Блог


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «квинлин» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »


Статья написана 7 июня 2009 г. 19:08

О сотворении мира Таир.


Орки верят, что в начале был Великий пожар: ярость всех душ не рождённых существ наполняла Пустоту,, а потом взорвалась в одно мгновение. Тогда и родился космос.

Гномы утверждают, что боги выковали миры в огромном горне. Их должны были остужать постепенно, но Локи, решив развлечься, высыпал ведро с заготовками из чертогов богов. Миры не смогли остыть как надо, и поэтому в них существует столько страданий, неудач и боли.

Эльфы утверждают, что в начале была Песня без Слов. Звуки, рождённые Изначальным Творцом, сотворили Сущее и богов

Перианы считают, что в начале был Сладкий Цветок, к которому слетались пчёлы, разнося нектар по своим сотам. Однако нашёлся вор(почему-то именно человек), который забрался в эти соты и украл драгоценный мёд. Но пчёлы погнались за ним. Человек обронил лукошко с ворованным, и именно поэтому появилась твердь посреди хаоса.

Люди верят в огромное множество путей, которые привели к рождению мира. Кто-то верит в Творца, кто-то — в странную шутку с атомом, который в одно мгновение расширился до пределов Вселенной, ну а кто-то шепчется об ошибке кое-кого из младших богов.

Однако все сходятся во мнении, что именно их раса была первой и главной в новом мире Таир, сотворённом чуть ли не тысячью способов, или же не сотворённом вообще (да, существуют и такие точки зрения, более походящие на бред упившегося водяного)...

Всё это — глупости. Лишь самые старые боги помнят, что случилось на самом деле. В начале было...нет, не слово, — пари. Несколько Старейших поспорили, что смогут создать из ничего нечто. Работали многие тысячи лет — или одно мгновенье (для богов время летит весьма своеобразно) — и всё равно поспешили. Вселенная вышла недоработанной, и потому приходилось всё время вносить свои корректировки после её сотворения. Но боги так и не смогли исправить своей главной ошибки — создания мыслящих существ. В этом они очень сильно поторопились...

Появление титанов и эльфов.

На заре времён, когда трава была зеленей, зима — холодней, а судьба — добрей, во льдах северного материка, который позже получит название Огнарон, проснулся народ титанов.

Были они высоки и стройны, кожа их была синеватой, а глаза — золотистыми. Первыми из их народа были Аинур и Аинура, великие Отец и Мать.

От них пошёл весь народ титанов. Народ этот владел секретами эфира, и не было никого искусней их в волшебстве. Величайшие волшебники, титаны странствовали по континенту, создавая прекраснейшие города, замки, познавая мир. Они были мирным народом. Это их и сгубило.

На юге континента Таир, среди дремучих лесов и поистине бескрайних равнин, появился народ эльфов.

Грязные, жившие на деревьев, одетые в лохмотья, или вообще скакавшие по веткам голышом, они постепенно начали расселяться по континенту.

Однажды титан Франур Мореход, завидев этих жалких существ, сжалился над ними и научил многим полезным вещам: как выращивать растения, которые можно будет потом съесть, разводить лошадей и овец, разжигать огонь, добывать руду...Франур запомнился в истории своего народа под именем Губитель.


Основание Сверкающей империи. Появление других народов.

Постепенно эльфийский народ настолько разросся, что эльфы заселили почти всю южную половину Таира. Уходя далеко друг от друга, разные роды, некогда жившие вместе, превращались в кланы.

Самых крупных было двенадцать. Среди них главным — Клан Коронованного дуба. Именно в нём рождались лучшие воины на мечах и мудрейшие друиды.

Эльфы не смогли овладеть тайнами эфира, и потому решили искать другие источники магического могущества. Их маги, прозванные много тысяч лет спустя друидами, овладели секретами управления природой. Заставить маленькое зёрнышко разрастись в гигантское древо, или созвать животных и птиц, дабы они атаковали врага друида — лишь малая толика способностей эльфийских магов.

Вскоре эльфы начали находить стойбища и поселения других народов. Не титанов и не эльфов. Были эти существа похожи на Перворождённых, но срок их жизни был необычайно короток. Зато люди были сильны духом, необычайно упрямы и храбры. Они стали слугами эльфов, их вассалами. За службу в домах или отрядах эльфов людям даровали с помощью магии долголетие или способности к волшебству. Таких позже назвали Изменёнными. Или, если по-эльфийски, "магэу", маги...

Но не только людей подчинили себе эльфы. Так, Клан Унылой Берёзы покорил народы орков, а Клан Стойкого Клёна — минотавров.

Постепенно эльфийский народ крепчал, а территории кланов разрастались. Дабы избежать войны, король Клана Коронованного дуба созвал правителей всех эльфийских родов и семей. Несколько недель они держали совет, а на третью неделю король Ануфин провозгласил основание Сверкающей империи. Это было начало расцвета эльфийского народа.


Войны титанов и эльфов.

Титаны, заселившие северный континент, так и не основали полноценного государства. Они жили большими общинами, жители которых редко общались с титанами из других общин.

Народ титанов также наладил связи с людьми и орками. Но они скорее походили на отношения учителей с учениками, а не хозяев с рабами.

Орки прослыли вернейшими друзьями титанов, а люди в благодарность за дары титанов придти на помощь потомкам Аинура и Аинуры.

Сверкающая империя постепенно распространила свою власть на весь континент Таир, порабощая обитающие там народы. А Тинфаэль, Создательница Кораблей, создав первое морское судно, распространила власть своего Клана и на острова, находившиеся невдалеке от берегов континента.

Но и этого эльфам было мало. Постепенно, остров за островом, они приближались к Огнарону и самому южному континенту, Зайтланду.

На восток они так и не смогли прорваться — континент Терра Драко, вотчина драконов, впитала кровь тысяч и тысяч эльфийских армий. Многочисленные вулканы и редкие плодородные равнины на берегах стремительных горных рек не стоили таких потерь.

Значит, оставался только Огнарон.

В ночь Сияющей крови, когда суда эльфов высадились у южных берегов Огнарона, в огне пожаров погибли сотни титанов. Не лучшие воины, потомки Аинура и Аинуры гибли под ударами эльфов.

Войска Сверкающей империи, не встречая стоящего сопротивления, целый месяц продвигались к сердцу народа титанов — Снежной пустоши. Тога, правда, она называлась несколько иначе — Зелёная равнина. Зимы там были не такие суровые, как во времена Ксариатской империи, а лето тёплым и долгим.

Однако орки и немногочисленные королевства людей вступились за своих друзей титанов. Доселе невозможное зрелище — люди-лучники и мечники и орки с каменными топорами стало явью. Друзья поневоле сражались с яростью обречённых, погибая под ударами лавин крылатых гусар эльфов и многотысячных пеших полков.

Сверкающая империя решила закрепиться на Огнароне всерьёз и надолго. Эльфам приходилось платить за каждую пядь северной земли сотнями погибших, но для Сверкающей империи это были мизерные потери...

Битва у озера Трабинион.

Тридцать тысяч оркской пехоты, двенадцать тысяч дружинников из людских королевств и около трёх сотен титанов заняли оборону у озера Трабинион. Оно находилось на пути у войск Сверкающей империи к Зелёной равнине. Всего десять дневных переходов — и вот уже на горизонте появятся древнейшие общины титанов. Это был последний рубеж защитников Огнарона.

Сверкающая империя собрала в этом месте огромные силы. Одних эльфийских крылатых гусар было не меньше сорока тысяч. А что уж говорить о силах вассальных народов и знаменитой эльфийской пехоте...

Титаны и их союзники шли умирать за свободу. Эльфы и их вассал, более походившие на рабов — покорять чужую землю.

Может быть, именно поэтому тысячи и тысячи лет после этой битвы её воспевали менестрели десятков народов на тысячах языков.

Людские дружины тихо молились, упав на колени. А потом резко поднялись, за мгновение до первой конной атаки эльфов...

Крылатые гусары гибли сотнями и тысячами, снова и снова силясь сломить людской строй. Когда последний человек пал у самого берега озера, орки встали живой стеной. Их каменные топоры, усиленные магией титанов, рубили ноги эльфийским коням, срубали рога минотавров, превращали в живое месиво морды гноллов... И гибли, гибли, гибли...

К ночи ни одного защитника севера не осталось в живых на том поле боя. Сверкающая империя заплатила пятьюдесятью тысячами жизней за право прохода в Зелёную равнину.


Статья написана 5 июня 2009 г. 23:23

Последний из магов

«Оранжево-алое солнце, как и сотни тысяч раз до того, спускалось к горизонту: ведь и светилу надо отдохнуть, поспать, подарив миру столь прекрасную и таинственную ночь. Облачка, да что – облачка? Всё вокруг окрасилось в потрясающе прекрасные, упоительно-загадочные красные, бордовые, розовые и алые тона, даря наслаждение любому, кто смог бы оценить красоту заката.

Лишь только Засека не покраснела: она продолжала сверкать всеми оттенками жёлтого. Гигантская полупрозрачная стена, в незапамятные времена выросшая от моря и до моря и от земли до неба – Засека оставалась символом силы людской. И, в то же время, людской же слабости. Эта стена постоянно напоминала нам, что мы сами не можем защититься от той тьмы, что шла с севера, поглотив практически весь мир. За нею можно было увидеть изгаженные скверной долины, с пожухлой травой, с реками, что несли почерневшую воду. Сам воздух, вобравший в себя «ароматы» увядания и гниения, за Засекой был чёрен и ужасно вонюч. Там не росли настоящие деревья – только их жалкие, полумёртвые подобия, скрючившиеся, похожие на костяки трупов. Да, это было мерзко – но это не было самым ужасным, от чего защищала людей Засека. Там обитали самые мерзкие создания, которые только мог представить самый больной человеческий разум: то несуразно большие, то карликовые, искорёженные, изуродованные, они едва сохранили свой прежний вид.

