(подражание А. С. Пушкину)

Снова тучи надо мною
Собралися в тишине;
Рок завистливый бедою
Угрожает снова мне...



Я проснулся весь в поту,
Воздуха мне мало.
В страшном гибельном бреду
Смерть ко мне воззвала.

Не старуха то с косой,
Не с оскалом череп,
Не юродивый босой
Глянул, бельма вперив,

Не увидел я во сне
Тех, кто в битвах сгинул, –
– Белый конь приснился мне,
Посреди равнины.

Тишь недобрая вокруг,
Свет луны холодный,
Кто ты, враг мне или друг?
Или дух бесплотный?

Что же мне не по себе?
Отчего тревога?
Будто кланяюсь судьбе,
С лихом у порога.

Вот конь морду повернул,
Ноздри раздувая.
Чуя дух людской всхрапнул,
Паром обдавая.

Я, от ужаса застыв,
Как заворожённый.
А глазницы-то пусты,
Словно тьма бездонны!

Вдруг, как чёрт увидев крест,
Сатанинским ржаньем
Разразился… и исчез,
Адское созданье.

С ложа встал, налил вина
Да заправил трубку.
Будет литься кровь красна,
Как вино из кубка.

После ссоры сгоряча
Из-за той гречанки
Съездил недруг давеча
К знахарке-цыганке.

Торопился дуэлянт,
Нёсся, взмок до нитки.
Отыскал трусливый франт
Мрачную кибитку.

Сон проклятый на беду
Ведьма, знать, послала.
В страшном гибельном бреду
Смерть ко мне воззвала.

* Nightmare – с англ. «ночная кобыла», кошмар.
Мара – в старославянской мифологии – призрак, нечистая сила.

Сегодня Ливия, вчера Ирак...


За время оккупации Ирака с 2003 по 2010 гг. погибли более полумиллиона детей.
Оккупация продолжается…


Восстану из ада, увидев рассвет,
Но ад мне уже не забыть.
Нет дома, нет близких и жить смысла нет.
Я жив для того, чтобы мстить.

Я помню сирены тревожный сигнал,
Поднявший со школьной скамьи
Детей; как обуглился мирный квартал
И как я лишился семьи.

Жена и две дочки и первенец – сын
Погибли в тот проклятый день.
Безумцем среди обгорелых руин
Я шёл, словно чёрная тень.

Мне нужно вернуться в родные края,
И прах наших предков почтить.
Враг топчет могилы. Судьба в том моя –
– Чтоб кровью тот прах оросить.

И предки очнутся от вечного сна,
Их души вернутся с небес.
Пусть гневом народным вскипит тишина,
Свершая священную месть.

Чужой с полосами и звёздами флаг
Чужие покроет гробы…
Увидеть бы с неба свободный Ирак,
Иной мне не надо судьбы.



P.S. Спасибо Фантому за участие.

На злобу дня


На нашу чёрную нефть у нас святые права.
Скажи: в нефтяном костре сгорит врага голова.
Бехар

Здесь солнце грозяще – не нежно, не праздно.
Пустыня хранит тишину.
Она повидала захватчиков разных
И часто терпела войну.

Но издревле тянутся здесь караваны,
И люди кочуют с тех пор,
Как первый номад через эти барханы
Прошёл от равнины до гор.

Живут бедуины, как жили их деды.
Обычай суровой земли
Хранят племена, и другой им не ведом –
– Им честь, что его сберегли.

Земля разродилась богатством народу,
И золотом чёрным полны
Её закрома. Но под стягом «свободы»
Развёрнуто знамя войны.

Оно развевается, шествуя гордо.
Порядок несёт Господин.
Стрижёт под гребёнку всех разного сорта –
– Чтоб после остался один.

Затмив нынче солнце собой на рассвете,
Химеры огонь принесли,
Чтоб гибли, смирялись и плакали дети
Суровой, но щедрой земли.

20.03.2011.

Исправленное и дополненное


Непредсказуемый сюжет
И неприглядная погода.
В чехол дюралевый одет
Фасад и купол небосвода.

И к выходным с утра опять
Мороз взыграет, насмехаясь.

Покинув тёплую кровать,
Придётся снова, чертыхаясь,
На гололёде падать ниц
И зреть сосулек острых жала…

Надвинув шапку как забрало
На перья смёрзшихся ресниц
Под леденящей сердце вьюгой,
Торопится столичный житель
Назад в уютную обитель,
Как из унылой тундры к югу,

Возлечь султаном на диване,
Вернувшись в мир иных богов,
Глинтвейна, чая, пирогов
И лиц, мелькающих в экране
(а не в метро, где, хмуря лбы,
не рады лицам мы чужим
и выбраться наверх спешим,
качая маятник толпы).

А я, как истинный педант,
Коль есть досуг – то чту вниманьем
Лихой узор повествованья.
И пью за автора талант.

Мой кот вернётся от соседа,
Откланявшись, устав гостить.
Не прочь его я угостить,
Но отвернётся привереда.

Ни рислинг, ни аперитив
Не пьёт – мне с ним не повезло.
Я пью один зиме назло
И хмурой ночи супротив.

Забравшись под махровый плед,
Под вечер разгоняя хмарь,
Надеюсь пережить январь,
Ища в бокале лета след…

Ведут regestum времена,
Внося обыденную лепту.
У всех идей своя цена –
– для искушённого адепта.

Ассортимент богат весьма,
Под гнётом полки здесь провисли.
Традиций тяжкие тома,
Газетный ворох модных мыслей.

Но, как и встарь, жива мораль:
Обидчику подставь-ка щёку
Другую – повторит едва ль,
Стыдясь безмолвного упрёка.

Терпение – небесный дар,
Ценней, чем тот, что сорван с древа,
Дабы сдержать в душе пожар
От искры, высеченной гневом.

Возропщем на один мотив
В беде всеобщей или личной.
И вновь, в который раз простив,
Забудем чёрный день привычно.

Но коль везде черным-черно
И нет малейшего просвета,
Тому, кому не всё равно,
Один лишь путь – искать ответа.

Дубинка, словно барский кнут,
Пройдёт по спинам несогласных.
Продажный ожиревший суд
Внушит: «Надеяться напрасно».

Входящий всяк к Фемиде в дом
Нашёптывай незрячей в ухо,
Тугим прельщая кошельком,
Как фешенебельную шлюху.

Вот так, втихую изловчась,
В согласии с эпохи духом,
Не горячась и не смирясь,
Ты сможешь мстить за оплеуху.

Приветствуй новую мораль,
Модель раскрученного брэнда.
Перерасти ту пастораль –
– забудь умильную легенду.

Но всё же – притча та – о ком? –
– О ближнем, о заблудшем брате,
Что с материнским молоком
Вкусил добра и благодати.

Он знает, как и ты, о том:
ВОСКРЕСЕ, ПРЕДАННЫЙ ЗЛОДЕЕМ,
И повторил вслед за Христом:
«Ни эллина, ни иудея…».

Но братом не зови того,
Кто над дарованным прощеньем,
Как змий – что суть души его,
Лишь скалит зубы в упоеньи.

Ему не ведом божий суд.
Он рад доверчивой добыче,
Пополнив тем ряды иуд –
– Кто ввёл предательство в обычай.

Коварства дьявольская власть –
– Ей служат издревле исправно,
Боготворя лишь эту страсть.

И мнится, что сейчас подавно
У власти не временщики
И вовсе не дегенераты.

Второй подставленной щеки
Ждут, ухмыляясь, супостаты.

28.12.2010.