Из старого, навеянное настроением осени

Напомнила осень о хрупкости жизни.
Я времени пастырем стал бережливым.
И в буйстве по лету справляемой тризны
Природа укажет мне путь прозорливо.

И я тороплюсь средь листвы под ногами.
И грудью широкой толкаю прохладу.
Я меряю время как землю – шагами:
Секунда, минута, неделя, декада.

В тугие узлы снова собраны нервы,
Репьём остроиглым щетинясь, возропщут.
Я снова не третий, не пятый, но первый.
Я дикий бурьян, но меня не затопчут.

И тело послушно как горное эхо.
И разум звенит чистотою хрустальной.
Залатана старая в сердце прореха,
Хоть стёрся с лица след улыбки опальной.

Пускай расступаются люди как тени,
Что прочь убегают от «дальнего света».
Дорога сокрыта во мраке осеннем,
Но путь нахожу я, читая приметы.

Сквозь стынущий сумрак они проступают
Подобно диковинным рунам на скалах, –
Веками прибой их упрямо стирает.
Но камень порой непокорней металла.

Мой путь созерцает, нахмурившись, небо,
Сдвигая мохнатые тучи как брови.
Но нет, не сверну я толпе на потребу.
Им – хлеба и зрелищ, им – плоти и крови.

А мне их потешить нельзя, да и нечем.
Я лишь открываю финальную сцену.
Но зрительный зал – не народное вече,
Не кровью вскипает – пузы́рится пеной.

А осень, наполнив дыханием смерти
Земное любовное летнее ложе,
Закончит виток суетной круговерти, –
И тем её миссия горше и строже.

Весна воскрешает умершую веру,
И призвана осень расчистить ей место.
А я – бить набат, как расстрельную меру,
И колокол греть для весны-благовеста.

Ответственность есть проба мужества человека
Горацио Нельсон.

Прогулка на велосипеде в июле, даже таком холодном, как в этом году, мне всегда по душе. Особенно когда едешь по парку. Особенно когда есть цель у поездки, помимо развлечения и физкультурной составляющей.

Когда я добрался до речки, совсем стемнело. Горели фонари на набережной, вывеска закрытого летнего кафе и фонарь над будкой поста охраны парка. На одном из больших стационарных лежаков кто-то тихо беседовал, то ли пара подвыпивших оболтусов, то ли парочка влюблённых. Изредка пробегали по набережной запоздалые бегуны и даже бегуньи. На двух небольших бассейнах, помещённых прямо в речку, также светили фонари, подсвечивая набережную и бегунов или просто прохожих. Был ещё и третий бассейн, но совсем маленький, для малышей, его в темноте можно было не принимать в расчёт. Всё-таки безопасность в парке повысилась с введением постов охраны. Охраны без оружия, полномочий и серьёзных навыков. Однако дисциплинированную правилами, проверками. Опять же, носили единую форму, что не могло не родить хоть какой-то авторитет в глазах хулиганов и кандидатов в оные.

Привычным движением я прислонил велосипед к дощатой стене, отодвинул камень, прикрывающий своеобразный вход, вернее, лазейку под закрытым на ночь кафе, не имеющим фундамента. Подсветил себе телефоном сквозь широкие щели между досками и стал доставать лоточки, которые оставляли сердобольные граждане для расквартированных под верандой усатых и пушистых постояльцев. Старые лоточки я обычно выбрасывал в урны, если последние были полны, то вёз пакет с мусором к выходу из парка до свободной урны. Новые ставил с кошачьим кормом и водой и пропихивал их вглубь с помощью велосипедного насоса, используя его как своеобразный шесток для проталкивания.

Иногда мои подопечные выходили поприветствовать меня, иногда уже спали.
Находясь на корточках, я услышал, как за спиной кто-то приблизился, но остановился на почтительном расстоянии. "Наверно знает меня, — подумалось, — или ждёт, когда обернусь".

Обернувшись, я узнал при свете фонаря с будки эту небольшого роста худощавую фигуру.

— Михаил? — полувопросительно обратился я.

— Здоро́во! — услышал я в ответ. — А я всё смотрю, ты или не ты.

Фигура в бежевой форме приблизилась, Михаил дружелюбно улыбался. Я забыл, сколько ему было лет, но на вид около шестидесяти, седой, но бодрый.

— Тебя наконец на этот пост перевели?

— Веришь, за четыре года первый раз на этом посту. А ты всё котеек балуешь?

— А что делать, — наигранным философским тоном, но тоже с улыбкой ответил я.

— Бегают тут вечером, играют, — добродушно рассказывал Миша.

По всему было видать, что сутки одному дежурить было скучно, и он был рад общению. Да и как могло бы быть иначе.

Последний раз мы виделись в декабре перед новым годом. После вахты, охранники уезжали домой. Михаил возвращался в Чувашию, откуда он был родом.