Говорят, что это прежде были люди. Я, признаться, совсем в том не уверен. Мне попадали в руки трактаты, где величайшие умы пытались найти объяснения случившемуся (но, честно говоря, никто так и не сказал – а что же имен случилось?) в северных землях. Одни ссылались на «ошибку, самую печальную и самую ужасную ошибку за всю историю человечества», другие – на проклятье, на последствия неудачно использованного заклинания. В последнее мне верилось с трудом: я прекрасно знал, на что способна магия, а на что – нет. Всё-таки, как-никак, я был магом. Последним из магов, после меня уже никого не будет. С чего я так решил, спросите вы? Да всё просто, знаете ли: с ранней молодости (а она миновала, почитай, уже лет тридцать назад) до меня не долетало ни единого, самого фантастичного слуха о колдунах, волшебниках и прочей братии. Ни единого слуха, понимаете? И сколько я искал – всё было тщетно. К тому же, я совершенно не ощущаю близости людей, которые владели бы хотя бы отдалённо похожим на мой даром.

В мире больше не осталось магов, да и что, собственно, осталось от того мира? Узкая кромка побережья, ограждённого Засекой, да пара островов в Полночном океана – вот и весь мир, который не затронула та скверна, что двигалась с севера. Да, говорили, что кое-где, к северо-востоку и северо-западу, ещё держатся людские бастионы, ещё сражаются храбреца. Но, по-моему, враньё всё это: ну как, скажите на милость, люди могли выжить без защиты Засеки? Ведь та дрянь, с севера…Да мне даже не хочется говорить о ней: это самая тошнотворная вещь, мне известная. Она постепенно, по чуть-чуть, пробирается в человека и в природу, искажает её, портит, меняет. Проходит совсем немного времени – и вот уже целый город превращается в вертеп ужасов и страданий, а вскоре ничего не остаётся, кроме …Да этому имя даже подобрать сложно: ни уродство, ни страх, ни извращение, ни гниль — ничего не может отразить суть того, происходит. Одно слово – скверна, в самом худшем смысле – ещё как-то может объяснить ту северную гадость…

Вы, опять же, можете спросить: откуда я это всё знаю? Нет ничего проще: мой дом располагается аккурат у Засеки. Каждое утро, пробуждаясь, я вижу это грандиозное зрелище, этот жидкий свет, попирающий сами небеса – и защищающий последний приют людской от северной напасти. Но вместе с Засекой я вижу и земли за нею, земли, которым уже никогда не стать прежними. Я вижу и тех монстров, что обретаются в тех местах. И ещё – я вижу, что станет с нами, если мы потеряем веру.

Да-да, веру: именно на ней держится Засека. Пока люди верят в свет, которым напитана наша защита от скверны, пока в их сердцах ещё осталось хоть чуть-чуть добра, пока они не забыли, что такое любовь, пока им понятно, что такое – честь и долг, пока…»

В уютной комнатке, в которую через витражные окна проникал закатный свет, наступила тишина, загадочная, выжидательно-тягучая, нервная. Последний из магов, Лют, оторвался от хроники, за которую он так давно хотел сесть работать – и всё никак руки не доходили. Перо замерло на полпути меж чернильницей и листом желтоватого пергамента. Тёмно-синяя капелька, словно стесняясь, медленно-медленно потекла к кончику пера, а через миг пятно уже расплывалось по написанному тексту. И всё же Люту, обычно нервному, ненавидящему, когда труд (скольких усилий ему стоило писать если не с мастерством каллиграфа, то – хотя бы с тщанием!) пропадает зазря, — этому самому Люту вдруг стало не до жалкого пергамента. Последний из рода магов понял – или, скорее, почувствовал, догадался – что происходит что-то неладное. Невидимые струны Мироздания зазвенели, затренькали, разрываемые на части. Что-то явно творилось – и совсем рядом.

Лют поднялся из-за письменного стола, давным-давно сбитого им самим из неотесанных дубовых досок толщиной с палец, запахнулся в полы старенького, потёртого халата, — и открыл окошко. Открыл – и обмер. Засека, великая Засека, гигантская, столь фантастическая – и столь реальная – исчезала! Жидкий свет таял, пропадая, целые куски «стены» обратились в небытие, и за ними можно было с лёгкостью оглядеть земли, захваченные скверной. И — не только земли. Стаи монстров уже собирались у Засеки, чувствуя, что вот-вот она уже не будет мешать последнему броску к клочку непоражённого побережья.

Сердце у последнего мага остановилось, боясь биться: сбывались худшие ночные кошмары, в которых Засека пропадала, и тьма поглощала последний бастион Человека. Но наваждение пропадало вместе с первыми лучами солнца, теперь же…Теперь же всё до колик было реально. Ещё немного, и скверна…Люта передёрнуло от одной мысли о том, что же может произойти. Хотя, почему это – может? Всё и так произойдёт, хочет того маг или нет. Монстры прорвутся сквозь гигантскую прореху в Засеке, и начнётся страшное.

«Что же делать? Проклятье! Ещё немного, и…»

И кусок золотистый стены истаял, открыв дорогу для порождений скверны. Больше не было времени на раздумья: твари ринулись в образовавшуюся прореху, растекаясь противным жирным чёрным пятном по золотистой траве. Они раскачивали деревья, грызли кору, топтали полевые цветы, рыли копытами (или что у них там?) землю, изничтожая луговую траву, пытались допрыгнуть до метнувшихся прочь воробьёв и сорок – видимо, намереваясь насытиться плотью несчастных созданий.

«Бегу им до меня…Не так уж много…Отступать – некуда, позади – беззащитные люди, позади – последнее море. А впереди – тьма. Почему же Засека рухнула? Так, не думать о второстепенном! Как мне победить…Нет, не удастся…А что, если…Да! Точно! Остаётся только так…Как же начиналось то заклинание?!» — мысли в голове Люта путались, цеплялись одна за другую, плясали, водя безумные хороводы. И всё-таки – это было лучше, чем дрожать от страха, забившись в уголок, дожидаясь, когда эти твари доберутся до тебя.

Лют бережно закрыл так и не дописанную книгу, провёл вспотевшей ладонью по шершавой обложке. Последний маг глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, сосредоточиться – и медленно, до невозможности медленно направился прочь из дома. За дверью как раз начинался спуск (лучше и не придумаешь!) в долину, которую сейчас заполняли те монстры. Лют старался не смотреть на них, сфокусировав всё своё внимание на своих пальцах. Он давным-давно не практиковался в Искусстве интуитов, всё более налегая на Искусство эмпатов или Мастерство логиков, но – пришло время тряхнуть стариной. Радовало лишь то, что больше этого не делать не придётся. Вообще ничего не придётся…

«А я как раз мечтал об отдыхе» — усмехнулся Лют, а через кратчайший миг пальцы мага зажили своею собственной жизнью. Квадраты, треугольники, ромбы, круги, снова ромбы, — это было нечто невообразимое! Словно не было костей в этих пальцах, будто бы там были сплошные мышцы! А вслед за этим и реальность начала меняться, потихоньку, полегоньку: в воздухе расцветали всеми мыслимыми и немыслимыми цветами рисунки. Сиреневая башенка, красные нити, расходящиеся от неё в разные стороны, ещё башенка, и ещё, и ещё…Целый город, состоявший из этих примитивных башенок (художнику стало бы дурно от этих ломаных линий и чего-то вовсе жуткого, напоминавшего крышу, сверху) расцвёл перед Лютом. Ещё несколько движений – и картина стала объёмной, увеличилась в размерах, поднялась повыше, застыв. Постепенно приходило понимание: в воздухе открылась дыра, через которую видно город у моря. У последнего моря…Рядом с ним вырос другой посёлок: десяток-другой домиков, сгрудившихся вокруг цитадели из белого камня. Тут же в воздухе открылась дыра, сквозь которую можно было увидеть и лесную чащобу, скрывавшую крохотную деревеньку. А вон там…чуть левее…Ещё одна дыра-окно! И ещё!

Лицо Люта посерело: Искусство интуитов давалось ему невероятно трудно, и нужно было ещё кое-что сделать…

Маг, дрожа сильней осинового листа, дунул – и окна-дыры завертелись, закрутились, распадаясь на сотни и сотни кусочков смальты. Хотя – какие ещё кусочки? Новые окна выходили на комнаты в домах, залы донжонов, сторожки, казармы…Весь мир Человека – сам Человек, единый в тысячах и тысячах лиц и душ, смотрел сейчас на Люта, одинокого, усталого мага, которому предстояло последнее в его жизни заклинание.

Твари всё приближались и приближались. Волшебник запомнил только одну из них – самого отвратного вида. Бежавшее на четырёх лапах, поросших короткой грязно-серой клочковатой шерстью, чудовище отдалённо походило на собаку. Оскалившуюся собаку, с истёртыми до самых корней зубами, капавшей из пасти бурой слюной, ореолом маслянистой пены вокруг непропорционально широкого рта. Но самое гадкое в этой твари были её глаза: красные, низко посаженные – с осмысленным, едва ли не человеческим взглядом, источавшим злобу и жажду вкусной и сочной плоти, полной горячей, солоноватой крови…

Лют вовремя одёрнул себя: нельзя было отвлекаться, время было как никогда дорого. Так. Пальцы правой руки чертят трапецию с острым углом. Так. Кривая линия посередине. Так

«Демиург, пусть они увидят и услышат меня, прошу! Совсем чуточку мне нужно от тебя» — маг безмолвно обратился к создателю и хранителю мира, творцу Засеки.

