законченное произведение Перумова (относительно, конечно), наиболее самобытное и самостоятельное. По крайней мере, его можно читать без связки с остальными книгами об Упорядоченном.

В данном случае наиболее важно не что написано, а как- и, надо отдать должное автору, «Воин Великой Тьмы» — наверное, самое красочное его творение, мир Западного Хьёрварда наполнен яркими красками и ароматами, и неизбывным духом какой-то романтической меланхолии, Перумов ещё не растерял юношеский запал, благодаря которому «Кольцо Тьмы» и стало чем-то большим, чем просто фанфиком. Причём я говорю больше о линии Трогвара, нежели о принцессе Арьяте.

Линия Арьяты довольно странна, здесь возник любимый Перумовым образ тоненькой красивой девицы с Wunderwaffe, которое делает её абсолютно непобедимой (Лейт-Ниакрис, Сильвия, Алиедора, и так далее, и так далее), с помощью которой она снопами кладёт целые армии первоклассный бойцов. Как боевик — хорошо, эффектно и зрелищно, недостаточно кинематографично, но бойко, спорить не буду. Правда, в сцене боя в крепости Койаров есть что-то мультяшное, неестественное, как-то всё совсем просто и лихо

Линия Трогвара — на неё идёт основная нагрузка, и здесь лучшее, что когда-то было в творчестве Перумова, раскрывается во всей красе. Спокойное и меланхоличное повествование о романтичном юноше, мечтающем хоть краем глаза увидеть Дивный Народ, переживающем крушение иллюзий, ищущий и твёрдо определяющий своё место на просторах сурового Хьёрварда — уж не с себя ли, юного, писал автор этот характер? Отсюда и фраза «наш ответ Муркоку» — изначально трагический образ, обречённый герой с проклятьем на челе, идущий от Света к Тьме (не ко Злу) — отсюда и изначально заложенная в текст меланхолия, поскольку мы уже знаем, что всё сложится трагически.

В итоге — камерный и уютный роман, один из лучших у Перумова, который не требует продолжения, да и сцепка с Упорядоченным здесь не обязательна. Жаль, что автор уже давно утратил ту искру творения, что позволяла ему создавать такие вещи, но, безусловно, «Воин Великой Тьмы» останется для меня приветом из детства.

Отзыв-ретроспектива.

Сейчас «Волкодава» уже изрядно подзабыли, хотя его культовый статус вряд ли кто-то будет оспаривать. Может, сыграл повышенный интерес во время маркетинговой кампании одноимённого фильма, когда издатели буквально пичкали рынок переизданиями романов Марии Семёновой, которые благополучно позже годами собирали пыль в стоках. Для нас, книжников 1990-х и начала нулевых, «Волкодав» был легендарным романом со своей историей, примером того, что на тучной почве русской культуры может вырасти и такое, посконное и одновременно глубокое фэнтези. Сейчас мало кто ищет корешок с заветным именем, время «Волкодава» ушло... Не из-за того ли, что конец его истории оказался на порядок слабее основы? И новый цикл, «Братья», уже не пользуется таким спросом и славой, и «Мир по дороге», ещё одна глава о Волкодаве (так и не читанная мной) также прошла практически незамеченной...

Вполне верю, что Мария Семёнова, задумывая историю нашего венна, знала, чем всё закончится, в общих чертах, разумеется. Волкодав — эпический герой (не культурный, а именно эпический), и вешки его пути заранее известны. Автор не идёт слепо за концептами мифологов и фольклористов, Проппа и Кэмпбелла здесь отыскать непросто, честь ей и хвала, однако и недооценивать их роль тоже не стоит. Волкодав руководствуется двумя сверхзадачами — победа над силами Хаоса / Зла («Самоцветные горы», они же — «Тёмная Звезда», которая, скорее всего, будет завершающим аккордом «Братьев»), и возрождение рода Серого Пса. Вся биография могучего венна, таким образом, укладывается в ряд инициаций, сам его образ насквозь мифологичен — дух-помощник, сила преображения в родовой тотем (оборотничество), постепенно раскрывающаяся власть над стихиями и собственным духом, наведение порядка в мировом Хаосе — всё на месте, даже миф об умирающем и воскресающем герое получил по ходу цикла своё логичное воплощение в тексте. К образу Волкодава нет никаких претензий — он органичен и силён... В чём же дело-то?