Голос по рации призывно заворчал:

— Водяной, водяной, как слышно?

Михаил ответил:

— Слушаю тебя, дровяной.

Поговорив с коллегой, Михаил с улыбкой поведал:

— Напарник меня зовёт "водяной" — потому что я у воды. А я его — "дровяной". У него же там дерево это, с замками.

— А, то декоративное с замочками на ветках?

-Ага, точно, — усмехнулся Миша, — так мы и развлекаемся, нас же никто не слышит.

— Ну, и как тебе работается на этом месте? Хлопотно наверное?

Миша открыл было рот, но тут же закрыл его, ощетинив седые усы и как бы слегка задохнувшись от внезапно охватившего возмущения.

— Да... — махнул он в сердцах рукой, — не спрашивай! Постоянно пьют, в бассейн лезут...

— Шумят?

— Да шумят-то ладно, мне всё равно не спать. А то вот случилась такая история...

Миша достал сигарету и не спеша закурил, глядя вдаль за реку, где стояли облака, подсвеченные огнями с Нижних Мнёвников. Я понял, что история будет, по меньшей мере, любопытная.

— Иду я как-то на пост поутру, в пять тридцать. А я люблю идти вдоль берега, если не спешу. В этот раз вышел пораньше, народу никого. Смотрю, девка стоит по пояс в воде, голая, без одежды. Стоит и смотрит. А на улице градусов 12. Я окликаю её, она оборачивается, отстранённая какая-то, а уже вся синяя от холода, лет двадцати пяти. Отвечает, мол, что вам надо?

Я говорю, вылезай, вода холодная, ты, вон, посинела вся. А она мне глухо так: "Я... топиться хочу".

Я ей: "Да ты что?". И говорю всё, говорю. "Как зовут тебя?". Она, говорит, Лариса.

Я: "Лариса, не дури. Лара вылезай давай... Да что случилось-то?".

Говорит, с мужем поссорилась. А сама не вылезает, оглянется вполоборота, и всё в реку смотрит.
То ли под наркотиками была, но отвечала внятно, не пьяная. Я их, наркоманов, не люблю, тля.
А тут что делать?

Глаза через очки у Михаила лихорадочно заблестели.

— Как я потом жить с этим стану? Пришлось бы кидаться за ней в реку, куда деваться?!

Я понимающе закивал, нахмурив брови.

— Я ей: "Лара, Ларочка, вылезай, замёрзла, муж сам уж пожалел наверное, волнуется." Руку ей подал...протянул. "Вылезай, вылезай", — говорю, так настойчиво, требовательно, но с мягкостью.

Подала в ответ руку, вылезла. Стоит босая, дрожит. Я ей её одежду протягиваю. Она не обращает внимания, в туфли ступила, поёрзала ногами, влезла. Развернулась и пошла потихоньку в сторону Крылатского.

— Голая?

— Да! Я ей: "Лариса! Так нельзя, оденься!". Она остановилась как в тумане, взяла одежду, стала одеваться. А из одежды только шорты короткие да маечка!

— И трусов нет?

— Нет!

— Может, из клуба какого под утро выбралась? Вон Sexton рядом...

— Не знаю... может.

Миша затянулся очередной сигаретой.

— Да, затянуло девку, — сочувственно произнёс я, — так и ушла?

— Пошла, вроде уверенно. Я как-то успокоился. А то... ну, как с этим жить?

— Хорошо, что ты подвернулся ей. И что пошёл вдоль берега. Ведь ни одной живой души не было?

— Ни одной! Ни рыбаков, никого. Не люблю я их, наркоманов...

Михаил замолчал.

Он докуривал, я прислушивался. Лежаки опустели, физкультурники исчезли.

А как внуки, Миш? — вдруг спросил я, как будто вспомнив более лёгкую тему для разговора.

Он улыбнулся.

— Хорошо. Скучают по деду. Тут операцию на глазу делал, слёзный канал воспалился. В стационар лечь отказался, вернулся с огромным синяком. Так младшенький не узнал деда, испугался.

Миша рассказывал про внуков, про медицину в Чебоксарах.

А я думал: кому-то повезло, что есть в Филёвском парке такой простой, но добрый и надёжный человек, Миша. И может, ещё кому-то не раз повезёт с ним.

29.07.2019.
...................................................... ...................................................... ..............................................
Фото моё. Будка, кафе и волейбольная площадка в Филёвском парке осенью, Москва.

Источник: https://poembook.ru/poem/2228260-professi...

Артём наслаждался воздухом Крыма. Пейзаж и запах моря будил в душе творческую жилку. Кто бы мог подумать, что и душа тоже состоит из каких-то жил, как, и, собственно, тело. Нет, пожалуй, это мыслящие прозаически люди могли дать такое название живой струне. У души струны, а у тела жилы, это больше походит на правду.