— Люди! Вы, все, знайте, что только что через брешь в Засеке на наши земли проникли твари скверны. Эти монстры вскоре могут оказаться возле вашего жилища. Я здесь – единственный, кто их сможет задержать, остановить их у меня не получится, только – задержать, слышите? Задержать! Остановить их сможете только вы…

Лют понимал, что может показаться безумцем – просто потому, что просьба его была похожа на слова сумасшедшего пророка. Но маг чувствовал: иначе – никак…Никак!!! Если не сработает – скверна, тьма, чернота, гадость, яд, безумие заполонят последний оплот Человека. А ведь нужно…

— Верьте, люди, верьте в свет! В солнечный свеч, из которого соткана Засека! Верьте в свои сердца, в каждом из которых сверкает ваше маленькое солнце! Верьте – в то, что мы победим, мы все — победим! Сможем вернуть свет! Верьте!!! А мне…Мне пора умирать…

Лют кивнул, кивнул своим собственным мыслям – и порождениям скверны. Они вот-вот должны были наброситься на него, эти гады, несущиеся во весь опор, кто на четырёх лапах, кто – на двух…А кто и вовсе – отталкиваясь от земли культями, хоботами…

И все, все люди видели, как Лют широко раскинул руки, приглашая врага на бой. На кончиках пальцев мага засверкали крохотные солнца…

«Оранжево-алое солнце, как и сотни тысяч раз до того, спускается к горизонту: ведь и светилу надо отдохнуть, поспать, подарив миру столь прекрасную и таинственную ночь. Облачка, да что – облачка? Всё вокруг окрашивается в потрясающе прекрасные, упоительно-загадочные красные, бордовые, розовые и алые тона, даря наслаждение любому, кто смог бы оценить красоту заката.

Лишь только Засека не краснеет: она продолжала сверкать всеми оттенками жёлтого. Гигантская полупрозрачная стена, в незапамятные времена выросшая от моря и до моря и от земли до неба – Засека остаётся, как и прежде, символом силы людской, веры, свободы, бесстрашия.

Но не только она, эта стена из света, указывает нам, людям, путь вперёд, к победе над тьмой. Здесь, у самой границы между землями Человека и Скверны, навеки обрёл свой покой Лют Маг. Поднявшийся против тьмы, он показал всему человечеству пример веры, силы и правды. Правды о том, что можно сражаться, сражаться за дорогих и близких, сражаться за весь мир – в одиночку! Правды о том, что веру нельзя победить! Правды о том, что можно быть спокойным в свой смертный час! Правды о том, что можно шутить над смертью, уже пришедшей к тебе! Правды о том, что слово «Человек» всё ещё звучит гордо!

Спи спокойно, Лют, последний из магов, человечество будет нести свет, который ты подарил нам, до конца дней своих. И последний из рода людского, встав один на один со смертью, будет сражаться за память о прошлом, за целый мир, за Человечество. Можешь быть уверен: мы никогда не забудем, что значит вера в сердце нашем…»

На пожелтевшие от времени, ставшие ломкими листы пергамента падал через синие и красные витражи последний солнечный свет. Светило заходило за горизонт.

. А Засека всё сверкала, сияла всеми оттенками жёлтого, освещая гранитную плиту с выгравированным именем «Лют, Последний из Магов». И была ещё одна надпись, ниже: «Спасибо тебе за нашу веру»…


Статья написана 31 мая 2009 г. 17:13

Не успел отредактировать, за что прошу прощения...

Крылья

Особый дар – слышать море, чувствовать море, радоваться морю, плакать и смеяться вместе с морем. Разве не прекрасно любоваться лазурными волнами, игриво набегающими на песчаный берег? Разве не чудесно наблюдать, как то тут, то там шаловливо пенятся «барашки», словно играющие друг с другом и нежным солнцем? Разве не прекрасно слушать, как шумит море, бьющееся в редкие прибрежные скалы, как плачет человек…

«Плачет человек?» – эта мысль внесла раздор в мелодию мечтаний Маверика Роя, заставила застыть на месте странствующего рыцаря, заставила замотать головой по сторонам в поисках плачущего. Но вокруг было непривычно пустынно. Даже чайки и крачки облетали стороною пригорок, с которого начинался головокружительный серпантин. Протоптанная за многие и многие годы дорожка вела меж скалами вниз, к морскому побережью, такому притягательному, манящему, такому красивому в этот предполуденный час. Лишь редкие кусты терновника, заросли вереска да валуны покрывали эту землю, через считанные шаги обращавшуюся в солёную воду. Только терновник, вереск, валуны и странный…

Рой ускорил шаг, через мгновение перейдя на бег: рыцарь боялся опоздать. Там, встав на валун, вросший в землю у самого обрыва, мокрого от морских брызг, широко раскинул руки паренёк лет шестнадцати. На его спине свисали гнутыми еловыми ветвями крылья из то ли гусиных, то ли орлиных перьев. Неровные, пыльные, похожие на те, что ладят бродячие жонглёры для своих представлений. Более похожие на насмешку над крылатыми обитателями неба, эти крылья всё-таки таили в себе…что-то такое. Душу? Наверное, именно так. Правда, на это Маверик обратил внимание много после, а сейчас он мог думать только об одном: успеть. Надо успеть! Ведь этот глупец хочет прыгнуть в море. Может, думает, что взлетит? Это сделает разве что его душа, когда тело поглотят волны…

— Стой!!! Остановись!!! – взревел Маверик, когда парень с бутафорскими крыльями уже было хотел спрыгнуть.

Вздёрнутый подбородок, распрямившиеся плечи — и пустой взгляд. Рой прекрасно это видел: так уж вышло, что «летун» стоял к небу боком, в профиль, словно давая возможность получше разглядеть перед прыжком в вечность.

Парень повернул голову, растерялся, глупо всплеснул руками, зашатался – и шлёпнулся на землю, отчего крылья, и до того дышавшие на ладан, хрустнули, треснули, а почти все перья слетели с них, подхваченные ветром.

— Дурак! Что ты собирался сделать? – Маверик горной грядой навис над «летуном», смешно хлопавшим глазами. – Дурак! На что ты надеялся, на что? Что ты хотел сделать?

Незнакомцу оказали огромную честь: редко кто видел Роя в гневе, на этот же раз это был даже не гнев…Это было что-то сродни буйной стихии, разрывающей небо громом, а землю раздирающей молниями. Набухали желваки на скулах, сжимались кулаки, лицо обретало пепельный оттенок…

А этот странный светловолосый парень с грустью смотрел на море. Где-то там, на севере, оно билось о совсем другие берега…

Берега Беотиды. Сколь славна их история, воспеваемая слепыми аэдами! Эти неприветливые, бедные земли рождали настоящих героев и великих демиургов, навсегда изменивших мир и оставивших свой след (нередко – кровавый) на полотне судьбы.

Но среди прочих всегда выделялись двое – их запомнили как Тентала и Идемнара. Острейшие умы Беотиды, они прославились грандиозными творениями. Поражавшие изысканностью и изобретательностью палаты дворца великого царя беотийского Мемнона, музыкальные шкатулки, услаждавшие слух, механические птицы и звери, металлические деревья, на которых распускался нефритовый цвет. Тентал и Идемнар верно служили Мемнону, но царь всё равно начал подозревать их в предательстве, в том, что мастера сильней стараются, работая для простого люда, нежели для владыки беотийского. И вот, однажды, мастера чем-то провинились перед государем, и тот повелел запереть их в самой высокой и неприступной тюрьме, построенной среди прибрежных скал. Шли дни, но Идемнар и Тентал не унывали: они творили. Из свечного воска и перьев птиц, что во множестве водились поблизости и нередко (себе на горе!) залетали в темницу, собрали мастера крылья. Боги, что это были за крылья! Сами птицы позавидовали бы им! Изящные как бабочки, лёгкие как поцелуй, крепкие как нервы храбреца, они были шедевром двух беотидских мастеров.

Идемнар и Тентал надели крылья – и полетели, полетели, полетели, прочь из обрыдлой темницы! И все, кто замечал этих двоих в небе, замирали на месте, любуясь воплотившейся мечтой человека о полёте. Ветер бережно нёс мастеров на своих руках, чайки составляли компанию, развлекая беотидцев криками и головокружительными пируэтами, солнце ласкало мастеров своими нежными лучами, море поддерживало овациями волн, а наконец-то показавшийся берег, где через несколько веков вырастет королевство жирондское. И спустились беотидцы, поняв, что наконец-то обрели свободу. И ликовала прекрасная Идемнар, целуя от радости усталого Тентала…

— У них родились дети, у прекрасной Идемнар и гениального Тентала. Кроме легенды и дара творцов, мои предки в наследство оставили мечту-страсть, мечту-дрёму – мечту к полётам, мечту к измнениею мира. К каждому из потомков Идемнара и Тентала однажды приходит сперва непонятное чувство. Душа ноет, ночью, днём, ты хочешь чего-то, чего-то несбыточного, непонятного, а потом, однажды, ты смотришь на небо – и понимаешь: тебе нужно лететь. Во что бы то ни стало, но – лететь, создать крылья, стремиться ввысь, вверх, к солнцу, вдохнуть аромат моря, посмотреть на землю свысока, понять, насколько мы, люди, малы по сравнению с огромным миром...Несколько месяцев назад то же чувство охватило и моё сердце. Мой отец, быстро поняв, что же происходит, примёл меня сюда, посмотреть на эти волны, на это небо – и я понял, что тоже хочу полететь. Папа, улыбнувшись, сказал, что я должен сам сделать себе крылья…Я дни и ночи напролёт трудился, создавая их. И…ничего не вышло. Понимаешь, Маверик, ничего!