Двухтомник «Знамения пути» и «Самоцветных гор», надо признать, местами демонстрирует красочное и поэтичное полотно, ряд стихов-эпиграфов очень хорош, есть интересные сюжетные линии (интересных и законченных, собственно, одна — преображение жреца Хономера, который является вторым главным героем книги). Но если сравнивать с первым романом, даже с «Правом на поединок» и «Истовик-камнем», этот текст какой-то невыразительный. В первых романах были яркие сцены, запоминающиеся персонажи, нетривиальные экскурсы — своего рода «фэнтези-этнография» — здесь всё тоже самое, но куда менее выразительно, и довольно вторично. В нём есть есть сюжет, вроде бы повествование чем-то заполнено, но ощущения пустоты не покидает читателя на протяжении всего немалого томика — а сколько уместилось в оригинальном «Волкодаве», в котором мы будто бы воочию чувствовали запах лесной муравы, аромат смолистых плашек галирадской мостовой, вкус доброго свежего хлеба и парного молока! Увы, мир «Звёздного меча» представляет собой как будто негатив того, что мы чувствовали когда-то.

То же касается и базового конфликта — в нём нет жизни и остроты. Противостояние Волкодава и Хономера? Полноте, разве напыщенный жрец соперник нашему «варвару»? Венн и кунс? Полноте, даже в первом романе их краткая встреча была наполнена большим напряжением. Серый Пёс и Тёмная Звезда? Изначально, быть может, так и задумывалось, но тропа к Самоцветным горам размечена так грубо и контурно, а мотивация настолько надумана, что я бы осмелился назвать этот сюжетный твист «безобразным» — вроде бы многоопытный автор очень небрежно подвела своего героя к прописанному заранее сверхдеянию, настолько небрежно, что я даже сейчас помню, как меня, шестнадцатилетнего, это перекоробило. «Спутники Волкодава» остались за бортом на краю сюжета, «звёздный странник» Тилорн, саккаремская девушка с непростой судьбой Ниилит, и даже появляющийся «в кадре» Эврих небрежно отброшены, причём первые двое так и оказались обречены остаться эпизодическими персонажами из оригинального романа...

Я не скажу, что «Звёздный меч» плох — нет. Это хороший роман, просто он... проходной. Он написан для того, чтобы завершить историю, а не продолжить и развить её, и это главный камень преткновения саги о Сером Псе. Мария Семёнова не смогла найти вдохновения для того, чтобы завершить её достойно, но скажем ей спасибо за многое — за поэтичность описаний, за прекрасную поэзию, за Волкодава, Хономера, Оленюшку — всё то, что удержало моё внимание в этом двухтомнике. Спасибо Вам!

Забавная хрень без всяких претензий и заявок, авантюрная история, рассказанная от лица четвёрки спецназовцев-зомби на ландшафте постапокалиптической Албании. Юмор плоский и тупой, но, к счастью для автора, мы понимаем, что так и было задумано, шутки про отваливающиеся руки на саморассасывающихся швах и зомби, страдающем боязнью зомби (и салата) не заставят улыбнуться, но и не взбесят. В общем, эдакий проходнячок для своих.

Завершаю своё путешествие по мирам Клиффорда Саймака.

Этот рассказ достоин того, чтобы им я закончил полтора десятка лет чтения этого автора, ибо он определённым образом закольцовывает его творчество для меня, ведь начинал я с «City». Как будто из романа утащили целую главу, впрочем, она бы в стройную картину космогонии Саймака и не встроилась бы. А так она и по духу, и по букве принадлежит его выдающейся эпопее, и это объясняет всё — и специфическое толкование слова «мутант», и переход людей в параллельные миры, являющейся частью грандиозной истории Человечества. Само собой, это скорее набросок, обкатка идей, которые будут воплощены в его выдающемся романе, и самостоятельная ценность его невелика, но на этот раз простим — мы знаем, как сыграет его творческое Я в будущем.

Прощай, Старый Клифф, прощай, прощай...

Очень неожиданный для творчества Саймака рассказ. В поздние годы он писал фэнтези, это было, однако мистика? Я не слишком хорошо знаком с жанром, но всё же далёк от того, чтобы назвать рассказ банальной страшилкой, все условности соблюдены — нагнетание атмосферы, таинственный, загадочный чудак с тёмным прошлым, так и не разгаданный саспенс — всё выдержано в тонах классического хоррора, как я его понимаю. Автор понял основной принцип, и мы так и не узнаем всей истории загадочного дома на пустоши, и его мерзкого хозяина, но нам это и не нужно, достаточно того косвенного понимания, с чем сталкивается автор этого рассказа.

Удивил старик Клифф, куда как удивил...