По случаю, нужно было отъехать из посёлка в Феодосию. На обратном пути, стоя на остановке, он заметил девушку с чемоданом и большой сумкой. Несмотря на слегка усталый вид, девушка смотрела бойкими серыми глазами вокруг, как будто охраняя личное пространство, ограниченное её багажом. Мужчина в очереди, устав ждать маршрутку, махнул рукой и шагнул к призывно открытой дверце такси. Артём сделал шаг, заняв освободившееся место в очереди, оказавшись теперь вплотную к чемодану сероглазой попутчицы. Девушка была довольно крепкой, с хорошей фигурой. На таких засматриваются большинство мужчин и даже некоторые юнцы. Почти сразу подошла маршрутка. Багажное отделение у автобуса располагалось сзади и его вносили через заднюю дверь, но девушка решительно не желала терять свои вещи из поля зрения. Артём помог ей затащить их в салон, и им даже удалось занять два последних места в конце. Чемодан стоял рядом, сумка оказалась на коленях Артёма, на своих же коленях девушка держала в охапку большой пакет. Разговорились.

Её звали Натальей. Добиралась до Феодосии она больше суток, меняя транспорт, через границу с Украиной. Работала терапевтом в поликлинике, сейчас же, в свой короткий отпуск на десять дней, вырвалась к морю. Наталья оказалась довольно словоохотливой. Личная жизнь , с её слов, была в данный момент довольно неопределённой, перспективы с имевшимся молодым человеком выглядели весьма туманно. Впрочем у многих отдыхающих, независимо от пола, по их рассказам личная жизнь выглядит неопределённой. Совсем не иметь её было бы явным моветоном, понижающим оценку в глазах окружающих.

Добрались без приключений. Артём проводил девушку до съёмного жилья, втащив чемодан на третий этаж одной из тех уютных построек, которые теперь на юге в объявлениях именовались "апартаментами". Договорились встретиться вечером на набережной.

Прогуливаясь вдоль пляжа, они разговаривали по душам, смотрели на огни дискотек и кафе с романтическими названиями с приморским колоритом, которые сменяли друг друга пёстрой вереницей:. "Волна", "Камышовый рай", "Богема". В одном из них они пили вино и продолжали говорить. В короткое время отпуска все события форсируются, и выглядит это совершенно естественно, как будто кто-то крутит стрелки невидимых часов в голове вперёд, прокручивая за календарный час все двенадцать. Двенадцать часов жизни в совершенно иных рамках, переполненных чувствами и жаждой оставить позади год будничной хлопотливой суеты — другими словами посещает нескончаемая жажда праздника.

Наталья почти не расспрашивала Артёма о его жизни, предпочитая после дневного отдыха болтать о своих пристрастиях, о том, как она любит отдыхать, где дешевле номера и где не разбавляют вино и подают сочные люля и шашлык. Отдохнув с дороги, она щебетала, улыбалась, двигала плечами в такт игравшей музыке.

Артём смотрел на неё, слушал, и ему казалось, что они давно знакомы. Ему захотелось поделиться с девушкой тем настроением, которое он пестовал в себе уже больше двух недель, этим морем, пробуждающим романтику даже в самых заскорузлых душах, величавыми и задумчивыми горами, преображавшимися при отблесках заката и совершенно иначе, но тоже грациозно выглядевшими при утреннем добродушном солнце.

Традиционно за вдохновением сюда приезжали художники, встречавшиеся в бухтах то там, то здесь с мольбертами на подставках и без, пишущая братия. Встречались танцовщицы, балерины и даже актёры. И, конечно, целые колонии любителей йоги, медитаций и всякого рода раскрепощений. Глядя на всю эту публику, понимаешь, что попал в атмосферу вечного досуга, где потехе выделялся вовсе не час, а самым бессовестным образом всё время, имевшееся в наличии.

Наталья звонко смеялась, горевшие от вина и возбуждения щёчки выглядели чуть по-детски умильно.
Взявшись за руки они снова пошли по набережной, ближе к морю, где шум кафе уже не заглушал мерный голос ласковых волн.

Артём рассказывал он чувствах, которые здесь вытесняют мысли о повседневных заботах, о меняющихся вкусах, восходящих всё более к лирике, о том, что при отсутствии агрессии у окружающих тебя здесь людей, такой частой в стиснутом метро или каждодневных пробках, совсем по-другому начинаешь думать и говорить.
Вспомнив Волошина, который творил совсем рядом от этих мест, Артём поведал Наталье, что и сам он пишет стихи.

И прочёл то, которое помнил наизусть, поскольку оно было когда-то выстрадано и пережито, про короткий роман, не имевший и не способный иметь продолжения, про девушку, играющую чужие роли, разочаровавшись в собственной. Про страсть и мудрость, не дающую упасть в заманчивый омут...