Франсуа Дебеутида, потомок двух великих мастеров, пытался держать себя в руках, боялся показать себя слабым – и всё же серые глаза предательски заблестели.

— У меня ничего не получается, я недостоин имени своих великих предков. Даже мой отец летал – когда-то! Он смог…А я…Я не могу! — кулаки забарабанили по земле, взметая тучи пыли. – И потому я решил, что…Я подумал: зачем всё это? К чему? Если у меня ничего не получается, если удача ни разу не улыбнулась мне, если я просто устал – к чему же тогда жить? К чему пятнать великий род Дебеутида? И я решил уйти вместе с мое жалкой поделкой, этими недокрыльями! И не было лучшей могилы, нежели море, которое когда-то преодолели великие Идемнар и Тентал!

— Глупый ты, Франсуа, но я ведь тоже когда-то был таким. Хотя – чего скрывать-то? Я так и не поумнел! Спросишь, неужели умный человек будет всё идти и идти вперёд, к цели, которая становится всё призрачней? Идти, если вера в успех всё слабее и слабее? И я отвечу тебе, Франсуа, обязательно отвечу: будет! Если у человека есть мечта – и он не побоится исполнить её, как бы слабо ни верилось в её исполнение – этот человек её достигнет. Обязательно достигнет, Франсуа, несмотря ни на какие препятствия!

Глаза Маверика пылали огнём решимости. А руки…руки сами собою достали флейту.

— И ты твори, Франсуа, иди вслед за своей мечтою, ты ведь так близок её исполнению! В твоих крыльях есть – я это вижу – душа! И это значит, что когда-нибудь ты взлетишь над этим морем, и чайки будут играть с тобою в догонялки, и море тебе будет рукоплескать пенными волнами, и солнце будет радоваться вместе с тобою этому полёту, и ветер будет смеяться в твоих ушах! Надо только верить – и идти вперёд, творить, несмотря ни на что, и тогда ты исполнишь свою мечту! А сейчас…А сейчас давай помолчим с тобою, пусть флейта договорит за нас этот разговор.

И море удивлённо прислушивалось к шелесту волн, что шёл – невиданное дело! – со стороны прибрежных скал, к звукам взлетавших к небу чаек, к свисту урагана, к дуновению ласкового утреннего бриза, к печально-красивой мелодии флейты последнего из великого рода Ллевелинов.

И даже солнце, наслаждаясь той музыкой, всё никак не хотело скрываться за горизонтом, оно желало дослушать поющую о мечтах флейту. И флейта, польщённая таким вниманием, всё пела, вплетая в голос новые и новые звуки, всё новые и новые мечты…


Статья написана 29 мая 2009 г. 17:35

Не успел, правда, отредактировать...Так что прошу прощения за опечатки и т.д...

Адвокат

Приятный, тёплый полумрак правил этой комнатой. Саван тьмы стелился над узкой кроватью, обволакивал густым слоем комод, струился тончайшими складочками по полу – и отступал лишь от пламени одинокой свечи, разливавшей воск по мягкой льняной скатерти.

Свет от этого пламени загадочным ореолом окружил фигуру, склонившуюся над столом. Видны были лишь очертания тела: тонкие руки на мощном торсе, приплюснутая голова, короткие-короткие ушки…

— Кто здесь? – звук хриплого голоса раздался одновременно со скрипом неохотно открывавшейся двери.

А вот лицо гостя пламя свечи позволило разглядеть. Редкие седые волосы, пепельного цвета кожа — и непроницаемо чёрные глаза, чей взгляд заставлял волосы вставать дыбом. Горбатый нос с острым (кажется, острее стилета) кончиком и узкая полоска рта, из которого выпирали сточенные клыки.

— А, это ты, — пришедший успокоился, подошёл поближе к стоявшему у свечки. – А я думал, воры…Всё-таки, нервы-то не железные, сердце не то. Не пугай меня так больше, хорошо?

На лице гостя показалась примирительная улыбка – и навсегда застыла. В шею вонзился стилет, тут же покрывшейся кровью. Изо рта раздалось бульканье, так и не превратившееся в слова. Тело начало медленно оседать на пол…

— Мэтр! Мэтр! Мэтр! Просыпайтесь, Вы нам нужны! – слух возвращался постепенно, скачками.

Глубокий, глубже кошелька миллионера, сон не хотел уходить, сопротивлялся, цеплялся своими призрачными щупальцами за сумрак, за хозяина. Собственно, и сам спящий (вернее, бывший спящий) совершенно не горел желанием просыпаться. Но что поделаешь, когда над самым твоим ухом этак гнусаво требуют твоего пробуждения?

— Мэтр!!! – этот умник уже практически орал, потеряв терпение и позабыв про тактичность.

— Мне, старому, больному вампиру не дают поспать на старости веков! Куда катится этот проклятый мир! – а вот этот голос принадлежал отнюдь не «будильнику».

— Мэтр! Вы проснулись! Мэтр! Мэтр!

Вслед за слухом потихоньку начало просыпаться и зрение.

Довольно-таки уютная комната с высокими сводчатыми потолками, шпалерами и многочисленными портретами, коими были увешаны древние стены из красного кирпича. Лишь одна вещь смутила бы посетителя: полное отсутствие окон. Солнечный свет не проникал в помещение, светило здесь заменяли бесчисленные свечки и масляные лампы.

Над хозяином комнаты, до того почивавшем в безразмерной кровати под алым пологом, склонился тип самого гнусного и наглого вида. Бледный, с запавшими глазами, жидкими волосёнками, зачёсанными на пробор, с дёргавшейся правой щекой – как раз о таких людях говорят, что они только и думают, что бы стащить. О, простите, я сказал: людях? Беда была в том, что этот парень не принадлежал к людскому роду. Собственно, как и хозяин комнаты.

— Принесла тебя, Тезаурус, нелёгкая! – пробурчал наконец-то проснувшийся Модеус, потягиваясь и, боязливо, пробуя серым шершавым языком наличие (или отсутствие, в его-то возрасте!) клыков.

Поиск увенчался полнейшим успехом: честь и гордость любого вампира, они были на месте, никуда не подевавшись за время долгой спячки. А вот если бы их не стало – это значило бы, что пришла настоящая, самая что ни на есть глубокая старость, сигнал уйти прочь из этого мира. Ну куда многоуважаемому вампиру без символа своего народа? Засмеют! И былые заслуги не помогут!

— Нижайшего прощения прошу, — раболепно промямлил Тезаурус, хотя Модеус и считал, что это всё просто издевательства, подшучивание над старым («Кто сказал — старым?! Выпью кровь до дна!») мэтром. – Ничего не могли поделать, клиент – Вас и только Вас требовал! Ничего поделать не могли!

Модеус, сладко потягивавшийся, вмиг замер, прислушиваясь к тишине, осознавая, ЧТО именно только что сказал Тезаурус.

— Клиент? Клиент?! Тезурус, олух, почему ты не начал прямо с этого? Глупый юнец! Ты же время теряешь, а время – кровь!

Старый…

«Никаких стариков! Древний – и только, а то…!»

Так вот, древний вампир вскочил с постели. Прямо на глазах безразмерный бордовый халат превращался в чёрный фрак и брюки: сузились рукава, подвластные невидимой силе, из-под них вылезли белоснежные манжеты, вокруг шеи петлёй обернулся кроваво-красный галстук-бабочка…

В общем-то, весьма и весьма приятная способность для человека, любящего поспать годик-другой.

— Идём! – Модеус преображался не только внешне, но и – внутренне.

Голос посерьёзнел, стал деловитым, лицо изменилось: расслабленно-недовольное его выражение обратилось в боевито-уверенное.

— Мэтр, а ведь я же ещё не сказал, кто именно…

— Личность клиента для меня не имеет значения! – глубокомысленно изрёк Модеус, изголодавшийся по работе.

Собственно, за всю свою долгую жизнь Модеус пристрастился лишь к двум вещам: долгому сну и адвокатской работе. Как первым, так и вторым вампир наслаждался, отдавая всего себя.

Давным-давно, когда город Мальтус ещё не называли, злобно и грустно шутя, Весёлым, когда люди не загнали всех, кто не принадлежал к их роду, в анклавы и гетто, Модеус только-только начал зарабатывать адвокатской практикой. Карьера его шла в гору, казалось, нет и не может быть ни одного сложного для него дела…Жаль, что так только казалось.

— Но ведь Вы же не знаете, где он! – голос Тезауруса догнал мэтра, когда тот уже почти миновал длинный-предлинный коридор, вёдший к выходу из «скромного» обиталища Модеуса…

Ответом стало воцарившееся молчание.

Адвокат беззвучно ругал себя за поспешность и нетерпение, которые дали Тезаурусу ещё один повод для насмешек. А что помощник подсмеивался над своим шефом, Модеус был абсолютно уверен. И пусть никаких доказательств тому не было…

— Ладно. Веди! – наконец-то тихо проговорил адвокат, свесив руки. Тезаурус победил.

— С превеликим удовольствием, мэтр! – вампир с жиденькой шевелюрой со всей возможной поспешностью миновал коридор и, соблюдая все возможные правила вежливости, открыл перед шефом дверь.

Над кварталом вампиров никогда не светило солнце. Давным-давно обитель кровопийц накрыли особым заклинанием, навсегда обезопасившим местных жителей от губительных для них лучей солнца. В том числе и поэтому казалось, что время здесь остановилось: и не ночь, и не день, а что-то между, на веки вечные.