Такое чувство, будто Саймак вернулся во времена своей юности, вновь та же проблема — интересная идея, но довольно-таки странное, если не сказать, слабое исполнение. Сама по себе идея врождённой способности путешествовать во времени, в рамках идеи, что Вселенная предоставляет человеку шансы на выживание на «квантовом уровне» — интересна (позже более удачно было реализовано Уилсоном в рассказе «Divided by Infinity» (1998)), но проблема, хоть и обозначена, слабо прописана и реализована. Согласен с коллегами, послевкусие у повести очень богатое, хочется её более полно реализовать (в каком-то из романов автор это даже и делает, уже не помню, в каком), но это весьма непросто...

Иногда люблю читать межавторки, жаль только, редко они соответствуют хоть какому-то писательскому уровню. Многие авторы явно пишут их «на расслабончике», не пытаясь даже сделать вид, что «продукт», выходящий из-под их необточенного пера, предназначен для кого-то, кроме фанатов. Да, я из тех, кто никогда в жизни не держал в руках ни одной карточки «Magic: The Gathering», но почему это должно мне помешать восприятию литературного произведения?

Беда «The Brothers War» лежит не в сеттинге, он-то как раз вполне ясен. Точнее, так: он совершенно и абсолютно невыразителен, пользуясь тем, что фанат сам должен конструировать мир в своём воображении, Грабб не напрягается с его прописыванием. Автор явно зевал в процессе написания, и вслед за ним зеваем и мы: процесс чтения напоминает настоящую пытку скукой. Зачем нужно было описывать двух братьев-антагонистов в такой манере, что я так и не запомнил, кто где, лично мне непонятно: ну добавь ты красок, немного выразительности?! Хотя бы базовому конфликту, который никак не смотивирован, впрочем, зачем нужна мотивация, если требуется просто борьба, видимо, за власть над миром?

В общем, не дочитал даже до половины. Это просто плохая книга, и всё. А такие надо бросать.

«В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!...»

То, что мы обычно называем «Тёмными веками», с лёгкой руки «Просвещенцев» (при всём моём к ним огромном уважении), было богато и пестро яркой, ни на что не похожей культурой, даже религиозные сочинения порой принимали причудливые и интересные формы. «Ренессанс XIII в.» совсем не зря носит такое именование, ведь именно в эту эпоху отдельные ростки литературности превратились в буйную поросль, и подарила нам множество вдохновенных и любопытных строк. Там, где были владеющие пером и словом, неизменно появляется литература, и порой в самых неожиданных формах.

Clerici vagantes, или goliardi («чёртово племя») — дети эпохи Университетов, молодые и не слишком студенты-клирики, которые свои познания применяли не в благочестивых церковных целях, а в сочинении любовных и сатирических стихов. Знание латыни позволяло им постигать не только Библию, но и римских поэтов, Ювенала и Овидия, и вызывать в жизнь новые строки — переплетение цитат и собственной фантазии создавала порой очень затейливое полотно.

Поэзия вагантов была порождена скрещением христианской и античной культур, с лёгкой примесью фольклорной традиции. Начало было дано в посткаролингское время, с «экспериментальной» монастырской поэзии («Пир Киприана», к примеру), с «женских песен» и «попрошаен», с другой стороны, с высокой поэзии «Овидианского Возрождения» и панегирических поэм «Луарской школы». Первые сборники латиноязычной поэзии, ещё вполне сдержанной («Кембриджские песни») появляются в XI веке, но настоящий расцвет ей пришлось пережить в XII веке, когда складывается определённая среда для порождения такой поэзии — едкой, сатирической, бросающей вызов сложившемуся порядку вещей.

Вагантами называли бродячих священников и монахов без прихода, которые скитались от монастыря к монастырю, изначально — откровенные маргиналы от духовенства. Но в XII веке, в эпоху Университетов, всё меняется, и ваганты стали совсем иными — бродячими искателями знания и новых учителей, своего рода «интеллигентами» эпохи Средневековья. Расцвет университетов имел и обратную сторону — образованных клириков, ещё не знающих настоящей специализации, стало слишком много, и многие из них остались за бортом этой жизни, превратившись в вечных странников. Стоит ли говорить, что этот неприкаянный люд бросил вызов существующей культуре, прославляя не девственную чистоту, а сладость соития, не благочестие иерархов, а их мздоимство и непотизм? Ваганты были не то, чтобы объявлены вне закона, но всячески порицаемы за «шутовство» (отсюда и «голиарды»).