После паузы, Наталья тихо спросила:
— Сам написал?.
— Да.

Помолчав, она мечтательно произнесла: "А я люблю...бастурму...".

©

Сегодня, 203 года назад, родился Жозеф Артюр де Гобино, автор расовой теории.

Его теория впоследствии оказала самое непосредственное влияние на национал-социалистические движения.

Главной ошибкой писателя (а Гобино был писателем-романистом) было, по моему убеждению, утверждение тезиса, что не социальные институты определяют жизнедеятельность рас или этносов, а наоборот, расы определяют социальные институты.

Не вдаваясь сейчас в вопросы этики и морали, хотелось бы рассмотреть исторические примеры, которые бы могли подойти к этой теме, а также обратить внимание на иные взгляды и теории, касающиеся связи рас и этносов с социальными институтами и другими близкими по значению явлениями.

Большинство людей, встречающиеся мне, чья профессиональная деятельность и, как правило, кругозор, не связаны с серьёзным вниманием к этому вопросу, как это ни странно в стране, победившей фашизм, согласны в целом, с постулатами теории Гобино, даже не зная этого имени. Конечно, это происходит в доверительной беседе, возникающей из обсуждения насущных реальных проблем и событий, зачастую тревожных. Если спросить коротко и без связи с сегодняшним днём, то, конечно, большинство ответит дежурной фразой, что "нет плохих рас (наций, национальностей и пр.), а есть плохие люди". Но если вопрос сам собой вытекает из обсуждения злободневных проблем с невесёлыми примерами, вроде беспорядков с участием выходцев из Алжира после победы их сборной, то выводы, по большей части уже будут иные. Почему же?

Исходя из моего наблюдения, в повседневной жизни мы видим, как правило, схожее поведение родителей и выросших детей, неблагополучные семьи с зеркальными судьбами поколений, подобными неотвратимому року, и поведение представителей той или иной диаспоры, зачастую негативное или, по меньшей мере, не соответствующее общепринятому в данном регионе. И здесь сами собой напрашиваются выводы о такой же связи поведения и поступков как и схожесть в облике и внешности, а также по языковым признакам.

Тем не менее сама история доставила нам примеры причины и следствия разницы общественного стереотипа поведения в рамках определённых этносов, исключающих по сути, прямую связь с принадлежностью к определённой расе или с типом национальной физиогномики.

Во времена проникновения Российской империи на Кавказ, был взят на вооружение древний местный обычай брать аманатов. Дети беков, князей и др. отдавались в залог того, что местная аристократия не будет поднимать бунт и останется верной присяге. Существует множество свидетельств того, что практически все они, воспитывавшиеся с малолетства в кадетских корпусах, вырастали блестящими офицерами, оставаясь верными присяге, даже возвращаясь на свою мятежную родину.

То есть лояльность и явная пророссийская ориентация была заложена воспитанием среди русского общества, товарищей по учёбе, службе и оружию. Стоит отметить, что этот менталитет приобретался, естественно, с глубокого детства.

Но, пожалуй, самый яркий и бесспорный пример воздействия социальной среды на общественный стереотип поведения преподнесла нам история в виде янычаров.

Янычары, особое пешее изначально войско, набиравшееся в течение 500-т лет из детей покорённого христанского, преимущественно славянского, населения. Если коротко, то по жестокости эти войска превосходили собственно "природных" турков. Таким образом, выросшие славянские (по происхождению) дети резали славянское население, не считаясь с "голосом крови", который попросту молчал.

Лев Николаевич Гумилёв определял этнос как систему, в основе которой лежит тот самый общественный стереотип поведения. То есть воспитание в определённом этническом поле (не в закрытой диаспоре) играет единственную роль в обсуждаемом вопросе. Гены, получается, влияют лишь на внешность, наследственное здоровье или болезни, возможно, на темперамент. Именно поэтому Пушкин русский поэт, а не абиссинский, хоть он и охарактеризовал себя шутя "сущая обезьяна лицом, сущий бес в проказах". Да и Лермонтов не шотландский автор.

А Жозеф Артюр де Гобино, как мне представляется, был в корне не прав)

В память о студенческих годах

Смиренно, отрок, принимай
Начало каторжное лета.
Промчался красочной кометой
Беспечный шаловливый май.

Июнь – пора иных примет
Для юных дам и кавалеров:
Платона, Гегеля, Вольтера
Клянут и славят на весь свет.

Прошли весенние забавы
Любви признаний и обид,
Отныне молодёжь зубрит
Азы истории и права.

Веселье выпускного бала
Венчает детских лет конец.
И оперившийся птенец
Стремится к новому началу.
...................................................... ............................