Да и атмосфера здесь была не самая приветливая, больше ей подошёл бы эпитет «кладбищенская». Практически одинаковые приземистые кирпичные особнячки, без окон (древняя традиция, которую здешние обитатели сохранили и после «отключения» солнца), с коваными оградками. В глаза бросалась пустынность улиц: вампиры или спали, или занимались своими делами дома. Да и кровопийц в Весёлом городе осталось не так уж много, тридцать-сорок едва ли набралось — большинство особняков пустовало, обрастая паутиной и покрываясь пылью.

— Клиент ждёт нас в Квартале бледных, — деликатно («Издевается, ведь точно издевается над…не самым молодым вампиром!») заметил Тезаурус.

— Замечательно! Пройдёмся пешком! – улыбка озарила лицо Модеуса. Правда, при этом стали видны клыки, и отнюдь не маленькие. – Изложишь суть дела по дороге.

Адвокат вытянул правую руку вперёд – и в воздухе замерцала призрачная трость, через несколько мгновений напоенная материей и реальностью. Модеус удовлетворённо кивнул и направился направо от дома, по вымощенной серым с бордовыми прожилками мрамором. Хотя со стороны и казалось, что вампир двигается размеренно, особо не спеша, однако же Тезаурус едва мог поспеть за своим шефом.

— В доме дона Альбано совершено убийство, жертвой которого стал сам Альбано. Преступление произошло в кабинете хозяина, орудие – стилет. И, скажу я Вам, мэтр, хорошенький стилетик, я бы держался подальше от его владельца, — Тезаурус сглотнул. – Стальной клинок-то посеребрен, так сказать, для надёжности…Но, на наше счастье, убийца нашёлся сам.

Модеус бросил взгляд-упрёк на Тезауруса, не замедляя шага. Вот уже вдалеке показались циклопические стены, отделявшие Квартал вампиров от остального города. Высокие, с их вершины, если верить легендам, в непогожий денёк можно было потрогать руками низко стелившиеся тучи. «Подарок» людей для всех народов, которых Человек загнал в Весёлый город и оставил доживать свой век, гния заживо.

— Ответственность за преступление взял на себя сын дона Игнацио Альбано, Микелио. Стилет – отцовский подарок любимому сыночку...Хорошо же Микелио им воспользовался!

— Именно сын Альбано попросил меня об услугах? – ничего, кроме профессионального интереса, не слышалось в голосе Модеуса.

Но вот глаза…Глаза выдавали то волнение, которое охватило адвоката. Он никогда не любил упрощать свою работу, ища второе, третье дно в каждом деле, что не раз и не два помогало выигрывать тяжбу.

— Нет, мать Микелио, Марианна. Она…

— Когда тебе пришла весть? – через эти слова сквозило волнение.

— Примерно в третьем утреннем часу... – судя по всему, Тезаурус был сбит с толку этим вопросом.

— Когда узнали об убийстве?

— Около половины третьего…

— К тебе обратилась Марианна лично? Отправила служанку?

— Весть принесла служанка. После этого я пытался добудиться до Вас, отправив даму обратно…Вам что-то не нравится в этом деле, мэтр? Всё легко как днём: есть труп, есть убийца, есть орудие преступления, есть признание. Вам остаётся только…

— Тезаурус, ты знаешь, почему ты так и не поднялся выше помощника адвоката? Мои коллеги знают, что в нашем деле нет ничего лёгкого, простое – это не всегда правдивое

Для большей важности Модеус поднял кверху указательный палец.

— Ага! Пришли! – адвокат прибавил шагу.

Здесь, в считанных десятках шагов от стен, не хмурились особняки вампиров, о, нет! Здесь чернела земля, давным-давно выжженная в последнем бою за город. У нелюдских народов ещё был шанс победить, отстоять свободу, но…

Модеус прогнал подальше эти мысли, или, скорее, воспоминания о единственном деле, которое он проиграл. Но та «тяжба» стоила всех остальных, она стократно превосходила их по значимости.

Ворота казались какой-то карикатурой на циклопический размер стен: маленькие, два-три шага в ширину, потрескавшаяся от времени деревянная щеколда, металл наглухо закрытых створок. Здесь же, у дверей сторожки, которая располагалась слева от ворот, дежурило несколько человек из городской стражи в стёганых куртках белого цвета. Люди выглядели в этом царстве вечного сумрака ещё чужеродней, чем муравей на праздновании дня рождения гориллы.

Модеус и Тезаурус замедлили шаг, словно боясь потревожить память былого, которой дышала осквернённая земля, вечное напоминание о поражении. А шагах в трёх от сторожки вампиры и вовсе остановились, выжидающе смотря на стражников. Или, быть может, — надсмотрщиков?

Те с показной ленцой вышли из пристроенного к стенам деревянного сторожевого домика, окрашенного в молочно-белый цвет. Модеуса всегда подташнивало, когда он смотрел на эту постройку. А уж на этих «стражей порядка» и вовсе смотреть не было никакого желания – но что оставалось делать?

— Куда намылились? – с издёвкой спросил стражник помоложе, новенький, наверное.

Только-только над верхней губой начал пробиваться рыжий пушок, а душа уже давным-давно постарела, зачерствела, забурела. Это было видно по глазам: надменным, подёрнутым паволокой презрения к нелюди.

Нещадно «зачесались» клыки: сосуды внутри них напряглись, готовясь к переливу крови в печень. Природа её у вампиров устроила так плохо, что та не могла сама очищать животворную жидкость, тёкшую по жилам, регенерировать её, и приходилось где-то брать чужую кровь…Точнее, не где-то, а у кого-то. Правда, у старых («Я кому сказал – древних?!»)…Ладно, древних вампиров печень всё-таки перестраивалась, и кусать кого-то, ради необходимости наполнить сосуды кровью, уже не требовалось. Но иногда так хотелось…

— Адвокат Модеус и его помощник Тезаурус по делу в Квартал бледных, — пытаясь сохранять спокойствие, отвечал «по всей форме» Тезаурус.

Модеус же делал вид, что его невероятно сильно заинтересовали пуговицы на собственном фраке. А ведь какие-то века назад этот умник даже не пикнул бы: сразу в ноги бросился, лобызать подошвы сапог великого и ужасного Модеуса.

«Прошло время вампиров» — невесело усмехнулся адвокат.

— А чего вам там понадобилось? – юнец потешался, показывая свою власть.

В прошлом кровососы не раз и не два «поднимались»: перебивали стражу, прорывались за стены – и умывались кровью. В каких-то двадцати минутах ходьбы к западу от Квартала вампиров располагался людской гарнизон. О гибели или ранениях стражников там сразу же узнавали (вампирам так и не удалось узнать, каким образом), в ответ посылая очень даже не маленький отряд. Семь подавленных бунтов, развороченные особняки, собратья, изгнанные из-под защиты Сумрачного покрывала на палящее солнце, — и вот уже кровососы присмирели. Они просто потеряли последнюю надежду на победу, задаваясь вопросом: как ещё люди не уничтожили их до последнего. Всего-то и стоило поднапрячь силы или уничтожить Сумрачное покрывало, закрывавшее тёмной пеленой Квартал от солнца. Но – люди всё-таки не шли на подобное.

— Клиент попросил помощи господина адвоката. Одна из бледных должна была здесь проходить, и не так уж давно, — Тезаурус уже тоже потихоньку начал выходить из себя. Родившийся задолго до победы людей, он помнил былое величие своего народа.

— А…припоминаю. Но…

— Джо, кончай уже разглагольствовать, — наконец-то окрикнул юнца его убелённый сединой товарищ. — Проходите, проходите, коридоры в порядке, солнечный свет не проникает, так что можете идти спокойно.

Этот страж показался Модеусу знакомым. Длинные седые волосы, изрядное брюшко, водянистые глаза, нос картошкой. И этот шрам, шедший через левую щёку, унылое выражение лица и голос, наполненный скукой…Нет, раньше он был другим: улыбчивым, задиристым, худее жерди, а шрам был почти свежим. Этот человек, нет, уже ТОТ человек гордился этим символом мужественности. Всё-таки какие странные, эти люди, гордящиеся своими недостатками!

— Ты служил здесь и прежде, человек, — задумчиво протянул Модеус, глядя прямо в глаза ставшему почти незнакомым знакомцу.

— Да, я Вас помню, мэтр адвокат. Вы моим друзьям когда-то помогли, на процессе против ребяток из Квартала светлых. Проходите, не задерживайтесь, удачного Вам пути, — для большей убедительности человек махнул правой рукой в сторону ворот.

— Благодарю, — кивнул Модеус и последовал вместе с Тезаурусом к воротам.

Щеколда, сама собою, отодвинулась в сторону, створки ворот раскрылись, освобождая дорогу в узкий и низкий, тёмный, освещавшийся едва горевшими лампами коридор. Он, как и стены вокруг обиталища вампиров, был построен людьми: здесь кровососам, идущим в Квартал бледных или дальше, в Центральный квартал или Гетто бескрылых.

А вслед Модеусу и Тезаурусу неслись препирательства стражников:

— Сэм, ты мне чего не дал повеселиться? Да я же на этой работе загнусь от скуки тогда! – недовольно бурчал юнец.

— Знал бы ты, над кем потешаешься, Джо, сам себе бы глотку перерезал, — спокойно ответил знакомец адвоката.

— Ну, над кем же? – задиристо воскликнул Сэм.

— Помнишь легенды об Асмодее, адвокате Тёмного?