Если поэзия трубадуров и труверов практически сугубо аристократическая и авторская, то творчество вагантов не таково — оно зачастую анонимно. В ней нет куртуазности, возвышенности, претензии на некий идеал — она даже нарочито стоит ногами на грешной земле, слегка насмешливо и легкомысленно обыгрывая её непростые реалии. Нам известны лишь некоторые имена — Гугон, Примас Орлеанский, Архипиита Кёльнский, Вальтер Шатильонский... разные авторы, разные судьбы, но одинаково острое перо и язык, за что их чтили сильные мира сего, от Фридриха Барбароссы до Генриха II Плантагенета. В их творчестве практически нет сюжетов, связанных с университетом, школами, высокими науками — нет. есть стихи на злобу дня, есть шутливые моления Бахусу, сказки и новеллы в стихах, и любовная лирика — с многочисленными отсылками к Овидию, и цитатами из простых и наивных народных песен. Сатира здесь иного рода — обличение нравов их зажиточных коллег, держателей приходов и диоцезов, монахов, ведущих праздный и сытый образ жизни, далёкий от христианских идеалов.

Что самое интересное в вагантской культуре — в том, насколько быстро она забылась, и не дала, в общем-то, каких-то особых плодов для следующих поколений. Конечно, в эпоху Модерна многие средневековые литературы открывались заново, но, к примеру, лирика трубадуров, созданная на языке «Ok», всё равно оставила больший след и большую память в европейской культуре, чем витиеватые и порой разнузданные латинские строки бродячих кутил в рясах. Вероятно, это связано с тем, что поэзия вагантов так и осталась «вещью в себе», они складывали свои рифмы для других клириков, для узкого круга понимающих их общий язык, они не обращены в вечность, а к друг другу. Уже к концу XIII в. высокая поэзия на европейских языках завоёвывает читательские круги, рыцарский роман шествует бодрым маршем, и ваганты, бродячие проповедники сошли на нет, их поэзия постепенно устарела и умолкла. Я с интересом прочитал сборник их поэзии, но не испытал того удовольствия, как при чтении многих творений средневековой европейской поэзии — просто послушал голоса ушедшей эпохи.

Вновь жизнерадостный рассказ о везучем увальне-бухгалтере, который на этот раз принимает участие в космическом соревновании, и борется за чемпионский кубок, совершенно не умея играть. Но, как мы знаем, всё закончится хорошо, правда? Не Бог весть какой юмор, не Шекли, но умеренно-забавно. В принципе, вряд ли Саймак смог бы вытянуть из мистера Мика ещё что-либо...

Это могла бы быть довольно забавная серия, наподобие цикла Шекли о Грегори и Арнольде, но не случилось, и здесь создано всего два рассказа. Видимо, приключения мистера Мика, неуклюжего и невероятно везучего бухгалтера и космолётчика на пенсии, плохо давались автору. И это неудивительно — если бы Саймак продолжил цикл о мистере Мике, ему пришлось бы погрязнуть в самоповторах, ведь его единственная, по сути, фишка — невероятное везение, и это, я думаю, быстро приелось бы даже самому автору. В данном же случае мы получаем смешной рассказ о робком, но целеустремлённом недотёпе, готовом идти на риск ради своей мечты.

Если посмотреть год написания, то многие странности этого рассказа станут ясны — он дитя своего времени, когда сама идея ядерной энергетики казалась чем-то теоретическим и опасным (и это до Аламогордо и Хиросимы). Но, в любом случае, Саймак относился к ней как к новому, инновационному способу извлечения энергии, и, исходя из опыта предыдущих НТР, считал, что за его лоббирование будут бороться далеко не одна компания, и со временем она вытеснит «старые» модели энергетики. Ну что же, ничего этого не случилось, рассказ этот больше на злобу дня, так что придираться к молодому автору мы не будем.

Снова сумбурный, но наполненный интересными идеями рассказ, который, впрочем, хорошо сделан. Разумные одеяла, вступающие в симбиоз с носителями, остались антуражем, но поющие деревья, меняющие психику людей (опять эта идея!) действительно впечатляют. Особенно интересно, что весь главный конфликт вытекает из банального недопониманию между двумя совершенно разными расами, и никакой изначальной агрессии для человечества музыкальные растения не несут. Конечно, у Саймака не получилось описать чужой разум, он его излишне «очеловечим», но простим: рассказ и без того вышел весьма неплохим.

Уж какая тема точно бередила Саймака, так это тема разумных инопланетных растений — кульминацией его видения стал роман «All Flesh is Grass», написанный в 1965, однако к этой теме он подходил долго, и сделал первый набросок именно в этом рассказе. Он, само собой, сильно недоделан, я бы даже сказал, какой-то он совсем наивный и детский: начиная от «зайца» на борту сложного межпланетного корабля (на бензине), до драки со злыми космическими пауками. Как возникла башня посреди марсианского Северного полюса, как они додумались до межпланетного полёта, и как вообще возникла идея колонизация почвы другой планеты — неизвестно, какими органами чувств, даже с учётом обладания телепатией, они могли вообще осознать не только трёхмерное пространство, но и саму идею Космоса, и межпланетного переселения?