— Так её все…

— Так вот, ты только что над ним потешался…

Ворота закрылись за спиной Модеуса и Тезауруса, и продолжения разговора адвокат уже не смог услышать.

— Мэтр, забудьте Вы об этих дураках! – всплеснул руками помощник. – Они недостойны Вашего внимания, они…

— Не стоит, Тезаурус, не стоит тебе волноваться, — пробубнил под нос Модеус, погружаясь в свои мысли.

«Асмодей, адвокат Тёмного. Да, это было очень давно, но это всё-таки было правдой. Странно, что люди ещё помнят это» — так начались думы Модеуса о прошлом. Эти коридоры вообще располагали к размышлениям, бесконечно долгие, тёмные и такие уютные.

— Мэтр! Мэтр! Мы уже почти пришли! – из омута памяти адвоката вырвали возгласы Тезауруса. – Вот уже выход в Квартал бледных!

Пока Модеус качал головою, возвращаясь из воспоминаний в действительность, его помощник уже вовсю стучал в ворота.

— Эй, господа хорошие, откройте! Мы по делу! По адвокатскому делу! – да, Тезаурус своим голосом мог и мёртвого поднять, адвокат уже много раз мог оценить это.

— Терпение! – раздался голос с той стороны, а через мгновение послышался скрип открывавшегося в воротах окошка.

Сперва на Тезауруса, а потом и на Модеуса поглядела пара самого разбойничьего вида глаз.

— По какому такому делу? – похоже, хозяина этого голоса только-только разбудили, и оттого он был в не самом лучшем расположении духа.

«Ничего, не меня же одного проклятому Тезаурусу будить!» — с каким-то гадливым удовлетворением подумал адвокат.

— Донья Альбано вызвала мэтра Модеуса, адвоката, к себе, по важному делу. Нас должны ждать…

— Блистательный дон! Этих-то милостивых донов мы и ждём! – а вот этот голос не мог принадлежать человеку.

Хриплый, низкий, басовитый, будто бы через силу выдавливаемы из горла – его хозяином (а точнее, хозяйкой) могла быть только бледная.

— А, чёртовы дети! Совсем мозги запудрили! – окошко закрылось, зато ворота начали отворяться.

Глазам Модеуса и Тезауруса предстала довольно-таки занимательная картина: комната с обшарпанными стенами, с которых давным-давно осыпалась штукатурка, с истлевшими шпалерами. Снова – двое стражей, только теперь в грязно-серых камзолах, и дама в богато украшенной замысловатыми узорами шали. Но даже этот наряд не мог скрыть внешности, за которую народ бледных получил это своё название. В глаза всегда бросался цвет их кожи: создатель, когда лепил первых мужчину и женщину бледного народа, в глину добавил изрядную долю пепла. Из-за этого цвет кожи этих созданий был таким же, что и у старого пепелища. Волосами же бледный народ был обделён: пара-тройка десятков волосков, свисавших на нос, росли из макушки.

— Благородные доны! Благородные доны! – запричитала бледная, всплескивая руками при каждом слове. – Я вам так ждала, так ждала! Скорее, скорее! Донья ждёт! Донья ждёт!

— И кто-то ещё спрашивает, почему я люблю тишину моего особняка и долгий-предолгий сон, — скривился Модеус, смотря мимо служанки доньи Альбано, в черноту дверей, что вели в Квартал бледных.

— Доны! Экипаж ждёт вас! Окна задрапированы, ни одной трещинки нет, солнце вам не будет страшно! – служанка продолжала верещать.

— Замечательно! – слово взял Тезаурус, благодарно поклонившийся нервной бледной. – Мэтр…

— Иду я, иду, ещё не оглох, — адвокат, вальяжно расправив плечи, направился к двери наружу.

Вампир старался не обращать внимания на злобно поглядывавших стражников: завидовали, наверное. Ну да, у этих людей, чей народ владел Весёлым городом, не то что карет своих – даже слуг не было. А вот у покорённых нелюдей…

«Знали бы вы, горе-победители, что слуги экипаж – это лишь цветастые гобелены, развешенные в тюремной камере» — так и хотелось сказать Модеусу, но кровосос давным-давно привык держать свой язык за клыками.

Бледная открыла дверь сторожки – прямо за нею и вправду располагался экипаж, закрывавший собою все лучи убийственного для кровососов солнца.

«Предусмотрительно» — оценил Модеус, забираясь по спущенной ступеньке внутрь кареты.

Мягкие сиденья, обитые коричневым вельветом, занавески с уймой кружевных узоров и всевозможными оборочками, запах лавандовых духов – этим экипажем явно пользовались в основном дамы рода Альбано. Мужчина здесь долго не выдержал бы: или от «аромата» духов задохнулся, или умер бы от приступа эстетики.

«Ну, и не такое пережили» — невесело подумал Модеус. Тезаурус занял место подле мэтра, а служанка доньи Альбано – примостилась напротив.

— Микель, трогай!

Экипаж тронулся: Модеуса и Тезауруса, сидевших спиной к движению, чуть качнуло вперёд. Хорошо ещё, что улицы Весёлого города были более или менее ровные, иначе бы пришлось вампиров изрядно попрыгать, считая колдобины.

— Вы можете рассказать подробней, что произошло? Или это сделает Ваша госпожа? — как обычно, слово взял Тезаурус.

Модеус вообще был не очень словоохотлив, погружённый в размышления о предстоящем деле.

«И кто же дёрнул людей повелеть адвокатам самим искать доказательства невиновности своих клиентов, а прокурорам – доказательства виновности. Вот если бы кто-то создал особую службу, которая бы собирала все сведения о преступлении, жертвах и подозреваемых…»

— Я с радостью! С подробностями! – улыбка бледных была приятна, наверное, только бледным: чёрные неровные зубы, серые дёсны, мёртвенно-белые губы. Словом, не самый приятный вид – даже по мнению вампиров. — Утром донья Марианна вошла в кабинет дона Игнацио, проведать его. Дон очень часто ночами напролёт сидит там, читает, думает, работает, любуется своею коллекцией оружия. Знаете, она такая красивая, — взгляд служанки, словно шнява на галеон, наскочил на нетерпеливый взгляд Модеуса, — и…Да, донья заходит – а там дон…дон Игнацио…В крови! И рядом – Микелио, а в руках у него – стилет. Донья застыла на пороге, а потом зашла я…Смуглый Создатель, сердце моё едва выдержало вид погибшего дона…А потом донья отправила меня к Вам, доны вампиры, а кучеру приказала готовить экипаж для Вашей встречи.

— А сколько прошло времени между тем, как донья Марианна вошла в кабинет мужа – и как зашли Вы? – естество Модеуса стало воплощённым вниманием.

— Совсем немного. Донья и дон успели обменяться лишь парой слов…

— Парой слов? Так они ещё и общались в тот момент?

— Ну да, — служанка показалась озадаченной.

— А с какими интонациями они говорили? – Модеус даже подался вперёд, настолько важным для него был ответ на этот вопрос.

Тезаурус же молчал. Он знал, что надо вести себя тише летучей мыши, когда мэтр вступает в дело. Помощник Модеуса так и не смог привыкнуть к резкой смене настроений шефа: то расслабленный, шутливый, то – резкий и безапелляционный, то покладистый и внимательный, адвокат оставался загадкой. Но эту загадку было так интересно разгадывать, и каждый раз – по новой!

— Донья, естественно, была невероятно взволнована, голоса же дона Микелио я практически не слышала, но, мне кажется, он был спокоен. А может, мне просто показалось, я ведь так разнервничалась, увидев, что произошло с доном Игнацио! Бедный, бедный, несчастный дон Игнацио! – и всё же какая-то червоточинка, какая-то наигранность, какая-то неискренность слышалась в этих причитаниях.

Модеус понял, что напал на верный след.

— А как вела себя донья Марианна в кабинете дона Игнацио? Может, ей стало дурно, может, её лицо обрело какое-то…странное выражение? Она плакала? Она нервничала? – вампир был неумолим и неутомим, закидывая свидетельницу вопросами.

— Донья…Донья…- служанка, лишённая времени на раздумья, ошарашенная потоком вопросов, разволновалась ещё сильнее. — Донья стойко держалась, во всяком случае, в моём присутствии! Да её глаза выдавали беспокойство, да, руки её дрожали…Но донья Марианна – невероятно сильная! Она была намного сильней и уверенней своего мужа…

Служанка меньше чем через миг, выпучив непроницаемо-чёрные глаза, для которых Смуглый Создатель белков вылепить не успел (или те просто были такого же цвета, что и зрачки), закрыла рот ладошкой.

— Ага…Так каким же был сам дон Игнацио? – глаза Модеуса сверлили бледную. Лицо напряглось, меж губами показались выраставшие клыки.

«Есть! Есть ещё одна зацепка!».

— Он был…не такой уверенный и жёсткий, как донья. Он был слабее своей жены, но и при том – добрее, — заворожено глядя на вампира, отвечала Марианна.

Тезаурус даже не успел уловить тот момент, когда Модеус решил «ударить» месмерайзингом: умением кровососов подчинять свою жертву особым взглядом. Да, творец, наверное, в какой-то момент решил, что бедным вампирам не стоит, с горем пополам, охотиться за столь необходимой им кровью, и потому наделил даром подчинять жертву таким вот интересным способом. Правда, сперва ещё стоит загнать будущий «источник», задержать на некоторое время его взгляд, а дальше уже было дело техники и опыта.

Адвокату, тем не менее, стоило немалых усилий подчинить себе бледную: её разум был затуманен волнением, мысли путались, сконцентрировать свой взгляд она могли лишь с величайшим трудом. Но всё-таки — удалось, удалось!

— А донья любила дона? – голос Модеуса звучал вкрадчиво, совсем как у заботливого друга, волнующегося за тебя. – Они часто ссорились?

— Донью Марианну отдали по расчёту, как иначе-то может быть? Но за долгие годы она так и не смогла привыкнуть к дону…

Экипаж остановился, вампиров тряхнуло, и Модеус потерял контроль над бледной.

— Ой, благородные доны, приехали, наверное! – вновь всплеснула руками («Привычка? Способ успокоиться?») служанка. – Эй, Сервет, всё уже?

— Ага! Милости просим! — раздался снаружи голос, скорее всего, принадлежавший кучеру. – Идите смело, от света всё надёжно закрыто!

— Прошу, благородные доны! – радостно предложила бледная.

— Замечательно, — благодарно кивнул Тезаурус.

Модеус же вновь предался молчаливым размышлениям.

Скрипнула дверца кареты, напротив раскрылись двери особняка Альбано, манившие пламенем свечей, позолотой канделябров и цветастым убранством. Правда, адвоката раздражало это кричаще яркое помещение, но – что делать? Он ведь пришёл сюда для работы, а не приятного времяпрепровождения за рюмкой чего-нибудь покрепче.

Вампиров же встречали: высокая дама, с довольно-таким приятным, по меркам бледных, но всё-таки слишком жёстким лицом. Простое платье, но эта простота стоила баснословно больших денег, мягкие, точно выверенные движения, скудость жестов и «мёртвое» на мимику лицо. Да, донья Марианна была невероятно серьёзной женщиной, знавшей ценность своих эмоций.

Подле доньи, справа, придерживая её за локоток, стоял какой-то немолодой бледный. Первым, что бросалось в глаза при взгляде на этого потомка первых творений Смуглого Создателя – был парик. Густая копна платиновых волос, ниспадавшая на плечи, скрытые за шитым золотой и серебряной нитями камзолом. Модеус недовольно поморщился: яркий бледный («Какой каламбур! Расскажу при случае кому-нибудь из знакомых прокуроров! Они такое оценят!») вызывал у привыкшего к неброским тонам вампира отвращение и презрение. Словом, этот дон адвокату сразу же не понравился.

«Вот его бы посадить на скамью подсудимых, а?!» — мысль эта была наполнена до самых краёв злобной иронией.

Сперва Модеус посчитал, что это тот самый сын, убийца, но поразмыслив, отказался от такой мысли: всё-таки не похоже, чтобы этот бледный нервничал, да и вряд ли бы он так уверенно стоял возле «убитой горем» Марианны. Друг семьи? Особа, приближённая к донье? Сосед, пришедший поддержать Альбано в горе? Управляющий?

Чуть дальше, едва заметные, стояли многочисленные слуги семейства Альбано. Микелио нигде не было видно.

— Приветствуем Вас, мэтр Модеус, у очага рода Альбано, — донья говорила уверенно и твёрдо. Ни слезинки не слышалось в этом голосе. – Благодарю, что Вы согласились нам помочь. Сюзанна уже рассказала Вам, что здесь произошло?

— В общих чертах, донья, в самых что ни на есть общих чертах, — Модеус поклонился со всем возможным почтением. – Кое-чем помог и мой помощник, Тезаурус, надеюсь, Вы не будете против его присутствия в Вашем доме. Я работаю только вместе с ним, когда собираю доказательства для защиты клиентов.

— Я буду только рада, если всё это поможет моему бедному сыну…Если уж моему дорогому мужу не помочь…Так хотя бы Микелио…- вот тут-то её голос и дал слабину, раздалось эхо плача.

Но – только эхо: Марианна справилась с нахлынувшими чувствами. Или, может, донья просто разыгрывала страдания? Модеус уже достаточно долго жил на свете, чтобы не считать такие мысли невозможными.

«В доме пахнет злобой, в доме пахнет убийством, в доме пахнет подлостью» — думал вампир, целуя ручку донье, лишь делая вид, что губами припадает к коже. Такой противно-пепельной коже.

— И я должен выразить Вам свою признательность, дон Модеус! Я, Алонсо Альфонсо, как друг замечательного рода Альбано, скорблю вместе с доньей Марианной о случившемся. Надеюсь, Вы поможете сгладить все возможные неприятности и несуразности, когда бедного Микелио будут судить, — да, по-своему красивый был голос этого «друга семьи».

Но больше, чем сказанное, было важней несказанное этим Алонсо: бледный уже предвкушает, как паренёк отправится в городскую тюрьму.

«Не дождётесь. Я выиграю это дело. А окажешься за решёткой ты, проклятый блондин! Как же режет глаза при взгляде на этого Алонсо!» — решительно, Модеус уже готов был подтасовать доказательства, лишь бы досадить «другу семьи».

А как этот Альфонсо поглядывал на Марианну…Вампир, готовый вот-вот схватить за горло жертву – и тот не выглядит таким голодным и алчущим, готовым броситься на добычу зверем.

— Донья, могу я видеть место преступления, надеюсь, оно осталось в неприкосновенности? И клиента, предполагаемого убийцу, я тоже невероятно сильно хочу увидеть.

— Не зовите его убийцей, дон Модеус, — в голосе Марианны натянутой струной зазвенели властные нотки. – Зовите его в моём присутствии клиентом, и никак иначе.

— Прошу прощения, донья, — в знак подчинения вампир опустил

«Что, если Алонсо и Марианна встречались втайне от дона Игнацио? А потом…Так, успокоиться, никаких доказательств тому нет. Никаких! Но – это только пока что» — думал Модеус, идя вслед за доньей Марианной.

Пол нещадно скрипел – и этот скрип раздавался более чем таинственно в затихшем особняке.

— Донья, а как Вы нашли…Вашего мужа? – Модеус, желая побольше разузнать о случившемся и одновременно разогнать тягучее молчание, обратился к Марианне.

От жены…То есть уже – вдовы – Альбано ни на шаг не отставал Алонсо, продолжавший стискивать её локоть.

«Мог бы быть хотя бы капельку менее наглым. Или вообще скрывать, что радуется произошедшему. Ещё бы, без страха может находиться рядом с Марианной.

— Я решила подняться к нему, пожелать доброго утра…Моя спальня находится на первом этаже, а кабинет – прямо над нею…Я поднялась…И…И…увидела…это…Микелио, застывшего над Игнацио…Я вскрикнула, на крик прибежала Сюзанна…

«А ведь служанка, даже под воздействием месмерайзинга, ничего такого не сказала. Не посчитала нужным? Проклятье, если бы этот дар не отнимал слишком много сил, я бы мог применить его и на Марианне. Но…я слишком устал» — внутренне корил себя Модеус.

Кабинет убитого располагался на втором этаже, в самом дальнем уголке: судя по всему, дон Игнацио любил и ценил уединение. Да, подавляемый своей более властной женой, он мог чувствовать себя хозяином, мог быть спокоен только здесь. И со стороны судьбы злобной шуткой стала гибель Игнацио именно здесь, в его оплоте, его крепости.

Сперва адвокат подумал, что пол устлан каким-то диковатым багряно-красным ковром. А потом – понял: это была кровь. Уже засыхающая кровь, вытекшая из убитого Игнацио. Он сам лежал посередине кабинета, головой к двери. Кисть правой руки, посиневшая, сжала рукоятку стула. Левая рука, покрытая кровью, плетью оплела горло, скрывая страшную, омерзительную рану.

Рядом стоял распахнутым секретер, из которого выглядывали шкатулочки всех размеров. Над секретером, на прибитом к стене ковре, были развешены разнообразные ножи, закрывавшие практически весь ковёр. Но намётанный глаз Модеуса заметил, что несколько образчиков явно недостаёт: было несколько пустых «пятен».

Марианна, как и Алонсо, не вошли в комнату, даже не захотел заглянуть внутрь…

И всё же кроме двух вампиров в этом кабинете находился её один живой: Модеус это чуял. Когда рядом была кровь, уйма крови, проклятое море крови, чувства любого вампира обострялись до предела. И благодаря этому адвокат понял, что…

— Дон Микелио, покажитесь, прошу Вас. Я Ваш адвокат, мне хочется Вам помочь, — вампир старался говорить как можно громче и спокойней.

Из уголка комнаты, скрытого за массивной портьерой, показался молодой бледный. Руки и прежде, до сей ночи, элегантные брюки – в крови. И в глазах – тоже кровь, смерть…

На лице блуждало прямо-таки сумасшедшее выражение, и всё же Микелио держался молодцом. Как ни странно, Модеус сразу же проникся определённой симпатией к своему клиенту. Но почему? Это было загадкой даже для самого вампира. А может, Микелио был единственным, кто вёл себя…как нормальный…эхм…бледный, убитый горем, а не дрянно игравшим актёром.

— Не надо меня защищать. Я, я виноват! Меня надо судит! Да, в тюрьму! Нет, на смерть от руки людской! Да, я того достоин! Достоин! Не надо…

И всё-таки не был Микелио сумасшедшим, Модеус это сразу почувствовал. Он просто повторял одно и то же, стараясь убедить других в своей вине. Но, самое главное, парень пытался в этом убедить самого себя.

— Успокойтесь, прошу Вас, дон Микелио! – миролюбиво поднял руки Модеус. – Вы говорите, что убили Вашего отца?

— Да, я убил, я! – взвился Микелио. Голова его запрокинулась, глаза вот-вот могли вылезти из орбит. – Я убил! Я виновен! Я вошёл в комнату, нанёс удар отцу – я его ненавидел! Он меня...оскорбил, да, он меня страшно оскорбил, мой отец! А ещё…да, он хотел лишить меня наследства! Я нанёс ему удар подаренным им же стилетом, а потом держал его, пока он не умрёт. Это нужно было, чтобы он не позвал на помощь, не вырвался, не убежал! Я убил! В тюрьму меня!