Но сама идея, надо признать, недурна. Впрочем, Кларк Эштон Смит за десять лет до того уже создал более выразительный рассказ на эту тему.

Неплохой рассказ о вторжении «чужих», сюжет которого в разных вариациях будет всплывать в позднем творчестве Саймака. Они маскируются под нечто повседневное, скажем, скупают недвижимость («They Walked Like Men»), или, как в этом повествовании, ездят с цирком по благословенной Америке, и потихоньку расселяется по Земле. Потихоньку, полегоньку, тихой сапой...

В общем, любопытная тема, то ли дух времени заставлял фантастов обращаться к этой теме, то ли сам Саймак ею проникался...

Чрезвычайно путанный рассказ, в котором в кучу свалено всё — марсиане, безымянная раса из пояса астероидов, вопрос о натии-интуиции как новом человеческом инстинкте... Замах на роман, однако в крупной форме Саймак до 1943 г. работал только один раз, и не слишком удачно, в этом же рассказе объёма не хватает, чтобы даже обстоятельно поставить обозначенные вопросы. Изменение человека путём внешней трансформации психики? Марсиане, проигравшие в давней схватке с иноземцами? И, наконец, интерпретация интуиции как нового человеческого инстинкта... Мысль необычна и странна, видимо, открытие психоанализа и «коллективного бессознательного» обещала людям того времени неведомые глубины человеческих возможностей, но даже с учётом этого подобная теория смотрится не совсем научной фантастикой. Ещё более странна идея выделять людей с развитой интуицией на ключевые посты в управлении — разве для этого не нужны люди с комплексом способностей, а не с какой-то одной особенностью, и кто будет их выделять, и по какой шкале?

Дикий сумбур.

Рассказ странен тем, что, несмотря на грамотно выстроенный текст и хороший стиль, он от начала до конца абсолютно и совершенно сумбурен. В нём есть сразу набор базовых идей, знакомых нам по другим творениям автора (Элмер — явно очередной вариант «учителя человечества»), однако разобраться в нём стоит большого труда. У него есть одна, по настоящему ценная мысль: человечество сильно ровно до той поры, пока оно встречает загадки бытия с открытым забралом, принимая как должное сложность и противоречивость Вселенной, допуская вариативность принятия решений, и истин. Когда же базовые истины будут введены в статику, развитие неизбежно зайдёт в тупик. Пусть даже и в слабом исполнении, эта мысль заслуживает развития.

Вновь Саймак поднимает вопрос о контакте с чуждым инопланетным разумом, но не только — сюда также проникает тема «воспитания человечества» внеземными силами, словно ребёнка — взрослым. Разум, названный землянами Арчи, как и в других рассказах автора, вынужден максимально очеловечится, чтобы защитить самого себя и неразумных человеков. Разлитый по Венере разум не имел формы, пока не столкнулся с межличностной коммуникацией, и, столкнувшись с необходимостью общаться с другими, создал свою личность, и следующим шагом, научился воздействовать на окружающий мир и создавать «орудия труда» (правда, прежде всего, военные орудия). И теперь мудрому существу придётся взять шефство над неразумными землянами...

Неплохой рассказ, наконец-то содержание и форма достойны друг друга.

Саймак добрался и до берклианства, помните, ирландский философ задавался вопросом, существует ли дерево на поле вне поле его зрения, или оно возникает только тогда, когда его осознаёт разум человека? Так и здесь. Почтенный профессор физики своим могучим мышлением выходит за пределы фальшивого мира, и он начинает распадаться вокруг него, являя совсем другой, скрытый образ реальности. В целом, конечно, рассказ представляет из себя ярко выраженный сюрреализм, и только читающий может решить, действительно ли мир разваливается вокруг почтенного профессора, или распадается только его личность? Соавторы ответа не дают, но на то нам и разум, чтобы самим решить, что реально, что нет.

Неровный и странный рассказ, скорее, зарисовка — здесь снова герой-репортёр, эпидемия из космоса, от которой ищут с огнём лекарство, таинственный учёный в закрытой лаборатории — становится понятно, почему Саймак пишет рассказы о кризисе идей... Конечно, есть тема бессмертия во имя научного поиска, но это пока только набросок идеи, её карандашный контур...

В общем, невыразительно вышло.