Микелио держался руками за голову, покачиваясь из стороны в сторону, не в силах отвести взгляд от похолодевшего отца.

— Тезаурус, попроси благородного дона Алонсо и благородную донью Марианну пройти сюда. Мне они невероятно сильно нужны именно здесь, — прищурил глаза Модеус. – Особенно – донья Марианна.

Тезаурус, не говоря ни слова, кивнул. Помощник весь напрягся, его движения стали похожи на движенья хищника, изготовившегося к броску. Начиналось самое интересное…

«Руки и брюки – в крови. Руки и брюки. Только – руки и брюки. Пару капель на измятой сорочке…Руки и брюки» — Модеус уже начал говорить это вслух. Он тоже не мог отвести взгляда от дона Игнацио, павшего жертвой предательства и величайшей измены, которая только может быть на свете.

— Дон Модеус, зачем нам быть здесь? Я не могу без содрогания и слёз смотреть на моего мужа, — взгляд Марианны сверлил вампира.

Модеус же…

Адвокат по-простецки развёл руками, картинно вздохнул и покачал головой.

— Мэтр адвокат, не стоит доставлять лишнюю боль бедной женщине, Вам так не кажется? Прошу Вас, выйдем отсюда, — вступился Алонсо, отводивший взгляд от Микелио.

Взявший на себя вину парень уже начинал плакат, всё не прекращая качаться из стороны в сторону.

— Сударыня, когда Вы убивали Вашего мужа, Вы не были столь чувствительны, — подмигнул адвокат. Модеус не был чужд некоторой театральности, а уж тем более – злой иронии и острого, бьющего точно в цель сарказма. – Не правда ли? Но, боюсь, некому будет рассказать о Вашем выражении лица и Вашем поведении, когда Вы совершали это проклятое деяние.

— Я убил, я убил! Мама ни при чём! Совсем ни при чём! Это я – убийца! – Микелио даже прекратил шататься и поднялся на ноги. До того он сидел, припавший на колени перед отцом, ещё более выпачкав кровью колени. – Я убийца, я!!!

— Как Вы смеете говорить такие гадости! Вы не адвокат, Вы чудовище, как и все вампиры! – разъярился Алонсо, подняв руки кверху, грозя ими Модеусу.

Это было ошибкой: тем самым он оставил «незащищённым» локоток Марианны, на котором явственно выделялись капельки крови.

И, лишь укрепляя уверенность Модеуса, Алонсо изменился в лице, став покладистым как ягнёнок: Альфонсо проследил за направлением взгляда вампира, нервно сглотнул и замер. Он был совершенно лишён актёрского дара…

— А…это…пустяк! Случайно…Как Вы…

— Судя по всему, я не ошиблась, когда решила Вас нанять. Вы – лучший адвокат Весёлого города, — нахмурилась Марианна. – И всё-таки Вам не стоило показывать, что Вы всё угадали.

Словно сам собою, в руках доньи появился стилет – весь в крови, близнец того, что сейчас валялся на полу.

— Мои бледные…

— Ваши бледные ничего не смогут сделать, — раздался дикий, сумасшедший, озверелый голос из-за спины Марианны.

Алонсо и донья обернулись – и застыли в онемении.

Весь дверной проём заслонило какое-то чудовище: неимоверно раздувшиеся плечи, изорванный костюм, не лицо – а морда, оскалившаяся морда с низко посаженными, налитыми кровью глазами. Руки, мощные, толстые, как стволы молодых дубков, оканчивались лапами, «украшенными» неимоверного размера когтями.

— Какое счастье, что ты некогда выпил кровь оборотня, дорогой мой Тезаурус, — хитро прищурился Модеус, не сдвинувшийся с «начала сцены» ни на йоту. – Ваш стилетик уж точно не поможет против этакой-то громадины. А хотите, донья, я расскажу, как всё произошло на самом деле? Тезаурус, проследи, прошу тебя, чтобы дорогие слушатели вели себя как можно тише. Вам зачем-то понадобились средства. Да, пусть Вы и являетесь негласным хозяином в доме, но все средства хранятся у Вашего мужа, вот в этом секретере, и он вряд ли бы дал Вам просто так уйму средств. Точнее, дал бы, но потом – проверил бы. Ведь он – бледный, он всё-таки отец семейства, он был по-своему горд. И к тому же это – его кабинет, здесь он чувствует себя под надёжной защитой, и ничего отсюда просто так не, так сказать, выпустит. А Вам понадобились деньги. Да, думаю, именно так: Ваш любовник Алонсо попросил. Вы, Альфонсо, франт, а у франтов всегда пусто в карманах, так же, как и в мозгах.

И вот Вам, Марианна, отчего-то прямо посреди ночи пришла идея, откуда эти деньги взять. Наверное, толчком к этой мысли послужило то, как этажом выше из комнаты вышел Ваш муж. Благо, полы тут достаточно скрипучие, чтобы Вы услышали шаги дона Игнацио. Вы поднялись наверх, раскрыли секретер, уже начали доставать оттуда деньги – и вот вернулся Ваш муж. Он подошёл к Вам, наверное, хотел укорить, что Вы не спите…А потом заметил распахнутый секретер. Может, всё было несколько иначе, я точно не могу сказать. Но Вам в голову пришла ещё одна шальная мысль, которая Вас и погубила. Женщины…Женщины…Почему Вы и ненавидите, и любите, и наказываете с одинаковой силой?

Модеус сделал огромное усилие над собой, чтобы не предаться воспоминаниям о временах, когда не было ни на одной из карт города под именем Весёлый.

— Ваши чувства, Ваши порывы были намного быстрей и сильней Ваших мыслей. Вы схватили стилет, висевший на ковре, и нанесли страшный удар бедному дону Игнацио. Вы уже думали, как бы спрятать следы Вашего преступления – и тут произошло совершенно неожиданное: в комнату вошёл Ваш сын, увидевший то, что произошло. Сперва им овладело недоумение, потом он разъярился, потом – схватился за голову. Наверное, он закричал! Да, точно! Или слишком громко застонал от нахлынувших чувств! И – услышал шаги приближавшейся прислуги. Микелио захотел отвести все подозрения от своей любимой матери, матери, которая пошла на обман и на забвение интересов не просто семьи – интересов, блага собственного сына! И ради чего? Ради своего любовника! В Вашей – или в его голове, или, точнее, в ваших головах созрел план, как выгородить донью Марианну. Микелио, думаю, всегда носил с собою отцовский подарок. Он припал на колени, дабы измазать в крови клинок. Именно потому у Микелио в крови только руки и колени. Правда, я не знаю, как Вы сумели избежать многих следов крови на Ваших одеждах…Но, всё-таки, и Вас не миновала чаша сия: несколько капель попало. Вам бы хотелось переодеться – но когда? Ведь прибежала Сюзанна, подняла гвалт, начала причитать, и Вы, чтобы она Вам не мешала, отправили её по первому пришедшему в Вашу голову заданию. К сожалению для Вас, мать в Вас не умерла окончательно, и потому сердце Ваше заставило Вас припомнить о лучшем адвокате в городе: ведь сына надо будет защищать на суде… Но переодеться у Вас времени не было…А тем временем прибежал и Ваш дорогой и горячо любимый Алонсо, Вы рассказали ему всё, и он, дабы Вам хоть как-то помочь, решил скрыть следы крови на Ваших одеждах. К счастью, или может, к несчастью, следы остались на рукавах – и он стал водить Вас под руку. Тоже ничего способ, конечно…Да и какие из Вас преступники, дабы придумать хоть что-то получше? Мне стыдно смотреть на Вас. Всегда – одно и то же, что у людей, что у бледных, что у ежаров: Вы творите преступления ради потехи Ваших мерзких чувств…А отвечать Вы совершенно не желаете. Страдают же честные, порядочные Ваши сородичи, любящие Вас. Тот же Микелио…Вы мне противны с Вашими погаными желаниями, клянусь дорогой моему сердцу памятью Тёмного!

Модеус устало вздохнул. Рассказ о том, что здесь произошло, складывался сам собою, прямо по «ходу процесса», и всё-таки он был верен, чертовски верен! Вновь Модеус, лучший адвокат Весёлого города, угадал, что же произошло. И ему это было совсем не в радость: неинтересно ему было…Совсем….

***

Модеусу повезло: и Алонсо, и Марианна признали себя виновными, наперебой рассказывая на суде, что и как произошло. Вампир с лёгкостью смог добиться оправдания для Микелио.

Парень, когда прямо в зале суда с него символически сняли цепи — знак оправдательного приговора – провожал Модеуса взглядом, в коем смешались боль, радость и печаль. Ведь Микелио Альдано предстояло одному вернуться в опротивевший ему дом, где погиб его отец, и где мать навечно покрыла себя позором…


Статья написана 29 мая 2009 г. 13:03

Оглядываясь на полки с "ироническими" (видимо, в том смысле, что у критиков они вызывают приступы злой иронии) детективами, "ттхшными нашитамами" (видимо, потому, что ничего кроме ттх после них на запоминается) и прочими "авангардизьмами", вспомнил...

Когда пришел один из рук-лей Союза Писателей к Сталину, жаловаться на тех самых, "вверенных" его чуткому руководству писателей, И.В. усмехнулся и сказал:

"Ну нэту у меня для тебя других писателей"...

Может, стоит об этом задуматься?..

История-то ведь повторяется...





  Подписка

Количество подписчиков: 54

⇑ Наверх